Когда Келсон, в сопровождении Моргана и небольшой свиты, возглавляемой Джатамом, несшим яркое знамя Халдейнов, ехал через городок, он чувствовал на себе взгляды оставшихся жителей. Перед ними через городок прошел отряд уланов, чтобы удостовериться в безопасности дороги и добить остатки вражеских отрядов, и теперь у окон и дверей домов стали появляться местные жители. Какой-то старик, завидев их, проворчал что-то, а женщина, кормившая грудью младенца, стоя в дверях сгоревшего дома, впилась взглядом в Келсона.
      Чувствуя, как у него защемило в груди, Келсон опустил глаза, стыдясь своей принадлежности к воинам и страстно желая найти какой-нибудь еще способ сохранить мир, кроме войны.
      – Пожалуй, это самая тяжелая сторона войны, – шепотом сказал он Моргану, пока их кони пробирались через засыпанную битым камнем улицу. – Почему простым людям всегда приходится страдать из-за безумия их правителей?
      – Государь, война всегда жестока, – ответил Морган. – Если бы мы были такими же безрассудными, какими, похоже, становятся меарцы, мы вполне могли бы…
      Он внезапно напрягся и замолчал, привстав на стременах, чтобы посмотреть вдаль.
      – Что случилось? – спрсил Келсон, смотря в ту же сторону.
      В конце улицы, у подножия лестницы, ведшей ко входу скромной, но величественной церкви, открывавшей дорогу одновременно к стенам монастыря и к расположенным внутри них домам, стояла дюжина уланов. В нескольких местах в стене зияли проломы, треснувшие кованые ворота висели на одной петле, а за стенами монастыря, над зданиями, лениво курился дымок.
      – Мне это очень не нравится, – прошептал Морган, заметив как через сорванную калитку, явно нервничая, вышли несколько пеших уланов.
      Они с Келсоном одновременно пришпорили своих коней и, объехав с разных сторон державшего знамя Джатама, рысью поскакали вперед, слыша как у них за спиной нестройно грохочут копыта сопровождавшего их отряда. Когда отряд подскакал к лестнице, порядок среди них более или менее восстановился, но лица уланов, узнавших их, были напряжены и мрачны. Морган натянул поводья, останавливая своего коня, а командир уланов, сжавший от ярости зубы, схватил его коня под уздцы, чтобы не быть растоптанным, а кто-то из молодых солдат, опустив голову к коленям, присел, едва не потеряв сознания. Появившийся у них за спинами позеленевший Коналл чуть было не наткнулся на Роджера, молодого графа Дженасского, который выглядел так, словно был готов убить первого встречного.
      – Что случилось? – требовательно спросил Морган, спрыгивая с коня и стаскивая с головы шлем.
      Командир уланов, передавая поводья коня Моргана одному из своих солдат и останавливая коня Келсона, давая королю спешиться, покачал головой.
      – Кое-что, Ваша Милость, чем предатель изТрурилла может гордиться. Это ведь женский монастырь… вернее, он был здесь. Что тут еще говорить?
      – Откуда Вы знаете, что здесь были трурилльцы? – спросил Келсон, снимая свой шлем и отбрасывая кольчужный подшлемник. По его тону и непринужденности, с которой он держал шлем, Морган понял, что многие вещи, очевидные для закаленного в боях солдата, все еще оставались незамеченными семнадцатилетним королем. Но молодому графу Роджеру, видимо, не пришло в голову, что Келсон может не понимать очевидного, и он, не заботясь о последствиях, ответил королю на заданный им вопрос.
      – О, Сир, не сомневайтесь, это были трурилльцы, – сказал граф Роджер с таким презрением в голосе, что Морган чувствовал его почти физически. – Монахини не разбираются в гербах, но один из служек рассказал, что… Коналл, черт побери, если ты собираешься блевать, то делай это где-нибудь в другом месте! – внезапно закричал он, хватая принца за плечо и хорошенько встряхивая его. – Это случается!
