И китайцам или японцам, принявшим христианство можно разрешить участвовать в такого рода культе. Но Ватикан с этим не согласился. С точки зрения религиоведения, возможно, Ватикан совершил ошибку, слишком перенеся европейские представления о том, где поведение светское, а где религиозное. И все же граница светского и религиозного в этих традициях – и по сю пору предмет дискуссий в религиоведческой, миссиологической, востоковедческой литературе.

Типичный пример такого рода сложностей: более чем двусмысленный ритуал поклонения Вечному огню – 9 мая и 22 июня. Само словосочетание – "вечный огонь" – в христианской традиции имеет вполне однозначный смысл. Слово "поклонение" тоже имеет вполне религиозный смысл. Наверное, советские вожди не считали, что они приносят тайную жертву демону перед этим огнем, но все равно у христианина сердце сжимается, когда мы видим сцены, как наши иерархи идут на это поклонение… Так что в словочетании "корпоративная религия" менеджеры видят слово "корпорация", а для нас все же главным остается слово "религия". Значит, это не наш проект. Есть такого рода вещи, которым не надо придавать видимость религии, чтобы не напрягать совесть человека библейского воспитания, для которого есть единый Бог и есть такие вещи, которые только перед лицом Бога можно делать и такие слова, которые только Богу можно говорить.

– В последние десятилетия активно развивается довольно специфический бизнес на основе эксплуатации духовных потребностей человека в форме различных местных и глобальных религиозных сект, превратившихся в очень эффективные корпорации. Православная церковь тоже зарабатывает деньги в т.ч. в форме т.н. «пожертвований» на различные требы…

– Здесь важно понять логическую разорванность этой ситуации. Священник работает, освящает, молится. Это труд. Однако те деньги, которые после этого поступают в церковную казну – это все же не зарплата, и не плата за требы. Потому что сам священник верит в то, что полученный итог, "продукт" создаен не им, а – Богом, освящен Божьим Духом, а не его психической энергией. Священник был лишь соработником у Бога, сотворившего чудо. Главный же деятель остается невидим. Поэтому и священник не имеет права считать, что ему что—то за его работу должны. Если кто и сделал, то сделал Господь, а не ты. Ты лишь просил и озвучивал молитвы людей, находил нужные слова, ты – священнослужитель, служащий священному таинству, святыне, а не создатель ее.

Соответственно ответная жертва – это жертва Богу, а не священнику. По этой причине, Во-первых, для священника очень вредно считать, что он зарабатывает. Воть только для себя я тут делаю исключение и себе я говорю, что я своими лекциями, статьями и книгами именно зарабатываю. Потому что если об этой своей работе я скажу как о Богослужении священника – мол, и "я служу", то это будет поводом к такому самомнению и к такой гордости, перед которыми (и уж тем паче вместе с которыми) я не устою…

Во-вторых, отсюда наши разногласия с налоговой инспекцией, которая считает, что у нас выстраиваются отношения по типу "продавец—покупатель". А в нашем понимании тут все сложнее – потому что в нашем мире присутствует некто Третий, тот актор (деятель), у Которого нет ИНН. Поэтому мы понимаем, что со стороны наша ситуация может выглядеть как "производство и дажа услуги". Но мы сами это переживаем совершенно иначе.

Поэтому если и оговаривается определенная сумма пожертвования – то это делается для того, чтобы избежать некоторой неловкости. Людям бывает легче на каком—то формальном уровне зафиксировать отношения. Я очень часто видел это сам и знаю от многих священников, когда священник говорит такому человеку, что у нас есть никакой таксы, сколько хотите, столько и пожертвуйте, то имено после этого у человека начинается чрезмерное перенапряжение чувств и мыслей: "батюшка, ну вы хоть намекните – ну сколько!!!". Вот чтобы хоть как—то упростить отношения человека с его собственной "жабой", ему и называется ориентировочная сумма пожертвования.

– Вы являетесь скептиком в отношении способностей нашего народа в его нынешнем состоянии не только в эффективном освоении огромных пространств России, но и просто в их удержании. Откуда такой скепсис?

