Сильный голос архиепископа достигал самых отдаленных уголков церкви.
Когда архиепископ благословил соль, поданную священником, Синил вытянул шею, чтобы лучше видеть. Он взял руку Меган и подтолкнул ее поближе к Рису, где было самое лучшее место для наблюдения.
Энском продолжал говорить:
— Прими соль мудрости…
Ребенок пустил пузыри и захныкал, когда на язык ему положили целую щепотку святой соли. Но Эвайн его покачала, и он постепенно успокоился. Энском переждал протесты недовольного ребенка и возобновил церемонию.
Он возложил на тело мальчика конец святого шелкового шарфа.
— Войди в замок Господа…
Энском помазал елеем грудь и спинку мальчика между лопатками и взглянул на Риса. Он задал традиционные вопросы, полагающиеся по правилам древнего церковного ритуала.
Рис отвечал на них за своего крестного сына.
Слегка улыбнувшись, Энском поднял серебряный сосуд для крещения и с удовольствием передал его Синилу.
— Не хотите ли сами окрестить сына, Ваше Величество? У Синила отвисла челюсть и сделались квадратными глаза.
— Я, Ваша Милость?
— В случае необходимости это может сделать даже не священник.
Энском широко улыбнулся.
— А ваша квалификация достаточно высока. Синил смотрел на архиепископа и не верил своим ушам, затем на лице его отразилась радость, какой он не ощущал уже много месяцев.
— Неужели это правда? — прошептал он. — Вы разрешите Мне?
Энском кивнул и вложил чашу в руки Синила. Синил прижав чашу к груди, поклонился в знак благодарности Инфант уже успокоился на руках Эвайн, и когда Синил подозвал ее, ребенок зашевелился и зевнул. Вид у него был очень сонный. Эвайн подняла ребенка над купелью, а Рис поддерживал его за плечи.
— Эйдан Элрой Камбер, — прошептал Синил и побрызгал на ребенка святой водой.
Камбер с удивлением смотрел на Синила-он никак не ожидал, что наследник короля получит его имя.
—
Ego te baptizo in nomine Patris, et Filii, et Spikitus Sancti. Amen.Но когда Синил поставил чашу на место и потянулся к полотенцу, которое держал Йорам, Рис вдруг замер, а затем потрогал голову ребенка. Инфант пискнул, кашлянул, дернулся всем телом и застыл. Рис в ужасе смотрел на Синила. Тот не сводил глаз с ребенка и спросил:
— О, Боже, что с ним? Почему он не шевелится? О, он не дышит!
Рис стоял, как оглушенный, держа в руках неподвижное тельце. Эвайн подняла испуганные глаза на Риса.
— Он умер, Синил, — тихо сказала она.
В церкви наступила мертвая тишина, ее вдруг прорезал сдавленный крик-это принцесса Меган упала в обморок. Гьюэр Арлисский подхватил ее. Синил медленно повернулся к Меган, схватился за грудь и пошатнулся.
Он еле удержался от падения, схватившись за край купели, и стоял, шатаясь, как пьяный.
Глаза его были закрыты, он мотал головой, как бы стараясь избавиться от ужасного видения.
Судорожно сжав край купели, он склонился над ней. Пронзительный, дикий, почти звериный вопль сорвался с его губ.
Невидящими глазами он смотрел на воду, затем выпрямился, блуждающие глаза его осмотрели церковь, не останавливаясь на лицах людей. Жуткое выражение застыло на его лице.
— Они убили его, моего сына! — воскликнул он. — Они убили моего сына и теперь ищут моей смерти!
— Кто ищет твоей смерти, Синил? Назовите ваших врагов. Скажите, что вы ощущаете? — спрашивал его Камбер.
Его глаза обшарили комнату, стараясь отыскать ключ к тайне, но взгляд его все время возвращался к Синилу, так как Камбер предполагал, что принц что-то чувствует. Сам Камбер не ощущал опасности, угрозы нападения. Но если нападение действительно произошло, то враг, вероятно, был очень искусен и хорошо замаскировал свой удар.
