– Да тебя, тебя. Давай сюда! – призывно взмахнул рукой неизвестный.

Павел развернулся и пошел обратно, стараясь разглядеть лицо человека, но здешнее уличное освещение было слишком скудным для уверенной идентификации личности. Наверное, предназначено оно для чего-то другого.

– Вообще-то, я отца Николая ищу, – зачем-то пояснил Павел.

– Ну а я кто? Не узнаешь, что ли?

– Да вроде…

С расстояния двух шагов он уже мог разглядеть бородку и усы, длинные волосы по щекам. Что-то смутно знакомое как будто угадывалось, но вот что именно – туман.

– Вот дает. Ну!

И он узнал. Узнал и удивился. Коля Чекалин! Только обросший и похудевший. Вспоминал его не далее как сегодня по поводу того, что тот исчез из команды Петровича и вообще с горизонта. Подозревали, что его и в живых-то уже нет.

– Коля, – неуверенно проговорил он.

– Наконец-то! Здорово, – сказал Чекалин и сунул ему ладонь, которую – теперь чего, целовать, что ли?

Переборов себя, он протянул в ответ свою и пожал. Ладонь была теплой и сухой.

– Все, пошли в дом. А то я только дубленку успел накинуть. Холодно.

И первым заспешил по дорожке. На ногах у него были обрезанные валенки.

Павел, мешкая, медленно, на ощупь затворил калитку и пошел следом. Чекалин… Надо же! Он же отец Николай. Чудны дела твои, Господи! Иначе и не скажешь. Ну и как теперь вести себя с ним? И вообще – на «ты» теперь или на «вы»? Тыкнешь ему, а он обидится. Да и кадилом в лоб. У попов характеры крутые.

– Ну ты чего там тормозишь? – поторопил его с крыльца отец Николай.

А он ничего, вроде даже рад. И тыкает влегкую. Значит, на "ты"!

– Обалдеваю, – почти честно ответил Павел, ускоряясь.

– Чего так? Не ожидал?

– Не-а. Слушай, а с чего ты, ну, отец Николай-то?

– Что у тебя за манера с самого порога такие вопросы задавать.

– Ну, извини.

– Да ладно. Раздевайся, проходи. Сейчас есть будем. Ирка как раз ужин готовит.

Павел попытался вспомнить, кто такая Ирка, но ничего у него не вышло. Семейное положение Чекалина в свое время его не интересовало, а спрашивать сейчас было как-то неловко.

Снаружи абсолютно деревенский, дом изнутри здорово смахивал на городское жилище. Хорошие обои, новая мебель, аппаратура, светильники – все новое, кое-что даже модерновое. А под дубленкой у Чекалина, к огромному облегчению Павла, вместо рясы оказалась обычная одежда, вроде той, которую большинство мужчин носят в своих городских квартирах – легкие брюки и рубашка.

– Добрый вечер, – нейтрально поздоровался он с женщиной, с любопытствующим лицом выглянувшей из кухни.

– Здрасьте, – почти весело откликнулась она. – Так вы и есть Павел? А я Ирина, очень приятно. Вы руки мойте, минут через тридцать кушать будем.

Нет, заметно, конечно, что дом деревенский, но санузел вполне на уровне. Павел попробовал – горячая и холодная вода имеются. Шампуни на полочке, какие-то бальзамы и прочие баночки, которыми так любят запасаться женщины.

– Ну пошли, пошли, – поторопил его Чекалин. – Примешь с мороза. Коньяк будешь?

– Можно и коньяк.

В отличие от деревенских изб, в доме было три комнаты, что по местным меркам для двоих многовато. Та, в которую привел его хозяин, явно служила кабинетом. Початая бутылка и рюмки появились на столе раньше, чем Павел успел сесть в глубокое кожаное кресло.

Пусть и с небольшой натяжкой, но, делая скидку на местность, можно было сказать, что тут роскошно. Особенно при воспоминании о полуразрушенном монастыре с его просвечивающими на фоне неба куполами. Сравнение оказывалось явно не в пользу обители и наводило на некоторые размышления.

