Солнце сияло

      Ира, напоминая мне своими движениями юркую ловкую змейку, быстро выскользнула следом за мной и, когда я остановился, все продолжала скользить, вмявшись в конце концов в мою грудь своей.
      - Что за хамство! - произнесла она, поднимая ко мне наверх лицо. Трахнуть двух сестричек - и исчезнуть. Не хамство? Если не хамство, то что?
      Она знала! Сестра ей все рассказала!
      - Нет, сразу двух - и смыться, как нас святой дух посетил! Негодованием в Ириных глазах, имей оно эквивалент в градусах Цельсия, можно было бы испепелить меня, как напалмом.
      - Ну так и если... так что? - сумел произнести я.
      - А то! - сказала она. - Куда делся? С какой стати?
      Много времени спустя, когда в тупике, куда естественным образом зайдет наш роман, уже вовсю будет буйствовать лопух, раздумывая над тем, что ее заставило так впиться в меня - при том, что у нее, без сомнения, не было недостатка в желающих ее благосклонности, - я неизбежно приходил к заключению, что все дело в двойной постели той ночью. Ее распаленной неутоленным желанием сестре оказалось угодно воспользоваться для тушения пожара мной, потому что я только что занимался этим же самым с Ирой, Иру, в свою очередь, обуяло чувство собственницы: она возжаждала переутвердить свои права на меня.
      Короче говоря, теперь я регулярно стоял на вахте у паровозной топки, меча в ее пышущий жаром зев новые и новые лопаты угля, разгоняя наш курьерский до той самой бешеной скорости: мотался с обжитого мной еще во времена армейской службы Курского вокзала, держа всю дорогу Ирину руку в своей, на дачу ее родителей, и не менее регулярно, по долгу ее бойфренда (еще одно слово, которое я тогда узнал), мотался с нею по всяким модным питейным местам, которых, слава богу, было еще не столько, сколько сейчас, но которые пылесосом выметали деньги из кармана не слабее нынешних. Киосочных моих доходов на эту бурную личную жизнь не хватало, я уже задолжал Стасу около сотни зеленых, - еще бы не кстати были пятьсот баксов, что я срубил посредничеством!
      Стас, получив от меня долг, так и расцвел.
      - Ты молоток, Сань, ты молоток! - повторял и повторял он, слушая мои победные реляции о том, как я срубил капусту. - Ты молоток!
      По тому, с каким удовольствием он повторял это, с какой радостью пересчитывал деньги, я отчетливо чувствовал: он опасался, что не видеть ему ссуженных мне баксов как своих ушей.
      Но мне предстояло и огорчить его.
      - Стас, я сваливаю, - сказал я.
      Он, в упоении своей радостью, не понял меня.
      - Сваливай, конечно. Я и сам с усам. Оторвись, чтоб небо пылало. Ночь твоя.
      Мы вели этот разговор в броневом холоде киоска, время от времени прерывая его, чтобы ответить на чей-то вопрос, заданный в амбразуру замороженного оконца, подать туда бутылку водки, пачку сигарет, упаковку "марса-баунти", принять деньги и дать сдачу. Вернее, все это делал Стас, а я лишь находил в коробках нужный товар и передавал ему, - сегодня ночную смену отбывал он. Стоять ее должен был я, но Стас согласился поменяться со мной. Вволю только наворчавшись, что последнее время у меня семь пятниц на неделе. Это было так, я теперь часто менялся сменами. Чему, естественно, была одна причина - наш с Ирой курьерский. Стас эту причину чуял нюхом, но как мне было сказать ему об Ире? - никак! - и своим чрезмерным ворчанием он высказывал мне осуждение, что я на все его заходы молчу, как партизан. Хотя, надо отметить, ночные по-прежнему были для меня удобней всего. Иру, кстати, все не прощавшую мне тех трех дней, которые я пробыл в анабиозе после пинка, полученного от Терентьева - в том числе, полной отключке и от нее, - больше всего интересовало, что я тогда делал ночами. "Хорошо, днем ты спал, а чем занимался ночами?!" - неутомимо спрашивала она. Как будто бы тем, чем мы с нею занимались на даче ее родителей, мы занимались исключительно ночью. Но так же, как Стасу о ней, так ей я не мог сказать о киоске. Признайся я ей в своих ночных занятиях, падение мое в ее глазах было бы поистине сокрушительным.
      - Стас, ты меня не понял. - Не скажу, что я чувствовал себя предателем, бросающим друга на поле боя и спасающимся бегством, но что-то вроде того, однако же, было. Лишь тот, кто служил, знает, что такое казарменная дружба, как вас приваривает друг к другу. - Стас, я вообще сваливаю. Отсюда. С этой работы.
      Теперь уже не понять было невозможно.
      Стас, в безразмерном киосочном ватнике и таких же безразмерных валенках, медленно отпятился к дальнему концу киоска и оттуда оглядел меня с тем демонстративным выражением недоумения на своем лопатообразном сангвинистическом лице, что появлялось у него, когда он хотел выказать крайнюю степень удивления.
