Они уже знали о том, что на севере сосредотачивается кассанская армия, и готовились к встрече с ней. Как только начали таять снега, в Ратаркин начали сходиться сторонники независмой Меары, линии их застав и яркие палатки лагерей вырастали на яркой зелени наступившей весны подобно полевым цветам. Поддавшись старой мечте о независимой Меаре, которая, может быть, опять включит в себя Кирни и Кассан, уверившись в своей правоте благодаря сначала обещаниям поддержки со стороны воинственно настроенной церкви, а затем – известиям о пленении и убийстве принцессы Сиданы и ее брата, они приходили целыми сотнями отовсюду: с северных равнин Каслру и Килардена, к которым с севера примыкал Кассан, с Лааса и Клума на западе, со среднемеарских равнин и с восточных гор, с южного Коннайта. К моменту поступления новостей о выступлении Келсона у ворот столицы Меары их собралось больше двух тысяч.
      Три сотни коннайтских наемников тоже пополнили свои ряды, благодаря щедрым дарам самопровозглашенного патриарха Меары, Эдмунда Лориса, бывшего архиепископа Валоретского, который мог позволить себе быть щедрым, ибо в случае успеха мог рассчитывать на выиграш, подобный выигрышу Кайтрины – правда, в отношении церковной, а не мирской власти.
      И какое дело Меаре до того, что Лорис платил своим солдатам серебром, украденным его прихвостнем, Лоренсом Горони, из валоретской казны? Раз уж Келсон Гвинеддский неправедным путем лишил Лориса его положения, разве можно найти лучшее средство для мщения, чем деньги из этой казны, использованные для того, чтобы победить Келсона и вернуть Лорису то, что принадлежит ему по праву?
      Прочие бывшие вассалы Гвинедда, пришедшие на службу к Лорису, были того же сорта: Уильям дю Шантал и Григор Данлийский, соседи предателя Брайса Трурилльского, измена которых окажется для Келсона настоящим ударом, как только тот узнает о ней. Хватало и людей с куда более сомнительной репутацией: приграничные вожди вроде Тибальда МакЭрскина, Кормака Хамберлина, и Тигана О'Дейра – бандиты, объявленные вне закона еще во время правления отца Келсона – заставили бы своих сородичей помогать меранцам даже из-за ни к чему не обязывающих обещаний богатой добычи и возможности насолить Халдейнам.
      Так или иначе, все они пришли, ведомые самыми разными приводящими обычно к войне причинами, и готовые к большой войне, в результате которой они или освободятся от ига Халдейнов, или полягут на полях сражений. В один прекрасный майский день, когда солнце приблизилось к зениту, перед воротами Ратаркина в ожидании выхода королевы выстроились шеренги солдат, над которыми развевались знамена, повинуясь дуновению свежего ветра, дувшего с горных перевалов и близлежащих озер.
      Все были готовы к ее появлению. У самых ворот, рядом с открытой белой палаткой, был установлен походный алтарь для такого же благословения воинства, какое было совершено в Ремуте несколькими днями ранее – только дело Меары было правым, и Бог, несомненно, был на их стороне. Так им сказали священники, которые ночью обходили лагерь и исповедовали солдат, а сейчас собрались у белой палатки, чтобы отслужить мессу.
      Для утверждения солдат в их решимости защищать правое дело Меары, скоро должен был прибыть архиепископ – Эдмунд Лорис, собиравшийся выступить вместе с главными силами меарской армии и принять командование епископальными отрядами и жестокими коннайтскими наемниками, набранными им. Его главный помощник, монсиньор Лоренс Горони, который заодно командовал войсками, подчиненными Лорису, уже объезжал шеренги выстроившихся солдат, ободряя их словами поддержки и благословляя их, попутно отдавая последние команды офицерам и дворянам, явившимся, чтобы освободить свою землю.
      Внутри городских стен, у самых ворот, королевскую семью Меары ожидали мятежные епископы, примкнувшие к Лорису – моложавые епископы Кашиенский и Боллимарский, успевшие присягнуть на верность преемнику Лориса в Валорете, архиепископу Брейдену, и четыре честолюбивых странствующих епископа: Мир Кирни, Джильберт Десмонд, Реймер Десмонд и Калдер Шили, последний из которых приходился дядей Дугалу МакАрдри. К концу дня лишь им и небольшому гарнизону предстояло остаться в городе для сопровождения их государыни, ожидающей вестей о поражении Халдейна.