– Ну? За встречу! – предложил немудреный тост Чекалин, разлив коньяк по рюмкам и подвинув поближе к гостю вазочку с шоколадом.

– Давай!

Коньяк пошел хорошо, будто душа давно его просила. А может, и просила, черт ее знает. Ох ты! Чур меня, чур! В доме священника даже думать такое как-то неудобно.

– Ты меня ждал, получается? – спросил Павел, готовясь вбросить в рот кусочек шоколада.

– Да откуда?

– А чего ж ты вышел?

– Да мне сторож наш позвонил. Ищет, говорит, какой-то тип отца Николая.

– Позвонил? – туповато переспросил Павел.

– Ну да, с мобилы. Сейчас без этого никак. Не автомат же ему давать. А тебя Петрович ко мне отправил?

– Есть другие варианты?

– Еще по одной? – ушел от ответа Чекалин.

– Можно.

– Кстати, можешь свою «шапку-невидимку» погасить. Расслабься. Я эту хату так заэкранировал – водородной бомбой не возьмешь. Серьезно.

Сейчас, при свете, он стал легко узнаваем, хотя что-то в нем все же изменилось. Теперь он выглядел более раскрепощенным, что ли. Во всяком случае, куда более довольным жизнью, чем раньше.

Послушавшись совета, Павел свернул «плащ». Дом был действительно сплошь облеплен «заплатками» – аж в несколько слоев.

Вторую рюмку пили не торопясь, с расстановкой.

– Ну, давай рассказывай, каким ветром тебя в эти края занесло.

– Погоди ты сразу меня допрашивать! Гостя сначала нужно, что?

Чекалин хохотнул.

– Накормить, напоить и спать уложить.

– Ну, со спать пока можно не торопиться, – милостиво разрешил Павел, покачивая рюмку. Ему тоже становилось хорошо. – Лучше расскажи, с чего это ты в священники подался?

– А чего такого? Нормально!

– В деревне-то? – усомнился Павел. – Правда, у тебя тут… – Он демонстративно обвел взглядом кабинет. – Вполне. Только не боишься? Местные-то не воруют? А то ведь и поджечь могут такую красоту.

– Сунулись было поначалу, – Чекалин довольно засмеялся, вспоминая. – Пощупать решили по пьяни. Так я тут такие заклятья наставил – мама не балуй! Теперь-то что! Почти всех мужиков от пьянства закодировал. Правда, – он несколько погрустнел, – сорвались трое. Работать с ними пришлось – жуть! Весь в мыле был.

– Хочешь, научу? – оживился Павел. – Тут наши программисты такую штуку сочинили – насмерть! Один сдуру решил на себе испытать, так до сих пор мается.

– Слушай, запиши мне, а? – оживился Чекалин. – Есть тут у меня пара типов на примете. Сейчас бумагу дам.

Он живо встал и, достав из секретера блокнот, так называемый деловой, из дорогих, в солидном кожаном переплете, положил его перед Павлом. Тот по памяти воспроизвел формулу.

– Только смотри. Вот тут, – он поставил галочку, – и тут надо закольцевать и поднять тональность. Потом свернуть… Ну, ты знаешь.

– Заархивировать формулу.

– Ну да. И – как пуля. Я проверял.

– Нормально?

– Да ты чего! – заверил Павел и вдруг спохватился. – Слушай, а ничего, что ты священник и это? – он ткнул пальцем в страничку блокнота.

– В смысле?

– Так колдовство же по сути. Церковь такие штуки не жалует.

– Не бери ты в голову. Ты чего думаешь, я один такой?

– А – нет?

– Я тебя умоляю! В церкви наших полно. Не знаю даже с каких времен. Взять хоть патриарха Алексия. Знаешь такого?

– В смысле…

– Нет, – отмахнулся Чекалин. – Первый. При Сергее Радонежском был. Наложением рук лечил и вообще. Да и сам святой Сергий тоже. Ну, еще по единой? И – ужинать.

