Несколько дней спустя, солнечным утром в конце зимы, Эвайн и Рис приехали в свое имение в Шиил якобы навестить детей. Эвайн предоставила Рису вместе с детьми отправиться на прогулку верхом, а сама, сославшись на легкое недомогание, осталась дома в обществе Ревана.
      Когда они вышли в уснувший на зиму сад, хромота Ревана была заметна меньше обычного. Воспользовавшись предложением Эвайн, он присел на скамью, глаза светились любовью и благодарностью. Поодаль семилетняя Райсил, оседлав подаренного ей родителями на Богоявление гнедого пони, показывала отцу навыки верховой езды. Шестилетнему Тиэгу приходилось пока смирно сидеть между высокой лукой седла и отцовской грудью. Когда гнедой конь Риса пускался вскачь, мальчик восхищенно вскрикивал. Не хватало только старшего – Эйдана, но сейчас он был в Трурилле, недалеко от графства Кулди, у своего двоюродного брата Эйдриана Мак-Лина, внука сестры Камбера Айслин и отца еще одного Камбера, которого все звали Камлином и который был годом старше Эйдана. Эвайн видела своего первенца только по праздникам, и от этого радость была неполной.
      Грустно вздохнув, она вернула себя к Ревану, сидевшему подле. Его красивые, с чернилами вокруг ногтей пальцы Крутили свиток пергамента. Эвайн не решалась спросить, но это наверняка были новые стихи или песня, сочиненная Реваном. С тех пор как он был спасен Катаном, хромой Ученик плотника превратился в ученого и барда. Подумав о том, что их план означает крушение надежд юноши, Эвайн почувствовала угрызения совести. Но выбора не было.
      – Как успехи детей, Реван? – спросила она, стараясь немного оттянуть неизбежное.
      Реван улыбнулся, откинув с лица прядь светло-каштановых волос. Как и большинство молодых мужчин, он носил волосы до плеч.
      – Лорд Тиэг еще мал для серьезного обучения, миледи, – просто сказал он, – хотя подает большие надежды. Больше всех меня радует леди Райсил. Если она продолжит учение Всерьез, то преуспеет в науках, как вы.
      Польщенная Эвайн сняла с плаща сухую веточку и стала машинально вертеть ее в пальцах.
      – Наследственность, – с улыбкой произнесла она. – Вся в деда. – Она внимательно разглядывала веточку, словно никогда прежде не видела ничего подобного. Эвайн искала нужные слова.
      – Реван, ты долгие годы служишь моей семье. Тебе нравится эта работа?
      Он улыбнулся своей обычной легкой, лучезарной улыбкой и застенчиво опустил глаза.
      – Вы же знаете, миледи, что да. Вы и лорд Рис всегда были очень добры ко мне. Дети стали мне такими же родными, как братья и сестры, которых мне так и не довелось увидеть. Откровенно говоря, мне.., иногда мне нравится думать, что я для вас нечто большее, чем просто наставник ваших детей, что я часть семьи, скромный бедный родственник. – Он отважился взглянуть на нее. – Вы не сердитесь на меня?
      – Сержусь? Нет, конечно! Ты и есть часть нашей семьи. Зная, что ты здесь, нам с Рисом не нужно беспокоиться – наши дети в хороших руках.
      Он был польщен, но промолчал, и Эвайн решила, что откладывать больше нельзя.
      – Реван, мы с Рисом приехали не только затем, чтобы повидать детей. И я вполне здорова. Я хотела поговорить с тобой о твоей работе у нас и спросить, не захочешь ли ты послужить нам несколько иначе. Задача будет намного труднее тех, что тебе приходилось выполнять до того времени. Если бы мы не считали тебя членом семьи, я не отважилась бы просить об этом.
      – Что это за служба, миледи? – пробормотал Реван. Его лицо внезапно стало более серьезным, а веселые искорки в глазах потухли. Отложив свой свиток, он с волнением ждал ответа.