– Поводов для скепсиса достаточно. Все разговоры о нашей соборности оказались агитпропом: налицо полное отсутствие человеческой национальной солидарности. Нет даже кастовой сословности в сословии духовенства. Наблюдаешь со стороны уличную встречу двух священников: на лице у каждого скорее чувство неудобства. Проходят не приветствуя друг друга, подчеркнуто не замечая… Когда русские люди встречаются где—нибудь в парижском магазине – точно также: "мы с этими ничего общего не имеем!".

У нас нет ни одной народной программы помощи русским беженцам. Есть государственные механизмы, фонды (и их – позорно мало!), но проектов, рожденных совестным отзывом помочь своим, которых выгоняют откуда—нибудь из Туркменистана или Эстонии – нет абсолютно.

В России нет нормальной патриотической партии: наши прописные патриоты по большей части или троечники или марионетки. Когда наши правые идеологи начинают митинговать, то в их потугах столько насилия и над стилем русского языка и над логикой челвовеской мысли, что поневоле сожалеешь, что им еще при рождении не заклеили рот лейкопластырем. За 15 лет так и не удалось создать не крикливое, а нормальное здравое консервативное издание: с христианской традиционной системой ценностей, политических оценок и т. д. Нет аналогичного телеканала и нет такой партии. Эта дистрофия или атрофия механизмов общественной национальной самозащиты – вот это самое печальное.

Нам устами Маргарет Тэтчер вполне ясно пояснили, что Россия слишком сильно населена. В России должна быть добывающая промышленность, система транспорта и плюс элементарные органы правопорядка для того, чтобы обеспечивать беспроблемную транспортировку энергоресурсов. Поскольку это голос человека из мировой элиты, то ответить ему надо тоже голосом российских социальных элит. Поэтому, считаю, что предприниматели сделают огромное благо, если окажут все возможное давление на региональную и федеральную политику в области воспитания семейных ценностей.

Мир глобализации требует разрушить традиционные социальные скрепы: свобода от церкви, свобода от семьи, свобода от национальности, свобода от традиций, а значит, от связанности с родиной и своим народом и т. д. По определению Жака Аттали, цивилизация 21 века – это цивилизация кочевников; ей нужно максимально свободное перемещение финансовых и трудовых ресурсов в масштабах планеты. А для этого у людей, как трудовых ресурсов, не должно быть никакой иной идентичности, кроме профессиональной – ни религиозной, ни национальной, ни семейной, ни даже половой, по большому счету. Чтобы "Матрица" успешно имела тебя, у тебя должен быть универсальный разъем, в который можно было бы вставить нужный кабель.

Это идеал меня не вдохновляет, и потому я бы хотел, чтобы ресурсы регионального и федерального бизнеса были бы направлены против этой глобальной атомизации человечества. Кстати, тут понятен парадокс идущих процессов: атомизация на службе глобализации. Распад традиционных связей для загнания рабсилы в новую глобальную сеть. Иногда освобождение человека из—под одного контроля – это лишь шаг на пути к контролю со стороны более высокой инстанции. Крепостные могли отчуждаться от своих привычных феодалов ради государевой кабалы. И при этом они порой оказывались еще более бесправными. Потому что свой Троекуров был крепостному более понятен и внятен, чем царь, до которого не докричишься череез его безликий аппарат, перед которым ты просто никто.

Наконец, еще один повод для скепсиса – это просто отсутствие фольклора. У нас нет песен, которые бы оплакивали гибель СССР. А ведь это скорее катастрофа не менее страшная, чем 1941 год… Нет анекдотов. Нет даже литературы об этой боли. Единственное исключение, пожалуй, это повесть Валентина Распутина "Мать Ивана, дочь Ивана".

– Отношения Церкви не только с бизнесменами, но и с властью бывают сложными. С одной стороны – Церковь ищет у власти помощи в житейских делах, с другой – должна печаловаться о нуждах народа, паствы и обличать неправедные поступки вождей. Люди видят по телевизору как Патриарх обнимается и целуется с президентом. Бабушке, получающей пенсию в 700 рублей, это говорит только о том, что Святейший Патриарх как бы легитимизирует существующую социальную несправедливость…

– Да, все сложно. Но в этой сложности я хотел бы сначала обратить внимание на небольшую деталь. Ельцин наградил Патриарха Алексия всеми высшими орденами России, а Патриарх за все два ельцинских срока не наградил Бориса Николаевича никаким церковным орденом. Отсутствие действия тоже бывает серьезным действием. Я думаю, это показывает подлинное отношение Патриарха и Церкви к политике, которую проводил первый президент России.

