— Слишком много! — выкрикнул Джеймс и захлопнул за собой дверь.
      — О чем это ты? — спросил Уилл.
      — О том, что в этой семье слишком много детей. Ну просто чересчур, — Джеймс стоял посреди комнаты и злобно пыхтел, напоминая маленький паровоз, прибывший к железнодорожной платформе. Затем подошел к брату и уставился через окно в сад. Уилл отложил книгу и подтянул ноги, чтобы освободить для него место на подоконнике.
      — Я слышал какие-то крики, — сказал он, уткнувшись подбородком в колени.
      — А, ерунда, — отмахнулся Джеймс, — снова эта бестолковая Барбара. Командует: «Это подберите, то не трогайте». И Мэри туда же — трещит без умолку. Наш дом, конечно, очень просторный, но здесь всегда полно людей.
      Мальчики посмотрели в окно. Снег лишь припорошил землю. Большим серым пятном темнела лужайка, чернели голые, казавшиеся угрюмыми деревья. Оживляли мрачную картину только белые крыши гаража, старого сарая, клеток для кроликов и курятника. Вдалеке виднелись поля фермы Доусонов. Небо было серым из-за тяжелых туч, однако снег упорно отказывался укрыть землю нарядным белым покрывалом.
      — До Рождества осталось четыре дня, — сказал Уилл, — хорошо бы начался настоящий снегопад.
      — А завтра твой день рождения.
      — Гм… — Уилл тоже собирался заговорить об этом, но стеснялся — его слова могли прозвучать как напоминание. Он мечтал о таком подарке ко дню рождения, который, увы, никто не мог преподнести ему. Он мечтал о снеге — искрящемся, глубоком, под покровом которого замирает все вокруг. Но снегопад все не начинался.
      — Я еще не кормил кроликов. Хочешь пойти со мной? — предложил Уилл.
      Надев ботинки и хорошенько укутавшись, мальчики попытались незаметно пробраться через шумную кухню. Нарастающие звуки симфонического оркестра вырывались из радиоприемника; Гвен, старшая сестра, резала лук и пела; мать, широкобедрая, с раскрасневшимся лицом, склонилась над печкой.
      — Кролики до сих пор не накормлены! — крикнула мать, когда сыновья попали в поле ее зрения. — И принесите-ка сена с фермы.
      — Мы уже идем! — прокричал в ответ Уилл. Когда он проходил мимо стола, из радиоприемника послышался страшный треск. Мальчик даже подскочил от неожиданности.
      — Да сделайте же тише! — взвизгнула миссис Стэнтон.
      Выйдя на улицу, мальчики оказались вдруг в полной тишине. В старом пахнущем фермой сарае — низком здании с черепичной крышей, бывшем когда-то конюшней — Уилл зачерпнул ведром корм для кроликов. Оставляя на твердой промерзшей земле черные следы, ребята прошли по тонкому слою снега к большим деревянным клеткам, выстроенным в ряд.
      Уилл открыл дверцу кормушки, потом вдруг замер и нахмурился. Он привык к тому, что сонные кролики жались друг к другу в углу клетки и только самые жадные, подергивая носами, быстро подбирались к еде. Сегодня животные вели себя беспокойно, сновали туда-сюда, ударяясь о деревянные стенки; один или два даже испуганно отскочили, когда Уилл приблизился. Он подошел к клетке своего любимого кролика по имени Челси и по привычке протянул руку, чтобы ласково почесать его за ушами. Но животное метнулось назад и забилось в угол, испуганно глядя на мальчика.
      — Эй! — сказал обеспокоенный Уилл. — Эй, Джеймс, ты только погляди. Что с ним творится? Да и со всеми остальными?
      — Мне кажется, они прекрасно себя чувствуют.
      — А мне так не кажется. Они нервничают. Даже Челси. Ну-ка, мальчик, иди сюда.
      Но кролик не двинулся с места.
      — Забавно, — сказал Джеймс, с любопытством наблюдая за происходящим. — Я готов поспорить, что у тебя руки плохо пахнут. Наверное, ты трогал что-то, чего они не любят. Например, собаки не переносят запаха аниса, вот и кролики, должно быть, что-то унюхали.
      — Ничего я не трогал. Если хочешь знать, я мыл руки прямо перед тем, как ты вошел в комнату.
      — Ну тогда все ясно, — быстро отреагировал Джеймс. — Проблема в том, что ты никогда не приходил к ним с чистыми руками. Вряд ли они переживут такое потрясение.
      — Очень смешно. — Уилл набросился на Джеймса, и началась шутливая потасовка, а тем временем пустое ведро из-под корма с грохотом упало на пол. Когда мальчики уходили, Уилл еще раз взглянул на животных. Они продолжали беспорядочно передвигаться, не притрагивались к еде и испуганно озирались по сторонам, вытаращив глаза.
      — Возможно, проблема снова в лисе, — предположил Джеймс. — Напомни, чтобы я сказал об этом маме.
      Лиса была не страшна кроликам в их надежном жилище. А вот цыплята были более уязвимы. Прошлой зимой, прямо перед началом рыночного сезона, семейство лис вломилось в один из курятников и утащило шестерых прекрасно откормленных птиц. Миссис Стэнтон рассчитывала купить на деньги от продажи цыплят одиннадцать рождественских подарков, как и поступала каждый год. Поэтому она пришла в ярость и две ночи караулила похитителей, прячась в холодном сарае. Но злодеи так и не вернулись. Уилл подумал, что на месте лис он тоже держался бы от нее подальше. Его мать была женой ювелира, но кровь фермеров из Бакингемшира, текущая в ее жилах, давала о себе знать: иногда шутки с ней были плохи.
      Толкая перед собой тележку, хитроумное домашнее изобретение с перекладиной, соединяющей деревянные ручки, Уилл и Джеймс прошли свой путь по извилистой, поросшей травой аллее, а затем по дороге, ведущей к ферме Доусонов. Они быстро миновали кладбище с огромными темными тисами, склонившимися над облупившейся стеной. Немного замедлили шаг на углу у церкви, около Рощи грачей. Высокие заросли конского каштана звенели от голосов птиц, а свитые из лесного мусора гнезда, хаотично разбросанные по деревьям, образовывали над рощицей нечто вроде купола. Это место было хорошо знакомо мальчикам.
      — Послушай-ка грачей! Что-то их встревожило.
      Резкое, неблагозвучное пение пернатого хора оглушало, и когда Уилл поднял голову вверх, то увидел небо, почерневшее от несметного числа птиц, круживших над верхушками деревьев. Они хлопали крыльями и метались взад-вперед. Эта галдящая стая будто повисла над рощей, слившись в одно огромное темное пятно.
      — Неужели сова?
      — Они ни на кого не охотятся. Пошли, Уилл, скоро стемнеет.
      — Вот поэтому и странно, что грачи так суетятся. В это время суток они обычно устраиваются на ночлег.
      Уилл с неохотой отвел взгляд от птиц и уже в следующую секунду вздрогнул и схватил брата за руку. Ему показалось, что в темном переулке, в стороне от дороги, на которой они стояли, кто-то движется. Переулок находился между Рощей грачей и кладбищем и вел к небольшой церквушке, а дальше к Темзе.
      — Эй!
      — Что случилось?
      — Там кто-то есть. Или был, подглядывал за нами.
      Джеймс вздохнул.
      — Ну и что? Просто кто-то вышел прогуляться.
      — Нет, что-то не так. — Уилл смотрел во все глаза, пытаясь обнаружить кого-то в переулке. — Это был очень странный человек, он согнулся в три погибели и крался за нами, а когда понял, что я вижу его, то сразу скрылся за деревьями. Удрал, как крыса.
      Джеймс, толкая перед собой ручную тележку, быстро свернул с дороги, так что Уиллу пришлось бежать, чтобы догнать его.
      — Значит, это просто бродяга, — сказал Джеймс. — Не знаю почему, но, кажется, все сегодня умом тронулись: Барб, кролики, грачи… А сейчас еще и ты — несешь всякую чепуху. Пойдем скорее за сеном. И вообще хорошо бы попить чаю.
      Тележка, оставляя борозды на промерзшей земле, вкатилась во двор фермы Доусонов — довольно большой участок земли, с трех сторон окруженный постройками. Мальчики учуяли хорошо знакомый запах фермерского хозяйства. Должно быть, сегодня чистили хлев — старый Джордж, беззубый скотник, собирал в кучу навоз во дворе. Он помахал братьям рукой. Даже муха не пролетит мимо него незамеченной: он мог увидеть ястреба, парящего на расстоянии мили от фермы. В дверях амбара показался мистер Доусон.
      — А! — воскликнул он. — Сено для фермы Стэнтонов? — Так он шутливо называл хозяйство их матери, потому что она держала кроликов и кур.
      — Да, будьте добры, — ответил Джеймс.
      — Сейчас-сейчас, — сказал мистер Доусон. И старый Джордж исчез в сарае. — Значит, все в порядке? — продолжал мистер Доусон. — Передайте вашей матушке, что завтра я возьму у нее десяток птиц. И четырех кроликов. Не смотри на меня так, малыш Уилли. Раз уж этим тварям не суждено повеселиться в Рождество, праздник будет у моего семейства, которое полакомится ими.
      Мистер Доусон поднял глаза к небу, и Уилл обратил внимание на странный взгляд этого морщинистого, хмурого человека. Низко над землей нависали серые облака, а прямо над фермой медленно кружили два черных грача.
      — От грачей сегодня столько шума, — произнес Джеймс, — а еще Уилл видел какого-то странного бродягу возле леса.
      Мистер Доусон пристально посмотрел на Уилла:
      — Что еще за бродяга?
      — Просто какой-то сгорбленный старик. Но он убежал.
      — Значит, Странник в пути, — тихо заговорил мистер Доусон, как будто сам с собой, — Ох, должно быть, это он.
      — Неважная погода для прогулок, — бодро сказал Джеймс. Он кивком головы указал на северное небо над фермой. Тучи становились все темнее и сгущались. Они были похожи на зловещие серые холмы с желтыми прогалинами. Усилившийся ветер безжалостно трепал волосы; было слышно, как вдалеке трещат верхушки деревьев.
      — Вот-вот пойдет снег, — предположил мистер Доусон.
      — Ужасный день, — резко отозвался Уилл и тут же удивился своему настроению: ведь он так ждал этого снега. Но теперь мальчик испытывал лишь необъяснимое, нарастающее волнение. — Почему-то мурашки ползут по коже.
      — Эта ночь будет скверной, — сказал мистер Доусон.
      — А вот и Старый Джордж принес сено, — заметил Джеймс. — Пошли домой, Уилл.
      — Ты можешь идти, — сказал фермер, — а ты, Уилл, подожди, я принесу кое-что из дома для твоей матери.
      Но мистер Доусон не двинулся с места, пока Джеймс катил тележку от амбара; он стоял, засунув руки в карманы своей старой твидовой куртки, и глядел в темнеющее небо.
      — Странник в пути, — повторил он, — эта ночь будет скверной, а завтрашнее утро и того хуже.
      Он посмотрел на Уилла, и мальчик увидел в его карих глазах растущую тревогу. Никогда раньше Уилл не замечал, что глаза у мистера Доусона такие темные — очень необычные в стране голубоглазых англичан.
      — У тебя скоро день рождения, — сказал фермер.
      — Ну…
      — У меня кое-что есть для тебя. — Доусон быстро оглядел двор и вытащил руку из кармана. То, что Уилл увидел, напоминало украшение, сделанное из черного металла: плоский полый круг, разделенный на четыре части двумя скрещенными полосками. Взяв подарок в руки, Уилл с любопытством разглядывал его. Вещица была размером с его ладонь, довольно тяжелая, грубо выкованная, очевидно, из железа, однако края ее не были острыми. Железо холодило руку мальчика.
      — Что это? — спросил он.
      — Пока важно одно: всегда держи этот круг при себе, — ответил мистер Доусон. — Пусть он постоянно будет с тобой, все время. Прямо сейчас положи его в карман. А потом надень на свой ремень и носи как пряжку.
      Уилл положил стальной круг в карман.
      — Большое спасибо, — произнес он с дрожью в голосе.
      Встреча с мистером Доусоном, обычно очень приветливым человеком, не сделала этот день более спокойным. Фермер продолжал смотреть на Уилла тем же пристальным, тревожным взглядом, и мальчик почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Затем мистер Доусон улыбнулся, но улыбка это была вызвана вовсе не веселым настроением, а скорее опасениями.
      — Храни эту вещь, Уилл. И чем меньше ты будешь о ней рассказывать, тем лучше. Она пригодится тебе, после того как пойдет снег, — сказал он оживленно. — А теперь пойдем, миссис Доусон приготовила для твоей мамы целую банку начинки для пирога.
      Они направились к дому. Но вместо жены фермера в дверях их поджидала Мэгги Барнс, круглолицая, розовощекая доярка, которая всегда напоминала Уиллу яблоко. Широко улыбаясь, она держала в руках большой белый фаянсовый кувшин, перевязанный красной ленточкой.
      — Спасибо, Мэгги, — поблагодарил фермер Доусон.
      — Миссис велела принести это для малыша Уилла, — пояснила Мэгги, — а сама пошла в деревню, чтобы повидать священника. Как поживает твой старший брат, Уилл?
      Она всегда задавала это вопрос, когда видела Уилла, проявляя так свой интерес к его старшему брату — Максу. В семье Стэнтонов частенько шутили над тем, что Мэгги Барнс с фермы Доусонов имела серьезные виды на Макса.
      — Хорошо, спасибо, — вежливо ответил Уилл, — отрастил волосы, выглядит теперь как девчонка.
      Мэгги ахнула.
      — Ну и шуточки у тебя! — Она захихикала и помахала Уиллу рукой на прощание. В этот момент Уилл заметил, как ее пристальный взгляд скользнул поверх его головы. Обернувшись, он краем глаза успел уловить, что ворота фермы едва заметно качнулись, будто из них выскользнул тот, кто хотел поскорее скрыться из виду. Однако, приглядевшись, мальчик так никого и не увидел.
      Джеймс ждал брата неподалеку, и мальчики вдвоем стали толкать перед собой тележку, на которой лежали две кипы сена, а между ними большой кувшин с начинкой для пирога. Фермер стоял в дверях дома, и Уилл спиной чувствовал, что он наблюдает за ними. Мальчик, ощущая странное волнение, поднял глаза на огромные сгустившиеся тучи, затем невольно опустил руку в карман и сжал странный железный круг. «…После того как пойдет снег». Небо выглядело так, будто вот-вот обрушится на землю. Уилл не понимал, что происходит.
      Один из фермерских псов понесся навстречу мальчикам, виляя хвостом, но внезапно остановился и настороженно посмотрел на них.
      — Эй, Рэйс! — позвал Уилл.
      Пес опустил хвост и зарычал, оскалив зубы.
      — Джеймс! — встревожено произнес Уилл.
      — Да не укусит он тебя, чего ты боишься?
      Они свернули на дорогу.
      — Я не боюсь. Просто что-то не так, понимаешь? Происходит что-то странное. Рэйс, Челси — все животные пугаются меня.
      Уилл был встревожен не на шутку. Гвалт, доносившийся из гнездовья грачей, становился все громче, хотя уже надвигались сумерки. Мальчики видели над верхушками деревьев скопление черных птиц, еще более взбудораженных, чем раньше; они метались, шумно хлопая крыльями.
      Как будто в подтверждение безотчетной тревоги Уилла в переулке за церковным кладбищем показалась фигура незнакомца. Он шел шаркающей походкой, был одет в лохмотья и больше походил на тюк старой одежды, чем на человека. При виде его мальчики замедлили шаг и непроизвольно прижались друг к другу. Странный незнакомец повернул косматую голову и посмотрел на них.
      Затем неожиданно, как в чудовищном сне, вместе с завывающим порывом ветра с неба обрушилась черная тень, и два огромных грача налетели на бродягу. Он с криком отшатнулся, вскинул руки, пытаясь защитить лицо, а птицы захлопали огромными крыльями и, пролетев мимо мальчиков, взмыли в небо.
      Уилл и Джеймс застыли на месте, вытаращив глаза и прижавшись к охапке сена. Незнакомец съежился и попятился назад к воротам кладбища.
      «Кааааааааааак… каааааааак…»! Бешеная стая над лесом издавала невообразимый гвалт, а затем еще три кружащихся черных силуэта бросились вниз, как и первые два, вновь неистово атаковали бродягу и взмыли вверх. На этот раз он взревел от ужаса, обхватил руками опущенную вниз голову и, спотыкаясь, побежал по дороге. Тяжело дыша, незнакомец пробежал мимо мальчиков, миновал ворота фермы Доусонов и понесся по направлению к деревне. Братья успели заметить сальные седые волосы, торчащие из-под старой грязной шапки, рваное коричневое пальто, перевязанное веревкой, поношенные ботинки, один — с оторванной подошвой, из-за чего бродяга отбрасывал ногу в сторону и немного прихрамывал. Но они не разглядели его лица.
      Высоко над головами мальчиков грачи перестали неистово кружиться и медленно начали двигаться по кругу, а затем один за другим опустились на деревья. Они все еще громко галдели, но, хотя каркающий переполох продолжался, это больше не казалось сумасшествием. Очнувшись от оцепенения, Уилл смог наконец подвигать головой и почувствовал, что какой-то предмет щекочет его щеку. Протянув руку, он наткнулся на длинное черное перо, лежавшее у него на плече. Он засунул его в карман куртки. Движения мальчика были замедленными, как у человека, еще не совсем отошедшего ото сна.
      Братья катили нагруженную тележку вниз по дороге к своему дому, и карканье у них за спиной превращалось в зловещее журчание, подобное тому, которое доносится весной со стороны разлившейся Темзы.
      Наконец Джеймс заговорил:
      — Обычно грачи так себя не ведут. Они не нападают на людей. И тем более не спускаются так низко. Никогда.
      — Точно, — согласился Уилл.
      Он по-прежнему двигался словно в полусне, чувствуя лишь любопытство, которое с каждой минутой все сильнее и сильнее завладевало им. Посреди неутихающего птичьего гомона он вдруг испытал незнакомое и очень сильное чувство. Никогда прежде с ним не происходило ничего подобного: как будто кто-то отчаянно пытался передать ему важное сообщение, но безуспешно, потому что Уилл не в силах был понять его. Это послание казалось чем-то вроде безмолвного крика. Но мальчик не мог разгадать эту загадку, потому что не знал, как это сделать.
      — Такое чувство, как будто на радиостанции нет радиоприемника, — произнес он вслух.
      — Что? — переспросил Джеймс, хотя на самом деле вовсе не собирался слушать Уилла. — Странная штука, — продолжал он, — я думаю, что бродяга пытался поймать грача. Вот птицы и взбесились. Готов поспорить, что он сунет свой нос и к курам, и к кроликам. Странно, что у него нет ружья. Надо сказать маме, чтобы она оставила собак на ночь в сарае.
      Всю дорогу домой он болтал без умолку и замолчал только после того, как они разгрузили тележку. К этому времени Уилл сделал открытие, которое поразило его: дикая, свирепая атака грачей полностью стерлась из памяти Джеймса, как будто волна отхлынула от берега. Прошло еще очень мало времени, а он уже напрочь забыл об этом происшествии.
      Какая-то неведомая сила позаботилась о том, чтобы в сознании Джеймса не осталось и следа событий этого вечера. И Уилл понял, что об этом случае никто не должен знать, поэтому и сам воздержался от рассказов.
      — Вот, отдай начинку маме, — сказал Джеймс, — и пойдем в дом, пока совсем не замерзли. Ветер усиливается, хорошо, что мы поторопились.
      — Да уж, — ответил Уилл. Он действительно промерз до костей, но поднявшийся ветер был тут ни при чем. Мальчик опустил руку в карман и крепко сжал пальцами железный круг. На этот раз металл был теплым на ощупь.

***

      Серый сумеречный мир уже почти погрузился в темноту, когда мальчики вошли в кухню. За окном в пятне желтого света стоял маленький, изрядно побитый фургон их отца. В кухне было еще более шумно и жарко, чем прежде. Гвен накрывала на стол, осторожно лавируя между мистером Стэнтоном и близнецами Полом и Робином, которые озабоченно склонились над каким-то сложным механизмом, пытаясь, вероятно, его починить. Мэри стояла у включенного на полную громкость радиоприемника, из которого раздавалась музыка. Когда Уилл приблизился к приемнику, начались помехи и он так громко затрещал, что все стали морщиться и недовольно хмыкать.
      — Да выключите же его наконец! — отчаянно закричала миссис Стэнтон, стоявшая у раковины. Мэри обиженно надула губы и выключила заглушенную треском музыку, но даже после этого тише стало не намного: если хотя бы половина семейства находилась дома, такой гвалт был в порядке вещей. Когда все уселись за низкий деревянный стол, голоса и смех наполнили кухню — вытянутое помещение с каменным полом. Две уэльские овчарки, Раг и Ки, полусонные лежали в дальнем углу комнаты у камина. Сегодня Уилл старался держаться от них подальше: он не вынесет, если собственные собаки будут рычать на него. Все принялись за «чай» — если миссис Стэнтон удавалось приготовить еду до пяти часов вечера, такой прием пищи называли чаем, если приходилось сесть за стол позже, то — ужином. Тарелка Уилла, как всегда, была полна еды, и он без промедления отправлял ее в рот, таким образом избегая необходимости участвовать в общем разговоре. Но, увы, трудно было оставаться в стороне от дружелюбной болтовни Стэнтонов, особенно если ты самый младший в семье.
      Его мать спросила, махнув ему рукой с другого конца стола:
      — Что будем завтра на чай, Уилл?
      Он ответил с полным ртом:
      — Печенку и бекон, пожалуйста.
      Джеймс издал громкий стон.
      — Заткнись, — сказала шестнадцатилетняя Барбара, их старшая сестра. — Это его день рождения, и он имеет право выбирать.
      — Но печенка… — простонал Джеймс.
      — Так тебе и надо, — злорадно произнес Робин, — на твой день рождения, если я правильно помню, нам всем пришлось есть отвратительную запеканку из цветной капусты.
      — Между прочим, ее готовила я, — напомнила Гвен, — и она не была отвратительной.
      — Не обижайся, — мягко ответил Робин, — просто я терпеть не могу цветную капусту. В любом случае, ты поняла, что я хотел сказать.
      — Я-то поняла. Но не уверена, понял ли Джеймс.
      Робин, крупный, с низким голосом, был более мускулистым из близнецов, и шутки с ним были плохи. Поэтому Джеймс поспешно ответил:
      — Все нормально.
      — Завтра двойной праздник, Уилл, — сказал мистер Стэнтон, сидевший во главе стола. — Мы все будем участвовать в особой церемонии. Это семейная традиция.
      Отец с любовью посмотрел на младшего сына, на его круглом лице появилась улыбка.
      Мэри фыркнула:
      — В мой одиннадцатый день рождения меня отшлепали и отправили спать.
      — Боже мой, — сказала мама, — ну ты и фантазерка. Это же надо, все представить в таком свете. На самом деле тебя один раз шлепнули по попе и, насколько я помню, вполне заслуженно.
      — Но у меня был день рождения, — возразила Мэри, откидывая назад длинные волосы, собранные в хвост. — И я этого никогда не забуду.
      — Со временем забудешь, — дружелюбно пообещал Робин, — прошло всего-то три года.
      — И вообще в одиннадцать ты была еще совсем ребенком, — задумчиво сказала миссис Стэнтон.
      — Ха, — воскликнула Мэри, — а Уилл, видимо, нет?
      В ту же секунду все взглянули на Уилла. Он смущенно осмотрел лица сидевших вокруг него родных и, насупившись, опустил взгляд в тарелку, предоставив семейству Стэнтонов разглядывать густые каштановые волосы у него на макушке. Ощущая неловкость, Уилл, кроме того, чувствовал некую опасность. Ему казалось, что когда много людей одновременно думают о нем, кто-то, враждебно настроенный по отношению к нему, мог услышать их мысли и навредить ему…
      — Уилл — очень взрослый для одиннадцатилетнего мальчика, — солидно проговорила Гвен.
      — У него как будто вообще нет возраста, — поддержал ее Робин.
      Слова брата и сестры прозвучали серьезно и отстраненно, как если бы они обсуждали малознакомого человека.
      — Ну хватит уже, прекратите, — неожиданно сказал Пол. Он был более рассудительным из близнецов, этаким семейным гением, а возможно, Пол и вправду был талантлив: он прекрасно играл на флейте и уделял много внимания младшим. — Ты кого-нибудь пригласил завтра на чай, Уилл?
      — Нет. Ангус Макдоналдс уехал на Рождество в Шотландию, а Майк гостит у своей бабушки в Саутхоле. Ну, это ничего.
      Вдруг за задней дверью дома началось какое-то движение, послышался звук быстрых шагов, и поток холодного воздуха с шумом ворвался в кухню. В дверном проеме показалась голова Макса, его светлые волосы были мокрыми от таявшего на них снега.
      — Прости, мам, я опоздал, пришлось добираться пешком от Общинных земель. Что творится снаружи! Там настоящая пурга! — он оглядел озадаченные лица и усмехнулся. — Разве вы не знаете, что идет снег?
      На секунду забыв обо всем на свете, Уилл радостно вскрикнул и кинулся к двери вместе с Джеймсом.
      — Настоящий снег? Сильный?
      — Точно, — ответил Макс и, снимая свой шарф, обдал мальчиков каплями холодной воды. Он был старшим братом, если не считать Стефана, который служил на флоте и приезжал домой очень редко.
      — Смотрите, — Макс со скрежетом открыл дверь на улицу, и порыв ветра снова ворвался внутрь; снаружи Уилл увидел сверкающую дымку больших снежных хлопьев — ни деревьев, ни кустов не было видно, ничего, кроме кружащегося снега. Из кухни донесся хор возмущенных голосов:
      — Закрой дверь!
      — Это твой праздник, Уилл, — сказал отец, — как раз вовремя.

***

      Намного позже, отправившись спать, Уилл раздвинул занавески в спальне и прижался к холодному оконному стеклу. Он смотрел на снег, который падал и падал… Слой снега толщиной в несколько сантиметров уже лежал снаружи на подоконнике, и мальчик мог видеть, как ветер, ударяющий в стекло, приносит все новые и новые хлопья снега. Он также слышал завывание ветра над крышей дома, прямо над своей комнатой. Уилл спал в мансарде с наклонной крышей, на самом верху старого дома. Он переехал сюда всего несколько месяцев назад, когда Стефан, бывший хозяин этой комнаты, вернулся на свой корабль после отпуска. До этого Уилл жил вместе с Джеймсом, как, впрочем, и все дети в их семье делили комнаты с другими. «Но в моей мансарде должен кто-то жить», — сказал старший брат, зная, как Уилл любит эту комнату.
      На книжном шкафу в углу комнаты сейчас стоял портрет лейтенанта военно-морского флота Великобритании Стефана Стэнтона, выглядевшего довольно неуклюже в своей форме, а также резной деревянный ящик с драконом на крышке, где хранились письма, которые Стефан присылал Уиллу из самых удаленных уголков мира. Этот ящик был чем-то вроде личного тайника.
      Хлопья снега сыпались на оконное стекло с таким звуком, как будто кто-то проводил по нему щеткой. Вскоре Уилл заметил, что ветер завывает над крышей еще громче, чем раньше; все предвещало надвигающуюся метель. Мальчик вспомнил о бродяге и подумал, где он нашел себе приют в такую-то непогоду. «Странник в пути… Эта ночь будет скверной…» Уилл взял свою куртку, достал из кармана странное металлическое украшение и провел пальцами по его поверхности, вверх и вниз по внутреннему перекрестью, которое делило круг на четыре части. Поверхность металла явно не была обработана, но казалась абсолютно гладкой. Это напомнило Уиллу одно место на полу кухни, где неровная поверхность камня была идеально отполирована ступнями нескольких поколений, потому что именно в этом месте каждый вошедший в кухню поворачивал за угол.
      Металл украшения был насыщенного черного цвета, матовый, без единого пятнышка ржавчины. И сейчас он снова стал очень холодным на ощупь. Таким холодным, что Уилл вздрогнул, когда дотронулся до него — его пальцы онемели. Мальчик поспешил положить круг обратно в карман. Затем вытащил ремень из брюк, как обычно, небрежно швырнул его на спинку стула, снова достал круг и продел в него ремень, так что получилась еще одна пряжка, — в общем, сделал все так, как велел ему мистер Доусон. Ветер свистел в щелях оконных рам. Уилл вдел ремень в брюки и повесил их на стул.
      И вдруг без видимых на то причин его охватил страх.
      Первая волна ужаса захлестнула мальчика, когда он шел через комнату к своей кровати. Он остановился, как вкопанный, посреди комнаты, вой ветра снаружи почти оглушил его. Снег безжалостно стегал оконное стекло. Уилл вдруг почувствовал, что сильно замерз, его буквально пробирала дрожь. Он был так напуган, что не мог пошевелить даже пальцем. Перед глазами, как вспышки, мелькали мрачные картины: низкое небо над рощей, суматошные стаи грачей — огромные черные птицы, описывающие круги над его головой. Затем эти картины исчезли, и мальчик увидел лицо бродяги, искаженное ужасом, услышал вопли убегающего старика. На секунду Уиллу показалось, будто он смотрит в огромную черную яму. Затем громкие стоны ветра утихли, и страх отпустил его.
      Мальчик стоял, дрожа, пугливо озираясь вокруг. В комнате было все как обычно. Уилл подумал, что все это ему привиделось. Разумнее успокоиться и просто пойти спать. Он скинул одежду, забрался в кровать и, пытаясь успокоиться, лежал, глядя вверх на маленькое окно наклонной крыши, которое было полностью засыпано снегом.
      Уилл потушил ночник — мрак поглотил комнату. Даже когда глаза привыкли к темноте, он не мог различить ни одного предмета. Мальчик повернулся на бок, подтянул одеяло к подбородку, постарался думать о том, что завтра день его рождения, но легче ему так и не стало. Нехорошо все это. Что-то идет не так.
      Уилл взволнованно ворочался в кровати. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства, которое становилось сильнее с каждой минутой. Что-то тяжелое опускалось на него, словно хотело расплющить; что-то жуткое стремилось подчинить его себе, превратить в то, чем он не хотел быть. «Да, именно так, — подумал он, — превратить меня в кого-то другого. Но это глупо. Кому это нужно? И кого из меня хотят сделать?» Раздался скрип за полуоткрытой дверью, и мальчик тут же подскочил на кровати. Скрип послышался снова, и Уилл понял, что это: скрипела одна из половиц, которая частенько «разговаривала» сама с собой по ночам. Этот звук стал уже таким знакомым, что обычно Уилл просто не замечал его.
      Но сейчас мальчик лежал, напряженно прислушиваясь. Вдруг скрип донесся издалека, из другой мансарды, и он снова рванулся, вздрогнув так, что одеяло накрыло его с головой. Он опять вспомнил сегодняшний день, хотя, в общем, вспоминать было особенно нечего. Мальчик старался думать о встрече с бродягой как о чем-то незначительном: он всего лишь столкнулся с обычным человеком в грязном пальто и рваных ботинках. Но опять перед его глазами мелькнула картина яростной атаки грачей. «Странник в пути…» И снова скрип, на этот раз где-то на потолке, прямо над его головой; и ветер завыл еще громче и протяжнее. Уилл резко сел на кровати и включил ночник.
      Ничего подозрительного и пугающего — все как всегда. Он снова лег, испытывая стыд и чувствуя себя глупцом. «Испугался темноты, — подумал он. — Вот смех-то, совсем как маленький. Стефан никогда бы не испугался темноты, тем более здесь, наверху. Посмотри: вот книжный шкаф, стол, два стула, подоконник, вот шесть маленьких макетов парусников свисают с потолка, а их тени плавно движутся по стене. Нет причин для тревоги. Пора спать».
      Он снова выключил свет, и сразу страх вновь набросился на него, как дикий зверь, выжидавший удобный случай для нападения. Уилл лежал в кровати испуганный, дрожащий, и никак не мог унять эту дрожь, он был не в силах даже шевельнуться, чувствуя, что сходит с ума. Снаружи завывал ветер, потом стихал, потом неожиданно снова начинал протяжно выть. Со стороны окна в потолке мансарды вдруг послышался приглушенный, царапающий звук, который вскоре перешел в скрежет. В следующий момент Уиллу показалось, что самый дикий ночной кошмар стал вдруг реальностью: прямо над его головой раздался жуткий треск, где-то совсем близко громко завыл ветер, и в комнату хлынул поток холодного воздуха. Ощущение ужаса захватило его с такой силой, что заставило сжаться в комок.
      Уилл пронзительно закричал. Сам он узнал об этом позже; страх был настолько сильным, что он не слышал даже собственного голоса. На какое-то время он провалился в темноту и лежал почти без сознания, словно пребывая вне мира, в жутком черном пространстве. Затем послышались быстрые шаги; кто-то поднялся по лестнице к двери его комнаты, чей-то голос заботливо окликнул его. И, наконец, в комнате зажегся свет, который сразу вернул Уилла к действительности.
      Это был голос Пола:
      — Уилл? Что случилось? С тобой все в порядке?
      Уилл медленно открыл глаза. Он понял, что лежит, съежившись, плотно прижав колени к подбородку. Затем увидел Пола, с беспокойством смотревшего на него поверх очков в темной оправе. Уилл только кивнул, поскольку до сих пор был не в силах говорить. Пол посмотрел вверх, и Уилл, следуя за его взглядом, увидел, что окно в потолке распахнуто… Сквозь проем просматривался черный квадрат пустого ночного неба, а вместе с порывами ветра в комнату проникал резкий зимний холод.
      — Задвижка сломалась, — спокойно сказал Пол, — думаю, снег был слишком тяжелым. Но и сама задвижка, наверное, очень старая, металл весь проржавел. Я найду проволоку и починю ее. Тебя ведь это разбудило? Господи, какой ужас! Если бы такое случилось со мной, я от страха залез бы под кровать.
      Уилл смотрел на брата с молчаливой благодарностью и даже попытался улыбнуться. Каждое слово, произнесенное низким, спокойным голосом Пола, возвращало мальчика к реальности. Он сел на кровати и откинул одеяло.
      — У папы, наверное, есть проволока в другой мансарде, — сказал Пол, — но сначала давай уберем снег, пока он не растаял. Смотри, снега на полу явно стало больше. Готов поспорить, не в каждом доме можно увидеть, как снег падает прямо на ковер.
      Он был прав: хлопья снега, кружась, пролетали через черный квадрат в потолке и рассеивались по комнате. Братья старательно собрали снег с ковра на старый журнал, и Уилл поспешно спустился вниз, чтобы выбросить бесформенный белый комок в ванну. Пол тем временем закрепил проволокой раму.
      — Вот так-то лучше, — довольно произнес он.
      Уилл промолчал и даже не взглянул на Пола, но старший брат и без того прекрасно понимал его чувства.
      — Знаешь что, Уилл, — начал Пол, — здесь очень холодно. Почему бы тебе не спуститься в мою комнату и не поспать там? А я разбужу тебя, когда соберусь ложиться, или, скажем, переночую здесь, если ты сможешь смириться с храпом Робина. Договорились?
      — Хорошо, — слегка охрипшим голосом сказал Уилл, — спасибо.
      Он собрал раскиданную по комнате одежду, взял ремень, на котором красовалась новая пряжка, и, зажав все под мышкой, направился к выходу, но у двери остановился и оглянулся. Сейчас в комнате не было ничего необычного, кроме мокрого пятна на ковре в том месте, где лежала кучка снега. Но мальчика все же знобило, и гораздо сильнее, чем от морозного воздуха, а тошнотворное, опустошающее чувство страха все еще сидело в его груди. Если бы это был всего лишь страх темноты, он ни за что на свете не стал бы искать убежище в комнате Пола. Но Уилл знал наверняка, что не сможет остаться один в своей комнате: пока они убирали с ковра кучку снега, он увидел то, чего не заметил Пол. Невозможно было даже представить себе, что посреди протяжных завываний снежной бури какое-либо живое существо могло произвести тот приглушенный звук удара о стекло, который Уилл услышал за секунду до того, как упала рама. И тем не менее в кучке снега мальчик обнаружил свежее черное перо, выпавшее из крыла грача.
      Он снова услышал голос фермера: «Эта ночь будет скверной. А завтрашнее утро и того хуже».

      Его разбудили звуки музыки. Мелодичный и живой напев словно манил за собой, звал куда-то. Похожий на перезвон колокольчиков мотив пронизывал золотой нитью радости великолепное исполнение. Тонкое очарование фантазий мальчика было воплощено в музыке, и, проснувшись под эти звуки, он улыбнулся и ощутил настоящее счастье. Но в момент его пробуждения музыка начала стихать, все еще зовя за собой. Когда же Уилл открыл глаза, она и вовсе исчезла.
      В его голове продолжал звучать, словно эхо, пульсирующий мотив, но и он очень быстро стих. Мальчик порывисто сел на кровати и вытянул перед собой руки, как будто стараясь удержать мелодию, вернуть ее обратно.
      В комнате стояла тишина, не было слышно никакой музыки, и все же Уилл был уверен, что манящий напев — не сон.
      Уилл все еще находился в комнате близнецов. Он слышал медленное и глубокое дыхание Робина, доносившееся с соседней кровати. Холодный свет проникал в комнату, огибая края занавесок, однако снаружи не было слышно ни звука — стояло раннее утро. Уилл надел свою помятую одежду, в которой ходил и вчера, и выскользнул из комнаты. Он пересек лестничную площадку, подошел к окну, расположенному в самом центре дома, и посмотрел вниз.
      В тот же миг он увидел замечательную картину: хорошо знакомый ему мир в незнакомом свете — все вокруг искрилось белизной. Крыши служебных построек напоминали холмы из-за лежавших на них массивных сугробов, а еще дальше все поля и изгороди слились в одно огромное плоское пространство, белое до самого горизонта. Счастливый Уилл глубоко втянул в себя воздух, испытывая тихое ликование. Затем едва различимо снова послышалась музыка, тот же самый мотив. Мальчик напрасно прохаживался энергичной походкой, будто стараясь отыскать мелодию.
      — Ну где же ты?
      Музыка затихла. И когда Уилл снова посмотрел в окно, то увидел, что чудесный мир исчез вместе с ней. В одно мгновение картина переменилась. Все по-прежнему было укрыто снегом, как и минуту назад, но не было сугробов на крыше, лужаек и полей. Уилла окружал лишь заснеженный лес, состоящий из массивных деревьев, крепких, как башни, и древних, как горы. Они были покрыты толстым слоем снега, который лежал нетронутым на каждой даже самой тоненькой веточке. Деревья росли очень близко к дому, и Уилл смотрел вперед сквозь верхушки ближайших деревьев; он мог бы вытянуть руку и потрясти их ветви, если бы только осмелился открыть окно. Единственное открытое пространство в этом мире снежно-белых ветвей виднелось далеко на юге, где протекала Темза; Уилл мог видеть излучину реки, напоминавшую одинокую застывшую волну в этом белом океане лесов. Из-за этого причудливого изгиба река казалась гораздо более широкой, чем была на самом деле.
      Уилл, завороженный, все смотрел и смотрел, а когда наконец очнулся, то заметил, что сжимает рукой гладкий железный круг на своем ремне. Металл был очень теплым на ощупь.
      Он вернулся в спальню.
      — Робин, — позвал он громко, — просыпайся.
      Но Робин продолжал медленно и размеренно дышать и не шевелился.
      Уилл подбежал к следующей двери, ведущей в маленькую хорошо знакомую комнатку, которую они раньше делили с Джеймсом, и, войдя внутрь, сильно тряхнул Джеймса за плечо. Но даже после такой встряски Джеймс лежал неподвижно и, видимо, очень глубоко спал.
      Уилл снова вышел на лестничную клетку, глубоко вдохнул и закричал во всю мощь:
      — Просыпайтесь, просыпайтесь все!
      Он ожидал услышать в ответ какие-нибудь звуки, но их не последовало.
      Воцарилась абсолютная тишина, такая же глубокая и бесконечная, как укрывший землю снег; дом и все его обитатели глубоко спали, и их ничем нельзя было потревожить.
      Уилл спустился вниз, чтобы надеть ботинки и старый овчинный тулуп, который, до того как перейти к нему, принадлежал двум или трем его старшим братьям по очереди. Затем он вышел на улицу через заднюю дверь, тихонько закрыл ее за собой и остановился, глядя перед собой сквозь поднимавшийся клубами белый пар своего дыхания.
      Незнакомый белый мир простерся перед ним, скованный тишиной. Птицы не пели. Садов здесь, в этом лесном царстве, больше не было. Не было ни служебных построек, ни старых, облупленных стен. Только вокруг дома тянулся расчищенный участок, снег на котором был утоптан, а за ним начинались деревья и виднелась узкая дорожка, уходящая прочь от дома. Уилл вышел на тропинку медленно, ступая очень осторожно, чтобы снег не забился в ботинки. По мере того как мальчик удалялся от дома, он чувствовал себя все более одиноким, но тем не менее заставлял себя идти дальше, не оглядываясь. Он знал: если посмотрит назад, то обнаружит, что дом исчез.
      Уилл принимал все происходящее без лишних размышлений и вопросов, как будто все это было сном. Но что-то подсказывало ему, что он не спит. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, его сознание было абсолютно ясным.
      Этот день ожидал пробуждения Уилла не только с момента появления мальчика на свет, но — как Уилл начал теперь осознавать — и в течение долгих веков до его рождения…
      Уилл свернул с белой извилистой тропинки и вышел на дорогу, как будто выстланную снегом и огражденную огромными деревьями. Он посмотрел вверх и сквозь ветви высоко в утреннем небе увидел медленные взмахи крыльев одинокого грача.
      Он шел вверх по узкой дороге, известной как проезд Охотничьей лощины. Он ходил по ней почти ежедневно, но сейчас дорога выглядела совершенно иначе. Она напоминала лесную тропу, и огромные деревья нависали над ней с обеих сторон, согнувшись под тяжестью снега. Уилл настороженно продвигался сквозь тишину, пока внезапно не услышал слабый шум где-то впереди.
      Мальчик замер. Звук раздался снова, хотя массивные деревья приглушали его: ритмичный, резкий, как звук молотка, ударяющего по металлу. То и дело по лесу разносились короткие, неравномерные очереди, как будто кто-то забивал гвозди. Пока Уилл стоял и прислушивался, мир вокруг него становился ярче: лес казался менее глухим, снег искрился, а когда мальчик взглянул вверх, то увидел над проездом Охотничьей лощины чистое голубое небо. Он понял, что солнце в конце концов поднялось из-за низкой гряды серых облаков, и пошел на звук ударов, пробираясь по сугробам. Вскоре он вышел на расчищенный участок земли. Деревни Охотничья лощина на этом месте больше не было. Чувства мальчика обострились под наплывом непривычных звуков, образов и запахов. Он заметил две или три низкие каменные постройки, присыпанные слоем снега, увидел поднимающийся вверх голубой древесный дым и вдохнул его запах. Одновременно Уилл ощутил сладкий аромат только что испеченного хлеба и понял, что голоден. Когда он подошел ближе, то увидел, что одна из построек имела только три стены и своим входом была обращена к дорожке, а внутри нее горел желтый огонь, напоминающий захваченное в плен солнце. Фонтан из искр возносился вверх и в стороны от наковальни, у которой мужчина орудовал молотом. Рядом с наковальней стояла высокая черная лошадь, очень красивая и блестящая. Уилл никогда раньше не видел такой ослепительно черной, словно полночь, лошади без единого светлого пятнышка.
      Животное подняло морду и посмотрело прямо на мальчика, затем стукнуло копытом и издало тихое ржание. Кузнец что-то произнес, и через секунду из-за крупа лошади появилась еще одна фигура. Дыхание Уилла участилось при виде этого человека, он почувствовал, как его горло непроизвольно сжалось, но не мог понять, почему.
      Высокий незнакомец был одет в плащ, мягкими складками спадавший вниз, словно мантия. Длинные волосы ложились на плечи, отливая необычным красноватым оттенком. Он похлопал лошадь по шее, что-то прошептал ей на ухо, затем обернулся и увидел Уилла. Его руки резко опустились вниз, он шагнул вперед и остановился в напряженном ожидании.
      Утро слегка потускнело: новая гряда серых облаков заслонила солнце, и тут же небо и снег потеряли свою яркость.
      Уилл пересек заснеженную дорогу, засунув руки глубоко в карманы. Он не смотрел на высокую фигуру в плаще, стоявшую лицом к нему, а упорно разглядывал другого человека — кузнеца, снова склонившегося над наковальней. Уилл узнал его: это был Джон Смит, сын Старого Джорджа с фермы Доусонов.
      — Доброе утро, Джон, — поздоровался он.
      Широкоплечий кузнец в кожаном фартуке поднял глаза на мальчика, слегка нахмурился, но затем приветливо кивнул.
      — А, Уилл. Раненько ты вышел из дома.
      — У меня сегодня день рождения, — поделился Уилл.
      — Твой день рождения совпадает с зимним солнцестоянием, — проговорил незнакомец в плаще. — Это очень хорошо. И тебе исполняется одиннадцать лет.
      Это прозвучало как утверждение, а вовсе не как вопрос. Уилл внимательно посмотрел на странного человека. Ярко-голубые глаза незнакомца красиво сочетались с его рыжими волосами, говорил он со странным акцентом, совершенно не характерным для юго-востока.
      — Да, точно, — ответил Уилл.
      Из ближайшего дома вышла женщина с корзинкой, наполненной буханками хлеба, и его аромат, который недавно так раздразнил Уилла, распространился вокруг. Мальчик носом втянул в себя запах, он вновь вспомнил, что сегодня он еще не завтракал. Рыжеволосый мужчина взял из корзинки буханку, разломил ее и протянул половину Уиллу.
      — Возьми. Ты голоден. Встречай день своего рождения вместе со мной, юный Уилл.
      Мужчина откусил хлеб, и Уилл услышал, как соблазнительно захрустела корочка.
      Уилл потянулся было за хлебом, но в этот момент кузнец выхватил из огня горячую подкову и молниеносным движением прижал ее к копыту лошади, зажатому у него между коленями. Мгновенно разнесся запах гари, заглушивший аромат свежего хлеба. Затем кузнец снова поместил подкову в огонь и уставился на копыто. Черная лошадь стояла не шелохнувшись. Уилл отступил назад, опустив свою руку.
      — Нет, спасибо, — сказал мальчик.
      Незнакомец пожал плечами, вгрызаясь в хлеб, как голодный волк, а женщина, укутанная платком, так что не было видно даже ее лица, ушла, унося с собой корзинку. Джон Смит вытащил подкову из огня и опустил ее в ведро с водой, откуда тут же раздалось шипение и повалил пар.
      — Быстрее, быстрее, — нетерпеливо сказал незнакомец, поднимая голову. — Дни становятся длиннее. Долго еще?
      — Металл нельзя торопить, — ответил кузнец, но теперь его удары молотом по подкове стали быстрыми и четкими.
      — Готово! — сказал он наконец, подравнивая копыто ножом.
      Рыжеволосый человек провел лошадь по кругу, подтянул подпругу и быстрым, кошачьим прыжком вскочил в седло. Он сидел очень высоко, фалды его темной мантии ниспадали по бокам черной лошади; его фигура напоминала статую, высеченную из самой темной ночи. Голубые глаза всадника властно смотрели вниз, на Уилла.
      — Забирайся на лошадь, мальчик. Я отвезу тебя туда, где ты хочешь оказаться. По такому снегу туда можно добраться только на лошади.
      — Нет, спасибо, — сказал Уилл. — Мне нужно найди Странника.
      Мальчик и сам удивился, услышав собственные слова. «Так вот в чем дело», — подумал он.
      — Но сейчас Странник в пути, — ответил незнакомец, одним быстрым движением развернув лошадь, нагнулся в седле и попытался схватить руку мальчика. Несмотря на то что Уилл изо всех сил старался увернуться, всаднику с легкостью удалось бы схватить его, но кузнец, стоявший у входа в кузницу, ринулся вперед и оттащил мальчика в сторону. Несмотря но то, что он был очень крупным человеком, двигался он тем не менее поразительно быстро.
      Жеребец цвета ночи встал на дыбы и чуть было не сбросил всадника в плаще на землю. Тот гневно закричал, потом вернулся в нормальное положение и сидел, глядя вниз с холодным спокойствием, которое было, однако, страшнее ярости.
      — Ты поступил очень глупо, мой друг кузнец, — сказал он мягко. — Мы этого не забудем.
      Затем он развернул жеребца и поехал в том направлении, откуда пришел Уилл. Снег поскрипывал под копытами его крупной лошади.
      Джон Смит сплюнул, усмехнулся и начал развешивать свои инструменты по местам.
      — Спасибо, — поблагодарил его Уилл, — я надеюсь… — Он замолчал.
      — Они ничего со мной не сделают, — сказал кузнец. — Я не из той породы. Кроме того, в настоящее время я принадлежу дороге, а мой труд принадлежит всем, кто едет по дороге. Их сила не может причинить вреда никому на этой дороге, идущей через Охотничью лощину. Помни об этом, тебе самому это может пригодиться.
      Состояние нереальности улетучилось, и Уилл почувствовал, что его мысли начали оживать.
      — Джон, — сказал он, — я знаю одно: я должен найти Странника. Но я не знаю зачем. Может, ты мне скажешь?
      Кузнец повернулся к Уиллу и впервые посмотрел ему прямо в глаза. На его обветренном лице появилось сострадание.
      — Не может быть, юный Уилл, неужели ты только что пробудился? Ты должен выяснить все сам. Тебе многое предстоит узнать в твой первый день.
      — Первый день? — переспросил Уилл.
      — Поешь, — сказал кузнец, — сейчас это не опасно, ведь ты не собираешься преломить хлеб с Всадником. Надо же, как быстро ты распознал в этом угрозу. И ты смог понять, что еще большей опасностью было уехать вместе с ним. Прислушивайся сегодня к себе, мальчик, просто прислушивайся к себе. — Он позвал: — Марта!
      Снова появилась женщина с корзинкой. На этот раз она откинула платок и улыбнулась Уиллу; он увидел ее голубые глаза, почти как у Всадника, только они светились теплом. С благодарностью он стал жевать теплый хлеб с хрустящей корочкой, который на этот раз был намазан медом. Затем со стороны дороги послышался приглушенный звук шагов, и мальчик в тревоге обернулся.
      Белая лошадь без всадника и сбруи двигалась рысью по направлению к ним. Она была словно негативное изображение черного жеребца Всадника — высокая, ослепительно белая, без единого пятна. Солнце выглянуло из-за облаков, и снег вновь заискрился; на фоне этой сияющей белизны блестящая короткая шерсть лошади и ее длинная грива, ниспадавшая на изогнутую шею, казалось, отливали золотом. Лошадь остановилась рядом с Уиллом, втянула носом воздух и коснулась мордой плеча мальчика, как будто приветствуя его, затем встряхнула своей большой белой головой, и в холодном воздухе вокруг нее тут же образовалось облако пара. Уилл протянул руку и осторожно положил ее на шею лошади.
      — Ты пришел вовремя, — сказал кузнец, — огонь хорошо разгорелся.
      Он зашел в кузницу и раздул кузнечные мехи, так что огонь взвился. Затем снял подкову со стены, скрытой в тени, и сунул ее в жар.
      — Смотри хорошенько, — продолжал он, изучая лицо Уилла. — Ты еще никогда не видел такой лошади. Но ты видишь ее не в последний раз.
      — Она очень красивая, — произнес Уилл, и лошадь снова ласково уткнулась ему в плечо.
      — Забирайся на нее, — велел кузнец.
      Уилл засмеялся. Было очевидно, что он не мог сделать этого: его голова едва доставала до плеча животного, и, даже если бы на лошади были стремена, он не смог бы поднять свою ногу так высоко.
      — Я не шучу, — сказал кузнец. Он и в самом деле не походил на человека, который часто смеется, не говоря уж о том, чтобы самому подшучивать над людьми. — Это честь для тебя. Держись за ее гриву в том месте, до которого можешь дотянуться, и посмотришь, что будет дальше.
      Уилл решил посмешить кузнеца и, изо всех сил вытянувшись вверх, ухватился пальцами обеих рук за концы длинной густой белой гривы. В тот же миг он почувствовал головокружение; весь мир вокруг него завертелся, как игрушечный волчок, а вслед за этим он услышал звук, очень отчетливый, хотя, казалось, доносившийся откуда-то издалека. Это был чарующий, похожий на перезвон колокольчиков мотив, который он впервые услышал сегодня утром, перед тем как проснулся. Уилл закричал. Его руки резко дернулись, окружающий мир снова пустился в пляс, а музыка стихла. Отчаянно пытаясь вспомнить волшебный мотив, мальчик внезапно осознал, что заснеженные ветви деревьев теперь находятся очень близко к нему, гораздо ближе, чем раньше, а сам он сидит очень высоко, на могучей спине белой кобылицы. Он посмотрел сверху вниз на кузнеца и засмеялся громко и восторженно.
      — Когда лошадь будет подкована, — сказал кузнец, — она доставит тебя туда, куда ты попросишь.
      Уилл вдруг серьезно задумался над словами Джона. Но вскоре что-то заставило его поднять голову и посмотреть вверх, сквозь ветви склонившихся деревьев. В небе он увидел двух грачей, лениво летевших высоко над лесом.
      — Нет, — проговорил он, — я думаю, что должен идти один.
      Мальчик похлопал кобылицу по шее, перенес ноги на одну сторону и начал медленно скользить вниз, слегка сгруппировавшись и приготовившись к падению. Но обнаружил, что приземлился очень мягко, носками ботинок погрузившись в снег.
      — Спасибо, Джон. Спасибо большое. До свидания.
      Кузнец сдержанно кивнул и занялся лошадью, а Уилл, несколько обескураженный, побрел прочь. Он ожидал, что услышит от Джона, по крайней мере, прощальное слово. Сделав несколько шагов, он оглянулся. Джон Смит зажал копыто лошади между колен и протянул руку в перчатке к щипцам. И то, что Уилл увидел дальше, заставило его забыть о том, что не услышал напутствия. Кузнец не удалял старые подковы, не подравнивал копыто — эту лошадь еще ни разу не подковывали. А подкова, которую кузнец примерял сейчас к ее копыту, как и три другие, блестевшие на самой дальней стене кузницы, не были похожи на обычные. Но их форма показалась хорошо знакомой Уиллу. Все четыре подковы белой кобылицы были точными копиями круга с перекрестьем внутри, который Уилл носил на своем ремне.