      – Что… случается? – ошарашенно спросил Келсон, все еще не желая верить в то, что он должен был услышать. – Вы хотите сказать, что…
      – Келсон, они… изнасиловали монахинь, – прошептал Коналл, слишком шокированный, чтобы обращать внимание на вольность, допущенную Роджером при разговоре с его короевской персоной. – Они… даже убили нескольких. А еще они о… осквернили церковь! Они…
      – Сир, они насрали в проходах и обоссали святой алтарь! – с солдатской прямотой сказал Роджер, глаза его горели яростью. – Простите, но я не знаю как это можно обрисовать приличными, достойными словами, ведь в том, что они сделали, нет ничего ни приличного, ни достойного… да и в сотворивших все это тоже. Если Вы еще не видели такого – значит, сейчас для Вас пришло время увидеть… Хотя бы для того, чтобы Вы поняли, что за скотина Брайс Трурилльский!
      После этих слов Роджера у Моргана почти не оставалось сомнений по поводу того, что они обнаружат внутри. Когда его рука коснулась руки графа, он получил крайне яркий образ того, что творилось внутри, но, обуздав свой гнев, он передал графу свой украшенный герцогской короной шлем и предложил посеревшему Келсону сделать то же самое.
      Оттерев Роджера и дрожащего Коналла, они с королем быстро взбежали по ступеням, покрытым битым стеклом и камнем. Неподвижный воздух был полон обезумевших криков раненых, а приблизившись к сорванным дверям, они почувствовали зловонную смесь запахов дыма, крови и испражнений. Но даже образы, переданные Морганом Келсону не смогли подготовить того к тому, что предстало их взору.
      Изнасилование всегда относилось к преступлениям, с которым не мог смириться никто из рыцарей или прочих людей чести, еще меньше они могли смириться с осквернением священных мест – хотя последнее во время войны случалось столь часто, что это нельзя было считать чем-то необычным. Изнасилование в обители святой Бригиды – Морган быстро выяснил как назывался монастырь – было тем более нетерпимо, что его жертвами стали монахини, священный статус которых обычно охранял их от судьбы, уготованной их мирским сестрам.
      – Милорд, мы умоляли их пощадить нас, – рыдая, сказала Моргану одна из одетых в синее женщин, когда они с Келсоном остановились у одной из боковых часовен, которая не очень сильно пострадала и потому была отведена под временное пристанище для раненых. – Мы дали им еду, которую они требовали. Ради них мы опустошили все наши кладовые. Мы и подумать не могли, что они вломятся в обитель, чтобы… чтобы развлечься нами.
      – Скоты, дикари! – вторила ей другая. Она встала на колени, наблюдая, как избитый старый монах в лохмотьях соборует монахиню, неподвижно лежащую на пороге между церковью и монастырским двором, и ее внимание к молитвам казалось совершенно несовместимым с ее гневом. – Они были как звери! Да простит им Господь сотворенное ими, ибо я никогда не прощу этого, даже если это будет стоить мне места в раю!
      Когда прошел начальный шок, Келсон вместе с Морганом обошел пострадавших, оставшись неузнанным, хоть и заметил несколько подозрительных взглядов, которые, впрочем, были скорее вызваны тем, что он был мужчиной, а не тем, что его узнали. Для большинства людей красные доспехи Келсона с изображенным на них золотым львом были всего лишь свидетельством того, что их обладатель был на какой-то королевской службе – может, оруженосец, может, просто молодой солдат, а может быть, помощник учтивого светловолосого лорда в черно-зеленом – но не более того. Изображение на доспехах Моргана вряд ли могло оказаться знакомым для горстки женщин, нашедших убежище у подножья холмов южной Меары.
      – Там были и простые солдаты, и знатные лорды, – единодушно говорили все опрошенные, хотя и несколько разными словами. – На большинстве из них были красивые доспехи, вроде ваших.
      Некоторые вспомнили кожаные костюмы и клетчатые пледы, характерных для приграничников, и с подозрением косились на волосы Келсона, заплетенные на приграничный манер в косичку.