— Нет, не они! Он! — проговорил Синил. Он задыхался.
— Он один из тех, кому мы доверяем! Когда Рис протянул руку, чтобы поддержать его, он крикнул:
— Не касайся меня!
Резко повернувшись, он вырвал труп ребенка из рук потрясенной Эвайн и, обняв его, прижался спиной к алтарю.
— Мы найдем его, Эйдан, — безумным голосом сказал он. — Я отомщу за тебя!
— Синил!
Голос Камбера прорезался сквозь шум в церкви. Казалось, он крикнул изо всех сил, хотя на самом деле лишь чуть повысил голос.
— Синил, теперь ты ничем ему не поможешь, отдай ребенка Рису. Может, мы…
— Нет. Он мертв.
Голос Синила прозвучал без всякого выражения.
— Я это знаю, Камбер.
Он опять обвел взглядом всех присутствующих.
— Один из вас предал меня.
— Он сошел с ума? — шепотом спросил Йорам Риса.
— Нет, — Рис покачал головой. — Ребенок отравлен. Я думаю, солью. Я…
Принц, пристально осмотрев каждого присутствующего, вдруг повернулся и решительно направился к центру, где увидел священника-михайлинца, помогавшего Энскому при крещении. Он стоял совершенно спокойно и невозмутимо, но Синил подошел к нему и прошептал:
—Ты!
Все взгляды устремились на священника, а стоявшие Рядом расступились. И тут в человеке произошла странная и неожиданная перемена. Его глаза ожили, тело выпрямилось, руки вскинулись вверх, а пальцы зашевелились, чтобы сложить определенную фигуру-заклинание для защиты и нападения.
Рука Синила инстинктивно дернулась, чтобы сотворить контрзаклинание. Слабое розовое пламя окутало прозрачной вуалью его лицо. Синил изумленно смотрел на этого человека, в то время как остальные прижались к стенам.
— Ты-священник, как ты мог поднять руку на своего брата? — прошептал Синил.
Он не осознавал того, что только что непроизвольно сделал.
Михайлинец ничего не ответил, он только стоял и смотрел на наследника Халдейнов. Глаза его горели, как угли.
Энергия сгущалась в центре, где они стояли. Но если противник Синила был тренированным дерини, то о Синиле никто ничего не мог сказать. Ни тот, ни другой соперник не создавали защитного кольца вокруг поля битвы. Камбер, беспокоясь, приказал своим родственникам прикрыть их.
Он сделал это как раз вовремя, так как следующие слова Синила потрясли всю церковь.
Древние грозные фразы отражались громовым эхом от мозаичных стен и сводчатого потолка.
При этих словах вокруг него вспыхнуло алое пламя, пляшущее живое пламя, не видимое глазом, но существующее. Оно было смертельно для любого, кто приблизился бы к Синилу, не обеспечив себе надежной защиты.
Синил стоял, прямой и грозный, прижимая к груди мертвого ребенка.
Священник медленно двинулся к нему, окружив себя золотым сиянием. И теперь уже только несколько метров пространства, в котором сталкивались, со страшным грохотом разряжаясь, сгустки чудовищной энергии, разделяли их.
Воздух был насыщен энергией. Молнии рассекали пространство, направляясь от одного к другому, и разбивались с треском о защиты соперников; воздух был густой, тяжелый, остро пахнущий озоном. Пламя свечей металось, как бешеное, в мощных потоках энергии.
Пучки энергии сталкивались, разрывались, вспыхивая ярким светом над головами противников.
Особо мощный сгусток энергии вдруг погасил все свечи, и в наступившей полутьме грозно завыл ветер.
Завывание ветра стало постепенно переходить в пронзительный свист, и вскоре в этом свисте уже можно было различить два голоса, грозных, внушавших ужас. Эти голоса раздавались в бездонных пучинах, открытых теми могучими силами, которые участвовали в борьбе двух смертей.