***

      Уилл прошел немного вниз по дороге, под узкой крышей голубого неба. Он сунул руку под тулуп, чтобы дотронуться до круга на своем ремне. Металл был леденящим. Мальчик начал понимать, что это значит. Но Всадник исчез: на снегу не было видно даже следов лошадиных копыт. Однако Уилл и не думал сейчас о зловещей встрече. Он чувствовал только, как некая сила властно и настойчиво направляет его к тому месту, где в привычном для него мире располагалась ферма Доусонов.
      Он увидел узкую тропку, идущую в сторону, и свернул на нее. Эта тропка вела очень далеко, временами петляя и поворачивая. В той части леса, где он оказался, было много низкой поросли; запорошенные снегом ветвистые верхушки молодых деревьев и кустарников торчали из холмистых сугробов, как оленьи рога из округлых белых голов. За очередным поворотом тропки Уилл увидел низенькую хижину с грубо отштукатуренными глиняными стенами и крышей. Высокая шапка из снега покрывала убогое жилище, отчего оно напоминало замороженный торт. В дверном проеме, опираясь одной рукой о расшатанную дверь, словно застыв в нерешительности, стоял неуклюжий старый бродяга, тот самый, которого мальчик встретил вчера. Длинные седые волосы, грязная одежда, морщинистое лицо — все выглядело точно так же, как и раньше.
      Уилл приблизился к старику и повторил слова фермера Доусона, которые тот произнес вчера:
      — Странник в пути.
      — Есть только один Странник, — сказал старик. — Это я. А тебе-то какое дело?
      Он фыркнул, скосив глаза на Уилла, и потер нос засаленным рукавом.
      — Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал, — довольно дерзко произнес Уилл, хотя на самом деле вовсе не чувствовал себя уверенно. — Я хочу знать, почему ты вчера бродил по округе? Почему ты что-то высматривал? Почему за тобой увязались грачи? Я должен это знать. — Уилл говорил порывисто. — И почему тебя называют Странником?
      При упоминании о грачах старик отступил назад к хижине, его глаза забегали, он поднял взгляд к верхушкам деревьев. Затем посмотрел на Уилла с еще большим подозрением, чем раньше.
      — Ты не можешь быть им! — сказал он.
      — Кем я не могу быть?
      — Нет, ты не можешь… тогда бы ты знал все это. Особенно об этих чертовых птицах. Пытаешься надуть меня, да? Пытаешься надуть несчастного старика? Ты приехал сюда со Всадником, не так ли? Ты его человек, да?
      — Конечно, нет, — возразил Уилл. — Я не понимаю, о чем ты?
      Мальчик окинул взглядом жалкую хижину. Тропка здесь заканчивалась, а участок около хижины не был расчищен. Деревья окружали ее со всех сторон и почти полностью загораживали солнечный свет. Неожиданно он почувствовал себя потерявшимся и спросил:
      — А где же ферма?
      — Здесь нет никакой фермы, — раздраженно ответил старый бродяга. — Пока нет. Ты должен об этом знать.
      Он снова злобно фыркнул и что-то пробормотал себе под нос. Потом его глаза сузились, он подошел вплотную к Уиллу и уставился ему в лицо. От него пахло потом и грязной одеждой.
      — Но ты можешь быть им, можешь. В том случае, если у тебя есть первый Знак, который Носитель Света дал тебе. У тебя он есть? Покажи. Покажи старому Страннику знак.
      Сдерживая отвращение и стараясь не отшатнуться от старика, Уилл стал торопливо расстегивать пуговицы своего тулупа. Он понимал, о каком Знаке говорит бродяга. Но, когда он распахнул овчинный тулуп, чтобы показать круг, надетый на ремень, его рука случайно коснулась гладкого металла, и ледяной холод обжег пальцы. В ту же секунду он увидел, что старик отскочил назад и в его глазах появилось подобострастие, но смотрел он уже не на Уилла, а на кого-то, кто стоял за спиной у мальчика. Уилл обернулся и увидел Всадника в плаще, восседавшего на жеребце цвета ночи.
      — Приятная встреча, — спокойно произнес Всадник.
      Старик пискнул, как испуганный кролик, развернулся и, спотыкаясь, побежал по сугробам в гущу деревьев. Уилл застыл на месте, глядя на Всадника, его сердце стучало так неистово, что было трудно дышать.
      — Ты поступил не очень мудро, свернув с дороги, Уилл Стэнтон, — сказал человек в плаще, и его глаза сверкнули, как две голубые звезды. Черный жеребец незаметно продвигался вперед; Уилл попятился назад к хижине, глядя в глаза Всадника, и, приложив огромные усилия, распахнул непослушными руками свой тулуп, чтобы железный круг на его ремне стал хорошо виден. Он схватился за ремень с той стороны, на которой висел круг. Холод, исходивший от железа, был таким леденящим, что мальчик смог сполна ощутить мощную силу Знака. Всадник остановился, его глаза засверкали.
      — Так у тебя уже есть один из них. — Он странно сгорбился, а конь затряс головой; они оба будто собирались с силами, чтобы стать еще больше.
      — Один Знак тебе не поможет, ни сейчас, ни потом, — проскрежетал Всадник, продолжая расти, принимая угрожающие размеры, закрывая собой белоснежный мир, а его жеребец победоносно ржал и вставал на дыбы, перебирая в воздухе передними копытами. Уиллу оставалось лишь беспомощно жаться к стене. Конь и всадник возвышались над ним как темное облако, заслоняя снег и солнце.
      Затем слух Уилла начал смутно различать новые звуки, и вскоре ревущая черная масса была стремительно отброшена в сторону ослепительным золотым светом, который искрился яркими живыми узорами: раскаленными добела кругами, солнцами и звездами. Уилл прищурил глаза и вдруг увидел в золотом свете белую кобылицу из кузницы, вставшую на дыбы рядом с ним.
      Он крепко ухватился за развевавшуюся гриву, и, как и в прошлый раз, его легко подбросило на широкую спину лошади. Он пригнулся как можно ниже, к самой ее шее, борясь за свою жизнь. Крупная белая кобылица издала дикое ржание и перелетела на тропку между деревьями, проскакав мимо бесформенного черного облака, которое неподвижно повисло над участком около хижины.
      Она неслась все ускоряющимся галопом, пока они не оказались на дороге, идущей через Охотничью лощину. Галоп белой кобылицы перешел в размеренные мощные скачки. Уилл слышал, как бьется его собственное сердце, а окружающий мир вспыхивал вокруг него белыми пятнами. Но уже через секунду они оказались в окружении серого сумрака, и солнце как будто окрасилось в черный цвет. Сильный ветер трепал волосы Уилла, задувал под воротник, в рукава тулупа, в голенища ботинок. Громадные тучи надвигались с севера, затягивая все небо; приближался обширный серо-черный грозовой фронт. Небо угрожающе гремело. В темной вышине виднелся лишь один светлый участок, подернутый белой дымкой, сквозь которую едва различимо пробивалось голубое небо, но и этот просвет быстро затягивался тучами. Белая кобылица отчаянно взлетела ввысь, к просвету в небе. Обернувшись, Уилл увидел внизу под гигантскими облаками темную исполинскую фигуру: необъятных размеров Всадник возвышался над землей, его глаза сверкали зловещим бело-голубым огнем. Вспышки молнии блестели то тут, то там, гром раскалывал небо, а белая кобылица летела сквозь грохочущие тучи, пока не затянулся последний просвет в небе.
      И вот они в безопасности. Голубое небо простиралось перед ними и под ними, солнце сияло, согревая Уилла. Он увидел, что долина Темзы осталась далеко позади. Сейчас они находились в районе Чилтернских холмов, поросших огромными деревьями: буками, дубами и ясенями. По заснеженным холмам нитями пробегали ряды изгородей — метки древних полей, очень древних, насколько было известно Уиллу. Старше этих меток были лишь сами холмы и деревья. А дальше на одном из белых холмов мальчик заметил другой знак. Его форма была частично скрыта под снегом, частично размыта при известковании почвы; ее было бы трудно различить, если бы она не казалась такой знакомой. Но Уилл узнал ее. Это был круг, разделенный на четыре части крестом.
      Уилл разжал руки и отпустил густую гриву, а белая кобылица издала долгое пронзительное ржание, которое едва не оглушило мальчика, и стремительно полетела вниз. Уилл падал все ниже и ниже, но шока от падения не испытывал. В конце концов он понял, что лежит на холодном снегу лицом вниз, поднялся на ноги и стряхнул с себя снег. Белая кобылица исчезла. Небо было безоблачным, солнечный свет согревал затылок и шею мальчика. Уилл стоял на заснеженном холме, поросшем высокими деревьями, и две черные птицы неслись по ветру над их верхушками.
      Прямо перед ним на белом склоне одиноко возвышалась деревянная резная двустворчатая дверь, ведущая в никуда.

      Уилл засунул замерзшие руки в карманы и стоял, разглядывая резные панели закрытой двери. Он не мог даже предположить, что это за дверь. Ему ни о чем не говорили странные зигзагообразные линии, которые украшали каждую панель, повторяясь снова и снова в различных вариациях. Уилл разглядывал шероховатую древесину, сплошь покрытую трещинами, и не мог определить, что это за дерево. Поверхность панелей была так тщательно отполирована временем, что, если бы в нескольких местах не зияли дырки от выпавших сучков, вряд ли можно было бы вообще утверждать, что это дерево. Если бы не это, Уилл решил бы, что дверь сделана из камня.
      Затем мальчик заметил, что дверь окутана дымкой, похожей на колебание воздуха над пламенем костра или над мощеной дорогой, раскаленной жарким солнцем. Но в данном случае такое объяснение не подходило, потому что разницы температур не наблюдалось.
      На двери не было ручек. Уилл толкнул створки. Дверь подалась, и в этот момент мальчику показалось, что он опять слышит волшебный перезвон колокольчиков. Но музыка снова исчезла то ли в лабиринтах его памяти, то ли в тумане воображения. Он прошел через дверной проем, и тут же совершенно беззвучно огромные створки захлопнулись за его спиной. Внезапно перед глазами Уилла предстал совершенно другой мир, и он мгновенно забыл обо всем, что окружало его лишь секунду назад.
      Сейчас он стоял в огромном зале. Солнечный свет не проникал сюда. На высоких каменных стенах не было окон, виднелись только несколько узких проемов. А между ними висели гобелены, таинственные и красивые, и казалось, что они светились в полумраке. Уилл был изумлен великолепными изображениями животных, цветов и птиц, вытканными и вышитыми на полотнах. Он любовался яркими красками, которые переливались, как будто солнечный свет играл на поверхности разноцветных стеклышек.
      Изображения медленно наплывали на него. Он видел серебряного единорога, поляну красных роз, сияющее золотое солнце. Высоко над его головой арочные балки крыши образовывали затемненный купол; тень также укрывала от взгляда дальний угол зала. Словно во сне, он сделал несколько шагов вперед, бесшумно ступая по ковру из овечьей шерсти, которым был покрыт пол. Он напряженно вглядывался в полумрак. Внезапно мелькнула яркая вспышка, и в темноте разгорелся огонь, осветив большой камин у самой дальней стены зала. Теперь мальчик видел двери, кресла с высокими спинками и массивный резной стол. С одной стороны от камина, опираясь на трость, стояла пожилая женщина, с другой стороны — высокий мужчина. Казалось, они ожидали появления Уилла.
      — Добро пожаловать, Уилл, — спокойно и ласково сказала пожилая женщина, и звук ее голоса эхом отозвался под сводами зала. Она протянула ему навстречу свою худую руку, и отблеск огня упал на большой перстень на ее пальце. Женщина была невысокой, хрупкой, как птичка, и, хотя она держалась прямо и казалась очень проворной, глядя на нее, Уилл подумал, что она очень стара.
      Мальчик не мог разглядеть ее лица. Он не двинулся с места, а его рука автоматически потянулась к ремню. Мужчина, стоящий по другую сторону камина, нагнулся и зажег свечу от огня в камине, затем подошел к столу и принялся зажигать высокие свечи, стоявшие в круглой рамке, напоминавшей обод плоского колеса. Отблеск желтого чадящего огня играл на его лице. Уилл увидел крупную голову, скуластое лицо, глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой, напоминающий клюв сокола, прядь жестких седых волос, падающую на высокий лоб, густые брови и острый подбородок. Разглядывая резкие черты этого таинственного лица, Уилл неожиданно для себя самого начал осознавать, что мир, который был для него таким знакомым и привычным всю его жизнь, вдруг закружился вихрем и разбился вдребезги, а потом возродился вновь, но изменился до неузнаваемости.
      Выпрямившись, высокий человек посмотрел на Уилла сквозь пламя горящих свечей на столе. Он улыбнулся: уголки его тонких губ слегка поднялись вверх, и морщинки веером разбежались от внешних уголков глубоко посаженных глаз. Он быстро задул огарок свечи.
      — Подойди, Уилл Стэнтон, — сказал он, и мальчику показалось, что где-то в глубинах его памяти хранился звук этого низкого голоса. — Иди и учись. И захвати с собой вон ту свечу.
      Уилл удивленно посмотрел вокруг. Справа от себя он обнаружил черную кованую этажерку высотой с него самого с тремя остроконечными верхушками. Две верхушки были увенчаны пятиконечной металлической звездой, а третья — подсвечником с белой толстой свечой. Он взял свечу, которая оказалась такой тяжелой, что ему пришлось держать ее двумя руками, и прошел через весь зал к ожидавшим его мужчине и женщине. Щурясь от яркого света, он приблизился к столу и увидел, что круг из свечей не был полным: один подсвечник в рамке пустовал. Уилл перегнулся через край стола, сжимая в руках твердую гладкую свечу, зажег ее от другой свечи и аккуратно поместил в свободное углубление. Свеча была точно такой же, как остальные. Мальчик обратил внимание на то, что свечи в рамке очень необычные — неправильной формы, то сужающиеся, то расширяющиеся, но холодные и твердые, как белый мрамор. Пламя их было длинным и ярким, без дыма; от них исходил легкий смолистый запах, как от сосны.
      Выпрямившись, Уилл заметил две скрещенные металлические спицы внутри круглого подсвечника. Форма Знака была и здесь: круг, разделенный крестом на четыре части. Мальчик обратил внимание на то, что внутри рамки были и другие углубления для свечей: по два вдоль каждой стороны креста и одно в центральной точке, где пересекались спицы. Но эти углубления оставались пустыми.
      Пожилая леди села в одно из кресел у камина.
      — Очень хорошо, — ласково сказала она своим мелодичным голосом, — спасибо, Уилл.
      Женщина улыбнулась, и морщинки паутиной покрыли ее лицо. Уилл улыбнулся ей в ответ. Он не понимал, почему вдруг почувствовал себя таким счастливым. Вполне естественно, у него появились вопросы. Он уселся на скамеечку между двумя креслами напротив камина, которая, очевидно, была приготовлена для него.
      — Дверь, — сказал он, — та огромная дверь, через которую я пришел. Как это она стоит на холме сама по себе?
      — Дверь? — переспросила женщина.
      Ее вопросительная интонация заставила Уилла оглянуться назад, на дальнюю стену, со стороны которой он проник в зал. Именно в этой стене находилась высокая двустворчатая дверь, а рядом стояла этажерка, с которой он взял свечу. Он продолжал смотреть на стену: что-то его насторожило. Огромная деревянная дверь исчезла. Сплошная серая стена, выложенная из массивных ровных камней, выглядела абсолютно безлико, и только круглый позолоченный щит одиноко висел на стене, и тусклые блики света играли на нем.
      Высокий мужчина добродушно засмеялся.
      — Ничто не является тем, чем оно кажется, мальчик мой. Ничего не ожидай и ничего не бойся — ни здесь, ни где-либо в другом месте. Это твой первый урок. А вот твое первое задание. Итак, перед нами Уилл Стэнтон. Расскажи нам, что с тобой приключилось за последние два дня?
      Уилл смотрел на огонь в камине, и ему было очень уютно и тепло в этом холодном зале. Ему пришлось изрядно напрячься, чтобы вернуться к воспоминаниям о том, как днем раньше они с Джеймсом вышли из дома и отравились на ферму Доусонов за сеном. Прокручивая в мыслях события последних дней, мальчик был потрясен всем, что произошло с ним. Через некоторое время он ответил:
      — Знак. Круг с перекрестьем внутри. Вчера мистер Доусон дал мне его. Затем Странник преследовал меня или пытался это делать, а еще позже кто-то хотел похитить меня. — Он сглотнул, похолодев от воспоминаний о своем ночном страхе. — Они хотят заполучить Знак. Все из-за этого. Это причина всех сегодняшних событий, хотя все гораздо сложнее, потому что сейчас — это не сейчас, а какое-то другое время. И я не знаю какое. Все происходит как будто во сне, но в то же время наяву. И они все еще здесь. Я не знаю, кто они, за исключением Всадника и Странника. Я и вас не знаю, понимаю только то, что вы против них. И мистер Доусон, и Джон Уэйленд Смит тоже.
      Он замолчал.
      — Продолжай, — послышался низкий голос.
      — Уэйленд? — растерянно произнес Уилл. — Какое странное имя. Ведь это не имя Джона. Почему же я так сказал?
      — Сознание содержит в себе не только то, что нам известно, оно гораздо больше, — сказал высокий человек. — Особенно твое. Что ты еще можешь сказать?
      — Я не знаю, — ответил Уилл.
      Он посмотрел вниз и провел пальцем по краю скамеечки; на ней были вырезаны мягкие ровные волны, напоминающие о спокойном море.
      — Хотя постойте. Еще две вещи. Первое: этот Странник очень забавный. Не думаю, что он один из них. Ведь он до смерти испугался, когда увидел Всадника.
      — А второе? — спросил мужчина.
      Где-то в тени большого зала послышался бой часов, звук был низким и приглушенным. Только один удар — значит, пробило полчаса.
      — Всадник, — произнес Уилл. — Когда Всадник увидел Знак, он сказал: «Так у тебя уже есть один из них». Значит, он не знал, что Знак у меня. Но все же он преследовал меня. Почему?
      — Да, — проговорила пожилая леди. Она смотрела на мальчика с грустью. — Он преследовал тебя. Я думаю, твоя догадка верна. Им нужен вовсе не Знак. Им нужен ты.
      Высокий человек поднялся, обошел Уилла со спины и остановился, положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела женщина, а другую засунув в карман своего темного закрытого жакета.
      — Посмотри на меня, — велел он.
      Свет от свечей, стоявших в круге на столе, падал на его прямые седые волосы, а на веки легла еще более глубокая тень; глаза казались теперь двумя темными омутами.
      — Меня зовут Мерримен Лайон, — сказал он. — Я приветствую тебя, Уилл Стэнтон. Мы очень долго ждали тебя.
      — Я знаю вас, — проговорил Уилл, — То есть… Вы похожи… Мне кажется… Не правда ли, я вас знаю?
      — В каком-то смысле, — ответил Мерримен. — Ты и я, можно сказать, похожи. Мы оба при рождении были наделены одним и тем же даром, и у нас обоих высокая миссия. Именно сейчас и здесь, Уилл, ты начнешь понимать, что это за миссия. Но сначала ты должен узнать кое-что о своем даре.
      События развивались стремительно, и было очевидно, что обратной дороги нет.
      — Я ничего не понимаю, — проговорил Уилл, с тревогой глядя на полное решимости лицо мужчины. — У меня нет никакого дара, поверьте мне. Я совершенно обычный, такой, как все.
      Он смотрел то на женщину, то на мужчину; отблеск огня, танцующего в камине, и свечей поочередно освещал одну из двух фигур, погружая другую в тень. Мальчик почувствовал, как в нем растет страх, ему казалось, что он попал в ловушку.
      — Просто-напросто я стал участником странных событий, вот и все.
      — Оглянись назад и вспомни некоторые из этих событий, — продолжила пожилая леди. — Сегодня твой день рождения. День зимнего солнцестояния. Твой одиннадцатый день зимнего солнцестояния. Вспомни вчерашний день, твой десятый канун зимнего солнцестояния, до того, как ты впервые увидел Знак. Неужели с тобой не происходило ничего необычного? Совсем ничего?
      Уилл задумался.
      — Животные пугались меня, — ответил он с неохотой. — Да и птицы тоже. Но вчера казалось, что это неважно.
      — А если в доме был включен радиоприемник или телевизор, — дополнил Мерримен, — то начинались помехи, если ты находился рядом.
      Уилл удивленно уставился на него.
      — Радиоприемник постоянно трещал. Но как вы узнали об этом? Я думал, это магнитные бури или что-то вроде того.
      Мерримен улыбнулся:
      — В некотором роде ты прав. — Затем он снова стал серьезным. — Послушай внимательно. Дар, о котором я говорю, — это сила, и я покажу ее тебе. Это сила Носителей Света, которые так же стары, как наша Земля, а то и еще старше. Ты был рожден, чтобы унаследовать эту силу, Уилл, и это должно произойти, когда истекут десять лет твоей жизни. В ночь накануне твоего дня рождения сила начала просыпаться, а сегодня, в день твоего рождения, она стала абсолютно свободной, расцвела и достигла зрелости. Но пока ты еще не умеешь владеть ею должным образом, твоя сила не сконцентрирована. Ты должен тренироваться, чтобы управлять ею, и тогда она обретет нужную форму и поможет тебе осуществить то, ради чего ты рожден. Почему ты смотришь так недоверчиво, мальчик? Встань-ка. Я покажу тебе, на что способна сила.
      Уилл встал, и пожилая леди с одобрением улыбнулась ему. Неожиданно он обратился к ней:
      — А кто вы?
      — Леди… — начал Мерримен.
      — Леди очень стара, — сказала она своим чистым мелодичным голосом, — и в свое время у нее было много-много имен. Но лучше продолжай считать меня просто старой леди, Уилл.
      — Да, мэм, — ответил мальчик. При звуках ее голоса он снова ощутил прилив счастья, страхи улеглись, и он стоял, вытянувшись как струна, и смотрел на Мерримена, который отошел на несколько шагов и оказался теперь в тени за креслом женщины. В темноте Уилл мог разглядеть только блеск его седых волос и ничего более.
      Низкий голос Мерримена донесся из темноты:
      — Стой спокойно. Смотри, куда хочешь, но не напрягайся, не концентрируйся ни на чем. Пусть твои мысли блуждают, представь, что ты скучаешь на уроке в школьном классе.
      Уилл засмеялся и стоял теперь расслабленно, слегка откинув голову. Он бросил беглый взгляд наверх, стараясь различить, где высоко под сводами зала виднелись перекрещенные балки, а где тени, которые они отбрасывали. Мерримен сказал как бы между делом:
      — Я помещаю в твой ум картинку. Скажи мне, что ты видишь.
      Образ возник в голове Уилла сам собой, так естественно, как если бы он решил нарисовать пейзаж и сначала создал в своем воображении набросок. Он начал описывать детали образа, по мере того как они появлялись в его уме:
      — Это травянистый склон горы над морем, похожий на пологий откос. Необъятное голубое небо, а внизу синее море. Если спуститься вниз, туда, где море встречается с сушей, выйдешь на песчаную полосу… Я вижу золотой, восхитительно сияющий песок. А с другой стороны травянистого склона, вдалеке от моря, невооруженным глазом видны холмы, вернее, их расплывчатые очертания. Холмы бледно-фиолетового цвета, а их контуры пропадают в голубом тумане, как влажные краски на картине, растекаясь, растворяются одна в другой. И… — Уилл вышел из состояния легкого транса, в котором его посетило это видение, и пытливо посмотрел прямо в глаза Мерримену, — у вас этот образ вызывает грусть. Вы скучаете по этому месту, вы испытываете ностальгию. Где это место?
      — Достаточно, — поспешно сказал Мерримен, но в его голосе слышалось удовлетворение. — Ты хорошо поработал. Сейчас твоя очередь. Передай мне картинку, Уилл. Выбери хорошо знакомое тебе место и думай о том, как оно выглядит, как будто стоишь и смотришь на него.
      Уиллу тут же сосредоточился на ярком образе, который первым пришел ему в голову. Он понял, что эта картина уже успела обосноваться в дальнем уголке его сознания: массивная двустворчатая дверь, стоящая сама по себе на заснеженном холме, украшенная замысловатой резьбой и окруженная странным движением воздуха.
      Мерримен сразу прервал его:
      — Только не дверь. Не из недавних воспоминаний. Что-нибудь из твоей жизни до этой зимы.
      На секунду Уилл замер, обескураженный. Затем он закрыл глаза и подумал о ювелирном магазине, которым управлял его отец в маленьком городке Итон.
      Мерримен медленно начал говорить:
      — Стальная дверная ручка похожа на рычаг, ее нужно толкнуть вниз примерно на десять градусов, чтобы дверь отворилась. При малейшем движении двери начинают звенеть маленькие колокольчики, которые висят на ней. Ты опускаешь ногу вниз, чтобы достать до пола, под твоим весом проседает и скрипит половица, но это не опасно. На стенах помещения расположены стеклянные витрины, — по всей видимости, это магазин твоего отца. Здесь множество красивых вещиц. Дедушкины часы, очень старые, висят в дальнем углу; у них расписной циферблат и низкое размеренное тиканье. В центральной витрине ожерелье работы мастеров индейского племени зуни: бирюза в серебряной оправе в форме змеек; как далеко, однако, это украшение оказалось от своей родины. Вот изумрудный кулон, похожий на большую зеленую слезу. А вот изумительная крошечная модель замка крестоносцев, судя по всему, солонка; эта вещица очень нравилась тебе с самого детства. Человек за прилавком, невысокий, плотного телосложения, само спокойствие, должно быть, это твой отец, Роджер Стэнтон. Любопытно, наконец, увидеть его отчетливо, а не словно в тумане… Он держит в руке лупу и рассматривает старинное золотое кольцо с девятью маленькими камушками, расположенными в три ряда: три бриллианта посередине и по три рубина с каждой стороны, а по краям окаймление в виде рунических линий; хорошо бы однажды рассмотреть это получше…
      — Вы даже кольцо увидели, — восхищенно произнес Уилл. — Это мамино кольцо. Отец разглядывал его, когда я был в магазине в последний раз. Маме показалось, что один из камней выпал, но отец сказал, что это оптический обман… И все же как вам это удается?
      — Что «это»? — В низком голосе Мерримена прозвучала строгая снисходительность.
      — Ну, это. Сначала вы помещаете картинку в мою голову. А потом видите то, что представляю я. Кажется, это называется телепатией? Здорово.
      Уилл почувствовал, что говорит что-то не то. Ему стало неловко.
      — Ладно, — терпеливо сказал Мерримен. — Объясню тебе по-другому. За твоей спиной на столе располагается круг из свечей, Уилл Стэнтон. Так вот, знаешь ли ты, каким способом можно потушить огонь, не задувая его, не заливая водой и не смахивая рукой?
      — Нет.
      — Верно. Такого способа нет. А сейчас я скажу тебе, что, поскольку ты являешься тем, кем являешься, ты можешь потушить свечи, всего лишь пожелав этого. По правде говоря, для твоего дара это пустяковая задача. Если мысленно ты выберешь одну из свечей и, даже не глядя на нее, сконцентрируешься и прикажешь потухнуть, так и случится. Может ли любой обычный мальчик добиться этого?
      — Нет, — невесело проговорил Уилл.
      — Сделай это, — велел Мерримен. — Сейчас.
      Комната погрузилась в вязкую тишину. Уилл чувствовал, что эти двое смотрят на него. Он отчаянно размышлял: я сделаю это, я сконцентрируюсь на пламени, но это ничего не изменит; ведь настоящая задача гораздо сложнее, и угроза гораздо серьезнее; ее нельзя уничтожить даже с помощью самой великой магии, которой, возможно, не владеет и сам Мерримен… Уилл смотрел, как свет и тень исполняли свой огненный танец на роскошных гобеленах, висевших на каменных стенах. Затем он мысленно сконцентрировался и представил образ огня, который ярко горел в большом камине за его спиной. Он ощущал тепло огня спиной и думал об оранжевом сердце, пылающем посреди сухих дров, о подвижных желтых язычках пламени. «Уходи, огонь, — мысленно произнес мальчик и неожиданно почувствовал себя очень легко и беззаботно: разумеется, никакой сверхъестественной силой он не обладал и такой сильный огонь не мог исчезнуть без веской на то причины. — Перестань гореть, огонь. Уходи».
      И огонь ушел!
      В ту же секунду комната погрузилась в холод и мрак. Горевшие на столе свечи освещали лишь небольшое внезапно остывшее пространство. Уилл обернулся и внимательно посмотрел на камин, но не увидел даже намека на дым, а это означало, что огонь не был залит водой. И все же камин был темным и холодным, без единой искорки. Мальчик медленно двинулся по направлению к нему. Мерримен и старая леди не проронили ни единого слова и были абсолютно неподвижны. Уилл склонился перед камином и потрогал почерневшие дрова — холодные, как камень, они были присыпаны свежей золой, которая на пальцах мальчика превратилась в белую пыль. Он выпрямился, вытирая руку о штанину, и беспомощно посмотрел на Мерримена. В строгих глазах мужчины сверкали молнии, но вместе с тем Уилл увидел в них сострадание. Мальчик с беспокойством взглянул на пожилую леди: ее глаза излучали доброту. Она ласково сказала:
      — Стало немного холодно, Уилл.
      Внезапно мальчика охватила паника, напомнившая ему тот приступ страха, который он пережил ночью. Но это продолжалось лишь секунду, затем страх исчез, и его сменило полное спокойствие. Уилл почувствовал себя более сильным и хладнокровным. Он понимал, что обрел какую-то силу, которой прежде сопротивлялся. Сейчас он знал, что должен делать. Стоя посреди огромного зала, он глубоко вдохнул и выпрямил спину, готовясь к решительному действию. Затем улыбнулся леди, направил взгляд в пустоту и сконцентрировался на образе огня. «Вернись, огонь, — мысленно произнес он. — Зажгись вновь». И вот уже свет играет на украшенных гобеленами стенах, тепло огня ласкает спину мальчика, и языки пламени по-прежнему исполняют свой грациозный танец.
      — Спасибо, — сказала пожилая леди.
      — Хорошая работа, — Мерримен был невозмутим, и Уилл понял, что он говорит не только об исчезновении и возвращении огня. — Это большая ответственность, — продолжал Мерримен. — Не совершай ошибок. Любой великий дар или талант — огромная ответственность, а твой в большей степени, чем все остальные. Довольно часто ты будешь испытывать желание освободиться от него. Но ничего нельзя изменить. Если ты был наделен даром при рождении, ты должен служить ему, и ничто в этом мире и за его пределами не может встать на пути у этого служения, ибо это твоя миссия и таков Закон. И очень хорошо, юный Уилл, что ты пока имеешь лишь смутное представление о своем даре, поскольку, когда закончатся первые испытания и обучение, ты окажешься в большой опасности. И чем меньше ты знаешь о значении своей силы, тем лучше она сможет защищать тебя, как это и было последние десять лет. — Он бросил взгляд на огонь и нахмурился. Я скажу тебе только одно: ты один из Носителей Света, единственный рожденный за последние пятьсот лет, и последний. Как и у всех Носителей Света, твое предназначение в том, чтобы посвятить себя длительной борьбе между Светом и Тьмой. Твое рождение, Уилл, завершает круг, который рос в течение четырех тысяч лет в каждой из древнейших частей этой земли: круг Носителей Света. Сейчас, когда ты обрел свою силу, твоя задача в том, чтобы сделать этот круг нерушимым. Ты должен отыскать и защитить шесть великих Знаков Света, которые создавались веками. Сила Знаков объединится только тогда, когда круг будет завершен. Первый Знак уже висит на твоем ремне, но найти остальные будет непросто. Ты Искатель Знаков, Уилл Стэнтон. Это твоя судьба, твое первое задание. Если тебе удастся выполнить его, ты дашь жизнь одной из трех великих сил, которую Носители Света должны в скором времени направить на победу над силами зла, тайно и неуклонно наступающими сейчас на этот мир.
      Его речь по тону сначала напоминала официальное сообщение, но затем в ней появились иные интонации. Мальчик понял, что это призыв, и холодок пробежал по его спине; он должен принять вызов и участвовать в том, что будет происходить далеко за пределами этого зала и времени, в котором он жил.
      — Потому что Тьма, Тьма наступает. Странник в пути, Всадник скачет верхом; они проснулись, Тьма наступает. И последний из Круга пришел, чтобы вступить в свои права, и Знаки должны быть соединены. Белая кобылица придет к Охотнику, и река пустится в долину; огонь охватит горы, огонь зайдет под камень, огонь будет полыхать над морем. Огонь должен уничтожить Тьму, но Тьма, Тьма наступает!
      Он стоял — высокий, словно могучее дерево, его низкий голос эхом отзывался под сводами затененного зала, и Уилл не мог оторвать от него глаз. Тьма наступает. Да, именно это он почувствовал прошлой ночью. И сейчас он испытывал нечто похожее: какое-то зловещее покалывание в подушечках пальцев и вдоль позвоночника, но, хоть убей, не мог произнести ни звука. Мерримен начал говорить нараспев, что мало вязалось с его могучей статной фигурой, и слова его были похожи на детскую песенку:
 
Когда подступит Тьма, шестеро остановят ее,
Трое из Круга, трое с дороги;
Дерево, бронза, железо; вода, огонь, камень;
Пятеро вернутся, а один уйдет.
 
