— Ну что ж, Перегрин, — сказал он наконец, — у вас все выходит просто замечательно. Вы достигли оптимального уровня транса, хотя через минуту я намерен попросить вас погрузиться еще глубже. Пока же выслушайте мои следующие инструкции. По причинам, которые я объясню вам позже, проснувшись, вы не запомните ничего из того, что сейчас произойдет. Но если позже я попрошу вас вспомнить это, воспоминания вернутся к вам во всех подробностях. У меня имеются причины просить вас об этом, но знать их вам пока преждевременно. Поэтому у вас пока не останется никаких осознанных воспоминаний о том, что вы можете услышать или пережить в следующие минуты, — ради вашего же блага. Кивните, если вы поняли меня и не возражаете.

Когда Перегрин кивнул, Адам придвинул свое кресло ближе к столику.

— Спасибо. Я надеюсь оправдать ваше доверие. А теперь я хочу, чтобы вы погрузились глубоко, очень глубоко — вдвое глубже, чем теперь. Погружайтесь так глубоко, чтобы ничего из того, что вы услышите своим физическим слухом, не запечатлелось на осознанном уровне до тех пор, пока я не дотронусь до вашего запястья — вот так — и не велю вам возвращаться. — Он легко сжал запястье Перегрина двумя пальцами. — Только в случае, если вам будет грозить физическая опасность — пожар или что-то в этом роде, — вы сможете нарушить эти инструкции и выйти из транса. А теперь откиньте голову назад и спите. Спите глубоким сном, ничего не бойтесь и ничего не запоминайте. Спите спокойно.

Когда, к его удовлетворению, Перегрин полностью перестал реагировать на окружающее, Адам стал за спинкой кресла Перегрина и достал из кармана тяжелый золотой перстень с красивым сапфиром. Надев перстень на средний палец правой руки, он коснулся камня губами, потом положил руки ладонями вверх на спинку кресла по обе стороны от головы Перегрина. Сконцентрировав зрение на свече, продолжавшей гореть на столике перед Перегрином, Адам сделал глубокий вдох, задержал на мгновение дыхание и почти беззвучно выдохнул древнее заклинание, пришедшее от древних греков и римлян, которые жили в Александрии третьего века от Рождества Христова:

— Ego prosphero epainon to proti…

Остальное он продолжал уже про себя, возвысив свое сердце и воздев руки в мольбе.

— Воздаю хвалу Свету в воплощении Ра: Пантократора, бога богов… в воплощении Гора: Логоса, Познающего Истину… Изиды: Айя Софии, Царицы Небесной… Осириса: Смысла Смыслов, Света Светов… Тебе, о Господи, Вечному Свету, Альфе и Омеге, Началу и Концу. Защити нас ныне и во веки веков. Аминь.

На мгновение он сложил руки ладонью к ладони и коснулся кончиком пальцев губ в приветствии Тому, Кому служил. Потом, сделав глубокий вдох, он снова положил руки на спинку кресла по сторонам от головы Перегрина Ловэта и закрыл глаза.

— Что Наверху, то и Внизу, — прошептал он. — Что Вовне, то и Внутри…

Под его опущенными веками продолжало трепетать светлое пламя свечи: он сконцентрировал на нем все свое внимание, исключив все остальные мысленные образы. Пятно померкло, распавшись на две тонкие, как шелк, серебряные нити, уходящие параллельно друг другу в бесконечность. Одна из них была нитью его собственной жизни; другая, как он понял, принадлежала Перегрину Ловэту. Мысленно он устремился вдоль них в полет: нити начали завиваться двойной спиралью.

В кристально чистом безмолвии своего сознания Адам усилием воли сделался частью этой космической спирали. Свиваясь все быстрее, она проносилась между звездными скоплениями. Однако вблизи эти звезды оказывались другими такими же нитями, свивающимися и расходящимися, словно в танце, но все они были устремлены в одну далекую точку — сердце сияющего созвездия.