      – У нас – у меня и Риса – есть проблема. – Она разломила веточку, которую все еще держала в руках, и бросила половинку на землю. – Нет, в наших отношениях все нормально, – добавила она, поймав встревоженный взгляд Ревана. – Наши души, сердца и тела соединяют узы брака. Более близкого союза в этой жизни нельзя представить.
      При этих словах Реван облегченно вздохнул, и Эвайн поняла, как этот молодой человек обожествляет Риса и поклоняется ей. Эвайн не без труда заставила себя вернуться к разговору.
      – Это имеет отношение к Рису как к Целителю, – продолжала она, скобля веточку ногтем большого пальца. – Несколько недель назад Рис обнаружил одну очень любопытную особенность Целителя, и мы решили, что она может послужить на пользу дерини. Но это очень странное явление. С его помощью Целитель может блокировать способности дерини так, что их нельзя ни использовать, ни выявить, ни даже вспомнить, что они были. Насколько нам известно, до настоящего времени никто не мог проделать такое.
      Эвайн искоса взглянула на него, и Реван недоверчиво покачал головой, хотя в его светло-карих глазах ясно читалось замешательство.
      – Но зачем вам нужно отнимать способности дерини, миледи? Наделять ими – возможно, но отнимать их? Я не понимаю.
      – Сначала и мы не понимали. Но… – она со вздохом поднялась и стала ходить перед скамейкой, знаком велев Ревану оставаться на месте. – Реван, ты, конечно, осведомлен о чувствах людей к дерини, особенно после смерти короля.
      – Некоторых людей, миледи, – признал он, безразлично пожав плечами. – Но со мной и слугами Шиила совсем другой случай.
      – Но многие люди относятся к нам именно так, – возразила Эвайн. – И что еще более существенно, таковы чувства Регентов. Кто может предугадать официальную политику по отношению к дерини в будущем, если в течение следующих Двух лет юный король обречен находиться во власти таких, как Мердок, Рун и этот жалкий епископ Хуберт. Вспомни, когда свергли Имра, с ним пала и власть дерини. Дерини получили места в новом правительстве только потому, что Синил испытывал к ним личную симпатию. У регентов нет симпатий, а только воспоминания о том, как дерини поступили с людьми во времена Междуцарствия.
      – Но архиепископ Джеффрэй все еще входит в состав Регентского совета, а ведь он – дерини, – сказал Реван.
      – Но это не по воле регентов. Сейчас Джеффрэй в Совете потому, что он обязан там быть. Будь то Регулярный совет или Регентский, архиепископ Валоретский и примас Гвинедда обладает неоспоримым правом заседать в его составе. Но стоит подвернуться удобному случаю, Джеффрэя сместят. А другие дерини – епископ Каллен, граф Джебедия и сам Рис – уже потеряли должности при дворе. После коронации мы все должны покинуть Валорет. Мы опасаемся, что это только начало, и потеря постов может стать прелюдией к потере жизней. Будет еще один Найфорд.
      Медленно кивая, Реван нахмурился.
      – Я понял, что вы имеете в виду. – Он помолчал. – Но какое отношение все это имеет к блокированию способностей дерини? Мне кажется, что дерини, наоборот, захотят только усилить свое могущество, чтобы защищаться, конечно, если ваши опасения сбудутся.
      – Так действительно можно подумать, – признала Эвайн, обрадованная и немного испуганная тем, что Реван так хорошо понимает ее. – Но ты же знаешь, что всему на свете есть предел. И когда могуществу дерини противостоит дюжина мечей, стрел и копий, зло только умножает зло. Это не лучшая защита.
      – В таком случае, отсутствие волшебства – хорошая защита? – спросил Реван, по большей части обращаясь к самому себе.
      – Только не тогда, когда кого-то уже знают как дерини и могут доказать это. Но я прошу принять во внимание, что если даже другой дерини не может определить расу кого-то и если сам не помнит, что когда-то был дерини, то отсутствие волшебства может стать хорошей защитой.