      Затем он вышел из тени, прошел мимо ясноглазой пожилой леди, спокойно восседавшей в кресле, одной рукой поднял толстую белую свечу из горящего круга на столе, а другой развернул Уилла к высокой каменной стене.
      — Не ослабляй внимания ни на минуту, Уилл, — сказал он. — Сейчас ты увидишь Носителей Света, и они напомнят тебе о том, что скрыто глубоко внутри тебя. Взгляни на каждого из них.
      Мерримен стал медленно двигаться по залу рядом с Уиллом, высоко подняв свечу и поочередно поднося ее к каждому из висящих на стенах гобеленов. И всякий раз, когда мягкий свет падал на вышитое полотно, перед Уиллом, словно по команде, представал прекрасный образ, да так ярко и отчетливо, словно он смотрел сквозь оконное стекло на залитый солнцем пейзаж. И Уилл увидел…
      Он увидел майское дерево, все в цвету, растущее из покрытой соломой крыши, огромные серые камни, стоящие на зеленом мысе над морем. Он увидел белый череп коня с пустыми глазницами и оскаленными зубами, массивный гнутый рог рос у него на лбу, а челюсти были обвиты красными ленточками. Он увидел молнию, ударившую в огромное буковое дерево, а после — сильный пожар, охвативший опустошенный склон холма под черным небом.
      Он увидел лицо мальчика примерно одного с ним возраста; тот с любопытством разглядывал себя самого: смуглое лицо под выгоревшими темными волосами, странные желтые кошачьи глаза, зрачки с бледной каймой… Он увидел широкую, вышедшую из берегов реку, а рядом — сухонького, морщинистого старика, сидящего на огромной лошади.
      Мерримен настойчиво продолжал водить Уилла от одной картины к другой, и вдруг, похолодев от ужаса, мальчик оказался лицом к лицу с самым ярким и запоминающимся образом из всех увиденных: это был мужчина в маске, с головой оленя, лицом человека, глазами совы, ушами волка и телом лошади. Изображение словно набросилось на Уилла, вызывая из глубин его сознания забытые воспоминания.
      — Запомни их, — сказал Мерримен, — они дадут тебе силу.
      Уилл кивнул и тут же застыл на месте, услышав странный шум, который нарастал за пределами зала. Он вдруг с пугающей ясностью осознал, почему некоторое время назад его охватило странное беспокойство. Пожилая леди по-прежнему неподвижно сидела в своем кресле, а Мерримен вновь вернулся к камину. Через секунду огромный зал наполнился чудовищным смешением стонов, мычания и скрипучих завываний, словно вырвались наружу заточенные в клетку голоса дьявольского зоопарка. Этот звук был самым отвратительным из всех, которые Уилл когда-либо слышал.
      Волосы зашевелились у него на макушке, но тут внезапно все стихло. Только дрова потрескивали в камине. Уилл почувствовал, что дрожит всем телом. И в этой тишине новый неведомый звук донесся из-за дальней стены зала. Это был жалобный вой брошенной собаки, молящей о помощи. Этот звук напомнил ему, как его собственные псы, Раг и Ки, скулили, когда были щенками и оставались одни в темноте. Уилл почувствовал прилив нежности и повернулся в ту сторону, откуда доносился вой.
      — Откуда они взялись? Бедняжки…
      Глядя на непроницаемую каменную стену, он увидел, как в ней появляется дверь, но не та, огромная, исчезнувшая, через которую он вошел в зал, а маленькая и узкая, с одной створкой, совершенно не подходящая к этому величественному месту. Но мальчик знал, что, открыв ее, он поможет бездомным собакам. Теперь в голосах животных слышалось еще более сильное страдание: они скулили громче и жалобнее, а временами громко завывали.
      Уилл импульсивно рванулся вперед и побежал к двери. Но на полпути он остановился, услышав голос Мерримена, мягкий, но в то же время холодный, как камень на морозе:
      — Постой. Если ты увидишь, как выглядит эта бедная несчастная собачка, ты очень удивишься. И это будет последнее, что ты увидишь в своей жизни.
      Уилл стоял на месте и ждал, с недоверием глядя на Мерримена. Снова раздался протяжный вой, затем все стихло. На секунду воцарилась тишина. Но уже в следующий миг он услышал голос своей матери, зовущий его из-за двери.
      — Уилл? Уи-и-лл… Помоги мне, Уилл!
      Он не мог ошибиться — это был ее голос. Но в нем звучала какая-то незнакомая интонация, нотки страха и паники, что очень напугало Уилла. Голос зазвучал снова:
      — Уилл! Ты нужен мне… где ты, Уилл? Пожалуйста, Уилл, приди, помоги мне…
      В конце этой фразы мальчик услышал звук, похожий на горестное всхлипывание.
      Уилл не мог вынести этого. Сломя голову он бросился к двери. Голос Мерримена догнал его, словно хлестнул кнутом.
      — Стой!
      — Но я должен идти, разве вы не слышите ее? — гневно закричал Уилл. — Они похитили мою маму, я должен ее спасти!
      — Не открывай эту дверь! — В голосе Мерримена слышалось отчаяние, и Уилл инстинктивно понял его причину. Мерримен знал, что на этот раз он не в силах остановить мальчика.
      — Это не твоя мать, Уилл, — отчетливо произнесла пожилая леди.
      — Пожалуйста, Уилл, — голос матери умолял из-за двери.
      — Я иду! — Уилл бросился к тяжелой задвижке на двери, но в спешке оступился, наткнулся на высокий подсвечник и ударился о него рукой. Он почувствовал обжигающую боль в предплечье, вскрикнул и опустился на пол, не в силах оторвать глаз от внутренней стороны своего запястья, где, причиняя мучительную боль, пылал ожог в форме круга с перекрестьем внутри. И снова железный Знак на его ремне поймал его врасплох, жестоко ужалив холодом. Казалось, на этот раз круг достиг температуры белого каления в своем яростно-кричащем предупреждении о близком присутствии зла — присутствии, о котором Уилл знал, но забыл. Мерримен и пожилая леди по-прежнему не двигались. Уилл поднялся на ноги и слушал, как за дверью голос его матери жалобно причитал, потом становился озлобленным и сыпал угрозами; затем снова смягчался и звучал ласково, пока, наконец, не растворился в протяжном рыдании. Эти звуки перевернули душу мальчика, хотя его ум и чувства говорили ему, что этот голос был всего лишь иллюзией.
      И дверь исчезла, постепенно растаяла, словно в тумане, а серая каменная стена стала сплошной и нерушимой, как раньше. Снаружи снова зазвучал наводящий ужас хор нечеловеческих голосов, стонущий и завывающий.
      Леди поднялась и пересекла зал, складки ее длинного зеленого платья мягко покачивались при ходьбе. Она взяла обожженную руку Уилла и положила на нее прохладную ладонь своей правой руки. Потом она отпустила его. Боль в руке Уилла исчезла, а на поврежденном огнем запястье он увидел гладкую светлую кожу без единого волоска, какая обычно остается на месте зажившего ожога. Но форма шрама была очень четкой, и он знал, что след от этого ожога останется у него на всю жизнь как своеобразная метка.
      Звуки из ночного кошмара за стеной становились громче и превращались в какофонию.
      — Мне очень жаль, — расстроенно произнес Уилл.
      — Мы в осаде, как ты понял, — пояснил Мерримен, приблизившись к мальчику и леди. — Они хотят одержать над тобой верх, пока твоя сила еще не окрепла. Но испытания только начинаются. В этом году в период зимнего солнцестояния силы Тьмы будут неуклонно расти, и древняя магия сможет нейтрализовать их только на время Рождества. А сразу после Рождества их силы прибудут, и они не сдадут свои позиции до Двенадцатого дня и Двенадцатой ночи — ведь именно на эти сутки в старые времена приходилось Рождество, а в еще более древнюю эпоху отмечался самый великий зимний праздник.
      — Что же произойдет? — спросил Уилл.
      — Мы должны думать только о том, что должны делать, — ответила пожилая леди. — И в первую очередь необходимо освободить тебя из круга темной силы, сгущающейся сейчас в этом зале.
      Внимательно выслушав ее слова, Мерримен сказал:
      — Необходимо защитить тебя от любой опасности. Их первая попытка надавить на твои чувства провалилась, но они обязательно предпримут другую.
      — Но ты ни в коем случае не должен бояться их, — предупредила женщина. — Запомни это, Уилл. Очень часто они будут пытаться напугать тебя, но ты не должен поддаваться. Силы Тьмы способны на многое, но они не в состоянии разрушить тебя. Они не могут убить тех, кто служит Свету. Если только они не получат полную власть над всей землей. И задача Носителей Света — и твоя, и наша — предотвратить это. Не дай им вселить в тебя ужас или заставить отчаяться.
      Она продолжала говорить, но ее голос тонул, как скала, которую захлестнула высокая волна прилива; ее слова растворялись в звуках зловещего хора, который выл и хрипел за стенами зала, становясь все громче, напористее и озлобленнее, превращаясь в какофонию визга и нечеловеческого хохота, криков ужаса и стонов уныния. Уилл слушал эти звуки, покрываясь холодным потом, по его спине побежали мурашки.
      И, словно во сне, он услышал низкий голос Мерримена, пробившийся сквозь этот ужасающий шум, который звал Уилла. Но мальчик не смог бы даже двинуться с места, если бы старая леди не взяла его за руку и не провела через весь зал к камину, единственному источнику света в этой темной пещере. Мерримен говорил быстро и властно, склонившись к его уху:
      — Стой в круге света. Повернись спиной к столу и держи нас за руки. Такой союз они не смогут разрушить.
      Мерримен и леди, стоявшие в тени рядом с Уиллом, взяли его за руки. Огонь в камине потух, и мальчик краем глаза заметил, что на столе позади него пламя свечей, образующих круг, выросло и стало гигантским; оно вздымалось теперь так высоко, что, обернувшись, Уилл увидел громадную белую колонну света. Но от этого огромного столба пламени почему-то не исходил жар, и, хотя огонь горел очень ярко, пространство под столом не было освещено.
      Уилл не мог видеть остальной части зала — ни стен, ни картин, ни одной из дверей. Он видел лишь черную пустоту ночи, разраставшуюся, заливавшую собой все вокруг.
      Это была Тьма, которая наступала, чтобы поглотить Уилла Стэнтона до того, как он обретет силу и станет серьезным противником. При свете странных свечей Уилл крепко сжимал хрупкие пальцы старой леди и жесткую кисть Мерримена. Звуки Тьмы становились поистине невыносимыми: теперь к завываниям и реву прибавилось победоносное ржание. И Уилл уже знал, хотя и не мог этого видеть, что во тьме перед ними вставал на дыбы огромный черный жеребец, точно так же, как в лесу, около хижины. Жеребец нес на своей спине Всадника, готового уничтожить любого, кто встанет у него на пути. И белая кобылица не спустится сейчас с небес, чтобы спасти мальчика.
      Он услышал, как Мерримен закричал:
      — Столб пламени, Уилл! Нанеси удар пламенем! Вспомни, как ты говорил с огнем в камине! Поговори с пламенем, и пусть оно нанесет удар!
      Отчаяние охватило Уилла, но он все же подчинился и нарисовал в своем уме картину: свечи, расположенные по кругу, и высокое пламя над ним, как белый столб света. Представляя себе этот образ, он почувствовал, что мужчина и женщина, стоявшие рядом с ним, делают то же самое, поддерживая его. Уилл понял, что втроем, все вместе, они способны сделать гораздо больше, чем он когда-либо мог себе представить. Он почувствовал, что Мерримен и леди еще крепче сжали его руки, и мысленно устремился к колонне света и сильно ударил ею, точно гигантским хлыстом. Над его головой сверкнула мощная грохочущая вспышка белого света, и длинные огненные стрелы понеслись вперед и вниз, как удары молнии. Из темноты, оттуда, где находились Всадник и черный жеребец, раздался пронзительный вопль, и обе фигуры начали стремительно уменьшаться, пока не растаяли полностью.
      В темноте образовался просвет, и, часто моргая ослепленными вспышкой глазами, Уилл увидел деревянную резную дверь, через которую он впервые проник в зал.
      В наступившей тишине Уилл вдруг услышал свой собственный голос, разлетевшийся по залу победным кличем. Мальчик бросился вперед, высвобождаясь из рук тех, кто стоял рядом с ним, и побежал к двери. Мерримен и старая леди хором закричали, предупреждая его об опасности, но было уже поздно. Уилл разрушил круг и стоял сейчас один. Но прежде, чем он это понял, у него закружилась голова, он пошатнулся и прижал руки к ушам, в которые начал проникать какой-то странный дребезжащий звук. Еле передвигая ноги, он шаткой походкой подошел к двери, прислонился к ней и слабо постучал по ней кулаком. Дверь не двинулась. Зловещий звук в его голове становился громче. Он увидел, что Мерримен пытается приблизиться к нему, двигаясь с большим трудом, наклоняясь вперед, как будто борясь с сильным порывом ветра.
      — Глупый, — задыхаясь, говорил Мерримен, — глупый Уилл.
      Он начал толкать дверь обеими руками и так напрягся, что извилистые вены на его висках налились кровью и стали похожими на толстые проволоки. Пытаясь открыть дверь, он поднял голову и командным голосом выкрикнул длинную фразу, но Уилл не понял ее смысла. Однако дверь не поддавалась. Уилл почувствовал слабость. Какая-то сила давила на него и пригибала к полу, словно он был снеговиком, таявшим под лучами солнца.
      Последовавшие за этим события вернули Уиллу сознание, прервав его погружение в транс. Однако их было невозможно описать или даже просто хорошо запомнить. Уилл почувствовал вдруг, как исчезает печаль, как дисгармония превращается в гармонию, словно посреди унылого серого дня его вдруг посетило прекрасное настроение, и он понял, что выглянуло солнце. Эта тихая музыка проникла в сознание Уилла и вернула его в реальность, которая исходила от пожилой леди. Без слов она разговаривала с ним. Она разговаривала и с Меррименом, и еще с темнотой. Оглянувшись, мальчик с удивлением увидел, что леди казалась выше и прямее, ее спина еще больше выпрямилась, вся ее фигура увеличилась. Золотистый ореол окружал леди, и сияние это явно шло не от круга свечей на столе.
      Уилл пытался лучше разглядеть женщину, но полупрозрачная дымка словно отделяла его от нее. Он уловил голос Мерримена. На этот раз его слова звучали очень нежно, в них слышались грусть и сострадание:
      — Будьте осторожны, Мадам, пожалуйста, будьте осторожны.
      Ответа не последовало. Высокая светящаяся форма, которая напоминала пожилую леди, но все-таки сильно отличалась от нее, медленно двинулась в направлении двери, и на мгновение Уилл снова услышал тот самый чарующий музыкальный мотив, который никак не мог сохранить в памяти. Створки двери медленно отворились. Снаружи был серый свет и тишина, дул холодный ветерок.
      Пламя свечей, стоявших на столе, потухло, и на месте пылающего круга была темнота. Уилл спиной чувствовал эту тревожную пустую тьму, он понимал, что на прежнем месте зала больше нет. И внезапно он заметил, что светящаяся золотистая фигура перед ним тоже постепенно пропадала, таяла, как туман, становилась все прозрачнее и прозрачнее и вот-вот должна была исчезнуть совсем. На секунду вспыхнуло красноватым блеском большое кольцо, которое старая леди носила на пальце, но затем блеск потускнел, и уже ничто больше не напоминало о присутствии этой необыкновенной женщины. Уилл погрузился в отчаяние, его охватило горькое чувство потери. Ему почудилось, что весь окружавший его мир был поглощен Тьмой, и он громко закричал.
      Чья-то рука дотронулась до его плеча. Мерримен стоял рядом с ним. Они прошли через дверь. Огромные резные створки закрывались медленно, и Уилл успел ясно увидеть, что это была та же самая таинственная дверь, которая открылась перед ним ранее на пустынном склоне Чилтернского холма. Дверь захлопнулась и в тот же миг исчезла. Мальчик не мог видеть ничего, кроме серого снега, отражавшего серое небо. Перед ним снова простиралась заснеженная лесистая местность — мир, в который он шагнул сегодня рано утром.
      С волнением он повернулся к Мерримену:
      — Где она? Что с ней случилось?
      — Ей было очень тяжело. Напряжение оказалось слишком велико даже для нее. Никогда раньше я такого не видел, никогда. — Его голос стал хриплым и резким, он гневно смотрел перед собой.
      — Они… они забрали ее? — От страха Уилл с трудом подбирал слова.
      — Нет! — пренебрежительно и насмешливо воскликнул Мерримен. — Леди им неподвластна. Ты не станешь задавать таких вопросов, когда узнаешь больше. Он ушла на время. Все дело в том, что дверь была открыта вопреки силе, которая держала ее запертой. И хотя Тьма не смогла разрушить леди, она иссушила ее, оставила пустой, как раковина. Она должна восстановить свои силы, оставаясь вдалеке и в одиночестве. Но теперь, когда мы оказались без нее, нам придется туго. Мы будем в ней нуждаться. И весь мир тоже.
      Мерримен холодно посмотрел на Уилла. Неожиданно он стал чужим, мальчику даже показалось, что от него исходит угроза, как от врага. Мужчина нетерпеливо махнул рукой.
      — Застегнись-ка, пока ты не замерз.
      Уилл непослушными руками с трудом застегивал пуговицы своего тулупа, поглядывая на Мерримена, который завернулся в длинный поношенный темно-синий плащ с высоким воротником.
      — Это моя вина, не так ли? — спросил расстроенный Уилл. — Если бы я не побежал, когда увидел дверь, если бы я держал ваши руки и не разорвал бы круг…
      — Да, — сдержанно ответил Мерримен. Затем он немного смягчился. — Но все же это дело рук Тьмы, Уилл. Темные силы завладели тобой из-за твоего нетерпения и надежды. Они любят искажать хорошие эмоции, чтобы усиливать дурные.
      Уилл стоял, ссутулившись, засунув руки в карманы, и смотрел в землю. В его голове крутилась мысль: ты потерял Мадам, ты потерял Мадам — и это было невыносимо. Ком подкатил к горлу мальчика, он не мог произнести ни слова. Ветерок кружил между деревьями, и снежинки летели прямо ему в лицо.
      — Уилл, — сказал Мерримен, — я разозлился. Прости меня. Независимо от того, разбил ты Союз Трех или нет, все произошло бы точно так же. Дверь — это наши великие ворота во Время, и ты еще многое узнаешь о том, как их следует использовать. Но сейчас ты не мог открыть их, и я не мог, и никто из Круга не смог бы. Потому что сила, державшая их запертыми, — это абсолютная сила Тьмы периода зимнего солнцестояния. И никто, кроме леди, не смог бы преодолеть ее. Да и сама она сделала это большой ценой. Мужайся, когда придет время, она вернется.
      Высокий воротник плаща Мерримена вдруг превратился в капюшон, который мужчина накинул на голову. Скрыв свои седые волосы, он неожиданно стал совершенно темной фигурой, высокой и таинственной.
      — Идем, — произнес он и повел Уилла по глубокому снегу через заросли голых буков и дубов.
      — Ты знаешь, где находишься? — спросил Мерримен.
      Уилл бросил взгляд на мягкие линии снежных сугробов, на возвышавшиеся деревья.
      — Конечно нет, — ответил он, — откуда мне знать?
      — Когда минует три четверти зимы, — сказал Мерримен, — ты придешь сюда, под эти деревья, чтобы посмотреть на подснежники. А когда наступит весна, ты снова вернешься, чтобы полюбоваться нарциссами. И будешь приходить каждый день в течение недели, как и в прошлом году.
      Уилл смотрел на него широко раскрытыми глазами.
      — Вы имеете в виду поместье? — спросил он. — Это земли поместья?
      В том веке, в котором жил Уилл, поместье Охотничьей лощины было самым большим домом в деревне. Самого дома не было видно с дороги, а земли поместья тянулись вдоль проезда Охотничьей лощины с противоположной стороны от дома Стэнтонов. Земли эти занимали обширную территорию, заканчиваясь с одной стороны изгородью из кованого железа, а с другой — древними каменными стенами. Поместьем на протяжении веков владела семья Грейторнов, а сейчас хозяйкой была мисс Грейторн, однако Уилл не был с ней хорошо знаком. Он лишь несколько раз встречался с мисс Грейторн, будучи в поместье, которое он представлял в виде нагромождения высоких кирпичных фронтонов и дымовых труб в стиле эпохи Тюдоров. Цветы, о которых говорил Мерримен, были знаками частного владения. Сколько Уилл себя помнил, в конце каждой зимы он пролезал между прутьями изгороди поместья, чтобы оказаться на чудесной лужайке и рассматривать нежные, свидетельствующие об уходе зимы подснежники, а позже золотистые нарциссы, посланники весны. Он не знал, кто выращивал эти цветы, и никогда никого не видел рядом с ними на этой лужайке. Он даже не был уверен, что кто-то, кроме него, знает об их существовании. Видение этих цветов ожило сейчас перед его глазами.
      Но вопросы, возникшие очень быстро, заслонили этот образ.
      — Мерримен, не хотите ли вы сказать, что эта лужайка находилась здесь и раньше, задолго до того, как я впервые увидел ее? А огромный зал — это зал в поместье, только много веков назад? И лес вокруг нас, через который я шел, когда встретил кузнеца и Всадника, огромный лес, — правда ли, что он весь принадлежит…
      Мерримен посмотрел на мальчика и весело рассмеялся, словно не осталось и следа той тяжести, которая еще недавно нависла над ними обоими.
      — Позволь показать тебе кое-что еще, — сказал он и повел Уилла дальше через лес. Они удалялись от лужайки, пока не оборвался привычный пейзаж — бесчисленные стволы деревьев и снежные сугробы между ними. Уилл ожидал увидеть перед собой узкую тропку, петляющую через бесконечный лес древних, густо растущих деревьев, но неожиданно для себя увидел хорошо знакомую ему дорогу двадцатого века — проезд Охотничьей лощины, а немного выше, вдоль дороги, очертания собственного дома. Перед ними была изгородь поместья, в некоторых местах почти скрытая глубоким снегом. Мерримен перекинул ноги через изгородь, а Уилл по привычке пролез между прутьями, и теперь они стояли на заснеженной дороге.
      Мерримен откинул капюшон и поднял седую голову, словно вдыхая запах нового века.
      — Видишь ли, Уилл, мы, то есть те, кто принадлежит Кругу, не привязаны ни к одному периоду Времени. Дверь — это дорога сквозь Время, и мы можем выбирать любые направления. Дело в том, что все времена сосуществуют одновременно, и будущее может влиять на прошлое, а прошлое — это дорога, ведущая в будущее. Но люди не могут этого понять. Пока еще и ты этого не понимаешь. Но мы действительно можем путешествовать через века. Сегодня утром тебя перенесло примерно на пять веков назад. И ты попал во времена Королевских лесов, которые простирались по всей южной части этой земли от вод Саутгемптона вверх, до долины Темзы, где мы с тобой сейчас находимся.
      Мерримен указал на горизонт, и Уилл вспомнил, что дважды за сегодняшнее утро видел Темзу: один раз среди хорошо знакомых полей, а второй раз — затерянную в чаще леса. Напряженно вспоминая что-то, он смотрел в лицо Мерримена.
      — Пятьсот лет назад, — продолжал Мерримен, — короли Англии после долгих размышлений приняли решение сохранить леса в этой местности. Были уничтожены целые деревни и села среди лесов, для того чтобы дикие животные, олени и вепри, и даже волки могли плодиться здесь, а затем на них устраивали охоту. Однако леса не покоряются человеку, и короли, сами того не зная, создали в темных чащах тихую гавань для сил Тьмы, которым в ином случае пришлось бы скрываться в горах, далеко на севере… Вот где ты находился до этой минуты, Уилл. В лесу Андериды, как его называли когда-то, в давно минувшем прошлом. Ты был там и в самом начале дня, когда шел по снегу через лес и по пустым склонам Чилтернских холмов; там же ты прошел через дверь — это очень символично, что ты впервые прошел через нее в свой день рождения, в первый день твоей новой жизни в качестве Носителя Света. Там же, в том прошлом, мы оставили леди. Я бы очень хотел знать, где и когда мы увидим ее снова. Но она вернется только тогда, когда сможет. — Он повел плечами, как будто хотел стряхнуть с них тяжесть. — А сейчас ты вернулся в свой мир и можешь пойти домой.
      — И вы тоже в этом мире, — сказал Уилл.
      Мерримен улыбнулся:
      — Да, снова здесь. И испытываю противоречивые чувства.
      — Куда вы сейчас?
      — Куда глаза глядят. У меня, как и у тебя, есть дом в этом настоящем времени. Иди домой, Уилл. Следующая часть задания зависит от Странника, и мы найдем тебя. И когда его Знак окажется на твоем ремне рядом с первым, я приду.
      — Но… — Уиллу вдруг захотелось схватить его за руку и попросить, чтобы он не уходил. Собственный дом больше не казался мальчику такой неприступной крепостью, как раньше.
      — Все будет хорошо, — мягко проговорил Мерримен, — просто принимай все, что происходит. Помни, что ты под защитой. Не совершай необдуманных поступков, чтобы не привлекать неприятности, и будешь невредим. Мы скоро встретимся, я тебе обещаю.
      — Хорошо, — пробормотал Уилл.
      Сильный порыв ветра чуть не свалил их с ног, нарушив спокойствие тихого утра, и хлопья снега закружились, падая с деревьев, стоявших вдоль дороги. Мерримен запахнул свой плащ, длинные полы которого скользили по поверхности снега, оставляя полосы; он решительно посмотрел на мальчика, своим взглядом стараясь одновременно предостеречь его и воодушевить, накинул на голову капюшон и, не сказав ни слова, большими шагами направился вниз по дороге. Он исчез за поворотом у Рощи грачей по дороге к ферме Доусонов.
      Уилл глубоко вздохнул и побежал домой. В это серое утро дорога, утонувшая в глубоком снегу, была безжизненной; птицы не порхали и не щебетали, все вокруг застыло, словно во сне. Дом тоже казался непривычно тихим. Уилл снял верхнюю одежду и, стараясь не шуметь, поднялся по лестнице. На площадке он остановился и посмотрел в окно на белые крыши и поля. Великие леса больше не покрывали землю. Глубокий снег ровным гладким покрывалом лежал на полях, которые простирались до самой Темзы.
      — Хорошо-хорошо, — сонно проворчал Джеймс из своей комнаты.
      Из-за соседней двери Робин крикнул:
      — Иду-иду, через минуту.
      Гвен и Маргарет, протирая глаза, суетливо выбежали из своей спальни, все еще в ночных рубашках.
      — Совсем необязательно так вопить, — укоризненно произнесла Барбара.
      — Вопить? — Уилл уставился на нее.
      — Буди всех! — засмеялась она. — Я говорю, сегодня праздник, ради всего святого!
      — Но я… — начал Уилл.
      — Ничего, — сказала Гвен, — простим его за то, что он разбудил нас сегодня в такую рань. В конце концов, у него есть уважительная причина. — Она вышла вперед и поцеловала его в макушку головы. — С днем рождения, Уилл.

      — Говорят, выпадет еще больше снега, — сообщила полная дама с сумкой на длинном ремне кондуктору автобуса.
      Кондуктор-индиец покачал головой и печально вздохнул:
      — Такая погода — это ненормально. Еще одна такая зима, и я возвращаюсь обратно в Порт-оф-Спейн.
      — Успокойся, милый, — сказала полная дама. — Такого ты больше не увидишь. Я прожила в долине Темзы шестьдесят шесть лет и никогда еще не видела такого снегопада, тем более перед Рождеством. Никогда.
      — Тысяча девятьсот сорок седьмой, — вступил в разговор сидевший рядом с дамой худощавый мужчина с длинным острым носом. — Это был очень снежный год. Поверьте моему слову. Снежные заносы выше вашей головы по всему проезду Охотничьей лощины и на Болотной улице. А через Общинные земли и вовсе невозможно было пройти целые две недели. Пришлось вызывать снегоочистители. Да, это был снежный год.
      — Но это было не перед Рождеством, — возразила полная дама.
      — Нет, это было в январе, — мужчина угрюмо кивнул. — Не перед Рождеством, но…
      Этот разговор мог продолжаться всю дорогу до Мейденхеда. Возможно, так оно и произошло, но Уилл вдруг заметил, что автобус, казалось, затерявшийся в бесцветном заснеженном мире, подъезжает к его остановке. Он вскочил, схватив свои пакеты и коробки. Кондуктор нажал кнопку звонка для остановки.
      — Рождественские покупки? — предположил он.
      — Угу. Три… четыре… пять… — Уилл, прижимая пакеты к груди, повис на поручне слегка накренившегося автобуса. — Наконец-то я покончил с этим. Давно пора.
      — Мне тоже давно пора, — сказал кондуктор, — завтра канун Рождества. Мне нужно хотя бы немного тепла, чтобы я взбодрился.
      На остановке кондуктор помог нагруженному пакетами Уиллу выйти из автобуса.
      — Счастливого Рождества, парень, — пожелал он. Они давно были знакомы: на этом автобусе Уилл добирался до школы и возвращался после уроков домой.
      — Счастливого Рождества, — ответил Уилл. Поддавшись какому-то порыву, мальчик крикнул: — Будет тебе в Рождество теплая погода!
      Кондуктор ответил ему широкой белозубой улыбкой.
      — Ты, что ли, наладишь погоду?
      «Возможно, я мог бы это сделать, — подумал Уилл, с трудом переступая по главной дороге в направлении проезда Охотничьей лощины. — Возможно, я мог бы». Снег был очень глубоким даже на тротуаре. За последние два дня по дороге прошли от силы несколько человек, и снег был лишь слегка утоптан. Уилл провел эти дни очень спокойно, несмотря на воспоминания обо всем, что с ним произошло. Вместе со всей семьей он весело отметил свой день рождения. Праздник выдался таким шумным и суетливым, что ночью он заснул, как младенец, даже не вспомнив о Тьме. Следующий день он провел вместе со своими братьями на склонах окрестных холмов, играя в снежки и катаясь на санках, сделанных из того, что было под рукой. Дни стояли пасмурные, над головой нависали снежные тучи, но по неведомой причине снег не падал на землю. Было очень тихо, ни одна машина не проезжала по дороге, кроме фургонов молочника и булочника. Притихли и грачи; только парочка птиц медленно пролетали над рощей туда и обратно.
      Животные, как отметил Уилл, больше не боялись его. Скорее наоборот, они стали относиться к нему с большей теплотой. Только Раг, старшая из двух овчарок, которая любила сидеть, положив голову на колени мальчика, иногда странно дергалась без видимой причины, как будто ее било током. Потом пес начинал беспокойно рыскать по комнате, а перед тем как снова подойти к Уиллу, вопросительно смотрел ему в глаза и лишь после этого уютно устраивался у его ног. Уилл не знал, как с этим быть. Он понимал, что Мерримен мог бы помочь, но он сейчас очень далеко.
      Знак в виде круга с перекрестьем внутри оставался теплым на ощупь с тех самых пор, как мальчик вернулся домой два дня назад. Сейчас, идя по дороге, он засунул руку под куртку и обнаружил, что круг очень холодный. Мальчик решил, что это, должно быть, потому, что на улице стоит мороз, и успокоился. Уилл провел почти весь день в Слау, ближайшем крупном городе, делая покупки к Рождеству. Это был ежегодный ритуал: за день до Рождества он тратил все подаренные ему на день рождения тетушками и дядюшками деньги на подарки родным. Однако в этом году он впервые отправился за покупками один. И ему это очень нравилось: в одиночестве можно все лучше обдумать. Самый важный подарок — книгу о Темзе для Стефана — он купил заранее и отправил ее в Кингстон на Джамайку, где судно остановилось на так называемой Карибской станции. Уилл подумал, что это чем-то напоминает железную дорогу. Он хотел было спросить у своего друга кондуктора, что представляет собой Кингстон. Но поскольку кондуктор приехал из Тринидада, то, возможно, не испытывал теплых чувств по отношению к другим островам.
      У Уилла снова испортилось настроение. Это периодически случалось с ним в последние два дня из-за того, что в этом году он впервые не получил подарка на день рождения от Стефана. Он в который раз пытался отогнать чувство разочарования, заставляя себя думать о том, что почта работает плохо или корабль, обогнув зеленые острова, отплыл в море по какому-то срочному заданию. Но Стефан никогда не забывал о нем и, скорее всего, не забыл и в этот раз. Значит, что-то произошло.
      Впервые с того самого серого утра, в день его рождения, выглянуло солнце, и сейчас Уилл мог наблюдать, как оно садится. Огромный ярко-оранжевый солнечный диск сиял сквозь просвет между тучами, и по всему серебристо-снежному миру рассыпались крошечные золотистые искорки света. После серых от слякоти улиц города весь мир, казалось, вновь блистал красотой. Уилл медленно брел мимо садовых изгородей, мимо деревьев и наконец дошел до узкой немощеной дорожки, известной как Прогулочная аллея, которая была ответвлением главной дороги и в конце концов поворачивала и соединялась с проездом Охотничьей лощины неподалеку от дома Стэнтонов. Дети частенько срезали по ней путь. Уилл бросил взгляд на дорожку и увидел, что никто не проходил по ней с тех пор, как выпал снег. Она была затеряна под глубоким снегом, белым и гладким, едва тронутым узором птичьих следов. Неизвестность манила мальчика, и он был не в силах этому сопротивляться.
      Итак, он свернул на Прогулочную аллею, с удовольствием шагая по хрустящему снегу, и белые хлопья, как бахрома, налипали на его штанины, заправленные в ботинки. Почти сразу солнце скрылось из виду, отсеченное лесополосой, которая тянулась между маленькой дорожкой и домами, стоявшими вдоль проезда Охотничьей лощины. Пробираясь по снегу, Уилл прижимал к груди пакеты, снова и снова пересчитывая их. Нож для Робина; замша для чистки флейты для Пола; дневник для Мэри; соль для ванны для Гвен; специальная ручка с войлочным пишущим узлом для Макса. Подарки для остальных членов семьи были заблаговременно куплены и упакованы.
      Прогулка по аллее перестала быть приятным приключением гораздо быстрее, чем он мог ожидать. Ноги мальчика начали ныть от тех усилий, которые надо было прилагать, шагая по глубокому снегу. Пакеты теперь казались ему очень тяжелыми. Золотисто-оранжевое сияние солнца поглотила унылая серость. Он замерз и проголодался.
      Справа от него высились деревья, в основном вязы, иногда встречались буки. С другой стороны от дороги находился пустырь. Выпавший снег полностью преобразил его, превратив из грязновато-серых зарослей бурьяна и низкого кустарника в лунный пейзаж белеющих склонов и затененных впадин. На заснеженной дорожке то тут, то там валялись ветки деревьев, обломившиеся под весом снега. Прямо перед сабой Уилл увидел огромную ветку, лежавшую поперек дороги. Он с опаской посмотрел вверх, пытаясь оценить, много ли еще сухих веток готовы обрушиться вниз с массивных вязов при сильном порыве ветра или просто под тяжестью снега. «Хорошее время для сбора хвороста», — подумал он, и в его воображении возник притягательный образ яркого огня, танцующего в камине огромного зала; того огня, который изменил его мир, сначала исчезнув по его команде, а затем покорно разгоревшись вновь.
      Пока Уилл пробирался по снегу, неожиданно дерзкая и забавная идея пришла ему в голову. Она была вызвана мыслями об огне. Мальчик даже остановился, не в силах сдержать улыбку. «Ты, что ли, наладишь погоду»? Ну нет, вряд ли он сможет обеспечить теплое Рождество, но он способен погреться немного прямо здесь и сейчас. Уилл решительно посмотрел на сломанную ветку, лежавшую перед ним, и непринужденно, осознавая, что дар находится внутри него, скомандовал с некоторым озорством: «Гори!»
      Ветка дерева, лежавшая перед ним на снегу, мгновенно вспыхнула. Каждый ее дюйм, начиная с толстого прочного основания и до самой маленькой тонкой веточки, был охвачен языками желтого пламени. Послышалось шипение, и над горящей веткой поднялся высокий сияющий столб света. Дым от огня не исходил, а само пламя было очень ровным; тонкие веточки, которые должны были бы моментально превратиться в пепел, продолжали гореть и гореть, как будто питались каким-то топливом изнутри. Стоя в одиночестве около огня, Уилл почувствовал себя маленьким и напуганным: это был необычный огонь, и его нельзя было контролировать обычными средствами. Он вел себя не совсем так, как огонь в камине. И мальчик не знал, что с ним делать. Стараясь не поддаваться панике, он снова сконцентрировал свои мысли на огне и приказал ему исчезнуть, но огонь продолжал гореть так же ровно и устойчиво, как и раньше. Уилл понял, что его поступок был глупым и неуместным, а возможно, и опасным. Глядя вверх на пылающую колонну, он увидел, что над ней, высоко в сером небе, медленно кружили четыре черных грача.
      «Ах, Мерримен, — подумал расстроенный мальчик, — где ты сейчас?»
      Затем он внезапно почувствовал, что задыхается, словно кто-то схватил его сзади, заморозил ноги в глубоком снегу и скрутил ему руки за спиной. Пакеты упали в снег. Уилл закричал от боли в руках. В ту же секунду человек, напавший на мальчика, ослабил захват, как будто вовсе не хотел причинить ему вреда. Но все же он продолжал крепко держать Уилла.
      — Убери огонь! — настойчиво прохрипел голос у него над ухом.
      — Я не могу, — ответил Уилл, — честное слово. Я пытался, но не могу.
      Человек ругался и бормотал как-то странно, и вдруг Уилл понял, кто это. Его страх улетучился, как будто камень упал с души.
      — Странник, — попросил он, — отпусти меня. Не смей так хватать меня.
      Но тот сжал его еще сильнее.
      — Ну уж нет, мальчик. Я знаю твои шуточки. Я знаю, кто ты, знаю, что ты Носитель Света. Но я не доверяю тебе, как не доверяю и Тьме. Ты недавно проснулся, и я скажу тебе кое-что. Пока ты еще не оперился, ты не можешь ни на кого влиять, если только ты не видишь его своими глазами. Так вот, я не дам тебе увидеть себя, это уж точно.
      — Я не собираюсь причинять тебе вред. Есть люди, которым действительно можно доверять, — сказал Уилл.
      — Очень немногим, — горько произнес Странник.
      — Если ты отпустишь меня, я закрою глаза.
      — Тьфу! — сплюнул старик.
      — У тебя есть второй Знак. Отдай его мне.
      Наступила тишина. Уилл почувствовал, как руки старика отцепились от него, но продолжал стоять на месте и не оборачивался.
      — Послушай, Странник, у меня уже есть первый Знак, — сообщил он. — Ты сам знаешь, что он у меня. Посмотри, я распахну куртку, и ты увидишь первый круг на моем ремне.
      Не оборачиваясь, Уилл расстегнул куртку. Краем глаза он увидел сгорбленную фигуру старика, стоявшую теперь сбоку от него. Старик набрал в легкие воздух и со свистом выдохнул его. Неожиданно он вышел вперед и посмотрел на Уилла прямо и открыто. В желтом свете, идущем от горящей ровным пламенем ветки, мальчик увидел лицо, на котором боролись противоречивые эмоции: страх и надежда на избавление переплелись в мучительной нерешительности.
      Затем старик заговорил; его голос срывался, а интонация была простодушной, как у обиженного ребенка.
      — Он такой тяжелый, — начал он жалобно. — И я так долго его носил. Я даже не помню почему. Всего боялся, всегда убегал. Если бы я только мог избавиться от него, если бы я мог отдохнуть. Ох, если бы он исчез. Но я боялся отдать его не тому человеку. Если бы я сделал это, со мной произошло бы нечто ужасное, не могу даже думать об этом. Носители Света могут быть жестокими, очень жестокими… Я думаю, ты тот, кто мне нужен, приятель. Я искал тебя очень долго, искал, для того, чтобы отдать тебе этот Знак. Но как я могу быть уверен до конца? Как я могу быть уверен в том, что ты не посланник Тьмы?
      «Старик долгое время жил в страхе, — подумал Уилл, — и теперь не знает, как перестать бояться. Как это ужасно — быть таким одиноким. Он не знает, как довериться мне. Прошло много времени с тех пор, как старик кому-либо доверял, и он попросту забыл, как это делается».
      — Послушай, — сказал мальчик, — ты должен знать, что я не посланник Тьмы. Подумай сам. Ты же видел, как Всадник пытался уничтожить меня.
      Но старик только страдальчески покачал головой, и Уилл вспомнил, как громко он кричал, спасаясь бегством при виде Всадника.
      — Ну раз это не помогает, — продолжал Уилл, — неужели даже огонь ни о чем тебе не говорит?
      — Огонь говорит о многом, — пробормотал Странник. Он смотрел на горящую ветку без всякой надежды, затем его лицо исказилось от ужаса. — Огонь приведет их сюда, ты знаешь это. Грачи уже показывают им путь. И как я узнаю, зажег ли ты этот огонь, потому что ты недавно проснувшийся Носитель Света, который забавляется играми, или этот огонь — сигнал для тех, кто меня преследует?
      Он продолжал что-то уныло ворчать себе под нос, обхватив руками свои плечи. «Как он несчастен», — с жалостью подумал Уилл. Но он должен был найти способ повлиять на Странника.
      Уилл посмотрел вверх. Еще больше грачей лениво кружили теперь над его головой, и он мог слышать, как они резко переговаривались друг с другом. Неужели старик был прав и грачи приведут сюда Тьму?
      — Странник, ради всего святого, — нетерпеливо сказал он, — ты должен поверить мне. Если ты однажды не поверишь кому-то настолько, чтобы отдать ему Знак, тебе придется носить его всегда. Разве ты этого хочешь?
      Старый бродяга стонал и бормотал что-то, уставившись на мальчика своими маленькими безумными глазками; казалось, он завяз в своей многовековой подозрительности, как муха в сетях паука. Но у мухи все же остаются крылья, которые могут порвать сеть, если у нее появится сила, чтобы взмахнуть ими хоть раз… Находясь под властью какой-то неведомой части своего сознания и не вполне понимая, что делает, Уилл сжал рукой железный круг на своем ремне, вытянулся во весь рост и, гладя прямо в глаза Страннику, призвал:
      — Последний из Носителей Света пришел, Странник, и пробил час. Настало время отдать Знак — сейчас или никогда. Подумай о том, что другого шанса у тебя не будет. Сейчас, Странник. Иначе ты будешь носить его всегда. Покорись Носителю Света сейчас. Сейчас!
      И его слова как будто освободили источник. В тот же миг все страхи и подозрения исчезли с искаженного старческого лица, уступив место детской покорности. Глупо улыбаясь и демонстрируя невиданное рвение, Странник ощупал руками широкую кожаную ленту, которую носил через плечо, и извлек из нее круг с перекрестьем внутри, почти такой же, как на ремне Уилла. Этот Знак излучал тусклое золотисто-коричневое сияние бронзы. Он передал его мальчику в руки и издал высокий смешок восхищенного ликования.
      Охваченная желтым огнем ветка на снегу перед ними внезапно вспыхнула еще ярче, а затем огонь погас.
      Ветка, оставшаяся лежать на снегу, выглядела точно так же, как в тот момент, когда Уилл впервые увидел ее на аллее: серая, ничуть не обгоревшая и холодная, как будто ее никогда не касались языки пламени. Сжимая в руке бронзовый круг, Уилл смотрел на ветку дерева с ободранной корой, лежащую на нетронутом снеге. Теперь, когда огонь исчез, окружающий мир стал более мрачным, полным теней, и мальчик с ужасом осознал, что день уже почти на исходе. Было очень поздно. И вдруг он услышал чистый голос, доносящийся откуда-то из тени впереди него:
      — Привет, Уилл Стэнтон.
      Странник в ужасе взвизгнул. Уилл быстро опустил бронзовый круг в карман и твердым шагом направился вперед. Он испытал сильное облегчение и почти опустился на снег, увидев, что с ним поздоровалась Мэгги Барнс, доярка с фермы Доусонов. Встреча с Мэгги, розовощекой поклонницей Макса, не предвещала ничего дурного. Ее пышную фигуру полностью скрывали пальто и шаль; она направлялась к главной дороге и несла накрытую корзину. Мэгги широко улыбнулась Уиллу и недоверчиво посмотрела на Странника.
      — Почему этот старый бродяга, — спросила она своим бархатистым голоском, — слоняется по нашей округе вот уже две недели? Фермер сказал, что ты должен избавить всех нас от своего присутствия, старик. Он приставал к тебе, юный Уилл? Готова поспорить, что это так.
      Она пристально смотрела на Странника, который угрюмо кутался в свое грязное пальто, напоминающее накидку.
      — Нет-нет, — ответил Уилл. — Я просто приехал из Слау и шел от автобусной остановки домой, а тут наткнулся на него. Правда, я прямо врезался в него на бегу. Уронил все свои рождественские покупки, — поспешно добавил он и наклонился, чтобы собрать пакеты, разбросанные по снегу.
      Странник засопел, еще плотнее закутался в пальто и шаркающей походкой двинулся вверх по дороге. Но, поравнявшись с Мэгги, он вдруг остановился и отпрянул назад, как будто натолкнулся на какой-то невидимый барьер. Он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Уилл медленно выпрямился и смотрел на старика, держа в руках пакеты. Недоброе предчувствие закралось в его душу, словно озноб от холодного ветра.
      Мэгги Барнс доброжелательно произнесла:
      — Автобус из Слау прибыл очень давно, юный Уилл. И я иду на остановку, чтобы застать следующий. У тебя всегда уходит полчаса, чтобы проделать пятиминутный путь от автобусной остановки, Уилл Стэнтон?
      — Не пойму, а вам-то какая вам разница, сколько времени у меня уходит на дорогу? — спросил Уилл. Он по-прежнему смотрел на застывшего на месте Странника, и тревожные мысли начали возникать в его голове.
      — Где же твои хорошие манеры, Уилл? — удивилась Мэгги. — А еще воспитанный мальчик.
      Ее глаза на прикрытом шалью лице ярко горели и, не отрываясь, смотрели на Уилла.
      — Что ж, до свидания, Мэгги, — сказал Уилл. — Мне нужно домой. Чай, наверное, уже готов.
      — Возможно, этот отвратительный грязный бродяга, в которого ты врезался, и вправду не навредил тебе, — мягко произнесла Мэгги, не двигаясь с места, — но проблема в том, что эти бродяги крадут вещи. И этот тоже украл кое-что на днях на ферме, юный Уилл. Он украл вещь, которая принадлежала мне. Украшение. Довольно крупное, красивое, золотисто-коричневое, в форме круга, — я носила его на цепочке на шее. И я хочу получить украшение обратно. Немедленно! — последнее слово прозвучало очень агрессивно, а затем Мэгги снова заговорила своим сладким нежным голосом, словно он никогда и не менялся: — Мне очень нужно это украшение, правда. Я думаю, старик мог засунуть вещицу в твой карман, когда ты наткнулся на него. А ты ничего не заметил. Наверное, при свете того маленького костерка, который горел, бродяга увидел меня и перепугался. Это вполне могло случиться, не так ли, юный Уилл?
      Уилл занервничал. Мурашки побежали по его коже, когда он слушал Мэгги. Она стояла прямо перед ним и выглядела совсем как обычно — простая розовощекая девушка с фермы Доусонов, которая управляла доильной машиной и выращивала телят. Но источником тех слов, которые она произносила, могли быть внушены только разумом Тьмы. Мэгги похищена служителями Тьмы? Или она одна из них? Если это так, что она способна предпринять?
      Уилл стоял, внимательно глядя в лицо девушки. В одной руке он держал пакеты, а другую осторожно засунул в карман. Бронзовый Знак был очень холодным на ощупь. Уилл сконцентрировал всю свою внутреннюю энергию, чтобы устранить Мэгги, но она по-прежнему стояла перед ним, невозмутимо улыбаясь. Он заклинал ее удалиться, обращаясь к помощи всех имен силы, которые, как он помнил, употреблял Мерримен: имен леди, Круга, Знаков. Но он хорошо понимал, что не знает нужных заклинаний. А Мэгги громко хохотала и неторопливо продвигалась вперед, глядя ему в лицо. Вскоре Уилл обнаружил, что не может пошевелить ни одним мускулом.
      Он был пойман в ловушку и обездвижен, так же как и Странник. Мальчику никак не удавалось поменять то положение тела, в котором он застыл, словно замороженный. Он яростно смотрел на Мэгги Барнс, девушку как казалось еще совсем недавно, простую, в скромном черном пальто и гладкой шали; видел, как она хладнокровно засунула руку в карман его куртки и вытащила оттуда Бронзовый Знак. Она помахала им перед лицом мальчика, а затем вдруг быстро расстегнула его куртку, выдернула из его брюк ремень и надела на него Бронзовый круг, присоединив к железному.
      — Держи свои штаны, Уилл Стэнтон, — сказала она с издевкой. — Ах, милый, да ты же не можешь двигаться! Но ведь на самом деле ты носишь ремень не для того, что он поддерживал твои брюки, правда? Ты носишь его, чтобы держать… эти маленькие украшения… в сохранности…
      Уилл заметил, что Мэгги старалась не дотрагиваться до Знаков и вздрагивала каждый раз, когда они случайно касались ее рук. Было совершенно очевидно, что холод, идущий от них, обжигал ее кожу.
      Мальчик потерял последнюю надежду. Все его усилия пошли прахом, а задание провалилось еще до того, как он приступил к его выполнению. И с этим ничего нельзя было поделать. Уиллу хотелось одновременно кричать от ярости и рыдать. Но затем где-то в глубине его существа ожили воспоминания. Они были смутными, и поначалу он никак не мог сосредоточиться на них. И все же ему удалось вспомнить то, что он, казалось, забыл, и произошло это в тот самый момент, когда румяная Мэгги Барнс держала перед ним ремень, на который были нанизаны два Знака: блестящее железо и тусклая бронза висели бок о бок. Жадно уставившись на эти два круга, Мэгги разразилась низким, булькающим, глумливым смехом, который звучал поистине дьявольски, контрастируя с ее румяным лицом. Именно тогда Уилл вспомнил.
 
