Сатанизм для интеллигенции

Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем „эмоциями“, мода направлена уже против элементарной „разумности“. А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм».

Так вот, сегодня «пугалом» оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о «сроках и временах» и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.

Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников «расовой, религиозной, национальной исключительности»? Поскольку «фашизмом» названа проповедь «национального и религиозного превосходства», где гарантия, что священник, в Неделю торжества православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество – не будет привлечен к ответственности за «пропаганду фашизма»? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения «Силы Кундалини» – арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.

Вот выписка из Рекомендации 1202 о религиозной терпимости в демократическом обществе 44 сессии Парламентской Ассамблеи Совета Европы (пункт 12): «Вопросы межрелигиозной терпимости подлежат дальнейшему развитию. Три монотеистические религии должны быть призваны поставить особый акцент на те основные моральные ценности, которые особенно схожи и терпимы»913. Вот ведь уже и Европарламент указывает, что «должны» делать религии, о чем они «должны» говорить. Очевидно, недолго осталось до постановления, очерчивающего круг тем, о которых религии должны молчать (молчать придется о своей специфике, о главном в каждой из религий).

То, что эти «рекомендации» и указы есть, не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте вешается ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же – в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если «новый мировой порядок» сложился и объявил «войну религиозной нетерпимости» (вот уж поистине «страшнее кошки зверя нет» – это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с «религиозным фанатизмом»!!!) – рано или поздно дойдет до арестов. Ружье уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцену ружье не обязательно должно стрелять даже в третьем – может быть, пьеса рассчитана на пять актов.

В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего «ружья». Самого «изделия» еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки «антисистемы». И все же в июне 1900 г. Соловьев говорит В. Величко: «Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, – быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, – да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!»914.

«И тогда явится обманщик мира, наподобие Сына Божия» (Учение 12 Апостолов). Он не будет бороться явно против Христа, он не будет явно хулить Его. Он будет расточать иудины поцелуи в Его адрес: «Великий Учитель», «Мой славный предшественник», даже «Я – в моем прежнем воплощении»…

Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа – это путь кеносиса, умаления: «Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (Фил. 2,6-7). Но в системе «Нью-эйдж» «Спаситель» считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение исходящее не от Бога, но от мира. Он построит «сотериологию снизу», которую противопоставит христианской «сотериологии благодати». Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но в конце концов сам сбросит маску и явит себя как «противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею» (2 Фес. 2,4). Он преподнесет себя как вершину эволюции человечества, как мирового гения, всем обязанного только самому себе, своим трудам и усилиям.

Он потребует вполне серьезного отношения в его религиозной миссии. «Поклонятся ему все живущие на земле» (Откр. 13,8). Если кто не будет принимать его образ мысли («печать на челе») и предлагаемый им образ жизни («печать на деснице») – во имя мира и согласия будет «убиваем всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (Откр. 13,15)915.

Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении. Хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о «широте взглядов» того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками916. Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от «предрассудков»? Вот написала христианская газета, что оккультизм – это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообще-то именующий себя «зороастрийцем») радуется – «В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс „Антихрист года“ и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?»917.

Сам Авдеев – не более чем полуобразованный хулиган, но факт очевиден: оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Когда они сочтут, что их время пришло, «президент земного шара» найдет способ продемонстрировать три заветные цифры. В конце концов, апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать Антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить Антихриста – это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.

Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что «христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения»918. То же самое можно сказать и о России, где правит невиданный в истории бал «чужебесия».

