Разговор на пальцах

Однажды после полудня неподалеку от входа на перрон станции Дзиюгаока двое мальчиков и одна девоч­ка – все немного постарше Тотто-тян – разговаривали между собой, усиленно жестикулируя, словно играли в «камень, бумагу и ножницы». Но, вглядевшись повнимательней, Тотто-тян заметила, что они делали пальцами гораздо больше знаков, чем при этой незамысловатой детской игре. Это уже было интересно! Она подошла поближе и стала наблюдать. Дети явно разговаривали между собой, но голосов не было слышно. Сначала кто-нибудь один выделывал пальцами разные замысловатые фигуры, после чего другой, внимательно следивший за его руками, начинал еще более оживленно двигать пальцами, и, наконец, третий собеседник добавлял несколько жестов, сообщая, видно, что-то очень смешное, и все от души смеялись, не издавая при этом почти никаких звуков. Наконец Тотто-тян поняла, что они разговаривают на пальцах.

Тотто-тян позавидовала им: «Вот если б я могла раз­говаривать руками!» Ей даже захотелось присоединиться к беседующим, но она не знала, как это можно сделать. К тому же они были из другой школы, и было бы просто невежливо вмешиваться в чужой разговор. Поэтому Тот­то-тян лишь наблюдала за их беседой до тех пор, пока они не поднялись на платформу направления Токио – Иоко­гама. «Когда-нибудь и я научусь разговаривать руками», – подумала она.

Тотто-тян не знала, что на свете существуют люди, которые плохо слышат или совсем не слышат. Не знала она и того, что дети, которых она встретила, были уче­никами префектуральной школы для глухонемых в городке Оимати – конечном пункте железнодорожной ветки, по которой она каждый день ездила в школу «Томоэ».

Тем не менее в тот день Тотто-тян от души востор­галась удивительными лицами детей, особенно прекрасны­ми в те моменты, когда они, сверкая глазами, следили за быстрыми движениями пальцев собеседника. Ей так хотелось подружиться с ними!

Сорок семь ронинов[21]

Методы воспитания, используемые Кобаяси-сэнсэем в школе «Томоэ», в основном были разработаны им лично. Но сказалось и зарубежное влияние. Об этом можно было судить хотя бы по урокам ритмики, а также по тому, как в школе проходил час обеда или совершались прогулки на природу. Даже песенка «Хорошо прожевы­вай…» исполнялась, как мы уже знаем, на мотив англий­ской песни «Греби, греби, греби…». Конечно, существовали и другие сходные моменты.

Но был в школе учитель Маруяма, правая рука ди­ректора (в обычной школе его именовали бы завучем), который во многом был полной противоположностью Кобаяси. В соответствии с фамилией, иероглифы которой означали «круглая гора», у Маруямы была идеально круг­лая голова, без единого волоска на макушке. Правда, хорошо приглядевшись, можно было обнаружить венчик седых волос на затылке. Добавьте к этому совершенно круглые очки и красные щеки, и вы сразу поймете, что он не похож на директора Кобаяси. Но еще больше учитель Маруяма отличался от него своими наклонностями. Так, он любил читать ученикам старинные китайские стихи – тор­жественные и труднопонятные. Вроде этих:

Дети понимали стихи по-своему:

При этом они страшно недоумевали: отчего неустра­шимый монах-богатырь – славный Бэнкэй – рыдает, переправляясь на коне через реку? И каждый раз, встре­чая учителя Маруяму, дети вспоминали о «бедном» Бэнкэе.

Было это утром четырнадцатого декабря. Когда все дети собрались в школе, учитель Маруяма объявил им:

– Сегодня памятный день – более двух с половиной веков назад сорок семь верных ронинов отомстили за ги­бель своего хозяина. Мы отправимся пешком в храм Сэнгакудзи и почтим их могилы. Ваши родители в курсе дела.

Директор Кобаяси, конечно, знал о предстоящей про­гулке. Может быть, он и не был в особом восторге от затеи учителя Маруямы, но и не возражал. По крайней мере, ничего плохого в прогулке он не видел, поэтому не уди­вительно, что и родители легко согласились отпустить детей. Мама Тотто-тян даже усмотрела в ней нечто ин­тересное, ведь любопытно, когда поход к усыпальнице воинов далекой феодальной эпохи совершают дети такой передовой школы, как «Томоэ».

