Но последнее действие Имра, насколько могли знать Камбер и Рис, было мало похоже на предыдущие, и оно казалось менее жестоким и угрожающим. Через четыре дня после уничтожения штаб-квартиры михайлинцев Имру посчастливилось схватить Хамфри Галларо-священника-дерини Ордена.
      Он был схвачен в святом Неоте, убежище гавриллитов, и под жестокой охраной немедленно отправлен в Валорет, причем в течение всего трехдневного пути ему не давали есть и спать. Через полчаса после его прибытия в столицу о пленнике доложили Имру. Король тут же покинул сестру и своих друзей, с которыми проводил время, и бросился в подвал, где находился священник.
      Коль и Сантейр были уже здесь. Коль судорожно стискивал усыпанную драгоценными камнями рукоятку кинжала, подаренного ему Имром, а Сантейр тихо беседовал с капитаном охраны.
      Сам пленник клевал носом в тяжелом дубовом кресле, а один из охранников, стоявший рядом, приводил его в чувство сильными толчками. Пленник тупо смотрел на влетевшего в комнату Имра, и, когда охранники подняли его на ноги, королю показалось, что пленник потерял сознание.
      Имр сделал знак охранникам, чтобы они отпустили руки священника. Тот пошатывался на ногах под пронзительным взглядом короля.
      Хамфри Галларо не производил внушительного впечатления, как часто бывало с теми, кто избрал для себя религиозную жизнь, полную самоограничения и самоотречения.
      По его внешнему виду и одежде можно было заключить, что он простой деревенский священник.
      Имр с неудовольствием отметил, что Хамфри одет не в традиционную сутану михайлинцев. Очевидно, он пытался таким образом скрыться от солдат короля и от заслуженного наказания.
      Однако по-настоящему оценить этого человека можно было по его глазам. Эти глаза спокойно встретили взгляд Имра, они были уверенными и спокойными, какими бывают только глаза тренированных дерини.
      Имр попытался считать его мысли, но это ему не удалось. С угрюмой улыбкой он предложил священнику сесть.
      Король с благодарностью кивнул солдату, который тут же принес ему кресло. Король сел, в упор глядя на священника.
      — Давай без формальностей. Ты-Хамфри Галларо, дерини из Ордена святого Михаила. Хоть ты и одет по-другому. Он не сводил глаз с Хамфри.
      — Кто я, ты, вероятно, знаешь.
      — Ваша милость хорошо информирован.
      Священник говорил подчеркнуто равнодушным тоном.
      — Ты знаешь, зачем тебя привезли сюда?
      — Я знаю только то, что ваши солдаты разрушили убежище в святом Неоте, чтобы схватить меня, — ответил Хамфри, — а также то, что мне не давали ни есть, ни спать все три дня со времени ареста. Могу я спросить, почему?
      — Нет, не можешь. Скажи мне, разве михайлинцы всегда используют убежище гавриллитов?
      — Конечно, нет. Просто настоятель монастыря святого Неота был моим духовным наставником до того, как я вступил в Орден михайлинцев. Я просил его помощи.
      — Ясно.
      Имр долго изучал лицо священника.
      — Я полагаю, ты скажешь, что ничего не знаешь о том, что твой Орден объявлен вне закона, что все твои братья скрылись в убежище, что я приказал разрушить все замки Ордена, пока ваш генерал-викарий не придет с повинной.
      — Я скажу только, что ваши слова очень удивили меня, — мягко ответил Хамфри.
      Имр смерил глазами щуплое тело священника, затем взглянул ему в лицо. Гнев искривил его губы.
      — А ты знаешь, что ты будешь казнен как предатель? Лицо Хамфри побледнело, сжимавшие подлокотники кресла руки напряглись, но его волнение больше ни в чем не проявилось.
      — Я нахожусь под защитой церкви! — прошептал он.
      — Коль!
      Король повернулся к своему советнику, который молча стоял рядом и слушал. Коль выдвинулся вперед и скрестил руки на груди.
      — Когда до архиепископа Энскома дошел королевский указ, он объявил, что все михайлинцы находятся под защитой церкви. Но, к несчастью для архиепископа и для любого михайлинца, попавшего в наши руки, мы не будем докладывать об этом Энскому. Он не будет знать об этом, как не знает, что ты, Хамфри, наш гость. И он никогда не узнает этого.
      — Весьма прискорбно.
