В этот момент в комнату зашла Марина. Она поставила на стол большое блюдо с битками и варенной картошкой.

– Ой! Хлеб! – вспомнила она.

– Я нарежу! – твердо прозвучал мой голос и я последовал за ней на кухню.

Потом она нашла штопор и я открыл вино. Разлил по бокалам. Мы уселись за стол. Я взял бокал в руку и тут мною овладело смятение – ситуация требовала тост, а мне вдруг показалось, что произносить тост в этой квартире неуместно, так же неуместно, как шутить на похоронах. И мой взгляд опять пробежался по стенам в поиске доказательств траура, какой-нибудь черной ленточки, фотографии… Я вспомнил, как уже безуспешно искал здесь фотографию Кости. И снова возникло ощущение, что он жив и сейчас придет. Недаром Марина называет до сих пор себя женой Кости, а не его вдовой. Я держал бокал навесу и чувствовал, как дрожит моя рука. А Марина смотрела на меня как-то странно, и тоже держала в руке бокал с вином. Наконец она сказала:

– Ну, за приближение Нового Года!

И я с радостью поддержал этот тост, мы чокнулись и звон хрусталя оживил тишину квартиры, снял мое напряжение.

– Поставить музыку? – спросила Марина, подождав, пока я допью вино.

Я кивнул. Она принесла из спальни кассетник. Включила. Зазвучал легкий джаз.

– Годится? – она посмотрела на меня с услужливостью во взгляде.

– Да.

Я чувствовал, что она хочет говорить, но сам никак не мог начать разговор. Есть в полной тишине тоже было неприятно, в этом было что-то траурное, что-то от поминок. Я снова налил вина – это было самым легким заполнением паузы.

– За то, чтобы все плохое осталось в этом году, а все хорошее перешло в новый год! – произнес я тост и тут же подумал, что понимать его можно по-всякому.

Но Марина кивнула, улыбнулась. Отпила из бокала.

– Не дай бог, чтобы этот год когда-нибудь повторился… – выдохнула она, но на лице присутствовала улыбка.

– Я тоже жду, когда этот год закончится. – Признался я. – Это был самый худший год в моей жизни, – продолжил я и осекся. Посмотрел на Марину, испугавшись вдруг ее возможных расспросов.

Но Марина только улыбалась и думала о чем-то своем. Ее улыбка была тихой и уставшей и я решил, что именно эта улыбка очень подходит ее лицу.

– Я так привыкла в последнее время к тишине, – заговорила Марина. – А сначала, когда Кости не стало, я думала, что сойду из-за нее с ума. Целую неделю звонил телефон, спрашивали: что случилось, что я знаю… А потом как отрезало. И тишина… Я в этой тишине поумнела… Сначала плакала, а потом думаю – это же не я умерла! Я же жива!.. Убрала весь траур к чертям, все фото… Уходя – уходи… Мертвый должен быть добрым, что ли, к живым… Он не должен постоянно напоминать о себе… Вы извините, что я так о Косте… Вы его знали… Давайте на «ты»?

– Давай, – сказал я.

– Налей еще, – попросила Марина. И тут же заговорила дальше, даже не глядя на вновь наполненный бокал. – Понимаешь, мне кажется, что я давно уже одна… Костя… Он постоянно пропадал, мотался по своим делам то в Крым, то в Москву. Он ведь в следующем году собирался в университет на юридический поступать. Говорил, что все договорено и все экзамены – чистая формальность. Обещал, что как только начнет учиться – всю свою торговлю бросит и будет дома сидеть, мне с Мишей помогать… денег он на несколько лет вперед заработал…

– Какую торговлю он собирался бросать? – подумал я. И тут до меня дошло, что Марина ничего о своем муже не знала. Да и это было совершенно естественно. Она знала одного Костю, а меня жизнь столкнула с совсем другим. Правда, в результате погибли оба…

– …но его уже нет, а мне надо жить, надо растить Мишку… – говорила Марина.

Наконец, она заметила наполненный бокал. Взяла его в руку.

– Я тебя раньше не знала, да Костя мне и не рассказывал о своих друзьях. Здесь они не появлялись… Он сам этого не хотел… Может поэтому мне так легко тебе все это говорить… Извини, конечно… Ну… давай, может, выпьем за счастье в новом году!

Звон хрусталя не вписался в звуки негромкого джаза.

Мы выпили и я заметил, что бутылка уже почти пустая.

«Надо домой собираться», – подумал я.

Вдруг в спальне заплакал ребенок и Марина встала из-за стола.

– Я его сейчас покормлю и вернусь.

Я остался в комнате один. Тоже поднялся – решил размяться. Прошелся вокруг стола, подошел к телевизору и увидел на его полированной поверхности свой почерк: «Добрый вечер!». Буквы уже покрылись новой пылью, но все еще читались. Я навел их, освежил надпись.

Когдя Марина вернулась, я попробовал откланяться, но не получилось.

– А торт? – спросила она. – Я же полдня на кухне провела…

Я сразу сдался. Сел на свое место. К торту Марина принесла чай и ликер. Поставила маленькие стопочки.

Уходил я от нее около полуночи. На прощанье она чмокнула меня в щеку. Попросила звонить ей и тогда я сказал, что у меня нет ее телефона. Она нашла ручку и записала мне ее номер на маленьком календарике.

Уже дома я заметил, что календарик был на следующий год.