Глава 6

Сон начался с того, что он задремал и проснулся. Он все еще лежал в Синей комнате Стратмурн-Хауса, но дверь была приоткрыта, и из нее лился какой-то неземной свет. Перегрин встал с кровати и подошел к двери. Заглянув в проем, он понял, что стоит на пороге иной реальности.

Ему полагалось видеть перед собой другую такую же дверь, которая выходила в коридор, оклеенный обоями по эскизам Уильяма Морриса — узоры из ивовой лозы. Вместо этого перед ним находилось квадратное помещение, совершенно пустое, со стенами, вся поверхность которых отсвечивала серебром зеркал. Стена справа прерывалась высоким арочным проемом, сквозь который виднелась анфилада других помещений. Свет, заливавший помещения, казалось, струился с той стороны, из какой-то удаленной точки.

Перегрина вдруг охватило острое желание найти источник света. Спящая часть его “я” вышла на середину квадратной комнаты, и с трех сторон на него прыгнули его отражения. Перегрин застыл: отражения были похожи на него не полностью.

Его спящее “я” было в современной одежде — в которую он был одет, отправившись к Адаму Синклеру за помощью. Но на том, кто смотрел на него из зеркала, не было ничего, кроме сандалий и полосатой шерстяной хламиды, наброшенной на левое плечо, как бывает на рисунках на древнегреческих амфорах. Впрочем, за исключением одежды и прически отражение во всем было схоже с Перегрином — и во внешности, и в манерах. Сквозь сон он понял: то, что он видит, возможно, и есть подлинная, хоть и глубоко спрятанная часть его самого.

Перегрин поспешно прошел через арку в соседнюю комнату. Она также была покрыта зеркалами, но здесь его отражение щеголяло в короткой тунике и кожаных доспехах римского центуриона. В следующей комнате его приветствовало длинноволосое отражение в богатых византийских одеждах из шелка. Одно отражение сменялось другим, не менее подробным, словно манекен в музее одежды. Только лицо всякий раз оставалось одним и тем же — его собственным.

Эта странная галерея зеркал в конце концов привела его к высокой двери. Украшенная резьбой, словно дверь храма, она плавно отворилась, стоило Перегрину нерешительно потянуть за ручку. Почему-то он не испытывал никакого страха, поэтому переступил порог и, оглядевшись, остановился.

Помещение, в котором он оказался, было сводчатым, словно православный храм где-нибудь в Греции, с куполом, богато украшенным золотом, мрамором и мозаикой. Из металлического светильника, свисавшего с потолка на золотых цепях, струился свет. Прямо под ним, на беломраморном возвышении, причудливый пьедестал поддерживал мерцающий шар размером с королевскую державу.

Перегрин, понимавший, что все это ему снится, с восхищением разглядывал державу. Она переливалась перламутром и напоминала огромную жемчужину. Ее великолепие притягивало взгляд как магнит. Не задумываясь о том, что делает, он пересек помещение, поднялся на возвышение и протянул к ней руки.

Он коснулся шара кончиками пальцев — и яркая вспышка ослепила его словно молния. Отшатнувшись, Перегрин заслонил глаза руками.

Когда он отнял ладони от лица, часовня исчезла, а сам он висел в море переливающегося света. Перегрина охватил страх высоты, и он отчаянно забился в попытках нащупать твердь. От беспорядочных движений по окружающей его полупрозрачной субстанции побежали волны цвета, разбившегося на калейдоскоп буйных красок.

Перегрин словно оказался в центре разноцветного урагана. Он бился в волнах этого неосязаемого прилива, словно пловец, борющийся за жизнь, с каждой секундой все сильнее теряя ориентацию. Он в панике завопил, призывая на помощь.

В ответ ему послышался хор ободряющих и успокаивающих голосов. Они говорили на разных языках, но он понимал их все. Он вдруг понял, что слышит многочисленные эха собственного голоса, и каждый голос говорил ему одно: Успокойся. Успокойся и знай, что ты господин всего.