Перед отправлением учитель Маруяма в общих чертах обрисовал историю сорока семи ронинов.

Почти два года в глубокой тайне верные вассалы князя Асано готовились отомстить за его поруганную честь. 14 декабря 1702 года они пробрались во дворец обидчи­ка – коварного вельможи Киры и отрубили ему голову. А год спустя тогдашний военный правитель – сегун же­стоко и несправедливо покарал их, повелев сделать хара­кири, то есть вспороть себе мечом живот.

При этом учитель Маруяма не раз возвращался к рас­сказу о мужестве торговца Рихэя Аманоя, снабдившего верных воинов оружием и всем необходимым. Сколько ни пытали его чиновники сегуна, в ответ на все вопросы он говорил только одно: «Я, Рихэй Аманоя, не кто-нибудь, а мужчина!»

Ребята мало что поняли из рассказа учителя, но были страшно довольны – ведь предстоит дальняя прогулка, а уроков не будет. Захватив завтраки и попрощавшись с директором и учителями, пятьдесят учеников тронулись в путь под предводительством «Круглой Горы». То и дело из рядов раздавались громкие возгласы: «Я, Рихэй Аманоя, не кто-нибудь, а мужчина!» А поскольку эти гордые слова произносились не только мальчиками, но и девочками, то не удивительно, что встречавшиеся на пути прохожие оборачивались и от души смеялись. Храм Сэнгакудзи находился примерно в двенадцати километрах от школы. Тем не менее прогулка под голубым декабрьским небом вовсе не показалась утомительной детям, тянувшимся длинной вереницей по токийским улицам с возгласами: «Я, Рихэй Аманоя, не кто-нибудь, а мужчина!» Тем более что автомобилей тогда на улицах было мало и они не мешали прогулке.

В Сэнгакудзи учитель Маруяма вручил каждому кури­тельные палочки, чашки с водой и немного цветов. Храм оказался поменьше, чем Кухомбуцу, но зато возле него было больше могил, тянувшихся ровными рядами.

При мысли о том, что здесь похоронены сорок семь славных воинов, Тотто-тян прониклась торжественным на­строением. Последовав примеру учителя Маруямы, она положила цветы к надгробию, зажгла палочку и молча поклонилась.

Все как-то разом затихли. Тонкие струйки ароматно­го дымка поднимались в голубое небо над могилами ронинов.

С тех пор когда Тотто-тян вдыхала запах курительных палочек, она каждый раз вспоминала учителя Маруяму. И не только его, но и «рыдающего» Бэнкэя, и торговца Рихэя Аманоя, и затихших ребятишек.

Дети так и не разобрались до конца в истории о со­рока семи ронинах, в сказании о богатыре Бэнкэе, но зато они стали еще больше любить и уважать – правда, несколько иначе, чем директора Кобаяси, – учителя Мару­яму, который так красноречиво и увлеченно поведал об этих героях. Тотто-тян нравились его небольшие глазки, смотрящие сквозь очки с толстенными линзами, ласковый и необычайно высокий для его плотной фигуры голос. А на пороге стоял уже Новый год.

Корейский мальчик

По дороге на станцию и обратно, домой, Тот­то-тян проходила мимо длинной одноэтажной лачуги, в которой жили корейцы. Разумеется, она не знала, что это корейцы. Из всех жильцов ее интересовала полнотелая женщина с гладко причесанными на прямой пробор во­лосами, завязанными на затылке узлом. Зимой и летом она ходила в одних и тех же остроносых туфлях-лодочках, длинной юбке с завышенной талией, украшенной огромным бантом блузке. Она то и дело разыскивала своего сына. «Масао-тян!» – вопила она истошным голосом. Причем делала странное ударение на слоге «са», да еще тянула «тян» так пронзительно, что Тотто-тян охватывала неволь­ная тоска.

Барак стоял на невысоком пригорке у самой железной дороги, по которой Тотто-тян ездила в школу.

Тотто-тян видела ее сына. Он был чуть постарше ее, примерно на год, но где он учился, Тотто-тян не знала. Вихры у него вечно торчали в разные стороны, а по пятам за ним следовала собачонка.

Как-то, возвращаясь домой, Тотто-тян шла привычной тропинкой вдоль насыпи и вдруг заметила наверху маль­чишку. Масао-тян стоял подбоченясь, широко расставив ноги, и презрительно глядел на нее сверху вниз.

