«Здравствуй, дорогой Гера. Сегодня исполнилось семь лет моей жизни в Израиле. Сегодня семь лет нашей с тобой разлуки».
      Странно – почему семь? Десять. Ошиблась в цифрах.
      «Кажется, что все было только вчера и в то же время очень-очень давно, словно в другой жизни. Вряд ли у тебя есть такое ощущение, ведь ты просто продолжал жить. А я поменяла все. Одним махом. Даже профессию. Только себя – постепенно.
      Помнишь, однажды мы говорили с тобой о жизни, о женщинах. Ты сказал, что каждая женщина, которая была с тобой, хотела, чтобы ты стал ее мужчиной. Ты сказал, что я тоже этого хочу.
      Я тебе тогда ничего не ответила. Просто раньше не умела быстро отвечать на сложные вопросы, мне всегда нужно было время, чтобы обдумать ответ. Теперь я знаю, что сказала бы тебе, Гера».
      Ну, скажи, Фира, что-то оригинальное, например, что ты не хочешь, чтобы я стал твоим. По крайней мере, ты будешь первой.
      Телефон звонит не умолкая. Надо отключить его. Леночка забрала мои подарки к дню рождения – розы и духи – и отправилась домой на два часа раньше.
      Выключить телефон? Задумчиво смотрю на аппарат, потом все же беру трубку:
      – Але...
      – Гера, привет. Дело есть клевое. Срочное.
      – Паша... – Нутром чувствую: предложит какой-нибудь проект, который может задержать мой вылет в Израиль.
      – Паша, я не могу! Не сейчас, старик.
      – Сейчас! Именно сейчас! Я уже под твоим окном. Встаю из-за стола. Фигура маячит под фонарем.
      – Открывай, мне холодно!
      Сбрасывает на ходу дубленку, шапку, шарф. Глаза горят.
      – Ну, что на этот раз? Наращивание мусором островов для японцев? Разведение кроликов на необитаемом острове? Фабрика по пошиву бикини из соломки?
      – Холодно, холодно, старик, а дело, между прочим, прибыльное.
      – Не могу я, Паша. Не мо-гу!..
      – Можешь. Ты только послушай. Знаешь стоматологический хозрасчетный центр на бульваре Победы?
      – Лечили мне там зуб лет пять назад. Неплохие специалисты.
      – Во-от! Центр обанкротился. Ха! Его на будущей неделе продают с молотка. Здание, между прочим, здоровенное. Четыре этажа. Два можно достроить.
      – Заинтересовался!
      – Покупаешь все готовенькое: кабинеты, оборудование, специалисты классные. Клиентура постоянная. Они, кстати, теперь новым методом лечат. Ну, для состоятельных, конечно.
      – Каким еще методом?
      – А таким – под общим наркозом. Усыпляют, значит, клиента, все там сверлят, выдирают, хреначат, вставляют.
      – Все?
      – Ну, во рту, конечно.
      – И то хорошо.
      – Нет, я тебе серьезно говорю. Клиент просыпается, тридцать два зуба сверкают, как новые.
      – Откуда ты знаешь, что тридцать два?
      – У человека столько зубов.
      – Большие познания в стоматологии.
      – Еще бы! Я сегодня два с половиной часа с главврачом говорил. Только что от него.
      – Стоматологический центр... Паша, ты бабу любил когда-нибудь?
      – Какую бабу?
      – Какую-нибудь, неважно. Бабу. Так, чтобы ничего не хотелось больше... Только ее.
      – Гера, ты заболел? Посмотри на себя! У тебя внук в августе родится. Нора Ивановна – женщина приятная во всех отношениях. Гера! Какая баба? К черту!.. Какая любовь в твои лета?
      – А что мои лета? Ты младше меня всего на десять лет.
      – На тринадцать.
      – Неважно. Нечего меня в старики записывать.
      – Тебе что, Ленки мало?
      – А при чем тут Ленка?
      – При том. Вторую неделю ходит как тень. Я с ней говорил, между прочим, вчера.
      – О чем?
      – О тебе... О вас.
      – Я ее уволю завтра за треп.
      – Перестань, она знает, что ты мой друг. Больше, чем друг. Почти брат.
      – И что тебе сказала Елена Васильевна, мой младший почти брат?