Он прекратил дергаться. И сразу же дикие пульсации света начали успокаиваться. Перегрин не шевелился — и буря улеглась. Постепенно буйство красок сменилось ровным световым полем, напоминающим жемчужное озеро, — и он мог идти по его глади! Немного напуганный и изрядно пораженный, он двинулся через это безмолвие…

Вокруг него, постепенно поглотив все остальные цвета, разгорелся мягкий синий свет. Он попытался сконцентрировать взгляд и обнаружил, что глаза его закрыты. Он открыл их и уставился в знакомое уже нарисованное звездное небо. Он снова лежал в своей комнате в Стратмурне.

Озадаченный Перегрин в смятении сел в постели, вспоминая только что виденный сон И тут же какой-то внутренний импульс мягко, но решительно заставил его изложить все это на бумаге. Тут же, на столике у изголовья, нашлись ручка с блокнотом. Он включил лампу и принялся записывать подробности своего сна.

Когда он закончил, было уже больше восьми. Вспомнив, что хозяин дома имеет привычку вставать рано, он поспешно завершил свой туалет и с блокнотом под мышкой спустился к завтраку. Слегка запыхавшись, он появился в утренней гостиной. Адам наливал себе чай, с газетой у локтя. Судя по виду из окон эркера, день обещал быть туманным.

— С добрым утром, — выпалил Перегрин, одарив хозяина немного сконфуженной улыбкой. — Надеюсь, я не совсем уж осрамился, опоздав на завтрак?

— Ни в коем случае, — рассмеялся Адам, отодвигая газету. — Я и сам только сел. Присаживайтесь. — Он внимательно посмотрел на него. — Что-нибудь забыли?

— Нет, ничего. — Перегрин с готовностью уселся напротив Адама. — Мне приснился совершенно необычный сон. Ничего, если мы поговорим о нем?

— Разумеется, — ответил Адам. — Вы записали?

Перегрин кивнул, выложил блокнот на стол и подвинул его к Адаму.

— Вот — все, что я запомнил. Только вам не обязательно читать все это прямо сейчас, — вдруг усовестился он. — Лучше сначала позавтракать.

Адам взял блокнот и с улыбкой взвесил его в руке.

— Мне кажется, я справлюсь и с тем, и с другим, — весело ответил он. — И потом, мне кажется, с этим завтрак будет куда интереснее, чем с газетой. Кстати, не забудьте поесть сами…

Перегрин принялся за тосты с чаем, а Адам тем временем прочитал и снова перечитал исписанные убористым почерком страницы. Наконец он опустил блокнот. Перегрин тут же оторвался от своей тарелки, словно разом потерял аппетит.

— Ну? — беспокойно спросил он. — Что вы об этом думаете?

— Ответ азбучный, — улыбнулся Адам. — Что вы думаете об этом сами?

Перегрин поморщился.

— Так и боялся, что вы это скажете. — Он помолчал, размышляя, потом решился. — Исходя из того, что вы говорили вчера на лекции, полагаю, все это имеет отношение к истории и тем резонансам, которые она генерирует. Только я не понимаю, при чем здесь вся эта галерея автопортретов?

Он искоса посмотрел на Адама, словно приглашая его объясниться. Адам бросил на него пронзительный взгляд из-под бровей и осторожно положил блокнот на стол между ними.

— Не думаю, что вам нужна моя помощь, чтобы извлечь смысл. Верно?

Перегрин прикусил губу, подбирая слова.

— Нет. Нет, пожалуй, не нужна. Но… — Он раздраженно тряхнул головой. — Адам, — выпалил он. — Меня растили убежденным пресвитерианцем. Мне как-то сложно соотнести намеки на реинкарнацию с христианством.

— Однако христианство объединяет множество интерпретаций одной и той же исходной истории, — возразил Адам. — Иначе у нас не было бы стольких разновидностей христианства, каждая из которых убеждена в том, что ее способ общения с Господом — лучший.

— Значит, вы считаете эти два понятия совместимыми? — не без сомнения спросил Перегрин.

Адам пожал плечами:

— Это уже вам решать. По моему мнению — говорю это как убежденный христианин; всего неделю назад я обедал со своим епископом — христианство вполне способно включить в себя куда больше универсальных истин, чем принято разнообразными конфессиями.

Это наблюдение застало Перегрина несколько врасплох, некоторое время он молчал.