      Пока Реван обдумывал все это, Эвайн снова села и приказала сердцу, готовому вырваться из груди, успокоиться. Несколько мгновений спустя Реван поднял голову и посмотрел вдаль, за луг. Невдалеке от дубовой рощи Рис с дочерью вели своих лошадей под уздцы, а Тиэг гордо восседал в седле. Реван быстро отвел взгляд, но Эвайн успела заметить, что он начал смутно догадываться о том, что она собиралась разлучить его с детьми.
      – Миледи, вы еще не сказали, что это коснется меня и детей.
      Она вздохнула.
      – Эйдан у кузена в безопасности. Райсил и Тиэг останутся здесь, но придется нанять другого учителя. Если появится необходимость, они отправятся в Орден к моему брату.
      – Понятно.
      – Что же касается тебя, то мы подумали, что ты сможешь помочь нам использовать открытие Риса для защиты по крайней мере некоторых из нас. Ты станешь пророком, кем-то вроде Иоанна Предтечи, последователем святого Виллима. Мы устроим так, будто ты отнимаешь у дерини могущество, нейтрализуя их волшебство, чтобы уберечь от зла, о котором проповедуют виллимиты. На самом деле ты будешь работать с Целителем, который будет блокировать могущество дерини. Ты привлечешь к этому как можно больше малоизвестных дерини, особенно женщин и детей., Потом они смогут поселиться в безопасных местах и начать новую жизнь, расставшись с клеймом дерини, пока не минует угроза и не появится возможность восстановить их способности.
      После окончания ее речи Реван покачал головой.
      – Это невозможно! Такое никогда не сработает! Я служу дерини всю свою жизнь. Кто поверит этому? Кто поверит мне?
      Когда Эвайн обрисовала, дальнейшие детали их плана, Реван покорился.
      – Думаю, это может сработать, миледи, – сказал он, через силу выговаривая слова. – И вы действительно считаете, что я смогу это сделать?
      – Вот именно.
      Реван сглотнул слюну, неловко опустился на колени, взял Руку Эвайн и с благодарностью прижал к губам.
      – В таком случае, я, как всегда, в вашей воле, миледи, – прошептал он.
      – Спасибо тебе, Реван, – произнесла она, слегка касаясь его головы. – А теперь сядем рядом и продолжим беседу. Нужно хорошенько подготовиться.
      Когда он поднялся и сел, не выпуская ее руки, взгляд его блуждал.
      – Расслабься, Реван, и позволь мне проникнуть в твой мозг, как мы делали раньше. И для твоей же безопасности не вспоминай ничего из того, о чем узнаешь; кроме тех случаев, когда ты будешь со мной или с Рисом.

* * *

      Поздним вечером того же дня Эвайн и Рис вернулись в Валорет, довольные разговором с Реваном – орудием исполнения их плана, хотя сердца щемило от жалости к юноше как к человеку. Они сообщили об этом на Совете Камбера и привели в действие остальные части плана.
      А в Шииле Реван внезапно воспылал неодолимой страстью к деревенской девушке Файнелле, которая тут же таинственным образом заболела. Несмотря на все старания Риса, вызванного Реваном, ее состояние ухудшалось.
      Рис старательно лечил молодую женщину, Эвайн помогала ему, а Реван, который объявил о своем намерении жениться на Файнелле, не находил себе места. Несмотря ни на что, Рис мало чем мог помочь Файнелле. В тот день, когда гроб Файнеллы опустили в землю – бедная девушка умерла за день до своей помолвки, – Реван переменился.
      – Вы могли спасти ее, – кричал он, стоя перед несколькими дюжинами гостей, приглашенных Рисом и Эвайн по случаю Сретения. – Вы позволили ей умереть, вы, дерини, – чудовища! Вы могли спасти ее, но позволили умереть! Вы убили ее!