      А тем временем в самом Ратаркине самозваная королева Меары Кайтрина, вместе с остальными членами семейства и командирами основных отрядов, держала последний совет перед тем, как отправиться к мессе и послать войска претворять надежды Меары в жизнь. Она собрала всех в солярии епископского дворца, где в течение всей долгой зимы она устраивала неофициальные приемы при своем дворе. Но этим утром солярий являл собой скорее сцену из домашней жизни, а не пышный прием.
      Сидя в потоке солнечного света, лившегося из самого большого окна, и выглядя, благодаря трауру по двум погибшим детям, больше как монахиня, а не королева, Кайтрина пыталась скрыть свое напряжение, завершая чинить плащ цветов независимой Меары, украшенный гербом ее старшего сына. Сидевший у камина владелец плаща, принц Ител, пытался унять свое возбуждение, помогая отцу приладить поножи доспехов, закрывающие расслабившиеся за зиму мышцы ног. На обоих были коннайтские доспехи из кожи и стали. Доспехи Сикарда были прикрыты плащом, на котором были изборажены его собственный герб, герб его жены, львы на малиновом фоне – герб приграничного рода МакАрдри, и герб Меары – стоящий на задних лапах черный медведь на серебряно-золотом поле с пурпурными звездами.
      – Нет, надо затянуть потуже, – пробормотал Сикард, когда Ител, просунув палец под ремень, оттянул его.
      Выглядящий гораздо моложе своих лет Эдмунд Лорис, одетый в темно-красный кожаный костюм и кольчугу, почти до пят покрытые белым плащом с большим синим крестом, расположился в кресле справа от Итела и Сикарда. Вместе с королевской семьей Меары он слушал возбужденную речь солидно выглядящего человека, выглядевшего вдвое моложе Лориса, доспехт которого были украшены эмблемой баронства Трурилльского. Лорису явно не нравилось то, что он слышал.
      – Я все-таки считаю, что приближение армии Келсона с юга не столь опасно для нас в настоящий момент, как действия кассанцев на севере, – сказал Брайс Трурилльский, которому предстояло возглавить войско, направляющееся на юг под формальным командованием шестнадцатилетнего Итела. – Я могу беспокоить войска Келсона, я могу замедлить их движение, не неся при этом значительных потерь. Если понадобится, я могу даже полностью опустошить наши земли к югу и востоку отсюда, чтобы дать вам выиграть время.
      Но в конце концов все сводится к одному неоспоримому факту: если ваши силы не смогут остановить армию епископа МакЛейна до того, как она присоединится к основным силам Халдейна, нам останется только молиться.
      Синие глаза Лориса фанатично загорелись, и он нервно затеребил епископское кольцо на своей правой руке.
      – Брайс, твои споры уже давно всем надоели, – пробормотал он. – Может, ты лучше поговоришь только об этой выскочке, священнике-Дерини?
      Сикард туго затянул на колене пряжку и внимательно посмотрел на Лориса.
      – Ради Бога, Лорис, пусть так, – раздраженно сказал он. – Брайс не единственный, кто становится надоедливым. Этот «выскочка», священник-Дерини, вызывает у Вас не менее надоедилвую ругань по поводу его души.
      – Милорд, Вы говорите так, как будто его душа ничего не значит, – холодно сказал Лорис.
      Сикард, терпение которого явно подошло к своему пределу, устало выпрямился и упер руки в бока, а юный Ител тихонько приподнялся в своем креслу у очага, чтобы увидеть, что там происходит между старшими. Кайтрина не обращала на них внимания, сосредоточившись на шитье.
      – Душа МакЛейна, – ответил Сикард, – не может сказаться в предстоящей битве с ним. А вот его ум и сообразительность – могут. Если МакЛейн окажется похож в бою на своего отца, он – величайший противник, и это все, о чем можно говорить, пока мы не выиграли сражение.
      – Он – символ всего зла в Гвинедде, – пробормотал Лорис. – Он оскверняет и церковную, и мирскую власть. Он оскорбляет меня самим фактом своего существования.
      – Точно так же, как Вы, архиепископ, оскорбляете его своим, – отпарировал Сикард, взяв перевязь с мечом и прилаживая ее. – Помимо Вашего, порой чересчур упрощенного, взгляда на то, что есть добро и зло в этом мире, очень может быть, что многие вещи из нашей жизни – всего лишь разные оттенки серого.
