— Он говорит правду так, как ее помнит, — мягко произнес король. — Не было никакого сопротивления и даже намека на обман. Я не сомневаюсь: они с Мариз на самом деле обменялись брачными клятвами. Есть необходимость продолжать?

— А это.., не повредит ему? — спросил Вольфрам.

— Нет, хотя, как он и говорил, сила этих воспоминаний может вызывать неловкость. В некотором роде он будет заново переживать случившееся.

Вольфрам сглотнул.

— Я.., не хочу, чтобы он впал в отчаяние, сир, но я хотел бы услышать произнесенные слова. Слова могут подтвердить намерения.

— Хорошо, — Келсон вздохнул и снова обратил свое внимание на Дункана, который покорно сидел, готовый к процедуре. — Дункан, я хочу, чтобы ты вернулся к той ночи, когда вы с Мариз обменялись клятвами. Вспомни часовню в Кулди. Тебе пятнадцать лет, сейчас полночь. Мариз пришла к тебе?

— Да, — выдохнул Дункан.

— И что вы сказали друг другу — если вообще что-то сказали?

— Мы преклонили колена перед Святыми Дарами, — прошептал Дункан. — Я взял ее руку в свои и произнес клятву. «Перед Тобой, как Верховным Свидетелем, Господи, произношу я эту торжественную клятву: я беру эту женщину, Мариз, в законные жены, и буду верен ей, пока смерть не разлучит нас.»

Его свободная рука поднялась к левому плечу, затем опустилась назад, когда он продолжил говорить.

— "Я вручаю тебе этот знак моей любви и беру тебя в жены и таким образом клянусь тебе в верности."

— И что ты ей вручил? — мягко спросил Келсон.

— Серебряную брошь-застежку для плаща, сделанную в форме головы спящего льва.

— Понятно. А что она сказала тебе?

Келсон чувствовал, как ладони Дункана дрожат у него под руками, но то была дрожь эмоций, а не сопротивление допросу.

— "Я беру тебя в мужья и вручаю тебе этот знак моей любви и таким образом клянусь тебе в верности."

— А она дала тебе?..

— Кристалл.., гладкий, оттого что долго пролежал на дне реки. В нем была просверлена дырочка, чтобы продеть ремешок, — ответил Дункан, с трудом сглатывая. — Он был.., все еще теплым от ее тела, когда она надела его мне на шею. И он пах ее духами.

— Успокойся, — прошептал Келсон, слегка качая головой. — Я знаю, как тебе это тяжело.

Но ему удалось уловить что-то еще, что, как он знал, Дункан никогда не говорил даже своему духовнику. Это было очень личным для Дункана, но не особо важно само по себе. Тем не менее это определенно усилит ценность показаний.

— Расскажи мне, что произошло дальше, Дункан, — прошептал он. — Перед тем, как покинуть часовню, вы сделали что-то еще. Что это было?

Дункан сделал глубокий вдох, а потом с шумом выдохнул, прилагая видимые усилия, чтобы расслабиться.

— Мы знали, что бракосочетание — это таинство и что двое людей во время него обмениваются священными клятвами. Мы также знали, что совершение нами самими этого таинства.., не укладывается в принятые рамки. Но мы хотели сделать бракосочетание особенным и священным — так, как могли, без священника. И я.., поднялся на алтарь и.., взял дароносицу из дарохранительницы.

— А разве она не была заперта? — пробормотал Вольфрам.

Но Кардиель только цыкнул на него, когда Келсон покачал головой и подбодрил Дункана, чтобы тот продолжал.

— Ты взял дароносицу, — повторил Келсон, чтобы воспоминания об отпирании крохотного замочка при помощи способностей Дерини не увели Дункана от главного. — И что ты сделал?

— Я.., принес ее к ступеням алтаря и склонился перед Мариз. Затем мы.., оба причастились. Мы… мы знали, что обычно это не разрешается, но я привык держать дароносицу во время мессы.

— Насколько я понимаю, — мягким голосом вставил Арилан, — все делалось с должным почтением к Святым Дарам?

— Да, — выдохнул Дункан.

— Я думаю, нет сомнений: вы желали и намеревались совершить действенное и священное бракосочетание, — спокойно заметил Кардиель. — Арилан? Вольфрам?

Когда оба кивнули, Кардиель продолжил:

— Но следует задать последний вопрос. Когда и где брак был завершен? От тебя не требуется больше никаких деталей.

Дункан улыбнулся мечтательно, благодарный за доброту.