      Сорвав значок слуги Риса Турина, он бросил его к ногам своего хозяина и, плача, выбежал из зала. Эвайн стала сбивчиво объяснять гостям, среди которых были и люди, и дерини, что все было не так, как сказал Реван, что с ухудшением состояния Файнеллы он сам все более был не в себе, но настроение и обед были испорчены. Несостоявшийся праздник закончился очень рано, едва со стола убрали посуду.
      В течение следующей недели новость об этом происшествии распространилась при дворе, потому что среди прочих Эвайн были приглашены незнатные и неименитые придворные – наиболее ловкие и энергичные разносчики слухов. К Благовещению история в разных вариантах выглядела так:
      Рис намеренно довел суженую Ревана до смерти, возможно, из-за ревности.
      Рис не хотел, чтобы Реван оставил службу после женитьбы на Файнелле и завел собственную семью.
      Рису точно была нужна сама Файнелла, но девушка предпочла Ревана, вот почему он уморил ее.
      В конце концов разве Рис не был дерини? Разве епископ Хуберт не предупреждал на проповеди, что дерини коварны, что даже кажущиеся на первый взгляд достойными доверия оказываются похожими на Имра?
      К коронации заговорили о Реване. К середине мая стало известно, что он объявился в общине неовиллимитов в холмах восточное Валорета. По слухам, новые братья принимали его как блаженного. Дни напролет он проводил на вершине горы, беседуя с глыбой медного купороса, в еде был умерен, говорил мало. Никто не сомневался в том, что его действия – это не просто бред больного, доведенного до сумасшествия. В своем новом брате виллимиты видели искру божьего огня, зажженного против дерини.
      Епископ Хуберт, услышав новости, произнес в королевской часовне проповедь об обращении язычника Савла на пути в Дамаск в святого Павла. Хуберт недвусмысленно пожелал, чтобы каждый человек, находящийся на службе у дерини, молил Всевышнего даровать ему такое обращение.
      Пока Реван находился у виллимитов, готовясь стать гласом благочестия среди диких нравов, его на время забытые союзники готовили к исполнению свою часть плана. Джеффрэй старался получше организовать непростую встречу Риса и Эмриса и Кверона.
      Местом для нее он избрал монастырь святого Неота, принадлежавшего Ордену Гавриила, где настоятелем был отец Эмрис. При жизни нескольких поколений этот монастырь пользовался славой центра деринийского обучения и воспитания Целителей. В монастыре был древний церковный Портал, возведенный деринийским духовенством несколько веков назад. Доступ в него был открыт не только Рису и Камберу, которые собирались вернуться из Грекоты, но и Джеффрэю, который до этого должен был провести переговоры с Эмрисом, а через него – и с Квероном. В большинстве соборов и главных культовых строений, так или иначе связанных с дерини, имелся по крайней мере один Портал, хотя нынешние обитатели этих строений могли и не знать о существовании такового.
      Воспользовавшись сетью Порталов, доступ к которым был открыт любому священнику-дерини, Джеффрэй в мгновение ока перенесся из своей часовни в Валорете в ризницу церкви аббатства святого Неота, как раз в тот час, когда ожидал застать Эмриса одного. Каждую ночь члены Ордена проводили бдения в своем знаменитом храме святого Гавриила и Богородицы, расположившись в часовне, в которую пускали не только братьев и послушников, но и мирян. Эмрис участвовал в бдениях по ночам с субботы на воскресенье и, как Джеффрэй выяснил впоследствии, не изменил своей многолетней традиции.
      Как Джеффрэй и надеялся, он нашел Эмриса перед храмом Богородицы. После приветствия несколько минут прошло в молчании, прежде чем архиепископ изложил цель своего визита, установив контакт, они возобновили былую дружескую связь. Изложение фактов было сжатым, Джеффрэй объяснил, что прибыл сюда по важному делу Совета, которое требует встречи Риса с Квероном и Эмрисом. Из чего отец-настоятель сделал вывод, что встреча может быть посвящена не только делам Совета, но и вопросам исцеления.