      Лорис злобно сощурился. – Вы что, смеете предполагать, что в некоторых случаях то, что сделал МакЛейн, можно оправдать?
      – Эдмунд, Сикард ничего такого не говорил, – сказала Кайтрина, завязывая узелок и откусывая нитку. – Не надо быть таким обидчивым. Мы – не враги Вам, мы – не Дерини и не сочувствуем им. Просто когда Вы постоянно твердите о МакЛейне, чтобы излить свой гнев, как будто он один повинен в нынешнем положении, это начинает утомлять.
      Лорис глубоко вдохнул, сжимая и разжимая пальцы на подлокотниках своего кресла.
      – Вы правы, миледи, – уступил он. – Я иногда бываю несдержан в выражении своей ненависти. Я неправ.
      – Но Ваше поведение очень даже понятно. Ител, дорогой мой, я закончила. – Она встряхнула плащ и протянула его сыну. Тот взял его и стал прилаживать поверх своих доспехов.
      – Поскольку, с другой стороны, – продолжила Кайтрина, – у меня было немало лет, чтобы во мне разгорелось не менее неистовое, хотя, может быть, не столь заметное, пламя ненависти к Халдейну. Должна признать, что оно разгорелось, когда до меня дошли известия о том, что Халдейны убили мою милую Сидану и ее брата.
      – О, да. Насколько я помню, король Брион убил вашего первого мужа, не так ли? – вкрадчиво сказал Лорис; глаза его, сузившись, превратились в щелочки.
      Кайтрина мрачно поглядела в окно.
      – Да. Вместе с моим первенцем, который был всего лишь малюткой, вскормленным моей грудью. – Она вздохнула и замолчала, склонив голову. – Но тогда я была молода. А теперь я уже не молода. И теперь сын Бриона убил еще двух моих детей. Если он убьет еще и Итела, все пойдет прахом. Даже если мы с Сикардом выживем, я слишком стара, чтобы начать все сначала в третий раз.
      – Господь не допустит этого, – не очень уверенно сказал Лорис, – но даже если так будет суждено, у Вас есть еще королевский отпрыск в лице Джудаеля. Кроме того, есть еще и младшая линия династии, не так ли? Если я не ошибаюсь, Ремзи Клумский.
      От столь откровенно бесцеремонных слов члены королевского семейства Меары, казалось, онемели. Кайтрина побледнела как ее платье, а Сикард, казалось, оцепенел, не в силах двинуться с места. Молодой Ител, завернувшийся в яркий плащ, символизировавший его положение и являвшийся в то же время горделивым символом начавшейся войны, услышав о том, как легко рапорядились его жизнью, побледнел и осел в кресле, безмолвно глядя на своих родителей.
      – Господи Иисусе, Лорис, ты – просто хладнокровная сволочь! – еле слышно произнес Брайс, ободряюще обнимая Итела за плечи и негодующе глядя на архиепископа. – Ты думаешь, что говоришь?!
      Лорис пожал плечами и принялся разглядывать свои ухоженные пальцы.
      – Не дерзи, Брайс, – сказал он. – Мы должны быть реалистами.
      Ладно, – сказал Сикард, успокаиваясь, – давайте будем реалистами. Джудаель – священник. Даже если ему придется
      наследовать за Ителом, династия на нем и закончится. А права династии Ремзи, безусловно, гораздо меньше прав династии Келсона.
      – Истинных приверженцев дела Меары это не должно волновать, – заверил их Лорис. – А династия Джудаеля, старшинство которой не может оспорить никто, на нем не кончится. Она может быть продолжена тем же образом, каким была продолжена династия Синила Халдейна, который, будучи монахом ордена Verbi Dei, два столетия назад был реставрирован на троне Гвинедда.
      – И каким же это образом? – спросила Кайтрина.
      Лорис довольно ухмыльнулся.
      – Его обеты могут быть аннулированы, как это было с королем Синилом. Я уже говорил с ним об этом, и он согласился.
      Когда растерянный Ител напряженно переглянулся с Брайсом и отцом, Сикард, заложив большие пальцы за перевязь меча, презрительно отвернулся.
      – А не кажется ли тебе, что ты рановато заговорил об этом?