— После того, как мы закончили процедуру в часовне, мы украдкой проскользнули на сеновал и уютно устроились, спрятавшись в приятно пахнувшем сене. Я был невинен, и мне даже в голову не приходило, что наш единственный болезненно короткий союз может дать плод. А связь после того, как Мариз узнала о своей беременности, была невозможна из-за испорченных отношений между нашими двумя кланами. Возможно, она и пыталась написать мне письмо и сообщить, но до меня не добрался ни один посланец. И только год спустя я узнал, что она умерла предыдущей зимой, по-видимости, от лихорадки. Впервые мысль о том, что все было иначе, появилась у меня лишь в прошлом году, когда я увидел Дугала с брошью, которую я подарил Мариз.

Когда Дункан закончил, Дугал, ребенок, рожденный от этого союза, вышел вперед и представил символы, которыми его родители обменялись много лет назад ночью в часовне в Кулди: брошь-застежка для плаща в форме головы спящего льва, внутри которой в специальной полости до сих пор хранились переплетенные волосы Дункана и Мариз, а также кристалл цвета меда, который Дугал не снимал с того дня, год назад, когда они с отцом наконец узнали о своем истинном родстве.

— Носи его, — сказал тогда Дункан, — в память о твоей матери.

— Но в таком случае у тебя ничего не останется от нее, — запротестовал Дугал.

— У меня остается все, — ответил Дункан. — У меня есть ее сын.

Теперь отец с сыном стояли в покоях короля, слегка смущаясь, все еще наслаждаясь триумфом от решения трибунала.., и горячей пищей, которую Келсон приказал принести по их возвращению. Король, Морган, Нигель и Арилан продолжали беседу над остатками трапезы, но Дугал почувствовал необходимость поговорить с глазу на глаз с отцом. Они с Дунканом отошли в глубь алькова, вне пределов видимости и слышимости других. Светлый цвет стен резко контрастировал с черными одеждами, в которые отец и сын облачились для торжественной утренней процедуры.

— Я знаю, ты говорил мне об этом раньше, но я забыл, что вы с Мариз причастились после того, как дали свои клятвы, — сказал Дугал тихим голосом, глядя на дождь и теребя кристалл, принадлежавший его матери. — Конечно, вы это сделали. Ведь ты уже тогда был священником, не так ли? Даже если ты и не был посвящен в духовный сан и не начал специальное обучение. Но ты был готов от всего этого отказаться ради нее.

Дункан вздохнул, опуская обе руки на железную оконную раму, и, приложив лоб к холодному стеклу, уставился, не видя, на дождь за окном. В середине дня уже было почти темно, но все равно не так, как в его душе тем далеким летом.

— Я думал, что готов, — сказал он через некоторое время. — В то время я собирался это сделать. Но тем не менее, предполагаю: да, я уже был священником.

Наверное, я всегда знал о своем призвании, но.., отодвинул его в сторону, когда встретил твою мать. Я раздумывал, не потому ли Бог забрал ее от меня — ведь я был Его служителем.

— Тогда почему Он позволил тебе влюбиться? — спросил Дугал. — Он просто проверял тебя? А затем, когда ты провалил испытание. Он убил ее, чтобы ты не мог ее получить?

Дункан резко поднял голову, уловив горечь в словах Дугала, слыша эхо своего собственного протестующего гнева, когда он узнал, что Мариз умерла.

— Дугал, нет! — прошептал он. — Это правда, что она умерла, сын, но Он не убивал ее. Если я что-то и познал за тридцать с лишним лет жизни, это то, что Он — любящий Бог. Он не убивает своих детей, хотя и только по Ему ведомым причинам Он иногда посылает им страдания, а мы не понимаем, почему.

Она могла бы умереть, рожая ребенка от любого мужчины. Не думаю, что она была выбрана потому, что осмелилась полюбить человека, которого Бог намеревался сделать своим слугой.

Дункан снова уставился на дождь, вспоминая, чего ему самому стоило искренне поверить в то, что он только что сказал. Хмыкнув, Дугал отвернулся, его плечи протестующе напряглись.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал Дункан через несколько секунд. — В некотором роде ты, наверное, прав. Вполне могло быть: Бог испытывал меня, и я на самом деле не выдержал испытание. Какое-то время, после того, как я узнал о ее смерти, я так и думал. Но теперь я думаю, не по другой ли причине Он соединил нас с Мариз? Он все равно хотел, чтобы я служил Ему, но.., может, это был единственный способ для тебя появиться на свет.

— Для меня?

Когда Дугал в ужасе уставился на него, Дункан мягко улыбнулся.

— Иногда ты очень похож на Аларика. Он — еще один, кому не нравится думать, что он был объектом особого внимания Небес. Спроси его когда-нибудь, если не веришь мне.

— Ну, ко всему этому надо привыкнуть. И это потребует времени.

— Почему? Разве ты не думаешь, что у Бога для каждого из нас есть предначертание?