      Побоявшись нежелательных вопросов, которые могут возникнуть после визита примаса Гвинедда в главный деринийский храм, Джеффрэй постарался скрыть свое прибытие от посторонних. Оставшись единственным дерини в составе Регентского совета, Джеффрэй и так ходил по острию бритвы, а его визит мог дать регентам новый повод для подозрений. Кроме того, ему пока не хотелось открывать Кверону свое, участие в Камберианском Совете, и связаться с ним архиепископ поручил отцу Эмрису.
      Из-за того, что в Долбане не было собственного Портала, пришлось посылать гонцов, и на подготовку встречи ушло несколько недель. К тому же поначалу Кверон заупрямился, и, прежде чем Эмрису удалось заставить его приехать, пришлось вносить изменения в первоначальный план. В конце концов Кверон согласился и приехал в назначенный день, но то, что Алистер Каллен, не бывший Целителем, тоже будет присутствовать, вызывало у него подозрения и раздражало. Эмрис не мог разрядить ситуацию, потому что сам не знал, зачем понадобилось Рису приглашать не-Целителя, и не имел права распространяться о Совете Камбера. Эмрис не спрашивал, а Джеффрэй не открывал причину присутствия Алистера.
      Назначенный день начался ярким и чистым рассветом. Прозрачный воздух этого чудесного утра благоухал букетом запахов, разносящихся из цветущих садов Камбера. После мессы и легкого завтрака Камбер и Рис в безмолвии поднялись на сто двадцать семь ступеней башни королевы Синиды. Поставленный перед необходимостью давать инструкции Эмрису, своему бывшему наставнику, почти легендарному Кверону, Рис очень волновался. Таким Камбер его еще никогда не видел.
      Выйдя в открытую галерею, на яркий дневной свет, они невольно прищурились, а вновь нырнув под крышу, остановились, чтобы глаза привыкли к неяркому освещению комнаты. Рис встал настороже, четко рисуясь в дверном проеме на фоне апрельского неба, в то время как Камбер опустился на колени в северо-восточном углу, чтобы обследовать одну из плит пола.
      – Хотелось бы мне знать, как тебе это удается, – сказал Рис, когда Камбер встал и поправил белый пояс на своей сутане епископа. – В теории я отлично разбираюсь, но не доверяю Порталу, он несет меня, а я его не чувствую.
      Камбер тихонько засмеялся, встал на открывшийся прямоугольник и протянул руки к Рису.
      – Я могу почувствовать его. Именно это имеет значение сегодня утром? Впрочем, я знаю, что тебе не по душе. Не нравится, что, перемещаясь от одного Портала к другому, ты не контролируешь ситуацию. – Положив руки на плечи Риса и поставив его перед собой, он улыбнулся. – Все Целители одинаковы. Вы всегда хотите быть победителями.
      – Необоснованное утверждение! – воскликнул Рис в негодовании, которое, однако, заставило его солгать. – Иногда, – добавил он, глубоко вздохнув, – очень даже хорошо, когда кто-то берет над тобой верх. – Он посмотрел на Камбера, снова глубоко вздохнул. – Послушай, это будет очень трудно, и не только для меня, – мягко сказал он. – Ты не Целитель, а они самые лучшие. Ты уверен, что хочешь рискнуть…
      Камбер покачал головой.
      – Нет, вовсе не уверен. Но я не оставлю тебя одного, Рис. Я рискну, кстати, уже не в первый раз.
      – Да, не в первый.
      – Тогда не волнуйся. Они больше не твои учителя. Ты знаешь то, что не известно им, и не важно, насколько они преуспели в другом. Запомни это.
      – Постараюсь.
      Улыбнувшись, Камбер снова обнял Целителя за плечи, глубоко вдохнул и выдохнул, сгущая энергию вокруг, и вызвал в сознании образ желаемой точки пространства.