      — Для отца Хамфри, конечно. Но если мы получим от него кое-какие сведения, то его можно будет выпустить…
      Его глаза, устремленные на Хамфри, похолодели, когда он заметил на лице священника негодование. Он резко наклонился к михайлинцу, положив руки на подлокотники, и заглянул в суровые карие глаза.
      — Не будь дураком, Хамфри, — прошептал он. — Я знаю, что михайлинцы прекрасно тренированы, но я из тех дерини, кто не остановится перед применением силы, чтобы взять то, что мне надо. Я могу сломить тебя, если захочу.
      — Делай все что угодно, сир, — тихо сказал священник. — А я буду сопротивляться, если смогу. Я даю тебе слово, что невиновен в какой-либо измене, но больше вы от меня ничего не добьетесь. Мой мозг принадлежит мне и Богу. Он хранит тайны многих людей, но даже мой король не сможет извлечь их оттуда даже под угрозой смерти.
      — Понятно, — сказал Имр.
      Он вздохнул, выпрямился и сел в свое кресло.
      — Печать доверия. Очень удобно, но бесполезно. Сантейр, позови сюда Целителя. Я хочу быть уверенным в его физическом здоровье, прежде чем начну работать с его мозгом.

* * *

      О работе с мозгом думали и в другом месте, но думали в плане мягкого внушения, а не воздействия грубой силой, так как мозг, на который собирались воздействовать, был мозгом Синила Халдейна. Его необходимо было убедить принять наследство своих предков и стать вождем своего народа.
      Некоторый прогресс в этом деле уже был достигнут. Стройный элегантный человек, который подчеркнуто независимо стоял перед камином, мало походил на того перепуганного замазанного монаха, которого Рис и Йорам похитили три недели назад из святого Фоиллана. Он был одет в алый бархат, а аккуратно подстриженные борода и усы подчеркивали высокие скулы.
      Сходство с его великим предком было поразительным. Даже сам Синил, глядя на портрет Ифора, не смог сдержать трепета, когда его серые глаза встречались с серыми глазами древнего предка.
      Он не верил в то, что является наследником королевской династии, но большой портрет, повешенный у камина, где Синил не мог не увидеть себя, убеждал его в обратном. Все чаще он обращал взгляд на этот портрет, и даже молитвы не могли дать ему душевного успокоения.
      Но хотя Синил уже выглядел, как принц, вел он себя не по-королевски. Камбер с помощью Риса и даже Эвайн ежедневно работал с ним, стараясь пробудить королевскую волю, возбуждая дремавшие в принце силы. Однако Синил был вежлив, но тверд.
      Сегодня, в праздник Рождества, день обещал быть трудным вдвойне; каждый из пяти человек, находившихся сейчас в комнате, знал, что ждет их вечером.
      Камбер решил, что настало время изменить направление разговора.
      — Скажите, Ваше Величество, ваше молчание означает, что вы оправдываете действия нынешнего короля? — спросил Камбер, когда все возражения Синила против женитьбы иссякли.
      Синил взглянул на Камбера и разразился потоком негодования и протестов, но, вспомнив, кто он, смиренно опустил голову.
      — Я божий человек, — сказал он тихо, — я не могу оправдывать смерти невинных людей.
      — Но вы поощряете их смерти, — сказал Йорам. Когда Синил открыл рот для протеста, он добавил:
      — …своим бездействием.
      Синил снова повернулся к камину, заложив руки за спину.
      — Меня не трогает то, что происходит в вашем мире. А вы не понимаете моей миссии на земле.
      — Нет, это вы не понимаете, — поправил его Камбер. — Неужели вам не приходит в голову, что вы уже включились в жизнь внешнего мира, что многие люди страдают, потому что поверили в вас, в ваше земное предназначение.
      — Мое предназначение? — спросил Синил. — Нет, это вы меня выбрали. Я не просил, чтобы меня сделали королем. Я никогда не хотел ничего, кроме счастья остаться в одиночестве и жить в мире с самим собой.
      — И вы можете жить в мире с собой теперь, — прошептала Эвайн, — когда вы знаете, что можете изменить мир, очистить его от скорби и страдания? И вы ничего не хотите сделать?
      — Что вы можете знать об этом? — крикнул Синил. — Разве я-не человек!? Разве мне не дано право жить той жизнью, которую я выбрал сам?
      Камбер нетерпеливо улыбнулся.
      — Если бы вы были моим сыном и говорили столь безответственно, я бы выпорол вас, несмотря на ваш возраст.
