ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА: ЧУДО И СКАЗКИ

В советских школах говорили, что русские солдаты прошли Великую войну с верой в Сталина и партию. Это было неверно и психологически, и исторически.

Исторически это было неверно хотя бы потому, что даже по Всесоюзной переписи 37 года больше половины населения СССР открыто называли себя верующими. Подчеркиваю: это была перепись, а не анонимный социологический опрос, записывали имена людей, место их проживания, работы, и приэтом вопрошали: "Являетесь ли вы верующим? Если да, то какой религии?" Православно верующими назвали себя треть городского населения и две трети сельского. Всего, таким образом, половина населения Советского Союза (56,7%)[375].

Психологически тезис советской пропаганды был неверен по той причине, что в годы войны число молитв, возносимых и на фронте и в тылу, всегда резко возрастает. Под бомбежкой да перед атакой вряд ли кто удержался от молитвы – и молитвы эти были не к партии. Наверно, и коммунисты "грешили", обращаясь в те минуты к Богу. Так во всяком случае свидетельствует писатель—фронтовик Виктор Астафьев в романе "Прокляты и убиты": "О, Господи, Господи! – занес Финифатьев руку для крестного знамения и не донес, опять вспомнил, что партия не велит ему креститься ни при каких обстоятельствах… Спаси и помилуй, Господи! Вот опять Бога всуе помянул. А эть коммунист, коммунист, будь я проклятой. Ну, да [парторга] Мусенка поблизости нету, и все вон потихоньку крестятся да шопчут божецкое. Ночью, на переправе кого звали—кликали? Мусенка? Партия, спаси! А—а! То—то и оно—то…". Из не—художетсвенный свидетельств – письмо солдата М. Ф. Черкасов: "Мама, я вступил в партию… Мама, помолись за меня Богу"[376].

С самого начала было ясно, что начавшаяся война – Отечественная. А раз так – пришло понимание того, что пора сворачивать войну Гражданскую. В Ленинграде на лето 1941 года был назначен взрыв Спаса—на—Крови. В Москве на 22 июня 1941 года был назначен взрыв храма Рождества Богородицы в Путинках. В тот же день должны были быть переданы ключи от Богоявленского собора и церкви Илии Обыденного[377]. Начавшаяся война отменила эти репрессии.

Мудрость проявили обе стороны. "Братья и сестры", "соотечественники" в речи Сталина вместо партийного "товарищи" было знаком долгожданного конца революции. Уже летом 41—го сворачивается антицерковная пропаганда, прекращается выпуск антирелигиозных журналов.

С другой стороны – митрополит Сергий уже 22 июня 41—го года объявляет начавшуюся войну "священной". Сегодня это кажется очевидным. Но ведь легко было бы дать волю обидам. Самолеты—то немецкие были с крестами, и сбрасывали эти самолеты не только бомбы, но и листовки, гласившие, что новые крестоносцы пришли избавить русскую землю от комиссаров, от которых и вправду ведь настрадались церковные люди Руси…

В итоге положение Церкви в СССР за годы войны разительно изменилось. Церковь обрела легальный статус, открылись тысячи храмов, возобновилась работа семинарий.

А спустя полвека эта перемена стала обрастать своей мифологией. Эта моя статья не о роли Церкви в годы войны, а о том, какой роли Церковь все же не сыграла.

Сегодняшний миф, кочующий из одного церковного издания в другое, звучит так:

