Последнее сегодняшнее заседание медленно тянется к концу. Кажется, все уже сказано и понято, но мои мужики вновь и вновь возвращаются к деталям предстоящего дела, обсасывают пункты договора, как собака косточку. Еще позавчера я бы делал это вместе с ними с неменьшим удовольствием, но сейчас мне хочется, чтобы все ушли и оставили меня наедине с Фирой. Моя удача, что мужики все один к одному – толковые. Я хороший кадровик. Был им еще до перестройки и сохранил этот опыт. Фира – не в счет. Сумасшедшие и гении не по моей части. А вот остальных я умею безошибочно оценить за полчаса общения...
      Заставляю себя вслушиваться в обсуждение нового проекта. Если все пройдет, как запланировано, двести тысяч долларов чистой прибыли нам обеспечено. Подмывает сказать: «Все в порядке, братва, идите домой...» Но я не имею права. Мужики вошли в раж, предлагают обмыть новое дело. Нет. Только не сейчас. Выхожу в приемную к Леночке, шепчу ей на ухо заговорщически:
      – Войдешь и скажешь, что я опаздываю на встречу с немецкой делегацией.
      Смотрит на меня понимающе:
      – Опаздываешь на встречу с посылкой?
      – Угу.
      Возвращаюсь в кабинет. Лена выполняет все виртуозно. Выражаю сожаление, что не могу принять участие в обмывании нового проекта. Братва, уже заведенная только что принятым решением, возбужденно вываливается из моего кабинета.
      Наконец тихо. Малыш вырисовывается на пороге, как джинн из бутылки, а тонкая струйка пара из тяжелого хрустального стакана, который она крепко держит двумя руками, лишь дополняет ассоциацию.
      Наверное, она родилась из моих дневных ожиданий. Долгих часов работы, которая показалась мне сегодня никчемной по сравнению с ночной встречей с Фирой. С каких это пор я стал вдруг предпочитать мистику реальности? Нет. Это не так. Не совсем так. Просто я уверен в своих мужиках, в том, что все будет в порядке. Я умею доверять и делить ответственность. Хотя, конечно, четкий контроль необходим постоянно. Они все хорошие исполнители. Из лидеров там только Паша.
      – Спасибо, Леночка. Иди домой. Уже поздно. И пожалуйста, не прячься под столом. Вообще нигде не прячься.
      Милый ребенок не может сдержать слез. Они сами катятся по ее щекам. Неожиданно захотелось собрать их языком, прижать ее к себе и успокоить старым, проверенным способом, но мысль, что все это задержит мою встречу с Фирой, приводит в ярость.
      – Иди домой! Умоляю. Сейчас чай мой сделаешь соленым.
      Смеется сквозь слезы.
      – Иди...
      Заставляю себя не вставать из-за стола, не подходить к ней. Плутовка ставит стакан прямо передо мной, наклонившись так, что ее нежные грудки открываются почти наполовину. Смотрит нежно в глаза. Ну кто учил ее этому? Не мамочка же с колыбели! Наверное, бабы с этим рождаются.
      – Запри офис. У меня есть ключ.
      – Точно?
      – Точно. Проверил.
      Наконец слышу поворот ключа в замочной скважине. Раскуриваю трубку. Листаю страницы, пытаясь найти ту, что читал вчера последней. Не могу. Глаза выхватывают описание какого-то странного события, где реальность явно перемешана с Фириными фантазиями или еще с чем-то почти нереальным.
      «Эти евреи были врачами. Почти все. Врач – «аси» на арамейском языке, этот язык предшествовал ивриту. Теперь в Израиле есть такое мужское имя. Разрушенный еврейский Храм, бесконечные войны и отчуждение от древних еврейских традиций приводили асиим в ужас. Они решили переписать древние книги, уложить их в глиняные кувшины и спрятать свитки в пещере. Спрятать, чтобы они сохранились для потомив. Для нас с тобой, Гера».