– Погнали, – не стал возражать Павел. – Ну а вообще, ты как здесь оказался? Церковь и все такое.

– Да надоело все! Чудеса эти долбаные с разборками пополам. Напряги бесконечные. А тут – покой. Поначалу, конечно, хреноватенько было. Деревня, ты правильно сказал. Грязь, пьянство, воровство.

Павлу уже давно хотелось курить, но он не решался. Но после коньяка так приперло, что он достал пачку и взглядом спросил разрешения.

– Валяй! Ну вот. Сплошная пьянка и, как следствие, воровство. Работы нет. Колхоз-то тю-тю! Монастырь… Представляешь, какие деньги на это нужны! Это тебе не коттедж и не казино. Даже не церковь. Да и место, сам понимаешь, не проходное. Вместо казны сплошная дырка от бублика. Но ничего, потихонечку, с Господом, всем миром. Сдвинулось дело. Мужики меня тут чуть не за святого держат, ну а уж жены их – вообще!

– Мужчины! – раздался из-за двери женский голос. – Трапезничать!

– Идем!

– Слушай, – понизив голос, спросил Павел. – А Ирина, она…

– Жена. Да все нормально. Давай, допиваем – и пошли.

Вряд ли все священнослужители так ужинают, как в доме отца Николая. Хотя – слухи ходят разные, щеки у попов – тоже. Есть и пошире. Заливное, мясо горкой, картошечка, капустка квашеная, нарезка, колбаса трех сортов, икорка – двух, рыба белая копченая, пирожки горячие, свежие, явно магазинного происхождения овощи, еще что-то на тарелочках и в плошках. Всего вроде не помногу, но стол, рассчитанный человек так на двенадцать, заставлен больше чем наполовину. А во главе – два графинчика – один с беленькой, другой с чем-то красным.

– Гость в дом – радость в дом! – провозгласила хозяйка и сама разлила питье по рюмкам. Себе – красненькой настойки. И принялась хлопотать.

Нет, Павел, конечно, знал хороших хозяек, у которых из-за стола так просто не выйдешь. Но тут было нечто. Ирина ему сразу навалила мяса, источавшего убийственный аромат, и стала предлагать все остальное, угрожающе нависая над прибором гостя с очередной посудиной.

Трапезничали долго и со вкусом, выпивая в меру и хорошо закусывая. Легкий разговор велся в основном о том, что завтра можно съездить покататься на «Буране», но сначала нужно обязательно посмотреть монастырь, а после мотнуться в город и там пообедать в ресторане. Между делом Чекалин сообщил, глядя на усилия гостя над закуской, что постелят ему в кабинете ("Диван видел? Там трое уместятся. Ириш, сделай сейчас, а?"), так что проблема ночевки решилась быстро и непринужденно.

Несколько вопросов о московском житье-бытье только оживили общение, но – было видно – хозяев это интересовало не особо. "Горнин, Степанов – как там они?" – "Нормально!" В какой-то момент, когда разговор вновь зашел о монастыре, Павлу показалось, что Чекалин намекает на его возможный денежный взнос на святое дело, но только показалось. Никто не хотел портить удовольствие от застолья. И вообще – ему здесь были искренне рады и угощали от души, без, кажется, всякой задней мысли. Павел на самом деле отдыхал душой, напрягаясь телом, точнее, желудком. Но – с удовольствием.

Наконец он, изрядно разомлев, сказал:

– Все, спасибо. Не могу больше. Пощадите.

Он наелся так, что больше кусок в горло не лез. До того, что даже сидеть было трудно.

– А чайку? – легко предложила Ирина, подхватывая что-то со стола и уносясь на кухню. И уже оттуда крикнула: – Способствует!

Смотреть на нее было приятно. Она все делала быстро и легко, с видимым удовольствием ухаживая за мужем и гостем, при этом каждому казалось, что львиная доля внимания уделяется именно ему.

– Хорошо ты здесь устроился, – еще раз похвалил Павел, поудобнее разваливаясь на стуле не от отсутствия воспитания, а из-за того, что ощутимо переел.