"Стояла зима 1941 г. Немцы рвались к Москве. Промыслом Божиим для изъявления воли Божией и определения судьбы страны и народа России был избран друг и молитвенник за нее из братской Церкви – Митрополит гор Ливанских Илия (Антиохийский Патриархат). Он решил затвориться и просить Божию Матерь открыть, чем можно помочь России. Каждое утро владыке приносили сводки с фронта о числе убитых и о том, куда дошел враг. Через трое суток бдения ему явилась в огненном столпе Сама Божия Матерь и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России, для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа Российского. Если все, что определено, не будет выполнено, Россия погибнет. "Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда, – сдавать нельзя. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве; затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена". Владыка связался с представителями Русской Церкви, с советским правительством и передал им все, что было определено. И теперь хранятся в архивах письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву. Сталин вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского) и обещал исполнить все, что передал митрополит Илия, ибо не видел больше никакой возможности спасти положение… 20 000 храмов Русской Православной Церкви было открыто в то время. Вся Россия молилась тогда! Молился даже Иосиф Сталин (об этом есть свидетельства). Тогда же были открыты духовные семинарии, академии, возобновлена Троице—Сергиева Лавра, КиеВо-Печерская Лавра и многие монастыри. Было решено перенести мощи святителя Алексия, митрополита Московского и всея Руси в Богоявленский собор. В 1947 г. Сталин исполнил свое обещание и в октябре пригласил митрополита Илию в Россию. Он побоялся не исполнить указания Божией Матери, ибо все пророчества, переданные владыкой Ливана, сбылись. Перед приездом гостя Сталин вызвал владыку Алексия, ставшего тогда уже Патриархом, и спросил: "Чем может отблагодарить митрополита Илию Русская Церковь?". Святейший предложил подарить митрополиту Ливанскому икону Казанской Божией Матери, крест с драгоценностями и панагию, украшенную драгоценными каменьями из всех областей страны, чтобы вся Россия участвовала в этом подарке. По распоряжению Сталина самые искусные ювелиры изготовили панагию и крест. Тогда же Правительство наградило его Сталинской премией за помощь нашей стране во время Великой Отечественной войны. От премии владыка отказался, сказав, что монаху деньги не нужны: "Пусть они пойдут на нужды вашей страны. Мы сами решили передать вашей стране 200 000 долларов для помощи детям—сиротам, у которых родители погибли на войне", – сказал митрополит Илия… Всего несколько лет назад отошел митрополит Илия Ливанский ко Господу в возрасте 97 лет. В некрологе "Журнала Московской Патриархии" было сказано, что Блаженнейший Патриарх Антиохии и всего Востока Илия IV был другом и молитвенником нашей Родины"[378].

Увы, все это неправда. Конечно, трудно найти опровержения тому, чего просто не было. Если я сейчас скажу, что на самом деле Троцкого тайно постриг в схиму мой прадедушка – кто и как сможет это опровергнуть? Такие сказки можно опровергать только придираясь к частным и потому проверяемым подробностям.

Когда Ленинград был на пороге падения (зима 41—го) – Сталинград был в глубочайшем тылу, о его сдаче и не было и речи.

Зимой 41—го немцы уже не рвались к Москве: их наступление заглохло еще в ноябре, и с конца же ноября уже начались контрудары советских войск, к пятому декабря переросшие в генеральное наступление.

Встреча Сталина с митрополитами действительно имела место. Но – когда?! Сказка о митрополите Илии предпочитает на обращать внимания на эту подробность: "Митрополит поступил, как было велено – передал все в советское посольство. Посольские сотрудники переслали в Москву соответствующий пакет. Через некоторое время Сталин принял у себя в Кремле делегацию Русской Православной Церкви".[379]

Так что же это за "некоторое время"? Оказывается, два тяжелейших военных года… Встреча эта состоялась в сентябре 1943 года, то есть уже после перелома в ходе войны. Есть подробная запись этой беседы – ни о каком ливанском митрополите и ни о каких пророчествах там и близко не говорилось[380].

И отнюдь не отчаяние руководило Сталиным при организации этой встречи, а необходимость взять под контроль церковную жизнь на освобождаемых территориях Советского Союза: в оккупированных немцами областях люди сами открывали храмы – и оккупанты им в этом не препятствовали[381].

Существуют архивные документы, свидетельствующие, что осенью 1942 года разрабатывались планы проведения Поместного Собора в Ростове—на—Дону или Ставрополе с целью избрания Патриархом митрополита Берлинского и Германского Серафима (Лядэ) – немца по национальности, находившегося в юрисдикции Русской Зарубежной Церкви и тесно сотрудничавшего с некоторыми ведомствами нацистской Германии.