      Мне становится смешно.
      – Вот уж точно, Фирочка, эти асиим думали о нас с тобой. Ну, скажи, зачем мне их глиняный кувшин с поистертыми иероглифами?
      «Они были убеждены, что через тысячи лет мы восстановм наш древний язык, выучим его и прочтем заветы предков, чтобы следовать им, чтобы понять великий смысл человеческой жизни.
      Для достижения своей цели асиим спустились на двести метров ниже уровня моря и построили, говоря современным языком, центр науки и культуры. Этому центру более двух тысяч лет. Его раскопки показывают нам, как великолепно он был спроектирован и построен.
      Центр состоял из комнат, где жили асиим, бассейна, столовой и кухни, складских помещений, здания библиотеки, где врачи переписывали свитки Торы, и больницы. Асиим лечили местных жителей, а те их обслуживали и кормили».
      – Хорошо устроились эти твои асиим! По-еврейски, прямо скажем.
      «Люди с огромной благодарностью и желанием заботились об асиим. Никогда раньше у них не было таких мудрых целителей».
      Я опять ловлю себя на мысли, что Фира словно разговаривает со мной, четко угадывая мои реакции и давая меткие ответы на них. Мне вновь хочется проверить это мистическое непрекращающееся совпадение, и я перескакиваю на несколько страниц дальше.
      «Вскоре после создания нынешнего государства Израиль эти глиняные сосуды со свитками Торы, написанные асиим, были найдены в пещерах возле Мертвого моря. Сейчас свитки хранятся в музее Израиля в Иерусалиме. Это неподдельное доказательство, что Израиль – наша страна, что мы живем на земле, которая принадлежала нам еще две тысячи лет назад. Представляешь, Гера! Ведь это нужно не только историкам, а прежде всего нам с тобой».
      – Зачем мне Израиль? Моя страна, которую я никогда не видел? И без которой жил столько лет.
      «Израиль – это мы с тобой, Гера. Ты и я, несущие в своих мыслях и поступках историю тысяч еврейских поколений, которые жили и страдали до нас.
      Когда-нибудь ты приедешь ко мне в Иерусалим, и мы отправимся с тобой к Мертвому морю. Я покажу тебе научный центр асиим и древние свитки Торы. Самые древние из всех найденных на сегодняшний день».
      Сегодняшний день...
      Машинально поднимаю глаза на часы.
      Медные стрелки приближаются к одиннадцати. Сегодняшний день подходит к концу, как подошли к концу те три сумасшедших дня, что ты была со мной, моя неустанная фантазерка.
      Меня клонит ко сну. Надо идти домой. Выспаться. Забыть все это. Снять наваждение и заняться реальной жизнью...
      Большие мокрые Ленкины глаза зовут меня куда-то в тень глубокого коридора. Их загораживает собой Фира. Обнаженная, смеющаяся, с капельками прозрачного золотистого меда на больших грудях. Я хочу облизать эти тяжелые медовые капли, но соски ее оказываются еще слаще и притягательнее.
      Аквамариновая неподвижная вода с белыми островками соли освещена мягкими лучами солнца. Фира раздевает меня, осыпая поцелуями плечи, грудь, живот, ягодицы, поднимается с колен, берет за руку, вводит в тяжелую маслянистую воду...
      «Здесь нельзя плескаться. Если вода попадет в глаза, будет невыносимо щипать. Иди осторожно... осторожно...»
      Медленно погружаемся в странную водную стихию. Фира не отпускает моей руки. Ведет к медным перилам, зеленеющим над водой. Берется за них.
      «Это асиим построили лестницу в воду, чтобы делать физические упражнения».
      Властно прижимаю к себе маслянистое Фирино тело. Вхожу в нее. О, блаженство! Великое блаженство, которое я способен испытывать только с ней! Только в ней!
      «Это море Мертвое, но в нем может зародиться жизнь», – шепчут ее соленые губы.