      – Сказала про посылку из Иерусалима. Сказала, что ты теперь с этой посылкой живешь, даже спать домой не ходишь. Баба в Иерусалиме, значит?
      – Да не баба она...
      – А что – мужик?
      Паша вдруг замечает картонную коробку у меня на столе.
      – А вот и она, родимая, – порывается достать послание.
      – Не смей! – неожиданно для себя ору я.
      – Извини, – он отдергивает руку, – ты чего, Гера, взбесился? – Подходит ко мне, усаживает меня в кресло.
      – Да ладно, что ты со мной, как с больным.
      – Ты и есть полоумный. Посмотри на себя в зеркало: глаза блестят, руки дрожат... – Достает из внутреннего кармана плоскую алюминиевую фляжку, разливает по рюмкам.
      – Давай-ка вот выпей, успокойся и все мне выкладывай. Легче станет. Мы, кстати, в этом стоматологическом центре психологов заведем, и сексопатологов, и иглоукалывателей, и косметологов, и массажистов.
      – Еще скажи: казино и бордель откроем на крыше.
      – Нет. Все должно быть серьезно, солидно, интеллигентно, по последнему слову медицинской науки.
      – А с наркотой что делать будешь? Они наверняка косяком туда прут. Там ведь наркотические препараты имеются, раз ребята под наркозом операции делают.
      – Да продумал я! Все продумал. Главарям отстегивать будем, они сами о мелочах позаботятся. Петровичу, начальнику спецотряда, забашляем, как положено.
      – Да, конечно, кто башлять-то будет? Гера башлять будет... Не хочу я твой зубовый центр. Ничего не хочу. Я семнадцатого марта в Израиль улетаю. Уже билеты заказал.
      – Одно другому не мешает. Хочешь бабу повидать, лети – люби. Вернешься, все уже тикать начнет, как часики швейцарские: тик-так, тик-так...
      – Так, да не так! Ты бы, Паша, с тем справился, что есть уже.
      – Когда ты из Израиля возвращаешься?
      – Не улетел еще.
      – Хватит, я серьезно спрашиваю: на сколько дней эти твои майсы с бабой рассчитаны?
      – Да не баба она! Твою мать!.. И не рассчитано ничего.
      – Ладно, извини. Понимаю: любимая женщина, любовь на всю оставшуюся жизнь.
      – Все, Паша, иди. Тяжело мне с тобой.
      – Не уйду я никуда, пока не согласишься. Я даже бизнес-проект накатал. Все просчитал. Через год стоматологический центр окупится и начнет приносить чистую прибыль, которая будет расти в геометрической прогрессии.
      – Оставь бизнес-план и иди. Обещаю ознакомиться.
      – Гера, ты уверен, что в порядке? .
      – Уверен. Иди, Паша. Я тебе слово дал?
      – Дал.
      – Значит, ознакомлюсь.
      Закрываю за Пашей дверь, допиваю коньяк. Читаю его бизнес-план. Отличный проект. Молодец, парень! Золотая голова и нюх, как у собаки. Две недели назад я бы за этот проект зубами схватился. Всеми – сколько их там у человека? – тридцатью двумя.
      Почему человек так редко может делать то, что хочет? Сколько всяких незримых нитей связывают его стальной паутиной. И какой нужен толчок, чтобы вырваться из этой паутины. Разорвать ее разом. Способен лия на это?
      Фира... Фирочка... Эсфирь... Мисс Вселенная. Мне ведь уже пятьдесят шесть лет. А тебе, тебе только тридцать восемь. У меня внук в августе родится. И Нора Ивановна – женщина приятная во всех отношениях, как Паша выразился словами классика. Нора Ивановна —
      командир, директор института цветных металлов, почетный член Академии наук.
      Фира, я сошел с ума. Конечно, с кем поведешься... Зачем я поеду к тебе в Иерусалим? Бередить открытую рану?
      Паша, идиот, ну зачем ты свалился на мою голову с этими дурацкими хозрасчетными зубами?
      Тоскливо смотрю в окно. Снежинки беззаботно кружатся в фосфорическом свете фонаря.