Высшее политическое и военное руководство СССР и лично Сталин внимательно следили за настроением населения на оккупированных территориях. По линии военной разведки и НКВД, а также от руководителей партизанского движения они постоянно получали сообщения о том, что германская военная и гражданская администрации способствуют открытию православных храмов и деятельности духовенства среди населения. В Политическое управление Северо—Западного фронта постоянно приходили шифровки, в которых этой проблеме уделялось большое внимание. Вот как в одной из них оценивалась немецкая религиозная политика в 1942 году: "Немецкое командование широко использует в своих целях Церковь. Ряд церквей, особенно в Дновском районе (Псковской области), восстановлены и в них проходит богослужение… Особенно большая служба была в городе Дно в июле с крестным ходом по случаю годовщины оккупации города… На этом сборище присутствовали представители германского командования"[382].

И уж тем более был значим религиозный фактор на Украине. Осенью 1943 года Красная Армия вышла к границам Украины. Предыдущие два года показали, что далеко не все украинцы стремятся к вхождению в Советский Союз. Им, конечно, и немцы не любы, но и москали и "жидокомиссары" – не милы. Было очевидно, что украинская партизанщина может повернуться и против красных (как это уже бывало в годы Гражданской войны). Чтобы националистическое движение не приняло религиозные черты, Сталину было важно взять под свой контроль возродившуюся религиозную жизнь в районах оккупации. А для этого необходима была структура, лояльная, проверенная и находящаяся в Москве.

4 сентября 1943 г. на ближней даче в Кунцеве Сталин собрал совещание, в котором участвовали Г. М. Маленков и Л. П. Берия. На совещании присутствовал полковник НКГБ Г. Г. Карпов. Перед этим он служил в штабе партизанских отрядов на Украине, так что он был в курсе происходящего за линией фронта церковного возрождения. Вот в этом кругу и было решено провести встречу Сталина с митрополитами. Тут же из кабинета Сталина полковник Г. Г. Карпов позвонил митрополиту Сергию.

Дополнительную срочность подобной встречи диктовала близость приезда официальной английской делегации в Москву. В составе делегации ожидался и архиепископ Кентерберийский (англиканская Церковь является государственной церковью Великобритании) – и нужно было найти для него партнера с надлежащим официальным статусом[383].

Так что отнюдь не "молитвенный ресурс" Русской Церкви интересовал Сталина, а ее дипломатические и пастырско—патриотические возможности. Поэтому на встрече Сталина с митрополитом Сергием вечером 5 сентября 1943 года были министр иностранных дел – Молотов, и специалист по оккупированным немцами территориям – Карпов.

Сказка о покаявшемся Сталине гласит, будто "Во время войны в Советском Союзе были открыты тысячи церквей. Сталин же после той встречи начал регулярно видеться с крупными российскими духовными лицами"[384]. Тезис о регулярных встречах Сталина с православными иерархами не подвтерждается фактами.

А вот открытие порядка нескольких тысяч церквей в годы войны – это правда. Надо лишь уточнить одну делать: по какую сторону фронта открывались эти храмы.

Вот цифры из секретной справки, составленной Г. Карповым 31 октября 1945 года:

"1) На октябрь месяц 1943 года ко дню образования Совета по делам Русской Православной Церкви действующих православных церквей на территории Союза было 9829. Из них открыто немцами в период временной окку пации нашей территории примерно 6500 церквей.

2) За 1944—45 года по Союзу поступило от групп верующих 6770 заявлений об открытии церквей (не считая повторных). По рассмотрении этих заявлений, их проверке, по заключениям обл (край) исполкомов Советом открыто за 1944—45 года 529 церквей. Из них: за 1944 год – 208 церквей в 48 областях, краях и республиках; за 10 месяцев 1945 года – 321 церковь в 64 облас тях, краях и республиках.

3) За тот же период времени отклонено ходатайств верующих об открытии церквей 4850. Находится на рассмотрении 1391 ходатайство. Таким образом, удовлетворено за 1944—45 года 9,8% всех рассмотренных ходатайств.

4) На сегодняшний день имеется на территории Союза действующих православных церквей и молит венных домов 10 358. Из них: в Украинской ССР – 6073; в РСФСР – 2606; в Белорусской ССР – 633; в Молдавской ССР – 615; в Литовской, Латвийской и Эстонской ССР – 343; в остальных союзных республиках – 88. Церкви и молитвенные дома размещены весьма неравномерно. Самое большое количество находится в районах, подвергавшихся немецкой оккупации, где в период 1941—1943 годов имело место массовое открытие церквей.