— Но это безумие, — медленно сказал он наконец. — Вы психиатр, и вы же говорите мне, что мои видения на деле не видения, а истинная правда.

— Я этого не говорил, — возразил Адам. — Но если вам от этого спокойнее, считайте, что иллюзия резонансов нашего прошлого — наших прошлых жизней, если хотите, — является удобной метафорой для использования некоего седьмого чувства, адекватного объяснения которого на сегодня нет. Другими словами, если это действует, грех этим не пользоваться.

С минуту Перегрин с выпученными глазами молча смотрел на него, переваривая услышанное. Потом он медленно кивнул.

— Мне кажется, я начинаю понимать, — пробормотал он. — Во всем этом даже есть какой-то смысл.

— Интуитивный смысл? — с улыбкой спросил его Адам.

— Возможно. Но в одном вы правы подлинная это реальность или только кажущаяся, то, что я нахожу хоть какие-то объяснения происходящего со мной, — уже лучше, чем ничего. — Он побарабанил пальцами полежавшему на столе между ними блокноту и снова поднял взгляд — Ладно. За недостатком других теории давайте допустим, что до этой жизни я прожил несколько других. Но если то же самое верно и в отношении вас, — продолжал он все тем же рассудительным тоном, — значит, то, что я видел позавчера вечером, что я пытался зарисовать, было… резонансами вашего прошлого? — Он поднял взгляд на Адама, ожидая ответа.

— Немного упрощенно, — улыбнувшись, согласился Адам, — но в целом верно.

Перегрин подумал еще немного.

— А вы сами видели тени моих прошлых жизней? — спросил он.

— Непосредственно — нет, если вы это имели в виду.

— Почему?

— Во-первых, — ответил Адам, — подозреваю, потому, что научился ограничивать свое видение во времени, равно как и расширять его. Во-вторых, мои основные способности лежат в другой области.

Прежде чем Перегрин успел потребовать более подробных объяснении, Адам расправил плечи и отставил в сторону чашку с блюдцем.

— Кстати, вы не наездник?

Эта внезапная смена темы застала Перегрина врасплох.

— Прошу прощения?

— Вы ездите верхом?

— Когда учился в школе, вроде неплохо ездил, — ответил Перегрин — А что?

— Я не помню, говорил ли я вам об этом, — сказал Адам — Мои работники на прошлой неделе наконец-то начали расчищать башню Темпльмора. Сегодня днем приезжает один парень, археолог из Охраны Памятников. Прежде чем дать обследовать развалины ему, мне хотелось бы посмотреть самому, насколько продвинулась работа. Я собирался туда верхом после завтрака, и мне показалось, что вам тоже может быть интересно посмотреть, может, даже порисовать. Думаю, вам как раз подойдут сапоги и галифе моего племянника — он примерно одного с вами роста. Если вам интересно, конечно.

Перегрин смотрел на Адама взглядом, в котором любопытство смешалось с подозрительностью.

— Это что, тоже эксперимент? — поинтересовался он.

Адам со смехом тряхнул головой.

— Вот тебе и осторожный подход. Да, это будет еще один эксперимент. Надеюсь, блокнот для зарисовок у вас с собой? Отлично, значит, захватите его. По дороге я расскажу вам, что мне пришло в голову.

***

Ко времени, когда нашли дополнительные седло и сбрую, Джон, отставной кавалерист ее величества, ныне присматривающий за лошадьми Адама, уже оседлал его любимого мерина и выводил из денника гнедую кобылу для Перегрина. Увидев Адама, кобыла заржала, а мерин навострил уши и потянул повод, чтобы посмотреть. В полумраке конюшни из денников заинтересованно высунулись еще две лошадиные морды.

Конюх расплылся в ухмылке и по-военному отдал честь, потом привязал кобылу к коновязи и стал седлать ее.

— Доброе утро, сэр. Парень уже готов, а Поппи будет через минуту.

— Доброе утро, Джон. Спасибо, — откликнулся Адам. Он провел рукой в перчатке по шелковистой шее серого, тот мягко вздохнул и подставил ему морду, чтобы его погладили.