– Эй ты, Корея! – неожиданно заорал он.

В голосе прозвучала такая ненависть, что девочка пе­репугалась. Было видно, что ему очень хотелось обидеть ее.

Странно, ведь Тотто-тян ничего плохого ему не сделала и даже не поговорила с ним ни разу. Дома Тотто-тян рассказала:

– Масао-тян назвал меня «кореей»!

От неожиданности мама невольно зажала рот ладонью. На ее глаза навернулись слезы. Тотто-тян даже испуга­лась. Вытирая глаза, мама прошептала:

– Бедняжка!.. Люди так часто дразнят его «корейцем», что он воспринимает это как ругательство. Масао-тян слишком мал, чтобы понимать правду. Ведь когда люди хотят обидеть кого-то, они говорят «дурак». Вот он и ре­шил назвать тебя «кореей», потому что уверен, что это скверное слово. Отчего люди так жестоки?!

Успокоившись, мама не спеша принялась объяснять:

– Ты, моя девочка, японка, а Масао-тян приехал из Кореи. Но ведь Масао-тян такой же ребенок, как и ты. Поэтому никогда не относись к человеку плохо только потому, что он кореец или кто-то еще. Будь добра с Масао-тяном. Как скверно, что у нас могут возненавидеть человека только за то, что он кореец!

Конечно, Тотто-тян поняла далеко не все, но ей стало ясно: Масао-тян ни в чем не виноват и издеваются над ним безо всякой причины. Так вот почему его мама все время волнуется за него! Поэтому, когда утром Тотто-тян опять проходила мимо насыпи и, как всегда, услышала пронзи­тельный крик «Масао-тян!», она подумала: «Куда же он запропастился?» И еще: «Я не кореянка, но если Масао-тян снова назовет меня „кореей“, я отвечу, что не вижу в этом плохого, и предложу подружиться».

А голос матери Масао-тян, в котором раздражение сливалось с тревогой, еще долго звенел в воздухе какой-то особой нотой, и только грохот проходящего состава пре­рывал его.

«Масао-тя-ян!» Если б вы хоть раз услышали этот печальный, плачущий крик, он остался бы в памяти на всю жизнь…

Косички

Тотто-тян мечтала о двух вещах.

Во-первых, ей хотелось носить «блумеры», а во-вторых, отрастить косы. Последнее желание появилось после того, как она встретила в поезде старшеклассницу с длинными косами.

Поэтому, хотя все девчонки в ее классе ходили коротко стриженные, с челками, Тотто-тян принялась отращивать волосы, зачесывая их набок и завязывая бантом. Так придумала мама, одобрявшая идею Тотто-тян.

И вот наступил день, когда мама заплела ей волосы в две короткие косички, скрепила резинкой и завязала – лен­точками. Тотто-тян торжествовала, чувствуя себя взрос­лой. Но отражение в зеркале, когда она взглянула на себя, чтобы убедиться, как здорово получилось, несколько ра­зочаровало ее – косицы были тоненькими и коротенькими, ну, ровно поросячьи хвостики! Тем не менее она все-таки побежала к Рокки и удовлетворенно потрясла ими перед ее мордой. Собака лишь моргнула пару раз. Тотто-тян посоветовала ей:

– Надо бы и тебе заплести косы!

В поезде Тотто-тян старалась поменьше вертеть голо­вой, чтобы косички не расплелись. Она так надеялась, что кто-нибудь похвалит: «Какие великолепные косы!» К со­жалению, никто их не оценил. Зато уж когда она добралась до школы, все девчонки – Миё-тян, Сакко-тян, Аоки Кэйко-тян – в один голос воскликнули:

– Вот здорово!

Тотто-тян была страшно довольна и даже позволила им потрогать косички. А вот мальчишки особого восторга не выражали. Правда, когда прозвенел звонок с большой перемены, кто-то – кажется, Оэ – заметил-таки:

– Ого, да у нашей Тотто-тян новая прическа!

Тотто-тян возрадовалась: ну, наконец-то!

– Да, это косы! – самодовольно похвасталась она.

Оэ подошел поближе и внезапно схватился за косички обеими руками.

– Что-то приустал я сегодня, дай-ка повишу маленько. Вроде удобнее, чем поручни в трамвае!