      – Вы можете описать пледы, которые были на них, или узоры на их щитах и плащах? – спрашивал всех Морган. – Если вы вспомните хотя бы цвета, это может помочь нам узнать, кто это был.
      Но большинство были слишком испуганы, или шокированы, или то и другое сразу, чтобы вспомнить хоть что-нибудь действительно полезное, а Морган с Келсоном не хотели в такой обстановке использовать магию. И только когда они, продолжая опрос, оказались в углу разоренного сада, они получили ответ, отличный от всех предыдущих.
      На первый взгляд, они увидели ту же грустную картину, что и прежде: истерично рыдающая молодая девушка с копной кудрявых белокурых волос, которую, стоило им только приблизиться, вторая девушка, обняв, прижала к себе,. На обеих было светло-синее одеяние новообращенных послушниц ордена, но одна из них носила очень приличный чепец. Обоим было не больше шестнадцати.
      – Да какая разница кто это был? – неожиданно дерзко ответила та, что была в силах говорить, подняв заплаканное лицо и гневно глядя на двух вооруженных мужчин. – Он сказал ей, что устал и ему надоело подчиняться надменным епископам и попам, и что он хочет показать им, что он – настоящий мужчина.
      – Мужчина… ха! – в ее темно-карих глазах блеснул гневный огонь. – Сильный, важный мужчина насилует невинную девушку! Она не имеет никакого отношения к этим епископам, которые его обидели. А теперь тот, с кем она обручена, ни за что не примет ее!
      – Тот, с кем она обручена? – удивился Келсон, приседая на корточки. – И при чем здесь епископы? Кроме того, разве она не монахиня?
      – Принцесса Джаннивер? – Девушка, удивленно моргнув, изумленно уставилась на него. – Я думала, что все уже знают.
      Когда принцесса, услышав свое имя и тиутл, зарыдала еще громче, темноволосая девушка, поморщившись, сняла свой светло-синий чепец, покрывавший ее волосы и сунула его в руки Джаннивер вместо носового платка. Ее густые, иссиян-черные волосы рассыпались по растрепанному и испачканному сажей одеянию, а она сама, прежде чем снова, уже не столь воинственно, посмотреть на Келсона, вытерла тыльной стороной испачканной руки оставленные слезами дорожки, другой рукой прижимая к себе Джаннивер.
      – Ладно, господа. С чего начать? – сказала она, изо всех сил пытаясь казаться беспечной. В ее голосе явно слышались восточные переливы, очень подходившие к ее темным волосам и оливковой коже.
      – Она – единственная дочь князя Коннайта, – продолжила она. – Она отправилась в путь, чтобы выйти замуж за лланнеддского короля, и остановилась здесь, чтобы немного отдохнуть перед брачной церемонией. Обычай требует, чтобы те, кто останавливается у нас, носили те же одежды, что и новообращенные послушницы, – добавила она. – Поэтому напавший на нее принял ее за одну из нас.
      Когда Келсон вопросительно посмотрел на Моргана, герцог-Дерини опустился рядом с ними на колени.
      – Дитя мое, скажи, она ранена или просто сильно испугана? – ласково спросил Морган.
      Девушка покачала головой и, безуспешно пытаясь успокоить рыдющую Джаннивер, покрепче обняла ее.
      – Думаю, что она просто испугана, – прошептала она. – Она… ничего не расскажет о произошедшем.
      – А Вы? – настаивал Морган.
      Девушка всхлипнула и уткнулась головой в золотистые кудри Дженнивер.
      – Они не тронули меня, – прошептала она. – Когда солдаты ворвались сюда, я, вместе с еще двумя сестрами, была в подвале. Мы спрятались. Они не нашли нас, но… надругались над сестрой Констанс. Вчетвером. Она была уже немолода и она… умерла, – с этими словами она вызывающе подняла глаза. – Впрочем, какая вам разница? – бросила она. – Вы спрашиваете, потому что вас действительно беспокоит то, что произошло, или вы просто хотите потешить свою мужскую похоть?