      «Ты сказал, Гера, что я тоже мечтаю, чтобы ты стал моим. Нет, Гера, нет. Ты и так мой. Мой с той минуты, когда я впервые увидела тебя и полюбила. Ты мой с первого взгляда и все эти долгие-быстрые годы. Моя мечта – чтобы я стала твоей. Чтобы я стала твоей, как ты – мой. Чтобы ты любил меня, заботился обо мне, защипал, ревновал... ревновал до безумия, как ревнует старший брат, когда в доме рождается новый ребенок. Ревнует, потому что часть родительского тепла отнята у него навсегда. О, Гера, как я мечтаю об этом, чтобы твоя душа и твое тело почувствовали меня своей частью – самой важной, самой необходимой для жизни. Мой идеал – стать твоим самым дорогим сокровищем. Твоим, Гера. Ты богатый человек и ни в чем не нуждаешься, но ты несчастен, потому что никогда не испытывал по-настоящему это чувство – любить женщину и наслаждаться, то она твоя, только твоя и сама счастлива этим. Безумно счастлива. И не хочет никого другого. Только тебя. Ласкать, смешить, беречь, кормить, любить... Любить».
      Спасибо тебе, моя мисс Вселенная, ты опять помогла разрешить мои сомнения. Чувствую, как буквы ее детского почерка дробятся на нейтроны и протоны и взрываются во мне ядерным взрывом невыносимого желания.
      Да! Да! Я хочу, чтобы ты стала моей. Я больше не боюсь этого – довериться другому человеку. Это – не зависимость от него. Это – не рабство. Это – что-то другое...
      Я поеду в Иерусалим. Я должен обнять тебя, Фира. Снова окунуться в черный омут твоих глаз и понять, что же это такое. Пусть мне пятьдесят шесть лет, пусть невозможно что-то изменить. Я должен увидеть тебя.

      Я задремала. Витя склонился надо мной. Проснулась от его взгляда.
      – Подремала полчаса. Очень полезно перед дорогой. Тем более тебе. Ты так неуверенно водишь машину.
      – Который час?
      – Половина четвертого. Все сделала для газеты?
      – Да. Строительный подрядчик оказался хорошим мужиком, отвез фотографию погибшего парня в хайфское отделение газеты.
      – Может, родственники будут против?
      – Нет. Он говорил с ними.
      – На каком языке?
      – На иврите. Один немного понимает... Оказывается. В общем, все в порядке.
      – Тогда давай поговорим, потом пообедаем – и поедешь.
      – Да... поговорим, только умоюсь, чтобы спать не хотелось.
      Возвращаюсь в кабинет, сажусь напротив Вити в глубокое кожаное кресло. Времени мало, сразу задаю главный вопрос:
      – Значит, спутник не взлетит? Взорвется в верхних слоях атмосферы?
      – ...Да. Точно.
      Обалдеваю от его прямоты и осведомленности.
      – Откуда ты знаешь?
      – Дов брал меня с собой в Москву, когда подписывали договор с русскими.
      – Зачем?
      – Что «зачем»? Зачем брал или зачем подписывал?
      – Зачем брал? Сначала – зачем брал...
      – Чтобы я дал компетентное заключение: на этой ракете-носителе спутник действительно взорвется.
      – Бред.
      – Нет. Трезвый математический расчет.
      – Зачем, Витя?
      – Фира... Я не буду тебе сейчас рассказывать о трудностях эмигрантской жизни. Ты сама наверняка хлебнула всего этого выше крыши.
      – Мы – не эмигранты. Мы – репатрианты. Мы евреи, которые вернулись на свою историческую Родину. Сегодня утром, кстати, ты еще раз в этом наглядно убедился.
      –Да. Извини. Ты абсолютно права. Мы не эмигранты. Все, кто живет в Израиле, приехали сюда в какой-то момент. Все вернулись. Но одни раньше, а другие позже. С этим ты не можешь не согласиться.
      – Не могу.
      – И те, кто приехали раньше, уже съели свою долю дерьма. А мы еще нет.
      – И что?
      – Фира... Я, физик, кандидат наук, пять лет работал на мусорной машине, чтобы прокормить своих пацанов. Ты заметила, как быстро мы приехали в те трущобы в «Сайфе, как безошибочно я вывел тебя к нужному дому?
      – Да.
      – Это потому, что я знаю Хайфу как свои пять пальцев. Я объездил ее на мусорной машине вдоль и поперек.
      – Именно поэтому ты не отпустил меня утром одну?
      – Конечно.
      – Спасибо тебе.