— Доброе утро и тебе, Халид, — прошептал Адам, похлопывая его. — Ага, так тебе нравится? Вы с Поппи готовы размяться немного?

— О, он подарит вам нынче славную прогулку, сэр, — усмехнулся Джон, застегнув на кобыле уздечку и отходя за седлом. — Характер у обоих прямо золотой, — добавил он специально для Перегрина. — У вас не будет с ней хлопот, мистер Ловэт, если вы хоть раз в седло садились.

— Ну, в школьные годы я охотился, — заверил его Перегрин.

— Раз так, вы с этой леди поладите. И уж от этого сивого верзилы она не отстанет, — сказал Джон, приятельски хлопнув Халида по крупу. — Вам понравится.

После того как Джон помог ему сесть в седло и подогнать стремена, Перегрин подождал Адама и следом за ним поехал со двора. Кобылка с готовностью слушалась всех его команд, явно готовая перейти на галоп, если это ей прикажут, но не раньше — образцовая леди, как и обещал Джон.

Первые десять минут они ехали шагом, давая лошадям разогреться, а Перегрину — заново освоиться в седле после долгого перерыва. Потом проскакали рысью вдоль длинной дренажной канавы, разделявшей два поля, свернули на пастбище и перешли на легкий галоп. Щадя отвыкшего от седла Перегрина, Адам выбрал самую спокойную дорогу. Добравшись до поросшего лесом Темпльморского холма, они снова перешли на шаг.

В намерения Адама входило показать Перегрину руины замка на случай, если тот сумеет разглядеть в них какие-то резонансы прошлого. Почву для этого он подготовил вчерашней лекцией, кроме того, ему показалось, что смотреть на постройку художнику, который пытается поставить на службу свой особый талант, будет не так опасно, как на человека. Впереди, сквозь кружево спутанных ветром ветвей, уже замаячила иззубренная стена Темпльмора, серо-золотистая в утреннем тумане — классический Z-образный в плане замок с двумя полуразрушенными лестничными башнями в противоположных углах.

Адам привстал в стременах, пытаясь представить себе, что увидит человек, едущий с ним рядом, когда его попросят заглянуть за физическую оболочку древних руин. Во всяком случае, он отвел себе роль гида и наставника Перегрина, овладевавшего своим даром, и не ждал для себя ничего особенного.

Поэтому он был совершенно потрясен, когда сквозь настоящее на мгновение проступили очертания прошлого. Словно по волшебству сквозь голые ветви над головой пробилось солнце, окрасило теплыми тонами стены и засияло золотой короной над башнями. Алхимия света смешала время и логику, и перед полуобвалившейся аркой ворот Темпльмора вдруг возник бородатый мужчина в белом плаще с алым восьмиконечным крестом рыцаря-храмовника. Руки в кожаных перчатках покоились на рукояти тяжелого двуручного меча, воткнутого в землю перед ним.

И тут же видение исчезло. Пытаясь вернуть его, Адам несколько раз моргнул, но на его месте всплывали воспоминания других видений, еще более древних времен: человек, сидящий в старинной библиотеке за заваленным свитками столом,.. стоящий на носу погребальной ладьи из папируса, медленно плывущей вдоль правого берега Нила…

Халид с хрустом наступил на ветку, и вокруг снова стал сегодня, а сам он вновь стал сэром Адамом Синклером из Темпльмора, и он снова ехал верхом к руинам древнего замка сквозь гуманное шотландское утро.

Надеясь, что испытанное им потрясение не слишком заметно, Адам покосился на едущего рядом молодого человека, но Перегрин, похоже, не сводил взгляда с залитых солнцем развалин. С облегчением вздохнув — меньше всего ему хотелось бы напугать Перегрина, — Адам задумался, что могло означать его видение.

Вряд ли это было предупреждением о близкой опасности, хотя образ вооруженного рыцаря мог символизировать бдительность, а возможно, и необходимость вершить правосудие. В более широком плане подобное неспровоцированное и неконтролируемое вторжение его прошлого в настоящее обычно означало близкие перемены — небольшое изменение баланса сил, правивших обращением Вселенной, что порой требовало его вмешательства. Предупреждение, которое он получил на Внутренних Равнинах, говорило о том же.