Давление все возрастало, и все присутствующие старались защитить глаза, уши, сознание от того ужасного, что было невозможно воспринять разумом и что непрерывно обрушивалось сокрушающей лавиной на чувства людей.
Наконец михайлинец пошатнулся, испустил отчаянный крик, глаза его очистились от тлеющего пламени и приобрели обычный человеческий вид. Он воздел руки в мольбе о пощаде и рухнул.
Мгновенно все стихло и погрузилось в непроницаемый мрак.
Тишина. Черный мрак. И только постепенно затухавшее сияние, которое скорее ощущалось, чем воспринималось глазами.
Оно окружало победителя. Это сияние было свидетельством того, что Синил обрел свое могущество. Руки Синила все еще крепко прижимали ребенка к груди.
Первым пришел в себя Камбер. Он отошел от стены и зажег свечи. Затем двинулся Энском. Он медленно подошел к священнику-михайлинцу, склонился над ним, приподнял его голову и положил на колени. К нему приблизился Рис и дотронулся до лба священника-тот был мертв. Энском и Рис проникли в мозг мертвеца, чтобы успеть считать то немногое, что еще осталось там.
Затем Энском поднял голову и с удивлением повернулся к Рису. Он не встал на ноги, но склонил голову, ощущая глубокий стыд.
— Простите меня, мой принц. Боюсь, я частично виноват в случившемся. Я не должен был брать его сюда. Он сказал, что солдаты Имра напали на его след и вот-вот настигнут его, поэтому я решил укрыть его и взял с собой. Но он не сказал мне, что уже был в плену. Они ввели в него нужные команды. Он не может нести ответственность за свои действия. Пожалуйста, простите его.
— Это сделал король? — спросил Синил тихим, жестким голосом
— Да, мой принц, — прошептал Энском.
— И он может так изменить мозг человека, что тот будет действовать по его приказу?
Энском кивнул, не решаясь заговорить.
Синил перевел свой ужасный взгляд на Камбера, затем обвел им остальных, но, казалось, он смотрел куда-то сквозь них. Он пошел туда, где стояли на коленях у трупа Энском и Рис. Синил мягко коснулся рукой плеча мертвеца.
— Я прощаю тебя, ведь ты не хотел причинить вреда ни мне, ни моему сыну, а действовал по приказу.
Голос его чуть не оборвался, но Синил справился с собой.
— Я прощаю тебя.
Он поднялся на ноги. Лицо его .было ужасно.
— Но для того, кто задумал и совершил это, не может быть прощения ни в этом мире, ни в другом. Горе тебе, Имр. И всему твоему кровожадному трусливому роду. Горе тебе, убивающему беспомощных детей и ввергающему добрых людей в пучину зла. Я буду мстить за него и за тех, кого ты заставил страдать.
Я, Синил Донал Ифор Халдейн, своей верой и короной Гвинедда, которую носили мои предки и которую буду носить я, телом моего убиенного сына клянусь, что уничтожу тебя.
Принц Гвинедда выпрямился, и все в благоговейном смирении преклонили перед ним колени и склонили головы.
Камбер, как и все, тоже опустился на колени, стараясь загнать все страхи и сомнения в отдаленные закоулки своего сознания.
ГЛАВА 21
Ибо тот из темницы выйдет на царство, хотя родился в царстве своем бедным.
Книга Екклесиаста, или Проповедника 4:14
Они похоронили инфанта под полом церкви, в которой он умер. Это произошло в день Четырех Младенцев, которые тоже были жертвой королевской тирании сотни лет назад.
Синил, мучимый горем, никому не позволял коснуться ребенка. Он один оплакивал его в холодной церкви ночь, день и еще ночь. Он все это время не ел, не спал. Только на утро третьего дня он позволил войти людям, положить ребенка в маленький гробик и опустить в могилу. После похорон он не говорил ни с кем о смерти сына.