      – Я ездил на мусорной машине с пяти утра до часу дня, потом возвращался домой, спал два часа и до двенадцати ночи учил иврит и читал новую научную литературу по астронавтике и астрофизике, чтобы не потерять научную квалификацию.
      – Ты пытался устроиться по специальности?
      – Конечно, пытался! Каждые два месяца я рассылал свое резюме в университеты и фирмы, хотя бы отдаленно подходящие моему профилю. Телефонный звонок раздался через пять лет. Телефонный звонок из хайфского Техниона. Это было как гром среди ясного неба.
      – Представляю себе.
      – Меня вызвали на собеседование, а через неделю я получил письмо, что принят на должность руководителя группы электронщиков в проекте по разработке и созданию первого израильского спутника.
      Витя закуривает трубку. Ему очень идет трубка. Она органично дополняет его классический образ ученого: точеные черты лица, интеллигентные манеры, борода. Я никогда не замечала, что у Вити красивые черты лица и руки. Нет, он не был таким в школе. Он очень изменился за эти годы. Может быть, благодаря Дворе? Или Израилю? Или тому и другому.
      – И что было дальше?
      – Дальше началась работа, о которой я мечтал всю жизнь. Ты познакомилась вчера с нашим коллективом. Девяносто процентов – русскоязычные новые репатрианты. Каждый из них два года назад либо подметал улицы, либо мыл полы, либо вкалывал на стройке.
      – Кто финансирует проект?
      – Частично государство. Но это и частный проект. Есть два миллиардера американских. Я не могу назвать их имена. Это их условие... Когда Дов взял меня в Москву, он объяснил мне одну очень простую вещь.
      – Какую?
      – Он спросил: «Виктор, где будешь ты, когда спутник будет в космосе?» – «Не знаю, – ответил я, – может быть, меня возьмут в какой-нибудь новый проект». – «А нового проекта по твоему профилю не намечается в ближайшие десять лет». – «Значит, придется вернуться на мусорную машину. Другой профессии у меня нет». – «Но есть способ продлить работу в Технионе на ближайшие три года и не возвращаться на мусорную машину». – «Какой способ?» – «Очень простой. Мы купим у русских старую ракету-носитель, непригодную для нашего спутника. Закончим, как положено, конструировать спутник. Запустим его. Спутник по техническим причинам взорвется. Заметь, виноваты в этом будут русские. Спутник будет выполнен идеально. Взорвется. Такое бывает. Иногда спутники и космические корабли взрываются в верхних слоях атмосферы». – «И что тогда?» – «Тогда нам выделят деньги на разработку и создание еще одного спутника. То есть еще три года безбедной жизни обеспечены». – «А если не дадут деньги?» – «Во-первых, есть немало причин, из-за которых деньги дадут: гораздо легче получить финансирование под что-то конкретное, уже существующее, во что уже вложены средства серьезных организаций. Кроме того, это престиж израильтян и страны – израильский спутник должен бороздить пространства Вселенной. И потом, мы-то сделаем его идеально, он взорвется не по нашей вине. Это будет доказано специальной комиссией по расследованию. И последнее: американские дяди очень любят новых репатриантов. А второй спутник будет еще более совершенен, чем первый». – «Но если все-таки не дадут денег на второй спутник?» – «Не дадут так не дадут. Вернешься на мусорную машину на три года раньше».
      – Витя... Но это же чудовищно!
      – Да. Я тоже опешил, когда Дов рассказал мне о своих планах. А потом подумал-подумал и понял, что он прав. Израильский спутник будет бороздить пространства Вселенной и фотографировать меня, своего создателя, разгружающего мусорные баки.
      – Неужели у него будут такие возможности?!
      – У него? Да. У него будут возможности. Собственно, почему будут? Уже есть. Он ведь почти готов. Через полгода запуск.
      – Кто-то еще из ученых, задействованных в проекте, знает, что спутник взорвется?
      – Так, как я, никто.
      – Откуда же Швыдко узнал об этом?
      – Это для меня загадка. Не представляю... Хотя, может, старые связи на Байконуре...
      – И что теперь с ним будет?
      – – Думаю, Дов уволит его, если он не уймется... Швыдко взяли полгода назад. Нам очень не хватало механика... хорошего механика. Вячеслав Семенович – гений в своей области. Надо отдать ему должное. Кстати, тот парень из интерната, Алеша, многому у него научился.
      – Значит, он и Алеше сообщил, что спутник взорвется?