      — Вы бы не осмелились! — твердо сказал Синил. В голосе его прозвучала совершенно неожиданная повелительная нотка.
      Камбер заметил это и постарался скрыть улыбку.
      — Да, я бы не осмелился, вы правы. И в основном потому, что вы уже начинаете вести себя, как принц, хотя всячески стараетесь избежать этого. Неужели брат Бенедикт смог бы ответить так, как ответили вы?
      Синил, в голове которого теснились взбудораженные мысли, опустив голову, прошел к своему креслу и сел. Он не смотрел на Камбера и с большим усилием сдерживал руки, сложенные на груди.
      — Мне очень жаль, простите меня.
      — Простить вас за то, что вы поступаете так, как должны? Неужели вы не видите, что вы-принц Халдейн?! Вот в чем ваше предназначение, а не в судьбе брата Бенедикта, думайте о вашем монашестве как о временном убежище, где вы скрывались, пока не пришло время выполнить вашу великую миссию.
      — Но…
      — Принцы-это не просто люди, Синил. У них есть обязательства перед народом. Они должны защищать народ от насилия. Ваши предки успешно занимались этим в свое время.
      Ваш прапрадед, отец самого Ифора Халдейна, портрет которого висит здесь, даже при жизни был известен как святой Бэрэнд. И это вовсе не потому, что он провел всю жизнь в молитвах, хотя он, конечно, был богобоязненным человеком. Народ возблагодарил его за то, что он разгромил свирепых завоевателей, муров, и сокрушил их мощь навсегда. Их легионы больше никогда не осмеливались пересечь Южное море и напасть на нашу страну. Вот за что он получил титул святого.
      Синил долго молчал, а когда наконец заговорил, в голосе его зазвучала горечь.
      — Святой Бэрэнд… Очень мило. Но вы не требуете от меня чего-нибудь эффектного, например, разгромить жестокого врага. Нет, вы хотите, чтобы я прославился тем, что нарушил монашеские обеты и свергнул короля-дерини, но мало шансов за это получить титул святого…
      — Значит, вы хотите стать святым? — спокойно спросил Рис. — Не многие настолько самоуверенны и тщеславны, что надеются достигнуть такой степени совершенства.
      Синил вздрогнул, как от удара. Мириады эмоций отразились на его лице, он беспокойно заерзал в кресле, судорожно Цепляясь за подлокотники и подыскивая правильные слова.
      — Это совсем не так. Как мне убедить вас, что я хочу посвятить свою жизнь Богу? Отец Йорам мог бы меня понять, но…
      В это время открылась дверь, и на пороге появился Алистер Каллен. Он незаметно остановился, чтобы не мешать говорить Синилу.
      — …как будто вы находитесь в сфере мягкого золотого света, и этот свет защищает вас от всего, что может повредить вам. И вы знаете, что Он здесь, что Он рядом, — говорил Синил, словно погружаясь в транс воспоминаний, — ваш мозг свободно плавает в золотом свете, и вы…
      Синил говорил, и глаза его вдруг стали излучать сияние. Все пространство вокруг него засветилось бледным призрачным светом, едва различимым на фоне света горячего камина и пылающих свечей.
      Камбер первым заметил это сияние и указал на него Рису, в изумлении раскрывшему рот. Синил продолжал говорить, но его слова уже не представляли никакого интереса для Камбера.
      Лорд-дерини сконцентрировал свои чувства и начал медленно приближаться к Синилу, готовый войти в контакт, как только обнаружится брешь в защитных полях, а в том, что сейчас появилась возможность войти в контакт, Камбер был уверен.
      В это мгновение Каллен кашлянул и привлек к себе внимание Синила, который прервал свой монолог на полуслове и повернулся к викарию.
      Камберу не удалось нащупать контакт, которого он так долго и тщетно добивался и к которому был так близок.
      Синил вскочил и поклонился генералу, а Камбер испустил глубокий вздох, эхом отозвавшийся в мозгу Риса.
      Йорам и Эвайн, казалось, не заметили ничего и оставались в стороне, хотя и в работе с Синилом в это время была кульминация.
      — Отец Каллен, — пробормотал Синил. Каллен ответил поклоном.
      — Ваше Величество…-Он перевел взгляд на Риса. — Леди Меган здесь, Рис. Мне кажется, вы, Камбер, должны объяснить ей, зачем она здесь, ведь мы пригласили ее от вашего имени.