Винницкая область – 822 церкви; Киевская – 604; Ровенская – 438; Черниговская – 410; Полтавская – 347 и т.д. В ряде республик и областей количество действующих церквей незначительно. Например: Горьковская область – 24 церкви; Тамбовская —17; Архангельская – 13; Астраханская – 11; Удмуртская АССР—16; и т. д. Есть области и края, где действующих церквей всего имеется от одной до пяти (Приморский и Хабаров ский края, Марийская и Мордовская АССР, Кемеровская, Курганская, Новосибирская, Омская, Саратов ская, Томская и Читинская области)".

К людям, которые оставались под всецелым и непрерывным контролем советского агитпропа, не предполагалось донесение церковного слова. В итоге в Псковской области до прихода немцев было 3 храма, а к возвращению советских войск их было 200, в Курской области до немцев было 2, стало – 282; зато в Тамбовской области, где советская власть стояла неизменно, так и оставалось 3 храма на всю область.

Сталин не организовывал церковное возрождение: он его сдерживал. Нетрудно заметить, что в годы войны советская власть удовлетворяла менее 10 процентов обращений о возвращении храмов.

Первые же храмы (числом в 18) было разрешено открыть только спустя почти полгода после встречи Сталина с митрополитами: постановлением Совмина от 5 февраля 1944 года. В Ульяновской же эвакуации с 1941 по 1943 года митрополит Сергий вообще вынужден был служить в бывшем католическом костеле. И в блокадном Ленинграде ни один храм не был возвращен Церкви для молитв. Как—то мало это вяжется с образом Сталина, покаянно вразумленного пророчеством ливанского митрополита…

При этом в январе 1944 года председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Карпов представил в правительство проект закона "О положении Церкви в СССР". Однако закон так и не был принят. По оценке официального современного церковного издания – "Сталинское руководство не хотело связывать себя письменными обязательствами с Церковью"[385]. В мае 1944 года Г. Карпов пишет: «Патриарх и епархиальные управления поставили перед Советом вопросы о возвращении некоторых “мощей” и “чудотворных” икон из числа находящихся в музеях. Мнение Совета по этому вопросу отрицательное»[386].

Никаких архивных публикаций в подтверждение версии о контактах Илии и Сталина не известно. "Журналы записи лиц, принятых И. В. Сталиным в 1924—1953 гг.", не упоминают о митрополите Илии как собеседнике Сталина[387].

Но самое главное: как раз вскоре после приезда митр. Илии в Москву – в 1948 году – политика Сталина снова резко меняется и именно в антицерковную сторону.

Вот даты: в июле 1948 года митрополит Илия второй раз был в Москве (первый раз – за полгода до этого, в декабре 1947). 25 августа 1948 года были запрещены крестные ходы из села в село, духовные концертов в храмах вне богослужений, молебны на полях. 28 октября Совет Министров постановил отменить прежде выданное им распоряжение об открытии 28 храмов под предлогом того, что оно не было подписано председателем Совмина И. В. Сталиным. Решение ЦК ВКП(б) по данному вопросу было разослано всем местным партийным органи зациям. 16 ноября 1948 г. Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей.

Вплоть до смерти Сталина ни один новый православный храм не был открыт.

Более того, в конце 1940—х – начала 1950—х годов храмы вновь стали отбираться под клубы и склады. В 1951 году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном. Стали преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. Пошла новая волна арестов наиболее активных священнослужителей. Например, в сентябре 1948 года был в седьмой раз арестован архиепископ Мануил (Лемешевский)[388].

На 1 января 1952 года в стране насчитывалось 13 786 официально открытых православных храмов, 120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна. Но на 1 января 1949 года их было больше: 14 447 (а 20 000 их не было в СССР никогда).

Количество священников и диаконов за 1949—51 годы уменьшилось от 13 483 до 12 254, монастырей было 104, стало 62 (причем число монахов не изменилось: в 1946 году было 4362, стало 4639). Только в 1951 г. было закрыто 8 обителей[389].

Как видим, сталинская политика в отношении к Церкви знала два перелома. Сегодня чаще вспоминают добрый перелом: 1944—го года[390]. Но «православные сталинисты» (холодок не идет по спине от такого их самоназвания?) не замечают нового ледникового периода, начавшегося со второй половины 48 года.