      – Я спрашиваю, потому что я оставил дома жену и маленького ребенка, – негромко сказал Морган, как будто не замечая обидных слов, – а еще потому, что я молю Бога о том, чтобы нашелся мужчина, который смог разделить их боль, если им придется пережить то, что пережили вы с принцессой. Думается, я мог бы помочь вам. Я обладаю некоторыми способностями к исцелению.
      – Неужели? – Глаза девушки полыхнули. – Мы сами обладаем даром исцеления. Неужели Вы не слышали об этом? Мы – орден госпитальеров. Наш орден был создан специально для того, чтобы заботиться о больных и увечных, – стоило ей взглянуть на исковерканный двор у него за спиной, как зрачки ее расширились, а глаза наполнились слезами.
      – Наша цель – помочать больным и увечным, а не причинять вред кому бы то ни было. Разве может существовать награда большая, чем люди…
      Ее голос сорвался в рыдания. Когда она залилась слезами и закрыла лицо рукой, Морган придвинулся поближе к ней и, потянувшись к ней, чтобы коснуться ее руки, мысленно попросил Келсона присмотреть за Джаннивер, которая, заметив его движение, отшатнулась и ахнула.
      – Нет! Пожалуйста, не… – начала было Дженнивер.
      Но Келсон уже схватил ее за запястье, удерживая принцессу в пределах досягаемости, и ласковым. но повелительным жестом положил ладонь ей на лоб, заставляя ее заснуть. Она провалилась в забытье, даже не закончив фразы, и Келсон еле успел подхватить ее, обмякшую в его руках, не дав ей свалиться на куст роз у нее за спиной.
      Морган же, попытавшийся проделать то же самое с компаньонкой Джаннивер, столкнулся с совершенно другой реакцией: стоило только его разуму коснуться ее, как она инстинктивно подняла мощные экраны – хорошо подготовленную, тренированную защиту – которые через мгновение слегка расслабились, ибо разум одного Дерини признал другого и удостоверился в его благих намерениях.
      – Кто Вы такая? – прошептал он, когда она, перестав сопротивляться, с тихим стоном облегчения припала к его груди. Ее плечи еще подрагивали, когда она пыталась сдержать свои слезы.
      – Ротана, – ответила она. – – Мой отец – Хаким, Эмир Нур Халлаж. А кто… кто вы?
      Она Дерини! – мысленно сообщил Морган Келсону, недоверчиво глядя на Ротану. – И, если я не ошибаюсь, родственница Риченды.
      – Я Морган, – негромко сказал он. – А это Келсон Гвинеддский. И мне кажется, что Вы и моя жена – родственницы по мужу.
      – Ваша… Ваша жена?
      Он почувствовал, как она напряглась, услышав его слова, и она отпрянула, глядя на него и сделав свои экраны непроницаемыми, чтобы он не мог пройти сквозь них. Вместе с тем, она больше не пыталась вторгаться в его разум.
      Келсон передвинул неподвижную Джаннивер на другую руку и удивленно поглядел на них.
      – Она действительно родственница Риченды?
      – Риченды? – прошептала Ротана. – Риченда Релжанская – Ваша жена? Это она была графиней Марлийской?
      – Да, помимо прочего, – спокойно сказал Морган. – А теперь она герцогиня Корвинская.
      – О, Боже милосердный, ну, конечно же, – пробормотала Ротана, недоверчиво качая головой и прижав обе руки к губам. – Морган – корвинский герцог-Дерини – и Келсон Халдейн, король гвинеддский. Я должна была догадаться.
      – М-да, я знал, что слава о нас идет впереди нас, – пробормотал Морган, – но…
      – О, милорд, я не хотела показаться непочтительной. Но я помню Риченду с детства, еще до того, как она вышла замуж за Брана Кориса. Она всегда играла со мной, и…
      Взглянув на Моргана и Келсона, она оборвала себя на полуслове.
      – Милорд, у нее был сын от Брэна Кориса. А Брэн предал Вас.
      – Да, это так, – ответил Келсон, – Но не его сын. Не хотите же Вы сказать, что я мог бы причинить вред…
      – Конечно, она не это имела в виду, – сказал Морган. – Кстати, миледи, а Вы когда-нибудь видели этого мальчика?