Убитый священник был похоронен тут же на следующий день. Только михайлинцы и Камбер пришли оплакивать его. Алистер Каллен служил погребальную мессу. Потом, много позже, в стену будет вделана каменная доска с надписью, но надпись будет очень короткая, как это принято у михайлинцев: «Здесь лежит Хамфри Галларо, священник Ордена святого Михаила».
Только эти слова и даты. Больше они ничего не могли для него сделать.
Синил очень изменился после этих событий. Если раньше он был растерян, встревожен, то теперь стал холоден, безжалостен, бездушен во всех своих действиях, даже по отношению к своим союзникам.
Не было больше тихого, запуганного принца-монаха, который боролся со своей совестью, не позволявшей ему полностью отдаться своей новой роли. Теперь он интересовался планами выступления, уже разработанными до мельчайших подробностей. Но интерес его был мрачно окрашен Каждой кровавой мести. Он хотел знать, каковы их силы, откуда будет нападать каждый отряд, кто будет командовать и как подготовлено все для выступления. Но более всего он хотел знать, когда.
Любая задержка выводила его из себя.
Всю информацию он черпал из ответов на свои вопросы. Камбер продолжал размышлять относительно его мотивов. Принцу сообщили, что рыцари-михайлинцы уже в сборе. Пятьдесят человек вблизи убежища и еще сто пятьдесят в самой Дхассе. Люди Камбера тоже готовились. Ими руководил сам Камбер во время своих редких отлучек из убежища во внешний мир. Пятьсот человек готовы поддержать михайлинцев и осадить город Валорет, если попытка переворота провалится.
Они планировали начать выступление первого декабря в зимний праздник, когда все знатные люди королевства соберутся в Валорете, в замке Имра.
Судя по прошлым праздникам, это будет ночь разнузданного пьянства и дебошей-самое удобное время для того, чтобы проникнуть во дворец, перебить охрану и покончить с династией Фестилов.
К этому времени они узнали побольше о человеке, убившем маленького принца. Он не был предателем. Имру просто повезло с ним.
Когда Хамфри схватили, он даже не подозревал о существовании наследника Халдейнов и не имел понятия о местонахождении убежища.
Имр узнал это сразу, как только проник в его мозг. И так как Хамфри, мало посвященный во все детали заговора, не был связан клятвой верности, Имру легко удалось посеять в его разуме семена предательства. Когда его выпустили, из памяти священника было стерто все, что касалось его пребывания в плену. Естественно, он сразу направился к Энскому за помощью, и Энском, не раздумывая, укрыл его. А когда архиепископ отправился на крещение наследника Халдейнов, он взял с собой Хамфри. Ведь он, в конце концов, михайлинец.
Вся эта информация была передана Синилу вместе с другими данными, и это немного смягчило сердце принца. Он стал несколько по-другому относиться к человеку, чье тело убило его сына.
Но хотя Синил усиленно интересовался военной тактикой и планированием, он по-прежнему оставался в одиночестве, испытывая затаенное чувство обиды к дерини, хотя он и знал обстоятельства невольного предательства Хамфри.
Камбера все это начинало тревожить, и страхи его подкреплялись действиями Синила. Камбер часто обсуждал все это с членами своей семьи, но изменить они ничего не могли, и им оставалось только ждать и надеяться, что такое настроение Синила не послужит помехой в их борьбе.
Принцесса Меган тоже очень страдала все эти недели. И хотя она уже была снова беременна-Синил решил, что он должен обзавестись наследником как можно быстрее, — она была всего лишь тенью той девушки, веселой и здоровой, которая год назад была невестой принца.
Немного внимания со стороны мужа могло бы уменьшить ее муки, но Синил был очень занят и не замечал ничего.