Все так же сконцентрированно Адам двигался вдоль серебряной нити Перегрина в самую середину этого танца. Как всегда внезапно, его охватило леденящее чувство потери ориентации. Когда голова перестала кружиться, а Вселенная снова успокоилась, он обнаружил себя, стоящим во всем белом, перед дверями немыслимой высоты. Священная земля холодила босые ступни. Это место было ему знакомо: око циклона, затишье в центре урагана, ось колеса — однако каждый раз его, словно впервые, охватывал страх.

Адам владел Словом Верховного Адепта. Стоило ему произнести его вслух, как двери медленно, торжественно отворились. Взгляду его открылись вечные своды безмолвия: не нанесенные ни на один план залы Книги Акаши, не подающийся разумению архив личных данных всех живущих или живших ранее. Доступ в залы будущего был для него закрыт, но путеводная нить, связывавшая Перегрина с Сефирот, вела Адама в прошлое по изогнутым спиралью, переливающимся перламутром коридорам. И в самом сердце этого лабиринта лежала причудливая, искривленная, как морская раковина-наутилус, комната. В центре ее стоял алтарь, а на алтаре лежала тяжелая книга. Когда Адам приблизился к алтарю, книга раскрылась сама.

Почтительно сложив ладони, Адам склонился над книгой, складывая в уме беззвучный вопрос. Словно от дуновения волшебного ветра страницы начали переворачиваться, открывая его взгляду образ за образом: отрывки нити, связавшей воедино множество жизней того, кого звали теперь Перегрин Ловэт.

В поисках ключа к разгадке он проглядел ранний материал — начальный момент пробуждения, точку, в которой душа впервые встретилась со своим духовным отражением в необъятной душе Божественного Света. У Перегрина Ловэта это произошло в Дельфах в эпоху Перикла. Полученный им тогда дар оракула и был тем, что он теперь называл способностью “видеть”. Немногие владели этим даром, да и владеть им нужно было лишь умеючи. Это и предстояло Перегрину Ловэту и Адаму — учиться.

Итак, душа, именуемая ныне Адамом Синклером, получила позволение превратить возможное проклятие в бесценный дар, в инструмент духовного развития и служения Свету, — ибо Перегрин в своих предыдущих воплощениях недвусмысленно выказал стремление к такой службе. Это стремление сохранилось, но в этой жизни его предстояло разбудить — впрочем, с такой задачей Адам, как целитель души и рассудка, справлялся уже не раз.

Однако когда он закрыл книгу и собрался выходить, воздух в помещении пронзили вспышки серебряного света, стремительные, словно молнии в летнюю грозу. Этот знак невозможно было спутать; он возвещал о прибытии одного из тех, перед кем Адам держал ответ о своих деяниях.

Подавив любопытство — аудиенции он не испрашивал, — Адам ждал Того, кто давно уже отбросил необходимость являться во плоти, почтительно склонив голову и разведя руки в стороны ладонями вверх. Тот, другой, появился в луче ослепительно белого света, залившего помост перед ногами у Адама, а потом объявшего его со всех сторон, заключив в огненный столп.

— Тревожные силы собираются на краю Бездны, Старший Охотник, — неожиданно послышалось предостережение. — Нуждаешься ли ты в нашей помощи?

Этот вопрос удивил Адама: он не ощущал угрозы, достойной внимания. Кроме того, этим вечером он действовал только как целитель душ, не как хранитель мира во Вселенной.

— Нет, Господин. Я явился сюда как целитель душ, для оказания помощи.

— Объясни.

— Написано, что души всех пилигримов должны вступить в мир детьми, поэтому, хоть личность бессмертна, интеллект каждый раз развивается заново. Даже Адепта могут удерживать от реализации всего его потенциала. Один такой пришел ко мне. Я обнаружил, что он Адепт, обладающий редким даром; его искалечили и наполовину сломали в детстве, когда разум его еще не возмужал настолько, чтобы защитить обитающий в нем дух. Я полагаю, что судьба его тесно связана с моей миссией, но неоперившемуся соколу надо чуть подрезать крылья до поры, пока он не будет готов к участию в Охоте. Я помогу ему снова научиться летать, чтобы он вновь обрел способность использовать свой дар.

— Твое желание достойно, — послышался ответ, — но тебе нужно знать, что враги снова угрожают нам и что это будет связано с риском.