До такой степени люди затерроризированны идеей обязательного «мира между религиями», настолько пленены пропагандой их «равноценности», что даже Инесса Ломакина, в книге которой о джа-ламе столько страшных страниц, считает необходимым делать реверансы в адрес «мудрости ламаизма». «В наш век безверия, когда, словно спохватившись, люди массово обращаются к религиям, происходит так называемое „религиозное возрождение“, – молодая женщина – член буддийской общины Санкт-Петербурга, прочтя часть рукописи, спросила меня: „К чему все эти ужасы, эти жертвоприношения? Буддист не сорвет травинку, благословляя все, растущее и живущее на земле. Или вы против возрождения ламаизма?“. Нет-нет, не против; любая вера сейчас, наверное, во благо. Только ламаизм – вера особая, вобравшая мудрость Степи»919. Конечно, вырывать сердца из груди живых людей – это идет «во благо человека». Как мы помним – карма убитого от этого становится лучше.

А вот еще один пример человеческого жертвоприношения «духу терпимости». В Новой Гвинее есть племя, при знакомстве с представителями которого ни в коем случае нельзя называть свое имя, рассказывать что бы то ни было о себе и принимать помощь от них. Это «асматы – удивительный народ, упоминание о котором наводит страх, ибо это жестокие охотники за головами и каннибалы. В 1961 г. именно здесь бесследно исчез Майкл Рокфеллер – сын бывшего в то время губернатора Нью-Йорка и одного из богатейших людей Америки. 20 моряков капитана Кука, высадившихся в 1770 г. с корабля на берег в поисках воды, стали жертвами аборигенов. Дурная слава пристала к этой местности. Каннибализм, страшный и непонятный, сделал асматов в глазах цивилизованного человечества кровожадными чудовищами. В 20-х годах нашего столетия голландцы, владевшие этими территориями, боролись с каннибализмом нещадно. Затем индонезийцы продолжили карательные экспедиции с той же решимостью. Но каннибализм был не побежден, а скорее загнан в подполье. Асматы изъяли все внешние проявления каннибализма из публичной жизни. Асматы считают, что смерть одного прибавляет жизненных сил другому. Убивая человека из другого племени, они тем самым как бы продлевают свою собственную жизнь. Только тот, кто узнал имя убитого, сможет в полной мере „воспользоваться“ результатами охоты. Посему и доблесть асматского воина зависит от умения выследить свою жертву, узнать о ней как можно больше. „Моральным“ же обоснованием для „охотников за головами“ являются умершие предки, постоянно требующие отмщения. На их души можно списать все, их спиритуальной силой прикрываются от злых духов, во множестве подстерегающих человека повсюду. Именно поэтому поклонение духам умерших стало неотъемлемой частью асматских верований…. Доблесть воина – в победе, какой бы ценой она ни досталась. Надо – заведет специально дружбу с жителями соседней деревни, пригласит в гости, угостит, окажет помощь, – и все лишь для того, чтобы узнав о враге как можно больше, однажды напасть и убить. Странный, с позиции белого человека, кодекс взаимоотношений. Вполне логичным в этом контексте выглядит восприятие асматами библейской истории, с которой упорно и терпеливо знакомят их миссионеры, нередко, впрочем, страдавшие до недавнего времени от коварных каннибалов. Так вот, Иуда в глазах асматов выглядит рядом с рефлектирующим, слабым, простодушным Христом настоящим воином-победителем. Он сумел втереться в доверие к врагу, улучил нужный момент, перехитрил свою жертву и нанес точно рассчитанный удар. Он добился поставленной цели, он выжил, а Христос… Асматы. Мужественные, бесстрашные воины, гордые люди, не покорившиеся завоевателям. Да, с точки зрения белого человека, они коварны, вероломны и кровожадны, они не признают нашей морали и нашей жизни. И все же жаль, если цивилизация когда-нибудь уничтожит их самобытность»920.

Если читатель разделяет скорбь автора «Огонька» о том, что каннибализм может исчезнуть, а в результате наш мир станет чуть-чуть менее плюралистичным – значит, он готов в жертву модной идее, в жертву идолу «плюрализма» приносить реальные человеческие жизни. Его богословское кредо «не все ли равно как верить!», оказывается, предполагает, что не имеет значения – что в меню у наших сограждан по планете: человечина или баранина. Конечно, – в чужую тарелку заглядывать неприлично…

И этот плюрализм, это «расширение религиозного кругозора», еще обернется кровью для христиан. Тот же Авдеев «день Икс» назначает на весьма определенную и близкую дату: «В 2004 году начинается наша эра – Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога»921. Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: «Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 – иудаизм; 2 – христианство; 3 – ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 2-1-3. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям… Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом… Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде»922.