      – Какая жизнь?
      «Жизнь нового человека. Твоего и моего. Нашего».
      Мне кажется, Фира тоже испытывает неземное блаженство, как и я. Крепко обхватываю ее маслянистые ягодицы, наношу резкие удары внутри нее. Она стонет, шепчет что-то неразборчивое и пленительное.
      Мы оба крепко держимся за шероховатые медные перила старинной лестницы.
      «Постарайся не касаться ногами дна».
      Мы зависаем в космическом пространстве тяжелой воды. Я хочу продлить еще и еще это невероятное блаженство, но желание кончить сильнее меня.
      – Можно?
      «Да. С тобой. Сейчас. Вместе».
      Мы снова касаемся дна. Кричим, как первобытные люди на охоте. Или как Адам и Ева в Божественном раю.
      Бородатые коренастые мужчины в белых одеждах появляются на горизонте, словно призраки на фоне сиреневых гор.
      «Тс-с... – Фира прикладывает соленую мокрую ладонь к моим губам. – Это асиим... Идут на вечернюю молитву. Сейчас будут просить Господа, чтобы Он сохранил их священные писания для нас с тобой».
      – Зачем, Фира? Зачем нам нужны их писания? «Этот ответ ты должен найти сам. Я могу лишь помочь тебе».
      – Как?
      «Познакомить с ними».
      – Сейчас?
      «После молитвы. Мы приглашены к ним на ужин».
      – Это, наверное, очень вкусный ужин?
      «Конечно!»
      Выходим на берег.
      «Не нужно одеваться. Пусть соль впитается в тело. Это полезно».
      – Полезно для чего?
      «Для всего. Для ясности мыслей, например».
      Поверхность моря бледнеет. Я оборачиваюсь и вижу, как красное солнце садится на противоположном берегу, оставляя узкую искрящуюся дорогу.
      Нескончаемый простор великим покоем охватывает меня. Почти не чувствую тела. Оно легкое, как дуновение ветерка, овевающего нас с Фирой.
      Поворачиваем в сторону научного центра асиим. Бредем по теплому влажному песку.
      – Они увидят нас голыми. Это неприлично.
      «Они не увидят нас, Гера. Их нет сейчас. Их нет уже две тысячи лет. Только буквы. Тысячи ивритских букв, которые они написали на пергаменте из телячьей кожи. Тысячи букв, которые они сложили в слова Торы».
      – Но мы видели их сейчас. Они спускались по откосу сиреневой горы. Они пригласили нас на ужин. Вкусный ужин.
      «К ужину мы оденемся. Но сначала – бассейн. Смотри, он уже светится вдали. Чистейшая питьевая вода из глубокого колодца, который асйим вырыли в пустыне».
      ...Соленое тело словно растворяется в теплой хрустальной воде. Сладкой и нежной. Я снова невыносимо хочу Фиру. И она, словно чувствуя это, льнет ко мне, сливаясь с живительной прохладой воды.
      «Мы опоздаем на вкусный ужин», – насмешливо шепчут ее губы и утопают в подводном прозрачном пространстве. Я жадно нахожу их. Прижимаюсь к твердым, набухшим соскам. Жажду ее раскаленного сильного влагалища, но Фира вдруг выскальзывает из моих объятий.
      Исчезает.
      Растворяется в голубоватой дымке над бассейном.
      – Фира! Эсти! Эстер! Эсфирь! Фира!..
      Ужас, страшный, неведомый раньше, охватывает меня, сжимает сердце.
      – Нет, Фира, ты не исчезнешь! Ты не оставишь меня одного на этой земле! Фира!..
      Открываю глаза. Снег за окном образовал белую беспросветную стену. Часы бьют полночь.