В случае с Ельциным ситуация усугублялась еще тем, что Ельцин есть величина переменная и зависимая. Ельцин, который общался с Патриархом – это был один человек. Но Ельцин, который выслушивал советы Чубайса, был совершенно другой человек. Ельцин, при всей силе характера, человек легко управляемый. То есть тот, кто имел доступ к его уху, мог разворачивать его мнение на 180 градусов. Даже мне это удавалось. Поэтому я прекрасно понимаю, что когда Патриарх общался с Ельциным и касался вопросов социальной защиты, заботы о бедных, Борис Николаевич наверняка поддакивал: да, конечно, будем помогать. Потом приходил Чубайс и предлагал секвестировать бюджет за счет социальных расходов[12]. И Ельцин опять соглашался…

– Наблюдая воочию «сильных мира сего», Вы, по—видимому, смогли сделать определенные выводы. Насколько верующим человеком был, по—Вашему, первый президент России Борис Ельцин?

– О вере его я судить не могу, но был случай, после которого я потерял всяческое уважение к нему как к политику. Где—то за неделю до первых президентских выборов в 1991 году я увидел интервью Ельцина итальянскому ТВ. Журналист спрашивает: "Борис Николаевич, не кажется ли Вам, что Православие с его традициями аскетизма, монашества – это то, что мешает России войти в общество рыночных отношений?" Ельцин отвечает: "Это, конечно, сложность, но мы ее преодолеем". Второй вопрос: "Не кажется ли Вам, что Православие с его традицией соборности, т.е. коллективизма, является препятствием на пути к демократическому обществу, где ценится прежде всего индивидуум?" Ответ в том же стиле: "Трудность есть, но мы и ее осилим". Буквально через полчаса мне звонит Аркадий Мурашов – он тогда работал в команде Ельцина. "У Бориса Николаевича встреча с Патриархом назначена, и он интересуется, о чем ему с ним говорить? Можете что—нибудь предложить?" Я отвечаю: "Знаете, уже полчаса как могу…" На следующий день с утра еду в Белый дом, где пытаюсь объяснить Бурбулису, что неприлично, просто немыслимо ни в одной стране мира, чтобы кандидат в президенты обещал преодолеть "тяжкое наследие" исконной религии большинства своего народа. Это что, демонстрация известного принципа "правительство отказало народу в доверии"? Через три часа прибывает в Белый дом Патриарх, и я уже официально его сопровождаю. Входим к Ельцину, и тот встречает Патриарха такими словами: "Ваше Святейшество! Тут вот некоторые говорят, что Православие и демократия несовместимы, так вот знайте: я с ними решительно не согласен!…" После этого я за Ельцина больше[13] не голосовал.

Просто я тогда понял, что этот человек, ставший первым президентом России – не самодержец. Он слишком подвержен влияниям и советам. Самодержавна страна, которая сама решает свои вопросы, в которой нет управленцев, назначенных извне. И для этого не важно, кто управляет ею: царь, парламент или президент. Главное, что страна не становится зависимой от внешних сил. Самодержавие – антитеза не демократии и парламентаризму, а колониальной зависимости. Не самодержавна была Русь до 16 века: "Се яз, князь велики Борис Александрович Тфърьски взял есмь любовь такову с своим господином и дедом, великим князем Витовтом Литовьским и многих Руських земель господарем…"[14]. СССР был самодержавной страной. Если бы Ельцина даже короновали на царство – самодержавия Россия при нем бы не получила. Он был управляемым человеком, и тот, кто получал «доступ к телу», переворачивал мнение главы государства в любую выгодную для себя сторону.

– У Владимира Путина есть задатки самодержца?

– Задатки—то есть. Но беда в том, что, передавая власть Путину, Ельцин сказал, что больше всего ценит в нем верность однажды избранному курсу. И речь шла о курсе, избранном до Путина и без его участия.

– Но зато новый президент России – настоящий православный христианин. Вас это разве не вдохновляет?