      Камбер со вздохом поднялся и кивнул, глядя на удивленного Синила отеческим взглядом, хотя разница в возрасте составляла какие-нибудь десять-двенадцать лет.
      — Ваша невеста прибыла, Ваше Величество. Я пришлю ее к вам немного позже.
      — Моя невеста?! — прохрипел Синил.
      Лицо его посерело, будто ему не хватало воздуха.
      — Леди Меган де Камерон, моя подопечная, — сказал Камбер, оценивая реакцию Синила. — Она из расы людей, как и вы, красивая, здоровая девушка. Она будет для вас хорошей королевой и женой.
      — Я, милорд, не могу…
      — Ваше Величество, вы должны! — ответил Камбер, не отводя от Синила твердого взгляда. — Эвайн, Рис, пойдемте со мной. Меган будет не так одинока, если рядом с ней будет женщина. Ведь она впервые вдали от дома.
      Он поклонился Синилу.
      — До свидания, Ваше Величество.
      Повернувшись, он пошел за Калленом.
      Когда они вышли, ошарашенный Синил повернулся к креслам, стоящим кружком у огня. Он увидел Йорама, который сидел неподвижно, наблюдая за Синилом.
      — Вы еще здесь? — спросил Синил.
      Он понял, что сказал глупость: ведь и так было ясно, что Йорам здесь.
      Чтобы скрыть свое смущение, он сел в кресло, пододвинул ноги к огню, задумчиво пробежал пальцами по крылу архангела Михаила, вышитого золотыми нитками на груди.
      — Отец Йорам, неужели нет ничего, что могло бы смягчить ваше сердце? — наконец тихо сказал он.
      — Это ваше сердце должно смягчиться, Ваше Величество, — ответил Йорам. — Ведь мечты и желания одного человека очень мало весят на весах жизни. А вы должны прекратить резню, убийства, восстановить мир и спокойствие в стране, которой правили и которую любили ваши предки. Мне кажется, что вам очень легко выбирать. Ведь не можете же вы, кто говорит, что принадлежит Богу, отвернуть сердце от своего народа, когда его угнетает и притесняет кровавая династия Фестилов?
      — Это не мой народ, — прошептал Синил.
      — Нет. Ваш, — ответил Йорам. — Помните: «Я Божий пастырь и знаю своих овец, и овцы знают меня…»?
      — Нет!
      — «Я Божий пастырь и отдам жизнь за своих овец». Синил бросил отчаянный, полубезумный взгляд на дверь, за которой скрылись Камбер, Рис и Эвайн.
      — Умоляю вас, отец Йорам, избавьте меня от этого. Я не могу. Вы знаете, какие обеты я принял. Вы один можете…
      — Монах или принц, овца или человек-вы один можете остановить Имра, Ваше Величество.
      — Умоляю вас, не делайте этого!
      — Подумайте, Ваше Величество. — Он поднялся и направился к двери. — Когда, как не сейчас, вы можете совместить свой долг перед Богом и ваши обязанности перед его народом, перед вашим народом?! Разве есть здесь разница?..
      — Я принял обет, — простонал Синил.
      Йорам остановился на пороге и бросил горячий взгляд на Синила.
      — Накормите своих овец, — прошептал он. Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Следующий час Синил провел на коленях, отчаянно моля небеса послать ему ответ, что делать дальше. Но как он ни молился, ответа не было. Наконец, поняв, что все его молитвы не приносят успокоения, он поднялся на ноги и подошел к маленькому столу у камина. Дрожащими руками Синил налил в бокал вина и жадно выпил его.
      Скоро за ним пришлют, и он еще не знает, как поступить. Он только надеялся, что его невеста не окажется безобразной или глупой, если уж ей суждено быть его женой. Это слово потрясло его.
      Он не хотел видеть ее, но ему придется встретиться с ней лицом к лицу в церкви.
      Его заставят пройти через это. Он вспомнил слова, свои слова, и слова Камбера при расставании:
      «Милорд, я не могу!»-«Ваше Величество, вы должны!» И он с болью понял, что должен. Он должен. Было ясно, что они твердо решили идти своим путем, что они не согласны на меньшее, чем корона на его голове, его женитьба и свержение Имра с трона.
      Он вздрогнул. Его мысли вернулись к тому могуществу дерини, которым обладали его похитители. Они могут заставить его повиноваться, если он будет продолжать сопротивляться. Даже обычно терпеливый Камбер сегодня высказал нечто вроде угрозы.