…когда его Знак будет на твоем ремне рядом с первым, я приду…
 
      В тот же миг пламя взметнулось вверх от лежавшей на снегу ветки вяза, той самой, которую Уилл недавно поджигал. Непонятно откуда взявшись, огонь вспыхнул с сильным треском и перекинулся на Мэгги Барнс, которая оказалась в кольце слепящего белого света. Столб пламени вырос выше ее головы. Она пригнулась к земле, прямо к холодному снегу, ее рот искривился от страха. Ремень с двумя связанными вместе Знаками выпал из ее ослабевших рук.
      И появился Мерримен, высокий, в длинном темном плаще, на его лицо падала тень от капюшона. Он стоял на дорожке, за пылающим огнем, позади съежившейся девушки.
      — Убери ее с дороги, — сказал он громко и четко.
      Пламенеющее кольцо света медленно двинулось в сторону, и Мэгги послушно ползла вслед за ним. Через некоторое время огненное кольцо неподвижно повисло в воздухе посреди сугробов рядом с дорожкой. Затем раздался треск и пламя исчезло, но в следующий же миг Уилл увидел, как по обе стороны от дорожки быстро выросли высокие стены из света, оградив ее танцующим огнем. Этот световой тоннель тянулся очень далеко в обоих направлениях — он был гораздо длиннее, чем сама Прогулочная аллея. Уилл немного испуганно наблюдал за происходящим. Он смутно видел Мэгги Барнс: поверженная, она лежала на снегу и пыталась руками защитить глаза от слепящего света. А Уилл, Мерримен и Странник стояли в бесконечно длинном огненном тоннеле.
      Уилл нагнулся и поднял с земли свой ремень. Он облегченно вздохнул облегчение, бережно взяв Знаки в руки: Железный — в левую, а Бронзовый — в правую. Мерримен подошел к нему, вытянул правую руку, отчего рукав его плаща раскрылся, как крыло огромной птицы, и указал длинным пальцем на девушку. Он произнес странное длинное имя, которое Уилл никогда раньше не слышал и не смог запомнить, и Мэгги громко завыла.
      Мерримен проговорил с холодным презрением в голосе:
      — Убирайся и передай им, что Знаки вне их досягаемости. И если останешься цела, никогда больше не пытайся проявлять свою волю, если стоишь на одном из наших путей. Потому что старые дороги пробудились и их сила снова жива. И на этот раз им неведомы жалость и сострадание.
      Он снова произнес странное имя, и пламя, ограждавшее дорогу, взметнулось еще выше. Девушка пронзительно вскрикнула и завизжала, как будто испытывая резкую боль. Затем, еле волоча ноги, пошла через заснеженное поле, словно маленький съежившийся зверек.
      Мерримен посмотрел на Уилла.
      — Запомни две вещи, которые спасли тебя, — сказал он. Свет падал сейчас на его лицо под темным капюшоном, и были видны его орлиный нос и глубоко посаженные глаза. — Во-первых, я знал ее настоящее имя. Единственный способ разоружить служителя Тьмы — это назвать его или ее настоящим именем. Они держат свои имена в тайне. Но кроме имени есть еще и дорога. Ты знаешь название этой дороги?
      — Прогулочная аллея, — по привычке отчеканил Уилл.
      — Это не настоящее имя, — недовольно возразил Мерримен.
      — Да… Моя мама никогда не ходит по этой дороге и нам не позволяет, говорит, что она опасная. Насколько я знаю, никто не называет ее настоящим именем. И я чувствовал бы себя очень глупо, если бы называл ее Старая дорога… — Уилл внезапно замолчал, как будто вслушиваясь в это название впервые за всю свою жизнь. Он медленно продолжил: — Глупо было бы называть ее настоящим именем — Старая дорога.
      — Глупо, говоришь? — сурово спросил Мерримен. — Но имя, которое заставляет тебя почувствовать себя глупо, помогло спасти твою жизнь. Старая дорога. Да. И она не была названа в честь какого-нибудь мистера. Имя говорит тебе об истинном ее назначении. Названия дорог и местностей в старых землях очень часто несут в себе такую информацию, и людям стоило бы внимательнее относиться к этому. Тебе очень повезло, Уилл Стэнтон, что ты затеял свою маленькую игру с огнем, стоя на одной из Старых дорог, по которой около трех тысяч лет ходили Носители Света. Ты еще недостаточно владеешь своей силой, и если бы ты находился где-то в другом месте, то был бы очень уязвим и все сущности Тьмы могли бы атаковать тебя. Ведь и эту ведьму притянуло к тебе благодаря птицам. Посмотри внимательно на эту дорогу, мальчик, и никогда больше не называй ее общепринятым именем.
      Уилл взглянул на дорогу, уходившую через огненный тоннель в неведомую даль. Она сияла, словно царственная тропа солнца, и, повинуясь безотчетному желанию, мальчик поклонился ей, неловко согнувшись от талии, насколько ему позволяли пакеты, которые он держал в руках. Пламя снова взметнулось вверх, и его языки изогнулись внутрь тоннеля. Оно как будто кланялось в ответ мальчику. Затем огонь исчез.
      — Очень хорошо, — сказал Мерримен немного удивленно, но все же с некоторым облегчением в голосе. Он был явно доволен Уиллом.
      — Я больше никогда-никогда не стану использовать… силу, если только на это не будет причины. Я обещаю. Клянусь именем леди и именем Старого мира, — пообещал Уилл. Однако он не мог удержаться, чтобы не задать вопрос: — Мерримен, но ведь именно пламя привело ко мне Странника, а у него был Знак.
      — Странник ждал тебя, глупый мальчишка, — уже раздраженно ответил Мерримен. — Я предупреждал тебя, что он найдет тебя, а ты не запомнил этого. Запомни сейчас: в нашей магии каждое слово имеет вес и значение. Каждое слово, которое говорю тебе я или другой Носитель Света, не пустой звук. Что касается Странника, то он ждал, пока ты родишься, и будешь стоять рядом с ним, и прикажешь ему отдать тебе Знак, с незапамятных времен. Хотя тебе и трудно это представить. Ты действовал правильно: я знаю, что было нелегко сдвинуть дело с мертвой точки и заставить Странника отдать Знак, когда время наконец пришло. Однажды он предал Носителей Света, это было очень давно, и это был его злой рок. Несчастная душа…— Голос Мерримена стал немного мягче:— Ему пришлось долгое время хранить второй Знак, и это были тяжелые времена для него. Он должен исполнить еще одну роль в нашем деле, прежде чем сможет уйти на покой, если захочет. Но время для этого еще не настало.
      Они посмотрели на застывшую фигуру Странника, до сих пор стоявшего на краю дороги, там, где его обездвижила Мэгги Барнс.
      — Он стоит в ужасно неудобном положении, — сказал Уилл.
      — Он ничего не чувствует, — ответил Мерримен. — Ни одна часть его тела не онемеет. Некоторые способности у Носителей Света и служителей Тьмы одинаковы, и одна из них — поймать человека за пределами Времени и держать его в неподвижном и бессознательном состоянии столько, сколько потребуется. Или, если это касается людей Тьмы, так долго, пока их это забавляет.
      Он направил палец на обездвиженную, потерявшую форму фигуру старика, быстро и тихо произнес несколько слов, которые Уилл не расслышал, — и Странник вернулся к жизни. Это было похоже на кинокадры, которые на время остановили, а потом изображение снова ожило. Широко раскрыв глаза, старик уставился на Мерримена, потом открыл рот, но вместо слов оттуда вырвалось удивленное сипение.
      — Уходи, — сказал Мерримен.
      Старик съежился и поплелся прочь, на ходу подбирая разлетавшиеся полы своего пальто. Вскоре он прибавил шагу и почти побежал по узкой тропке. Наблюдая за удалявшейся фигурой, Уилл вдруг прищурился, потом стал внимательно вглядываться вдаль и даже потер глаза, не веря тому, что видел: фигура Странника становилась все более блеклой и прозрачной. Она постепенно растворялась, и сквозь ее смутные очертания уже можно было видеть деревья. Затем Странник и вовсе исчез, как звезда, которую заслонило облако.
      — Это сделал я, а не сам Странник, — объяснил Мерримен. — Думаю, он заслужил немного покоя и не здесь, а в другом месте. Такова сила Старых дорог, Уилл. Ты мог бы использовать этот прием и запросто сбежать от ведьмы, если бы знал, как. Тебе еще предстоит этому научиться, ты узнаешь и правильные имена, и многое другое. Это произойдет совсем скоро.
      — А как ваше настоящее имя? — с любопытством спросил Уилл.
      Темные глаза сверкнули под капюшоном:
      — Мерримен Лайон. Я говорил тебе при встрече.
      — Я думал, что вы как Носитель Света не назвали бы мне своего настоящего имени, по крайней мере не так громко.
      — Ты уже учишься, — весело проговорил Мерримен. — Пойдем, уже темнеет.
      Вместе они пошли вниз по дороге. Прижимая к себе пакеты, Уилл еле успевал за широко шагавшим человеком в плаще. Говорили они мало, но Мерримен всегда умудрялся подхватывать Уилла, если тот, оступившись, попадал в яму или застревал в сугробе. Когда, миновав очередной поворот дорожки, они вышли на широкий проезд Охотничьей лощины, Уилл увидел своего брата Макса, который быстро шел им навстречу.
      — Смотрите, это же Макс!
      — Да, — ответил Мерримен.
      Макс окликнул брата, весело помахав рукой, и через минуту был уже совсем близко.
      — А я иду встречать тебя с автобуса, — сказал он. — Мама разнервничалась из-за того, что ее маленький мальчик задерживается.
      — Ох, ради всего святого! — воскликнул Уилл.
      — Почему ты пошел по этой дороге? — Макс махнул в сторону Прогулочной аллеи.
      — Мы просто… — начал Уилл, повернув голову в сторону Мерримена, но тут же остановился, да так резко, что чуть не прикусил язык.
      Мерримен исчез. На снегу, где он стоял минуту назад, не было ни единого следа. Уилл оглянулся и посмотрел туда, где они только что шли вдвоем по проезду Охотничьей лощины, и туда, где они спускались к повороту по узкой дорожке: везде он видел только один след — свой собственный.
      Ему показалось, что его слух улавливает тихое чистое звучание музыки где-то в воздухе, он даже поднял голову, чтобы лучше расслышать ее, но музыка тотчас исчезла.

      В канун Рождества вся семья Стэнтонов жила предвкушением праздника. И хотя предрождественское возбуждение охватило дом уже несколько недель назад, именно в этот день надежды на волшебство, таинственные обещания и намеки слились в непрерывном радостном ожидании чуда. Дом наполнился восхитительными запахами, которые шли из кухни. Гвен заканчивала украшать глазурью рождественский пирог, который мама испекла еще три недели назад, а традиционный рождественский пудинг был приготовлен три месяца назад. Хорошо знакомая рождественская музыка наполняла дом, ее транслировали все радиостанции. Телевизор не включали — в это время он казался неуместным. С раннего утра этот день был особенным для Уилла. Сразу после завтрака, который в канун Рождества обычно проходил несколько сумбурно, пришла пора отправляться за рождественским поленом, которое традиционно сжигается в камине в сочельник, и рождественской елкой.
      Мистер Стэнтон ел тост, а Уилл и Джеймс уже стояли у стола по обе стороны от него в крайнем нетерпении. Отец к тому же просматривал спортивную страницу в газете. Уилл тоже был страстным болельщиком футбольного клуба «Челси», но только не в канун Рождества.
      — Пап, ты хочешь еще тост? — спросил он громко.
      — Гм-м-м, — протянул мистер Стэнтон, — да.
      — Чая достаточно, пап? — поинтересовался Джеймс.
      Мистер Стэнтон оторвал взгляд от газеты, спокойно посмотрел сначала на одного сына, потом на другого и засмеялся. Он отложил газету, допил чай и отправил в рот последний кусочек тоста.
      — Ну хорошо, пойдемте, — пробормотал он, потрепав каждого из них по щеке. Мальчики радостно закричали и побежали за куртками, ботинками и шарфами. Вскоре все вместе они спускались по дороге, толкая ручную тележку: — Уилл, Джеймс, мистер Стэнтон и высоченный Макс, который был крупнее всех и чьи длинные темные волосы смешно торчали из-под повидавшей виды старой кепки. «Как это понравится Мэгги Барнс, — с улыбкой думал Уилл, — когда она украдкой выглянет из-за кухонной занавески, чтобы поймать взгляд Макса?» В ту же секунду он вспомнил, кем оказалась Мэгги Барнс, и с тревогой подумал: «Фермер Доусон — один из Носителей Света, и его нужно предупредить относительно нее». Уилл даже огорчился, что эта мысль не пришла ему в голову раньше. Они остановились во дворе Доусонов, и старый Джордж Смит вышел им навстречу, широко улыбаясь. Этим утром было гораздо легче идти по дороге, потому что на ней уже поработали снегоочистители. Но на полях снег продолжал лежать неподвижным сероватым покровом, а морозный воздух словно застыл.
      — Для вас приготовлено самое лучшее дерево, — радостно сообщил Старый Джордж. — Прямое, как мачта, точно такое же, как у фермера. Оба дерева — королевские, я полагаю.
      — Самые что ни на есть королевские, — согласился мистер Доусон, выходя из дома и запахивая свою куртку. Это было сказано буквально, и Уилл знал об этом; каждый год продавались несколько елок с королевских лесопосадок вокруг Виндзорского замка, и некоторые из них привозили в деревню на грузовичке фермы Доусонов.
      — Доброе утро, Фрэнк, — поздоровался мистер Стэнтон.
      — Доброе утро, Роджер, — ответил фермер Доусон и улыбнулся мальчикам. — Привет, парни… — Он бросил беглый взгляд на Уилла, ничем, однако, не выдав причастности их обоих к таинственным событиям. Но Уилл специально оставил свою куртку распахнутой, и фермер мог видеть, что теперь два Знака висят на ремне мальчика, а не один, как раньше.
      — Приятно видеть вас такими оживленными, — непринужденно сказал мистер Доусон всем им, когда они перекатывали тележку к сараю. Но между делом он все же положил руку на плечо Уилла и слегка сжал его, как бы давая понять, что прекрасно осведомлен обо всем, что случилось за последние несколько дней. Уилл, вспомнив о Мэгги Барнс, лихорадочно старался подобрать слова, чтобы предупредить фермера.
      — Где твоя подружка, Макс? — мальчик намеренно произнес эти слова громко и четко.
      — Подружка? — возмущенно переспросил Макс. На самом деле он был влюблен в свою однокурсницу из Лондонской школы искусств, блондинку с длинными косами, от которой ему ежедневно приходили письма в голубых конвертах, и его абсолютно не интересовали местные девушки.
      — О-о-о, — дразнил его Уилл, — ты знаешь, о ком я.
      К счастью, Джеймс любил такие шутки и с энтузиазмом присоединился к Уиллу.
      — Мэгги-Мэгги-Мэгги, — пропел он заливисто. — О, Мэгги, доярка, влюбилась в Макси, великого художника, о-о-о…
      Макс ткнул Джеймса в бок, но тот не мог остановиться и продолжал хихикать.
      — Юной Мэгги пришлось нас покинуть, — спокойно сказал мистер Доусон. — Заболел кто-то из ее родственников, и ее вызвали домой. Она собрала вещи и уехала сегодня рано утром. Извини, если расстроил тебя, Макс.
      — Я не расстроен, — сказал Макс, густо покраснев, — это все глупые маленькие…
      — О-о-о-о-о… — пропел Джеймс, танцуя на расстоянии вытянутой руки от Макса. — О, бедный Макс, потерял свою Мэгги…
      Уилл не сказал ничего. Он все понял.
      Высокая елка с перевязанными ворсистой веревкой ветвями была погружена на тележку, а вместе в ней и старый сучковатый корень бука, который фермер Доусон спилил заранее и разрубил на две части, чтобы сделать из него рождественские поленья для своей семьи и для Стэнтонов. Уилл знал, что это должен быть именно корень, а не ветка дерева, хотя никто не объяснял, почему. Сегодня вечером они положат полено в огонь большого кирпичного камина в гостиной, и оно будет медленно гореть, пока не придет время ложиться спать. Где-то в доме был припрятан обгоревший кусок прошлогоднего полена, который сохранили специально, чтобы с его помощью разжечь камин для его последователя.
      — Вот возьми, — сказал Старый Джордж, неожиданно появившись рядом с Уиллом, когда они выкатывали тележку за ворота, — у вас обязательно должно быть это. — Он протянул мальчику большую связку веток падуба, тяжелую от костянок.
      — Это замечательно, Джордж, — сказал мистер Стэнтон, — но у нас у входной двери растет большой падуб, ты же помнишь… Если ты знаешь кого-то, у кого нет…
      — Нет-нет, это для вас. — Старый Джордж покачал головой. — На вашем кусте нет даже половины костянок, которые есть здесь. Это особенный падуб.
      Он аккуратно положил связку на тележку, затем отломил один побег и пропустил его через верхнюю петлю для пуговицы на куртке Уилла.
      — И это хорошая защита от сил Тьмы, — тихо произнес старый голос прямо над ухом мальчика. — Нужно приколоть ветки над окнами и дверью.
      Его смуглое морщинистое лицо снова расплылось в широкой улыбке, он по-стариковски засмеялся — снова перед ним был не Носитель Света, а Старый Джордж. Он махал рукой им вслед:
      — Счастливого Рождества!
      — Счастливого Рождества, Джордж!
      Они торжественно пронесли дерево в дом, а близнецы соорудили из двух брусков крестовину. В углу гостиной Мэри и Барбара шелестели цветной бумагой, разрезая ее на ленточки — красные, желтые, голубые, зеленые, затем склеивали, соединяя между собой, так что получались бумажные цепочки.
      — Вам надо было заняться этим вчера, — сказал Уилл, — они ведь должны еще высохнуть.
      — Ты должен был заняться этим вчера, — возмущенно сказала Мэри, откидывая назад длинные волосы. — Это работа для самых младших.
      — На днях я нарезал очень много ленточек, — возразил Уилл.
      — Те ленточки мы уже давно использовали наверху.
      — И все же их нарезал я.
      — А кроме того, — миролюбиво сказала Барбара, — он вчера ездил за рождественскими подарками. Так что, Мэри, тебе лучше помолчать, а то Уилл решит вернуть твой подарок обратно в магазин.
      Мэри пролепетала что-то, но потом все же затихла, и Уилл без большого энтузиазма смастерил несколько бумажных цепей вместе с сестрами. Но он все же внимательно следил за дверью и, когда увидел, как появились отец и Джеймс, неся в руках старые картонные коробки, тут же тихонько скользнул за ними. Он не мог не участвовать в украшении рождественской елки.
      Из коробок были извлечены все семейные украшения, которые превратят жизнь Стэнтонов в настоящий праздник на двенадцать дней и ночей. Фигурка с золотистыми волосами для украшения верхушки дерева, гирлянда разноцветных лампочек, елочные шары из хрупкого стекла, которые с любовью хранились в семье годами. Красные и золотисто-зеленые полусферы, изогнутые, как морские раковины, тонкие стеклянные пики, паутинки из серебристых полупрозрачных нитей и бисера — свисая с темных веток елки, они вращались и мерцали.
      Были там и другие сокровища: маленькие золотые звездочки, колечки, венки, сплетенные из соломы, блестящие колокольчики из фольги. И, конечно же, самые разнообразные украшения, сделанные детьми семейства Стэнтонов, начиная с детской поделки Уилла — северного оленя, ершика для чистки трубки, и заканчивая крестом филигранной работы, который Макс смастерил из медной проволоки на первом курсе школы искусств. А когда вытащили гирлянды из мишуры и блесток, которыми украшалось пространство комнат, коробка оказалась пустой.
      Но все же, как выяснилось, не совсем пустой. Осторожно просунув пальцы под слой истершейся упаковочной бумаги в старой картонной коробке, которая была почти с него ростом, Уилл обнаружил маленькую плоскую коробочку размером не больше его ладони. Она слегка дребезжала.
      — Что это? — поинтересовался он, пытаясь открыть крышку.
      — О боже, — послышался голос миссис Стэнтон из кресла в центре комнаты. — Дай-ка я взгляну на это, милый. Это же… да, именно! Это было в большой коробке? Я думала, что мы потеряли это много лет назад. Только посмотри на это, Роджер. Смотри, что нашел твой младший сын. Это коробка с буквами Фрэнка Доусона.
      Она нажала на замочек на крышке коробки, крышка открылась, и Уилл увидел внутри несколько витиеватых символов, вырезанных из какого-то светлого дерева, породу которого он не мог определить. Миссис Стэнтон достала один из них — букву С с тщательно проработанными деталями, с тонкой завитушкой наверху и плавными изгибами внизу. Затем другую — изогнутую М, верхушки которой напоминали два шпиля сказочного собора. Символы были такими изящными, что трудно было разобрать, где кончались они и где начинались привязанные к ним тонкие шнурочки.
      Мистер Стэнтон слез со стремянки и осторожно запустил один палец в коробку.
      — Очень хорошо, — сказал он, — умный старый Уилл.
      — Я никогда их раньше не видел, — удивился Уилл.
      — На самом деле видел, — сказала мама, — но это было так давно, что ты не помнишь. Они пропали много лет назад. Странно, что они валялись на дне старой коробки все это время.
      — Но что это такое?
      — Украшения для рождественской елки, — ответила Мэри, глядя через плечо матери.
      — Фермер Доусон сделал их для нас, — сказала миссис Стэнтон. — Они великолепно вырезаны, как ты видишь, и им столько же лет, сколько нашей семье. На наше первое Рождество в этом доме Фрэнк вырезал букву Р для Роджера, — она выловила ее из коробочки, — и букву Э для меня.
      Мистер Стэнтон вытянул две буквы, которые свисали с одного шнура.
      — Робин и Пол. Эта парочка букв появилась немного позже, чем обычно. Мы не ожидали, что родятся близнецы. На самом деле Фрэнк был просто молодцом. Интересно, сейчас у него хватает времени на что-либо подобное?
      Миссис Стэнтон все еще вертела причудливые деревянные завитки в своих тонких сильных пальцах:
      — «М» — для Макса и «М» — для Мэри… Фрэнк очень разозлился, что мы выбрали имена, начинавшиеся на одну букву, я это помню. Ах, Роджер, — ее голос вдруг стал слабым, — посмотри на эту.
      Уилл стоял позади отца и смотрел. Эта была буква «Т», вырезанная как тонкое маленькое деревце, широко раскинувшее ветви.
      — Буква «Т»? Но ни у кого из нас имя не начинается на эту букву.
      — Это Том, — сказала мама. — Я не знаю, по правде говоря, почему я никогда не говорила с вами, младшими, о Томе. Это было так давно. Том был вашим братом, он прожил всего три дня и умер из-за болезни легких, которой страдают некоторые новорожденные. Фрэнк уже вырезал букву для него, потому что это был наш первый ребенок, и мы выбрали два имени: Том, если родится мальчик, и Тэсс — если девочка.
      Ее голос становился все тише, и Уилл уже пожалел о том, что нашел эти буквы. Он неловко погладил мать по плечу и произнес:
      — Ничего, мам.
      — Ах, милый мой, — прошептала миссис Стэнтон, — я не грущу. Это было очень-очень давно. Том был бы сейчас взрослым, старше Стефана. Да к тому же, — она оглядела комнату, наполненную людьми и подарками, — выводок из девяти человек вполне достаточен для любой женщины.
      — Повтори это еще раз, — попросил мистер Стэнтон.
      — Все идет от наших предков-фермеров, мама, — сказал Пол. — Они верили в то, что семья должна быть большой. Много бесплатной рабочей силы.
      — Кстати, о рабочей силе, — спохватился отец, — куда подевались Джеймс и Макс?
      — Пошли за другими коробками.
      — Боже мой, какие инициативные!
      — Это все дух Рожества, — подытожил Робин, стоя на стремянке. — Добрые христиане ликуют. Почему никто не включит музыку?
      Барбара, сидя на полу рядом с креслом матери, взяла маленькую букву Т из ее рук и положила на ковер, где были размещены все инициалы по порядку.
      — Том, Стив, Макс, Гвен, Робин и Пол, я, Мэри, Джеймс, — перечислила она. — А где же буква «У» для Уилла?
      — Символ Уилла был со всеми остальными. В коробке.
      — Вообще-то это была не буква У, если ты помнишь, — начал мистер Стэнтон, — это был какой-то символ. Я осмелюсь сказать, что к тому времени Фрэнк уже устал вырезать инициалы, — он улыбнулся Уиллу.
      — Но его здесь нет, — заявила Барбара. Она перевернула коробку вверх дном и потрясла ее. Потом серьезно посмотрела на младшего брата. — Тебя нет.
      Уилл чувствовал нарастающее необъяснимое беспокойство.
      — Ты говоришь, это был какой-то символ, а не буква «У»? — переспросил он как бы невзначай. — А какой символ, папа?
      — Мандала, насколько я помню, — ответил мистер Стэнтон.
      — Что?
      Отец усмехнулся.
      — Не обращай внимания, я просто умничаю. Не думаю, что Фрэнк назвал бы тот символ подобным именем. Мандала — очень древний символ, восходящий к временам солнцепоклонников. Это узор, состоящий из круга и линий, которые расходятся лучами вовне или внутри. А твой маленький рождественский символ был очень простым — круг, кажется, со звездой внутри или с перекрестьем. Да, точно, внутри был крест.
      — Но я не могу понять, почему его нет здесь, вместе с остальными, — удивилась миссис Стэнтон.
      Однако Уилл все понял. Если можно было влиять на служителей Тьмы, зная их настоящие имена, то, очевидно, и Тьма, в свою очередь, могла использовать магию против Носителя Света с помощью Знака, который мог быть символом его имени, например, с помощью вырезанного из дерева инициала… Очевидно, кто-то выкрал символ Уилла, чтобы таким образом получить власть над ним. И, возможно, именно для того, чтобы избежать этого, фермер Доусон вырезал для Уилла не инициал, а круг с перекрестьем внутри, чтобы Тьма не смогла использовать его. Но все же символ исчез — вероятно, был похищен…
      Немного позже Уилл бросил украшать елку и поднялся наверх, чтобы приколоть ветки падуба над дверью и над каждым окном в своей комнате. Он также засунул одну ветку в недавно починенную задвижку светового люка. Затем сделал то же самое в комнате Джеймса, где собирался ночевать в канун Рождества. И, наконец, спустившись вниз, аккуратно повесил маленькую веточку падуба над входной дверью дома, а также над задней дверью. Он проделал то бы же самое со всеми окнами в доме, но тут проходившая мимо Гвен заметила его.
      — О, Уилл, — сказала она, — только не везде. Положи ветки на каминную полку или куда-то еще, где за ними можно следить. Иначе костянки будут падать нам под ноги каждый раз, когда мы закрываем или открываем занавески.
      «Типичная женская логика», — с досадой подумал Уилл. Однако он совсем не хотел привлекать внимание к веткам падуба, поэтому не стал протестовать. И все же постарался красиво разложить ветки на каминной полке — здесь они будут защищать еще один вход в дом, о котором мальчик не подумал. Уже давно утратив веру в Деда Мороза, он совершенно забыл о возможности проникновения через дымоход.
      Дом был наполнен огнями, разноцветными украшениями и праздничным волнением. Канун Рождества практически наступил. Осталось соблюсти еще одну традицию — пение рождественских гимнов.
      После вечернего чая, когда были зажжены рождественские огни и прекратилось шуршание подарочных упаковок, мистер Стэнтон вытянулся в своем потертом кожаном кресле, взял трубку и многозначительно улыбнулся всему семейству.
      — Итак, кто идет в этом году? — спросил он.
      — Я, — ответил Джеймс.
      — Я, — сказал Уилл.
      — Барбара и я, — подключилась Мэри.
      — Пол, конечно же, — добавил Уилл.
      Футляр с флейтой брата уже лежал на кухонном столе.
      — Не знаю, пойду ли я, — засомневался Робин.
      — Конечно, пойдешь, — отрезал Пол. — Без баритона нам не обойтись.
      — Ладно, — согласился его брат-близнец. Этот короткий диалог повторялся ежегодно в течение трех лет. Робин, крупного телосложения, прекрасно игравший в футбол и увлеченный точными науками, чувствовал себя не в своей тарелке на таких «девчоночьих» мероприятиях, как пение гимнов. На самом деле он искренне любил музыку, как и вся семья Стэнтонов, и у него был приятный низкий голос.
      — Я очень занята, извините, — произнесла Гвен.
      — Она хотела сказать, — начала Мэри, держась на безопасном расстоянии от сестры, — что должна помыть голову на тот случай, если Джонни Пен решит зайти в гости.
      — Что значит «решит»? — спросил Макс.
      Гвен грозно посмотрела на него:
      — Тебе тоже надо бы пойти петь рождественские гимны.
      — Я занят еще больше, чем ты, — лениво ответил Макс, — извини.
      — А он имеет в виду, — сказала Мэри, задержавшись около двери, — что ему нужно сидеть в своей комнате и писать еще одно невероятно длинное письмо своей блондинистой цыпочке из Саутгемптона.
      Макс снял тапочку с ноги, чтобы швырнуть ее в сестру, но та уже скрылась за дверью.
      — Цыпочке? — удивился отец. — Какие еще слова вы скоро начнете употреблять в этом доме?
      — Что за беда, пап? — Джеймс посмотрел на него в недоумении. — Ты и правда живешь в каменном веке. Девушек называли цыпочками с самого сотворения мира. Хотя бы потому, что мозгов у них не больше, чем у птиц.
      — Некоторые птицы очень умны, — задумчиво произнес Уилл. — Ты так не считаешь?
      Но тот эпизод с грачами полностью стерся из памяти Джеймса, и он никак не отреагировал на замечание брата. Слова Уилла повисли в воздухе.
      — Все быстро на улицу, — распорядилась миссис Стэнтон. — Надевайте ботинки, теплые куртки и в восемь тридцать чтоб были дома.
      — В восемь тридцать? — переспросил Робин. — Но если мы споем целые три песенки мисс Белл, а мисс Грейторн пригласит нас на пунш?
      — Хорошо, в девять тридцать, — согласилась мать.

***

      Было уже очень темно, когда они вышли из дома. Небо так и не очистилось от облаков; не было видно ни луны, ни самой маленькой звездочки. Пол нес в руке фонарь, освещая заснеженную дорогу. И у каждого из них в кармане куртки лежало по свече. Когда они придут в поместье, старая мисс Грейторн, как всегда, будет настаивать на том, чтобы они вошли в затененный вестибюль ее дома, огромный, с каменным полом, и пели, держа в руках зажженные свечи. Воздух был морозным, и их дыхание образовало вокруг плотное белое облако. Редкие хлопья снега падали с неба, и Уилл вспомнил полную даму из автобуса и ее предсказания. Барбара и Мэри ворковали так непринужденно, как будто сидели в теплой комнате, но, несмотря на их болтовню, был хорошо слышен звук шагов всей группы, который разносился по округе резким хрустом снежного наста. Уилл был счастлив, он думал о Рождестве и предвкушал пение гимнов. Погрузившись в приятное мечтательное состояние, он шел, сжимая в руках ящичек для пожертвований, которые они собирали для очень древней, знаменитой, но быстро разрушавшейся саксонской церквушки в Охотничьей лощине. Вскоре перед ними возникла ферма Доусонов, над задней дверью которой была прибита большая связка веток падуба с огромным количеством костянок. Пение гимнов началось.
      Проходя через деревню, они спели «Новеллу» для пастора, «Дай Бог тебе покой и веселье, джентльмен» для жизнерадостного мистера Хаттона, крупного бизнесмена, жившего в новом доме, выстроенном в стиле эпохи Тюдоров на краю деревни. Мистер Хаттон всегда выглядел так, словно был слегка навеселе. Они спели «Однажды в городе царя Давида» для миссис Петтигрю, вдовствующей начальницы почтового отделения, которая красила волосы чайными листьями и держала маленькую хромую собачку, похожую на клубок серой шерсти. Спели «Adeste Fideles» (Придите, верные») на латыни и «Les Anges dans nos Campagnes» («Ангелы нашей деревни»)на французском для маленькой мисс Белл, школьной учительницы на пенсии, которая учила каждого из них читать и писать, складывать и вычитать, говорить и думать перед поступлением в среднюю школу. И маленькая мисс Белл, повторяя хрипловатым голосом: «Прекрасно, прекрасно!» положила несколько монет в ящичек для пожертвований, что, как они знали, было очень накладно для нее, обняла каждого из них, и вновь зазвучало: «Счастливого Рождества! Счастливого Рождества!»
      Ребята отправились к следующему дому. Оставались еще четыре или пять домов. Одним из них был дом угрюмой миссис Хорниман, которая раз в неделю помогала их матери по хозяйству. Эта женщина родилась и провела юность в Ист-Энде, восточной части Лондона, но тридцать лет назад бомба попала в ее дом и разрушила его. Каждое Рождество она давала детям по серебряной шестипенсовой монете и упорно продолжала это делать, демонстрируя полное пренебрежение к изменениям в денежном обращении. «Без шестипенсовика нет Рождества, — говорила миссис Хорниман. — Я вложила кучу денег в эти монеты, еще до того как переехала сюда. Так что могу продолжать в том же духе каждое Рождество. Я подсчитала, что эти монеты меня переживут, мои голубчики. Они будут жить, когда я упокоюсь в глубокой могиле, а вам придется приходить к этой двери и петь кому-то другому. Счастливого Рождества!»
      Следующей остановкой перед возвращением домой было поместье.
 
Мы идем и поем рождественские гимны среди зеленых листьев,
Мы странствуем от дома к дому, и на нас приятно посмотреть…
 
      Они всегда начинали со старой заздравной песни для мисс Грейторн, но Уилл решил, что в этом году слова о зеленых листьях были еще более неуместными, чем обычно. Песня плыла своим чередом, а в последнем куплете Уилл и Джеймс запели высоким, звонким дискантом, что, однако, они делали далеко не всегда, поскольку для такого пения нужно было очень много воздуха.
 
Добрый хозяин и добрая хозяйка, когда вы сидите у огня,
Вспомните о нас, бедных детках, которые бредут по слякоти…
 
      Робин нажал на кнопку большого металлического звонка, низкий звук которого всегда вызывал у Уилла смутную тревогу. И, когда они допевали последний куплет гимна, открылась огромная дверь и в проеме показался дворецкий мисс Грейторн во фраке, который он обычно надевал в рождественскую ночь. Дворецкого звали Бэйтс, это был высокий, худощавый, угрюмый человек, который никогда не важничал. Он частенько помогал старому садовнику в огороде у задних ворот поместья или коротал время за разговорами о здоровье с миссис Петтигрю на почте.
 
Пусть любовь и радость придут к вам,
Для вас поем мы эту здравицу…
 
      Дворецкий улыбнулся, поприветствовал их кивком головы и широко распахнул дверь. Взглянув ему в лицо, Уилл сорвал последнюю высокую ноту куплета, потому что это был никакой не Бэйтс. Это был Мерримен.
      Гимн закончился, Стэнтоны перевели дух и стояли у открытой двери, переминаясь с ноги на ногу.
      — Очаровательно, — чинно произнес Мерримен, обводя певцов беспристрастным взглядом.
      Тут же зазвенел высокий властный голос мисс Грейторн:
      — Веди их сюда! Веди их сюда! Не заставляй их ждать у дверей!
      Она сидела в длинном холле, в том самом кресле с высокой спинкой, которое они видели каждый год в канун Рождества. Вот уже много лет она не могла ходить после несчастного случая, который произошел с ней еще в молодости. Как рассказывали в деревне, ее лошадь упала и придавила ее. Но она упорно отказывалась появляться в инвалидной коляске. Об этой женщине с ясными глазами на узком лице, с седыми волосами, собранными в пучок на макушке, в Охотничьей лощине ходили легенды.
      — Как поживает ваша мама? — обратилась она к Полу. — И ваш отец?
      — Спасибо, очень хорошо мисс Грейторн.
      — Хорошее выдалось Рождество?
      — Великолепное, спасибо. Надеюсь, у вас тоже. — Полу всегда было очень жаль мисс Грейторн, и он прикладывал огромные усилия, чтобы быть особенно вежливым и галантным. Вот и сейчас он старался следить за тем, чтобы его взгляд не блуждал по высоким сводам холла, пока он говорил. У дальней стены, улыбаясь, стояли домоправительница и горничная, но, кроме них, дворецкого и самой мисс Грейторн, в доме, по всей видимости, никого больше не было. Не было здесь ни комнатных растений, ни праздничных гирлянд, ни каких-либо атрибутов рождественского праздника. Только огромная ветка падуба, усыпанная костянками, висела над камином.
      — Какое странное нынче время, — сказала мисс Грейторн, задумчиво глядя на Пола. — Так много всякой всячины, как говорила та противная девчонка в стихотворении. — Неожиданно она обернулась и посмотрела на Уилла. — Для тебя настала беспокойная пора, не так ли, молодой человек?
      — Огонь для ваших свечей, — тихим почтительным тоном вступил в разговор Мерримен, держа коробку с огромными спичками. Стэнтоны быстро вытащили свечи из карманов. Мерримен поджег спичку и стал по очереди подходить к каждому из них, а отблеск огня падал на его лицо, превращая брови в фантастические колючие изгороди, а носогубные складки в глубокие затененные ущелья. Уилл внимательно разглядывал его приталенный фрак и жабо, которое он носил на шее вместо галстука. Ему было очень трудно представить себе Мерримена в роли дворецкого.
      Кто-то в глубине зала потушил свет, и длинная комната теперь была освещена только мерцающим пламенем свечей, которые гости держали в руках. Затем послышался легкий стук ноги, отбивающей ритм, и они запели сладкозвучную мелодичную колыбельную: «Люли, люли, мой маленький малыш», которая заканчивалась соло на флейте в исполнении Пола. Сильный и чистый звук флейты пронзил пространство, словно полоса света, и Уилл вдруг ощутил томление, ноющую тоску по чему-то, что ожидало его вдалеке. Это чувство было ему незнакомо прежде. Затем для разнообразия они спели «Дай Бог тебе покой и веселье, джентльмен», затем «Падуб и плющ» и, наконец, настала очередь гимна «Добрый король Венсеслас», которым они традиционно завершали представление для мисс Грейторн. Этот последний гимн всегда заставлял Уилла сочувствовать Полу, потому что его мелодия была абсолютно не подходящей для исполнения на флейте, словно ее написал композитор, испытывающий глубокое презрение к этому музыкальному инструменту.
      И все же было очень забавно исполнять роль пажа и стараться петь в унисон с Джеймсом, да так, что их пение звучало как голос одного мальчика.
 
Сир, он живет очень далеко отсюда…
 
      …и Уилл подумал, что на этот раз у них получается очень хорошо, он готов был поклясться, что Джеймс и вовсе не поет, если бы…
 
Под горой…
 
      … не было так очевидно, что его губы шевелятся…
 
За лесной изгородью…
 
 
      …и во время пения он бросил взгляд в темноту и с ужасом, таким сильным, как будто кто-то ударил его в живот, увидел, что на самом деле губы Джеймса не шевелятся, как не двигается ни одна часть его тела. Робин, и Мэри, и все Стэнтоны также стояли обездвиженные, застывшие, пойманные вне Времени, как Странник стоял на Старой дороге, когда Мэгги Барнс околдовала его. И пламя свечей больше не колыхалось, каждая свеча теперь излучала странный ровный свет, образующий белую светящуюся колонну, подобную той, что поднималась от ветки, подожженной Уиллом за день до этого. Пальцы Пола больше не передвигались по флейте, он тоже стоял неподвижно, прижав инструмент к губам. И все же музыка продолжалась, музыка, очень похожая на звучание флейты, но еще более мелодичная. И Уилл продолжал петь, как будто вопреки собственному желанию он заканчивал куплет…
 
Около фонтана святой Агнесс…
 
 
      …И вдруг в начале следующего куплета вместо мальчишеского сопрано, исполнявшего партию доброго короля
      Венсесласа, как, впрочем, и его пажа, Уилл с величайшим удивлением услышал великолепный низкий голос, который пел знакомые слова гимна под аккомпанемент волшебной сладкозвучной музыки. Уилл не мог не узнать этот голос, хоть и не слышал никогда, как обладатель этого голоса поет.
 
…Принеси мне мяса и вина,
Принеси сосновых дров;
Ты и я увидим, как он обедает,
Когда отнесем ему все это…
 
      Уилл почувствовал легкое головокружение, ему показалось, что комната увеличилась в размерах, а потом снова сжалась; но музыка продолжала звучать, а столбы белого света все еще неподвижно возвышались над пламенем свечей.
      И когда начался следующий куплет, Мерримен взял Уилла за руку, и они пошли вперед, продолжая петь вместе:
 
Паж и король идут вперед,
Идут вперед вместе,
Преодолевая дикий натиск холодного ветра
И непогоду.
 
       Они шли по длинному холлу, оставляя позади замерших на месте Стэнтонов, миновали мисс Грейторн в ее кресле, домоправительницу, горничную, всех их, обездвиженных, живых, но временно устраненных из жизни. Уиллу казалось, что он идет по воздуху, совсем не касаясь земли. Перед ними был только темный холл. Оставляя источник света далеко позади, они шли во тьму…
 
Сир, ночь сгущается,
И ветер становится сильнее;
Мое сердце слабеет, не знаю отчего,
Я больше не могу идти…
 
       Голос Уилла задрожал, потому что слова, которые он пел, точно отражали его внутреннее состояние.
 
Видишь мои следы, мой славный паж;
Иди по ним смело…
 
       Мерримен пел, и внезапно Уилл разглядел что-то во тьме перед собой.
      Прямо перед ним выросла та самая огромная резная дверь, которую он впервые увидел на заснеженном Чилтернском холме. Мерримен вытянул вперед левую руку и, широко раздвинув длинные пальцы, направил их на дверь. Створки медленно отворились, и ускользающая, манящая музыка Носителей Света, присоединившись к аккомпанементу гимна, очень быстро стихла. Уилл пошел вместе с Меррименом навстречу свету, в другое время и в другое Рождество. Он пел так, словно хотел влить всю музыку мира в эти ноты, пел громко и уверенно, и если бы строгий школьный хормейстер услышал его сейчас, то онемел бы от удивления и гордости.