Он был очень нежен и почтителен с ней на людях-она ведь собиралась подарить ему наследника-и никто не смог бы сказать, что он пренебрегает ею, но в его отношении к жене было что-то наигранное, искусственное, как будто роль принца и будущего спасителя Гвинедда лишила его способности любить и быть любимым. Казалось, он уже принял роль принца, но он становился все более странным и загадочным, как бы ни от мира сего, но не в религиозном смысле, хотя религия по-прежнему занимала большое место в его сознании, а скорее в том, что у него образовался эволюционный разрыв между тем, что случилось, и тем, что случится в будущем, если, конечно, они останутся живы.
Камбер с грустью смотрел на все это.
Он любил Меган как отец и видел, как она страдает в одиночестве в тот момент, когда более всего нуждается в любви и поддержке мужа. Камбер знал, что значит потерять Ребенка. Он уже отдал жизнь сына и понимал, что не пожалеет жизни остальных своих детей и своей собственной, если это понадобится для победы их дела.
Но потерять сына в битве с врагом-одно дело, а если Ребенок умирает от недостатка любви-совсем другое. Он вместе с Эвайн и Рисом старался успокоить Меган, но, Конечно, их забота была плохой заменой тому, в чем она нуждалась. Камберу оставалось только надеяться, что Синил Поймет, что делает с женой.
* * *
Вечером первого декабря была закончена вся подготовка и сделаны первые шаги, так что пути назад не было. Перед этим пятьдесят рыцарей, которые должны были напасть на дворец Имра, отслужили мессу и освятили свои мечи для священной битвы, из которой многие из них не вернутся. Другие сто пятьдесят рыцарей под командованием Джеймса Драммонда и лорда Джебедия Алкарского были уже готовы переправиться из Дхассы с помощью Портала во дворец архиепископа в Валорете. Они должны были напасть на город, перебить гарнизон и не допустить сторонников Имра в город.
Наконец служба кончилась, и в церкви остались только Синил, Камбер с детьми, а также невоенные члены Ордена, которые должны были остаться здесь. На всех были кольчуги, шлемы, сверкающие мечи. Накидки разных цветов, сверкающие мечи и короны разной величины обозначали их ранги, и только платье Синила отличалась от одежд всех остальных.
Синил вовсе не хотел иметь оружия. Он хотел только надеть длинную белую мантию, олицетворяющую чистоту его намерений. Он не был воином, и считал, что не годится королю-священнику идти в бой с простой сталью. Ведь в конце концов не сталь же победит Имра.
Но женщины настояли, чтобы король был одет, как король. Меган, Эвайн и Элинор работали много дней, не показывая никому, что они делают, а когда в полдень Синил вышел из своей комнаты, чтобы направиться в церковь, его уже ждал новый костюм, новый наряд короля.
Он так никогда и не узнал, где они смогли раздобыть великолепную, отливающую золотом кольчугу и жезл. Здесь же лежало белое шелковое платье, камзол, брюки и сапоги из мягчайшей кожи. Алые перчатки с вышитым гербом Халдейнов были подарком Элинор. А великолепнее всего была алая накидка с вышитым на груди и спине львом Гвинедда. Синил смотрел на это, изумленно раскрыв рот.
Он быстро оделся и начал вертеться перед зеркалом, наслаждаясь мужественным видом блестящего воина, смотревшего на него из-за стекла. Затем он позвал женщин, чтобы отблагодарить их. После теплого выражения своих чувств, что было для него весьма необычно, он попросил их помочь ему вооружиться, нужно, чтобы человека, который не рожден носить оружие, готовили к бою женщины.
И они помогли Синилу, хотя их пальцы болели от бесчисленных пряжек, ремней, шнуров. В глазах их стояли слезы. Эвайн надела на него меч с крестообразной рукоятью на белом ремне-символ чистоты, как пояснила она, поцеловав его в щеку. Затем она отступила назад, уступая место Меган.
Принцесса, оставившая свой подарок напоследок, робко смотрела на своего мужа, который все больше и больше походил на короля.