После войны перед Церковью была поставлена уже вполне сознательно четкая политическая задача. Началась холодная война, в которой Ватикан безусловно выступал на стороне Запада. В этих условиях Сталину пришла в голову вполне разумная мысль: нам нужен свой, "православный Ватикан", чтобы в очередной раз создать зеркальную ситуацию: у вас – атомные бомбы и у нас – атомные бомбы, у вас – Ватикан и у нас – Ватикан. И Москва должна была стать таким "православным Ватиканом". Предпосылки для этого были: советские танки стояли почти во всей православной Европе. Сербская, Албанская, Болгарская и Румынская Церкви были под коммунистами, чешские и польские православные – также. Израиль тогда был союзником Советского Союза, поэтому Иерусалимский Патриарх был доступен московскому влиянию. Арабские патриархаты – Антиохийский и Александрийский малочисленные и потому традиционно чувствительные к материальным подаркам, также готовы были голосовать как надо.

Госбюджет СССР выделял немалые средства на "подарки" церковным иерархам ближнего Востока (представить, что 200 000 долларов – тех, не современных! – оказались в свободном распоряжении арабского митрополита, а тот их передал России – просто невозможно). Об этом – финансовом – интересе м. Илии к России говорит записка патриарха Алексия к Г. Карпову:

"…Антиохийский Патриархат лелеет надежду, что Русская Церковь, и в особенности Русское Правительство – возобновит давнюю традицию систематической материальной помощи бедной Антиохийской Церкви – на иконы, на церкви, на отдельных особенно неимущих иерархов и т. д. Именно государство, само, а не через церковь, в дореволюционное время широко субсидировало Антиохийскую Церковь, исходя из государственных соображений о необходимости поддерживать Православие на Востоке "Ортодоксия" – это основной мотив всех пожеланий Антиохийского П[атриар]хата. М[итрополит] Илья вызвался быть нашим официозным (не официальным) посредником между нами и П[атриар]хами греками – и тут, по его мнению, решающим фактором является степень нашей возможности давать им деньги… Т[аким] обр[азом], доминирующим мотивом его высказываний является вопрос о материальной помощи: деньгами, богослужебными предметами, парчой, панагиями, крестами, митрами и т. д. М[итрополит] Илья очень надеется на то, что Вы его выслушаете по тем же вопросам; видно он возлагает большие надежды на помощь именно государства. Преданный Вам П[атриарх] АЛЕКСИЙ 20.XI.47"[391].

В Греции шла гражданская война, и была надежда, что вот—вот коммунисты победят, поэтому Греческая Церковь тоже, скорее всего, была бы с Советским Союзом. Единственная проблема оставалась с Турецким Патриархатом, который называется Константинопольским Вселенским. И вот именно это, в конце концов, не сработало. В Москве в 1948 году предполагался созыв VIII—го Вселенского Собора. И епископы Константинопольского Патриархата приехали на этот собор, но они отказывались принимать в нем участие. Они сказали, что приехали на празднование юбилея Русской Церкви (500 лет автокефалии): "Это мы будем праздновать – автокефалия получена от нас, вы наша дочерняя церковь", но даже не заходили в зал собора. На службы ходили, на банкеты ходили, на церковные заседания собора не заходили. Поэтому собор не состоялся. Пришлось назвать его архиерейским совещанием, конференцией и не более того. И Сталин, поняв, что в глобальной политике церковный ресурс он использовать не сможет, резко охладел к церковным делам.

Циничный прагматизм сталинской церковной политики в конце войны и легкий переход к новым гонениям в 1948 году говорят о том, что никакого мировоззренческого кризиса, обращения, возврата к вере у Сталина не было. Если бы и в самом деле он знал, что по молитвам арабского митрополита Богоматерь дала ему победу в безнадежной ситуации – то он себя не так бы вел в предсмертные свои годы. Так что вышеизложенный сюжетный ход просто психологически невозможен.

Церковный историк Владимир Махнач однажды сопоставил реальную политику послевоенного Сталина с такой, какую должен был бы вести православный правитель[392]: «Сталина вpемя от вpемени подозpевают в восстановлении импеpской внешней политики. Легко пpодемонстpиpовать ложность этих подозpений.