      Они оказались в ярко освещенной комнате, которая не была похожа ни на одно помещение из тех, что Уилл когда-либо видел. Высокие потолки были расписаны изображениями деревьев, лесов и гор; на стенах, обшитых панелями из отполированного золотистого дерева, висели и ярко светили круглые стеклянные абажуры. Комната была наполнена музыкой, и песню, которую пели Уилл и Мерримен, подхватили множество голосов. Это великолепное собрание роскошно одетых людей напоминало рисунок из исторической книги. На женщинах были длинные платья с глубоким декольте и широкими юбками, искусно отороченными кружевными оборками. Мужчины были одеты так же, как Мерримен: во фраки с прямоугольными фалдами, длинные прямые брюки, белые манишки или черные шелковые галстуки. Взглянув еще раз на Мерримена, Уилл понял, что его одежда вовсе не была одеждой дворецкого, а принадлежала тому веку, в котором они оказались.
      Леди в белом платье скользнула вперед, чтобы поприветствовать их. Гости почтительно расступились, давая ей дорогу. И когда гимн закончился, она воскликнула:
      — Великолепно! Великолепно! Проходите, проходите!
      Ее голос был невероятно похож на голос мисс Грейторн, когда она приветствовала их в дверях поместья немного раньше. И, взглянув в лицо женщины, Уилл понял, что в каком-то смысле это было лицо мисс Грейторн. Те же глаза, те же выдающиеся скулы, та же дружелюбная, но властная манера держаться. Но эта женщина была гораздо моложе и симпатичнее, словно цветок, который лишь недавно раскрыл свои лепестки и еще не был иссушен солнцем, помят ветром и временем.
      — Проходи, Уилл, — сказала она и, улыбаясь, взяла его за руку.
      Он охотно последовал за ней. Было так естественно, что она знала его, и все вокруг — мужчины и женщины, молодые и старые, радостные и смеющиеся — тоже знали его. Пестрая толпа постепенно покидала зал, некоторые парочками, а другие целыми компаниями удалялись в том направлении, откуда шел изысканный кулинарный запах. Очевидно, в одной из комнат дома должны были подать ужин. В зале осталась лишь группа человек из десяти.
      — Мы ждали тебя, — сообщила мисс Грейторн Уиллу и потянула его за собой в дальнюю часть зала, где находился богато украшенный камин и горел теплый, дружелюбный огонь. Она взглянула и на Мерримена, давая понять, что ее слова относятся и к нему.
      — Мы все готовы. Нет никаких препятствий.
      — Вы уверены? — Слова Мерримена звучали четко и отрывисто, словно удары молотка, и Уилл с любопытством поднял на него глаза. Горбоносое лицо было таким же непроницаемым и таинственным, как и всегда.
      — Вполне уверена, — ответила леди. Неожиданно она опустилась на колени рядом с Уиллом, и ее пышная юбка образовала вокруг ее талии нечто похожее на огромную белую розу. Сейчас ее глаза находились на уровне глаз Уилла, и она заговорила мягко, но настойчиво:
      — Это третий Знак, Уилл. Деревянный Знак. Иногда мы называем его Знаком обучения. Настало время заново создать этот Знак. Один раз в сто лет с самого сотворения мира, Уилл, Деревянный Знак должен обновляться, потому что это единственный из шести Знаков, который не может быть сохранен в неизменном виде. Каждые сто лет мы заново создаем его, как нас и учили. И сейчас это произойдет в последний раз, потому что в том веке, в котором ты живешь, произойдет соединение Знаков, и больше не будет необходимости в воссоздании Деревянного Знака.
      Она поднялась и отчетливо произнесла:
      — Мы рады видеть тебя, Уилл Стэнтон, Искатель Знаков. Очень, очень рады.
      И тут же вокруг него зазвучали голоса, высокие и низкие, тонкие и сильные все они приветствовали и воодушевляли его. «Это словно стена, — подумал Уилл, — на которую можно опереться и почувствовать поддержку». Очень явственно ощутил он ту доброжелательную силу, которая исходила от группы изысканно одетых незнакомцев. «Неужели все они были Носителями Света?» — удивился мальчик. Глядя на стоявшего рядом с ним Мерримена, он восхищенно улыбнулся, и Мерримен улыбнулся в ответ. Его взгляд был открытым, спокойным и радостным, и Уилл отметил, что никогда еще не видел сурового и мрачноватого Мерримена таким счастливым.
      — Время почти пришло, — сообщила мисс Грейторн.
      — Вновь прибывшему, вероятно, нужно немного подкрепиться, — сказал мужчина небольшого роста, лишь немного повыше Уилла.
      Он стоял рядом с мальчиком и держал в руке бокал. Уилл взял бокал и, подняв глаза, увидел перед собой худощавое живое лицо, покрытое морщинками, но не старое, пару поразительно ясных глаз, смотрящих на Уилла и каким-то образом внутрь него. Это лицо волновало, как лицо человека, много пережившего. Но мужчина быстро удалился, показав Уиллу изящную бархатную спину жакета, и преподнес бокал Мерримену.
      — Мой господин, — проговорил он почтительно и поклонился.
      Мерримен посмотрел на него, насмешливо поджав губы, но не проронил ни слова. Не успел Уилл удивиться такому странному приветствию, как невысокий человек заморгал глазами и словно неожиданно пришел в себя, как будто его резко разбудили. Он разразился смехом.
      — О нет, — залепетал он. — Больше такое не повторится. Что поделаешь, я так привык к этому за долгие годы.
      Мерримен добродушно засмеялся, поднял за него бокал и выпил. Выслушав этот загадочный диалог и ничего не поняв, Уилл тоже выпил, и его переполнил восторг от этого незнакомого вкуса, который вряд ли можно было назвать вкусом, скорее вспышкой света или аккордом музыки. Напиток был живым и чудесным, взбудоражившим сразу все его чувства.
      — Что это?
      Невысокий человек подлетел к нему и рассмеялся.
      — Это метеглин, медовый напиток на травах, — сказал он, забирая пустой бокал. Он дунул в него и неожиданно сказал: — Глаза Носителя Света смогут это увидеть.
      Он протянул бокал Уиллу. И, глядя на донышко, Уилл неожиданно увидел людей в коричневых одеяниях, варивших напиток, который он только что выпил. Он поднял глаза. Человек в зеленом жакете смотрел прямо на него, и выражение его лица было странным: волнение, зависть и удовлетворение странным образом смешались в его взгляде. Затем мужчина засмеялся и забрал бокал. А мисс Грейторн попросила всех подойти к ней. Свет стеклянных абажуров потускнел, и звуки голосов стихли. Где-то в доме, как казалось Уиллу, все еще звучала музыка, но теперь он не был уверен в этом.
      Мисс Грейторн стояла у огня. На мгновение она задержала взгляд на Уилле, затем посмотрела на Мерримена. Потом отвернулась от них и уставилась на стену. Она не отрывала от нее глаз очень долго. Облицовка стен, и камин, и резное украшение над камином были сделаны из одного и того же золотистого дерева, гладкого, без неровностей и прожилок, и только розочки с четырьмя лепестками, заключенные в квадрат, были вырезаны то тут, то там. Мисс Грейторн положила руку на одну из таких роз в верхнем левом углу камина и нажала на ее центр. Раздался щелчок, и в обшивке стены под розой на уровне талии женщины появилась темная квадратная щель. Уилл готов был поклясться, что панель не двигалась, — щель появилась неожиданно, словно сама по себе. Мисс Грейторн просунула в нее руку и вытащила какой-то предмет, напоминающий маленький круг. Он был точной копией тех двух кругов, которые уже имелись у него. И рука мальчика, как и раньше, сама потянулась к Знакам на ремне и крепко сжала их, словно стараясь защитить. В комнате стояла тишина. Уилл теперь отчетливо слышал музыку, которая доносилась снаружи, но что это за музыка, какова ее природа, он все еще не догадывался.
      Найденный круг был очень тонким и сильно потемнел, одна из палочек перекрестья переломилась. Мисс Грейторн передала его Мерримену, и при этом рассыпалась еще какая-то часть круга. Уилл смог разглядеть, что круг был из дерева, шершавого и обветшавшего, но из него рос молодой побег.
      — Ему сто лет? — спросил Уилл.
      — Каждые сто лет — обновление, — сказала мисс Грейторн. — Это так.
      — Но дерево может храниться гораздо дольше. Я видел в Британском музее обломки старых лодок, которые откопали на берегах Темзы. Доисторические. Тысячелетние.
      — Керкус Британникус, — сказал Мерримен быстро и строго, как сердитый профессор. — Дуб. Те каноэ на берегах Темзы, о которых ты говоришь, были сделаны из дуба. А еще дальше, на юге, дубовые сваи, на которых стоит Винчестерский собор, были вбиты в землю девятьсот лет назад, и сегодня они так же прочны, как и тогда. Да, конечно, дуб живет очень долго, Уилл Стэнтон, и настанет день, когда корень дуба сыграет очень важную роль в твоей юной жизни. Но дуб не то дерево, которое подходит для Знака. Наше дерево — одно из тех, которые не любит Тьма. Рябина, Уилл, — вот наше дерево. Рябина ликерная, или обыкновенная. У рябины есть необходимые нам качества, которых нет ни у одного дерева на Земле. Но все же на Знак ложится такая нагрузка, которую рябина не может выдержать, в отличие от дуба, стали или бронзы. Поэтому Знак должен быть обновлен, — он поднял круг вверх, зажав между длинным указательным пальцем и сильно изогнутым большим, — каждые сто лет.
      Уилл кивнул. Он больше не сказал ничего, однако заметил, что очень хорошо чувствует всех людей в зале. Как будто все они сконцентрировались на одной мысли, и можно было ощутить эту энергию. И вдруг ему показалось, что их количество выросло до бесконечности, и невероятное множество людей находились в доме и в этом веке, а возможно, и в других веках.
      Что случилось потом, он не вполне понял. Мерримен резко вытянул руку вперед, разломил деревянный Знак пополам и бросил его в огонь, где огромное полено, похожее на рождественское в доме Стэнтонов, уже сгорело наполовину. Пламя вспыхнуло с новой силой. Затем мисс Грейторн потянулась к невысокому человеку в зеленом бархатном жакете, взяла у него серебряный кувшин, из которого он наливал напитки, и выплеснула содержимое в огонь. Послышалось громкое шипение, повалил дым, и огонь потух. Она наклонилась вперед в своем длинном белом платье, сунула руку в это облако дыма и в тлеющую под ним золу и вытащила оттуда сильно обгоревшее полено. Теперь оно напоминало большой неправильной формы круг.
      Держа полено высоко, чтобы все могли его видеть, она начала отламывать от него обгоревшие кусочки, как будто чистила апельсин. Ее пальцы двигались быстро, а щепки падали вниз, пока не остался один остов деревянного обломка: отчетливый, гладкий круг с перекрестьем внутри.
      Он был абсолютно правильной формы, как будто никогда не имел ничего общего с обгоревшим поленом. А на белых руках мисс Грейторн не осталось даже следа золы или сажи.
      — Уилл Стэнтон, — сказала она, поворачиваясь к мальчику, — это твой третий Знак. Но я не могу передать его тебе в этом веке. Твое задание должно быть полностью выполнено в твое время. Но Деревянный Знак — это Знак обучения, и когда ты окончишь свое особое обучение, ты найдешь его. А я могу оставить в твоем сознании те шаги, которые нужно совершить, чтобы отыскать Знак.
      Она внимательно посмотрела на Уилла, потом подалась вперед и поместила таинственный деревянный круг в темную щель в обшивке. Другой рукой она нажала на резную розу на стене над щелью, и в тот же миг щель исчезла, словно ее и не было. Деревянная панель выглядела гладкой и невредимой, как будто с ней и не происходило никаких изменений.
      Уилл напряженно наблюдал за действиями мисс Грейторн. Запомни, как это делается, запомни…
      Она нажала на розу в верхнем левом углу камина. Но сейчас в том месте оказались три розы, какая же из них? Приглядевшись, он с ужасом и изумлением заметил, что вся панель обшивки покрыта резными квадратиками и внутри каждого из них роза с четырьмя лепестками. Появились ли они только сейчас, на его глазах? Или все это время они были незаметны из-за причудливой игры света? Он тревожно покачал головой и оглянулся на Мерримена. Но было слишком поздно. Рядом с ним никого не было. Торжественная атмосфера рассеялась, снова ярко горел свет, и все весело болтали. Мерримен нашептывал что-то мисс Грейторн, согнувшись почти пополам, чтобы приблизиться к ее уху. Уилл почувствовал, как кто-то прикоснулся к его руке, и обернулся.
      Это был маленький человек в зеленом жакете, и он звал его куда-то. В другом конце зала группа музыкантов, аккомпанировавшая пению гимна, снова начала играть. Полились нежные звуки рекордера, и скрипок, и еще какого-то инструмента, который, как понял Уилл, был клавесином. Сейчас оркестр играл другой гимн, очень старинный даже для того века, в котором они находились. Уилл хотел послушать, но человек в зеленом взял его за руку и настойчиво потянул к боковой двери.
      Упираясь, Уилл повернулся в сторону Мерримена. Высокая фигура резко двинулась с места, оглядываясь вокруг в поисках мальчика. Но, увидев, что происходит, Мерримен успокоился и только сделал утвердительный знак рукой. Уилл почувствовал, как слова одобрения проникают в его сознание: иди, все в порядке. Я последую за тобой.
      Маленький человек взял лампу, мимоходом взглянул на Уилла и быстро приоткрыл боковую дверь ровно настолько, чтобы они с Уиллом смогли протиснуться в нее.
      — Не доверяешь мне, да? — спросил он громким резким голосом. — Правильно, не доверяй никому без крайней необходимости, мальчик. Тогда ты сможешь выжить и выполнить свое предназначение.
      — Я стал лучше видеть людей, — ответил Уилл. — Я имею в виду, что могу определить, кому можно доверять, а кому нет. В смысле, обычно могу. А вот с вами… — Он замолчал.
      — Так, и что же?
      — Вас трудно понять.
      Человек громко рассмеялся, его глаза почти исчезли в мелких морщинках. Потом он внезапно остановился на месте и поднял вверх лампу. В ее свете мальчик увидел комнату, которая показалась ему очень маленькой. Стены были обшиты деревом, из мебели только одно кресло, стол, маленькая стремянка и посередине каждой стены высокие книжные шкафы со стеклянными дверцами. Он услышал низкий размеренный ход часов и, всматриваясь в полумрак, заметил очень большие старинные часы, стоявшие в углу. Если эта комната была предназначена только для чтения, как он подумал сначала, то казалось странным, что в ней находятся такие часы, которые будут отвлекать своим долгим громким боем.
      Маленький человек протянул лампу Уиллу.
      — Я думаю, здесь должен быть свет — ах…
      Послышалось странное шипение, которое Уилл раз или два слышал и в большом зале; затем чиркнула спичка, раздался громкий хлопок, и на стене появилось свечение, сначала красноватое, а затем мальчик увидел круглый стеклянный абажур.
      — Газовый фонарь, — объяснил маленький человек, — в большой моде сейчас, хотя редко встречается в частных домах. Мисс Грейторн — необычайная модница для этого века.
      — Кто вы? — Уилл не слушал его.
      — Меня зовут Хокинг, — весело ответил мужчина, — этого достаточно. Просто Хокинг.
      — Хорошо. Послушайте, Хокинг, — попросил Уилл. Он тщетно пытался что-нибудь понять и из-за этого чувствовал беспокойство. — Кажется, вы знаете, что происходит. Расскажите мне. Меня перенесли в прошлое, в тот век, который уже давно прошел и стал главой в книгах по истории. Но могут ли мои действия изменить прошлое? Я думаю, это реально. Даже самая малость может изменить прошлое. Если бы я действительно был сейчас здесь, история стала бы немного другой.
      — Но ты был здесь, — сказал Хокинг. Он сунул лучину в пламя лампы, которую держал Уилл.
      — Как это? — беспомощно переспросил Уилл.
      — Ты был — и есть — в этом веке. Если бы кто-то стал писать историю сегодняшнего вечера, ты и мой господин Мерримен были бы описаны в этом повествовании. Хотя вряд ли. Носители Света обычно не позволяют, чтобы их имена были где-то записаны. И вообще вы влияете на историю такими способами, о которых никто из людей и не догадывается…
      Он зажег от горящей лучины три свечи, стоявшие в подсвечнике на столе за креслом, и кожаная задняя поверхность кресла осветилась желтым огнем.
      — Но я не понимаю, не понимаю…
      — Ничего, — быстро произнес Хокинг, — это нормально, что ты не понимаешь. Это тайна. Носители Света могут путешествовать во Времени, как пожелают. Вы не связаны теми законами Вселенной, которым подчиняемся мы.
      — А вы не один из нас? — спросил Уилл. — Я думал, вы тоже…
      Хокинг, улыбаясь, встряхнул головой.
      — Нет, — ответил он, — я обычный грешный человек. — Он опустил глаза и погладил ладонью рукав своего зеленого жакета. — Но у меня есть преимущества. Как и ты, я не принадлежу этому веку. Я был перенесен сюда, чтобы сделать кое-что, а потом мой господин Мерримен отправит меня обратно в мое время.
      — Туда, — раздался низкий голос Мерримена на фоне скрипа закрывающейся двери, — где, увы, нет такого материала, как бархат. Поэтому ему так приятно носить этот симпатичный костюм. Довольно глупый наряд по меркам твоих современников, Хокинг.
      Маленький человек поднял глаза на Мерримена и слегка усмехнулся, а Мерримен ласково положил руку ему на плечо:
      — Хокинг рожден в тринадцатом веке, Уилл, — сказал он, — за семьсот лет до твоего появления на свет. Он прибыл оттуда. По моей воле он перенесен сюда только на один день, а потом отправится обратно. Как это уже было с несколькими обычными людьми.
      Уилл в полном смятении провел рукой по волосам; он чувствовал себя так, словно в уме должен составить железнодорожное расписание.
      Хокинг тихо засмеялся:
      — Я говорил тебе, Носитель Света. Это тайна.
      — Мерримен, — начал Уилл, — а какому веку принадлежите вы?
      Смуглое горбоносое лицо Мерримена стало непроницаемым, похожим на нарисованное изображение.
      — Скоро ты сам поймешь, — ответил он. — У нас здесь есть и другая цель, кроме обновления Деревянного Знака. У нас троих. Я не принадлежу ни одному веку и ни одному месту, Уилл. Я первый из Носителей Света и жил во все времена. Я существовал — существую — в век Хокинга. И там Хокинг — мой вассал. Я его господин, и даже больше чем господин, потому что он прожил со мной всю свою жизнь: я взял его на воспитание, когда его родители умерли.
      — О сыновьях заботятся куда лучше, — прошипел Хокинг, посмотрел вниз и оправил свой жакет. Уилл вдруг понял, что, несмотря на морщинки на лице Хокинга, он был немногим старше, чем его брат Стефан.
      Мерримен продолжал:
      — Он мой друг, который служит мне, и я очень люблю его. И доверяю ему. Так сильно, что приготовил для него жизненно важную роль в нашей задаче — в задаче твоего обучения.
      — Ох, — вздохнул Уилл.
      Хокинг широко улыбнулся ему, потом шагнул вперед и отвесил низкий поклон, невольно рассеяв атмосферу серьезности.
      — Я должен поблагодарить тебя за то, что ты родился, Носитель Света, — сказал он, — и дал мне шанс проскользнуть в другое время.
      Мерримен благодушно заулыбался.
      — Заметил ли ты, Уилл, как он любит поджигать газовые фонари? В его время используют дымящие зловонные свечи, которые на самом деле никакие не свечи, а тростник, погруженный в жир.
      — Газовые фонари? — Уилл посмотрел на круглый стеклянный абажур, прикрепленный к стене. — Так вот что это такое?
      — Конечно. Электричества еще нет.
      — Прекрасно, — сказал Уилл, обидевшись, — я ведь даже не знаю, какой сейчас год.
      — Тысяча восемьсот семьдесят пятый от Рождества Христова, — сказал Мерримен. — Неплохой год. В Лондоне мистер Дизраэли делает все возможное, чтобы купить Суэцкий канал. Больше половины торговых кораблей Британии, которые проплывают через этот канал, — парусные суда. Королева Виктория восседает на британском троне уже тридцать восемь лет. Имя американского президента величественное — Улисс Симпсон Грант, а Небраска недавно вошла в число тридцати четырех соединенных штатов. В Бакингемшире, в отдаленном поместье, известном широкой общественности только своей коллекцией книг по черной магии, самой ценной в мире, леди по имени Мэри Грейторн устраивает вечеринку для своих друзей в канун Рождества, с музыкой и пением гимнов.
      Уилл подошел к ближайшему книжному шкафу. Все книги были в кожаном переплете, в основном коричневого цвета. Здесь стояли новые блестящие тома, корешки которых светились золотистым металлом. Встречались и маленькие толстые книжки, очень старые, и кожа на них была до того истерта, что напоминала грубую шершавую ткань. Он рассматривал заголовки: «Демонология», «Книга возмездия», «Разоблачение колдовства», «Порча и сглаз» и так далее на французском, немецком и других языках, алфавит которых был ему незнаком. Мерримен пренебрежительно махнул рукой на все эти книги.
      — Стоят целое состояние, — сказал он, — но только не для нас. Это сказки, придуманные людьми. Некоторые из них были мечтателями, а другие — сумасшедшими. В этих книгах рассказы о колдовстве и жестоких расправах, которые люди чинили над несчастными душами, так называемыми ведьмами. Большинство из них были обычными, совершенно безвредными живыми существами, и только немногие действительно были связаны с Тьмой. Конечно, эти книги не имеют ничего общего с Носителями Света. Почти все рассказы, которые человек придумывает о магии, ведьмах и других подобных вещах, рождаются из глупости, невежества или душевной болезни. А иногда таким способом люди пытаются объяснить события и явления, сути которых не понимают. Мы, Носители Света, тоже остаемся тайной для людей, они ничего о нас не знают. Эту информацию хранит только одна книга в этой комнате. Польза других лишь в том, что они могут напомнить нам о возможностях Тьмы и о тех темных методах, которые она использует. Но, как я уже сказал, есть одна книга, ради которой ты и был перенесен в этот век. С ее помощью ты узнаешь о своем месте среди Носителей Света, и ценность этой книги невозможно описать словами. Это книга тайн, книга реальной магии. Очень давно, когда магия была единственным записанным на бумаге знанием, наше дело называлось просто — Знание. Но в твое время самые разные знания в самых разных областях так широко распространены на Земле, что мы, полузабытые Носители Света, используем полузабытое слово. Мы называем это магия.
      Он двинулся через комнату в сторону часов, увлекая за собой собеседников. Уилл посмотрел на Хокинга и увидел, что на его узком самодовольном лице появилось опасение. Они пошли за Меррименом. Тот остановился перед большими старинными часами, которые были на полметра выше его головы, достал из кармана ключ и открыл переднюю панель. Уилл увидел маятник, который медленно раскачивался из стороны в сторону.
      — Хокинг, — интонация Мерримена была ласковой, но в то же время властной. Человек в зеленом жакете, не проронив ни слова, опустился на колени с левой стороны от Мерримена и замер.
      — Мой господин, — сказал Хокинг умоляющим полушепотом, но Мерримен никак не отреагировал на это. Он положил левую руку на плечо Хокинга, а правую вытянул по направлению к часам. Очень осторожно он приблизил руку к маятнику. Вытянув пальцы и прижав их друг к другу, одним коротким движением он просунул ладонь сбоку от маятника, стараясь не задеть его, и вытащил маленькую книгу в черном переплете. Хокинг в полном изнеможении с хриплым вздохом облегчения рухнул на пол, а Уилл уставился на него в недоумении. Но Мерримен отвел мальчика в сторону, усадил его в кресло и передал ему книгу. На обложке не было названия.
      — Это старейшая книга в мире, — сказал он невозмутимо. — И когда ты прочтешь ее, она будет разрушена. Это Книга магии, написанная на Старом наречии. Ее не сможет понять никто, кроме Носителей Света. И даже если кто-либо из людей узнает те заклинания силы, которые она содержит, он не сможет использовать их, если сам не является Носителем Света. Поэтому не было никакой опасности в существовании этой книги все эти долгие годы. Но неправильно хранить ее после того, как пришло время ее уничтожить. Всегда существовала опасность, что Тьма с ее бесконечной изобретательностью найдет-таки способ использовать эту книгу, завладев ею. Поэтому сейчас в этой комнате книга исполнит свое предназначение в последний раз. А это значит, что она передаст тебе, последнему из Носителей Света, дар магии и после будет уничтожена. Когда ты овладеешь Знанием, Уилл Стэнтон, исчезнет необходимость хранить ее, потому что с твоим появлением Круг станет полным.
      Уилл сидел очень тихо, наблюдая за тем, как тени бегают по строгому, волевому лицу сидящего перед ним человека. Затем он тряхнул головой, как будто стараясь проснуться, и открыл книгу.
      — Но она написана на английском языке! А вы говорили…
      Мерримен засмеялся:
      — Это не английский, Уилл. И когда мы с тобой разговариваем, мы тоже говорим не по-английски. Мы говорим на Старом наречии. Мы владеем им от рождения. Ты думаешь, что изъясняешься сейчас по-английски, так как твои чувства говорят тебе, что ты можешь понимать только этот язык. Но если твои родные услышат твою речь, они решат, что это тарабарщина. То же самое касается и книги.
      Хокинг поднялся на ноги, хотя его лицо по-прежнему было мертвенно-бледным. Тяжело дыша, он прислонился к стене, и Уилл посмотрел на него с сочувствием.
      Но Мерримен, не обращая внимания на Хокинга, продолжал:
      — Когда в день своего рождения ты пробудился к силе, ты обрел способность говорить на языке Носителей Света. И говорил на нем, сам этого не осознавая. Именно поэтому тебя узнал Всадник, когда вы встретились на дороге: ты поприветствовал Джона Смита на Старом наречии, и он был вынужден ответить тебе так же. Сделав это, он рисковал раскрыть свою принадлежность к Носителям Света, хотя труд кузнеца считается нейтральным. Но и обычные люди могут говорить на Старом наречии, например Хокинг и другие в этом доме, которые не принадлежат Кругу. И Короли Тьмы тоже владеют им, хотя их всегда выдает предательский акцент.
      — Я помню, — медленно произнес Уилл. — Всадник говорил с акцентом, и это был очень странный акцент. А я-то был уверен, что он говорит по-английски и что приехал из другой части страны. Неудивительно, что он сразу начал преследовать меня.
      — Да, все объясняется просто.
      Сказав это, Мерримен первый раз взглянул на Хокинга и положил руку на его плечо. Но маленький человек не шевельнулся.
      — Послушай меня, Уилл. Мы должны оставить тебя здесь, пока ты не прочтешь книгу. Чтение этой книги будет сильно отличаться от обычного чтения. Когда ты закончишь, я вернусь. Где бы я ни находился, я всегда знаю, открыта книга или закрыта. А сейчас начинай читать. Поскольку ты Носитель Света, тебе нужно прочесть ее лишь раз, и все, что в ней записано, останется с тобой на все Времена.
      — А что с Хокингом? — спросил Уилл. — Он выглядит так, будто заболел.
      Мерримен посмотрел на маленькую поникшую фигуру в зеленом, и его лицо исказилось от боли.
      — Слишком много вопросов, — прозвучал невнятный ответ, и Мерримен помог Хокингу подняться.
      — Книга, Уилл. Читай ее. Она очень долго тебя ждала.
      Он пошел к выходу, поддерживая Хокинга, и вскоре исчез среди музыки и голосов в соседнем зале. Уилл остался один на один с Книгой магии.

      Уилл не мог даже предположить, сколько времени он провел с Книгой магии. Она дала ему много знаний, и они так его изменили, что чтение вполне могло бы занять целый год. С другой стороны, он так глубоко погрузился в изучение книги и его ум был настолько сконцентрирован, что все это время пролетело для Уилла как одно мгновение. Книга не была похожей на все остальные. На каждой странице были очень простые подзаголовки: «О полетах»; «О преодолении»; «О словах силы»; «О противодействии»; «О путешествиях во Времени при помощи Двери».
      Но вместо статей, инструкций или описаний на страницах книги были размещены отрывки стихотворений или красочные картинки, которые мгновенно погружали мальчика в самую суть опыта, о котором шла речь.
      Он мог прочесть всего одну строчку: «Я путешествовал, как орел» — и вот он уже парил в небе, словно у него были крылья, переживая неведомые ему раньше ощущения. Он понимал теперь, что значит довериться ветру, когда потоки воздуха несут тебя стремительно, что значит взмахнуть крыльями и парить в высоте, что значит смотреть вниз, на пестрые зеленые холмы, увенчанные темными деревьями, и на извилистую блестящую речку между ними. Во время полета он узнал, что орел — это одна из пяти птиц, которые могут видеть Тьму. И тут же он читал о четырех других птицах, способных обличить Тьму, и был по очереди каждой из них.
      Он читал: «…Ты прибыл в то место, где старейшее создание в этом мире, Орел Гвернабви, путешествует вдали от дома…» И Уилл оказывался высоко над миром, на голой скале; он сидел, не испытывая страха, на серовато-черном блестящем гранитном выступе и любовался золотыми перьями мощного крыла, а его рука лежала рядом со свирепыми, твердыми как сталь крючковатыми когтями; в это время скрипучий голос нашептывал ему на ухо слова, с помощью которых можно управлять ветрами и штормами, тучами и дождем, снегом и градом, всеми небесными явлениями, не нарушая при этом движения Солнца, Луны, планет и звезд.
      Затем он снова летел высоко в синевато-черном пространстве, вечные звезды сияли вокруг него, и созвездия рассказывали ему о себе. Иногда эти истории совпадали с теми, которые были известны среди людей уже много лет, совпадали названия созвездий и их формы, но иногда нет. Вот промелькнул Волопас, кивая, держа на коленях яркую звезду Арктур. Вот Телец промчался с ревом, неся огромное солнце Альдебаран и маленькую группу Плеяд, поющих необычными сладкозвучными голосами, каких Уилл никогда еще не слышал. Мальчик летел ввысь через черный космос, видел мертвые и пылающие звезды, наблюдал редкую, рассредоточенную жизнь, населявшую бесконечную запредельную пустоту. Когда это путешествие закончилось, он знал каждую звезду на небе, знал ее имя и место на астрономической карте. И более того: он знал все заклинания Солнца и Луны, тайны Урана, понимал отчаяние Меркурия и даже прокатился на хвосте кометы.
      И всего лишь одной строкой Книга спустила его с небес на землю.
 
Морские волны стелются под ним…
 
      И вот он уже стремительно летел вниз, туда, где пестрела синяя рябь, которая по мере приближения превратилась в ревущие, набегающие друг на друга волны. И он оказался в море, вырвавшись из суеты земной, окунулся в изумительный подводный мир красоты и жестокости, мир сурового холодного выживания. Здесь одно создание преследовало другое, никто не был в безопасности. В морских глубинах Книга научила Уилла способам защиты и заклинаниям морей, рек, проливов, озер, ручьев и фьордов. Он узнал, что перед текущей водой оказывается бессильной любая магия — злая или добрая; вода смывает все, словно этого никогда и не было.
      Уилл проплывал мимо чудовищно острых кораллов, и диковинная растительность — зеленая, красная, фиолетовая — извивалась вокруг него; блестящие рыбки всех цветов радуги подплывали к нему, осматривали и уплывали, помахивая плавниками и хвостами. Он видел недобрые черные спины морских ежей, мягкотелые трепещущие создания, которые нельзя было назвать ни рыбами, ни растениями, а затем вдруг снова оказался на поверхности, на белом песке отливающей золотом отмели, ведущей к деревьям. Голые деревья, как корни, спускались в морскую воду вокруг него, образуя безлистные джунгли. Одна вспышка света, и Уилл снова смотрел на страницу Книги магии.
 
…Обожженный огнем, я заигрываю с ветром…
 
      Он оказался среди весенних деревьев, покрытых свежей молодой листвой, переливающейся на ярком солнце; затем среди летних деревьев с богатой листвой, которая мягко шелестела на ветру, и, наконец, среди темных зимних елок, в гущу которых не проникал даже лучик солнца. Он изучил природу деревьев, особые магические свойства, которыми наделены дуб, бук и ясень. На следующей странице Книги был только один короткий стишок:
 
Тот, кто видит цветение дикого леса,
Видит, как чибисы кружат над водной гладью,
Грезит о Незнакомцах, которые могут быть
Темными, увы!
 
      И Уилла вдруг вихрем закружило во Времени, и он узнал историю Носителей Света. Он увидел все с самого начала, когда магия открыто существовала в мире; она была силой огня и камня, силой воды и всех живых существ, и первый человек жил в ней, словно рыба в воде. Он увидел Носителей Света в те века, когда человек работал с камнем, бронзой, железом — с теми материалами, из которых были созданы великие Знаки. Он увидел, как раз за разом захватчики нападают на его островную страну, вражеские корабли волна за волной с неумолимой жестокостью обрушиваются на берег, и каждый раз набеги приносят с собой Тьму. Но захватчики становились миролюбивыми, когда узнавали эту землю и начинали любить ее, и Свет снова торжествовал. Однако Тьма всегда была где-то поблизости, то нарастая, то убывая, обретая своего нового Короля, когда кто-то из людей желал получить абсолютную власть над другими, стать могущественным и устрашающим. Королем Тьмы нельзя родиться, это не предопределено судьбой. Такие люди сами выбирают свой путь в отличие от Носителей Света, которые рождаются таковыми. Уилл видел Черного Всадника во все времена с сотворения мира.
      Он узнал о первом великом испытании, которое выпало на долю служителей Света. В течение трех веков они защищали свою землю от Тьмы под предводительством своего великого лидера, который погиб, но должен был воскреснуть и вернуться к своим сподвижникам.
      Перед Уиллом возник склон холма, заросший травой и залитый солнечным светом. На зеленом дерне холма был виден знак — круг с крестом внутри, сияющий белизной чилтернской извести. Вокруг одной из оконечностей креста он увидел людей, одетых в зеленое, они скоблили известь странными инструментами, напоминающими топоры на длинный рукоятках. Небольшие фигурки на фоне огромного знака казались еще меньше. Мальчик увидел, как одна из этих фигур отделилась от группы. Это был человек в зеленой блузе и коротком синем плаще с капюшоном, накинутым на голову. Он широко раскинул руки в стороны, в одной держа короткий меч с бронзовой рукояткой, а в другой — блестящую чашу, похожую на потир; потом вдруг обернулся и тут же исчез. И Уилл уже был на следующей странице. Он шел по тропинке в густом лесу, и под его ногами стелилась какая-то пахучая темно-зеленая трава. Затем тропка перешла в широкую дорогу, вымощенную камнем, похожим на известняк, уже изрядно стертый. Дорога вывела мальчика из леса, и вот он уже шел по высокому, обдуваемому ветрами горному хребту под серым небом, а внизу виднелась темная туманная долина. Он путешествовал в полном одиночестве, но кто-то нашептывал ему на ухо тайные слова силы для Старых дорог; он стал понимать знаки, благодаря которым в любом месте мира он мог теперь безошибочно определить, где поблизости проходила Старая дорога, будь то реальная дорога или ее видимость.
      Путешествие Уилла продолжалось, пока он не заметил, что Книга магии подошла к концу. Он увидел перед собой стих.
 
Я завладел папоротником
Благодаря тем секретам, которые узнал;
Старая математика
Знает не больше меня.
 
      На последней странице были нарисованы шесть Знаков в форме круга с перекрестьем внутри, расположенные по кругу. И на этом книга кончилась.

***

      Уилл медленно закрыл книгу и сидел, глядя перед собой. Он чувствовал себя так, словно прожил уже сто лет. Знать так много, быть способным сделать так много — казалось, это должно было привести его в восторг. Но он почему-то чувствовал тяжесть и грусть, когда думал о том, что уже произошло, и о том, что еще только должно случиться.
      Мерримен показался в дверях, он стоял и смотрел на мальчика.
      — Ах да, — произнес он спокойно, — как я и говорил тебе, дар — это ответственность, это груз. Но это реальность, Уилл. Мы Носители Света, мы рождены в Круге, и это невозможно изменить.
      Он взял книгу и дотронулся до плеча Уилла.
      — Пойдем.
      Мерримен пересек комнату и подошел к высоким старинным часам; Уилл следовал за ним, наблюдая, как он снова достает ключ из кармана и отпирает переднюю панель. Маятник по-прежнему медленно и размеренно качался, словно отстукивая ритм сердца. Но на этот раз Мерримен не проявлял особой осторожности, как будто не боялся коснуться маятника. Он двигался очень странно: как актер, который старается играть роль неповоротливого человека, или словно при замедленной съемке. Вытянув вперед руку, в которой находилась книга, он приблизил ее к часам, и качнувшийся в сторону маятник задел уголок книги. В тот же миг Уилл заметил едва уловимый сбой в ритме качания маятника. Затем мальчика резко отбросило назад, и он едва успел закрыть глаза руками. А в комнате произошел бесшумный взрыв, блеснула ослепительная вспышка света; все вокруг наполнилось гулкими раскатами грома, которые, однако, невозможно было воспринять человеческими органами чувств. Уиллу показалось, что взорвался целый мир. Он убрал руки от лица и, быстро мигая глазами, обнаружил, что прижимается к боковине кресла, за несколько метров от того места, где стоял прежде. Мерримен, распластавшись, стоял у стены рядом с ним. А тот угол, где были часы, опустел. Не было никаких повреждений, никаких следов разрушения. Только пустота.
      — Ты видел все своими глазами, — сказал Мерримен. — Книгу магии оберегали с начала времен. Эта мощная сила защищала ее от всех посягательств. При любой попытке похитить книгу и она сама, и человек, прикоснувшийся к ней, превратились бы в ничто. Только Носители Света были защищены от разрушения, хотя, как видишь, — он уныло потер свою руку, — даже нас этот взрыв разбросал в стороны. За всю историю зашита выражалась в разных формах, часы — только для этого века. Итак, мы разрушили книгу с помощью той силы, которая на протяжении веков защищала ее. И это, как ты понимаешь, единственно верный путь использования магии.
      — А где Хокинг? — спросил потрясенный Уилл.
      — На этот раз он не понадобился, — ответил Мерримен.
      — С ним все в порядке? Он выглядел…
      — Все нормально, — в голосе Мерримена слышалась напряженность, как будто он грустил о чем-то.
      Но даже новые знания не могли подсказать Уиллу, чем было вызвано состояние Мерримена.
      Они вернулись к гостям в большом зале. Гимн, который музыканты начали играть перед их уходом, только подходил к концу, и все вокруг вели себя так, словно они вышли из зала всего на минуту-другую вполне реального времени. Но потом Уилл вспомнил, что находится вовсе не в реальном времени. Он все-таки попал в прошлое, но и здесь Носители Света, по всей видимости, были способны растягивать время по своему желанию, заставлять его идти быстрее или медленнее.
      Количество людей росло, все больше гостей возвращались в зал из столовой. Уилл понял сейчас, что большинство из них были обычными людьми, и только те несколько человек, которые оставались в зале во время обновления Деревянного Знака, были Носителями Света. Только они могли быть свидетелями этого ритуала.

***

      Носители Света и сейчас находились в зале, и Уилл обернулся, чтобы лучше рассмотреть их. Но неожиданно он испытал изумление и ужас и тотчас забыл о своих наблюдениях. Его взгляд наткнулся на девушку в дальнем конце зала. Она была занята разговором с кем-то, кого он не видел. Уилл видел, как во время разговора девушка кокетливо отбросила волосы назад и весело засмеялась. Затем она наклонилась к собеседнику и стала внимательно слушать его, но потом ее фигуру заслонила другая группа гостей. К этому моменту Уилл уже понял, что это была Мэгги Барнс, доярка с фермы Доусонов. Она не просто напоминала Мэгги, как, например, эта викторианская мисс Грейторн была ранним отголоском той мисс Грейторн, которую он знал. Это была та самая Мэгги Барнс, которую он видел в своем времени.
      Он напряженно обернулся и, встретившись глазами с Меррименом, понял, что тот уже знает о происходящем. На лице мужчины не было удивления, он только слегка поморщился, словно от боли.
      — Да, — сказал он устало, — ведьма здесь. Думаю, тебе лучше какое-то время оставаться рядом со мной, Уилл Стэнтон, и мы вместе понаблюдаем за ней.
      Уилл стоял в углу зала вместе с Меррименом, вдали от взглядов окружающих. Мэгги крутилась где-то среди гостей. Они терпеливо ждали и вдруг увидели Хокинга в его аккуратном зеленом жакете; он подошел к мисс Грейторн и почтительно встал рядом с ней с видом человека, который всегда готов прийти на помощь.
      Мерримен напрягся, и Уилл снова увидел на его суровом лице гримасу боли; Мерримен словно предчувствовал, что вот-вот произойдут события, которые могут сильно ранить его чувства. Мальчик снова взглянул на Хокинга и увидел, как тот весело улыбнулся в ответ на какие-то слова мисс Грейторн. На лице маленького человека не было даже следа тех событий, которые произошли с ним в библиотеке. Он находился в прекрасном расположении духа, его глаза блестели, как драгоценные камни, и, казалось, он мог принести радость в любой мрак. Сейчас Уилл понимал, почему Хокинг был так дорог Мерримену. Но одновременно у него появилось чудовищное предчувствие надвигающейся беды.
      — Мерримен, что происходит? — хрипло спросил он.
      Мерримен посмотрел поверх голов гостей на худощавое, живое лицо Хокинга и бесстрастно произнес:
      — Это опасность, Уилл, которая может настигнуть нас из-за моих действий. Большая опасность для всего задания. Я совершил самую серьезную ошибку, которую только может совершить Носитель Света, и последствия этой ошибки вот-вот обрушатся на мою голову. Много-много веков назад меня учили, что нельзя доверять простому смертному больше, чем он может выдержать. Я знал это задолго до того, как Книга магии перешла под мою ответственность. Но по глупости я допустил эту ошибку. И сейчас ничего нельзя сделать, чтобы исправить положение, мы можем только наблюдать и ждать результатов.
      — Вы говорите о Хокинге? Это имеет отношение к его заданию здесь?
      — Заклинание защиты Книги, — ответил Мерримен с болью в голосе, — состоит из двух частей. Первую часть ты знаешь, это защита от человека, — маятник разрушит любого, кто к нему прикоснется, кроме меня или другого Носителя Света. Но я ввел еще одну часть, которая защищала книгу от Тьмы. В этой части сказано, что я смогу извлечь книгу из часов, только если другая моя рука будет лежать на плече Хокинга. Когда наступит время достать Книгу для последнего Носителя Света, Хокинг должен быть перемещен в этот век, он непременно должен присутствовать при этом.
      Уилл спросил:
      — Возможно, безопаснее было бы сделать частью заклинания Носителя Света, а не обычного человека?
      — О нет, целью было привлечь именно обычного человека. Мы в состоянии холодной войны, Уилл, и поэтому иногда приходится действовать трезво и бесстрастно. Заклинание было сплетено вокруг меня, держателя Книги. Тьма не способна уничтожить меня, потому что я Носитель Света, но она может использовать разные хитрости и уловки, чтобы заставить меня извлечь Книгу. Если это произойдет, должен быть какой-то способ, чтобы другие Носители смогли остановить меня до того, как будет слишком поздно. Они не в силах уничтожить меня, чтобы я не смог выполнить работу для Тьмы. Но человека можно уничтожить. Если бы случилось страшное и Тьма силой или хитростью заставила меня достать для нее Книгу, Свет убил бы Хокинга, не позволив мне оказать услугу Тьме. И в этом случае я не смог бы произнести заклинание освобождения, положив руку на плечо Хокинга. Это уберегло бы Книгу, она осталась бы недосягаемой для меня. Как и для Тьмы, и для всех остальных.
      — Значит, он рисковал своей жизнью, — медленно произнес Уилл, глядя, как Хокинг оживленно направился через весь зал к музыкантам.
      — Да, — подтвердил Мерримен, — служа нам, он был защищен от Тьмы, но все же его жизнь была поставлена на карту. Он согласился, потому что является моим вассалом и гордится этим. Я бы хотел быть уверенным в том, что он осознавал, на какой риск шел. Двойной риск, потому что он мог быть уничтожен сегодня мною, если бы я случайно задел маятник. Ты видел, что произошло, когда в самом конце я сделал это. Мы с тобой, Носители Света, были отброшены. А если бы Хокинг был там и я касался его плеча, он мог погибнуть в одну секунду, лишившись своей телесной оболочки, как это случилось с Книгой.
      — От него требовалась не только смелость, но и большая любовь к вам, любовь сына к отцу, — сказал Уилл, — чтобы пожертвовать собой ради вас и ради Света.
      — Но он по-прежнему только человек, — возразил Мерримен, его голос стал жестким, а на лице снова проявились следы душевной боли. — И любит он как человек, требуя доказательств любви взамен. Моей ошибкой было то, что я не предусмотрел риск последствий такой любви. И в результате через несколько минут в этой комнате Хокинг предаст меня, предаст Свет и изменит весь ход выполнения тобой задания, юный Уилл. Шок, который он получил, рискуя жизнью ради меня и ради Книги магии, был сильнее, чем его преданность. Возможно, ты видел его лицо в тот момент, когда я держал руку на его плече и доставал Книгу из-за маятника. Только в этот момент Хокинг полностью осознал, что я был готов к тому, что он может умереть. И сейчас, когда он это понял, он никогда не простит меня за то, что я не люблю его так сильно — в его представлении, — как он любит меня, своего господина. И он обернется против нас, — Мерримен указал на другой конец зала, — смотри, это уже начинается.
      Музыка заиграла громче, и гости стали разбиваться по парам для танцев. Один мужчина, которого Уилл видел в группе Носителей Света, подошел к мисс Грейторн, поклонился и предложил ей руку. Вокруг них пары сформировали восьмиугольник, приготовившись к танцу, которого Уилл не знал. Он увидел Хокинга, стоящего в нерешительности, слегка покачивавшего головой в такт музыке. Потом он заметил, как поблизости от Хокинга появилась девушка в красном платье. Это была ведьма, Мэгги Барнс.
      Она сказала что-то Хокингу, засмеялась и сделала реверанс. Хокинг вежливо улыбнулся и с сомнением покачал головой. Улыбка девушки стала еще ласковее, она кокетливо встряхнула волосами и снова заговорила с Хокингом, глядя ему прямо в глаза.
      — Ох, если бы мы только могли их слышать, — сказал Уилл.
      Мерримен молчал, он словно о чем-то глубоко задумался.
      — Ой, — воскликнул Уилл, чувствуя себя глупцом, — ну конечно.
      Должно пройти немного времени, прежде чем он привыкнет использовать свой дар. Он снова посмотрел на Хокинга и на девушку, захотел услышать их, и это произошло.
      — По правде говоря, мадам, — говорил Хокинг, — не хочу показаться неучтивым, но я не танцую.
      Мэгги взяла его за руку:
      — Это потому, что вы не в своем веке? Здесь танцуют, передвигая ногами под музыку, точно так же, как и пятьсот лет назад. Пойдемте.
      Хокинг ошеломленно посмотрел на нее, а девушка быстро увлекла его за собой, и они присоединились к остальным парам.
      — Кто вы? — прошептал Хокинг. — Вы Носитель Света?
      — Ни за что на свете, — ответила Мэгги Барнс на Старом наречии. Лицо Хокинга побелело, он застыл и не мог двинуться с места. Она мягко засмеялась и сказала по-английски: — Не будем больше об этом, иначе люди заметят. Это очень просто, смотрите за тем мужчиной, когда начнется музыка.
      Хокинг, бледный и ошеломленный, то и дело спотыкаясь, пытался преодолеть первую часть танца; постепенно он освоил шаги. Мерримен сказал на ухо Уиллу:
      — Ему было сказано, что ни одна душа здесь не будет знать о нем и что под страхом смерти он не должен говорить на Старом наречии с кем-либо, кроме тебя.
      Танцующая парочка продолжала разговор.
      — Для человека, избежавшего смерти, вы прекрасно выглядите, Хокинг.
      — Откуда вы об этом знаете, девушка? Кто вы?
      — Они готовы были принести вас в жертву. Как вы могли быть таким глупым, Хокинг?
      — Мой господин любит меня, — сказал Хокинг, но в его голосе прозвучало сомнение.
      — Он использовал вас, Хокинг. Вы ничто для него. Вам надо бы поискать господина получше, который будет заботиться о вашей жизни. И который сделает вашу жизнь очень-очень долгой, не ограничиваясь только одним веком.
      — Такой же долгой, как жизнь Носителей Света? — спросил Хокинг, и в его голосе впервые с начала разговора появилась пылкость. Уилл вспомнил оттенок зависти в словах Хокинга, когда тот говорил о своем господине; сейчас в его голосе была слышна и жадность.
      — Тьма и Всадник гораздо более добрые хозяева, чем Свет, — ласково прошептала Мэгги Барнс ему на ухо, когда первая часть танца закончилась. Хокинг снова застыл в неподвижности и смотрел на нее, пока она не оглянулась вокруг и не сказала: — Мне нужно выпить чего-нибудь прохладного.
      Хокинг подскочил на месте от радости и последовал за ней. Теперь, завоевав доверие маленького человека и найдя способ поговорить с ним наедине, ведьма получила в его лице благодарного слушателя. Уилл внезапно почувствовал дурноту из-за такого поспешного вероломства и перестал слушать разговор. Мерримен стоял позади него, мрачно глядя перед собой.
      — Дальше все пойдет своим чередом, — произнес Мерримен. — На одной чаше весов окажутся блестящие перспективы, которыми Тьма постарается привлечь Хокинга, а на другой — требования Света, которые трудно выполнять и которые будут существовать всегда. Он возненавидит путь Света, на котором я подверг риску его жизнь, не обещая никакой награды. Можно быть уверенным, Тьма не будет предъявлять таких требований — до поры до времени. На самом деле Короли Тьмы никогда не осмеливаются предложить человеку смерть, но они предлагают ему темную жизнь, — его голос слабел. — Хокинг… Мой вассал, как можешь ты пойти на это предательство?
      Уилл внезапно ощутил страх, и Мерримен понял это.
      — Все, достаточно, — сказал он. — Исход дела ясен. Хокинг будет как течь в крыше, как потайной ход в погребе. Тьма не могла касаться его, когда он был моим вассалом, точно так же теперь, когда он вассал Тьмы, он не может быть уничтожен Светом. Хокинг станет ухом Тьмы среди нас, в этом доме, который был нашей цитаделью.
      Его голос стал холодным, словно он принял неизбежное, в нем больше не чувствовалось боли.
      — Хотя ведьма смогла пробраться сюда, ей не удастся завершить свое колдовство и она будет разрушена Светом. Но с этого момента по призыву Хокинга Тьма может атаковать нас здесь или в любом другом месте. И с годами опасность будет только расти.
      Мерримен теребил пальцами свое белое кружевное жабо; его горбоносое лицо выражало теперь невиданную суровость, а от взгляда, который на долю секунду сверкнул из-под его нахмуренных бровей, кровь застыла в жилах мальчика. Это был взгляд судьи, сурового и непреклонного.
      — Этим вероломством Хокинг круто изменил свою судьбу, — беспристрастно подвел итог Мерримен, — и его участь будет до такой степени страшной, что он много раз пожалеет о том, что не умер.
      Уилл стоял, ошеломленный, охваченный жалостью и тревогой. Он не спрашивал, что случится с маленьким ясноглазым Хокингом, который подшучивал над ним, помогал ему и так недолго был его другом. Он не хотел этого знать. Вторая часть танца приближалась к концу, и танцующие пары еще раз забавно раскланивались. Уилл почувствовал себя несчастным. Холодный взгляд Мерримена смягчился, и он ласково развернул Уилла лицом к центру зала.
      Через просвет между фигурами гостей мальчик увидел группу музыкантов. Они вновь принялись играть гимн «Добрый король Венсеслас», тот самый, который играли в самом начале, когда Уилл вошел в зал через Дверь. Все собрание с воодушевлением подхватило песню, а когда низкий голос Мерримена гулко прокатился по залу, Уилл понял, что следующий куплет должен петь он.
      Мальчик набрал в легкие воздуха и поднял голову.
 