– Когда я вижу внешние проявления его веры, иногда это радует. Помню, Путину на сабантуе, в Казани, предложили залезть головой в таз с молоком. Он снял рубашку, и тут выяснилось, что у нашего президента есть нательный крестик. Навряд ли он надел его специально для телекамер… Я порадовался, конечно.

А когда я увидел впервые Путина за богослужением, меня поразило, насколько он точно исполняет все церковные правила. Рядом стоящие батюшки привычно обмахиваются крестным знамением, так что и на крест не очень похоже. А Владимир Владимирович четко, по уставу. У меня сразу возник вопрос, что это такое – глубокая церковность, или хорошая оперативная вменяемость агента?

Но с другой стороны при встречах с разными людьми, теми, от кого зависит принятие важных решений или кто их сам принимает – политиками, бизнесменами – я ко всем пристаю с одним простым вопросом: скажите, а что хорошего сделал для России Путин? Всем известно, что именно Гайдар разрабатывает Путину экономическую линию и стратегию. Ладно, пусть экспериментируют дальше – я не экономист, в конце концов. Но кто—нибудь может мне назвать ситуацию, когда бы интересы Запада требовали одного, а интересы России другого, и нашему президенту на самом деле удалось бы, вопреки этому требованию, отстоять (не просто заявить, а именно в конце концов отстоять) свой интерес, интерес России? Я такого случая не знаю. Надеюсь, причина во мне, в ограниченности моей информации, а не в президенте.

Я также не знаю, есть ли православная мотивация в действиях Путина.

Главный ведь вопрос не в том, ходит ли он в храм или нет, а в том – есть ли для него духовная православная составляющая при принятии решений.

Второй вопрос – отстаивает ли президент интересы Церкви, когда решаются, например, вопросы российско—украинских отношений или отношений России и Прибалтики. Мне неизвестны случаи, когда президенты России, нынешний или прошлый, вопрос, к примеру, газовых долгов Украины, связывали со статусом русского языка на Украине или будущего храмов Московской Патриархии.

Верующий человек всегда помнит о Боге и о Церкви. Его глаза могут смотреть в любую сторону, он может решать какие угодно проблемы, но частичкой своего сознания он всегда помнит, что он не весь здесь, в этой шахматной клеточке, он не ее пленник, есть еще и другая реальность. Я не могу сказать, наблюдая за словами и делами Путина, что он производит впечатление человека, у которого уже есть вот это неотмирное зрение.

– Какую цель должна сформулировать власть в информационной политике?

– Главная задача любого правительства – дать народу пережить очередной понтификат, очередное царстВо-президентство. Главное – чтобы народ не вымер за время твоего замечательного правления. После 20—ти лет перестройки и реформ наконец обозначилась наша долгоискомая национальная идея: выжить бы… Страна тихо умирает под громкие звуки рекламных пауз.

Есть очень печальный критерий – это решимость людей жить и бороться за свою жизнь. Сокращение продолжительности жизни мужчин – это безмолвный бунт. Психологи давно заметили – чем более культурен народ, тем больше диспропорция между количеством самоубийств и убийств. В обществе примитивного сознания агрессия всегда выплескивается вовне, а когда общество и культура более развиты, агрессию человек сдерживает в себе, и она обращается внутрь него. Россия 90—х годов кажется безумно варварской страной, но обратите внимание – не было ни одного погрома, инициированного русским населением. И при этом – катастрофическая смертность, самоубийственный протест русских мужиков. Мы вымираем "культурно" – без криков, без баррикад или погромов. Стреляя в свое сердце, а не в тех, кто это сердце зажимает в тиски безнадежности.

И еще есть протест женщин – в виде отказа от детей.

Ни одному народу в мире не подходит в большей мере такой печальный термин, как "самоеды". Как еще назвать народ, в котором только одному ребенку из четырех зачатых разрешают родиться? Народ, который ради комфорта убивает своих детей и отказывается от своих стариков? То, что сегодня средняя продолжительность жизни мужчины в нашем обществе – всего 58 лет, это означает, что общество не готово пестовать даже своих стариков… Это только у самых диких народов было такое отношение к своим детям и своим старикам.