      Мысль о том, что он не властен над грядущими событиями, ненадолго успокоила его, так как это избавляло его от необходимости принимать решение самому, по крайней мере пока. Но затем он почувствовал, как в нем пробудилась другая, темная часть его существа, которую он считал похороненной много лет назад. Это очень смутило его.
      Боится ли он гнева небес, который обрушится на него, если он нарушит свой монашеский обет? Или он боится того, что этот обет оказалось очень просто нарушить, что начал смотреть вперед, в новую жизнь, которую так живо и так соблазнительно показывают ему в последние недели? То, что он уже начал говорить, как принц, оказалось для него совершенно естественным и не требовало от него надлежащих усилий. Это привело его в такой ужас, которого он не испытывал никогда раньше.
      И женитьба!..
      Он налил себе еще бокал вина. К счастью, бокал был небольшой, и он выпил его.
      Жениться на женщине, которую он никогда не видел, познать ее (тут ему не пришло в голову никакое другое слово, кроме привычного библейского термина, обозначавшего греховное деяние по отношению к женщине), зачать потомство…
      Он заметил, что рука его дрожит и он не может успокоить ее. Что ему делать?..
      Ведь он совсем не о том думает, о чем должен думать человек сорока трех лет, никогда не знавший женщин. Женитьба-это дело молодых! Это безумие! Они сошли с ума!
      За дверью послышался слабый звук. Он отвернулся и замер. Пауза-и вот он услышал легкие шаги в комнате. Он закрыл глаза. Он не хотел ее видеть. Он не мог заставить себя обернуться.
      — Ваше Величество.
      Голос был нежный, робкий и очень юный. Глаза Синила открылись, почти напряглись, но он, казалось, прирос к месту и не может двигаться. Они прислали к нему ребенка, девочку. Не может же он жениться на ребенке.
      — Я прошу прощения, Ваше Величество, но мне сказали, что я должна прийти сюда. Я-Меган де Камерон, я буду вашей женой.
      Синил опустил голову, тяжело оперевшись обеими руками о стол. Двусмысленность ситуации и его собственное идиотское положение поразили его, и он почти непроизвольно расхохотался.
      — Они тебе сказали это, дитя? Сколько тебе лет?
      — Пятнадцать, Ваше Величество. — Она помолчала. — Прошу прощения, Ваше Величество, но, может, я что-нибудь не так поняла? Разве мы не поженимся сегодня вечером?
      Синил улыбнулся горькой улыбкой.
      — Конечно, крошка. Но эта свадьба преследует только династические соображения и никакие больше. Ты будешь всего лишь королевская наседка.
      — Нет, Ваше Величество, я буду вашей королевой, — ответил юный голос.
      Но странно, на сей раз он звучал совсем по-матерински, и в наступившей тишине его горький смех быстро затих.
      Лицо Синила сковала холодная маска. Он не мог понять, что заставило его выразиться так жестоко, причинить ей страдание. Он взглянул на свои руки и не увидел их.
      — Если ты выйдешь за меня замуж, ты будешь матерью, либо королевой, либо предательницей, если мы, конечно, проживем так долго. Ты действительно хочешь рискнуть и выйти замуж за человека, который не может любить, как должен любить муж, за человека, который не принесет тебе ничего, кроме горя?
      — Кто не может любить, Ваше Величество?
      — Я священник, дитя мое. Разве тебе не сказали этого? Наступила долгая тишина, а затем она сказала:
      — Мне сказали, что вы-последний Халдейн, Ваше Величество, и что вы должны стать королем.
      Голос был тихим, и в нем чувствовались готовые прорваться наружу слезы.
      — Мне сказали, что я должна рискнуть всем, даже жизнью, чтобы восстановить династию Халдейнов и покончить с кровавой династией Фестилов. И я решилась. — Она всхлипнула. — Но если в вашем сердце нет места для любви, то я лучше умру девушкой, чем нелюбимой женой, хотя бы даже самого Бога.
      Синил застыл от такого святотатства. Он услышал шаги девушки, бежавшей к выходу, и, резко обернувшись, успел заметить копну золотых волос, красивую руку, закрывавшую дверь, и соблазнительную ямочку под коленом, открывшуюся взгляду, когда ее платье взметнулось вверх в ее стремительном беге. Дверь оглушительно хлопнула и задрожала, когда она с силой закрыла ее. Он остался один, непроизвольно протягивая руки к двери, за которой она исчезла.