Сир, он живет очень далеко отсюда…
Под горой…
 
      Он и не заметил, как настал момент прощания. Девятнадцатый век словно и не исчезал никуда, но, продолжая петь, Уилл вдруг понял, что Время как будто моргнуло, и вот уже еще один юный голос пел вместе с ним. Они пели в унисон, и, если не видеть, как шевелятся губы обоих мальчиков, можно было поклясться, что звучит только один голос.
 
За лесной изгородью…
Около фонтана святой Агнесс…
 
 
      …и Уилл понял, что стоит в полутемном вестибюле поместья рядом с Джеймсом, Мэри и другими Стэнтонами, а одинокая флейта Пола сопровождает их пение. Он взглянул на горящую свечку, которую держал в поднятой руке на уровне груди, и увидел, что она не прогорела ни на миллиметр и выглядела точно так же, как до его путешествия во Времени.
      Они закончили петь гимн.
      Мисс Грейторн сказала:
      — Прекрасно, воистину, это прекрасно. Ничто не сравнится с «Добрым королем Венсесласом», это всегда был мой любимый гимн.
      В полумраке Уилл пытался разглядеть ее неподвижную фигуру в большом резном кресле; ее голос был старше, жестче, немного огрубел с годами, и то же самое можно было сказать о ее лице. Но в целом она как две капли воды походила на бабушку, ведь та юная мисс Грейторн в девятнадцатом веке наверняка была ее бабушкой. Или прабабушкой?
      Мисс Грейторн сообщила:
      — Певцы гимнов из Охотничьей лощины пели в этом доме «Доброго короля Венсесласа» с незапамятных времен. Даже я не помню те времена. Прекрасно, а сейчас, Пол, Робин и все остальные, как насчет рождественского пунша?
      Вопрос был традиционным, впрочем, как и ответ.
      — С удовольствием, — серьезно произнес Робин, — спасибо, мисс Грейторн. Возможно, самую малость.
      — И малышу Уиллу в этом году тоже полагается, — сказал Пол, — знаете, мисс Грейторн, ему ведь уже исполнилось одиннадцать.
      Домоправительница вышла вперед с подносом блестящих стаканов и большой чашей темно-красного пунша, и глаза всех присутствующих устремились на Мерримена, который вышел вперед, чтобы наполнить стаканы. Но Уилл не мог оторвать глаз от неожиданно ясного и молодого взгляда женщины, сидевшей в кресле с высокой спинкой.
      — Да-а, — ласково и немного рассеянно протянула мисс Грейторн, — я помню. У Уилла Стэнтона был день рождения.
      Она повернулась к Мерримену, который уже направлялся к ним, и взяла с подноса два стакана.
      — С днем рождения тебя, Уилл Стэнтон, седьмой сын седьмого сына, — произнесла мисс Грейторн. — И успеха тебе во всех твоих делах.
      — Спасибо, мэм, — поблагодарил удивленный Уилл.
      Они торжественно подняли стаканы и выпили, как обычно это делали в семье Стэнтонов один раз в году, в Рождество, когда всем детям разрешалось выпить вина за обедом.
      Мерримен обошел всех с подносом, и все, взяв стаканы, с удовольствием маленькими глотками стали пить пунш. Рождественский пунш в поместье всегда был восхитительным, хотя было известно, что его готовили по самому обычному рецепту. Пока близнецы, старшие члены семьи, почтительно подошли к мисс Грейторн, чтобы побеседовать с ней, Барбара, потянув за собой Мэри, направилась прямиком к домоправительнице мисс Хэмптон и горничной Энни, участницам театральной труппы, которую Барбара пыталась создать в деревне.
      Мерримен сказал Джеймсу:
      — Вы с младшим братом очень хорошо поете.
      Джеймс улыбнулся. Он был не выше Уилла ростом, хотя и крупнее, и окружающие нечасто тешили его самолюбие, признавая в нем старшего брата.
      — Мы поем в школьном хоре, — ответил он, — и выступаем на фестивалях искусств. В прошлом году даже в Лондоне выступали. Наш преподаватель музыки очень любит фестивали искусств.
      — А я нет, — поморщился Уилл, — все смотрят, все эти мамочки…
      — Еще бы, в Лондоне ты выступил лучше всех в своем классе, — сообщил Джеймс, — естественно, все мамаши возненавидели тебя за то, что ты опередил их драгоценных чад. Я был только пятым в своем классе, — сказал он Мерримену, — голос Уилла гораздо лучше, чем мой.
      — Ой, перестань, — попросил Уилл.
      — Да, это правда, — Джеймс был справедливым мальчиком, он всегда предпочитал реальность вымыслу. — Но это только пока наши голоса не начнут ломаться. Тогда уж никто из нас не будет хорошим певцом.
      Мерримен заметил как бы между прочим:
      — На самом деле у тебя будет прекрасный тенор. Ты сможешь петь почти профессионально. А у твоего брата будет баритон — приятный, но в целом ничего особенного.
      — Полагаю, это возможно, — сказал Джеймс вежливо, но недоверчиво. — Разумеется, сейчас никто не может утверждать наверняка.
      Уилл воинственно вступил в разговор:
      — Он может… — но тут же поймал взгляд темных глаз Мерримена и замолчал. — М-м-м, да… — только и смог произнести он, а Джеймс посмотрел на него с удивлением.
      Мисс Грейторн позвала Мерримена:
      — Пол хотел бы взглянуть на старые рекордеры и флейты. Проводи его, пожалуйста, будь любезен.
      Мерримен склонил голову в легком поклоне. Он обратился мимоходом к Уиллу и Джеймсу:
      — Хотите тоже пойти?
      — Нет, спасибо, — быстро ответил Джеймс. Его глаза были устремлены на дальнюю дверь, в проеме которой появилась домоправительница еще с одним подносом, — я чувствую запах грибного пирога мисс Хэмптон.
      — А я бы хотел взглянуть, — сказал Уилл.
      Он подошел вместе с Меррименом к креслу мисс Грейторн, у которого Пол и Робин чопорно стояли по обе стороны, как охранники.
      — Ты тоже идешь, Уилл? — оживленно спросила мисс Грейторн. — Ну конечно, ты же музыкант, как я могла забыть. Там довольно хорошая коллекция инструментов. Я удивлена тем, что вы не видели их раньше.
      Обрадованный Уилл произнес, не подумав:
      — В библиотеке?
      Острый взгляд мисс Грейторн остановился на нем.
      — В библиотеке? — переспросила она. — Ты что-то путаешь, Уилл. Здесь нет библиотеки. Однажды она была здесь, и в ней хранились очень ценные книги, но, насколько я помню, она сгорела почти сто лет назад. Половина дома была охвачена огнем. Было очень много повреждений, как рассказывали.
      — О боже, — смущенно пробормотал Уилл.
      — Ладно, это не разговор для Рождества, — засмеялась мисс Грейторн и махнула рукой, давая им знак идти. Взглянув на нее в тот момент, когда она светски улыбалась Робину, Уилл очень удивился тому, насколько все-таки эти две мисс Грейторн были не похожи одна на другую.
      Мерримен повел их с Полом к боковой двери, и сначала они оказались в странном, пахнущем плесенью небольшом коридорчике, а миновав его, попали в светлую комнату с высокими потолками, которую Уилл не сразу узнал. И только когда в поле его зрения попал камин, он наконец понял, где находится: узнал большой очаг и деревянные панели, украшенные резными тюдоровскими розочками. Но на стенах зала деревянной обшивки больше не было; вместо этого они были выкрашены в ровный белый цвет, и их украшали несколько совершенно неправдоподобных морских пейзажей, выполненных в очень ярких голубых и зеленых тонах. В том месте, где однажды Уилл вошел в маленькую библиотеку, двери не было.
      Мерримен открывал высокий застекленный шкаф, стоявший у боковой стены.
      — Отец мисс Грейторн был очень музыкальным джентльменом, — сказал он голосом дворецкого, — он также был художником. Он написал все те картины, которые вы видели на стенах. В Западной Индии, насколько я знаю. На этих инструментах, однако, — он извлек из шкафа небольшой красивый инструмент, похожий на рекордер, черный, инкрустированный серебром, — он не играл, как рассказывают. Он просто любил смотреть на них.
      Пола целиком захватило это зрелище, и он не мог оторвать глаз от флейт и рекордеров, которые Мерримен брал с полок шкафа. Они оба с благоговением прикасались к инструментам; прежде чем достать следующий, осторожно водружали на место предыдущий. Уилл обернулся и внимательно рассматривал панели у камина; он даже вздрогнул, когда Мерримен обратился к нему. Дело в том, что в это же самое время он слышал голос Мерримена, говорившего с Полом. Это было чем-то сверхъестественным.
      — Давай скорее! — произнес голос в его голове. — Ты знаешь, где искать. Поторопись, пока у тебя есть шанс. Время взять Знак!
      — Но… — мысленно возразил Уилл.
      — Поторопись, — произнес Мерримен в голове мальчика.
      Уилл быстро огляделся. Дверь, через которую они вошли, была по-прежнему полуоткрыта, но его слух, конечно же, отреагирует, если кто-то войдет в коридорчик между двумя комнатами. Бесшумно он подошел к камину, вытянул руки и положил их на панели обшивки. Закрыв на секунду глаза, он воззвал ко всем своим новым талантам и к Старому миру, из которого они пришли. Которая из квадратных панелей? Которая из резных роз? Его сбивало с толку отсутствие деревянных панелей на стенах. Из-за этого сам камин казался гораздо меньше, чем раньше. Неужели Знак потерян, неужели он замурован где-то в заштукатуренной гладкой стене? Уилл нажимал на каждую розу, которую находил в верхнем левом углу камина, но ни одна не сдвигалась даже на миллиметр. В последний момент он заметил в самом углу розу, наполовину скрытую штукатуркой и немного выступающую из стены, которую, разумеется, не раз ремонтировали и переделывали за последние сто лет — «или, может, за десять минут, — изумленно подумал он, — с тех пор как я видел ее в последний раз».
      Уилл подался вперед и сильно надавил большим пальцем на резной цветок, как будто это был дверной звонок. Раздался мягкий щелчок, и в тот же миг в стене, точно на уровне его глаз, появилась черная квадратная щель. Он засунул туда руку и нащупал гладкий диск Деревянного Знака. Его рука сжала Знак, и, вздохнув с облегчением, он вдруг услышал, как Пол начал играть на одной из старых флейт.
      Он играл очень осторожно, сначала медленно, постепенно переходя к быстрым пассажам, и снова очень мягко и нежно. Пол играл «Зеленые рукава», популярную старинную песню, известную с шестнадцатого века. И Уилл стоял, пригвожденный к полу не только прекрасной старинной мелодией, но и звучанием самого инструмента. Эти звуки напоминали ему о той далекой, ускользающей, чарующей музыке, которую он слышал каждый раз, когда в его жизни происходили важные события. Что это за флейта, на которой играет его брат? Принадлежит ли она миру Носителей Света? Была ли она магической, или она сделана обычным человеком и лишь подражает тем волшебным звукам? Он вынул руку из щели в стене, и она мгновенно закрылась. Опустив Деревянный Знак в карман, мальчик обернулся и растворился в музыке.
      Но внезапно он окаменел.
      Пол играл в дальней части зала около шкафа. Мерримен стоял, повернувшись спиной к центру зала, положив руки на стеклянные дверцы шкафа. Но сейчас в комнате появились еще две фигуры. В проеме двери, через которую они вошли, стояла Мэгги Барнс и смотрела не на Уилла, а на Пола с выражением чудовищной враждебности. А совсем близко к Уиллу, в том месте, где раньше была дверь в старую библиотеку, возвышался Черный Всадник. Он застыл на расстоянии вытянутой руки от Уилла, как будто музыка заморозила его в движении. Его глаза были закрыты, губы бесшумно шевелились, вытянутые вперед руки, казалось, угрожали Полу, а сладкозвучная неземная музыка продолжалась.
      Внутреннее чутье, приобретенное в процессе обучения, подсказало Уиллу правильный ход: он немедленно воздвиг стену противодействия вокруг Мерримена, Пола и самого себя, так что две фигуры из Тьмы были отброшены назад силой этой стены. Но в то же время мальчик громко крикнул: «Мерримен!» Музыка тут же прекратилась, и оба, Мерримен и Пол, встревожено обернулись. Уилл понял, что совершил ошибку. Он мог позвать Мерримена мысленно, как это делали Носители Света. Но он поступил опрометчиво, выкрикнув его имя вслух.
      Всадник и Мэгги Барнс мгновенно исчезли. Пол очень встревожился:
      — Что случилось, Уилл? Ты поранился?
      Мерримен быстро и учтиво произнес из-за его плеча:
      — Я думаю, он оступился.
      И Уиллу пришлось изобразить на лице гримасу страдания, согнуться, словно от боли, и схватиться за локоть.
      Послышались шаги бегущего человека, и Робин ворвался в зал из коридора, а за ним следом и Барбара.
      — Что случилось? Мы слышали ужасный крик… — Робин посмотрел на Уилла и в недоумении замедлил шаг. — С тобой все в порядке, Уилл?
      — У-у-у, — простонал Уилл, — я, у-у-у, я ударился локтем. Извините. Ужасно болит.
      — Ты кричал так, будто тебя убивают, — укоризненно произнесла Барбара.
      Уилл опустил руку в карман и проверил, цел ли третий Знак. Ему было очень стыдно, и он не знал, как себя вести.
      — Простите, что испугал вас, — дерзко сказал он, — но я жив, и все в порядке. Я просто ударился и закричал, вот и все. Мне жаль, что вы напугались зря. Нет причин для такого переполоха.
      Робин пристально посмотрел на него:
      — В следующий раз я не побегу спасать тебя по первому твоему зову, — произнес он сухо.
      — Вспомни о мальчике, который кричал: «Волк!», — процедила сквозь зубы Барбара.
      — Я думаю, — мягко проговорил Мерримен, закрывая шкаф и поворачивая ключ в замке, — мы все должны пойти и спеть мисс Грейторн еще один гимн.
      Забыв о том, что он просто дворецкий, они все почтительно пошли к выходу из зала под его присмотром. Уилл обратился к нему, на этот раз мысленно, не произнося ни слова:
      — Но мне надо поговорить с вами! Всадник был здесь! И ведьма!
      Мерримен передал ему свою мысль:
      — Я знаю. Позже. Тьма может слышать даже такие разговоры, помни.
      И он пошел дальше, оставив Уилла дрожать от гнева и тревоги.
      В дверях Пол остановился, крепко взял Уилла за плечо и посмотрел ему в глаза:
      — С тобой правда все в порядке?
      — Правда. Извини за шум. Флейта звучала просто классно!
      — Да, фантастическая штука, — Пол отпустил его и обернулся, с тоской глядя на шкаф с инструментами. — Я никогда не слышал ничего подобного. И, конечно же, не играл на таком инструменте. Не знаю, Уилл, я не могу описать это ощущение — инструмент невероятно стар, но звучит, будто совершенно новый. А его настройка…
      Голос Пола был проникнут каким-то странным томлением, и душа Уилла вдруг наполнилась состраданием, идущим, казалось, из глубокой древности. Он понял, что каждый Носитель Света обречен вечно испытывать нечто похожее: неистребимое, неопределенное устремление к чему-то недосягаемому, к неведомой части жизни.
      — Я бы все отдал, — признался Пол, — чтобы однажды обладать такой флейтой.
      — Почти все, — мягко поправил его Уилл.
      Пол посмотрел на брата с удивлением; и Носитель Света внутри Уилла неожиданно, но слегка запоздало понял, что это были не слова маленького мальчика. Он засмеялся, показал Полу язык и шмыгнул в коридорчик, возвращаясь назад, к нормальным отношениям и нормальному миру.
      Они спели «Первую новеллу» в качестве финального гимна, потом попрощались и снова очутились на заснеженной улице, на колючем морозном воздухе, и безмятежная улыбка Мерримена исчезла за закрытой дверью поместья. Уилл стоял на широких каменных ступеньках и смотрел вверх. Небо наконец очистилось от облаков, и звезды сияли, словно стежки огненной нити на черном полотне ночи; все загадочные небесные узоры, которые были тайной для него всю его жизнь, теперь имели бесконечно важный смысл.
      — Посмотри, как ярко горят сегодня Плеяды, — мягко сказал он.
      Мэри изумленно посмотрела на него и переспросила:
      — Что?
      Мысли Уилла спустились с неприступных темных небес в маленький, освещенный желтым светом электрических фонарей мир, где, спев рождественские гимны, Стэнтоны возвращались домой. Он шел среди них безмолвно, как во сне. Все решили, что он устал, но он был погружен в свои мысли. Сейчас у него были три Знака Силы. И еще знания, как использовать дар магии: тысячелетняя мудрость, данная ему в один миг застывшего времени. Он уже не был прежним Уиллом Стэнтоном. Отныне и навсегда он жил по иной шкале времени, чем все, кого он знал и любил… Но он поспешил отвлечься от этой темы и от двух вторгшихся в поместье зловещих фигур Тьмы. Ведь наступало Рождество, необыкновенное, сказочное время для него и для всех в мире. Пока волшебство этого веселого, уютного праздника окутывает мир, его семья и дом будут надежно защищены от всех темных вторжений.
      В доме сияла и переливалась огнями елка, музыка Рождества витала в воздухе, пряные запахи выплывали из кухни, а в большом очаге в гостиной корень рождественского полена горел и потрескивал. Уилл улегся на спину на ковер перед камином и наблюдал, как дым тянется вверх по дымоходу. Неожиданно ему очень захотелось спать. Джеймс и Мэри тоже из всех сил старались не зевать, и даже Робин выглядел так, словно у него слипались глаза.
      — Слишком много пунша, — сказал Джеймс, когда его братец, зевая, растянулся в кресле.
      — Отстань, — любезно попросил Робин.
      — Кто хочет пирога? — поинтересовалась миссис Стэнтон, входя в комнату с кружками какао на подносе.
      — Джеймс уже съел шесть кусков, — сообщила Мэри с наигранным неодобрением. — В поместье.
      — Сейчас будет восемь, — сосчитал Джеймс, держа в каждой руке по куску пирога.
      — Ты растолстеешь, — сказал Робин.
      — Это лучше, чем уже быть толстым, — с полным ртом ответил Джеймс, уставившись на Мэри, которая в последнее время была очень недовольна своей пухлой фигурой.
      Рот Мэри скривился, потом она плотно сжала губы и двинулась на Джеймса.
      — Эй-эй-эй, — мрачно сказал Уилл, лежа на полу. — Хорошие дети никогда не ссорятся в Рождество.
      И поскольку Мэри была очень близко к нему, он схватил ее за лодыжку. Она свалилась на пол рядом с ним, весело хохоча.
      — Осторожнее с огнем, — произнесла миссис Стэнтон годами заученную фразу.
      — Ой! — закричал Уилл, когда сестра пихнула его в живот, и откатился подальше.
      Мэри вдруг успокоилась и села, с любопытством глядя на брата.
      — Что это у тебя так много пряжек на ремне? — удивилась она.
      Уилл быстро закрыл ремень свитером, но было слишком поздно. Мэри протянула руку и снова задрала свитер.
      — Какие забавные штучки. Что это такое?
      — Просто украшения, — резко ответил Уилл, — я сделал их в школе на уроке металлообработки.
      — Никогда не видел, чтобы ты этим занимался, — произнес Джеймс.
      — Да ты сроду не интересовался, чем я занимаюсь.
      Мэри ткнула пальцем в стальной круг на ремне Уилла и с визгом отдернула руку.
      — Он обжег меня! — закричала она.
      — Возможно, Уилл и его ремень очень долго находились около огня, — предположила мама. — И вы оба в него угодите, если будете так баловаться. Давайте-ка приступайте: рождественские напитки — рождественский пирог — рождественский сон.
      Благодарный Уилл поднялся на ноги:
      — Я принесу свои подарки, пока какао остывает.
      — И я тоже, — Мэри пошла за ним.
      На лестнице она сказала:
      — Эти пряжки очень симпатичные. Ты мне сделаешь такую для брошки?
      — Думаю, смогу, — произнес Уилл и улыбнулся про себя. Любопытство Мэри не было опасным. Ее вопросы всегда заканчивались одним и тем же.
      Они поднялись в свои спальни и вскоре спустились вниз, нагруженные пакетами, которые добавили к растущей куче подарков под елкой. Уилл старался не смотреть на эту волшебную горку с тех самых пор, как они вернулись после пения гимнов, но это было невероятно трудно. Особенно после того, как он увидел огромную коробку, на которой было написано имя, совершенно точно начинавшееся на букву У. Чье еще имя начинается на У, в конце концов? Он решительно сгрузил свою охапку пакетов немного в стороне от елки.
      — Ты подсматриваешь, Джеймс, — закричала Мэри позади него.
      — Нет, — возразил Джеймс. Но поскольку все же был канун Рождества, он сказал: — Ладно, я подсматривал. Извините.
      Миролюбивое поведение брата застигло Мэри врасплох, и в полном молчании, не зная, что и подумать, она начала раскладывать свои коробки.
      В рождественскую ночь Уилл всегда ночевал в комнате вместе с Джеймсом. Здесь по-прежнему стояли две кровати, хотя Уилл и перебрался в мансарду Стефана. Джеймс забросал бывшую кровать Уилла подушками и называл ее «мой шезлонг». Все прекрасно понимали, что в рождественский вечер хочется находиться в веселой компании, перешептываться с кем-то и вместе мечтать о подарках, развешивая пустые чулки на спинке кровати, а потом провалиться в уютное забытье, которое рассеется только с приходом чудесного рождественского утра.
      Пока Джеймс плескался в ванне, Уилл снял свой ремень, свернул его вокруг трех Знаков и положил под подушку. Это казалось благоразумным, хотя он знал, что никто и ничто не осмелится потревожить его дом этой ночью. Сегодня вечером он снова стал обычным мальчишкой, вероятно, в последний раз.
      Звуки музыки и гул голосов доносились снизу. Исполняя торжественный ритуал, Уилл и Джеймс привязали рождественские чулки к столбикам кровати: драгоценные коричневые чулки из толстой мягкой материи, которые их мать носила в незапамятные времена, были уже порядком потрепаны за годы службы рождественскими сумками. Наполненные подарками, они станут очень тяжелыми и не смогут больше висеть; их обнаружат величественно лежащими у ножек кровати.
      — Спорим, я знаю, что мама и папа тебе подарят, — сказал Джеймс. — Это…
      — Ты не посмеешь сказать, — зашипел на него Уилл, а брат хихикнул и спрятался под покрывалом.
      — Спокойной ночи, Уилл.
      — Спокойной. Счастливого Рождества.
      — Счастливого Рождества.
      И все было как обычно, когда Уилл лег, уютно свернувшись под мягким теплым одеялом, обещая себе, что не заснет до тех пор, пока…
      И вот уже в утренний полумрак комнаты начал проникать сквозь занавески тусклый свет. Уилл проснулся и не в силах был увидеть или услышать в окружавшем его пространстве ничего сказочного, потому что все его чувства были сконцентрированы на ощущении тяжести: у своих ног, укрытых одеялом, он заметил странные выпуклости, незнакомые угловатые формы, которых не было там, когда он ложился спать. Наступил день Рождества.

      Когда он опустился на колени около рождественской елки и сорвал пеструю оберточную бумагу с коробки, на которой было написано «Уилл», то обнаружил, что внутри была вовсе не коробка, а деревянный ящик. Из радиоприемника на кухне тихо доносилось веселое пение рождественского хора; в это время по традиции вся семья собиралась вместе перед завтраком, и каждый открывал по одному подарку, лежавшему под елкой. Все остальные коробки будут лежать пестрой горкой в гостиной и дразнить домочадцев, пока после обеда не наступит наконец их очередь.
      Уилл был самым младшим и поэтому должен был первым открыть подарок. Он сразу же подошел к большой коробке: во-первых, ее размеры были очень соблазнительны, а во-вторых, он надеялся, что это подарок от Стефана. Мальчик обнаружил, что кто-то уже вытащил гвозди из деревянной крышки, чтобы он мог легко открыть ящик.
      — Робин вытащил гвозди, а мы с Барб положили сверху бумагу, — сказала Мэри у него за плечом, сгорая от нетерпения. — Но мы не заглядывали внутрь. Давай быстрее, Уилл, ну давай же.
      Он снял крышку с ящика.
      — Она полна сухих листьев. Это тростник или что-то в этом роде.
      — Это пальмовые ветви, — сказал отец, заглянув внутрь. — Я думаю, это для упаковки. Береги свои пальцы, их концы могут быть очень острыми.
      Уилл вытаскивал пригоршнями шуршащую листву, пока не почувствовал что-то твердое под руками. Предмет был странной неправильной формы, коричневый, гладкий, как ветка, он, казалось, был сделан из твердого папье-маше. По всей видимости, это был рог, похожий на олений. Уилл резко остановился. Сильное и совершенно неожиданное чувство пробудилось в нем, когда он прикоснулся к рогу. Этого чувства он никогда раньше не испытывал в присутствии своей семьи; его можно было описать как смесь восхищения, радости и робости. То же самое ему доводилось чувствовать в компании Носителя Света.
      Он увидел конверт, торчавший из ящика, и открыл его. Письмо было написано на фирменном бланке корабля, на котором плавал Стефан.

      «Дорогой Уилл!
      С днем рождения! Счастливого Рождества! Я всегда обещал не смешивать эти два праздника, не так ли? А сейчас делаю это. Позволь объяснить тебе, почему. Не знаю, поймешь ли ты меня, особенно после того, как увидишь подарок. Но, возможно, поймешь. Ты всегда немного отличался от других. Я не имею в виду, что ты глупее! Просто ты другой.
      Вот как все случилось. Это было в древнейшей части Кингстона в один из дней карнавала — грандиозного веселья, отголоски которого расходятся кругами и живут еще долгое время. Я смешался с процессией, вокруг были смеющиеся люди, танцоры в сумасшедших костюмах, бренчали и звенели шумовые оркестры, игравшие на канистрах, бочках и другой утвари… И я встретил одного старика.
      Его внешность невозможно забыть: у него была очень смуглая кожа и полностью седые волосы. Он появился словно ниоткуда, схватил меня за руку и потянул прочь из толпы танцующих. Я уверен, что никогда прежде не видел его. Он посмотрел на меня и сказал: <<Ты Стефан Стэнтон, служишь в военно-морских силах Ее Величества. У меня есть кое-что для тебя. Вернее, не для тебя самого, а для твоего младшего брата, седьмого сына в вашей семье. Ты отправишь ему это в качестве подарка на день рождения и Рождество одновременно. Это будет твоим подарком брату, и он знает, что с ним делать, хотя сам ты не будешь знать этого».
      Его слова были странными и неожиданными, они окончательно сбили меня с толку. Все, что я мог сказать: «Кто вы? Откуда вы меня знаете?» Но старый человек лишь посмотрел на меня серьезными карими глазами так, словно смотрел сквозь меня в послезавтрашний день, и сказал: «Я бы узнал тебя в любом случае. Ты брат Уилла Стэнтона. Это видение, которым обладаем мы, Носители Света. Ваше семейство тоже причастно к этому».
      Вот так все произошло, Уилл. Больше он ничего не сказал. Последние его слова вообще лишены всякого смысла, я это понимаю, но именно так он сказал. Затем он скрылся в карнавальной процессии, потом снова вынырнул, и в его руках, вернее сказать, он нес это на себе, было то, что ты найдешь в коробке.
      Я посылаю тебе этот предмет. Как мне и сказали. Это кажется сумасшествием, и я думаю, есть масса других вещей, которые ты хотел бы получить в подарок. Но так уж вышло. Что-то необычное было в этом человеке, и я просто обязан сделать то, о чем он просил меня.
      Надеюсь, тебе понравится этот сумасшедший подарок, дружище. Буду вспоминать о тебе оба праздника.
      С любовью,
      Стефан».

       Уилл медленно свернул письмо и положил его обратно в конверт. «Это видение, которым обладаем мы, Носители Света…» Итак, Круг охватывает весь мир. Да, так и должно быть, иначе в нем не было бы никакого смысла. Он очень обрадовался, что его новая жизнь каким-то образом коснулась и Стефана. Так и должно быть.
      — Ну давай же, Уилл, — Мэри просто подпрыгивала от любопытства, юбка ее платья колыхалась. — Открывай, открывай!
      Уилл вдруг понял, что его ни о чем не подозревающая семья терпеливо ждала целых пять минут, пока он читал письмо. Используя крышку ящика как поднос, Уилл быстро выгружал на нее все больше и больше пальмовых ветвей, пока наконец предмет, находившийся внутри, не открылся взгляду полностью. Он вытащил его из коробки, немного пошатнувшись под его тяжестью, и тут все буквально открыли рты от удивления.
      Это была гигантская карнавальная маска, карикатурная и блестящая. Она была сделана уверенной рукой из папье-маше или, возможно, из какого-то гладкого дерева, раскрашена ярко и даже аляповато. И это не была голова человека. Скорее маска имела форму оленьей головы, на которой красовались ветвистые рога, но уши позади рогов были собачьими или, возможно, волчьими. Лицо же принадлежало человеку, но глаза на нем были птичьими — круглыми с клиновидными уголками. На лице был прямой человеческий нос; на тонких губах, тоже человеческих, играла едва различимая улыбка. Больше, однако, ничего человеческого в этом образе не было. На лице росла бородка, но ее скорее можно было принять за козлиную. Вид этой маски мог показаться устрашающим, и, когда Уилл вытащил ее из ящика, Мэри даже вскрикнула и закрыла руками лицо. Но Уилл чувствовал, что воздействие этого образа тем сильнее, чем дольше смотришь на него. Дело было не во внешнем виде. Маска не выглядела красивой или уродливой, пугающей или смешной. Это образ был создан, чтобы вызвать реакцию из глубин сознания. Это была вещь в духе Старожилов.
      — Боже правый! — воскликнул отец.
      — Хорошенький подарочек, — усмехнулся Джеймс.
      Мама не произнесла ни слова.
      Мэри тоже промолчала и отодвинулась подальше.
      — Кого-то он мне напоминает, — проговорил Робин.
      Пол ничего не сказал.
      Барбара тоже.
      — Посмотрите на эти глаза! — воскликнул Макс.
      — А для чего это? — спросила Барбара.
      Уилл провел пальцами по странному огромному лицу. Через секунду он уже нашел то, что искал. Отпечаток круга, с перекрестьем внутри. Высеченный на лбу между рогами, он был почти незаметным.
      — Это карнавальная маска из Западной Индии. Она очень старая. И особенная. Стефан нашел ее на Ямайке.
      Джеймс встал за спиной брата и рассматривал маску, стараясь заглянуть внутрь нее.
      — Слушай, Уилл, эту маску можно надеть на голову, ее остов как раз будет опираться на плечи, а через щелочку во рту, я думаю, можно смотреть. Давай-ка Уилл, попробуй.
      Он приподнял маску, чтобы надеть ее на брата. Но мальчик отшатнулся, внутренний голос подсказывал ему, что этого делать не надо.
      — Не сейчас, — ответил он. — Пусть кто-нибудь еще откроет свой подарок.
      Мэри тут же забыла о маске и о своем испуге, поскольку сейчас подошла ее очередь открывать подарок. Она нырнула в пеструю горку под елкой, и счастливые открытия продолжились.
      Каждый член семьи открывал по одному подарку. Они уже почти закончили, приближалось время завтрака. Вдруг в дверь постучали. Миссис Стэнтон уже тянулась к своему традиционному свертку, но ее рука повисла в воздухе, и она удивленно подняла глаза.
      — Кто бы это мог быть?
      Все начали переглядываться между собой, затем посмотрели на дверь, как будто она могла говорить. Это было неправильно, как будто музыкант играл одну мелодию и посередине фразы продолжил ее совершенно другой. Никто никогда не приходил в их дом в этот час рождественского утра. Это нарушало весь привычный уклад.
      — Неужели… — сказал мистер Стэнтон, и в его голосе прозвучала смутная догадка; он сунул ноги в тапочки и пошел открывать входную дверь.
      Все услышали, как дверь отворилась. Вошедшего не было видно, но голос отца определенно звучал приветливо и радостно:
      — Мой дорогой друг, как это мило с вашей стороны… входите… входите…
      И когда отец обернулся, в его руке была небольшая коробочка. Очевидно, ее вручил высокий человек, который появился вслед за ним в дверном проеме. Мистер Стэнтон широко улыбался, его глаза сияли.
      — Эллис, дорогая, это мистер Митотин, он был так добр, что проделал весь этот путь рождественским утром, что доставить это… не стоило право… мой сын Макс, моя дочь Гвен… Джеймс, Барбара… — мистер Стэнтон начал представлять свое семейство.
      Уилл рассеянно слушал, как старшие обмениваются любезностями. И, только услышав голос незнакомца, он посмотрел наверх. Было что-то очень знакомое в этом низком, немного гнусавом голосе. Гость старательно повторял имена Стэнтонов, говорил он с небольшим акцентом:
      — Как поживаете, миссис Стэнтон, искренние поздравления вам, Макс, Гвен…
      И тут Уилл разглядел черты его лица, длинные рыжеватые волосы и окаменел.
      Всадник. Мистер Митотин, бог знает откуда взявшийся друг его отца, за пределами Времени был Черным Всадником.
      Уилл схватил первое, что попалось под руку — охапку яркой одежды, ямайский подарок Стефана сестре Барбаре, — и бросил на карнавальную маску, чтобы спрятать ее. Когда он снова повернулся, Всадник поднял голову, оглядел комнату и увидел его. Он уставился на Уилла с видом триумфатора, открыто бросающего вызов противнику, по его губам пробежала легкая улыбка. Мистер Стэнтон сделал Уиллу знак рукой:
      — Уилл, подойди на минутку, это мой младший сын…
      В эту секунду Уилл стал неистовым Носителем Света; он действовал решительно и без промедления. Как никогда, он ощущал каждый дюйм своего тела, а его ярость превосходила его самого. Он вытянул правую руку в сторону своей семьи, широко раздвинув прямые пальцы, и все они тут же застыли на месте, попав в ловушку времени. Как восковые фигуры, они стояли обездвиженные и окаменевшие по всей комнате.
      — Как ты посмел явиться сюда! — закричал он. Уилл и Всадник стояли лицом друг к другу в разных углах комнаты, оставшись один на один в безжизненной комнате. Люди не двигались, стрелки часов и маятник тоже остановились; огонь в камине продолжал гореть, как будто сам по себе, не сжигая деревянные полена. — Как ты посмел! В Рождество! В рождественское утро! Убирайся!
      Первый раз в жизни Уилл был охвачен такой яростью, и приятного в этом было мало. Но то, что Тьма осмелилась нарушить самую драгоценную семейную традицию, привело его в бешенство.
      Всадник спокойно ответил:
      — Держи себя в руках.
      На Старом наречии его акцент был еще более заметен. Он улыбался Уиллу, и выражение его холодных голубых глаз ничуть не изменилось.
      — Я смог пересечь порог вашего дома и миновать все эти ветки падуба, потому что был приглашен. Твой отец по доброй воле предложил мне войти в дверь. А он хозяин этого дома, и ты ничего не можешь с этим поделать.
      — Да, это так, — произнес Уилл.
      Глядя на самодовольную улыбку Всадника, он сконцентрировал всю свою силу, чтобы проникнуть в его мысли и понять, что он намеревается делать. Но наткнулся на черную стену враждебности, которую невозможно было разрушить. Уилл почувствовал свое бессилие, и это поколебало его решимость. Он стал судорожно вспоминать заклинание разрушения, которое Носитель Света может использовать только в самом крайнем случае, чтобы остановить силы Тьмы. И тут Черный Всадник рассмеялся.
      — О нет, Уилл Стэнтон, — сказал он непринужденно. — Это не выход. Если ты используешь такого рода оружие здесь и сейчас, то уничтожишь всю свою семью за пределами Времени.
      И он взглянул на Мэри. Девочка неподвижно стояла рядом с ним, ее рот был полуоткрыт: ее прервали на полуслове, когда она говорила что-то отцу.
      — Очень жаль сестричку, — сказал Всадник. Затем посмотрел на Уилла, и улыбка исчезла с его лица, как будто он смахнул ее рукой, его глаза сузились. — Неужели ты думаешь, маленький дурачок, что, обладая каким-то даром магии, ты можешь контролировать меня? Знай свое место. Ты пока еще не стал мастером. Я вижу, что некоторые приемы ты уже освоил, но высшие силы пока не в твоей власти. Как и я.
      — Ты боишься моих способностей, — неожиданно догадался Уилл. Он сам не вполне понимал смысл своих слов, но знал, что говорит чистую правду.
      Бледное лицо Всадника вспыхнуло. Он спокойно проговорил:
      — Тьма наступает, Носитель Света, и на этот раз ничто не сможет ей помешать. Мы на подъеме, а следующие двенадцать месяцев будут временем нашего окончательного становления. Передай это своим хозяевам. Передай, что для нас не существует преград. Скажи, что мы отвоюем у них все Атрибуты Силы, которыми они надеются завладеть, — и Грааль, и Арфу, и Знаки. Мы разобьем ваш Круг, до того как он станет полным. Ничто не остановит наступления Тьмы!
      Последние слова прозвучали как клич триумфатора, и Уилл содрогнулся. Всадник смотрел прямо на него, его бледно-голубые глаза сверкали; он с издевкой протянул руку в сторону Стэнтонов — и в ту же секунду они вернулись к жизни, и рождественская суета возобновилась. Уилл уже ничего не мог с этим поделать.
      — …что за коробочка? — закончила свою фразу Мэри.
      — Мистер Митотин, это наш Уилл. — Мистер Стэнтон положил руку на плечо сына.
      Уилл холодно поздоровался:
      — Доброе утро.
      — С праздником тебя, Уилл, — поздравил Всадник.
      — Желаю вам того же, чего вы желаете мне, — ответил мальчик.
      — Логично, — сказал Всадник.
      — Очень высокопарно, на мой взгляд, — сказала Мэри, встряхнув волосами. — Он у нас такой. Папа, а для кого эта коробка, которую он принес?
      — Нельзя говорить о присутствующих в третьем лице. Мистер Митотин, а не «он», — автоматически сделал замечание отец.
      — Это сюрприз для вашей мамы, — сказал Всадник. — Вчера, когда ваш отец уходил с работы домой, он был еще не готов…
      — Это от вас?
      — Я думаю, от папы, — вступила в разговор миссис Стэнтон, улыбнувшись мужу. Она повернулась к Всаднику: — Вы позавтракаете с нами, мистер Митотин?
      — Он не может, — ответил матери Уилл.
      — Уилл!
      — Он верно подметил, я действительно очень тороплюсь, — спокойно сказал Всадник. — Спасибо, миссис Стэнтон, но я должен присоединиться к своим друзьям, и мне надо идти.
      — А куда вы идете? — спросила Мэри.
      — К северу отсюда… Какие у тебя длинные волосы, Мэри. И очень красивые.
      — Спасибо, — довольно произнесла Мэри, откинув свои длинные распущенные волосы за плечи. Всадник протянул руку, аккуратно снял один выпавший волос с ее рукава и вежливо произнес: «Позвольте мне, пожалуйста».
      — Она всегда хвастается ими, — спокойно сказал Джеймс.
      Всадник снова оглядел комнату и спросил:
      — Какая прекрасная елка. Она из наших мест?
      — Это королевское дерево, — ответил Джеймс. — Из Большого парка.
      — Подойдите и посмотрите, — Мэри взяла гостя за руку и потащила к дереву. Уилл закусил губу и изо всех сил старался выкинуть из головы все мысли о карнавальной маске, концентрируясь на том, что бы он хотел съесть на завтрак. Он был абсолютно уверен, что Всадник мог читать только его сиюминутные мысли, но не те, которые были спрятаны в глубине сознания.
      И опасность миновала. Хотя огромная пустая коробка и куча экзотической упаковки лежали прямо перед ним, Всадник, окруженный Стэнтонами, почтительно и восхищенно пялился на елочные украшения. Его внимание, казалось, было полностью захвачено маленькими, вырезанными из дерева инициалами членов семьи из коробочки фермера Доусона.
      — Прекрасно, — проговорил он, рассеянно теребя букву «М» — «Мэри», которая, как заметил Уилл, висела перевернутая. — Мне действительно надо идти, а вам пора завтракать. Уилл, по-моему, проголодался, как волк.
      Они враждебно взглянули в глаза друг другу, и мальчик подумал, что был прав: Тьма не способна читать все его мысли.
      — Я действительно чрезвычайно вам благодарен, Митотин, — повторил мистер Стэнтон.
      — Что вы, это было не трудно, я зашел к вам по пути. Наилучшие пожелания всем вам.
      После любезных прощаний он ушел, направившись вниз по дороге. Уилл очень сожалел, что мама закрыла дверь, прежде чем они могли услышать звук работающего двигателя автомобиля. Он вообще был уверен, что Всадник приехал не на машине.
      — Итак, любовь моя, это твой первый подарок под елкой, — сказал мистер Стэнтон, целуя жену и передавая ей коробочку.
      — О, Роджер! — воскликнула мама, открыв ее.
      Уилл протиснулся между болтавшими без умолку сестрами, чтобы посмотреть. В коробочке с названием ювелирного магазина отца на белом бархате лежало старинное кольцо, принадлежавшее матери. Это было то самое кольцо, которое мистер Стэнтон разглядывал через лупу в присутствии младшего сына и которое Мерримен видел на мысленной картинке Уилла. Но кольцо окружало кое-что еще: браслет, сделанный как его увеличенная копия, великолепно с ним сочетавшийся. Золотой обод, на котором в самом центре расположились три бриллианта, с двух сторон от них по три рубина, а вокруг камней был выгравирован странный узор из кругов и кривых линий. Уилл смотрел на украшения и думал, почему Всадник хотел, чтобы они оказались в его руках. Несомненно, именно в этом заключалась причина утреннего визита. Король Тьмы вряд ли придет в дом просто так.
      — Это ты сделал, папа? — спросил Макс. — Отличная работа.
      — Спасибо, — поблагодарил отец.
      — Что за человек принес подарок? — Любопытство одолело Гвен. — Он работает с тобой? У него такое смешное имя.
      — Да, он торговец, — ответил отец, — в основном бриллиантами. Странный парень, но довольно приятный. Я знаю его, кажется, пару лет. Мы получаем много камней от его людей, в том числе и эти камни.
      Он аккуратно коснулся одним пальцем браслета.
      — Вчера мне нужно было уйти пораньше, а юный Джефри еще подтягивал одну деталь. Митотин как раз оказался в магазине и предложил занести подарок, чтобы мне не пришлось возвращаться. Он сказал, что окажется в наших краях в это утро. И это было любезно с его стороны.
      — Хорошо, — сказала мама, — но ты еще лучше. Это чудесный подарок.
      — Я голоден, — произнес Джеймс, — когда мы будем есть?
      И только после того, как яичница с беконом, тосты, чай, мармелад и мед были съедены, а впечатления от первых подарков немного поблекли, Уилл вдруг понял, что нигде не может найти письма от Стефана. Он обыскал гостиную, осмотрел все вещи, заполз под елку и перебрал пестрые подарочные упаковки, но конверта нигде не было. Конечно, его могли выбросить по неосторожности, перепутав с оберточной бумагой. Такое иногда случалось в рождественской суматохе.
      Но, кажется, Уилл понял, что случилось с его письмом. Он подумал: «Хотел ли Черный Всадник рассмотреть кольцо матери или он искал что-то другое?»