      Отчаяние, пришедшее из сна, не покидает меня. Словно я потерял Фиру здесь, сейчас, наяву, навсегда. Нет! Этого не может быть! Ты жива. Мы снова вместе. Вот они передо мной – твои тысячи букв, понятных мне букв, которые ты сложила там, в Иерусалиме, в слова и послала их мне за четыре тысячи километров.
      Зачем? Зачем ты сделала это, Фира? Стремительно вчитываюсь в детский почерк, пытаюсь найти ответ. Один положительный, правильный, реальный ответ: «Я буду с тобой всегда. Мы никогда больше не расстанемся». Но не нахожу этих важных мне слов. На этом вопросе мистические совпадения прекращаются...
      Горячая мысль ударяет в висок: «Я должен увидеть ее! Увидеть – или сойду с ума. Я должен увидеть ее живую, настоящую и убедиться, что все это бред. Фантазия. Фантазия неудовлетворенной мужской плоти.. Желание недостижимого...»
      Чувство отчаяния и раздражения не покидает меня. Опять хочется переброситься парой слов с кем-то реальным. Простым. Обычным. Но я давно отпустил шофера. Запираю офис. Выхожу в ночь.
      Продираюсь к машине сквозь снежную лавину. Ледяные колючие хлопья приводят меня в бешенство. Мотор замерз и не заводится.
      В конце концов, я могу лечь у себя в кабинете, а утром принять душ. Есть еще как минимум семь часов крепкого сна…
      Я должен выспаться. Выспаться и прекратить чтение этой галиматьи.
      Забыть. Сжечь. Испепелить.
      Можно взять такси. И поехать домой. Нора, наверное, уже спит. А если нет? Вид у меня наверняка неадекватный. Вот уж точно, с кем поведешься...
      Может, махнуть к Светке? Рассказать ей о посылке? Дать почитать?
      Вновь открываю свой кабинет. Раздеваюсь. Иду в душ. Горячие струи приятно согревают голову.
      Стелю себе на диване. Ставлю будильник на восемь утра.
      Очень хорошая идея – показать Светке. Рассказать ей, что Фира была здесь месяц назад, что я помешался на ней, что я погибаю. Светка умная, обязательно что-нибудь придумает. Спасет меня.
      Непреодолимое желание заставляет встать, зажечь свет, подойти к столу и снова взять в руки Фирины тексты.
      «Гера, ты должен пережить это сам. Тебе будет непросто. Иногда отчаяние может охватить тебя... Но ты справишься. Справишься сам. Сам все поймешь и проживешь. Пожалуйста, не давай никому читать мои письма. Они принадлежат только нам. Нам с тобой. Они только наши. Посторонний взгляд разрушит, уничтожит их...
      Ты ведь никогда ни с кем не советовался в отношении женщин, с которыми был. Ты всегда все скрывал и умел сделать так, чтобы и женщины скрывали. Тайны открываются только самими их носителями, когда последние облекают их в живые слова. Не делай этого, Гера. Очень тебя прошу. Никто не знает имен десятков твоих любовниц. Ты никогда не был мужчиной, который хвастается своими подвигами. Даже в тесной мужской компании. Ты наслаждался женщинами и хоронил эти наваждения в себе. Все окружающие могут только догадываться и строить предположения. Но догадки и предложения – это ничто, это всего лишь слова».
      Откладываю рукопись. Ложусь. Укрываюсь мягким пледом.
      «Завтра утром узнаю, когда есть ближайший рейс в Иерусалим» – это была моя последняя мысль в ту сумбурную ночь.
      Утром мысль о Иерусалиме не покидает меня. Привожу в порядок кабинет, себя. Выхожу перекусить в соседнее кафе. Горячий кофе, заваренный так, как я люблю, приятно бодрит. Смотрю на сонную толстую официантку – дочку моего одноклассника, на яркие картины пляжей Коста-Рики на стенах, на белые скатерти в красную клетку и вдруг осознаю, что не смогу поехать ни завтра, ни послезавтра. Мне нужно как минимум две недели. Надо упорядочить дела, назначить ответственных. Две недели, если буду работать, как вол, и не читать по ночам Фирины послания.