– Стараемся, Паш, стараемся. Ты летом здесь посмотри. Я тут такое задумал! Часть паев у мужиков выкупил, уже специалисты приезжали смотреть. Тут же всю жизнь лен выращивали, а в последнее время безобразничать стали, спиваться. Места – ты чего! Жаль, этим летом не успел развернуться, все домом занимался, но ничего, по весне я тут целую деревню для туристов открою. Тут же охота – с ума сойти! Иностранцы валом повалят. Уже и управляющего подыскал.

– Капиталист.

– Ну не спиваться же от скуки?

– Слушай, ну а вообще, как? Нет, я понимаю, деревня, свежий воздух, молочко парное и прочие прелести, только я в деревнях бывал. Тоска смертная и сплошные заботы – сенокос, дрова, урожай, надои, дорога, скотина. Обо всем сразу приходится думать.

– Вот! Ты правильно сказал. Чуть ли не первое, что я сделал, пошел в областную администрацию и решил вопрос с дорогой и газом. Видел бы ты, как там они забегали. Сразу и деньги нашлись, и подрядчики приличные, и все, что нужно. Патриархия, ясное дело, поддержала – монастырь же восстанавливаем, не что-нибудь. Но это так, для соблюдения политеса, а больше для отмазки. Я их так заморочил, что они, если б в бюджете денег не нашлось, свои б отдали.

– Круто, – прокомментировал Павел, освобождая место для чайных приборов, которые уже несла хозяйка. – То есть доволен?

– Так я ж тебе говорю.

– Ну а из Москвы чего сдернул? За романтикой?

– Из Москвы я, Паша, сдернул, – с расстановкой стал отвечать Чекалин, – потому что надоело всё. Все эти интриги, всё это копошение. Обманы эти дурацкие, недомолвки.

– Ты о чем?

– А ты чего, до сих пор не в курсе? Тебя за дурачка так и держат?

– Ты вообще-то полегче бы! – обиделся Павел.

– Полегче? Хорошо, будет тебе полегче.

Ирина принесла чай в большом, литра на три, узбекском чайнике, хрустальную вазочку с конфетами – московскими, кстати! – разлила по кружкам и села, молча глядя на мужа. Продолжать при ней в том же тоне было не больно-то вежливо, но муж, видимо, не находил в этом ничего неудобного, потому что продолжал в том же духе:

– Вот смотри.

Он огляделся, что-то выискивая вокруг, и вдруг взгляд его остановился на полу, покрытом толстым ковром.

– Гляди, – показал он туда рукой.

Павел, не очень понимая, в чем дело, уставился на ковер. И вдруг… Ему сначала показалось, что это от выпитого. Свободная часть ковра, та, на которой не было мебели, вздрогнула, шевельнулась, пошла волной и стала подниматься. И поднималась так до тех пор, пока не встала вертикально, отгородив сидящих за столом от остального помещения. При желании Павел мог бы прикоснуться к ковру рукой, но не сделал этого.

– Ну? Как тебе такое? Сможешь повторить?

Павел напрягся, пытаясь поколебать ковер, но тот стоял как каменный.

– Как ты это сделал?

– Интересно?

– Ага.

И вдруг ковер рухнул, как мог бы рухнуть, скажем, лист толстой фанеры. Плашмя и со шлепком, отчего над ним поднялось облачко пыли. Ирина звонко чихнула.

– Коль! Ну я ж тебя просила, – сказала она укоризненно.

– Извини. Увлекся.

– Ну что увлекся? Мы же за столом.

– Ну прости. Впервые за столько времени коллегу встретил, сама понимаешь.

– Да, и вы меня тоже, – сказал Павел, почувствовав неловкость.

– Прямо как дети, честное слово. Вот идите туда, – она махнула рукой в сторону кабинета, – и роняйте что вздумается.

– И вправду, пошли, Паш.

– Спасибо. Все было очень вкусно, – поблагодарил Павел, вставая из-за стола.

– Ой, да пожалуйста. Что на завтрак-то хотите?

– Даже не знаю. Да все, что угодно. Как вам, так и мне.