Едва слышным голосом и едва дыша от волнения, она достала корону-не простую серебряную корону, возложенную на его голову в ночь их венчания, а золотой обруч, украшенный четырьмя серебряными крестами.
Едва Меган взглянула в его глаза, руки ее задрожали. Синил, тоже взволнованный, взял ее пальцы в свои, так, что корона оказалась между ними. Меган проглотила слюну и попятилась, стараясь освободиться, но Синил покачал головой и привлек ее к себе.
— Пожалуйста, прости меня, миледи. Я плохо относился к тебе в то время, когда мне следовало благодарить тебя за сына, за твою поддержку, которая была мне так необходима.
Он посмотрел на ее живот, затем снова с улыбкой взглянул в ее глаза.
— И за наших сыновей, которые будут. На этот раз их будет двое, я знаю. Оба мальчики.
У нее от удивления раскрылись глаза. Хотя Рис уже сказал ей, что у нее будет ребенок, мальчик, но по ее внешнему виду ничего нельзя было определить. И откуда он мог узнать, что их будет двое?
— Вы знаете, милорд?
— Я знаю.
Он рассмеялся.
Меган опустила глаза и очень мило засмущалась. Синил Подумал, что он никогда не видел ее такой привлекательной. Он почувствовал, что Эвайн и Элинор смущенно потупили глаза, что им не по себе оттого, что они присутствуют при столь откровенной сцене нежности. Но он не обратил на это внимания. Он внезапно понял, что может сегодня погибнуть, Несмотря на всю их военную мощь и тщательную подготовку, и тогда он больше никогда не увидит это прелестное дитя— свою жену.
Странно, но слово «жена» пришло легко и просто, и оно уже не несло в себе никаких душевных мук и терзаний. Внезапно ему стало жаль того времени, которое он так бездарно провел вдали от этой женщины, вынашивая планы мщения, и он понял, что должен сделать, чтобы заслужить прощение.
Он легонько взял корону из ее рук.
— Я надену этот символ твоей любви, миледи, только при одном условии, — сказал Синил, с упоением глядя в эти невообразимо прекрасные глаза. — Ты должна первая надеть ее.
Он осторожно опустил корону на ее волосы.
— Пусть она будет символом того, что ты-моя королева и мать моих будущих детей. А в случае, если я не вернусь с боя, ты будешь полноправной королевой Гвинедда.
В ее глазах заблестели слезы счастья.
Синил осторожно снял с нее корону и водрузил на свою голову. Он поцеловал жену в губы и повел ее и других женщин в церковь для мессы.
* * *
Уже было далеко за полночь, когда знатные лорды Гвинедда уложили пьяного Имра в постель. И только через полчаса после этого архиепископ Энском сумел ускользнуть от загулявших дворян и направиться в дворцовую церковь.
Этот вечер для Энскома был тягостным и нескончаемым, поскольку он знал, какие события ждут его впереди. Ему было гораздо труднее, чем обычно, находиться среди пьяных и хвастливых дворян. Не однажды в течение вечера он едва сдерживался, чтобы не взорваться. Лорд управитель дворца. заметив его угрюмое настроение, сказал, что нехорошо так выделяться среди веселящихся людей. Энском заверил его, что всему виной приступ тошноты, который, вероятно, скоро пройдет. Управляющий принес ему чашку козьего молока, ведь весь двор знал о плохом желудке архиепископа.
После этого Энском с большим трудом изображал бесшабашное веселье, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Но праздник в этот раз был очень странным-полным напряжения, каких-то подводных течений. Так редко бывало при дворе Имра, в особенности на празднике Зимы, самом веселом празднике года.
Энском подумал, что Имр подозревает о скором приходе грозных событий, и вся эта безрадостная вакханалия была обусловлена растущим ощущением приближающегося заката династии Фестилов.