— Что за враги и каков риск?

— Завеса скрывает подробности даже от нас, но угроза реальна. Ты будешь главной целью, хотя некоторое время врагам это будет неведомо.

— Я не боюсь угрозы, — отвечал Адам. — Но тогда стоит ли делать этого птенца союзником? Что, если мне удастся устранить терзающие его сомнения и высвободить его возможности — может ли он тогда занять причитающееся ему по праву место перед Светом?

— Может. Если птенец покажет себя стойким, ты вправе принять его; впрочем, это давно уже предопределено. Готов ли ты взять на себя задачу восстановить его душу?

Ответ на этот вопрос мог быть только один.

— Я не случайно выбрал свою работу врача во Внешнем мире, Господин. Точно так же я не бросаюсь клятвами во Внутреннем мире, как страж Света. Я вижу в Перегрине Ловэте искру — искру, слишком яркую, чтобы дать ей сгореть впустую, когда ее можно поставить на службу Свету. Я готов взять на себя эту задачу.

— Да будет так, Старший Охотник. Но действуй осторожно, иначе вы оба можете сорваться в Бездну.

— Да будет так, — ответил Адам с низким поклоном. И прежде чем сердце его успело ударить еще раз, он снова был один. Стены Архива покачнулись и исчезли, вернув его обратно в материальный мир. Адама вновь охватили смятение и потеря ориентации, завершившиеся легким шоком в момент, когда дух соединялся с материальной оболочкой. Когда Адам, все еще борясь с небольшим головокружением, открыл глаза, он снова стоял в знакомой библиотеке Стратмурна, положив руки на спинку кресла, в котором спал Перегрин Ловэт. Подробности только что пережитого с каждой секундой становились в памяти все менее четкими, зато план дальнейших действий лежал теперь перед ним совершенно отчетливо.

Почти механически он снова сложил ладони и воздавал хвалу Свету, потом, завершая только что проделанный ритуал, коснулся губ кончиками пальцев. Затем он обошел кресло Перегрина и остановился перед ним, возвращаясь в роль врача и учителя.

Молодой художник сидел так же, как Адам его оставил: голова склонена на спинку кресла, глаза закрыты. Задув свечу, Адам, склонившись, коснулся запястья Перегрина.

— Слушайте меня, Перегрин, — уверенно произнес он. — Вы слышите, что я вам говорю?

— Да, — едва слышно выдохнул тот.

— Отлично, — сказал Адам. — Еще минута — и я попрошу вас проснуться. Но прежде вам стоит узнать кое-что, пусть даже вы и не сразу полностью поймете то, что я вам скажу.

Он уселся в кресло и пристально посмотрел на сидевшего перед ним Перегрина.

— Хоть я и не могу доказать вам это объективными методами, остается фактом, что история личности часто не ограничена рамками ее нынешней жизни. У меня есть основания полагать, что те видения, которые вы так мучительно пытались подавить с самого детства, в действительности являются наследием более ранних этапов вашего развития. И нет никакого сомнения в том, что вы в состоянии управлять ими — при условии, что вы примете этот дар таким, как есть.

Слабая надежда забрезжила на лице Перегрина, губы его беззвучно шевельнулись:

— Как?

— Во-первых, — сказал Адам, — вам надо научиться различать виды информации, которая до сих пор поступала к вам стихийно. Другими словами, вам нужно научиться фокусировать свой необычный талант, включая и выключая его тогда, когда это нужно вам — а не тогда, когда он делает это сам собой. В вашем подсознании эта методика уже существует, но она спрятана глубоко. Впрочем, ее можно выявить в ваших снах. Мне хотелось бы и после гипноза оставить вам способность помнить сны. Вы не возражаете?

Перегрин согласно кивнул.

— Очень хорошо. Теперь, поскольку вы приняли мое предложение, вам ПРИСНИТСЯ то, что освободит вас. Это приснится вам, когда вы будете готовы принять это знание, и вы запомните свой сон.

— Да, — прошептал Перегрин, едва заметно кивнув. Выждав еще немного, Адам тоже кивнул.