      Не читать... Я не могу их не читать. Я уже сейчас сгораю от желания снова открыть ее послание и забросить подальше свои дела.
      Нет. Нужно взять себя в руки и что-то решить. Твердо решить. Разработать план. Прежде всего узнать о рейсе на Иерусалим. То есть на Тель-Авив.
      – Из Москвы есть рейсы каждый день. До Москвы – три раза в неделю, – сообщает мне голос справочной аэропорта.
      Как все просто! Завтра рейс в Москву, послезавтра – в Тель-Авив. Сорок восемь часов – и я смогу обнять Фиру. Живую. Настоящую. Мою любимую невероятную фантазерку.
      Раскуриваю трубку. Составляю план. Если напрячься, можно управиться с делами за десять дней. Расписываю по датам. Снова звоню в аэропорт. На этот раз у меня есть точная дата рейса в Тель-Авив.
      – На какой срок? – неожиданно сбивает меня с толку все тот же нежный голос.
      – Какая разница?
      – Как это? – недоумевает девушка. – Виза у вас на какой срок?
      – Я еще не заказал.
      – – Советую сначала оформить визу, а потом билеты. Еще нужна медицинская страховка.
      – Спасибо.
      Кладу трубку. Обескуражено смотрю в окно. Серый день уже вполне оформился, чтобы сообщить людям: солнца сегодня не будет.
      На какой срок я еду в Иерусалим? За несколько дней чтения послания я абсолютно привык, что Израиль – это мое, мне и в голову не пришло, что это чужое государство, а для того, чтобы попасть в него, нужна виза. Фира, невероятная, сумасшедшая, непредсказуемая, на какой срок я еду к тебе в Иерусалим? Это наверняка должно быть где-то написано!
      Снова достаю тексты из картонной коробки. Боюсь увлечься, выйти из рабочего состояния.
      Кто-то стучит в дверь кабинета.
      – Войдите. – Прячу коробку.
      Свежая, сияющая Леночка появляется на пороге, но мне кажется, что со вчерашнего вечера, когда мы с ней расстались, прошла целая вечность.
      – Доброе утро, Георгий Михайлович. – Привет!
      Встаю ей навстречу. Беру за плечи. Смотрит на меня подозрительно, пристально.
      – У вас нездоровый блеск в глазах.
      – Откуда ты знаешь?! Здоровый – нездоровый? – она слишком близка к правде.
      Неожиданный ход, которым я не пользовался никогда в жизни, приходит мне голову. Вот кто подскажет, насколько дней я еду в Иерусалим.
      – Назови быстро любое число.
      – Четное или нечетное?
      – Неважно. Любое число.
      – Тысяча девятьсот восемьдесят один!
      – Обалдела! Что за огромная цифра?
      – Это год моего рождения.
      – Понятно. Спасибо. А полная дата?
      – Двадцать второе февраля тысяча девятьсот восемьдесят первого года.
      – Сегодня, что ли?
      – Угу...
      – Поздравляю! То-то ты сверкаешь с утра. Нет. Не поздравляю. Поздравления будут позже. Хорошо, что сказала. Могла бы вчера сообщить.
      – Вчера вы не спрашивали число.
      – Да... не спрашивал. Через десять дней я уезжаю в командировку.
      – В Иерусалим?
      – У тебя день рождения, но это не дает тебе права задавать провокационные вопросы.
      – Извини, Гера.
      – Извиняю. Вот, я план тут набросал. Составь сетку встреч и все, что нужно. Отпечатай, к обеду покажешь, точнее, скажешь, реально ли уложиться в десять дней.
      – Хорошо.
      Тысяча девятьсот восемьдесят один – эта цифра прочно входит в сознание.
      Чего? Месяцев? Дней?