***

      Вскоре они увидели, что снова пошел снег. Белые хлопья падали вниз мягко и плавно, и, казалось, этому не будет конца. Следы мистера Митотина быстро запорошило, словно их никогда и не было. Собаки, Раг и Ки, которые упросили хозяев выпустить их на улицу, еще до того как пошел снег, сейчас неистово царапали заднюю дверь, просясь в дом.
      — Я вообще-то за снежное Рождество, — произнес Макс, угрюмо глядя на улицу. — Но это уже слишком.
      — Необыкновенно, — согласился отец, выглядывая в окно через его плечо. — Я ни разу не видел такого снегопада в Рождество за всю жизнь. Если так пойдет и дальше, то во всей Южной Англии возникнут проблемы с движением транспорта.
      — Об этом-то я и думаю, — сказал Маск, — мне надо быть в Саутгемптоне послезавтра, чтобы встретиться с Дэб.
      — Ой-ой-ой, — засмеялся Джеймс, обнимая себя за плечи.
      Макс покосился на него.
      — Счастливого Рождества, Макс, — пожелал Джеймс.
      Пол, громко топая ботинками, зашел в гостиную, застегивая пальто.
      — Снег или нет, я иду звонить в колокола. Они начинают и никого не ждут. Кто-нибудь из вас, сборище варваров, идет в церковь сегодня утром?
      — Наши соловьи идут, — сообщил Макс, глядя на Уилла и Джеймса, которые составляли почти треть церковного хора. — Вы просто обязаны, не так ли?
      — Если бы кто-то из вас решил сделать хорошее дело в праздник, — сказала Гвен, проходя мимо, — например, почистить картошку, то, возможно, мама могла бы пойти. Она любит ходить в церковь, когда есть возможность.
      В конце концов из дома вышла небольшая группа тепло одетых и плотно закутанных Стэнтонов и, пробираясь по глубокому снегу, направилась к церкви. Группа состояла из Пола, Джеймса, Уилла, миссис Стэнтон и Мэри, которая, как злобно, но справедливо заметил Джеймс, больше хотела избежать домашних обязанностей, чем участвовать в богослужении. Они с трудом шли вверх по дороге, а снег все падал и падал, и пушистые хлопья жалили холодом их щеки. Пол пошел вперед, чтобы присоединиться к другим звонарям, и очень скоро мелодичный перезвон шести старых сладкозвучных колоколов, которые висели в прямоугольной церковной башенке, оживил бесцветный мир вокруг них, раскрасив его красками Рождества. Настроение Уилла улучшилось, когда он услышал колокола, но лишь слегка; свинцовый напор валившего с небес снега настораживал его. Он подозревал, что снег был послан Тьмой как предвестник беды, и не мог избавиться от этих подозрений. Мальчик засунул руки глубоко в карманы своего овчинного тулупа и почувствовал под пальцами перо грача, забытое с той чудовищной ночи накануне его дня рождения, дня зимнего солнцестояния.
      На заснеженной дороге около церкви стояло четыре или пять машин. Обычно в рождественское утро их здесь было больше; но сегодня лишь немногие жители деревни решили бросить вызов этой кружащейся белой мгле. Уилл смотрел на огромные хлопья, которые по-хозяйски лежали на рукаве его тулупа, вовсе не собираясь таять. Снег задувало даже внутрь маленькой церкви, и проходило довольно много времени, прежде чем он начинал таять. Уилл прошел с Джеймсом и горсткой других хористов в узкую ризницу, чтобы облачиться в стихарь, а затем, когда звон колоколов сольется воедино, возвещая о начале службы, вся их маленькая процессия пройдет через боковой придел церкви наверх, в небольшую галерею в задней части прямоугольного нефа. Оттуда можно было видеть всех собравшихся на богослужение: в это Рождество церковь Святого Джеймса была наполовину пуста.
      Обряд утренней молитвы в англиканской церкви, установленный властью парламента на втором году правления короля Эдварда VI, совершался по рождественской традиции, и запевал откровенно театральный баритональный бас пастора.
      — О мороз и холод, благослови тебя Господь, прославляй Его и превозноси Его всегда, — пел Уилл, отметив, что мистер Бомонт продемонстрировал чувство юмора при выборе церковного гимна. — О лед и снег, благослови тебя Господь, прославляй Его и превозноси Его всегда.
      Неожиданно мальчик почувствовал, что дрожит, но не из-за слов, которые пел, и не от холода. У него закружилась голова, и ему пришлось схватиться за перила галереи. На секунду показалось, что музыка стала чудовищно фальшивой и откровенно дребезжит в ушах. Затем она зазвучала, как прежде, тем не менее Уилл не мог избавиться от гнетущего чувства.
      — О Свет и Тьма, — пел Джеймс, уставившись на брата. — Что с тобой? Ну-ка сядь и превозноси Его всегда.
      Но Уилл упрямо покачал головой и оставшуюся часть службы упорно продолжал петь стоя или опустившись на колени. Он убеждал себя, что ничего страшного не произошло, а виной его смутных предчувствий было то, что старшие называли праздничным перевозбуждением. Но затем странное ощущение разлада и диссонанса возникло снова.
      В самом конце службы оно повторилось еще раз. Мистер Бомонт громогласно выводил молитву Святого Хризостома:
      — …кто выполнит обещание, что, когда двое или трое собираются вместе во имя Твое, Ты ответишь на их молитвы…
      Голова Уилла внезапно наполнилась шумом, вместо хорошо знакомой модуляции он услышал пронзительные крики и чудовищные вопли. Он слышал их и раньше. Это был звук атакующей Тьмы, который он слышал за стенами зала в поместье, где находился с Меррименом и леди в незнакомом веке. Но в церкви? Уилл искренне удивился — ему, англиканскому мальчику-певчему, это показалось невероятным. Разве можно услышать такое в церкви? «Увы, — с грустью произнес Уилл — Носитель Света, — любая церковь любого вероисповедания очень уязвима для подобных атак, ведь это место, где люди предаются мыслям о Свете и Тьме». Шум обрушился на него с новой силой, и он опустил голову. Но вскоре звуки Тьмы стихли, и был слышен только голос пастора. Уилл быстро посмотрел вокруг, но никто из окружающих явно не заметил ничего дурного. Сквозь складки белого стихаря он сжал рукой три Знака на своем ремне, но его пальцы не почувствовали ни тепла, ни холода. Для предостерегающей силы Знаков, понял он, церковь была своего рода необжитой территорией; поскольку зло так или иначе не могло проникнуть внутрь этих стен, не было необходимости в предупреждениях об опасности. Однако где-то снаружи, за стенами церкви, возникла угроза…
      Служба была окончена, все вокруг в счастливом рождественском порыве пели гимн «Придите, правоверные», пока хор спускался вниз с галереи и шел вверх к алтарю. Затем благословения мистера Бомонта звучно прокатились над головами паствы: «…любовь Господа и братство Святого Духа…» Но и эти слова не принесли Уиллу успокоения, поскольку он знал, что угроза надвигалась, что разраставшаяся Тьма ожидала его снаружи. И, когда настанет момент, он должен будет противостоять ей в одиночестве, не ожидая ни от кого помощи.
      Уилл смотрел, как сияющие прихожане степенно покидают церковь, улыбаются и кивают друг другу, берут свои зонты и поднимают воротники, чтобы защититься от падающего снега. Он увидел, как радостный мистер Хаттон, крутя на пальце ключи от машины, проявляет заботу о крошечной мисс Белл, старой учительнице, предлагая подвезти ее домой в теплой машине, а веселая миссис Хаттон, похожая на корабль с меховыми парусами, предлагает миссис Петтигрю, начальнице почтового отделения, тоже поехать с ними. Деревенская ребятня разных возрастов врассыпную вылетела из дверей церкви, чтобы оторваться от своих мамочек, и бросилась навстречу играм в снежки и рождественской индейке. Угрюмая миссис Хорниман вышла вслед за миссис Стэнтон и Мэри, взахлеб рассказывая о каких-то пророчествах. Уилл увидел, как Мэри, стараясь не засмеяться, немного отстала, чтобы присоединиться к миссис Доусон и ее замужней дочери с пятилетним сыном, гордо шагавшим в своих новых блестящих ковбойских сапогах.
      Хористы, одевшись и укутавшись, тоже стали выходить из церкви с криками: «Счастливого Рождества!» и «До встречи в воскресенье, викарий!» Мистер Бомонт, закончив службу в церкви Святого Джеймса, направлялся теперь в другой приход. Он, беседуя с Полом о музыке, между делом улыбнулся хористам и вяло помахал им рукой. Церковь почти опустела, а Уилл ждал Пола. Он чувствовал, что волосы у него на затылке зашевелились, словно от электричества, гнетуще наполнявшего воздух перед сильнейшим штормом. Оно ощущалось повсюду, вся церковь была пронизана им. Пастор, оживленно болтая, рассеянно протянул руку и погасил свет в церкви, оставив ее в холодном полумраке. Отраженный свет шел лишь от блестевшего за дверью церкви снега. Вдруг Уилл заметил фигуры людей, которые появились из затененной части церкви и двигались по направлению к двери. Приглядевшись, он увидел возле маленькой купели двенадцатого века фермера Доусона, Старого Джорджа, его сына, кузнеца Джона, и его молчаливую жену. Носители Света были рядом, чтобы поддержать его. Им предстояла встреча с Тьмой, затаившейся снаружи. Уилл на секунду расслабился и почувствовал легкость, словно его окатила теплая морская волна.
      — Ты готов, Уилл? — добродушно поинтересовался пастор, натягивая свое пальто. Он пошел к выходу, все еще беседуя с Полом. — Конечно, я согласен, этот концерт — один из лучших. Хотелось бы только, чтобы он записал сюиты Баха без аккомпанемента. Я слышал, как он играл их в церкви в Эдинбурге, на фестивале, — восхитительно…
      Пол пристально посмотрел на брата и спросил:
      — Что случилось, Уилл?
      — Все в порядке, — ответил мальчик. Он лихорадочно соображал, как сделать так, чтобы эти двое вышли из церкви, прежде чем он сам подойдет к двери и случится то… Случится то, что должно случиться. Неподалеку от двери он видел сплоченную группу Носителей Света. Он чувствовал силу их поддержки, она была повсюду вокруг него, воздух был словно пронизан ею. А за стенами церкви, в самом очаге Тьмы, заняли свои позиции хаос и разрушение. Уилл никак не мог придумать, что предпринять, чтобы заставить Тьму отступить. Тем временем пастор и Пол повернули к нефу церкви и внезапно замерли на месте. Их головы поднялись вверх, как головы диких оленей, почуявших опасность. Но было уже слишком поздно: голос Тьмы звучал так громко, что даже простые смертные могли его Слышать.
      Пол пошатнулся, будто кто-то толкнул его в грудь, и схватился за спинку церковной скамьи, чтобы не упасть.
      — Что это? — охрипшим голосом спросил он. — Пастор? Что происходит?
      Мистер Бомонт побелел. На его лбу выступила испарина, хотя в церкви теперь было очень холодно.
      — Ничего, думаю, ничего особенного, — пробормотал он. — Господи, прости меня. — И он сделал еще несколько шагов к двери церкви, прикладывая огромные усилия, как человек, борющийся с волнами в море. Наклоняясь вперед, он чертил в воздухе большой крест. Затем пастор проговорил, заикаясь: — Защити нас, твоих скромных слуг, от нападений наших врагов; потому что мы, свято веруя в твою защиту, можем не бояться силы любых противников…
      Фермер Доусон произнес тихо, но отчетливо:
      — Не надо, пастор.
      Но тот, казалось, ничего не слышал. Он стоял, будто пригвожденный к полу, его трясло, как в лихорадке, пот стекал ручьями по его лицу; широко раскрытыми глазами он смотрел на снег за дверью. Ему с трудом удалось приподнять одну руку и указать ею перед собой.
      — …Ризница, — произнес он, задыхаясь, — …книга на столе… изгнание нечистой силы…
      — Бедняга, каков храбрец, — сказал Джон Смит на Старом наречии. — Однако эта битва не для него. Хотя он, разумеется, уверен в обратном, поскольку находится в церкви.
      — Будьте осторожны, ваше преподобие, — сказала жена Джона по-английски, ее голос прозвучал нежно и спокойно.
      Пастор посмотрел на нее, как испуганное животное, и в тот же миг потерял способность говорить и двигаться и застыл на месте.
      — Подойди сюда, Уилл, — сказал фермер Доусон.
      Проталкиваясь сквозь Тьму, Уилл медленно шел вперед; он дотронулся до плеча Пола, когда проходил мимо него, и заглянул в его изумленные глаза. Застывшее лицо брата было искажено ужасом так же, как и лицо пастора. Уилл мягко сказал:
      — Не волнуйся, Пол. Скоро все будет в порядке.
      Каждый из Носителей Света ласково дотронулся до Уилла, когда он подошел к их группе, они словно принимали его в свой круг. Фермер Доусон положил руку ему на плечо и сказал:
      — Мы должны что-то сделать, чтобы защитить этих двоих, Уилл, или их сознание будет разрушено. Они не смогут выдержать такого давления, и Тьма сведет их с ума. И только ты можешь сделать это, никто из нас не обладает такой силой.
      Уилл впервые слышал, что может делать вещи, на которые другие Носители Света не способны, но времени на удивление у него не было. Используя дар магии, он оградил сознание своего брата и пастора таким мощным барьером, что никакая сила не могла сквозь него пробиться. Это было довольно рискованно, потому что, сделав это, он один теперь мог снять этот барьер. И если с ним что-нибудь случится, то эти два человека, которых он пытался защитить, навсегда останутся в застывшем состоянии и будут неспособны на общение с миром. Но необходимо было рискнуть: другого выхода он не видел. Их глаза мягко закрылись, как будто они спокойно уснули. Через секунду глаза снова открылись, но стали абсолютно неподвижными, пустыми, не осознающими ничего.
      — Хорошо, — сказал фермер Доусон. — Время пришло.
      Носители Света встали в круг около двери церкви и взялись за руки. Они не разговаривали, стояли молча. Снаружи нарастал дикий шум, неистовство Тьмы набирало обороты. Свет померк, ветер завывал и стонал, мокрый снег летел внутрь церкви, ударяя в их лица белыми льдистыми осколками. И неожиданно в снежной мгле появились грачи, сотни грачей. Черные посланники зла каркали и хрипели, пикировали вниз на крыльцо церкви, атакуя его с пронзительным воплем, и затем снова взмывали вверх. Они не могли подобраться достаточно близко к своим жертвам, чтобы вцепиться когтями и разорвать их. Невидимая стена отбрасывала их назад в сантиметре от цели.
      Но это не могло продолжаться долго: силы Носителей Света были на пределе. В этом диком водовороте белых хлопьев и черных крыльев атаковала сама Тьма, нанося удары по их сознанию, как будто по их телам, и главный удар был направлен против Искателя Знаков, Уилла. И если бы он остался один, сам по себе, то его сознание было бы разрушено, несмотря на его дар. И только сила Круга помогла ему выстоять.
      В тот день Уилл во второй раз в жизни убедился, что Круг может лишь сдерживать силу Тьмы. Даже все вместе Носители Света не могли отбросить ее назад. К тому же здесь не было леди, которая могла оказать им помощь более высокого уровня. Уилл почувствовал беспомощность, когда осознал, что быть Носителем Света — значит быть гораздо старше, чем ты есть на самом деле. Ужас, который он испытывал сейчас, был гораздо сильнее слепого страха, который охватил его в ту ночь в мансарде, в его собственной кровати. И гораздо сильнее того страха, который Тьма нагнала на него в огромном зале поместья. На этот раз он испытывал страх зрелого человека, человека с богатым опытом и воображением. Кроме того, он беспокоился о судьбе других людей, и это было самым тяжким грузом. Но, поняв это, он осознал и другое: только он сам мог преодолеть этот страх и благодаря этому укрепить Круг и изгнать Тьму. «Кто ты? — спросил он сам у себя и ответил: — Искатель Знаков. У тебя есть три Знака, половина круга Атрибутов Силы. Используй их».
      Его лоб теперь покрылся испариной, как в свое время лоб пастора. В данный момент пастор и Пол находились в безмятежном покое, ничего не сознавая, хотя натиск снаружи усиливался. Уилл видел напряжение на лицах других Носителей Света, особенно на лице фермера Доусона. Очень медленно он свел руки внутри Круга, так что левая рука Джона Смита оказалась близко к правой руке фермера Доусона. Уилл осторожно соединил руки соседей, таким образом исключив себя из круга. В следующий момент его охватила паника, и он крепко сжал руками их соединенные кисти, как будто старался туже затянуть узел. Затем отпустил их и остался стоять один.
      Сейчас он не был защищен Кругом, но все же получал от него силу. Покачиваясь под ударами яростной враждебной силы, он начал двигаться очень осознанно. Сначала он расстегнул свой ремень с тремя драгоценными пряжками и набросил его на руку. Затем достал из кармана перо грача и вставил его в центр одного из Знаков, бронзового круга с перекрестьем внутри. Взяв ремень в обе руки, он поднял его перед собой и стал медленно разворачиваться, пока не оказался один на крыльце церкви, лицом к лицу с диким воем Тьмы, криками грачей и ледяной темнотой. Никогда прежде он не чувствовал себя таким одиноким. Оставалось только позволить Знакам выполнить их работу.
      И неожиданно наступила тишина.
      Птицы исчезли и больше не били своими крыльями. Ветер не завывал. Чудовищный гвалт, который наполнял и внешнее пространство, и глубины сознания, тоже стих. Напряжение отступило, и Уилл почувствовал, как каждый нерв и каждый мускул его тела безвольно расслабились. Снаружи тихо падал снег, и огромные хлопья теперь превратились в обычные маленькие снежинки. Носители Света смотрели друг на друга и улыбались.
      — Полный Круг Знаков может проделать огромную работу, — сказал Старый Джордж. — Но и половина Круга способна на многое, не так ли, юный Уилл?
      Уилл посмотрел на Знаки в своей руке и изумленно покачал головой.
      Фермер Доусон мягко сказал:
      — С момента исчезновения Грааля я впервые в своей жизни видел, как что-то, кроме сознания Носителей Света, отбросило назад Тьму. На этот раз нам помогли Атрибуты. Они сделали все сами. Итак, у нас снова есть Атрибуты Силы. Впервые за долгое-долгое время.
      Уилл по-прежнему смотрел на Знаки, не в силах оторвать от них глаз, словно они сами с какой-то целью удерживали его взгляд.
      — Подождите, — сказал он рассеянно, — не двигайтесь, постойте спокойно минутку.
      Все замерли и посмотрели на Уилла. Кузнец спросил:
      — Что-то не так?
      — Посмотрите на Знаки, — сказал Уилл, — с ними что-то происходит. Они светятся.
      Он стал медленно поворачиваться вокруг, все еще держа перед собой ремень с тремя Знаками, пока не заслонил серый свет, который проникал через дверной проем. Теперь его руки оказались во мраке церкви, а Знаки тем временем начали светиться еще ярче. Каждый их них излучал какое-то странное сияние.
      Носители Света смотрели не отрываясь.
      — Это та сила, которая заставляет Тьму отступить? — спросила жена Джона Смита своим мелодичным голосом. — Возможно, что-то спит внутри Знаков и сейчас начинает пробуждаться?
      Уилл тщетно старался понять, что Знаки пытаются ему сказать.
      — Я думаю, это какое-то послание. Но я не могу понять…
      Свет струился из трех Знаков, наполняя полумрак церкви сиянием, которое было похоже на солнечное, — сильное и теплое. Волнуясь, Уилл протянул руку и пальцем дотронулся до Железного Знака, но тот не был ни холодным, ни горячим.
      Фермер Доусон вдруг сказал:
      — Взгляните наверх!
      Рукой он указывал куда-то в сторону нефа, прямо напротив алтаря. Обернувшись, все увидели то же, что и фермер: от стены, как и от Знаков, исходил свет. Он был похож на луч огромного фонаря.
      И Уилл все понял. Он радостно произнес:
      — Так вот в чем причина!
      Мальчик направился к источнику света на стене, держа в руках ремень со Знаками, и тени на скамьях и деревянных балках под сводом церкви двигались вместе с ним. По мере того как два источника света становились ближе друг к другу, каждый из них начинал светить еще ярче. Очертания высокой фигуры Фрэнка Доусона двигались вслед за Уиллом. Мальчик остановился в самом центре сияющего луча, исходившего из стены. Это выглядело так, словно через узкое окошко в стене внутрь струился свет из невероятно яркой комнаты. Он заметил, что свет идет от чего-то очень маленького, длиной не больше его пальца.
      Уилл уверенно сказал мистеру Доусону:
      — Мне нужно быстро забрать это, пока оно светится. Если оно перестанет светиться, его будет невозможно найти.
      И, передав ремень с Железным, Бронзовым и Деревянным Знаками в руки Фрэнка Доусона, он двинулся вперед к светящейся щели в стене и потянулся за маленьким источником магического сияния.
      Светящийся предмет легко вышел из разлома в штукатурке, через который просвечивал чилтернский камень стены. Он лежал на ладони мальчика: круг с перекрестьем внутри. Но этот Знак не был специально высечен из камня. Сквозь идущий от него свет Уилл мог видеть гладкую ровную округлость линий. Все говорило о том, что камень был натурального происхождения и образовался из чилтернской извести пятнадцать миллионов лет назад.
      — Каменный Знак, — произнес фермер Доусон. Его голос звучал спокойно и почтительно, а карие глаза оставались непроницаемыми. — У нас есть четвертый Знак, Уилл.
      Вместе они вернулись назад к остальным, неся сияющий Атрибут Силы. Три Носителя Света смотрели на Знак в полном молчании. Пол и пастор спокойно сидели на скамье, словно спали. Уилл, стоя рядом с товарищами, взял свой ремень и нанизал на него Каменный Знак, присоединив к остальным. Ему пришлось прищуриться, чтобы яркий свет не слепил глаза. И когда четвертый Знак оказался рядом с тремя остальными, свет померк. Теперь они были такими же темными и спокойными, как и раньше, а беловато-серая поверхность Каменного Знака оказалась очень гладкой и красивой.
      Черное перо грача по-прежнему находилось в Бронзовом Знаке. Уилл вытащил его — от него сейчас мало проку.
      Когда Знаки перестали светиться, Пол и пастор зашевелились. Они открыли глаза и обнаружили, что сидят на скамье, хотя, как им казалось, еще секунду назад они стояли на ногах. Пол моментально вскочил и огляделся по сторонам.
      — Оно исчезло, — удивился он.
      Он посмотрел на Уилла, и на его лице появилось странное выражение удивления, замешательства и тревоги. Его глаза наткнулись на ремень в руках Уилла.
      — Что случилось? — спросил он.
      Пастор поднялся на ноги и изо всех сил пытался понять смысл происшедшего, его круглое холеное лицо искривилось.
      — Конечно, оно исчезло, — подтвердил он, медленно оглядывая церковь. — Кто бы ни был нашим спасителем, хвала Господу!
      Он тоже посмотрел на Знаки, висевшие на ремне Уилла, а затем взглянул вверх, простодушно улыбнувшись.
      — Это подействовало, да? Крест. Не крест на церкви, а христианский крест.
      — Крест — это очень древний символ, пастор, — проговорил Старый Джордж неожиданно твердо и отчетливо. — Появился он задолго до возникновения христианства, задолго до прихода Христа.
      Пастор широко улыбнулся ему:
      — Но не до появления Бога.
      Носители Света посмотрели на него. Невозможно было продолжать этот разговор, окончательно не сбив пастора с толку. Однако через секунду заговорил Уилл.
      — На самом деле таких понятий, как «до» и «после», просто не существует, так ведь? — сказал он. — Все, что по-настоящему важно, существует вне времени. Оно приходит оттуда и уходит туда.
      Мистер Бомонт повернулся к нему в крайнем удивлении:
      — Очевидно, ты имеешь в виду бесконечность, мой мальчик?
      — Не совсем, — ответил Уилл — Носитель Света. — Я имею в виду часть каждого из нас и часть всего, о чем мы думаем и во что верим, которая не имеет никакого отношения ни к завтра, ни к сегодня, потому что находится на совершенно другом уровне. Хотя и «вчера», в определенном смысле, находится там же, на том же уровне. И «завтра» тоже там. Вы можете посетить и то и другое. И все боги находятся там, и все, что они отстаивают. И их противоположность, — грустно добавил он, — тоже там.
      — Уилл, — пастор удивленно смотрел на него, — я не уверен, нужно ли изгонять из тебя злых духов или, наоборот, посвящать тебя в духовный сан. Нам с тобой в скором времени придется довольно много беседовать.
      — Да, придется, — спокойно подтвердил мальчик, застегивая ремень, утяжеленный драгоценным грузом. Он думал не о потревоженных теологических установках мистера Бомонта, а о выражении лица Пола. Брат все это время смотрел на него с пугающей отчужденностью, которая хлестнула его, словно кнутом. Этого он не мог вынести. Не надо принимать слова так близко к сердцу. Он поднял голову, собрал все свои силы и направил широко раздвинутые прямые пальцы рук на Пола и пастора.
      — Вы забудете, — мягко сказал он на Старом наречии, — забудете, забудете.
      — …в церкви в Эдинбурге, на фестивале, — восхитительно… — пастор говорил с Полом, застегивая верхнюю пуговицу своего пальто. — Сарабанда в Пятой сюите заставила меня плакать. Он величайший виолончелист в мире, несомненно.
      — О да, — соглашался Пол, — да, это так. — Он повел плечами, поправляя воротник пальто. — Уилл, мама ушла вперед? Здравствуйте, мистер Доусон, счастливого Рождества!
      Пол широко улыбнулся всем остальным, когда они выходили из церкви на заснеженное крыльцо.
      — Счастливого Рождества, Пол, — пожелал фермер Доусон серьезно, — мистер Бомонт, прекрасная служба, сэр, просто прекрасная.
      — О, и вам мои поздравления и наилучшие пожелания, Фрэнк, — сказал пастор. — Какое прекрасное время года! Ничто не может вмешаться в нашу рождественскую службу, даже такой снег.
      Смеясь и болтая, они вышли наружу, в белый мир, где снег спрятал могильные плиты под большим сугробами и заботливо укрыл поля, протянувшиеся до самой замерзшей Темзы. Не было слышно ни единого звука вокруг, ничто не нарушало тишину, кроме редкого шума случайных машин на отдаленном шоссе, ведущем в город Бат. Пастор свернул в сторону в поисках своего мотоцикла. Остальные отправились по домам, со смехом преодолевая снежные преграды.
      Два черных грача сидели на ограде церковного кладбища. Когда Пол и Уилл подошли ближе, они медленно поднялись в воздух, словно слегка подпрыгивая в полете, темные фигуры на фоне белого снега.
      Один из них подлетел очень близко к ноге Уилла и что-то уронил рядом, а своим карканьем он, казалось, просил о чем-то. Уилл наклонился и подобрал блестящий конский каштан из Рощи грачей, такой свежий, как будто созрел только вчера. С Джеймсом они всегда собирали такие орехи в лесу ранней осенью для школьной игры — конские каштаны с продетой веревкой. И все же он никогда не видел такого большого и круглого ореха, как этот.
      — Вот, пожалуйста, — весело заметил Пол, — у тебя появился новый друг. Принес тебе еще один подарок на Рождество.
      — Возможно, это предложение о перемирии, — сказал идущий вслед за ними Фрэнк Доусон совершенно бесстрастным низким голосом. — А потом начнется все сначала, а может, и нет. Счастливого Рождества, парни. Наслаждайтесь рождественским обедом.
      И Носители Света отправились вверх по дороге. Уилл подобрал каштан:
      — С ума сойти можно…
      Они стали закрывать ворота церкви, и снежный душ полился с их плоских металлических перекладин. Из-за угла донесся кашляющий рев мотоцикла — это пастор пытался завести своего железного коня. Затем в нескольких метрах впереди них на утоптанном снегу снова приземлился грач. Он нерешительно ходил из стороны в сторону и поглядывал на Уилла.
      — Ка-ар, — произнес он как-то очень нежно для грача, — ка-ар, ка-ар.
      Затем прошел еще немного ближе к изгороди церковного двора, перепрыгнул на церковный двор и снова стал ходить взад-вперед. Вряд ли можно было еще яснее выразить приглашение.
      — Ка-ар, — громко повторил грач.
      Уилл — Носитель Света знал, что птицам не нужны слова, они используют для общения эмоции. Существуют множество разновидностей и степеней силы эмоций и очень много способов их выражения даже на языке птиц. Уилл мог точно сказать: птица хочет показать ему что-то, но он не знал, использует ли эту птицу Тьма.
      Мальчик остановился, поразмыслив о действиях грача, затем покрутил в руке блестящий коричневый каштан.
      — Хорошо, птица, — сказал он, — я только разок взгляну.
      Он снова вошел в ворота церковного двора, а грач, кряхтя, как старая разболтанная дверь, неуклюже пошел вперед по дорожке и свернул за угол. Пол смотрел, ухмыляясь. Затем он увидел, как младший брат замер, повернув за угол вслед за птицей. Потом Уилл исчез на секунду и появился снова.
      — Пол! Иди сюда быстрее! Здесь в снегу человек!
      Пол окликнул пастора, который толкал свой мотоцикл вверх по дороге, чтобы завести его, и они прибежали вместе. Уилл склонился над скрюченной фигурой, лежавшей в углу между церковной стеной и башней. Человек не шевелился, и снег уже запорошил его одежду своими холодными колючими хлопьями. Мистер Бомонт осторожно отстранил Уилла, опустился на колени, поднял голову человека и проверил пульс.
      — Он жив, слава Богу, но очень замерз. Пульс слабый. Он здесь уже довольно давно и мог умереть от переохлаждения — посмотрите на снег! Давайте занесем его внутрь.
      — В церковь?
      — Да, конечно.
      — Давайте отнесем его к нам домой, — импульсивно предложил Пол, — это прямо за углом. Там теплее и гораздо лучше, по крайней мере, он может пробыть там до тех пор, пока не приедет «скорая помощь».
      — Прекрасная идея, — с теплотой в голосе согласился мистер Бомонт, — ваша мама настоящая самаритянка, я это знаю. До тех пор, пока мы не вызовем доктора Армстронга… мы, конечно же, не можем оставить этого беднягу здесь. Не думаю, что у него есть переломы. Возможно, проблемы с сердцем.
      Он подложил свои большие мотоциклетные перчатки под голову человека, чтобы защитить ее от снега, и Уилл увидел лицо бедолаги в первый раз.
      — Это Странник! — воскликнул он с тревогой.
      Пастор и Пол обернулись:
      — Кто?
      — Старый бродяга, который околачивается в округе… Пол, мы не может отнести его к нам домой. Может, отнесем его в кабинет доктора Армстронга?
      — В такую погоду? — Пол махнул рукой в направлении темнеющего неба, снег снова шел сплошной стеной, колючие хлопья кружили вокруг них, ветер усиливался.
      — Но мы не можем взять его с собой! Только не Странника. Он приведет за собой… — Уилл внезапно остановился. — Ох, конечно же, вы не можете помнить, — беспомощно пробормотал он.
      — Не беспокойся, Уилл, твоя мама не будет против. Бедный человек… Надо же… — засуетился мистер Бомонт.
      Они с Полом пронесли Странника через ворота, как бесформенную охапку старой одежды. Пастору наконец-то удалось завести мотоцикл, и вялое тело кое-как разместили на нем. Странная маленькая компания, толкая мотоцикл с лежащим на нем Странником, направлялась к дому Стэнтонов.
      Уилл несколько раз оглянулся в поисках грача, но того и след простыл.

***

      — Ну и ну, — брезгливо произнес Макс, спускаясь в столовую, — вот уж на самом деле грязный старик.
      — Он так вонял, — подхватила Барбара.
      — Она мне рассказывает! Мы с отцом мыли его в ванной. Господи, если бы вы его увидели, то отвернулись от своего рождественского обеда. Но сейчас он чист, как новорожденный ребенок. Папа помыл даже его волосы и его бороду. А мама жжет его ужасную старую одежду, она проверила ее и не нашла там ничего ценного.
      — Думаю, вреда от старика не будет, — сказала Гвен, выходя из кухни. — Подвиньтесь-ка, это блюдо очень горячее.
      — Мы должны запереть все серебро, — предложил Джеймс.
      — Какое еще серебро? — Мэри почти испепелила его взглядом.
      — Ну тогда мамины драгоценности. И рождественские подарки. Бродяги всегда крадут вещи.
      — Этот много не украдет, — успокоил мистер Стэнтон, заняв свое место во главе стола с бутылкой вина и штопором в руках. — Он болен. Сейчас он заснул и храпит, как верблюд.
      — Ты когда-нибудь слышал, как храпят верблюды? — спросила Мэри.
      — Да, — ответил отец, — и даже ездил на одном. И храпят они именно так. Макс, когда приедет доктор? Жаль, что ему придется прервать праздничный обед.
      — Мы не прервали его обед, — сообщил Макс, — он принимает роды, и никто не знает, когда он вернется. Женщина ожидает близнецов.
      — О господи!
      — Со стариком, наверное, все в порядке, раз он заснул. Просто ему нужен отдых. Хотя должен сказать, что он выглядит слегка помешанным и несет какой-то бессвязный бред.
      Гвен и Барбара внесли еще блюда с овощами. На кухне орудовала миссис Стэнтон.
      — Что за бред он нес? — спросил Уилл.
      — Бог его знает, — ответил Робин. — Это было, когда мы только занесли его наверх. Звучало так, будто он говорил на языке, непонятном человеческому разуму. Может, он прибыл с Марса?
      — Я был бы только рад, — сказал Уилл. — Тогда мы могли бы отправить его назад.
      Но тут крики одобрения раздались в адрес миссис Стэнтон, широко улыбавшейся поверх блюда с блестящей коричневой индейкой, и никто не услышал замечания Уилла.

***

      Они включили радио на кухне, пока мыли посуду.
      — Большое количество снега снова выпало в южной и западной частях Англии, — сообщал бесстрастный голос диктора. — Снежная буря, в течение двенадцати часов бушевавшая над Северным морем, до сих пор делает невозможной навигацию на юго-восточном побережье. Лондонские причалы были закрыты этим утром из-за перебоев в подаче электроэнергии. Затруднено движение транспорта, что вызвано большим количеством снега и низкой температурой воздуха. Снежные заносы блокируют автодороги и изолируют деревни во многих отдаленных районах страны. Британская железная дорога испытывает серьезные перебои в подаче электроэнергии, и уже зафиксированы случаи, когда составы сходят с рельсов из-за снега. Представитель властей этим утром обратился к населению с просьбой воздержаться от поездок по железной дороге, за исключением случаев крайней необходимости.
      Послышался шелест бумаги. Голос продолжал:
      — Как сообщило этим утром метеорологическое бюро, сильные бури, которые периодически обрушивались на юг Англии в течение последних нескольких дней, будут продолжаться до конца рождественских каникул. Ситуация с нехваткой топлива обострилась на юго-востоке страны, и владельцев домов просят не использовать электрообогреватели с девяти часов утра и до полудня, а также с трех до шести дня.
      — Бедный старый Макс, — сказала Гвен. — Поезда не ходят. Может, поехать автостопом?
      — Слушайте, слушайте!
      — Представитель Автомобильной ассоциации сообщил сегодня, что передвижение на автомобилях по дорогам в ближайшие дни будет крайне осложнено, за исключением главных автотрасс. Он также добавил, что автомобилисты, остановленные в пути снежной бурей, должны, по возможности, оставаться рядом со своими транспортными средствами до прекращения осадков. И только в том случае, когда водитель хорошо знает местность и уверен, что в течение десяти минут доберется пешком до ближайшего населенного пункта, где получит помощь, он может оставить свою машину.
      Голос продолжал вещать под громкие возгласы и присвистывания домочадцев, а Уилл отвернулся, поскольку услышал уже вполне достаточно. Эти бури не могут быть остановлены Носителями Света без силы полного Круга Знаков. А посылая эти бури, Тьма пыталась помешать ему найти недостающие Знаки. Он оказался в ловушке: Тьма бросала свою тень не только на его задание, но и на весь мир. С того момента, как Всадник вторгся в его уютное Рождество этим утром, Уилл наблюдал, как растет угроза. Но он не представлял себе масштабы этой угрозы. Все эти дни он был слишком занят своими проблемами и трудностями, чтобы замечать, что происходит в окружающем мире. А ведь так много людей были напуганы сейчас снегом и холодом: молодые и старые, слабые, больные… «К Страннику сегодня не придет доктор, это очевидно, — думал он. — Хорошо, что он не умирает…»
      Странник. Почему он здесь? В этом должен быть какой-то смысл. Возможно, он просто околачивался поблизости и был сбит с ног, когда Тьма атаковала церковь. Но почему тогда грач, посланник Тьмы, привел к нему Уилла, чтобы тот спас его, едва не замерзшего насмерть. И кто такой Странник на самом деле? Почему все силы магии не могут рассказать ему ничего об этом старом человеке?
      По радио опять передавали веселые гимны. Уилл с горечью подумал: «Счастливого Рождества, мир!»
      Отец, проходя мимо, хлопнул его по спине:
      — Взбодрись, Уилл. Сегодня вечером это прекратится, уже завтра будешь кататься на санках. Пошли, пора открывать остальные подарки. Если мы заставим Мэри ждать, она взорвется.
      Уилл присоединился к своей веселой шумной семье. В уютной светлой гостиной горел огонь и сверкала елка. Ненадолго вернулось неприкосновенное Рождество, такое, каким оно было всегда. Мама, папа и Макс подарили ему новый велосипед с гоночным рулем и одиннадцатью скоростями.

***

      Уилл никогда не был полностью уверен, видел ли он сон той ночью или все происходило наяву.
      Темной ночью, в тот тихий спокойный час перед началом нового дня, он проснулся и увидел Мерримена. Он возвышался над кроватью в слабом свете, который, казалось, излучала его фигура. Его таинственное лицо было скрыто тенью.
      — Просыпайся, Уилл, просыпайся. Мы должны присутствовать на церемонии.
      Через секунду Уилл уже стоял на ногах. Он обнаружил, что полностью одет, а на его талии ремень со Знаками. Он подошел к окну вместе с Меррименом. Стекло было почти наполовину засыпано снегом, и снежные хлопья все падали и падали. Вдруг он сказал неожиданно уныло:
      — Можем ли мы остановить это, Мерримен? Они заморозили уже полстраны, люди будут гибнуть.
      Мерримен медленно и мрачно покачал своей седовласой головой.
      — Силы Тьмы, которые наступают, будут крепнуть вплоть до Двенадцатого дня. Они готовятся к битве. Холод и снег подпитывают их. Они будут стремиться разрушить Круг навсегда, пока у них еще есть шанс на победу. Нам скоро предстоит тяжелое испытание. Но далеко не все происходит по их воле. К тому же многие магические силы, которые они не могут использовать, поддерживают Пути Носителей Света. Так что мы не должны терять надежду. Пойдем.
      Окно распахнулось наружу, смахнув весь снег. Бледная светящаяся дорога, как широкая лента, лежала перед ними, среди хлопьев кружившего в воздухе снега. Взглянув вниз, Уилл увидел сквозь полупрозрачное полотно дороги очертания крыш, занесенных снегом, изгороди и деревья. Но все же дорога была вполне реальной. Сделав широкий шаг, Мерримен ступил на нее через окно и унесся вперед на огромной скорости в каком-то сверхъестественном скольжении. Уилл выпрыгнул вслед за ним, и таинственная дорога умчала его в ночь, и он не чувствовал ни скорости, ни холода. Темнота вокруг него была плотной и вязкой, и он ничего не мог разглядеть, кроме свечения воздушной дороги Носителей Света. И неожиданно они оказались в кармане Времени и словно парили, сдавшись ветру, точно так же, как орел из Книги магии.
      — Смотри, — сказал Мерримен, и его плащ обернулся вокруг Уилла, словно защищая его.
      Уилл видел в темном небе, а возможно, в своем собственном уме, исполинские деревья без листвы, возвышавшиеся над голой живой изгородью, зимней, но не покрытой снегом. Он слышал высокие нежные звуки свирели и легкие однообразные удары барабанов, они снова и снова выводили печальную мелодию. И из глубокой темноты в призрачный лесок из огромных деревьев вошла процессия.
      Это была вереница мальчиков, одетых в костюмы какого-то далекого прошлого, жакеты с поясами и гетры из грубой ткани; волосы у них были до плеч, на головах — мешковатые шапки такой формы, которой Уилл еще никогда не видел. Они были старше его, лет пятнадцати. На их лицах застыло полусерьезное выражение игроков в шарады: осознание важности их миссии смешивалось с бурлящим чувством радости. Идущие впереди несли палки и охапки березовых прутьев; завершали процессию игроки на свирелях и барабанах. А между ними шесть мальчиков несли нечто похожее на помост, сделанный из веток и тростника, связанных вместе, на каждом углу помоста было по связке падуба. «Это носилки», — подумал Уилл. Мальчики несли их на уровне плеч. Сначала он подумал, что носилки пусты, но затем увидел, что на них что-то лежит. Что-то очень маленькое. На подушечке из ивовых листьев в центре плетеных носилок лежало тело крошечной птички, тускло-коричневой, с аккуратным клювиком. Это был крапивник.
      Голос Мерримена произнес откуда-то из темноты над его головой:
      — Это Охота на Крапивника, которая совершается каждый год, с тех пор как человек себя помнит, во время солнцестояния. Но это особенный год, и мы сможем увидеть больше, если нам повезет. Надейся в своем сердце, Уилл, что мы увидим нечто большее.
      Под звуки печальной музыки мальчики продолжали двигаться среди деревьев, и вдруг Уилл, затаив дыхание, увидел, что вместо маленькой птички в центре похоронных носилок лежит фигура совершенной иной формы. Мерримен железной хваткой вцепился в плечо мальчика, но не произносил ни звука. На подстилке из ивы между четырьмя пучками падуба лежала маленькая, тонкокостная, изящная, как птичка, старая женщина, одетая в голубое. Ее руки были скрещены на груди, а на одном пальце блестело кольцо с огромным красноватым камнем. В тот же миг Уилл разглядел ее лицо, и понял, что это леди.
      Он даже закричал от боли:
      — Но вы сказали, что она не умерла!
      — Это так, — ответил Мерримен.
      Мальчики шли под музыку; носилки с бездыханным телом приблизились, а затем начали удаляться, исчезая в ночи вместе с процессией. Звуки свирелей и бой барабанов постепенно стихали. Но перед тем как исчезнуть окончательно, три мальчика из оркестра остановились, отложили свои инструменты и повернулись к Уиллу, бесстрастно глядя в его лицо.
      Один из них сказал:
      — Уилл Стэнтон, остерегайся снега!
      Второй произнес:
      — Леди вернется, но Тьма наступает.
      Третий быстро запел песню, слова которой Уиллу были уже очень хорошо знакомы:
 
Когда подступит Тьма, шестеро остановят ее,
Трое из Круга, трое с дороги;
Дерево, бронза, железо; вода, огонь, камень;
Пятеро вернутся, а один уйдет.
 
      Но мальчик на этом не остановился, как ранее сделал Мерримен. Он продолжил:
 
Железо в день рождения, бронза из долгих странствий;
Дерево из огня, камень из песни;
Огонь из кольца свечей, вода из тающих снегов;
Шесть знаков — Круг и утерянный Грааль.
 