— Да, конечно, — Дугал чувствовал себя неуютно. — Но только в общем. У нас есть свободная воля.

— В некоторой степени, — согласился Дункан. — Но что такое была моя воля против воли Бога, Дугал? Он хотел, чтобы я стал Его священником. Не уверен, что у меня когда-либо имелся выбор в этом деле — реально. Не то чтобы это играло для меня какую-то роль, — добавил он. — По крайней мере, теперь, и уже многие годы. Хотя, конечно, это имело значение после смерти твоей матери. Но есть и определенная доля удовлетворения, когда ты знаешь, что был избран. Я не представляю, почему Он желал меня так сильно, но кроме той короткой вспышки невольного бунта — которая в любом случае могла быть Им запланирована — я был рад служить Ему.

Нет, больше чем просто рад. Он принес мне счастье.

И одна из самых больших радостей, хотя я этого и не знал долгое время, заключалась в том, что Он дал мне зачать тебя — и все это — не задев Его чести.

Дугал, которого сильно тронули эти слова, неловко отвернулся, снова уставившись в окно. Он не хотел, чтобы Дункан видел его слезы, навернувшиеся на глаза.

— А что с Его законами? — спросил он через некоторое время. — Теми, которые запрещают Дерини становиться священниками?

— Законы пишут люди, Дугал, даже если Бог их вдохновляет. Иногда люди не правильно Его понимают.

Дугал искоса посмотрел на отца.

— А что бы произошло, если бы Мариз не умерла? Ты бы все равно стал священником? Кстати, а она знала, кто ты?

— Что я — Дерини? Конечно. Я сказал ей в тот день перед тем, как мы поженились.

— И это не играло для нее роли?

— Конечно, нет. Для нее это был некий странный, но полезный талант, нечто типа второго зрения, которым обладают некоторые из жителей приграничья — только более разнообразный. Не уверен, что она когда-либо полностью понимала, из-за чего вся суматоха, хотя и знала, что меня может ждать смерть, если мою тайну раскроют. Люди, проживающие в приграничных районах, всегда были связаны с мистикой. Возможно потому, что страшные преследования, которым подвергались Дерини в долинах, никогда не достигли тех же масштабов в горной местности.

— Да, это так, — согласился Дугал. — Но ты не ответил на другой мой вопрос. Что бы ты сделал, если бы она не умерла?

Любопытство о том, что могло бы быть, любовь к матери, которую Дугал никогда не знал — Дункан не мог обвинять сына за это, но у него не было ответа. Как ему это объяснить, не разрушая идеалов, остающихся у все быстро схватывающего молодого человека, который столько всего пережил и на чью долю выпало столько напастей?

— Я честно не знаю, Дугал. И поверь мне, я много раз в первые годы задавал себе этот вопрос, — он покрутил перстень епископа, продолжая говорить. — На самом деле, должно было пройти по крайней мере несколько лет прежде, чем неприязнь между двумя кланами уляжется достаточно, чтобы мы смогли открыто рассказать о нашем браке. Беременность Мариз рассматривалась, как бесчестье клана, даже если бы она и призналась своей матери, что мы на самом деле женаты. И она, скорее всего, это сделала, поскольку именно твоя бабушка проследила за тем, чтобы ты получил брошь, которую я подарил Мариз. Никто не может сказать, сколько бы ей потребовалось времени, чтобы сообщить мне о случившемся. Ведь я не получил от нее никаких известий.

Он вздохнул.

— В любом случае, при сложившихся обстоятельствах, тебя, вероятно, растили бы, как сына ее матери — это самый легкий путь скрыть бесчестье дочери и сохранить честь клана. В конце концов, ты же на самом деле был внуком старого Каулая, даже если ты и не был его сыном. А он только что потерял сына.

Со временем, когда гнев членов клана поостыл, не было бы проблем в признании брака.

— А ты бы это сделал? — настаивал Дугал.

Дункан пожал плечами.

— Мы этого никогда не узнаем, не так ли? Как и предполагалось, я осенью поступил в университет Грекоты. Если бы я этого не сделал, зародились бы сомнения и, кроме всего прочего, мне нравилась академическая жизнь. Но я откладывал принятие сана, ожидая, что кланы помирятся. Затем, когда я услышал новость следующим летом — что она умерла от лихорадки — у меня не осталось причин не следовать своему призванию, тем более, что я не подозревал о твоем существовании. Я страдал и гневался на небеса из-за этой несправедливости, но жизнь продолжалась. Мне выбрили тонзуру, и вскоре память о попытке зажить мирской жизнью стала приятным, но забывающимся сном. — Он посмотрел голубыми глазами прямо в янтарные глаза Дугала. — Тебя беспокоит, что я не могу заявить: «Да, Дугал, я определенно признал бы брак и сына, о существовании которого не знал»?