На этом неприятности не закончились. В классе Оэ был самым рослым и толстым, почти вдвое больше маленькой, худенькой Тотто-тян. Поэтому, когда он потянул ее за косы, Тотто-тян потеряла равновесие и шлепнулась на пол. Неприятно, конечно, когда тебя сравнивают с трамвайными поручнями, да еще если к тому же ты грохнулась на пол, но по-настоящему стало обидно Тотто-тян тогда, когда Оэ потащил ее с пола за косички, приговаривая: «Раз-два, взяли!», словно канат тянул на спортивном празд­нике.

Для Тотто-тян косы означали, что она стала совсем взрослой, и, естественно, она ожидала, что теперь все будут ее уважать… С плачем ринулась она к кабинету директора. Захлебываясь от слез, забарабанила в дверь. Директор впустил ее, присел перед ней на корточки, чтобы лицо его было на уровне Тотто-тян.

– Что такое? – спросил он.

Тотто-тян потрогала косички: на месте, не расплелись.

– Оэ тянул за них… Говорил: «Раз-два, взяли!»

Директор посмотрел на косички. Они весело прыгали по спине. Директор сел на стул и усадил Тотто-тян напротив. Улыбнулся во весь рот, показав редкие зубы.

– Не плачь! – сказал он. – У тебя замечательные косы.

– Вам нравятся? – слегка смутилась девочка, припод­няв заплаканное лицо.

– Очень!

Этого оказалось достаточно, чтобы Тотто-тян перестала лить слезы. Слезая со стула, она пообещала:

– Больше не буду плакать, даже если Оэ опять скажет «раз-два, взяли».

Директор одобрительно кивнул и улыбнулся. Улыбнулась и Тотто-тян. Улыбка очень подходила косичкам. Она поклонилась и побежала играть на спортивную площадку.

Тотто-тян уже почти забыла о том, что случилось, когда к ней подошел Оэ. Стоя перед ней и смущенно почесывая в затылке, он протянул:

– Ну… извини! Ну, что я тогда, за косы… Директор ругал меня. Говорит, с девчонками так нельзя. И еще сказал, что к вашему брату надо относиться внимательно, быть вежливым, заботиться…

Для Тотто-тян это было неожиданностью. До сих пор она не слыхала, что к девчонкам следует хорошо отно­ситься. Всегда больше любили мальчишек. Даже в семьях, где было много детей, сначала еду подавали сыновьям и только потом наступала очередь дочек. А за столом матери всегда обрывали: «Приличной девочке лучше по­молчать!»

И вот надо же!.. «Странно…» – удивилась Тотто-тян, но настроение у нее сразу же поднялось: кому ж не понравится, когда о тебе заботятся!

Оэ же был просто потрясен. С девчонками, оказы­вается, надо быть вежливым и заботиться о них! Это был первый и последний раз, когда директор сделал ему за­мечание. Так что тот день навсегда врезался в его память.

«Благодарю вас!»

Приближались зимние каникулы. На сей раз детей не собирали в школе, и все дни они проводили дома, с родителями.

«Я буду встречать Новый год на острове Кюсю, у дедушки!» – хвастался Мигита. Тай-тян, обожавший фи­зические и химические опыты, радостно сообщил, что старший брат возьмет его с собой в какую-то лабораторию. Каждый делился своими планами, потом все распро­щались.

Тотто-тян с папой и мамой отправилась кататься на лыжах. У отца в оркестре был друг – Хидэо Сайто, скри­пач и дирижер, владелец прекрасной дачи на плоскогорье Сига. Они ездили к нему каждый год, так что Тотто-тян научилась кататься на лыжах еще в детском саду. От станции добирались на санях, запряженных лошадьми. По сравнению с Токио, где снег выпадает редко и тут же тает, плоскогорье Сига было настоящим снежным царством. И никаких подъемников, как теперь, вот только мешали пни на склонах. Мама рассказывала, что для приезжих тут есть только две гостиницы: одна в японском стиле, дру­гая – в европейском. Причем иностранцев приезжает до­вольно много.

Нынешний год для Тотто-тян существенно отличался от минувшего. Теперь она училась в школе и даже за­помнила английское выражение «Thank you!»[22], которое слышала от папы.