      Ротана отрицательно покачала головой.
      – Тогда, наверное, Вам стоит посмотреть на него, – продолжил Морган, пытаясь успокоить Ротану и поднять ее настроение. – Поужинайте с нами сегодня и вы его увидите. Мой пасынок, Брендан Корис, исполняет в этом походе обязанности моего пажа. Ему сейчас семь. Кроме того, у нас с Ричендой есть еще и дочь, которой чуть больше года. Ее зовут Бриони. А Вы разве не слышали о нашей свадьбе?
      – Нет, не слышала.
      Когда начальное удивление прошло, Ротану, казалось, уже не беспокоили новости, и вскоре она уже нетерпеливо расспрашивала Моргана о Риченде и детях, но, тем не менее, отказалась от предложения поужинать.
      – Благодарю Вас, милорд, но я не могу, – тихо сказала она, снова сосредотачивая свое внимание на спящей Джаннивер. – Было бы просто неприлично, если бы я тратила время не на то, чего от меня ждут мои сестры и население города, пусть даже раненым смогут помочь и без меня. Кроме того, я буду нужна принцессе, когда она проснется… и спасибо Вам, Сир, за то, что Вы принесли ей облегчение, это должна была сделать я, но совершенное злодейство выбило меня из колеи.
      – Я пришлю вам на помощь несколько наших полевых врачей, – негромко сказал Келсон, – и продовольствие для вас и жителей города. И я постараюсь помочь с очисткой церкви и похоронами погибших.
      Он ушел отдавать необходимые распоряжения, а Морган по просьбе Ротаны отнес спящую Джаннивер в церковь и оставил обеих девушек на попечении аббатиссы. Этим же вечером, после ужина и обсуждения с командирами и лазутчиками возможного маршрута налетчиков, Морган с холодно-молчаливым Келсоном вернулись в монастырь, чтобы узнать, как себя чувствуют обе королевских пациентки и что происходит в монастыре.
      – Люди мастерски расчищают церковь, – сказал им архиепископ Кардиель, выходя из церковных дверей в сопровождении отца Лаела, невысокого жилистого священника, который был одновременно его личным полевым врачом и духовником. – В церкви почти все сделано. Утром, до того как мы отправимся, я должен буду заново освятить ее.
      – А что с монахинями? – спросил Морган.
      Кардиель пожал плечами и вздохнул. – С ними не так просто, Аларик, как с окружающими предметами, но мне кажется, что они в порядке, насколько, конечно, они могут быть. Аббатисса только что дала мне кое-какие цифры.
      – Сколько убитых? – спросил Келсон.
      – К счастью, не так много как мы боялись, – ответил Кардиель. – Больше всего пострадавших, конечно, среди мужчин. Пятеро мирян и один монах были убиты, когда те бросились защищать женщин, еще несколько человек избиты – ничего необычного. Умерли только три монахини: одна была убита во время нападения. а еще двое умерли от травм. На самом деле, большинству из них удалось сбежать.
      – Слава Богу, – прошептал Келсон, и повернулся к Лаелу, – правда, умерло еще и несколько горожан. А как принцесса?
      Обычно веселый Отец Лаел, небрежно набросив на плечо свой медицинский мешок, оглянулся на дверь, из которой только вышли они с Кардиелем, и тяжело вздохнул.
      Я дал ей успокоительное. Физически она поправится очень быстро. Эта старая курица, аббатисса, не позволила мне осмотреть ее, но она молода и сильна, да и молодая монашка, которая сидит с ней, говорит, что у нет никаких серьезных повреждений, – тут он снова вздохнул.
      – А вот другие раны будут заживать долго. Плохо, что она не может просто забыть о случившемся. Или может? – добавил он, с надеждой посмотрев вначале на Моргана, затем на Келсона, поскольку он видел их работу достаточно часто, чтобы догадаться о кое-каких их способностях. – Вы ведь можете заставить ее забыть все, правда?