      В то же мгновение они очутились в темноте перед маленьким алтарем слоновой кости, в комнате горела одна-единственная свеча на стене. Из темноты выступили Эмрис и Кверон.
      – Отец Эмрис, отец Кверон, – пробормотал Камбер, подбирая тон, соответствующий бесстрастному выражению лица Эмриса, и слегка поклонился.
      – Добро пожаловать в монастырь святого Неота, ваша милость, – мягко вымолвил Эмрис, его холодная рука поднесла руку Камбера к губам, чтобы поцеловать аметистовый перстень епископа. – Лорд Рис, рад видеть вас снова после стольких лет.
      В полумраке комнаты старый Целитель был похож на призрака, а его косичка была едва заметна на белом облачении. Почти бесцветные глаза, точно иней при свете заходящего солнца, поблескивали на худом, аскетическом лице. И только знак Целителя слева на груди нарушал игру оттенков белого на белом фоне.
      На Квероне, как и в прошлую встречу с Камбером, была серая сутана его обители, но ради торжественного случая он надел зеленую мантию Целителя, но не такую яркую, как у Риса. Пока Целители довольно церемонно приветствовали друг друга, Камбер заметил, что Кверон нервничает не меньше молодого Целителя, им, видимо, будет нелегко общаться. Он был рад, что хотя бы спокойствие Эмриса сглаживает всеобщее волнение. Эмрис улыбался и подталкивал их к двери ризницы.
      – Идемте, милорды. Для беседы я выбрал более безопасное место, – сказал он, отперев дверь и отворяя ее почти прозрачной рукой. – Я подумал, что раз епископ Каллен никогда раньше не бывал здесь, перед работой мы устроим ему небольшую экскурсию по монастырю. Что-нибудь не так, Рис? – он обернулся к Рису, которому было явно не по себе.
      – У нас очень серьезное дело…
      – И ты думаешь, что сейчас твое состояние как раз подходит для него? – спросил Эмрис, отечески погладив Риса по руке. – Ты весь напряжен, сын мой. Где та дисциплина, которой я учил тебя? Конечно, прошло столько лет, но ты не мог забыть все, чему научился. Об этом можно судить хотя бы по твоей репутации.
      Вовремя приведенному в чувство и немного смущенному оттого, что все происходило на глазах Кверона, Рису удалось выдавить из себя извинение. Ощутив некоторую симпатию к аббату, Камбер позволил себе слегка улыбнуться. Он уже заметил, что Кверон, воспользовавшись срывом Риса, попытался скрыть свою собственную неловкость. Служитель святого Камбера чувствовал неприятное давление от присутствия малознакомых. Кажется, он был вовсе не таким уж опасным собеседником, каким они его себе воображали.
      – Спасибо за эти слова, отец Эмрис, – произнес Камбер с сухим смешком. – С тех пор, как Рис явился ко мне прошлой ночью, я пытался заставить его расслабиться, хотя и с меньшим успехом, чем вы с отцом Квероном.
      Он игнорировал колкий взгляд аббата из Долбана и беспечно продолжал, будто не заметив.
      – Как вы, должно быть, знаете, мои познания в искусстве исцеления очень невелики, хотя я много слышал об этом от Риса. Пока я здесь, мне будет интересно понаблюдать за вами. Если же ваша братия будет считать целью моего визита знакомство с вашей обителью, тем лучше.
      – Вы повторяете мои мысли, – сказал Эмрис, взглянув на Кверона и слегка наклонив голову. – Ваша милость согласится последовать за мной, я покажу вам кое-что интересное. Кверон, Рис, – он обратился к ним как учитель к своенравным ученикам. – Когда мы приступим к беседе, думаю, вы будете получше держать себя в руках.
      Не сказав больше ни слова, он вывел Камбера из ризницы, бледной рукой держа его под локоть и указывая на изумительной работы мозаику архангела Гавриила, украшавшую стену коридора.
      Обменявшись осторожными взглядами, Рис и Кверон, уже более уравновешенные, последовали за первой парой.