В современных семинариях уже не нужно учить студентов искусству вести дискуссию с атеистами. В России конца XXI века атеистов не будет вообще. Я глубоко убежден, что Россия конца XXI века будет глубоко религиозной страной… Но это не потому, что у нас появятся замечательные миссионеры. А просто в силу торжества законов дарвинизма. Именно по дарвинистским критериям неверов приходится характеризовать как тупиковую ветвь эволюции: атеисты размножаться не умеют. Они просто вымрут как мамонты. Сегодня плотность населения в России соответствует нормам эпохи неолита: 1 человек на 1 кв. км территории. В российских семьях в среднем 1,17 ребенка на семью (для воспроизводства популяции нужно минимум 2,3).

Многодетные семьи есть только у бомжей (алкоголиков—пофигистов) и у религиозных фанатиков (точнее, тех, кого их светские соседи считают "фанатиками"). Делать ставку на бомжей было бы странно. Значит, единственная точка возможного роста – семьи религиозных людей. Когда в смешанной церковно—светской аудитории начинается разговор о демографии, батюшки с гордостью говорят: "Это не наши проблемы: на наших приходах рождаемость выше, чем в Узбекистане".

В наше время согласие родить ребеночка и вырастить его – действительно подвиг. Это решение оборачивается отставанием в карьере, замораживанием или падением уровня жизни. Чтобы пойти на эту боль и эту радость одновременно – нужна сверхмотивация. А мир сверхмотивов и сверхценностей – это как раз и есть религия.

А, значит, выбор очень внятен: Православие или смерть. Это не лозунг религиозных фанатиков, а суровая действительность. Если мы хотим, чтобы Россия была населена не по нормам каменного века, то ничего менять не надо. Надо тихонечко освобождать территорию от своего экологически вредного присутствия. В демографии уже есть понятие "русский крест": пересечение падающей вниз кривой рождаемости с ползущей вверх кривой смертности. Так у нашей истории появилась математически предсказуемая ясность.

Именно математически очевидно: не будет религиозной мотивации, религиозного благоговения перед зачатой жизнью – не будет и России.

В этой ситуации любая антиклерикальная кампания в прессе или в классе является неумышленным (надеюсь) геноцидом. Любая попытка атаки на христианскую, традиционную семью, в том числе под видом терпимости к гомосексуализму, в этой перспективе воспринимается как еще один нож, добивающий физическое существование: а) русского народа, б) вообще европейской культуры в целом, так как весь "белый" мир идет к тому же бесславному концу.

Впрочем, слова о том, что Россия в конце XXI века будет религиозным обществом, слишком общи и потому могут создать иллюзию оптимизма. Но давайте уточним – какова будет структура этой религиозности.

Одной знакомой мне многодетной православной семье несколько лет назад московская мэрия дала бесплатную путевку на Черное море. Среди солнечных впечатлений, с которыми они вернулись, было и одно с оттенком горечи: Несколько вагонов в их поезде были целиком закуплены мэрией для помощи многодетным московским семьям. Принцип подбора был понятный: семья, где было больше четырех детей, получала бесплатную путевку. Но во всем поезде Поляковы оказались единственной русской семьей. Все остальные были хоть и московскими, но мусульманскими.

Вот статистика и прогноз по Москве. Исследование проведено Институтом общей генетики РАН. В 1994 году в Москве русских было 7 миллионов 959 тысяч. В 2002 – 7 миллионов 753 тысячи. Прогноз на 2025 год – 6 миллионов 340 тысяч. Чеченцев в 1994 году в Москве было 2,9 тысячи. В 2002 году – 8,5 тысяч. Прогноз на 2025 год – 643 тысячи. Ингушей в 1994 году было 0,9 тысячи, в 2002 – 2,9 тысячи, в 2025 году их будет 270 тысяч[15]. Это означает, в Москве уже через четверть века будет миллион «вайнахов» (чечено—ингушей), причем один вайнах будет приходиться на шесть русских. Надо еще заметить, что французские социологи выяснили – когда процент мигрантов превышает планку в 12 %, у коренного населения данного квартала возникает ощущение «оккупации»…

Но это уже вопрос к русским людям: какую страну вы оставите вашим детям? Если в вашей семье будет один ребенок – то своих внуков вы обрекаете на судьбу "нацменьшинства" в Московском Халифате.

– Что тогда, по—вашему, может быть вдохновением на жизнь?

– А что может быть более вдохновляющим, чем "приказано выжить!"?