– Хотите пирожков? Я сейчас тесто поставлю. С мясом и солеными грибами.

– А не тяжеловато будет с утра? – тоном опытного дегустатора спросил Чекалин.

– Так холод-то какой.

– Ну, сама смотри. Пошли, Паш. Покажу тебе еще кое-что.

– Только вы уж там поаккуратней, – напутствовала их Ирина. Ее совершенно не удивил фокус с ковром. Наверное, и не такое видела.

На диване уже было приготовлено спальное место для гостя. Он как-то не заметил, когда хозяйка это сделала. Расторопная женщина, ничего не скажешь. Даже пепельницу успела поменять.

Они расположились в креслах, и Чекалин водрузил на столик непочатую бутылку коньяка.

– Ну и как тебе? – спросил он, разливая коньяк по рюмкам. – Кстати, кури.

– Спасибо. Ты по поводу ковра? Интересно. Научишь?

Чекалин поморщился.

– Да тут и учить-то нечему. Да научу, если хочешь. Примитив. Понимаешь, какая штука. Ваш Петрович не такой простой, как хочет казаться. Я не сразу его понял. Долгое время, прямо скажу, недоумевал. Ну, казалось бы, если ты умеешь, условно говоря, построить дворец, то почему бы не научить этому других? Нет, я не имею в виду всех. Идеи равенства и братства отжили свое, доказав свою историческую несостоятельность.

– А он умеет? – перебил его Павел.

– Дворец-то? Понимаешь, тут дело даже не в том, умеет он построить именно дворец или нет. По большому счету, это не так уж и сложно.

– Тогда в чем дело? – спросил Павел, с удовольствием закуривая. – Вот взял бы ты, к примеру, и за пару дней отгрохал бы этот свой монастырь.

Чекалин поднес рюмку ко рту и отхлебнул, после чего как бы в удивлении покачал головой.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – В сущности, монастырь нужен не мне, а им. – Он кивнул по направлению окна. – Отдельные чудеса – вещь хорошая, когда они помогают жить, а не подменяют жизнь. Человек ведь такая скотина, которой нужно занятие, свое дело, только тогда он человек, а не животное, которому только жрать надо да на самку влезть. Когда я сюда приехал, знаешь, кого первым делом увидел? Скотов! Пропитые, бездумные, бездушные. Они могли только воровать по мелочи и пить до усрачки. Сутками! Не просыхая. Сами в грязи, в дерьме, но чтобы водка обязательно была. И – много. Нормальные люди в этой среде просто не выживали. Или спивались, или удирали отсюда без оглядки.

– То есть ты здесь что-то вроде мессии?

– Ну и что в этом плохого? В идее мессии, того же, кстати, Христа, есть один очень существенный момент. Тот показывал чудеса для того, чтобы люди уверовали, пришли, так сказать, в единое стадо.

– А другие этим стадом будут руководить?

– Будут! И это нужно. Потому что большинство людей не может самоорганизоваться. Не приспособлены они к этому. Другое дело, что церковь оказалась слишком косной структурой, неспособной эффективно изменяться в соответствии с эпохой. Потому что, к примеру, православие создавалось как, говоря приблизительно, военно-государственная партия. В период войн и государственного строительства церковь еще на что-то способна, но при этом оказалась совершенно не готова к мирной жизни.

– Слушай, Коль, давай не будем про это. Такая это тема мутная. И бесконечная. Ты про дворец хотел.

Чекалин кивнул и показал на пепельницу:

– Вот гляди. Это пепел. Чтобы он образовался, нужно его из чего-то получить. Так?

– Естественно. Но при чем здесь пепел?

– Точно так же и дворец. В "Тысяче и одной ночи" джинн, помнишь, как говорит о своих способностях? "Я могу разрушить город и построить дворец". Но не наоборот! То есть для постройки дворца ему нужен некий материал. В том числе для транспортировки и покрытия прочих сопутствующих расходов. Так что монастырь-то построить таким способом можно, но вот что при этом рухнет – вопрос.