      - Это вы, граф, всерьез?
      - Чего не всерьез, пацан? - сказал я.
      - Дурак совсем, что ли? Капусту срубил - полагаешь, и дальше так же пойдет?
      Тут он был прав: никакой гарантии, что мне и дальше удастся так лихо класть в карман разом по полтысячи баксов, не было. Но я и не рассчитывал на это. Просто меня уже не хватало на такую жизнь, что я вел последние месяцы. Следовало выбирать. Неожиданная капуста в кармане сыграла лишь роль катализатора.
      Так я Стасу и ответил. Выражение его лица сделалось еще более недоуменным.
      - Ты, Сань, у амбразуры стоишь здесь, ни хрена не понял? Сейчас купец главным лицом становится! Мы с тобой в самое то место попали! Ты вот со мной по Фединым делам не ездишь, не видишь, как он бизнес крутит. Зря! Знаешь, какой барыш Федя от своей торговли имеет? В день, бывает, по куску баксов!
      Федя - это был наш хозяин, бывший милицейский полковник. Тот десяток киосков, которыми он владел, все стояли в самых людных местах, у станций метро. Стас, ездя с ним по его делам, рассказывал: "У него какие связи, представить не можешь! В такие кабинеты вхож!".
      - А нам-то что с его тыщи баксов? - спросил я.
      - Ему помощники нужны! - Стас возбудился, и дефект его прикуса давал себя знать сильнее обычного: он зашамкивал половину слов, я только догадывался об их смысле. - Он сам один все не может, его не хватает. А он расширяться будет, и тогда, на кого глаз положит, кто себя зарекомендует, как надо, он даже в компаньоны к себе возьмет. Хозяевами, Сань, будем. С деньгами и хозяевами!
      - Это он тебе обещал: хозяином? - снова спросил я. - Зачем ему это нужно? Ему самому интересней хозяином быть.
      Стас выругался.
      - Вот и видно, что ни хрена не понимаешь. Так теперь все устроено: бывает, что одному делу, чтоб оно хорошо крутилось, сразу несколько хозяев требуется. Совет директоров - так это называется. Сейчас самая пора, когда люди состояния сколачивают. Из копейки - рубль, из рубля - миллионы.
      - Ладно, Стас, ладно, ладно. - Я позволил себе несколько повысить голос. Мне вовсе не хотелось продолжать этот разговор. Я заскочил в киоск специально, чтобы вернуть долг, на минуту-другую - и все, бежать дальше. Наши жизни текли сейчас в таких параллельных плоскостях, что нам легче было пересечься здесь, чем одновременно оказаться дома. - Стань хозяином, я что, против? Будет у кого занимать. Тем более по-крупному.
      Последние слова я произнес, сдобрив их интриганской ухмылкой, но Стас не среагировал на нее.
      - Если и не стану хозяином, - сказал он всерьез и даже с патетикой, буду управляющим, директором - белой костью, голову тебе на отсечение! А на морозе тут пусть другие сидят.
      На улице после стоялого, сырого воздуха киоска было освежающе-бодро и будто бы даже тепло, хотя остро дул ветер, нес сечку снега и еще идти мне нужно было ему навстречу. Я засунул руки в карманы своей новой китайской пуховой куртки (самый последний писк тогдашней моды) и, наклоняясь вперед, двинулся по аэродромному простору Нового Арбата в сторону "Праги". Через десять минут на одном из ее углов у меня была встреча с Ирой. Мы должны были посетить только что открывшееся ночное заведение на Тверской (тогда, впрочем, кажется, еще Горького). После чего планировалось продолжение классного времяпрепровождения у нее дома, где после той, первой ночи я больше не был. Но дача в двадцати минутах езды от Курского вокзала эксплуатировалась нынче ее родителями, а что до Ириной сестры... что ж, мне она, во всяком случае, помехой не была.
      Глава пятая
      К Новому году с помощью Бори Сороки в кармане у меня завелись новые пятьсот баксов.
      Новый год нежданно-негаданно мне выпало встречать с семьей Иры. Что было причиной решения ее родителей устроить встречу Нового года вместе с дочерьми и чтобы те были бы еще и со своими молодыми людьми? Скорее всего, предположил я, так им продиктовала возникшая тогда мода - делать на манер западных рождественских праздников из нашего новогоднего праздник семейный.
      Как бы то ни было, в последний день уходящего 1992 года, в новом двубортном костюме глубокого синего цвета, с букетом роз и литровой бутылкой "Амаретто", считавшегося тогда самым шикарным напитком, в начале двенадцатого часа ночи я вошел в знакомый подъезд, бросил консьержке дежурное "С наступающим!" и, назвав номер квартиры, прошел к лифтам. Чуть меньше полугода отделяли меня от того дня, когда я в компании Стаса вошел в этот подъезд впервые. Но какая же пропасть пролегала между мной нынешним и мной тогдашним! Так мне казалось в тот миг у лифтов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.