Но достижение этой цели подразумевает наличие совершенно определенной этики и идеологии. Первый срок президентства Путина ушел на зачистку информационного пространства. Он выстроил телевидение так, что любой телеведущий воспринимается сегодня как голос Кремля.

Но при этом по—прежнему ни на одном из каналов нет ни одного ток—шоу, которое ставило бы своей задачей защиту традиционных ценностей христианской цивилизации (за исключением передачи Александра Архангельского на канале "Кульутра"). Ток—шоу – это же самая массовая и эффективная форма идейной рекламы. Не товарной, а именно идейной рекламы: насаждение определенной системы ценностей или анти—ценностей. Я вижу, что практически все телеведущие и ток—шоу работают на разрушение традиционной христианской семьи. Обычный набор "учителей жизни" на российских ток—шоу: из шести гостей два еврея, гомосексуалист плюс самовлюбленная певичка. И итоговое возмущение ведущего: опять зрители проголосовали не так, как им советовали уважаемые эксперты!

Обратите внимание на "Квартирный вопрос". Мне нравится эта передача. Но есть там рубрика, отведенная показу жилищ иностранных дизайнеров. В их квартирах нет детских комнат, нигде не мелькает жена. Как правило, это холостяки – мужики 30—40 лет с весьма утонченным вкусом… И они преподносятся как идеал жизнеустройства.

Мне приходится бывать на самых разных передачах, и всюду я вижу одно и тоже: единственный участник, с которым ведущий считает нужным вести полемику – представитель Церкви. Иногда я иду на передачу, заранее зная, что меня оборвут, дадут не более минуты, но считаю и это полезным: пусть люди увидят, откуда идет агрессия – от православных или от профессиональных демократов.

Помнится, участвовал я в программе Познера "Времена" (17 октября 2004). В ходе той дискуссии ее православные участники вполне ясно говорили о том, что не собираются пользоваться государственными рычагами для навязывания своей веры всему обществу[16]. Но это нисколько не помешало Познеру в заключение по телесуфлеру зачитать заранее заготовленный текст: «Вот пора бы, мне кажется, понять, что попытки навязать свое видение мира, свою идеологию, свою веру неизбежно кончаются бедой, как для тех, кто эту веру поддерживает, так и для тех, кому пытаются ее навязать. Рано или поздно это кончается бедой, и этому учат все „Времена“».

Зачитывать заранее составленный итоговый приговор без всякого соотнесения с тем, что было высказано обвиняемыми – это разве не признак монологично—тоталитарного мышления? Есть ли на нашем ТВ более властный теледиктатор, чем супердемократ Познер?

А вот бывший замминистра образования Асмолов ратует за уроки толерантности (это была программа "Ночное время" на "Первом канале" в конце сентября 2004 года). Последняя фраза его выступления была просто гениальна. Она звучала так: "А вот если кто—то рядом живет и мыслит нетолерантно, то это нелюди". Ну как тут не вспомнить бессмертную фразу М.С. Горбачева, который на одном из пленумов ЦК в начале перестройки произнес следующий перл: "Так, товарищи, по вопросу о плюрализме двух мнений быть не может".

Увы, ТелеРоссия продолжает ту войну, которую Сталин прекратил в 1941—м году: войну против веры своего народа. Эту войну нам объявила Елена Боннер. Несмотря на то, что в августе 1991—го Патриарх Алексий однозначно выступил против путчистов, Боннер тут же обозначила нового врага: мол, коммунизм рухнул, и теперь главный враг демократии это Русская Православная Церковь.

Но сегодня все телевидение вновь кремлевское. Так какие же я должен делать выводы при созерцании экрана? Почему по прежнему ведущие ток—шоу подбираются по антиклерикальному признаку? Кстати, и в США политические симпатии телеэлиты весьма отличны от мнения обычных американцев. Телеэлита и там, и в России – таран, которым меньшинство растирает в пыль традиционные ценности большинства. Отчего—то эта информационная война с народом страны проживания телеведущих и называется "демократия".

В России телевидение – это, пожалуй, самый недемократический институт общества. Общество не имеет никакой возможности влиять на то, что там происходит. Это действительно "групповщинка", узкий круг лиц, принимающих решения. Для этих лиц Православие в лучшем случае – набор из пустых букв и звуков. В среднем – объект глухого раздражения. В худшем – объект целенаправленной агрессии.