— Э.., наверное, нет, — сказал Дугал неуверенно. — Как ты говорил раньше, мы никогда не узнаем. — Он громко сглотнул, поднял подбородок, но не мог смотреть отцу в глаза. — Однако я хотел спросить еще кое о чем. И в свете того, как все обернулось, возможно, это еще важнее.

— Если смогу, сын, я отвечу.

— Ты принял сан. Ты стал священником. Но ты знал, что ты — Дерини.

— Конечно, но…

— Тогда почему ты продолжаешь отрицать, что ты сделал и кто ты есть? — выпалил Дугал, поворачиваясь к отцу и глядя на него глазами юноши, не способного на компромисс. — Ты — Дерини и ты — священник. И ты — хороший священник! Ты доказал многими годами преданной и праведной службы, что одно и другое не является несовместимым. До Реставрации были священники из Дерини, и они тоже были хорошими!

— Это правда, — прошептал Дункан.

— Тогда почему ты в этом не признаешься? Почему ты играешь в эти игры и не отвечаешь ни так, ни сяк? Что они могут тебе сделать?

Дункан чувствовал, как громко бьется сердце в его груди, и молился, чтобы Дугал перестал задавать подобные вопросы.

— Они могут сделать очень многое, сын.

— Но не станут. Они не сделали. Некоторые из епископов знают наверняка, а остальные, несомненно, подозревают. Ты слышал, что сегодня говорил Вольфрам! И они знали об этом до того, как выбрали тебя епископом.

— Да, и Эдмунд Лорис тоже знал, — ответил Дункан, непроизвольно сжимая кулаки, когда воспоминания о пытках, устроенных ему архиепископом-отступником, всплыли у него в памяти. Ногти опять выросли на руках и на ногах, а раны зажили, но ужас, испытанный, когда он был прикован цепями к шесту, а языки пламени, поднимающиеся вокруг, начали лизать его тело, останется с Дунканом Маклайном до его смертного часа.

Упоминание имени Лориса вернуло Дугала назад в реальность. Он понимал, что могло бы случиться, поскольку именно Дугал прорвался сквозь строй людей Лориса, чтобы спасти отца. Дугал резко вздохнул, поняв, какие воспоминания он разбудил, и снова перевел взгляд на дождь.

— Прости, — тихо сказал он. — Я не имею права спрашивать тебя об этом. Я еще не привык к тому, кто я есть. Тебе пришлось жить с этим всю жизнь.

Это должно быть твоим решением. Просто Морган и Келсон могут быть такими открытыми…

— И ты тоже так хочешь, не правда ли? — мягко спросил Дункан. — Я знаю, сын. Поверь мне, я много думал об этом, но…

Он замолчал, заметив, что в альков зашел Морган.

Аларик кашлянул, объявляя о своем присутствии.

— Простите, что перебиваю, — сказал Морган. — Дункан, ты не забыл, что у нас есть еще важные дела с епископом Ариланом?

Дункан моргнул и кивнул. Он не забыл, но не ждал этого с нетерпением. Дугал и Келсон еще не знали, что предстоящей ночью, как договорились Морган и Дункан, Арилану следует впервые дать двум молодым людям мерашу. Сама мысль вызывала у Дункана спазмы в животе, потому что Лорис давал ему самому это зелье, когда он попал в плен к архиепископу-отступнику прошлым летом. Для простых людей оно было успокоительным средством, но даже малое количество мераши лишало Дерини возможности пользоваться своей силой. Морган тоже знал об опасности мераши из личного опыта, но было важно, чтобы и Дугал, и король попробовали ее разрушительный эффект в безопасном месте под наблюдением друзей, а не встретились с ней впервые в гораздо менее благоприятных условиях. Противоядия не существовало, но иногда ее действие можно было свести к минимуму или даже получить положительный эффект, если субъект знал о нем.

Келсон сидел в трапезной за чистым столом перед очагом, Нигель устроился напротив: они решили, что дяде короля следует присутствовать, как регенту, потому что оставшуюся часть ночи король будет недееспособным. Дугал вопросительно посмотрел на Келсона, садясь слева от короля. Его отец сел рядом. Король только пожал плечами, когда Морган устроился справа от него. Арилан вернулся к столу с кожаной флягой в руках и странным, натянутым выражением на лице.

— Я приношу извинения, если это покажется слишком резким, — сказал епископ-Дерини, садясь напротив двух молодых людей и не обращая внимания на тревожные выражения их лиц, когда он поставил флягу на стол перед ними. — Однако у меня есть свои причины. Государь, сомневаюсь, что ты видел эту флягу в тот день, когда умер твой отец — или что ты ее помнишь, если и видел. Однако следовало бы. Именно это убило твоего отца.