После того, что в предыдущей главе было сказано о футурологических концепциях основателей теософии, прогноз Авдеева вряд ли покажется слишком уж необычным. Он не «водолейный экстремист»; он просто считает, что уже можно не притворяться.

Во всяком случае очевидно, что «новый мир» будет контролировать взгляды людей, направляя их в сторону от христианства. Л. Шапошникова однажды до умиления откровенно сказала о том, что должно произойти: «Без инволюции нет эволюции – истина, без усвоения которой трудно или просто невозможно осмыслить суть энергетики эволюции»923. Оказывается, нам уготована «инволюция». Оказывается, без ниспадения в дохристианский магизм не может быть вхождения в «Новую эру».

Аналогичная позиция Блаватской вызвала недоумение у современного востоковеда: «Когда Блаватская на страницах „Изиды“ говорит о магии как о чем-то само собой разумеющемся, меня смущают не конкретные ее утверждения и даже не их безапелляционность, а само отношение ее к предмету. Осуждение магии в христианстве вызывает у нее бурю негодования, но почему оно имело место, и в чем христианство видело духовную опасность магизма – все это для нее неинтересно и несущественно. Более того, восхваляя индуизм и буддизм за их насыщенность магией, она не упоминает о том, что на продвинутом уровне эти религии относятся к паранормальным способностям очень сдержанно»924.

Кстати, можно почти точно указать, как произойдет решающий акт этой «инволюции» к магии. Прилетят «инопланетяне» и объявят, что Христос был одним из них (пожалуй, даже не самым лучшим и умелым). Облекаться плотной материей духи умеют. Явиться в образе дракона или прелестной девицы не составляет для них труда (вспомним «Искушения преп. Антония Великого»). Почему же не принять вид мирных, замечательных, мудрых «зеленых человечков»? И почему бы при этом не сказать о том, что они и есть те самые «космические иерархи», что время от времени учили человечество добру-разуму?

Открытие НЛО и иноземных «цивилизаций» несомненно дискредитирует Откровение. Но если ставка такова – то поиски «инопланетян», то есть нечеловеческих форм разума неизбежно увенчаются успехом. Ведь у Христа, как мы помним, в космосе слишком много врагов. И воздух – это именно их стихия.

И они с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И укажут новых «Махатм», которых они будут вразумлять через своего «Царя Мира». И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? – Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? – Я полечу по воздуху! Христос трех мертвых воскресил? – Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что «Царство Мое не от мира сего»? – Ну, мое-то царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? – А я и не собираюсь умирать!

И – как обещает Библия – этого поругания не потерпит Творец. Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение – Антихрист – будет открыто править три с половиной года (1260 дней – Откр. 11,3). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать Зверя и тех, кто спасет свою душу – ценой изгнания и скорби. «В мире будете иметь скорбь» – в мире, который, конечно, включает в себя мир академий, престижных издательств и влиятельных газет» – напоминает очевиднейшую вещь католический ученый С. Яки925.

В начале этих последних дней на земле воцарится всеобщий мир – тот мир, о котором Христос не молился… Мир – за счет самого Христа. В преддверии этих дней мы вспомним слова протопопа Аввакума: «Видим убо, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали»…

А затем нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час «Последней битвы»: «Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству – напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть – это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его» (К. С. Льюис. Хроники Нарнии). Эсхатологическая этика (которую Шарль Пеги называл «этикой героического пессимизма») знает, что в плане земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите некоей метаисторической истины. И потому рыночная эффективность (что я с этого буду иметь?) – не последний критерий. И количество газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии «веротерпимости» – не последний аргумент.