– Ты хочешь сказать, что когда ты поставил дыбом ковер…

– Вот именно! В данном случае я тратил исключительно собственный ресурс. Но перед этим я хорошо поел. Понимаешь, разговоры о долгой жизни магов по большей части выдумки. Сказки. Если, конечно, маг практикует.

– А если нет? – спросил Павел.

– Ну, тогда, в принципе, есть варианты. Но при этом он работает как замкнутая сама на себя система, с внешней подпиткой. Увы, в таком случае он уже не практикующий маг.

– А если подпитка будет очень большой?

– Двигатель, находящийся на консервации, в любом случае сохраняется дольше работающего. Но при этом он может корродировать, а его составные части менять свои рабочие свойства и даже конфигурацию, вследствие обычного старения металла. Да и вообще, я не вижу никакого смысла в вечной жизни. Вечный Жид – отличный тому пример. В каком-то смысле речь еще может идти об эффективном долголетии, но с возрастом происходят неизбежные изменения психики. Понимаешь, будь мне лет десять или пятнадцать, я поднатужился бы и в одну ночь отгрохал этот монастырь, сотворив чудо, подвиг и глупость в одном флаконе. С возрастом же я понимаю, что люди должны это сделать сами, чтобы ценить сделанное. И чтоб их дети ценили. И чтобы продолжали это делать. Давай подолью.

Павел смотрел, как Чекалин наливает коньяк, и начинал понимать, почему тот превратился в отца Николая. Человеку захотелось найти смысл жизни в помощи конкретным людям и – чего уж там! – в покое. Но при этом вопросы к нему оставались.

– Ну а исчез-то ты почему? Мы уж всякое думали.

– Инквизиция, да? – усмехнулся хозяин. – Нет, я до такого уровня конфронтации не дошел.

– А она была?

– Кто? Конфронтация? Так я ж тебе объясняю.

– Что, Петрович не научил тебя строить дворцы? – подначил Павел.

– Господи! Да при чем здесь дворцы! Петрович… – Чекалин отвернулся, невидяще уставившись в стеклянную дверцу шкафа, за которой виднелись корешки книг. – Он измельчает профессию.

– Не понял. Переведи.

– Он сознательно сужает рамки. Жестко сужает. Я уже тогда много чего мог делать такого, а он гнал меня, да и всех нас, в одном направлении. Ну как же тебе объяснить? Человек уже стал скульптором, пусть и не таким уж великим, а его все заставляют рисовать эскизы.

– В каком смысле? Ты хочешь сказать, что перерос Петровича? – насторожился Павел.

– Да нет, вряд ли. Он сильный маг, очень сильный. Один из самых-самых, уж поверь мне. Но у него свой бзик. Он считал, да и сейчас наверняка считает, что мы должны работать только с людьми, но не переходить на неживую материю. По сути – обычные гипнотизеры. Даже пусть не совсем обычные, ладно! Но он сознательно уничтожает целое направление практической магии.

– Слушай, по-моему, ты перегибаешь. Уж Петрович-то никак не похож на уничтожителя.

– Он и тебе мозги запудрил. Ты когда-нибудь бывал в академических институтах? Где всякие академики, профессора и прочее?

– Ну, не бывал. А может, и был. Уже не вспомню. Много где приходилось бывать. А что?

– Да то! Посмотришь на них – все такие христосики. С бородками, благообразные, умные, интеллигентные, такие речи говорят – заслушаешься! А сколько они толковых ребят зарубили на своих ученых советах? Не счесть. Не повышая при этом голоса и не давая даже повода усомниться в их праве на небожительство. И все для того, чтобы отстоять свою линию в науке, защитить свое насиженное место от возможных конкурентов. Так и он.

– Ты это серьезно? – усомнился Павел.

– Если б несерьезно, не сидели бы мы здесь с тобой.

Чекалин залпом допил коньяк. Заметно было, что человек волнуется. Задели его за живое. В бутылке уже оставалось меньше трети.

– Ну хорошо, допустим, – примирительно проговорил Павел. – Но ведь у него нет лицензии на монополию. Есть и другие маги, не слабее его. Они-то что?