Однако источник угрозы пока оставался неясным. Адам еще не понял природы надвигающегося изменения баланса, он мог только наблюдать за происходящим и ждать. Сейчас его основной заботой был Перегрин. Он начал подозревать, что их встреча и доверие молодого человека были далеко не случайны.

Он снова покосился на Перегрина. На мгновение Адам усомнился, правильно ли он поступает, вовлекая его в свои игры. До сих пор ясновидение молодого художника касалось его только как профессионала. Художник пришел к Адаму как пациент к психиатру, желая только “исцеления”, однако Адам, быстро разглядев корни “проблем” Перегрина, фактически под свою ответственность решил обратить проблему в преимущество — не удалять способности Перегрина к особому видению, но настроить их.

Это было вовсе не то, о чем просил Перегрин. Было еще не поздно пойти на попятный и просто “вылечить” его, как тот и хотел. Правда, до точки, за которой возврат был уже невозможен, оставалось не так уж и много, — если Перегрин и впрямь учился так быстро, как подозревал Адам. Сегодня Адам еще мог сдержать Перегрина и его своенравный талант, если вернется к роли обычного психиатра, признает, что его ясновидение — разновидность умственного расстройства, научит избавляться от этого свойства, как художник хотел с самого начала. А вопросы о профессионализме Адама, неизбежные в случае, если Перегрин расскажет о его методах кому-нибудь другому, можно будет отмести как видения — в конце концов, не сам ли Перегрин поначалу расценивал их так?

Конечно, вряд ли в случае с Перегрином возвращение в рамки обычной психиатрии можно было рассматривать в качестве выхода — хотя Адам всегда заставлял себя просчитывать все возможные последствия, прежде чем крепче связывать решение проблемы с силами Внутренних Равнин. Возможно, ему не стоило спешить, но возможная награда стоила риска: возрождение еще одного Адепта, готового занять свое место в рядах Служащих Свету — и, не исключено, ценного союзника самого Адама. Самым же существенным было то, что Адам Синклер — практикующий медик, целитель душ и рыцарь Света — просто не в состоянии был отказать в помощи тому, кому мог помочь.

Ладно. Теперь посмотрим, что Темпльмор может предложить мистеру Перегрину Ловэту. Адам был уже предупрежден, что от руин исходит энергия, иначе бы он не столкнулся с видениями при подъезде к древнему замку… Он тряхнул головой, отметая собственные заботы, и направил серого по тропе к небольшой вырубке у основания старой башни. Из земли выступали фундаменты каких-то построек, а слева от них виднелся штабель тесаного стенового камня.

— Я вижу, ребята постарались на славу, — заметил он, останавливая серого и спешиваясь. — Вот это — фундаменты наружных пристроек. Этот штабель сложен из обломков, которые рабочие выбрали изнутри после того, как обрушились стены и крыша. Оставим лошадей здесь — пусть попасутся, пока мы посмотрим, что внутри.

Адам перестал тревожиться о Перегрине, как только увидел перемены, произошедшие за неделю со времени его предыдущего визита. Во-первых, исчез плющ, покрывавший стены, а выросшие на сводах первого этажа деревья были немилосердно выкорчеваны. Довольно улыбаясь, Адам первым вошел в дверь замка.

— Возможно, вон там, над дверью, находился фамильный герб, — сказал Адам, указывая на неправильной формы нишу в стене. — Мне всегда казалось, что это был такой же феникс, как тот, что вы видели в большой зале, но возможно, это был другой герб Синклеров или вообще что-то совсем другое. К несчастью, он исчез так давно, что мы этого никогда не узнаем.

Перегрин не ответил. Адам оглянулся через плечо. Художник с застывшим лицом стоял у подножия лестницы, ведущей ко входу, и судорожно сжимал в руке блокнот.

— Перегрин? Что случилось? — резко спросил его Адам.

Молодой художник чуть повернул голову на его голос, глянул на него из-под прищуренных век и торопливо отвел взгляд.

— Кажется, мне не следовало приходить сюда, — тихо произнес он.

Он пошатнулся и попятился. Адам подскочил к нему и помог сесть на большой камень на краю вырубки.