В конце концов, так уже однажды было с христианами:

Знал бы Ирод, что чем он сильней,

Тем верней, неизбежнее чудо.

(И. Бродский. Рождество 1972).

Впрочем, рассуждениями на апокалиптическую тему я всего лишь пробую пояснить свою убежденность, что за теософией и оккультизмом (пусть даже в иных формах и с иными самоназваниями) – будущее. Другое дело, что я придерживаюсь той же позиции, что и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Михаил, который, в годы первой мировой войны обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: «Вы победите, но после всех победителей победит Христос ».

Или, как о том же сказал Анри де Любак: «Нам не было поручено сделать так, чтобы истина восторжествовала. Нам было поручено всего лишь свидетельствовать о ней»926. Кстати, греческое слово «martiros», буквально значащее «свидетель», в русский язык вошло как – «мученик», ибо именно так – «свидетелями» – называли в Древней Церкви людей, принимавших смерть за свою веру.

Здесь – очень важная сторона христианского сопротивления Антихристу. Здесь – ответ на вопрос о том, какими средствами мы можем противиться апокалиптическому Зверю.

13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Отец Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй – из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что Антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом927. Эта его мысль может найти свое подтверждение в тех пророчествах ламаизма (или Блаватской)928 , которые увязывают всемирное торжество ламаизма с появлением таши-ламы Панчен Римпоче (Великое Сокровище Мудрости). Это Сокровище должно воплотиться «в стране иноземцев и, появившись как великий победитель, разрушит своей могущественной рукой все ошибки и все невежество веков»929. Так что не только Булгакову приходила мысль о том, что реставратор язычества в Европе должен черпать свое вдохновение из глубин Азии.

Блаватская даже конкретизирует (почти в стиле «Трех разговоров») последний акт мировой истории: «Тогда, возможно, наступит новое вторжение Атиллы с далекого Востока. Однажды миллионы людей из Китая и Монголии, язычников и мусульман, снабженных всеми наиболее смертоносными видами оружия, изобретенными цивилизацией, и усиленные Небожителями Востока, при помощи инфернального духа торговли и любви к прибыли на Западе, и, кроме того, хорошо обученные христианскими человекоубийцами, – ворвутся и захватят разлагающуюся Европу, подобно неудержимому потоку»930.

Эти панмонголические «триллеры» были естественны в XIX веке, когда казалось, что язычество лишь извне, лишь силой оружия может покорить Запад. Сегодня очевидно, что для новой паганизации нет никакой нужды в вооруженном нашествии Востока.

Антихристу, родившемуся на Западе, Церковь не сможет помешать использовать западное, светское орудие господства. Даже католики уже не могут всерьез влиять на политический климат в западных странах. Протестанты слишком раздроблены. Православные вообще никогда не имели вкуса к большой политике.

Но Церковь может и должна сопротивляться его оккультной власти. Мы можем и должны сопротивляться тем, кого Блаватская именует «Небожители Востока». «Наша брань не против крови и плоти, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6,12).

Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с «мироправителями века сего», но с «мироправителями тьмы века сего». При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не «веку сему» как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские «мироправители». И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием «правозащитных» движений. Они не писали обличительные памфлеты о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а значит, благодатным) исповеданием формулы: «Нет Господа, кроме Христа».

Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у врагов Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом, противопоставить ему «правословный магизм» (раз у меня соседка балуется «наведением порчи», буду поминать ее каждый день за упокой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне («Я – борец за Истину!»). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова Св. Игнатия Брянчанинова: «Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление».

А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: «Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия» (2 Пар. 20,15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не «наша вера», не «наши идеи», не «наша Церковь» победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, было схоже с тем миром, который Бог создаст тогда . Но это – не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.

В третьем веке св. Иустин Мученик специально говорил, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: «Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех»931.