Так отчего же путинский Кремль не убирает Познера с телеэкрана? Тоталитарно—нетерпимый либерализм (а именно это и есть Познер) в течение всего времени реформ был пропуском к профессии телеведущего. Готовность высмеять любую русскую святыню, возмутиться любым проявлением государственической мысли – эти критерии, похоже, тоже учитываются в останкинском "естественном отборе". И сегодня от тележурналиста на государственном канале нужно мужество, чтобы сказать доброе слово о Православии. Не верите? – Но вот слова Аркадия Мамонтова, который к Пасхе 2005 года для канала "Россия" снял фильм о св. Иоанне Кронштадтском: "Я знаю, что буду из—за этой программы иметь проблемы, но иду на это… Года два назад мы сделали программу ?Чек? про наркотики. Там впервые рассказали о православном центре, где наркоманов лечат верой. Через неделю после выхода программы уважаемый комментатор бросил фразу: ?Развели поповщину на государственном телевидении?"[17].

Полемика вокруг выставки "Осторожно, религия" показала, что для "уважаемых комментаторов", претендующих на роль лидеров интеллигентского сознания, никаких нравственных ограничений принципиально не существует. Хамство и кощунства допустимы, лишь бы они были выполнены "художественно". Их мир изоморфен, изопрофанен. В нем нет святынь, в нем можно все (кроме табуированной еврейской темы).

Если уж у нас телевидение снова государственное – то государство и должно изменить правила подбора теленянек. В конце концов у этих теленянек все равно не останется ни работы, ни аудитории после того, как на вымерших просторах России утвердится Московский Халифат.

Кремль собрал мощнейший информационный кулак. Но для чего?

Я считаю, что сосредоточение такого колоссального ресурса может быть оправдано только в одном случае: если сейчас эту мощь развернуть в сторону революции сознания, а именно, в пользу семейной системы ценностей.

Демографическая обстановка в России известна в кремлевских кабинетах. И там активно разрабатываются методы "повышения иммиграционного имиджа страны", чтобы привлечь больше иностранной рабочей силы. Но России нужны не чужие рабочие руки, а свои дети!

И до той поры, пока мощный информационный кулак, созданный Владимиром Путиным в результате зачисток телевизионных аулов еще в первый президентский срок, будет задействован исключительно для освещения его визитов и встреч, я буду считать, что власть мало беспокоит будущее страны. Я только тогда поверю в то, что Путин – русский президент, когда информационные ресурсы будут ориентированы на выживание русского народа.

Как телевидение может промывать мозги людям – показали и "оранжевая революция" Украины, и создание атмосферы тотального "одобрямса" отмене льгот российскому населению. Девяностые годы показали, что пиар может все и что даже за Бориса Ельцина можно голосовать несколько раз.

Ну хоть бы раз этот ресурс был задействован во благо народа! Надо всем информационным "дустом" – рекламным, телевизионным, школьным – травить главного врага русского народа, который уже третье поколение шепчет: "зачем нищету плодить!". Это смертоносное клише должно быть заменено другим, традиционным и в самом буквальном смысле жизнеутверждающим: "дети – богатство бедных".

Неужели союз государства, школы, Церкви и СМИ в этом вопросе не способен произвести такую революцию? Способен. Но государство ее и не хочет. "Тихо вымирайте и тихо голосуйте за нас. Когда вымрите – мы импортируем новых избирателей"…

Поэтому вопрос об основах православной культуры в школе для меня стал лакмусовой бумажкой, по которой я (как и многие религиозные люди) буду определять свое отношение к правящему режиму. Если цель правящей элиты – кушать не меньше, чем португальцы в 1999 году, то они—таки обеспечат безраздельный триумф китайской кухни от Магадана до Петербурга…

– Как же сделать привлекательными такие слова как «выжить» и «бедность»?

– Простого решения здесь нет, а сложное решение выглядит так: нужно менять систему ценностных ориентаций людей.

Важно поставить цель, а средства к ее достижению найдутся. Одно из них – смена стиля детских игрушек и рисунков в детских книгах. Например, в одном отношении мы должны вернуться к эпохе неолита.