      Ее слова ранили сердце Синила.
      Он рванулся за ней, желая извиниться, объяснить, что он вовсе не король, а простой монах, что он никогда не хотел быть королем или даже принцем, но затем все его старые страхи и сомнения отлетели прочь. Но было уже поздно.
      Как старик, он опустился на скамью у стола, рука его беспомощно повисла вдоль тела.
      Он положил голову на стол и заплакал горькими слезами. Он оплакивал свою потерянную молодость, потерянную судьбу, самого себя, девушку, имени которой он не мог даже припомнить, и всех остальных, которые борются за него, страдают за него и умирают за него.
      Когда они пришли сюда через несколько часов, чтобы подготовить его к свадьбе, они нашли его неподвижным.

      Был канун Рождества, архиепископ Энском Тревасский закончил молитвы в соборе Всех Святых в Валорете и направился в свои покои, где он собирался молиться в одиночестве, пока не придет время для первой Рождественской мессы.
      Он, как всегда перед Рождеством, хотел уединиться и подумать о прошедшем годе, о своих успехах и неудачах в этом году.
      Он уже был у своих дверей, как вдруг из тьмы коридора выступила чья-то тень.
      — Вы выслушаете мою исповедь, святой отец? — спросил странно знакомый голос.
      Энском поднял повыше свечу и попытался проникнуть взором сквозь мрак, окружавший лицо человека, но понял, что это не просто-мрак был слишком густым. Этот человек в серой сутане с капюшоном был дерини. Его голова была закутана магической вуалью, которая скрывала его лицо и искажала голос, однако архиепископ не ощутил ни в голосе, ни в самом присутствии этого человека ни угрозы, ни опасности.
      Таинственный посетитель был другом, хотя архиепископ не мог узнать его.
      Энском был более заинтригован, чем встревожен. Он опустил голову в знак согласия и, пропустив в комнату таинственного посетителя, старательно закрыл за ним дверь.
      Энском подошел к месту для исповеди, зажег свечу, достал шарф, коснулся его губами и накинул на шею. Затем он повернулся к незнакомцу, а тот откинул капюшон, и взору архиепископа открылось давно знакомое и любимое лицо, обрамленное седыми волосами.
      — Камбер! — выдохнул он и тепло обнял друга. Когда они отстранились друг от друга, не выпуская рук, Энском прошептал:
      — Я все время думал о тебе, когда узнал, что брат Кирилл… Но что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, что король приказал арестовать тебя?
      — Но ты меня не выдашь? — возразил Камбер с улыбкой, показывающей, что вопрос был чисто риторическим. Энском, улыбнувшись, тронул шарф.
      — Это не позволило бы мне выдать, даже если бы я захотел. Ведь я обещал хранить молчание, что бы мне не сказали.
      — Я прошу больше, чем молчания, Энском, — сказал Камбер. — Я прошу помощи.
      — Ты же знаешь, что все получишь от меня, — ответил Энском. — Скажи, что тебе нужно, и я сделаю все, что могу.
      — Меня обвиняют в измене, — тихо сказал Камбер.
      — А ты-изменник?
      — С точки зрения Имра-да. Но факты говорят другое. Если ты согласишься пойти сейчас со мной, то я буду рад представить тебе их.
      — Пойти с тобой? Куда? Камбер опустил глаза.
      — Я не могу сказать этого. Я могу сказать только, что ты пойдешь через свой Портал, что ты будешь в полной безопасности, и что я не буду настаивать на твоей помощи, если ты сам решишь иначе, узнав все факты.
      Он взглянул на друга.
      — Но ты можешь довериться мне. Я не могу открыть места, куда мы пойдем, даже тебе.
      — Остальные тоже там?
      — Эвайн, Йорам, Рис и некоторые другие.
      — Рис? Но он…
      — Я бы не хотел обсуждать это здесь, если ты не против. Ты пойдешь со мной?
      Энском колебался, борясь с желанием задать несколько вопросов Камберу, затем кивнул.
      — Если тебе это нужно, я пойду. Сколько времени это займет?
      — Несколько часов. Ты можешь распорядиться, чтобы тебя кто-нибудь заменил? Архиепископ поднял бровь.
      — В праздник Рождества? Ты же знаешь, мне нужно служить праздничную мессу.