      Выйдя из ризницы, Эмрис повернул налево в узкий коридор. Они миновали молельню, доносившийся оттуда шепот указывал, что внутри проходит богослужение. На несколько минут они задержались у восточного края апсиды, как раз за алтарем, и Эмрис предложил Камберу заглянуть в глазок, проделанный в резном экране.
      Первым впечатлением от увиденного была белизна. Внутреннее пространство хоров, неф и то, что он мог увидеть в трансепте, были облицованы белым мрамором или алебастром. Даже дерево сидений на хорах и скамьи в нефе были окрашены в белое. Неф и хоры этой монастырской церкви не разделялись, и взору Камбера предстало все пространство до огромных западных дверей и красивого окна, выполненного из голубых и золотистых стекол. Там, справа от дверей, которые, должно быть, вели в знаменитую колокольню монастыря, играл лазурный свет часовни Богоматери, там члены Ордена несли всенощное бдение. Он различил белую фигуру, направлявшуюся от этой часовни по главному нефу.
      Фигура проскользнула между рядами скамей с богато вышитыми подушками для коленопреклонения, поднялась на хоры и присоединилась к дюжине уже молившихся братьев. У всех монахов были косички Ордена святого Гавриила, лежавшие на сброшенных капюшонах, и, как у Эмриса, у каждого на левом плече располагался знак Целителя-священника – зеленая раскрытая рука с белой восьмиконечной звездой, у Риса на целительском плаще была выткана белая рука с зеленой звездой.
      Появление среди молящихся еще одного собрата точно послужило сигналом, все разом встали и запели на два голоса:
      «Adsum, Domine…»
      Я здесь, Господь…
      Ты даровал мне милостью своей
      Способность исцелять.
      Я здесь, Господь…
      Ты даровал мне власть над волею других.
      О, Боже, дай мне мудрости и сил
      Воспользоваться даром.
      Тебе, Господь, всецело послужить…
      Это был древний, широко известный гимн Adsum, Domine. Он содержал основы этических правил, которые определяли жизнь Целителей мирских и духовных с тех самых пор, как среди дерини появились первые Целители. Во второй раз за всю жизнь Камбер слышал его исполнение, хотя слова читал тысячу раз и знал их наизусть. Даже красивый баритон Риса мог передать лишь малую толику того, что звучало в гимне.
      Гармония голосов Целителей-священников проникала в самое существо Камбера. Он слушал и размышлял над тем, что одних делает Целителями, а другие, лишенные этого неведомого свойства, остаются простыми смертными.
      Певцы дошли до ектеньи, и Камбер отвлекся, вспоминая, как пел Рис, перед глазами возник священный круг в башне в Шииле. Это было в ту ночь, когда Эвайн родила второго сына. Еще до рождения ребенка они знали, что Тиэг так же, как и его отец, будет Целителем.
      В ту ночь Камбер, Эвайн, Йорам и Джебедия слушали, как Рис, держа на руках младенца, пел ему ту же песню. Он посвящал своего сына служению искусству Целителя и Древним Силам, которых они призывали в свидетели.
      Голос воспоминаний Камбера слился с голосами монахов Эмриса, когда зазвучало «Dominus lucis»:
      «Dominus lucis me dixit, Ecce…»
      Господь дал откровение мне: знай,
      Ты избранный, мой сын, мой дар живущим.
      С рождения тебя отметил знак,
      Ты мне принадлежишь, живой и сущий.
      И я послал тебя в подлунный мир,
      Чтоб свет победу одержал над тенью,
      А ты в борьбе моим орудьем был,
      Всем страждущим даруя исцеленье.
      И те дары – моя любовь к тебе.
      Целителю известны все секреты,
      Чтобы прервать болезни страшный бег.
      Врачуя плоть и разум человека,
      Избегнет он небытия угроз,
      Когда тебе, как драгоценный свиток,
      Откроются его душа и мозг,
      Ты сможешь воссоздать сосуд разбитый.