— А теперь через несколько минут вы сами проснетесь. У вас не останется осознанных воспоминании о том, что было сейчас между нами. Однако смысл этого будет просачиваться к вам на протяжении нескольких следующих ночей, и эти сны вы запомните очень отчетливо. Мне хотелось бы, чтобы вы зафиксировали то, что вам запомнится — записали или, если вам удобнее, зарисовали, — и при первой возможности мы с вами это обсудим. Вы это сделаете для меня?

— Да, — послышался ответный шепот.

— Очень хорошо. И еще одно: поскольку ваше особое видение приводится в действие тем, как вы смотрите на людей, которых вы пишете, я предложил бы вам ничего несколько дней не рисовать и не писать — ничего, если только это не имеет отношение к вашим снам. Дайте себе небольшой отдых, пока ваше подсознание не разберется во всем. Я понимаю, смерть леди Лоры была для вас большим потрясением, но она же может стать и катализатором, который поставит все с головы на ноги. А потом, через несколько дней, я попрошу вас рисовать — и довольно много. Если вы сумеете связать свою способность видеть с умением нарисовать результат, это может стать первым шагом к овладению вашим даром… А теперь самое время проснуться. Вы отдохнули и запомнили мои инструкции.

Адам откинулся на спинку своего кресла и задумчиво побарабанил пальцами по подбородку. Через несколько минут, как ему и было сказано, Перегрин пошевелился, вздохнул и открыл глаза. Увидев, что Адам внимательно следит за ним, он выпрямился и сонно потянулся.

— Я думал, что я проснусь на диване в своей студии, — сказал он. — Я долго пробыл под гипнозом?

— Гм, почти час, — ответил Адам, бросив взгляд на богато украшенные часы на столике. — Ничего страшного. Главное, мне кажется, мы неплохо начали. Как вы себя чувствуете?

Перегрин криво улыбнулся.

— Не так плохо. Скорее устал, чем что-то еще, — заметно лучше. — Он пошевелил затекшими плечами, потом посмотрел на часы. — Боже праведный, если часы не врут, мне нужно срочно забрать у вас свою одежду и отправляться домой, чтобы дать вам поспать хотя бы немного.

— Сон — роскошь, без которой я время от времени вполне могу обойтись, — возразил Адам. — И потом, мне кажется, вы сейчас не совсем в форме, чтобы садиться за руль. Можете остаться в комнате, в которой переодевались. Полагаю, Хэмфри снабдит вас всем необходимым.

— Но… мне не хотелось бы мешать… — начал было Перегрин.

— Вы мне вовсе не мешаете. Раз уж на то пошло, — невозмутимо продолжал он, поскольку живописец продолжал колебаться, — возможно, вам было бы разумнее всего остаться в Стратмурне на несколько дней. Судя по тому, что вы рассказали мне сегодня, вам стоит как следует покопаться в собственной душе. И мой опыт свидетельствует, что пускаться в путешествие по глубинам собственного “я” лучше всего, имея рядом кого-то, готового помочь, — особенно если вам необходим медиум.

Перегрин слегка покраснел:

— Это очень великодушно с вашей стороны, сэр Адам, и я очень признателен вам за это… но видите ли, я приехал к вам, как-то не рассчитывая задержаться надолго.

— Это не должно вас беспокоить, — усмехнулся Адам. — Вот вам и повод держать преданного и исполнительного слугу. Я дам ваши ключи Хэмфри, и утром он первым делом съездит в Эдинбург забрать из вашего дома все, что вам необходимо.

На усталом лице молодого художника мелькнула улыбка облегчения.

— Вы ведь все уже обдумали, верно? В таком случае мне ничего не остается, как принять ваше предложение — по крайней мере на несколько дней. Похоже, у меня просто нет сил спорить с вами.

— Это вряд ли помогло бы вам, если уж я что-то решил, — беззаботно ответил Адам, поднимаясь из кресла. — Мы обсудим, на какое время вы задержитесь здесь после того, как немного отдохнете. А пока предлагаю перекусить. Я слышал, вернулся Хэмфри. Он делает замечательные сандвичи с ветчиной; что же касается какао, то подозреваю, одним из основных его ингредиентов является бренди.