      — Для нас будет большая честь, если ты откажешься от этой обязанности ради нас, — спокойно сказал Камбер. — Потом ты поймешь, почему.
      Энском долго смотрел на друга, читая важность просьбы, затем попросил его зайти за перегородку.
      Когда Камбер скрылся, архиепископ подошел к стене и дернул шелковый шнур. Через несколько минут раздался стук, и в комнату вошел монах в черной сутане.
      Он увидел, что архиепископ сидит на постели с весьма усталым и нездоровым видом.
      — Ваша милость, что случилось?
      — Мне нехорошо, — слабым голосом ответил симулянт. — Будь добр, попроси епископа Роланда заменить меня на полуночной мессе.
      — Полуночная месса? Конечно, ваша милость. Может, я могу помочь вам чем-нибудь? Может, послать за аптекарем или Целителем?
      — Нет, это не нужно, — пробормотал Энском. Он лег на постель и тяжело вздохнул.
      — Наверное, я что-то съел. Помолюсь и постараюсь уснуть. К утру все пройдет.
      — Хорошо, ваша милость, — сказал монах с сомнением в голосе. — Если вы не уверены…
      — Я уверен, отец. Теперь иди, и пусть меня не беспокоят, ясно?
      — Да, ваша милость.
      Не успела закрыться дверь, как Энском вскочил с постели и подошел к укрытию Камбера. Тот усмехнулся, увидев лицо архиепископа.
      — Не напомнило ли это вам уловки двух монахов в Грекоте? Однако те времена были повеселее нынешних.
      — Но я надеюсь, что мы стали лучше с тех пор, — заметил Энском. — Ну, что дальше?
      — Теперь к вашему ближайшему Порталу.
      — Ты стоишь перед ним, — ответил Энском. Он подтолкнул Камбера вперед и встал рядом.
      — Что я должен делать?
      — Открой свой мозг для меня и позволь мне проникнуть в него. Я обещаю тебе дать всю информацию, как только мы будем на месте.
      — Но я все равно не буду знать, где мы окажемся, — фыркнул Энском с ехидцей. Он сложил руки на груди и выпрямился. — Я все понимаю, но хочу напомнить, что я вижу тебя насквозь, Камбер МакРори, — сказал он, закрывая глаза. — Пусть будет так, мой друг.
      Камбер хмыкнул и положил руки на виски архиепископа.
      — Откройся для меня.
      И они исчезли…
      Энском открыл глаза и в изумлении повернулся к Камберу
      — Это же несерьезно, — прошептал он. — Наследник Халдейнов здесь? Это его вы похитили из святого Фоиллана? Камбер, ты сошел с ума! Вы обречены!
      — Нас поддерживают очень многие, — спокойно сказал Камбер. — И даже наш Халдейн уже начал верить в возможность и необходимость победы. К несчастью, его моральные принципы все время находятся в противоречии с его династическим долгом. Ваша помощь будет именно тем, что поможет ему решиться на последний шаг.
      — Ты хочешь, чтобы я благословил его?
      — Я хочу, чтобы ты подтвердил законность его происхождения и объявил его законным принцем Гвинедда. Кроме того, его нужно обвенчать с моей воспитанницей. Ты сделаешь это?
      — То, что ты просишь…
      — Я знаю, что прошу. Если твоя совесть не позволяет тебе сделать это, я отпущу тебя, как и обещал. Мы сделаем все с отцом Калленом.
      — Алистер Каллен! Генерал-викарий Ордена святого Михаила! Он здесь?! Камбер кивнул.
      — Он был с нами с самого начала. Но первым, кто нащупал след к принцу, был Рис Турин. Каллен может сделать все, о Чем я прошу, но это будет менее весомо.
      Энском выпрямился во весь рост и с негодованием взглянул на Камбера.
      — Я запрещаю Алистеру Каллену делать это. И если это должно быть сделано, то это сделаю я.
      — Ты сделаешь? — спросил Камбер, скрывая усмешку. Он понял, что уловка удалась, и он поймал своего высокопоставленного друга в западню тщеславия и ревности.
      — Это имеет право сделать только архиепископ Валорета, — величественно провозгласил Энском. — Удостоверять законность короля, производить венчание и коронование королей Гвинедда-это моя священная обязанность. Если последнее пока сделать нельзя, то сегодня я выполню две первые свои обязанности.
      — Хорошо, — просто сказал Камбер. Он отвернулся, чтобы архиепископ не видел торжествующей улыбки на его лице.