      Певцы дошли до заключительного антифона, Камбер почувствовал, что Рис стоит рядом, плечом к плечу. Зять наверняка тоже вспоминал тот вечер, не переставая удивляться сокровенному смыслу песнопения, К горлу подступил комок, а к глазам – слезы. Но прежде чем он сумел взять себя в руки, Эмрис понимающе коснулся его руки и слегка подтолкнул его – пора двигаться дальше.
      Он внезапно так ясно понял, что аббат разделяет его чувства, всколыхнувшиеся под магическим воздействием песни, но Эмрис не мог проникнуть в мозг Камбера, закрытого ото всех, кроме Риса.
      Благодарный Камбер последовал за аббатом, отвлекая себя разглядыванием седой косицы, болтающейся впереди, усмиряя печаль и вбирая в себя спокойствие, исходившее от Эмриса. Его удивило, что шагавших следом Риса и Кверона тоже окружает почти осязаемое умиротворение.
      Когда они выходили через боковую дверь, в воздухе, наполненном ароматами благовоний, разносились слова последней части гимна.
      Я здесь, Господь…
      Все свои таланты кладу
      К Твоим ногам.
      Укажи дорогу, о Боже,
      И охрани от искушений,
      Чтобы честь и дар остались
      Незапятнаны ничем…
      Они вступили в узкую аркаду, которая соединяла поперечный неф с круглым строением, вероятно, зданием капитула. Однажды Йорам сравнил этот капитул с разрушенным храмом, который они обнаружили при раскопках в Грекоте. Камбера заинтересовала постройка, и Эмрис, чтобы удовлетворить любопытство гостя, свернул в другую галерею. Прежде чем попасть внутрь, гости вышли во внутренний двор монастыря и получили общее представление о его планировке.
      Здание капитула располагалось по соседству с храмом, который братия именовала часовней. Такой громадной часовни Камбер прежде никогда не видел, но здание капитула было еще более монументально и возвышалось над остальными монастырскими постройками. В свете утреннего солнца его небесно-голубой, словно фаянсовый, купол сверкал первозданной чистотой. И на часовне Камбер смог насчитать шесть, нет, семь куполов, хотя знал, что по крайней мере еще четыре не видны. Значит, всего их было двенадцать – священное число.
      При ближайшем рассмотрении стали различимы детали – золотой оттиск креста Ордена, четырьмя концами касавшийся солнечного диска. Этот мотив и другие были традиционны и повторялись на тяжелых бронзовых дверях здания капитула. Ощущение близости прошлого укрепило Камбера в мысли, что истоки гавриллитов, как и самих дерини, находятся много дальше, чем принято считать. Хотя это не стало широкой темой для дискуссий, особенно среди наиболее ортодоксальных священников, те, кто занимался изучением древности, отлично знали, что в основу волшебства дерини, кроме христианской, легло множество верований.
      Но о символах они потолкуют наедине с Рисом. Камбер чувствовал его живой интерес и получил предупреждение зятя, когда Целитель узнал, что Камбер внимательно разглядывал здание, – оно было небезопасным объектом исследований.
      Поэтому, когда Эмрис давал свои пояснения, в лице Алистера Каллена не было ничего, кроме вежливого интереса. Время от времени он кивал, слушая о местоположении жилых комнат, трапезной и кухни.
      Комнаты монахов размещались вдоль восточной стены на первом этаже и выше. Однако, в отличие от других монастырей, представляли собой не дортуары, а отдельные кельи. Здесь считалось, что уединение необходимо для упорядоченности мыслей и дисциплины духа. Эмрис объяснил, что ученики спят в трапезных в здании капитула. Там же находились классные комнаты и кабинеты для подготовки Целителей.
      Эмрис знал наверняка, что епископ Каллен непременно захочет зайти внутрь, но как на грех именно сегодня был День уборки, проводившейся два раза в месяц, и это могло испортить впечатление.