      Тысяча девятьсот восемьдесят один месяц – это около ста шестидесяти пяти лет. Нереально. Тысяча девятьсот восемьдесят один день – пять с половиной лет.
      Опять достаю послание из коробки, закрываю глаза. Открываю страницу наугад. Читаю.
      «Пур на иврите – жребий. Раз в год в День Искупления в еврейском Храме собирался весь народ. Главны коэн – первосвященник – бросал жребий, чтобы выбрать, какой из двух козлов, приготовленных в жертву, станет козлом отпущения грехов еврейского народа. Козла отпущения отводили в пустыню и сбрасывали с горы.
      Пур бросали трижды. Каждая буква в ивритском алфавите имеет строгое числовое значение. Каждое слово имеет кроме смыслового веса свой математический вес. Точное число, которое получается при сложении числового значения букв, составляющих слово. Числа не менее важны, чем буквы».
      Заказываю для Леночки букет роз. Она сообщает мне о прибытии партии комплектующих для гинекологических зеркал.
      Звонит дочь. Просит две тысячи долларов на поездку в Индию. Медовый месяц! Та-ак! Забыл о свадьбе дочери! Оригинально.
      Свадьба через три недели. Вот когда я могу отправиться в Иерусалим! После свадьбы Риты. Что ж, на свадьбе следует быть обязательно. Хоть и жених сомнительный. Сейчас не до жениха...
      За три недели я вполне управлюсь с делами. Новых проектов начинать не буду. Даже самых перспективных и прибыльных.
      Три недели... Придется пока довольствоваться Фириным посланием.
      Срок в три недели почему-то успокаивает меня. Наверное, потому, что есть точная дата, от которой нельзя отступать.
      Поручаю Лене заказать оформление визы и билеты до Москвы и в Тель-Авив.
      Встречи и переговоры мелькают друг за другом.
      Смеркается. Мой офис вновь затихает. Я опять остаюсь наедине с собой... и с Фирой.
      Сегодня надо поехать домой. Звонила Нора, сказала, что будет ждать. Какие-то проблемы с банкетным залом для свадьбы.
      В августе я стану дедом. Рита беременна.
      В общем, все в порядке. Жизнь идет своим чередом.
      Надо ехать домой...
      Достаю послание.
      «Это было в шестом веке до нашей эры, в период Вавилонского пленения евреев. Персидский царь очень любил свою жену Вашти. Когда Вашти было двенадцать лет, отец персидского царя Кореш ворвался во дворец отца Вашти – царя Вавилонского. Это произошло ночью. Воины Кореша убили во дворце «всех, кто мочился о стену», – всех мужчин.
      Маленькая Baшти, разбуженная страшным шумом, перепуганная, прибежала в спальню отца и бросилась в его объятия. Еще не рассвело. В темноте девочка не знала, что бросилась в объятия персидского царя Кореша, только что убившего ее отца. Кореш пожалел Вашти. Он зажег свечу и увидел, как красива Вашти. Он решил: когда девушке исполнится восемнадцать, она выйдет замуж за его сына.
      Кореш был великим царем. Он верил в силу еврейского Храма и приказал восстановить его из руин. Кореш победил во всех сражениях, в которых участвовал. После его смерти сын занял престол огромного государства и приказал прекратить работы по восстановлению еврейского Храма, а храмовую утварь перевезти в свой дворец. Храмовая утварь была сделана из чистого золота и серебра, инкрустированных драгоценными камнями, и сама по себе являлась огромным богатством.
      Сын Кореша получил в наследство от отца не только красавицу жену, но и необъятные владения. Государство, состоявшее из 123 стран. Практически – весь мир.
      Через три года правления персидский царь устроил огромный пир в честь себя и своей жены. Торжество длилось беспрерывно полгода, на него были приглашены министры и знать из 123 стран. На пиру ели и пили из храмовой утвари. Во время одной из трапез персидский царь невероятно напился и хвастался, что его жена Вашти – самая красивая женщина в мире. Министры не согласились с ним, заявив, что ее украшают царские одежды и бриллианты, но если она появится абсолютно обнаженной, то вряд ли окажется самой красивой в мире.