      – Нет, это просто предосторожность, – сказал Лорис. – Если, конечно, Вы не хотите, чтобы с кончиной нынешних властителей Меары закончилась и борьба за независимость Меары. – Он холодно усмехнулся. – Сикард, в тебе ведь нет королевской крови, не так ли? Она есть только в той, на ком ты женился. Три поколения тех, в чьих жилах текла королевская кровь, сражались за право наследовать трон, о котором ты узнал меньше, чем десять лет назад, да и то потому, что стал мужем королевы. Хотя ты вряд ли способен понять, о чем я говорю.
      Когда ошеломленный Сикард обернулся, Брайс злобно пнул полено, горевшее в камине, вызвав этим фонтан искр, и тоже повернулся к архиепископу.
      – Лорис, меня не волнует, что ты считаешь себя архиепископом, для меня ты – просто напыщенная задница! – сказал он, жестом останавливая Сикарда. – Неудивительно, что в Гвинедде тебя терпеть не могут.
      – Трурилл, следи за своим языком!
      – Брайс, пожалуйста! – перебила его Кайтрина. – Сикард, я прошу тебя…
      – Прошу прощения, моя госопжа, но он заходит слишком далеко, – ответил Брайс. – Лорис, мы победим. Если, конечно, ваши коннайтские наемники сделают то, что должны сделать.
      – Они сделают то, за что им заплатили, – ледяным тоном сказал Лорис. – А если армия под командованием Сикарда сделает то, что она должна сделать, МакЛейн окажется в ловушке, из которой нет выхода.
      – Он не ускользнет! – бросил Сикард.
      – Так же, как прошлой осенью не смог ускользнуть этот мальчишка МакАрдри, когда вы взялись его охранять? – ответил Лорис.
      Ител вспыхнул и вскочил на ноги.
      – Я хочу увидеть кровь Дугала МакАрдри! – закричал он.
      – Ты отправишься с Брайсом и будешь беспокоить армию Халдейна, – ответил его отец. – А я займусь своим дражайшим племянничком… и МакЛейном.
      – Можете сами разобраться с мальчишкой, – сказал Лорис. – Можете даже сами встретить МакЛейна в бою, но я надеюсь, что Вы не убьете его сразу. Для нашего дорогого деринийского герцога-епископа у меня приготовлено кое-что особое. Если Вы поймаете его – он мой!
      – Тогда ловите его сами, – сказал Сикард, отворачиваясь и не скрывая своего отвращения.
      Они препирались еще несколько минут, страсти начали накаляться, но тут стук в дверь возвестил о прибытии епископов Креоды и Джудаеля, одетых в красные ризы поверх их обычного церковного одеяния. Старый Креода, на котором красовались все его епископские регалии, казался почтенным и величественным священником, а на Джудаеле его риза выглядела скорее королевской мантией, а не церковным облачением, особенно когда он подошел к своей тете и, поклонившись, поцеловал ее в щеку. Когда он вошел в поток солнечного света, окружавший ее, его преждевременно поседевшие волосы вспыхнули серебром, как настоящая корона. Если он и заметил прохладно-обиженные взгляды, брошенные в его сторону Ителом и Брайсом, он не придал им никакого значения.
      – Ваше Высочество, – сказал Креода, торжественно кланяясь Кайтрине, – ваш эскорт готов сопроводить Вас к мессе с готовыми к выступлению войсками. Ваши верные подданные ждут Вас.
      Бросив на Лориса испепеляющий взгляд, Кайтрина поднялась и расправила складки своего платья.
      – Благодарю Вас, епископ Креода. Мы готовы присоединиться к ним.
      Когда она поправила чепец, скрывавший ее седые волосы, Сикард, принеся с противоположной стороны комнаты ларец с короной, опустился рядом с ней на одно колено. Стоило ей одеть на голову сверкающий под солнечными лучами золотой обруч, усыпанный рубинами и сапфирами, как в ее некрасивом, усталом лице появилось королевское достоинство. В это мгновение она казалась королевой, той, кем она хотела стать, и все находившиеся в комнате опустились на колени, воздавая ей должное – даже Лорис.
      – Миледи, Вы будете править независимой воссоединенной Меарой! Я клянусь в этом! – сказал Брайс, схватив ее за руку и жарко целуя ее.
      – Государыня, так и будет! – донесся восторженный ответ Креоды и Джудаеля, сдержанно повторенный Лорисом.
      После этого она вышла из комнаты, сопровождаемая мужем. Перед ней шел Лорис, окруженный прочими священниками, а Брайс и Ител замыкали процессию, тихонько перешептываясь между собой и посматривая на гордо шествовавшего впереди архиепископа.

Глава 8