— Почему? — спросил он.

— Это все мое чертово призрачное видение! — процедил Перегрин сквозь зубы. — Если бы я только мог вырвать его с корнем…

— Нет, это вам нужно меньше всего, — мягко, но решительно возразил Адам. — Не боритесь с ним. Даже не пытайтесь пока совладать с ним. Просто расслабьтесь и пустите все на самотек.

— Но…

— Я сказал, расслабьтесь, — повторил Адам, на этот раз повелительнее, положив руку Перегрину на сморщенный, словно от боли, лоб. — Успокойтесь, Перегрин, — повторил он чуть тише. — Я хочу, чтобы вы снова вошли в транс, как в тот раз. Борьба не поможет. Расслабьтесь. Вспомните свой сон. Вспомните…

Может, руки Адама, может, его голос, а может, и то, и другое вместе заставили молодого человека немного расслабиться. Глаза его оставались закрыты, и когда он успокоился настолько, чтобы перевести дух, Адам убрал руки и отступил на шаг.

— Так-то лучше, — сказал он, продолжая пристально следить за своим пациентом. — Именно за этим и привел я вас сюда: дать вам шанс проверить различные уровни вашего восприятия. Мне казалось, со зданием проще, чем с людьми. Прежде чем мы перейдем к исследованию способов избирательного управления вашими особыми способностями, нам надо знать, что происходит, когда вы и не пытаетесь управлять ими.

Перегрин сонно мотнул головой.

— Я понимаю, что вы говорите, но это все так… так запутанно. Я могу убрать часть этого запутанного, если просто смотрю на предмет, но образы по краям поля зрения… — Он помолчал и судорожно сглотнул. — Даже зажмурившись, я все равно вижу больше, чем нужно. Это все равно что смотреть сквозь несколько прозрачных изображений, наложенных друг на друга.

— Хорошее сравнение, — кивнул Адам. — Но поверьте, если вы прекратите сопротивляться, вихрь образов уляжется сам собой. Что там говорили вам во сне ваши другие “я”?

— Успокоиться, — прошептал Перегрин. — Успокоиться и знать, что я господин… Боже праведный! — Он широко раскрыл глаза. — Так вы считаете, что причина этого вихря — я сам?

— Существует только один способ проверить это, — сказал Адам, осторожно присаживаясь на соседний камень. — Сделать так, как вам советовали ваши другие “я”. Отдохните и отдышитесь. На минуту закройте глаза, пока не восстановите равновесие. Сосредоточьтесь на каждом вздохе: вдох… выдох…

Перегрин повиновался. Грудь его вздымалась и опускалась. Лицо понемногу расслаблялось. Спустя долгую минуту его пальцы ослабили мертвую хватку на блокноте.

— Хорошо, — сказал Адам. — А теперь откройте глаза и нарисуйте то, что вы видите — что бы вы ни видели, — как тогда, вечером, в библиотеке. Все в полном порядке.

Перегрин осторожно приоткрыл глаза. Краски — зеленые, серые, коричневые — закружились перед ним в хороводе. Он сделал еще один глубокий вздох и открыл глаза окончательно.

Открывшаяся ему картина мерцала и переливалась, переходя из одного состояния в другое, словно голографическая проекция. Только что он видел древние руины, открытые непогоде, — а через мгновение перед ним был уже средневековый замок с высокой крышей и целыми окнами.

— Не напрягайтесь, — доносился до него спокойный голос Адама. — Вы видите сейчас больше, чем физическую оболочку, и это хорошо. Просто позвольте образам сменять друг друга.

Перегрин даже сумел послушно кивнуть. Пока он продолжал смотреть на замок, даже чуть-чуть за него, постепенно, слой за слоем на глазах проступал и становился четче образ другого Темпльмора. Две лестничные башни венчались выступающими квадратными в плане надстройками с кровлями из сланцевых пластин. Геральдический знак над дверями представлял собой высеченный из камня и свежеокрашенный мальтийский крест в окружении семи звезд — вовсе не восстающий из огня феникс, как в доме Адама. Под гербом виднелся девиз “Morte nunquam reget” — “Смерть не властна”.