      Когда Келсон, уставившись себе под ноги, внезапно закрыл свои экраны – Морган никак не мог понять почему – Морган тихонько кашлянул, привлекая внимание Лаела.
      – Святой отец, мы конечно, сделаем, что можем сделать, оставаясь в рамках приличия, – негромко сказал он, пытаясь догадаться, почему Келсон закрылся ото всех. – Но если аббатисса не позволила полевому врачу и духовнику архиепископа прикоснуться к своей подопечной, то попробуйте представить, что она скажет по поводу герцога-Дерини и молодого короля, в отношении души которого тоже есть кое-какие-подозрения.
      – А вдруг она не позволит нам увидеть Джаннивер? – не ослабляя своих экранов, шепотом спросил Келсон, когда оба священника ушли, а они с Морганом направились к часовне, в которой спала Джаннивер. – Боже, мне надо было сделать это как только мы нашли ее, когда у меня была возможность для этого.
      – Сделать что?
      – Заглянуть в ее воспоминания. Помните, Ротана говорила, что напавший на Джаннивер ворчал по поводу надменных епископов и священников. Вам не кажется, что он имел в виду Лориса?
      – Хмм, похоже, – согласился Морган.
      – Конечно, похоже. Даже если он имел в виду не Лориса, вполне возможно, что он сказал что-то еще, что позволит нам понять, кто здесь командует бандами мятежников. Кроме того, я хочу посмотреть на эту сволочь!
      – А-а, – сказал Морган, внезапно поняв, чего хочет добиться Келсон. – А, может, Ротана уже сделала то, что досточтимый отец Лаел предложил сделать нам?
      Келсон внезапно замер и ошеломленно посмотрел на Моргана. – О, Господи, неужели Вы думаете, что она это сделала?
      Ротана не сделала этого, но стоило только Келсону объяснить ей, что он хочет сделать, как ее сухая деловитость моментально обратилась бешеным сопротивлением.
      – Нет, нет, и еще тысячу раз нет! – прошептала она, когда они с Келсоном впились друг в друга взглядами, стоя по разные стороны от спящей девушки, а Морган неловко замер в дверях часовни. Аббатисса оставила Ротану одну, чтобы найти ей подмену, но послушница-Дерини сама по себе была достаточно действенной защитой для спящей принцессы.
      – Почему я не стерла все из ее памяти?! Если бы я знала, о чем вы станете просить, я бы давно это сделала.
      – Миледи, мы сделаем все очень быстро… – начал было Келсон.
      – Нет! Как Вы не можете понять? Вас вообще не должно быть здесь. Разве она еще не настрадалась достаточно? Чего вы добьетесь?
      – Мы добьемся того, чего требует мое понятие чести, – ответил Келсон. – Я хочу сделать все, что смогу, чтобы сотворившие это предстали перед справедливым судом. Ротана, я все равно загляну в ее воспоминания. Отойдите.
      – Значит, вы хотите заставить меня силой? – прошептала она, отступая на шаг, как только Келсон просительно поднял руку. – Ваше понятие чести требует еще и этого?
      – Что?
      – Раз вы так решили, то я, конечно, никак не смогу помешать вам, – сказала она, – вы – двое вооруженных мужчин, а я – всего лишь женщина, которая не в силах остановить вас, так же как не смогла она.
      Миледи…
      – Давайте, боритесь со мной! – насмешливо бросила она. – Клянусь, это единственный способ для вас дотронуться до нее. Я сомневаюсь, что кто-то из вас осмелиться использовать… иные силы, чтобы одолеть меня, – она вызывающе вскинула голову. – Я не знаю, чему учили вас, но я хорошо знаю, чему научили меня. Вряд ли вы захотите навлечь это на свои головы!
      Ее насмешки могли быть всего лишь ребяческой бравадой, но Келсон не был уверен в этом. Если бы он не побаивался ее – оне еще никогда не встречал женщину-Дерини примерно своего возраста – он просто сделал быт то, что было нужно сделать. Он сомневался, что Ротана в самом деле начнет ментальный бой, которым она угрожала, прямо здесь, в церкви. Что же касается небольшого психического принуждения, то…
      Нет, это не ответ. И Ротана, и Джаннивер уже достаточно испытали за жтот день. Он должен постараться убедить ее.