      – Нет. Ему не сообщил.
      – Почему?
      – Я уговорил Швыдко не трогать парня. Зачем омрачать юношеские надежды! И какой Швыдко прок, если Лешка узнает?
      – Да... А остальные как реагируют?
      – Молчат. Держатся за свои места и не лезут не в свое дело. Кому охота спорить с начальством из-за кляуз какого-то Швыдко? Тем более договор с Россией никто из них не видел. Его и не положено видеть сотрудникам проекта. Запуск спутника совершенно не относится к теме его разработки.
      Мы молчим. Как странно все складывается. В детстве Витя спасал меня на контрольных, теперь вот я должна спасти его от мусорной машины. Должна ли?
      – ...Знаешь, мне наш главный редактор пообещал: если я принесу какую-нибудь информационную бомбу, меня зачислят в штат газеты на место одного журналиста, который уходит на пенсию.
      – Эта история отлично подходит для информационной бомбы.
      – Еще как... Помнишь, в седьмом классе ты объяснял мне математическое понятие бесконечности? Так понятно и просто объяснил.
      – Не помню. Как?
      – Нарисовал треугольник, а в нем еще один, а потом еще и еще. Этот треугольник был очень похож на очертания современного Израиля. И все остальные, которые внутри. Такие глубокие... до бесконечности. Вспомнил?
      – Нет.
      – Сегодня я вписала в этот треугольник еще один.
      – Понятно. Пойдем обедать, философ. Я тебе все рассказал, а ты поступай как знаешь.
      ... В девять вечера равнина уступает место Иудейским горам. Я приближаюсь к Иерусалиму. Теплое чувство Дома окутывает меня, как нежнейшее пуховое одеяло. Белые облака лежат на дороге. Светлячки огней мерцают в прохладном ночном воздухе.
      Что делать? Как поступить?
      Переключаю радио на религиозную волну. В этот ночной час знаменитые раввины обычно читают лекции, интересные лекции. Хочется отвлечься от своих гамлетовских вопросов.
      «Жена – главный человек в доме, – звучит бодрый голос раввина, – жене нужно дарить подарки, выполнять ее желания, но самое важное – внимательно прислушиваться к ее просьбам, потому что просьбы жены – это всегда забота о сохранении целостности и покоя вашего дома. Приведу простой пример. Ты возвращаешься с работы уставший, раздраженный. Уже поздно. Садишься на диван, берешь газету, читаешь и засыпаешь. А что жена? Она весь день трудилась, заботилась о детях, готовила обед и ужин, убирала дом и ждала тебя, чтобы поделиться своими проблемами. И где ты? Ты рядом, но тебя словно и нет... Какой выход? Простой. Водить жену в ресторан или в кафе. Обязательно. Хотя бы раз в неделю, а если есть возможность, и чаще.
      Дети уложены спать. Всегда есть кафе недалеко от дома. Жена наряжается. Вы приходите вдвоем и вместе окунаетесь в теплую, красивую, уютную атмосферу. Садитесь за столик, заказываете пирожное, кофе и начинаете разговаривать. Вокруг много народу, оживление. За каждым столиком своя беседа. Но, заметьте, никто никогда не засыпает в кафе, каким бы усталым туда ни пришел.
      Вы пьете кофе, едите пирожные, и жена, ваша милая, принарядившаяся жена, спокойно делится с вами семейными проблемами, и вместе вы находите правильное решение».
      Облака оседают росой на придорожные сосны. Легкий воздух наполнен запахами розмарина.
      Да, точно, в кафе никто не засыпает. Хорошая идея для будущей семейной жизни. Эх, Гера, я уже знаю столько идей для счастливой семейной жизни, что могла бы осчастливить целое поколение.
      Переключаюсь на следующую религиозную волну. Голос раввина слышен не очень хорошо. Помехи из-за того, что дорога проходит в горах. Но слова зацепляют меня, начинаю напрягать слух.
      Раввин рассказывает о благодеяниях, которые может совершать человек.
      «Правильнее всего жертвовать деньги нуждающемуся так, чтобы он не знал, кто его облагодетельствовал. Человек, берущий подаяние, чувствует себя униженным и должным, но ведь вы жертвуете деньги не для этого, а прежде всего для себя. Как все, что делает человек, он делает в конечном счете для себя».