То, что требуется от христиан в «эру Водолея» – просто выстоять. Вопреки всему не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик – это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговоривают его сходить к «потрясающей целительнице», в случае отказа он приимет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, уход с работы – это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать «пришельцев», низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие, а христианин будет упрямо повторять в своем сердце «Символ веры» – это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожное-прасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян. 15,29) – и это будет актом сопротивления «мироправителям тьмы».

Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах: «нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших»932. Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти не-постники, не-молитвенники, не-аскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен – если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.

Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа (здесь, на земле: в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми) – а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это – конец. Это ненадолго.

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются призывом: «Ей, гряди Господи Иисусе!» И в приходе Бога главное – что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: «Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше». «Вос-клонитесь», то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, вос-клонитесь, воспряньте, подымитесь.

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался «толкованием Апокалипсиса». Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: «Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Это-то и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения»933.

В перспективе той темы, которой посвящена эта книга, смысл Апокалипсиса вполне ясен: язычество еще даст последний бой Церкви Христа. Будем разбиты мы. Но не Христос, «паки грядущий со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца». И тот, кто сам не отречется от Него в сумерках последних дней, узрит новое небо и новую землю.

Буддизм и христианство

Религии различны. Индус гордится духовной силой. Но то, что он зовет духовным, совсем не совпадает с тем, что мы зовем праведным. Это значит скорее «не относящийся к плоти» или «властвующий над материей», словом – относится не к нравственности, а к естеству, к господству над стихиями. Ну, а мы – не такие, даже если мы не лучше, а намного хуже.934

Г. К. Честертон

Теософия рекламирует себя в качестве синтеза всех религий и даже более – в качестве сокровенного содержания, которое уже наличествует во всех религиях. На деле же она равно безапелляционно насилует вероучительные основы всех религий. Как теософия расправляется с христианством – мы еще увидим. Пока же посмотрим, насколько корректно утилизуется ею индийский религиозный материал.

Центральная идея теософии – реинкарнация. И чем настойчивее пропагандируется эта идея в современном западном и российском оккультизме, тем яснее надо представлять себе, что реинкарнационный миф теософов имеет весьма мало обшего с философской идеей реинкарнации, как она известна в религиях Индии.

Для сопоставления удобнее всего избрать буддизм – именно потому, что теософия выдает себя за «эзотерический буддизм».

Между буддизмом историческим и теософско-эзотерическим два основных различия:

Во-первых, буддизм не знает никакого «переселения душ». Европейские приверженцы теософии склонны считать, что их личность, их «душа» сможет жить вновь в другой телесной оболочке. Однако буддизм убежден в том, что никакой «личности» не существует, есть лишь иллюзия «души». Новую жизнь обретает не моя личность, а те элементы, из которых складывается моя жизнь (как телесная, так и психическая). Европейская популярная кармическая идеология убеждена, что душа может сменить свое тело и психическое наполнение своей жизни на новые – так, как меняют ветхую одежду. Буддийская философия полагает, что все будет наоборот: действия, произведенные моим сознанием, породят некие последствия и эти последствия будут создавать новые. Мое «Я» как раз умрет и умрет безвозвратно. Последствия же моей жизни будут сказываться вечно935.

Во-вторых, колесо реинкарнаций буддизму, как и всем индийским религиям, кажется проклятием, кошмаром, для избавления от которого каждая из них предлагает свой рецепт. Если подойти к москвичу и сказать ему: «я точно знаю, что ты еще несколько раз будешь жить на земле в грядущих веках», – он, если поверит вашему сообщению, чрезвычайно ему обрадуется. Но если вы подойдете с тем же обещанием к жителю Бомбея, в ответ вы услышите горестное: «за что?».

Теперь надо сказать подробнее о том, как же понимается реинкарнация в восточной философии.

В отличие от теософии, буддизм не ставит вопрос об истоках мира, человека и о первичных истоках страдания.