Энском также отметил в уме тот факт, что в этом году Имр приказал всем одеться и явиться на праздник в зеленом, а не в ослепительно-белом, как в прошлом году. Видимо, призрак кровавого злодеяния все еще беспокоил его душу.
Принцесса Ариэлла на празднике не была, да ее и не ждали. Она редко появлялась на людях в последнее время. Ходили слухи, что она много и тяжело болела, а более злые языки утверждали, что болезнь Ариэллы обусловлена внезапной потерей веса после того, как она девять месяцев непрерывно толстела, но такие разговоры моментально прекращались, как только поблизости оказывался король.
Сам Энском об этом не имел своего мнения.
Но если Ариэлла действительно была с ребенком, то это могло быть только результатом ее преступной кровосмесительной связи с братом. А если это так, то ребенок будет большой угрозой для трона, если выживет. Так что эту проблему нужно было решать сразу. Но, возможно, Ариэлла была не повинна ни в чем, хотя Энском в этом сомневался.
Итак, этот праздник Зимы внешне проходил, как все праздники, когда людей заставляют веселиться, даже если им этого не хочется вовсе. Блюд было огромное количество, но все они казались безвкусными измученному нетерпением Энскому.
И когда знатные лорды сняли со стены факелы и повели пьяного Имра в его покои, распевая песни и отпуская грязные шуточки, Энском поднялся и быстро вышел из зала.
Он дошел до церкви, вошел туда и встал, прижавшись разгоряченным лбом к холодной двери. Так он стоял несколько минут, стараясь успокоить взбудораженный мозг.
Он подошел к двери ризницы, вставил ключ в замок и вступил в полную темноту, закрыв за собой дверь, В центре ризницы вспыхнула свеча, и он увидел Камбера, Йорама, Эвайн, Риса и еще несколько человек, стоящих вокруг Синила, на голове которого красовалась корона.
— Давайте без церемоний, ваша милость, — сказал Синил когда архиепископ хотел опуститься на колени. — Какова ситуация сейчас? Тиран в постели?
Удивившись тому, как теперь называет Синил своего соперника, Энском поправил сутану и кивнул.
— Знатные лорды провели его в спальню полчаса назад, Ваше Величество. Он выпил столько вина, что, вероятно, лежит без памяти. Да и вся охрана немногим лучше. Все идет, как мы и ожидали.
— Отлично. — Синил кивнул.
— Один из отрядов уже начал просачиваться в город и занимать ключевые позиции. Мы только ждем вашего слова, чтобы наши рыцари ворвались во дворец.
Энском вздохнул и кивнул.
— Тогда начнем, Ваше Величество. Сегодня у нас будет много работы.
Через два часа замок был уже в руках Синила. Лишь изредка кое-где в коридорах вспыхивали мелкие стычки. Гьюэр и несколько михайлинцев пробрались во дворец и забаррикадировали двери казармы, где спали солдаты охраны, так что михайлинцы имели дело только с солдатами, находившимися на постах.
Йорам и Каллен повели дюжину рыцарей и принца с ближайшим окружением по главному коридору в башню Имра, где им пришлось выдержать короткое, но кровавое столкновение с охраной лестницы.
Хотя четыре михайлинца остались лежать на месте боя, уже через несколько минут мятежники были у покоев Имра.
Снаружи охраны не было, а изнутри не доносилось ни звука. Йорам подумал, спит ли Имр, несмотря на звуки боя, или уже проснулся и выжидает, чтобы немедленно применить тайные силы колдовства дерини, как только они начнут ломать дверь. Опустив меч, Йорам вытер окровавленной перчаткой лоб и постарался успокоить дыхание. За ним уже стояли Каллен, Рис, два михайлинца с оружием наготове, Камбер, Синил и Эвайн, которая стояла чуть позади.
Йорам уловил чуть заметный сигнал Камбера, повернулся к двери, поднял свой меч и начал сильно бить в дверь. Один, два раза, три. Гулкие удары разносились по дворцу, по лестнице, которую они только что заняли с таким трудом.