      – Миледи, постарайтесь, пожалуйста, понять, – терпеливо сказал он. – Если я выясню, кто именно ответственнен за то, что случилось здесь, я узнаю о нашем враге очень многое. И я найду его – запомните это! А когда я найду его, я назначу ему участь, которой он заслуживает.
      – А стоит ли это того, милорд? – ответила она, блеснув глазами. – Стоит ли Вам мстить ему? Разве это сможет вернуть то, что было утрачено Джаннивер или другими пострадавшими?
      – Миледи…
      – Месть за мной, сказал Господь, – продолжила она, нравоучительным тоном цитируя ему Святое Писание. – И аз воздам. Господь на небесех воздаст им, Ваше Величество – но не Келсон Халдейн, правитель гвинеддский!
      Такая дерзость настолько взбесила Келсона, что он чуть было не решил применить силу. Онемев от ярости, он упер сжатые кулаки в бока, посмотрел на Моргана, который ничем не мог ему помочь, и затем снова кисло взглянул на Ротану.
      – Не мести жажду я, миледи, но справедливости, – ответил он тихим бесстрастным голосом, – Господи, поведай волю свою королю, сыну короля. Может, Вы считаете, что только Вы, отстаивая свою позицию в споре, можете цитировать Святое Писание?
      Она открыла рот от удивления. Она явно не ожидала такого ответа. Она было отвернулась, но Келсон, перескочив через единственную ступеньку алтаря, схватил ее за плечо и развернул лицом к себе.
      – Вы можете отвернуться от меня, миледи, но не от Святого Писания – если, конечно, ваши одежды что-то значат для Вас! – зло сказал он. – Даруй нам силу для торжества закона, – процитировал он. – ибо кто слаб, тот ничтожен. Ротана, я хочу, чтобы он предстал перед справедливым судом. Я не допущу, чтобы на моих землях творили такое, да еще те, кто когда-то поклялся защищать мои законы.
      – Тогда, если Вы, милорд, уважаете одежды, которые я ношу, – холодно сказала она, – уберите от меня свои руки.
      Он вздохнул и отпустил ее, чувствуя, что проиграл, но как только он повернулся и поглядел на дремлющую Джаннивер и все еще стоявшего в дверях часовни Моргана, он понял, что не может сдаться. Слишком рано.
      – Я еще раз прошу Вас, миледи… ради нее, – пробормотал он.
      – Нет, милорд. Она под моей защитой. У нее нет больше никого, чтобы защитить ее.
      – Тогда, если Вы не хотите позволить мне заглянуть в ее память, сделайте это сами, – попросил Келсон, готовый ухватиться за любую, даже самую слабую, надежду. – А после этого позвольте мне получить нужную информацию из Вашей памяти. Я знаю, что прошу слишком многого, но для меня очень важно знать, кто натворил все это!
      Когда он обвел жестом разрушенный монастырь, одновременно пытаясь установить ментальный контакт, она отшатнулась как от удара. Задрожав, она снова отвернулась и, склонив голову, прижала к губам сжатые в молитвенном жесте руки. Когда она снова обернулась к Келсону, она казалась уже немного успокоившейся.
      – Я… не думала об этом так широко, милорд, – пряча глаза, сказала она негромко. – Я… позабыла как много других людей пострадало от рук тех, кто натворил все это, – Она снова опустила голову. – Я сделаю то, о чем Вы просите, но я… должна попросить, чтобы нас оставили наедине. Герцог Аларик, я не хочу выглядеть невежливой, но… для меня это будет очень тяжело. Не сам процесс, а…
      – Понимаю, – негромко сказал Морган и, слегка поклонившись ей, посмотрел на короля. – Государь, мне подождать за дверью?
      – Нет, идите в палатку, – твердо сказал Келсон, не отрывая взгляда от Ротаны. – Я скоро приду.