Каждый раз, когда иностранцы проходили мимо сто­ящей на лыжах Тотто-тян, они говорили что-то такое приятное, ласковое, возможно: «Какая прелесть!» или что-нибудь в этом роде. Раньше она просто отмалчивалась, теперь же решила воспользоваться приобретенными зна­ниями и, слегка склонив головку, говорила каждому: «Thank you!»

Что тут начиналось! Иностранцы улыбались, оживленно переговариваясь между собой. Случалось, какая-нибудь дама наклонялась к Тотто-тян, прижимаясь щекой к ее щечке, или какой-нибудь дяденька крепко обнимал ее. Тотто-тян была просто поражена: достаточно сказать «Thank you» – и столько друзей!

Как-то раз один симпатичный юноша подошел к Тот­то-тян и жестами показал ей: «Не хочешь скатиться вме­сте?» Папа не возражал, и Тотто-тян ответила: «Thank you!» Тогда он посадил девочку к себе на лыжи, и так, на корточках, они и спустились вниз по самому отлогому, а потому и очень длинному склону. Мчались, так что ветер свистел в ушах. Тотто-тян сжала руками колени, стараясь не наклоняться вперед. Было немного жутковато, но очень-очень радостно. Когда они очутились внизу, все, кто был вокруг, дружно зааплодировали. Тотто-тян слегка накло­нила головку и поблагодарила: «Thank you!» Все еще громче захлопали.

Позже Тотто-тян узнала: это всемирно известный лыж­ник Шнайдер, который катается с серебряными палками. Но в тот день самое большое впечатление на нее произвело то, как галантно он поклонился, взял ее за руку и, по­чтительно глядя на Тотто-тян, будто на важную персону, поблагодарил: «Thank you!» Словно это был не ребенок, а взрослая девушка. Тотто-тян сердечком почувствовала его доброту.

А за Шнайдером серебрился бесконечный простор бе­лых снегов.

Читальный вагон

После зимних каникул дети вернулись в школу и обнаружили, что за время их отсутствия произошло замечательное событие. Напротив классов-вагонов – ря­дом с цветником, у актового зала – появился еще один вагон. Его привезли во время каникул и устроили там библиотеку. Видно, здорово пришлось потрудиться уважа­емому школьному дворнику Рё, мастеру на все руки. Сколько полок прикрепил он в вагоне! И на всех рядами расставили великое множество книг. Не забыли и столы со стульями, так что читать можно было прямо в ва­гоне.

– Это ваша библиотека, – сказал директор. – Каждый может брать любую книгу. Никаких возрастных ограни­чений – любая книга для любого класса. Приходите сюда, когда захочется. Книги можно брать домой. Зато когда прочтете, не забудьте вернуть. Если у вас дома есть интересные книжки, приносите в школу, я буду очень рад. Главное – побольше читайте!

– Давайте первый урок устроим в библиотеке! – на­перебой кричали ученики.

– Вы серьезно? – рассмеялся директор. Он был до­волен, что его идея библиотеки так понравилась. – Ну что ж, пусть будет по-вашему.

И тогда все пятьдесят учеников «Томоэ» забрались в один вагон. Каждый бросился выбирать нужную книгу, чтобы поскорее усесться за чтение. Правда, мест хватило далеко не всем, многие читали стоя. Зрелище было лю­бопытное: библиотека сильно походила на переполненный вагон электрички, где пассажиры, даже те, что стояли, читали книги. Но все были наверху блаженства.

Сама Тотто-тян читала еще плоховато, поэтому вы­брала книжку с картинками.

Пока книги перелистывали молча, в библиотеке была относительная тишина. Но так продолжалось недолго. Кто-то начал читать вслух, кто-то спрашивал у соседа непонятные иероглифы, кто-то предлагал поменяться.

Ва­гон зазвенел веселыми голосами. Одному мальчишке до­сталась книга под названием «Поем и рисуем». И он принялся громко распевать:

На слова про кружок на бумаге появлялось лицо, на «ахнуть не успеешь» надо было успеть нарисовать три полукруга. И, наконец, три раза по три волоска довершали картинку – перед вами представала «толстая тетя» со старинной прической замужней женщины «марумагэ», кото­рая хлопочет по хозяйству. И все это под песенку!

Тем не менее никто не роптал, что ему мешают. Более того, некоторые даже подпевали, а остальные продолжали заниматься своим делом.