– Есть, конечно, – как-то вяло согласился отец Николай. Видать, перегорел. Устал.

– Они-то должны другой точки зрения придерживаться. Не могут же все в одну дуду дудеть.

– По идее, да. Только у меня на этот счет большие сомнения. В свое время я потолковал с одним человеком… Но ты учти, что в условиях работы под маг-директором наши контакты с другими практически сведены к нулю. Так, случайные пересечения, которые мягко, но очень эффективно пресекаются. Поэтому всей картины мы не видим и не знаем. Не только ты и я, а все мы. Любых цветов и оттенков. Так вот он, человек этот, сказал мне, что между высшими магами, ну, теми, кого мы называем маг-директорами, заключено что-то вроде соглашения. Про мировое правительство слышал?

– Да кто не слышал? Только, по-моему, фигня все это. Есть крупные финансово-промышленные корпорации, которые определяют общую экономику и политику стран и даже регионов, да и то не всегда, и все. Политики, военные. Мафия, в конце концов.

– Ага! А мы как в эту картинку вписываемся? Да при желании я один могу самую большую корпорацию раком поставить. А уж Петрович со своей командой – тем более. Деньги штука, конечно, важная, без них всего этого, – Чекалин коротким жестом обвел свой кабинет, – не было бы, как и много другого. Но есть кое-что посильнее денег. Или, если хочешь, важнее.

– И что же?

– Люди. Просто люди. Дети, женщины, любовь, секс, удовольствия. Даже трудности, хотя их, естественно, никто не любит.

– Это понятно. Так что ты про мировое правительство-то? – вернул его в колею разговора Павел.

– А-а. Ну, в общем, все крупняки будто бы договорились меж собой, что будут сдерживать все, что выходит за рамки человеческого. То есть дальше гипнотизеров нас с тобой никто не пустит. Вот так-то!

– Как, силой, что ли?

– Найдут способ, – сказал Чекалин и отчего-то подмигнул. – Вот у тебя – я помню – были очень неплохие задатки. Можно сказать, талант. Я помню, как ты стаканы ловил. И что? Где все это?

Павел почти забыл ту историю. У них на фирме происходило предновогоднее застолье. Петрович от ресторана отказался категорически, поэтому пьянку устроили в офисе. Сдвинули столы, питье закупили в магазине, но зато закуску заказали в ресторане. Но, видно, ошиблись с выбором, а может, рестораторы перед праздником зашивались и оттого халтурили, отчего еда оказалась невкусной. Словом, так получилось, что больше пили, чем ели. И как-то очень быстро напились. Танцы, шманцы, обниманцы – это само собой. Это подразумевалось изначально. Но когда кто-то неловко толкнул стол, и посуда полетела на пол, грозя превратить респектабельную, в общем, корпоративную вечеринку в отвратительную пьянку с битьем посуды и донельзя скользкими салатами на полу, Павел, первым заметивший катастрофу, собрался и подхватил весь этот посудо-, вино– и закускопад, подняв все это хозяйство высоко над столом. Тогда, после выпитого, он несколько не рассчитал свои силы и едва не отправил все это вместо пола на потолок, но вовремя спохватился. Был кратковременно отрезвляющий эффект, были аплодисменты, имело место даже похлопывание по плечу, но, в общем, и всё. Мероприятие после короткой заминки продолжилось, а уже через неделю никто про этот случай и не вспоминал. Даже он сам.

Павел посмотрел на пустую рюмку Чекалина, сосредоточился и поднял ее в воздух с легкостью. И сразу вспомнил про ковер, вставший перед ним непреодолимой стеной.

Рюмка мягко опустилась на стол.

– А налить старому товарищу слабо?

С бутылкой тоже, в общем, получилось. Она чуточку вихляла в воздухе, когда коньяк, выливаясь из горлышка, менял центр тяжести сосуда, но при этом и капли мимо не пролилось.

– Знаешь что? А оставайся, а? Мы тут с тобой такое заварим! Я серьезно.