      Когда Морган ушел, закрыв за собой дверь, Ротана вздохнула и спустилась к Джаннивер, а опустившись на каменный пол подле низкой кровати, стала внезапно похожей на испуганного ребенка, хрупкого и беззащитного. Келсон хотел было подойти к ней, но она догадалась о его намерении и отрицательно покачала головой, одновременно останавливая его жестом.
      – Милорд, я должна сделать это в одиночку, – прошептала она и ее лицо, освещенное тусклым светом единственной лампады на пустом алтаре, напряглось. – Не пытайтесь помочь ни мне, ни Ее Высочеству. Если она хотя бы предположит, что я
      познала выпавшие ей страдания, это и рассердит, и испугает, и смутит ее. Ментальный контакт может проникнуть куда глубже, чем любая телесная рана. Когда я закончу, я покажу то, что Вас касается.
      Когда Ротана взяла руку Джаннивер и крепко сжала ее обеими руками, Келсон только кивнул и, затаив дыхание, осторожно присел на ступеньку алтаря. Почувствовав, как она начинает входить в транс, он сконцентрировался и, сев поудобнее, начал готовиться к своему входу в транс, глядя в ее темные глаза, которые немного затуманились, когда она усилила контакт.
      Тут глаза ее закрылись и она, замотав головой, задрожала и быстро нагнулась вперед, прижавшись лбом к краю матраса, плечи ее тряслись в молчаливой реакции на увиденное ею.
      Он очень хотел подойти к ней, но данное им обещание удержало его на месте. Когда она, наконец, подняла голову и посмотрела на него, ее смуглое лицо побледнело и осунулось, а глаза были полны слез. Аккуратно уложив руку Джаннивер на постель, она, казалось, взяла себя в руки и ласково коснулась лба спящей девушки, успокаивая ее, и подняла взгляд.
      – Не думаю, что она знает его имя, – тихо сказала она, – так что не обижайтесь. Но я могу показать Вам его лицо… и герб на его плаще. Этого достаточно?
      Не решаясь заговорить, Келсон кивнул.
      – Очень хорошо. Дайте мне руку, – сказала она, протягивая свою.
      Споткнувшись о ступеньку алтаря, он сел у ее ног. Ее рука была прохладной и покорной его руке, кожа ее была мягкой, в отличие от его покрытой затвердевшими мозолями ладони. Когда их взгляды встретились, он опустил свои экраны и без всякого сопротивления подчинил свой разум ее, зная, что при необходимости он в любой момент сможет разорвать контакт.
      Подчинив свой разум ее воле, он почувствовал, как мир вокруг него сжимается, и вскоре он не видел уже ничего, кроме ее глаз. Потом исчезли и они, он закрыл глаза и поплыл в пустоте – пока он внезапно не стал различать какие-то предметы и не ощутил себя находящимся в другом месте.
      Парень, представший перед его глазами, был бы красив, если бы его лицо не было искажено яростью и похотью. Он был молод – может, чуть старше самой Джаннивер – но из-за охватившего ее ужаса о нем можно было составить только общее впечатление: каштановые, коротко стриженые, на солдатский манер, волосы, которые слиплись от пота из-за пребывания под бармицей, сброшенной теперь на его узкие плечи, влажный, перекошенный рот, орущий про епископов и попов, которым он вынужден подчиняться.
      Когда парень взглянул на свою жертву, глаза его зажглись безумием. Келсон почувствовал как поддавшись ужасу Джаннивер, переданному ему Ротаной, его собственное тело начало дрожать, и он еле сдержал крик в своей глотке, когда латная перчатка ударила по съежившейся от испуга плоти, и лицо парня приблизилось слишком близко, чтобы его можно было рассмотреть.
      Только когда свободная рука парня изогнулась, расстегивая пояс, и у Келсона поплыло перед глазами, он смог, наконец, отделить свой разум от переживаний Джаннивер и обратить внимание на герб, украшавший плащ парня: пляшущий медведь и малиновые звезды на поле из серебряных и золотых клеток – старый герб суверенной Меары, с символами старшего сына на нем.