      Опять отвратительный треск в радиоприемнике. « «...Но самое большое благодеяние – помочь человеку найти работу. В таком случае вы даете ближнему свободу, независимость и возможность уважать себя, самому содержать свою семью, а это дорога к удовлетворению своей долей, к покою и счастью...»
      Треск опять захлестывает и без того слабый голос раввина, но словно какой-то щелчок раздается в моей голове...
      Неужели я позволю лишить Виктора и еще сорок ученых из новых репатриантов возможности работать над вторым проектом? Неужели я могу позволить себе стать причиной мучений и страданий этих людей? И они не будут иметь возможности еще три года заниматься любимым делом, жить в уважении и покое? Нет, конечно! Ни за что, никогда не встану я на их пути.
      А деньги? Огромные деньги государства и двух американских спонсоров? Деньги, о которых твердил Швыдко. Но разве предназначение денег не в том, чтобы давать людям возможность жить в уважении и свободе? Нет ничего важнее покоя и счастья человеческой души.
      Я еще найду свою сенсационную бомбу. Конечно, найду. Он поможет мне. Как помогал всегда. Мой Великий Всевышний. Я вдруг понимаю, что еще там, в горах Кармиэля, приняла это решение, а всю дорогу просто пыталась убедить себя.
      Нет, этому спутнику не суждено бороздить просторы Вселенной.
      Сотовый звонит не умолкая. Не хочется просыпаться. Если что-то важное, оставят сообщение, убеждаю себя во сне. Опять звонит. Который час? Может, что-то случилось? Не дай Бог...
      – Але...
      – Фира, здравствуй, это Алена.
      – О! Привет! Ты откуда звонишь?
      – Из интерната.
      – А... я думала, из Иерусалима.
      – Нет еще, но собираюсь приехать.
      – Когда?
      – В эту пятницу.
      – Прекрасные планы. Я тебя встречу на автобусной станции. Останешься у меня на субботу. Можешь?
      – Могу.
      – Очень хорошо! Отлично! Как у вас вообще дела?
      – Нормально.
      – Голос у тебя что-то грустный.
      – Алешу вчера в армию призвали.
      – Как это? Не прошел на аэродинамический?
      – Нет. Недобрал в психотесте. Его могли на многие факультеты взять, кроме этого, а он не захотел на другие. В армию пошел.
      – В какие войска?
      – В боевые. Но точно еще не знаю куда. Сейчас будет проходить курс молодого бойца.
      – Понятно. Продержись до пятницы. Не грусти, ладно?
      – Постараюсь.
      – И выброси из головы свои дурацкие опасения по поводу Алешиных знакомств с другими девушками.
      – С другой девушкой.
      – Алена, пожалуйста...
      – Ладно... постараюсь.
      – Что еще? Ты что-то еще хочешь мне сказать.
      – Да... Спутник взорвался. Тот, что Алеша делал.
      – Надо же. А почему?
      – Какая-то авария произошла при выводе его на орбиту.
      – Ясно. Жаль...
      – Лешка чуть не плакал, когда узнал.
      – Бывает. Слава Богу, людей в спутнике не было.
      – Да. Это точно. Одни железки дорогущие.
      – Приезжай, Аленушка, я буду ждать.
      – Приеду.
      Выключаю сотовый. Сон как рукой сняло. Взорвался значит. Звоню Вите.
      – Привет.
      – Привет.
      – Поздравляю с успешным завершением проекта.
      – Спасибо.
      – Когда это произошло?
      – Две недели назад.
      – Ты все видел?
      – Да. Я был на запуске. Хватит, Фира, и так кошки на сердце скребут.
      – А что со Швыдко?
      – Уволили его через два дня после твоего приезда. Он потом телегу ректору накатал, но Дов объяснил, что Швыдко не справлялся с работой, его уволили, и он мстит за увольнение.
      – Слушай, Витя, теперь уже поздно об этом говорить, но почему ты не попробовал тогда, до увольнения, объяснить Швыдко всю ситуацию?
      – Ты с ума сошла! Он же коммунист закостенелый... Конченый. У него одна-единственная извилина в башке, и та в виде серпа и молота. Государственные деньги, народные средства... Непрошибаемый чувак.
      – Ясно... А как с деньгами на новый спутник?
      – Дов сейчас этим занимается.
      – Россия будет платить Израилю компенсацию за нанесенный ущерб?