      Персидский царь отправил к Вашти евнухов и приказал им передать его распоряжение – появиться перед министрами обнаженной. Только корона должна была украшать самую красивую женщину мира.
      Вашти передала царю через евнухов, что она прежде всего царица и что больше половины владений ее мужа – это владения ее отца, вавилонского царя, что она родилась царицей, а не стала ею благодаря свадьбе, что министры, которые желают видеть царицу нагой, ее подданные и она никогда не опустится до такой низости – предстать обнаженной перед своими слугами.
      Возмущенный персидский царь вновь отправил к Вашти евнухов с тем же требованием. Тогда Вашти попыталась объяснить царю через евнухов: нет ничего хорошего для них обоих в ее появлении обнаженной, потому что министры могут действительно убедиться в ее неотразимой красоте и тогда решат убить царя, чтобы овладеть ею, а если они увидят, что она не столь красива, как хвастался царь, то будут насмехаться над ним. Выслушав все, царь заявил: если царица немедленно не появится голой, то будет наказана».
      – По-моему, он был конченым идиотом, этот персидский царь.
      «Персидский царь был нормальным мужиком, просто очень пьяным, настолько пьяным, что даже не мог стать и пойти поговорить с женой. А вино сильнее даже царя...
      Сначала я думала, что Вашти – первая женщина феминистка, которая открыто выступила против мужа, но оказалось, что Вашти не вышла тогда обнаженной потому, что не могла сделать этого физически. Именно в этот день Всевышний послал на ее восхитительную задницу огромный чирей».
      – Зачем Он сделал это?
      «Вашти уговорила мужа отменить восстановление еврейского Храма. Она заставляла еврейских девушек – своих служанок работать в субботу и ходить в этот святой день голыми, чтобы они не могли надеть, как полагалось, белые одежды».
      – Что же в результате стало с этой горе-феминисткой?
      «Один из приближенных царя ненавидел Вашти. Он умел гадать по звездам и вычислил, что будет когда-то казнен при содействии жены царя. Он был убежден, что это Вашти. Кроме того, он хотел, чтобы царицей стала его дочь.
      Когда от Вашти был получен окончательный отказ, этот приближенный выступил с горячей речью, представив царицу настоящей преступницей, подстрекательницей к бунту против царя. После его речи министры постановили казнить Вашти.
      Персидский царь к тому времени протрезвел и пытался урезонить своих министров, предлагая заменить смертную казнь любым другим наказанием. Он очень любил Вашти и был убежден, что она не заслуживает смертной казни. Но дело уже было предано огласке, и министры требовали казнить ее, будучи уверены: если поступить иначе, то все остальные жены в 123 государствах выйдут из-под контроля мужей.
      Вашти казнили. Персидский царь убивался четыре года. Министры искали выход и решили, что только новая жена может исцелить царя. Они устроили заседание и пришли к выводу, что новая царица не должна быть царского рода, чтобы не кичилась, как Вашти, а была покорной. Кроме того, она должна быть самой красивой в мире, чтобы никогда больше не спорить по этому поводу.
      Вот тогда-то, Гера, примерно две с половиной тысячи лет назад, и был проведен первый в истории человечества конкурс красоты. Кстати, и первый в мировом масштабе, ведь предстояло выбрать «мисс Вселенную» из девственниц 123 стран. В результате во дворец персидского царя привезли 123 девушки, каждая из которых стала победительницей в своей стране.
      Целый год красавицы жили во дворце. За ними наблюдал придворный врач, потому что есть болезни, которые не видны сразу, а могут проявиться постепенно. Необходимо было устранить малейшую опасность заражения царя. Кроме того, девушкам выдавали специальные масла, притирания и духи по уходу за кожей.