— Что случилось? — еле слышно спросил сонный пьяный голос.
Синил напрягся и повернулся к Камберу. С его губ сорвалось одно слово:
— Имр?
Камбер кивнул, и Йорам снова постучал.
— Кто здесь? — снова спросил голос, теперь уже громче. — Я же говорил, чтобы меня не беспокоили. Идите прочь!
— Офицер охраны, сир, — сказал Йорам, слегка изменив голос. — У меня письмо для Вашего Величества.
— Неужели это не может подождать до утра? — спросил раздраженный голос. — Я только что лег, вы же знаете.
— Охранник у ворот сказал, что это очень срочно, — ответил Йорам. — Может, Ваше Величество соизволит взглянуть?
— А может, Мое Величество соизволит выпороть вас за наглость? — рявкнул голос. — Ну хорошо. Подсуньте письмо под дверь, и я взгляну на него потом.
Йорам взглянул на остальных с беспокойством, а затем легкая улыбка скользнула по его губам.
— Боюсь, оно не влезет, сир, — сказал он, скрывая улыбку в голосе, но не на лице, — это опечатанный свиток.
Они услышали вздох, какое-то шуршание, а потом босые ноги зашлепали к двери. Имр что-то неразборчиво бормотал, видимо, ругательства.
Как только откинулся засов, Каллен и Йорам одновременно сильно толкнули дверь. Дверь распахнулась и ударила стоящего за нею.
Король вскрикнул от боли и удивления.
Они ворвались в спальню, толкая перед собой изумленного и негодовавшего Имра.
Рис захлопнул дверь и закрыл ее на засов. Имр был Удивлен, увидев перед собой сверкание обнаженной стали.
— Измена! — ахнул он. — Обнаженные мечи в моем присутствии! Охрана! Где моя охрана? Кто… Камбер?..
Глаза его расширились, когда он узнал человека в короне графа.
— Как ты осмелился?! Это измена!
Камбер, ничего не говоря, повернулся и почтительным поклоном пригласил Синила выйти вперед. Имр замер с открытым ртом. Он узнал этого человека по портрету его предка и начал медленно отступать, пока наконец не уперся босыми ногами в скамью. Он нервно откинул ворот ночной рубашки и прошептал:
— Халдейн! Он существует!
— Тиран Фестил! — сказал Синил. Голос его был тих и грозен. — Он тоже существует. Пока.
Пьяный Имр покачал головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение. Как завороженный, он смотрел на двух рыцарей-михайлинцев, обошедших его сзади, чтобы отрезать путь в спальню.
Имр в ужасе бросился туда, но рыцари схватили его и отшвырнули назад. Имр упал на пол.
— Ари! — закричал он, как безумный. — Ари, беги!
— Держите ее! — крикнул Камбер. — Не упустите ее! Она унесет ребенка!
Они почти схватили ее, ворвавшись туда, но огромная кровать взорвалась подушками и одеялами, и Ариэлла в ночной рубашке и с огнем смерти в глазах бросилась к камину и исчезла в отверстии, которого мгновение назад там не было.
Йорам и Каллен были уже рядом, но прямо перед ними опустилась каменная плита, преградившая им путь.
Они били камень, стараясь отыскать отверстие, но когда все же нашли тайный механизм, открывающий проход, бежавшей принцессы и след простыл.
Каллен с сожалением взглянул на Камбера и все же отправился на ее поиски. Йорам последовал за ним.
Имр, которого крепко держали два рыцаря, беспокойно оглядывался вокруг, тяжело дыша.'
Бегство было невозможным. Даже если бы его не держали, все равно от четырех человек ему было не уйти.
Рис и Эвайн блокировали дверь во внутренние покои, а сам Камбер защищал тайный ход, через который удалось улизнуть Ариэлле.
Синил стоял рядом с Камбером, не отрывая взгляда от лица Имра.