Как вы, наверно, помните, в школе «Томоэ» каждый начинал со своего любимого предмета, тем самым детей учили сосредоточиваться и не отвлекаться по пустякам.

А в книге с картинками, которую выбрала Тотто-тян, оказались народные сказки, веселые и забавные, особенно та, что про некрасивую и глупую девицу, которой богатые родители все подбирали, но никак не могли подобрать жениха. Потом эта книжка была нарасхват.

Понятно, и директору было приятно наблюдать за деть­ми, увлеченно, не замечая шума и тесноты, читавшими в залитом ярким светом утреннего солнца вагоне.

Так они провели там весь день.

И потом дети частенько собирались в библиотеке, осо­бенно когда лил дождь и на улицу нельзя было даже высунуть носа.

Есть ли хвост у человека?

Однажды после окончания занятий, когда Тот­то-тян уже собиралась домой, к ней подбежал Оэ и по­лушепотом сообщил:

– Директор ругается!

– Да? – удивленно спросила Тотто-тян.

Она никогда не видела, как директор сердится, и по­тому страшно удивилась. Запыхавшийся Оэ был тоже поражен, его добрые глаза даже округлились от удивления, а ноздри раздувались от бега.

– Дома, на кухне!

– Пошли!

Тотто-тян схватила Оэ за руку, и они побежали к директорской квартирке, помещавшейся в пристройке к ак­товому залу; кухня была у заднего входа в школьный двор. Добавим, что за кухней находилась ванная – именно там отмывали Тотто-тян после того, как она провалилась в выгребную яму, – а на самой кухне готовили знаменитые добавки к рису – «дары моря» и «дары гор».

Они на цыпочках подкрались к кухне. Из-за плотно закрытых дверей доносился возмущенный голос распекав­шего кого-то директора:

– Зачем вы сказали Такахаси про хвост?!

В ответ послышался смущенный голосок их учи­тельницы:

– Да это я в шутку… Просто взгляд остановился на нем, он такой симпатичный…

– Неужели вы не отдаете себе отчета в том, насколько это серьезно? Когда же до вас дойдет, почему я столько сил вкладываю в этого мальчика?

Лишь теперь Тотто-тян вспомнила, что произошло се­годня утром в классе. На уроке учительница рассказала, что когда-то у людей были хвосты. Рассказ был интерес­ным и всем очень понравился. Взрослые назвали бы его, пожалуй, «введением в теорию Дарвина». Такие удиви­тельные вещи – все просто заслушались! А когда учитель­ница сказала, что у каждого человека есть остаток хво­ста – маленькая косточка, которую называют копчи­ком, – то в классе поднялся такой гам и шум: все при­нялись щупать эту самую косточку. Тут-то учительница и допустила роковой промах.

– Может, у кого-нибудь остался весь хвост? Никак у тебя, Такахаси? – пошутила она.

Такахаси вскочил с места, замахал ручками и сердито ответил:

– Еще чего, нет у меня никакого хвоста!

Наконец Тотто-тян догадалась, по какому поводу сер­дится директор. Скорбным голосом он продолжал выго­варивать:

– Попробуйте поставить себя на его место. Что должен был почувствовать мальчик, когда вы прошлись насчет его хвоста?

Ответа учительницы не было слышно. Тотто-тян никак не могла взять в толк, отчего директор так досадует из-за какого-то несчастного хвоста. «Вот если б меня спро­сили про хвост, я бы только довольна была», – подума­ла она.

Тотто-тян росла здоровым ребенком, поэтому вопрос о хвосте нисколько не обидел бы ее. Иное дело карлик Такахаси, знавший о своем недостатке. Директор старался, чтобы такие дети, как Такахаси или Ясуаки-тян, не за­мыкались в себе, не чувствовали себя обделенными жи­знью – словом, не считали себя хуже других. Потому-то и на спортивном празднике директор придумывал такие игры, которые приносили Такахаси успех. Да и в бассейне купались голышом, чтобы такие, как он, не стеснялись себя. И надо сказать, что, это удавалось.

Как ни оправдывалась учительница, утверждавшая, что пошутила, что спросила у Такахаси о хвосте пото­му, что он особенно нравился ей, директор не уни­мался:

– Как можно задавать такие вопросы, да еще маль­чику с физическим недостатком!

(Кстати, узнал директор об этой злополучной истории совершенно случайно – в тот роковой момент он открыл дверь в класс.)