– Спасибо, конечно. Но как-то…

– Брось! Интеллигентщина это и все такое. Проще говоря, неуверенность. Дают – бери, бьют – беги. Давай за это и выпьем.

Чекалин поднял рюмку, взглядом призывая последовать его примеру, они чокнулись и лихо выпили. Со стороны посмотреть – любо-дорого. Гусары отдыхают.

Но Павел, пришибленный интеллигентщиной и всем таким прочим, сказал, нарушая традицию:

– Я не знаю. Надо подумать. И вообще…

– Брось! – Теперь было видно, что Чекалин изрядно пьян. – Знаешь, что я тебе расскажу? Ну вот, как ты думаешь, почему я здесь поселился? Именно в этом месте?

– Да откуда ж я знаю.

Разговор теперь стал отчетливо напоминать характер пьяного трепа, когда все сначала клянутся в любви и вечной дружбе, а потом ни с того ни с сего начинают бить друг дружку по морде. Пора завязывать.

– Этот монастырь не просто крепость или там оплот веры. Это! – Чекалин поднял вверх палец и сделал многозначительную паузу, всем своим видом показывая, что сейчас он произнесет нечто эпохальное. Откроет тайну. Нет – Истину! – Охранная зона!

– Чего?

– Того самого. Но это завтра. Завтра. Не в темноте же шарить. Расскажи-ка ты пока про себя. Не стесняйся. Уж коли приехал, так не молчи. Может, помогу тебе чем.

Уходить от ответа во второй раз выглядело бы и вовсе нахальством, поэтому Павел, стараясь не очень вдаваться в детали, изложил историю последних дней.

– Я вообще не понимаю, как такое может быть, – заключил он. – Понимаешь? Все как сговорились. Ну не я это! Веришь?

– Да я-то верю. И Петрович, думаю, тоже. Иначе бы он не дал тебе мой адресок. Но тогда кто же наследил-то?

– Я бы сам хотел узнать.

– Слушай, а у тебя нет, скажем, брата-близнеца?

– Да откуда!

– Или другого кровного родственника. Отец, сын.

– Только мать. Но я тебя уверяю!

– Это понятно, – отмахнулся Чекалин. – Тогда странно.

– Слушай, а вот ты по поводу брата сказал. Что, такое возможно?

– Сам я, честно говоря, не сталкивался с таким, но разговор о чем-то подобном как-то имел место. Хотя при большом желании, а главное, умении, отличия, конечно же, отыщутся. Это как с отпечатками пальцев. Но уж если экспертизу сам Петрович проводил! – Чекалин развел руками. – То есть точно нет? Может, ты не в курсе? Знаешь, как в детективах пишут? Родилась двойня, но второго ребеночка украли, а матери сообщили, что тот умер. В роду-то у вас двойни-тройни бывали?

– Ничего такого не слышал. Ну уж до прадедов точно. А там, сам понимаешь. И по поводу украли тоже вряд ли. Роды у матери принимал хороший знакомый отца. Можно сказать, друг. Я, кстати, знаю его.

– Что, наведывается? – заинтересовался Чекалин.

– Да нет, с чего бы. Нет, как-то очень давно шли вместе с отцом и случайно встретили его. Ну он и сказал, мол, вот человек, который тебя на свет белый вытащил. Больше, кажется, и не встречались. Так что вряд ли.

– Да, не похоже. Ну что, давай спать? Утро вечера мудренее.

Заснул Павел сразу и спал, кажется, без сновидений, хотя на новом месте, как правило, засыпал плохо, долго ворочаясь и прилаживаясь к незнакомой лежанке. Тут же, как ни странно, и минуты не прошло, как он отключился. Прошедший день выдался тяжелым, из-за этого, должно быть, и вырубился. Да и алкоголь сказал свое веское слово. Вопреки расхожей и не больно-то смешной шутке, гуляющей в их среде с незапамятных времен, гласившей, что, заснув в доме волшебника, рискуешь проснуться с волшебной палочкой в известном месте, он отошел ко сну спокойно и без тревог.