      Внезапно поднялся сильный ветер, и в круговороте снежных хлопьев и темноты мальчики исчезли, умчались прочь. И Уилл почувствовал, что несется назад, через Время, по мерцающей дороге Носителей Света. Снег бил ему в лицо. Ночная тьма жалила глаза. Он услышал, как Мерримен обращается к нему из темноты, настойчиво, с новой надеждой и силой в голосе:
      — Опасность возрастает вместе со снегом, Уилл, остерегайся снега. Следуй за Знаками, остерегайся снега…
      И Уилл снова очутился в своей комнате, в своей постели… Он засыпал под звуки предостерегающих слов, которые низким колокольным звоном разливались над заснеженными горными вершинами: «Остерегайся… остерегайся…»

      Весь следующий день снег шел не переставая. И через день тоже.
      — Когда же этот снег прекратится? — уныло спросила Мэри, глядя на слепую белизну за окном. — Ужасно, что он идет и идет, ненавижу это.
      — Не будь глупой, — говорил Джеймс. — Это просто очень долгая буря. Не надо впадать в истерику.
      — Нет, это очень странная буря. От этого становится страшно.
      — Глупости. Это просто снег, много снега.
      — Никто никогда не видел так много снега. Посмотри, какие высокие сугробы — мы не смогли бы выходить через заднюю дверь, если бы регулярно не расчищали снег, с тех пор как он начал падать. Нас завалит снегом, вот что случится. Он уже давит на нас и даже разбил окно на кухне, неужели ты не знаешь?
      — Что? — резко переспросил Уилл.
      — Маленькое окно около печи. Гвенни зашла на кухню сегодня утром, а там дикий холод, и на полу лежит снег, и валяются осколки стекла. Вес снега так давил на окно, что оно разбилось.
      Джеймс громко вздохнул:
      — Снег ни на кого не давит! Просто сбоку от дома снег сдувает в сугроб, вот и все.
      — Неважно, все равно это ужасно. Как будто снег старается заползти внутрь. — Голос Мэри почти срывался на слезы.
      — Давайте посмотрим, проснулся ли Стран… проснулся ли старый бродяга, — предложил Уилл. Настало время прервать Мэри, пока ее слова не станут совсем уж похожи на правду. Сколько еще людей в стране так же напуганы снегом? Он с яростью думал о Тьме и пытался сообразить, что может предпринять.
      Странник проспал весь предыдущий день, почти не шевелясь, лишь иногда он издавал случайное, лишенное смысла бормотание и пару раз сипло вскрикнул. Уилл и Мэри направились в его комнату, неся на подносе мюсли, тосты, молоко и джем.
      — Доброе утро, — громко и отчетливо сказал Уилл, войдя в комнату. — Не хотите ли позавтракать?
      Странник приоткрыл один глаз и посмотрел на них сквозь седые волосы, которые после мытья казались еще более длинными и лохматыми и падали ему на лицо. Уилл подвинул к нему поднос.
      — Тьфу! — Изо рта Странника вырвался такой звук, как будто он сплюнул.
      — Прекрасно, — произнесла Мэри.
      — Может быть, вы хотите чего-нибудь другого? — спросил Уилл. — Или вы просто не голодны?
      — Меда, — ответил Странник.
      — Меда?
      — Меда и хлеба, меда и хлеба, меда и…
      — Хорошо, — сказал Уилл. И они унесли поднос прочь.
      — Он даже не говорит «пожалуйста», — посетовала Мэри. — Какой противный старик. Я больше не подойду к нему.
      — Успокойся,— попросил Уилл.
      Оставшись один на кухне, он нашел в кладовке банку с остатками засахаренного меда и толстым слоем намазал его на три куска хлеба. Он отнес все это вместе со стаканом молока наверх Страннику, который с голодным видом уселся на кровати и с жадностью начал поглощать все это. Наблюдать за тем, как он ел, было довольно неприятно.
      — Хорошо, — сказал он, слизывая мед со своих пальцев и пристально глядя на Уилла. — Снег все еще идет?
      — Что ты делал в снегу?
      — Ничего, — угрюмо ответил Странник. — Я не помню.— Он хитро прищурился, показал на свой лоб и жалобно промычал: — Меня ударили по голове.
      — Ты не помнишь, кто тебя нашел?
      — Нет.
      — Ты не помнишь, кто я?
      Он быстро покачал головой:
      — Нет.
      Уилл мягко повторил вопрос, на этот раз на Старом наречии:
      — Ты не помнишь, кто я?
      Обветренное лицо Странника было непроницаемым. Уилл решил, что старик действительно потерял память. Он наклонился над кроватью, чтобы взять поднос с пустой тарелкой и стаканом, но неожиданно Странник пронзительно завопил и отшатнулся от него, сжавшись в комок в дальнем углу кровати.
      — Нет, — завопил он, — нет! Убирайся! Убери их от меня!
      Широко раскрытыми глазами, полными ужаса и отвращения, он смотрел на Уилла. На секунду Уилл застыл в недоумении, но потом понял, что его свитер поднялся, когда он протянул руку, и Странник увидел четыре Знака, висевших на ремне.
      — Убери их! — вопил старик. — Они обжигают! Убери их!
      «Это уж слишком для потерявшего память», — подумал Уилл. Он услышал на лестнице беспокойные шаги и быстро вышел из комнаты. Почему Странник панически боится Великих Знаков, если так долго носил на себе один из них?

***

      Родители становились мрачнее день ото дня. По радио передавали все более тревожные новости, холод сковал страну, и одно предупреждение следовало за другим. Еще ни разу в Британии не была зафиксирована такая низкая температура; реки, которые никогда прежде не замерзали, сейчас были скованы льдом, морские порты по всему побережью закрыты. Людям ничего не оставалось, как ждать, когда прекратится снег. Но он продолжал идти.
      Их жизнь стала беспокойной и замкнутой, «как у пещерных людей в зимний период», говорил мистер Стэнтон. Они рано ложились спать, чтобы экономить топливо. Наступил Новый год, и это событие прошло почти незамеченным. Странник ерзал в постели, бормоча что-то себе под нос, и отказывался есть что-либо, кроме молока и хлеба, хотя теперь в доме оставалось только консервированное молоко. Миссис Стэнтон говорила, что бедному пожилому человеку нужно восстановить силы. Уилл держался от него подальше. Мороз крепчал, снег все падал, и мальчик начал отчаиваться. Он чувствовал, что если в ближайшее время не выберется из дома, то Тьма похоронит его здесь заживо. И совершенно неожиданно мама помогла ему найти выход. У нее закончились мука, сахар, и консервированное молоко было на исходе.
      — Я знаю, что нельзя выходить из дома, за исключением экстренных случаев, — сказала она с волнением, — но этот случай и правда экстренный. Нам нужно что-то есть.
      Целых два часа они расчищали от снега тропку, ведущую от их дома к дороге, и в конце концов на ее месте образовался своеобразный снежный тоннель без крыши, шириной с автомобиль. Мистер Стэнтон объявил, что в деревню пойдут только он и Робин. Но все эти два часа, расчищая снег, Уилл умолял, чтобы ему тоже разрешили пойти, и в конце концов сопротивление отца было сломлено и он согласился.
      Каждый надел под куртку по три свитера, взял теплые перчатки; шеи и головы укутали теплыми шарфами, так что лиц почти не было видно. На всякий случай захватили с собой фонарик. Было позднее утро, и, поскольку снег валил не переставая, никто не мог сказать точно, когда они вернутся домой. От деревенской дороги были слегка расчищены и протоптаны узкие неровные дорожки к нескольким магазинам и к большинству домов в центре деревни. Они также поняли по следам на снегу, что кто-то привел лошадей с фермы Доусонов, чтобы помочь проложить путь к домам мисс Белл и миссис Хорниман, которые никогда не смогли бы сделать этого сами. В деревенском магазине маленькая собачка миссис Петтигрю свернулась серым клубочком в углу и выглядела еще более несчастной, чем обычно. Упитанный сын миссис Петтигрю, Фред, который помогал управлять магазином, вывихнул запястье, упав в снег, и одна его рука была перевязана. Миссис Петтигрю без остановки щебетала, нервно вздрагивала, и, казалось, все валилось у нее из рук. Она принялась искать муку и сахар там, где их никогда не было, и, разумеется, ничего не смогла найти, а в конце концов плюхнулась в кресло, как марионетка, у которой оборвались ниточки, и залилась слезами.
      — Ох, — всхлипывала она, — простите, мистер Стэнтон, это все из-за жуткого снега. Я так напугана, я не знаю… Я иногда представляю себе, что мы отрезаны от мира и никто не знает, где мы…
      — Мы и так уже отрезаны, — мрачно сказал ее сын. — Ни одна машина не проезжала через деревню вот уже целую неделю. Поставки прекратились, продукты заканчиваются — нет масла, нет даже консервированного молока. И мука скоро закончится, осталось только пять мешков, не считая этого.
      — И никто не привезет топлива, — пролепетала миссис Петтигрю, — у малыша Рэндалла жар, а у бедной миссис Рэндалл нет ни кусочка угля, и никто не знает, сколько еще…
      Зазвенел колокольчик на двери магазина, и непроизвольно, по деревенской привычке, все обернулись, чтобы посмотреть, кто вошел. Очень высокий человек в широком черном пальто, похожем на мантию, снимал свою широкополую шляпу, из-под которой показалась копна седых волос. Его глубоко посаженные глаза оглядели всех поверх орлиного носа.
      — Добрый день, — поздоровался Мерримен.
      — Здравствуйте, — широко улыбаясь, откликнулся Уилл, и мир показался ему не таким уж мрачным.
      — Добрый день, — сказала миссис Петтигрю и громко высморкалась. Она спросила, вытирая нос носовым платком: — Мистер Стэнтон, вы знакомы с мистером Лайоном? Он из поместья.
      — Как поживаете? — поприветствовал его отец Уилла.
      — Позвольте представиться, я дворецкий мисс Грейторн, — сказал Мерримен, почтительно склонив голову, — пока мистер Бэйтс не вернется из отпуска. А это значит, пока не кончится снег. В настоящее время, разумеется, я не могу уехать отсюда, а Бэйтс не может вернуться.
      — Это никогда не прекратится, — простонала миссис Петтигрю и снова разрыдалась.
      — Ну мам, — раздраженно произнес упитанный Фред.
      — У меня есть новости, миссис Петтигрю, — бодро воскликнул Мерримен, словно пытаясь утешить ее. — Нам удалось поймать сообщение по радио, — телефон, разумеется, у нас не работает, как и у вас. Так вот, топливо и провизия будут доставлены на территорию поместья, поскольку его легче всего разглядеть с воздуха среди такого снега. И мисс Грейторн спрашивает, не пожелают ли жители деревни перебраться в поместье на время экстренной ситуации. Конечно, дом будет переполнен, но в нем тепло. И, возможно, более комфортно и спокойно. Там будет дежурить доктор Армстронг, он уже в пути, я полагаю.
      — Это очень интересно, — задумчиво произнес мистер Стэнтон, — почти феодальные замашки, если можно так выразиться.
      Глаза Мерримена слегка сузились:
      — Но никто не имел таких намерений.
      — Конечно же, я это понимаю.
      Миссис Петтигрю прекратила лить слезы:
      — Какая прекрасная идея, мистер Лайон. О, это будет таким облегчением — находиться рядом с другими людьми, особенно ночью.
      — Я тоже человек, мама, — сообщил Фред.
      — Ну конечно, дорогой, но…
      Фред сказал невозмутимо:
      — Я возьму несколько покрывал и упакую кое-какие ве
      щи из магазина.
      — Это очень разумное решение, — одобрил Мерримен. — По радио передали, что буря усилится сегодня к вечеру. Так что чем скорее все соберутся, тем лучше.
      — Я могу помочь оповестить об этом всех жителей, — предложил Робин, поднимая свой воротник.
      — Прекрасно, это прекрасно.
      — Мы все поможем, — подхватил мистер Стэнтон.
      Услышав о буре, Уилл повернулся и посмотрел в окно. Ему показалось, что снег с новой силой посыпался на землю с тяжелого серого неба. Стекла обледенели, и сквозь них почти ничего не было видно, однако мальчик заметил, как за окном мелькнула фигура. Она двигалась по заснеженному проезду Охотничьей лощины. На секунду фигура задержалась у дорожки к дому Петтигрю, и Уилл тут же узнал человека, сидевшего на большой черной лошади.
      — Всадник проехал мимо! — сказал он быстро и четко на Старом наречии.
      Мерримен резко обернулся; но затем спокойно и степенно надел шляпу на голову.
      — Я буду очень признателен за вашу помощь.
      — Что ты сказал, Уилл? — Робин растеряно смотрел на брата.
      — А, ничего, — Уилл пошел к двери, застегивая пуговицы. — Мне просто померещилось.
      — Но ты сказал что-то на странном смешном языке.
      — Да нет, конечно. Я просто сказал: «Кто это там?» Но никого не было, мне показалось.
      Старший брат не сводил с него глаз.
      — Ты говорил, как тот старый бродяга, когда мы пытались уложить его в кровать, а он бредил…
      Но Робин не любил тратить время на разного рода домыслы и, покачав головой, отступил.
      Мерримену удалось приблизиться к Уиллу, когда они выходили из магазина, чтобы разойтись по домам жителей деревни и предупредить их. Он мягко сказал на Старом наречии:
      — Приведи Странника в поместье, если удастся. Быстро. Или он помешает тебе выбраться из дома. Однако у тебя могут возникнуть проблемы из-за гордыни твоего отца.
      К тому времени, когда Стэнтоны вернулись домой после рискованной прогулки по деревне, Уилл почти забыл слова Мерримена об отце. Он был слишком занят мыслями о том, как доставить Странника в поместье. Предостережение Мерримена мальчик вспомнил только тогда, когда услышал слова мистера Стэнтона из кухни, куда тот понес сделанные покупки.
      — …Хорошо, что старуха хочет пригласить всех в поместье. Там много места и достаточно топлива, а старые стены такие толстые, что не пропускают холод. Это очень хорошее предложение для людей из маленьких коттеджей — бедная мисс Белл не протянет долго одна… Но мы, разумеется, останемся здесь. Мы можем сами позаботиться о себе. И не будем обременять мисс Грейторн.
      — Но, папа, — порывисто возразил Уилл, — не кажется ли тебе, что нам лучше пойти?
      — Я так не думаю, — ответил отец с ленивой уверенностью, которую, как знал Уилл, разрушить было труднее, чем любую страстную убежденность.
      — Но мистер Лайон сказал, что к вечеру опасность возрастет, потому что буря усилится.
      — Я думаю, что в состоянии иметь свое собственное суждение о погоде, Уилл, без помощи дворецкого мисс Грейторн, — благожелательно, но твердо проговорил мистер Стэнтон.
      — Класс! — воскликнул Макс с шутливой резкостью. — Ты, оказывается, ужасный старый сноб, посмотрите-ка на него.
      — Перестань, я имел в виду совсем другое. — Отец бросил в него мокрую перчатку. — Это никакой не снобизм, а скорее наоборот. Просто я не вижу повода для всех нас спешить в путь, чтобы принять милость леди поместья. Нам будет хорошо и здесь.
      — Вполне хорошо, — оживленно поддержала мужа миссис Стэнтон. — А теперь все вон из кухни. Я хочу испечь хлеб.
      «Единственной надеждой, — подумал Уилл, — остается Странник».
      Он выскользнул из кухни и поднялся наверх, в крошечную комнату для гостей, где жил теперь Странник.
      — Мне нужно поговорить с тобой.
      Старик повернулся к нему.
      — Ладно, — согласился он. Он выглядел таким несчастным, что Уилл почувствовал к нему жалость.
      — Тебе лучше? — спросил мальчик. — Я имею в виду, ты до сих пор болен или просто чувствуешь слабость?
      — Я не болен, — вяло ответил Странник, — по крайней мере не больше, чем обычно.
      — Ты можешь идти?
      — Ты что, хочешь вышвырнуть меня на снег?
      — Нет конечно, — сказал Уилл. — Мама никогда не позволит тебе уйти в такую погоду, да и я не позволю, хотя от меня зависит не так уж много. Я самый младший в семье, ты знаешь об этом.
      — Ты Носитель Света, — проговорил Странник, глядя на него с неприязнью.
      — Да, но это другое.
      — А вот и нет, совсем не другое. Не надо мне рассказывать сказки о том, что ты просто младшенький ребеночек в семье. Я-то лучше знаю.
      Уилл сказал:
      — Ты был хранителем одного из Великих Знаков. Я не понимаю, почему ты ненавидишь Носителей Света?
      — Я делал то, что меня заставляли делать, — ответил старик, — это все вы, взяли меня, вытащили меня… — Его лоб сморщился, как будто он старался вспомнить что-то из далекого прошлого; затем взгляд снова стал отсутствующим. — Меня заставили это сделать.
      — Ладно, послушай, я не хочу принуждать тебя ни к чему, но нам всем необходимо сделать кое-что. Погода ухудшается, и все жители деревни намерены перебраться в поместье, как в гостиницу, потому что там безопаснее и теплее.
      Он говорил, и у него было чувство, что Странник заранее знает, что он хочет сказать. Но проникнуть в мысли старика было невозможно. Каждый раз, когда Уилл старался сделать это, он чувствовал, что запутывается, как будто попал внутрь подушки.
      — Доктор тоже там будет, — добавил он. — И, если бы ты дал понять всем остальным, что тебе нужен доктор, мы все отправились бы в поместье.
      — Ты хочешь сказать, что иначе вы никуда не пойдете? — Странник с подозрением покосился на него.
      — Мой отец не позволит нам. Но мы должны, это безопаснее…
      — Я тоже не иду, — произнес Странник. Он отвернулся: — Уходи. Оставь меня в покое.
      Уилл спокойно предостерег его на Старом наречии:
      — Тьма придет за тобой.
      Повисла пауза. Затем очень медленно Странник снова повернул к Уиллу свою косматую седую голову, и Уилл вздрогнул, увидев его лицо. В одну секунду вся жизнь Странника промелькнула на его лице. В его взгляде зияла бездонная пропасть боли и ужаса, морщины страшных переживаний пролегли резко и жестко; этот человек однажды уже испытал такие чудовищные муки, что, казалось, ничто не сможет вновь затронуть его душу. Глаза старика впервые были широко раскрыты, и в них отражалось знание великого страдания.
      Странник сказал опустошенно:
      — Тьма уже пришла за мной.
      Уилл сделал глубокий вдох.
      — Но сейчас придет Круг Света, — возразил он и, сняв ремень со Знаками, держал его перед Странником. Старик отшатнулся, его лицо перекосилось, он захныкал, как испуганный ребенок. Уиллу стало не по себе, но другого выхода не было. Он подносил Знаки все ближе и ближе к искаженному старому лицу, пока контроль Странника над собой не переломился, как кусок гнутой проволоки. Он пронзительно закричал, заметался, потом стал бормотать что-то и звать на помощь. Уилл выбежал из комнаты и позвал отца; на крики сбежалась половина семьи.
      — Кажется, у него припадок. Это ужасно. Может, его отвезти к доктору Армстронгу в поместье, папа?
      Мистер Стэнтон сказал с сомнением:
      — Хорошо бы вызвать доктора домой…
      — Ему будет гораздо лучше в поместье, — решила миссис Стэнтон, с сочувствием глядя на Странника. — Старому бедняге, я имею в виду. Он будет под наблюдением доктора, к тому же там больше комфорта и пищи. Он меня очень беспокоит, Роджер. Я не знаю, как помочь ему здесь.
      Отец Уилла сдался. Они оставили Странника, все еще метавшегося и бредившего, под присмотром Макса, и пошли переделывать большие семейные сани в передвижные носилки. Только одно не давало Уиллу покоя. Возможно, это было лишь в воображении мальчика, но в тот момент, когда Странник обезумел при виде Великих Знаков и снова превратился в помешанного старика, в его глазах мелькнула вспышка триумфа.

***

      Серые свинцовые тучи низко нависали над землей, готовясь сбросить еще больше снега, когда они отправились в поместье вместе со Странником. Мистер Стэнтон взял с собой близнецов и Уилла. Миссис Стэнтон очень нервничала, провожая их.
      — Я надеюсь, все обойдется. Ты думаешь, Уиллу нужно идти с вами?
      — Он понесет фонарик и будет освещать нам дорогу в этом снегу, — сказал отец, перекрывая лепет Уилла. — С ним все будет в порядке.
      — Вы ведь там не останетесь?
      — Конечно нет. Единственная цель этого похода — доставить старика к доктору. Перестань, Эллис, не преувеличивай. Это не опасно, ты знаешь.
      — Я надеюсь, — вздохнула миссис Стэнтон.
      Они отправились в путь, толкая сани, на которых лежал Странник, так плотно укутанный одеялами, что его почти не было видно. Можно было различить только очертания человеческой фигуры. Уилл вышел последним. Гвен передала ему фонарь и фляжку.
      — Должна сказать, я вовсе не расстроена, что твоя находка уезжает, — сказала она. — Я его боюсь, он больше похож на животное, чем на старого человека.
      Казалось, прошло очень много времени, прежде чем они достигли ворот поместья. Дорога была расчищена и утоптана ногами многих пришедших сюда, и два фонаря висели у огромных дверей, освещая фасад дома. Снег пошел снова, и ветер обдувал холодом их лица. Робин не успел еще протянуть руку, чтобы нажать на дверной звонок, как Мерримен отворил дверь. Он незаметно для всех отыскал глазами Уилла.
      — Добро пожаловать, — пригласил он.
      — Добрый вечер, — ответил Роджер Стэнтон. — Мы не останемся. Нам хорошо и дома. Но этот старик болен, и ему нужен доктор. Мы решили, что лучше привезти его сюда, чем гонять доктора Армстронга туда и обратно. Поэтому мы двинулись в путь, пока не началась буря.
      — Она уже поднимается, — заметил Мерримен, выглядывая наружу. Затем наклонился и помог близнецам перенести неподвижного укутанного Странника в дом. На пороге дома этот сверток из покрывал задергался в конвульсиях, и стало слышно, как Странник бормотал:
      — Нет! Нет! Нет!
      — Пожалуйста, доктора, — сказал Мерримен женщине, стоявшей неподалеку, и она быстро удалилась. Пустой просторный холл, где еще недавно пели рождественские гимны, сейчас заполнили люди, здесь было тепло и шумно.
      Появился доктор Армстронг, быстро кивнув всем присутствующим; он был невысоким суетливым человеком с седыми волосами вокруг огромной лысины. Стэнтоны, как и все в Охотничьей лощине, хорошо знали его; он лечил все болезни в семье дольше, чем Уилл жил на свете. Доктор уставился на Странника, который извивался и изо всех сил протестовал.
      — Что это, а?
      — Возможно, шок? — предположил Мерримен.
      — Он и правда ведет себя очень странно, — подтвердил мистер Стэнтон. — Мы нашли его без сознания в снегу несколько дней назад, и думали, что он поправляется, однако…
      Большая входная дверь захлопнулась из-за нараставшего ветра, и Странник закричал.
      — Ну и ну, — произнес доктор и поманил двух молодых помощников, чтобы отнести больного в одну из дальних комнат. — Оставьте его мне, — воскликнул он бодро. — На сегодня мы имеем две сломанные ноги и одну вывихнутую лодыжку. Он внесет разнообразие.
      Доктор удалился вслед за пациентом. Отец Уилла обернулся и посмотрел в темноту за окном.
      — Моя жена будет волноваться. Мы должны идти.
      Мерримен доброжелательно сказал:
      — Если вы пойдете сейчас, то, возможно, не доберетесь до места. Может быть, немного погодя…
      — Тьма наступает, ты видишь, — поддержал его Уилл.
      Отец посмотрел на него с полуулыбкой.
      — Ты неожиданно стал очень поэтичным. Хорошо, мы подождем немного. Нужна короткая передышка, честно говоря. Я бы хотел поздороваться с мисс Грейторн тем временем. Где она, Лайон?
      Мерримен, беспристрастный дворецкий, направился в гущу людей. Это было самое странное собрание из всех, которые Уиллу доводилось видеть. Внезапно половина деревни стала одной большой семьей, образовалась маленькая колония из кроватей, чемоданов и покрывал. Люди приветствовали их из своих маленьких гнезд, разбросанных по всему холлу: с кроватей или матрасов, размещенных в углах или огороженных одним-двумя стульями. Мисс Белл приветливо помахала им с софы. Все это было похоже на импровизированный отель, где постояльцы разбили лагерь прямо в фойе. Мисс Грейторн сидела неподвижная и прямая в своем кресле около огня и читала книгу «Феникс и ковер» группе деревенских ребятишек. Как никто другой в комнате, она выглядела необычайно радостной и неунывающей.
      — Забавно, — произнес Уилл, когда они проходили мимо, — происходят чудовищные вещи, а люди выглядят гораздо более счастливыми, чем обычно. Посмотрите на них. Жизнь бьет ключом.
      — Они англичане, — пояснил Мерримен.
      — Это точно, — откликнулся отец Уилла. — Великолепные в минуты невзгод и скучные в безопасности. Никогда ничем не удовлетворенные. Мы — своеобразный народ. Вы ведь не англичанин, не так ли? — внезапно спросил он у Мерримена, и Уилл с удивлением услышал в его голосе нотки неприязни.
      — Я полукровка, — вежливо ответил Мерримен, — это долгая история. — Его глубоко посаженные глаза сверкнули при взгляде на мистера Стэнтона, и тут их увидела мисс Грейторн.
      — А, вот и вы! Добрый вечер, мистер Стэнтон, мальчики, как поживаете? Что вы обо всем этом думаете, а? Правда, это забавно?
      Она отложила книгу, дети разбежались, чтобы встретить вновь прибывших, а мистер Стэнтон и близнецы были поглощены разговором.
      Мерримен спокойно обратился к Уиллу на Старом наречии:
      — Смотри на огонь столько времени, сколько тебе понадобится, чтобы обвести контур каждого из Великих Знаков своей правой рукой. Смотри на огонь. Сделай его своим другом. Пусть твои зрачки будут неподвижными все это время.
      Мальчик удивился, но пошел вперед, как будто намереваясь погреться у огня, и сделал то, что ему было сказано. Глядя на прыгающие языки пламени, которым было охвачено огромное полено в камине, он аккуратно провел пальцами по Железному, Бронзовому, Деревянному и Каменному Знакам. Он говорил с огнем, но не так, как раньше, когда бросал ему вызов, стараясь затушить его, а как Носитель Света, — из знаний магии. Он говорил с ним, как с алым огнем в королевском зале и как с голубым пламенем, танцующим над топью; с желтым огнем, который разжигают во время Белтейна, кельтского праздника костров, и Хеллоуина; с диким огнем и с огнем, прирученным человеком, с холодным огнем морей, с солнцем и со звездами. Языки пламени взмывали вверх. Его пальцы достигли конца пути вокруг последнего Знака. Он посмотрел наверх и увидел…
 
      …увидел не веселую суету деревенских жителей, собранных в современном холле с высокими потолками, освещенном электрическими лампами, а огромный затененный зал, где горели свечи, на стенах висели гобелены, в полумраке прятались высокие сводчатые потолки, которые он уже видел однажды в другом мире и в другом времени. Уилл отвел глаза от полена, охваченного огнем; это был тот же самый огонь, но горел он в другом камине. Как и в прошлый раз, два массивных резных кресла стояли по обе стороны от камина. В кресле справа сидел Мерримен в плаще, а слева восседала фигура, которую Уилл видел последний раз не так давно, лежащую на похоронных носилках, словно мертвую. Он быстро поклонился и опустился на колени у ног старой леди.
      — Мадам, — произнес он.
      Она ласково дотронулась до его волос.
      — Уилл.
      — Я прошу прощения за то, что разорвал Круг, тогда, в первый раз, — сказал он. — А сейчас вы… хорошо себя чувствуете?
      — Все хорошо, — ответила она своим чистым мелодичным голосом. — И так будет всегда, если мы сможем выиграть последнюю битву за Знаки.
      — Что я должен сделать?
      — Разрушить силу холода. Остановить мороз и снег. Освободить страну от власти Тьмы. И все это с помощью следующего круга — Огненного Знака.
      Уилл беспомощно посмотрел на нее.
      — Но у меня его нет. И я не знаю, как его достать.
      — Один знак огня уже с тобой. Другой ждет. С его обретением ты разрушишь холод. Но прежде тот круг огня, который уже есть у нас, должен был дополнен, а он является эхом Великого Знака. Но, чтобы сделать это, ты должен забрать силу у Тьмы.
      Она указала рукой на стол, на огромный обод из кованого железа в форме круга с перекрестьем внутри, в его углублениях горели свечи. На руке леди блистало кольцо с красноватым камнем. На железном круге стояли двенадцать белых свечей, и они горели точно так же, как и в прошлый раз, когда Уилл был здесь. Но девять углублений на осях перекрестья все еще оставались пустыми.
      Уилл грустно смотрел на них. Эта часть задания заставила его отчаяться. Девять огромных магических свечей должны были появиться ниоткуда. Силу нужно отобрать у Тьмы. Где Знак, который он уже имел, не подозревая об этом? И где тот другой Знак, который он должен был найти?
      — Мужайся, — сказала старая леди.
      Ее голос был теперь слабым и усталым; взглянув на нее, Уилл заметил, что очертания ее фигуры стали очень бледными, как будто она была не больше, чем тенью. Он с участием протянул к ней руку, но она отодвинула свою.
      — Есть работа, которую нужно сделать… Ты видишь, как горят свечи, Уилл. — Ее голос стал тише, потом снова окреп.— Они покажут тебе все.
      Уилл посмотрел на мерцающее пламя свечей; высокая колонна света над ними приковывала его взгляд. И вдруг он ощутил странное потряхивание, как будто весь мир содрогнулся. Он посмотрел наверх и увидел…
 
      …увидел, что вернулся назад, в поместье времен мисс Грейторн, Уилла Стэнтона, в холл, наполненный гомоном многих голосов; и один голос звучал прямо над его ухом. Это был мистер Армстронг.
      — …спрашивает тебя, — закончил фразу доктор. Мистер Стэнтон тоже находился рядом с ними. Доктор остановился и странно посмотрел на Уилла.— С вами все в порядке, молодой человек?
      — Да-да, все в порядке. Извините. Что вы сказали?
      — Я сказал, что твой приятель, старый бродяга, спрашивает про тебя. «Седьмой сын» — так поэтично он тебя называет, хотя я не знаю, откуда он наслышан об этом.
      — Тем не менее я и есть седьмой сын, не так ли? — спросил Уилл. — Я и сам до недавнего времени не знал о своем брате, который умер совсем маленьким. О Томе.
      Взгляд доктора Армстронга вдруг устремился вдаль, словно он вернулся в прошлое.
      — Том, — повторил он. — Первый ребенок. Я помню. Это было так давно. — Его взгляд вернулся в настоящее. — Да, ты действительно седьмой сын. Как, кстати говоря, и твой отец.
      Уилл повернул голову и увидел усмешку отца.
      — Ты седьмой сын, пап?
      — Конечно, — ответил Роджер Стэнтон. — Половина нашей семьи была убита во время последней войны, а всего нас было двенадцать детей. Ты ведь знал об этом? Это был настоящий клан. Твоей маме очень это нравилось, ведь сама-то она была единственным ребенком в семье. Я смею сказать, что именно поэтому она родила так много детей. Большая редкость для нашего перенаселенного века. Да, ты седьмой сын седьмого сына, мы так шутили, когда ты был еще малышом. Но потом перестали, на случай если ты вдруг возомнишь себя ясновидящим или как там это называется.
      — Ха-ха, — хихикнул Уилл, прикладывая некоторые усилия. — Вам удалось выяснить, что случилось со старым бродягой, доктор Армстронг?
      — По правде говоря, он привел меня в некоторое замешательство, — ответил доктор. — В его беспокойном состоянии ему нужно бы дать успокоительное, но у него самый слабый пульс и самое низкое кровяное давление, какие я только наблюдал в своей жизни, поэтому я просто не знаю… Физически у него нет никаких заболеваний, насколько я могу судить. Возможно, он просто слабоумный, как многие из этих старых бродяг, хотя в наши дни их не так-то часто можно встретить, они почти исчезли. В любом случае, он продолжает орать, что хочет видеть тебя, Уилл, так что, если ты готов, я провожу тебя к нему ненадолго. Он вполне безобидный.
      Странник сильно шумел. Он замолчал только тогда, когда увидел Уилла, и его глаза сузились. Его настроение резко переменилось; он стал уверенным, его морщинистое узкое лицо засияло. Через плечо Уилла он посмотрел на мистера Стэнтона и доктора.
      — Убирайтесь! — закричал он им.
      — Гм, — нахмурился доктор Армстронг, но все же отвел отца Уилла к двери, так что они оставались поблизости, но не могли ничего слышать. В маленькой гардеробной комнате, которая служила сейчас лазаретом, еще один пациент со сломанной ногой лежал на кровати и спал.
      — Ты не можешь держать меня здесь, — зашипел Странник, — Всадник придет за мной.
      — Ты уже был однажды до смерти напуган Всадником, — напомнил ему Уилл, — я видел тебя. Об этом ты тоже забыл?
      — Я ничего не забываю, — презрительно отозвался Странник. — Тот страх ушел. Он ушел, когда Знак покинул меня. Позволь мне уйти, дай мне уйти к моим людям.
      Его слова звучали жестко и решительно.
      — Твои люди не возражали, чтобы ты лежал на снегу и умирал, — сказал Уилл. — В любом случае я не держу тебя здесь. Я просто принес тебя к доктору. Вряд ли он позволит тебе уйти во время сильной бури.
      — Тогда придет Всадник, — сообщил старик. Его глаза заблестели, он закричал так громко, что все в комнате могли его слышать:— Всадник придет! Всадник придет!
      Уилл отошел от него, а отец и доктор быстро подошли к кровати.
      — Да что происходит, в конце концов? — спросил мистер Стэнтон.
      Доктор склонился над Странником, а тот ничком упал на кровать и снова начал злобно бормотать.
      — Кто его знает, — сказал Уилл, — он несет какую-то чепуху. Думаю, доктор Армстронг прав и старик слегка не в себе.
      Он оглядел комнату и увидел, что Мерримена нигде нет.
      — Что случилось с мистером Лайоном?
      — Он где-то здесь, — неопределенно ответил отец. — Найди близнецов, хорошо, Уилл? Я пойду посмотрю, достаточно ли утихла буря, чтобы мы могли пойти домой.
      Уилл стоял в шумном холле, люди сновали мимо него с одеялами и подушками, чашками с чаем, бутербродами из кухни, пустыми тарелками. И, находясь в самом центре переполненного людьми мира, он все же ощущал себя обособленно, чувствовал, что держится особняком и не является его частью. Он посмотрел на огромный камин. Даже потрескивание огня не могло заглушить завывание ветра снаружи и стук льдистых хлопьев снега в оконные стекла.
      Пламя танцевало, приковывая к себе взгляд Уилла. Откуда-то из безвременья в его голове зазвучали слова Мерримена: «Будь осторожен. Это правда. Всадник придет за ним. Поэтому я просил тебя привести его сюда, в место, защищенное Временем. Иначе Всадник пришел бы в твой собственный дом, и Тьма, что следует за ним, тоже…»
      — Уилл! — зазвенел властный голос мисс Грейторн. — Подойди сюда.
      Уилл вернулся в настоящий момент и подошел к ней. Он увидел Робина около ее кресла и Пола, который приближался к ним с плоской коробкой очень знакомой формы в руках.
      — Мы решили устроить своеобразный концерт, пока бушует ветер, — оживленно проговорила мисс Грейторн. — Все примут в нем участие по мере сил. Все, кому нравится эта идея.
      Уилл увидел счастливый блеск в глазах брата.
      — А Пол сыграет на вашей старой флейте, которую он так обожает.
      — В свое время, — сказал Пол. — А вот ты нам споешь.
      — Хорошо, — согласился Уилл и посмотрел на Робина.
      — А я стану руководить аплодисментами. Их будет очень много, ведь все мы ужасно талантливы. Мисс Белл прочтет стихи, три мальчика из района Дорни участвуют в фольклорной группе — двое из них даже принесли свои гитары. Старый мистер Дьюхерст прочтет монолог — и даже не стоит пытаться его остановить. Чья-то маленькая дочка хочет станцевать. И это еще не все.
      — Я подумала, Уилл, что ты мог бы начать, — предложила мисс Грейторн. — Ты начнешь петь что-нибудь на твое усмотрение, а люди постепенно умолкнут, станут слушать, и воцарится полная тишина. Это гораздо лучше, чем я начну звонить в колокольчик и объявлять о том, что «у нас сейчас будет концерт, все ли согласны с этим?»
      — Думаю, вы правы, — сказал Уилл, хотя пока не мог решить, какую песню спеть, знал только, что музыка должна быть спокойной. Подумав немного, он вспомнил короткую меланхоличную песенку, которую школьный учитель музыки переработал для его голоса в предыдущем семестре в качестве эксперимента. Войдя в образ, Уилл запел прямо на том месте, где стоял.
 
В лунном сиянии пролегает длинная дорога,
А бледная луна смотрит на нее с небес;
В лунном сиянии пролегает длинная дорога,
Которая уводит меня от моей любви.
 
 
И неподвижен горный хребет,
И замерли все тени.
Мои ноги ступают по лунной пыли,
Следуют по нескончаемой дороге.
 
      Разговоры вокруг него смолкли, и стало тихо. Он увидел, как жители деревни поворачиваются в его сторону, и чуть было не сфальшивил, когда узнал лица людей, которых очень хотел здесь видеть, но прежде не заметил. Они были здесь, в дальних концах холла: фермер Доусон, Старый Джордж, Джон Смит и его жена — Носители Света были снова готовы образовать свой Круг, если это будет необходимо. Рядом с другими членами семьи Доусонов стоял и отец Уилла.
 
Земля круглая, говорят путешественники,
Но путь всегда прямой.
Иди вперед, иди, но правда в том, что
Дорога приведет тебя назад.
 
      Краем глаза Уилл с ужасом заметил Странника: завернувшись в покрывало, как в плащ, он стоял в дверном проеме маленького лазарета и слушал. Мальчик изумленно смотрел на него. Вероломство и страх исчезли с его узкого морщинистого лица, а вместо них появились тоска и безысходность. В глазах заблестели слезы. Это было лицо человека, которому вдруг показали что-то невероятно ценное, что он безвозвратно потерял.
      На секунду Уилл почувствовал, что своей музыкой он может возвратить Странника в Свет. Он смотрел прямо на него и пел, взывал к нему этими печальными нотами, и Странник стоял, несчастный и потерянный, глядя в прошлое.
 
Но прежде, чем круг повернет к дому,
Он уведет далеко-далеко;
В лунном сиянии пролегает длинная дорога,
Которая уводит меня от моей любви.
 
      Весь зал застыл в драматичном молчании, слушая чистое сопрано мальчика. Высокое проникновенное пение разливалось в воздухе и казалось поистине неземным. Когда песня закончилась, над холлом повисла звенящая тишина, — эта часть выступления была самой важной для Уилла. А потом раздались громкие аплодисменты. Они доносились даже из самых дальних уголков комнаты. Мисс Грейторн обратилась ко всем:
      — Мы подумали, что все желающие могут принять участие в этом небольшом представлении, чтобы заглушить бурю и скрасить наше пребывание здесь. Кто желает присоединиться?
      Голоса радостно загудели, и Пол начал играть на старой флейте, извлекая из нее низкие, протяжные звуки. Нежное сладкозвучие флейты наполнило комнату, и Уилл чувствовал себя более уверенно, слушая музыку и думая о Свете. Но в следующую секунду даже музыка не могла придать ему сил. Он и вовсе перестал ее слышать. Волосы на затылке зашевелились, кости начало ломить. Он знал: что-то или кто-то подходит все ближе и ближе, желая зла поместью и всем, кто находится внутри него, а больше всего — самому Уиллу.
      Ветер усиливался. Теперь он завывал так, что скрипели оконные рамы. И вдруг послышались тяжелые удары — стук в дверь. В другом конце холла Странник подскочил на месте, его лицо снова исказилось и напряглось в ожидании. Пол продолжал играть и ничего не слышал. Грохочущий стук в дверь раздался снова. Никто из присутствующих не слышал этого звука, вдруг понял Уилл; и причина была не в громком завывании ветра, просто этот звук предназначен не для их ушей, и они даже не предполагали, что происходит в данный момент в поместье. Стук обрушился в третий раз, и мальчик понял, что должен ответить. Незаметно для всех остальных он подошел к двери, взялся за большое стальное кольцо, которое служило ручкой, прошептал что-то на Старом наречии и, толкнув дверь, резко открыл ее.
      Буран ударил ему в лицо, мокрый снег хлестал по щекам, ветер со свистом пронесся по залу. Снаружи в темноте огромный черный жеребец встал на дыбы над самой головой Уилла, вращая белыми глазницами и ударяя в воздухе копытами, с его обнаженных зубов летела пена. А над жеребцом сверкали голубые глаза Всадника и пылали его рыжие волосы. Не помня себя, Уилл закричал и выбросил одну руку вперед для самозащиты.
      Черный жеребец взревел и вместе с Всадником упал назад в кромешную тьму; дверь захлопнулась, и в ушах Уилла звучала теперь только сладкая мелодия старой флейты, на которой играл Пол. Люди сидели спокойно в тех же позах, что и раньше. Медленно Уилл опустил свою руку, все еще поднятую над головой, и вдруг неожиданно для себя заметил то, о чем совершенно забыл. На внутренней стороне руки, которую он только что направил на Всадника, был шрам от ожога. Он вспомнил, как в другом огромном зале он обжегся о Железный Знак, когда Тьма в первый раз атаковала его. Леди тогда вылечила ожог. И Уилл забыл о том, что шрам от ожога остался. «Один знак огня уже с тобой…»
      Так вот что она имела в виду.
      Один знак огня сдерживал натиск Тьмы; возможно, он не давал ей атаковать во всю мощь. Уилл устало облокотился на стену и постарался дышать медленнее. Но когда он бросил взгляд на умиротворенных людей, слушавших музыку, то вдруг заметил фигуру, которая мгновенно разрушила всю его уверенность, и интуиция подсказала ему, что его перехитрили. Ему казалось, что он принял вызов, и так оно и было. Но, сделав это, он открыл дверь между Тьмой и Странником, и это придало Страннику сил, он обрел могущество, которого жаждал.
      Сейчас Странник стоял, распрямив спину, подняв голову вверх, его глаза ярко горели. Он держал одну руку высоко над головой и кричал чистым сильным голосом:
      — Приди, волк, приди, пес, приди, кот, приди, крыса, приди, Хэлд, приди, Холда, я призываю вас! Приди, Ура, приди, Тэн, приди, Колл, приди, Куэрт, приди, Мора, приди, Мастер, путь открыт!
      Призывы продолжались, звучал длинный список имен, и все они были известны Уиллу из Книги магии. В холле поместья никто не мог слышать или видеть этого, и концерт шел своим чередом. Закончилось выступление Пола, и тут же громко начал читать монолог старый мистер Дьюхерст. Никто не смотрел в сторону Уилла и не замечал его. Он думал, разговаривает ли его отец все еще с мистером Доусоном и не заметит ли случайно, что его младшего сна нет в поле зрения.
      Звенящий голос Странника по-прежнему выкрикивал призывы. И вдруг Уилл с удивлением заметил, что вокруг него начали происходить перемены: старый зал поместья возвращался в его сознание, а вид современного холла постепенно стирался. Фигуры родных и друзей становились бледными, только Странник оставался таким же ясным, как и прежде, стоя в конце большого зала вдалеке от огня. Уилл не отрывал глаз от группы таявших фигур, среди которых был и его отец, и собственными глазами увидел эффект раздваивания, благодаря которому Носители Света могли перемещаться во времени. Фрэнк Доусон как будто раздвоился, оставив одну из своих форм блекнуть в настоящем, а вторая его форма становилась все отчетливее и приближалась к Уиллу. Таким же образом к ним присоединились Старый Джордж, Молодой Джон, его голубоглазая жена, и Уилл понял, что точно так же раздвоился и он сам.
      Вскоре все четверо сошлись вокруг него в центре старого зала поместья, и каждый развернулся лицом из круга по направлению к четырем углам комнаты. И пока Странник долго призывал Тьму, зал снова начал меняться. Странные вспышки света сверкали вдоль стен, тускло освещая окна и гардины. Когда Странник произносил очередное имя, голубое пламя врывалось в пространство зала, шипело и затем потухало. Из трех стен напротив камина вырвались наружу по три огромных зловещих языка пламени, но не потухли, а остались танцевать и извиваться, наполняя зал холодным светом.
      Перед камином в большом резном кресле неподвижно сидел Мерримен. Его поза выражала огромную силу; широкие плечи были напряжены, как гигантская пружина, которая в любой момент может резко распрямиться.
      Странник закричал еще громче:
      — Приди, Уатт, приди, Труит, приди, Эриу, приди, Лот! Приди, Эврго, приди, Целмис, путь открыт…
      Мерримен поднялся. Он возвышался посреди зала, как огромная темная колонна с белой верхушкой. Плащ скрывал его фигуру. Но его словно высеченное из камня лицо было светлым, а от седой головы исходило сияние. Странник посмотрел на него и запнулся. Вокруг зала языки пламени шипели и извивались. Они были белыми, голубыми и черными, и не было среди них ни одного золотистого, красного или желтого. Но Странник словно потерял голос. Он снова посмотрел на Мерримена и отшатнулся. И, глядя в глаза старика, наполненные тоской и страхом, но все же очень ясные, Уилл внезапно узнал его.
      — Хокинг, — мягко проговорил Мерримен, — пришло время отправиться домой.

      Странник шепотом произнес:
      — Нет.
      — Хокинг, — повторил Мерримен нежно, — у каждого человека есть последний выбор, шанс получить прощение. Еще не слишком поздно. Повернись. Обратись к Свету.
      Ответа почти не было слышно, только тяжелое шипящее дыхание:
      — Нет.
      Огни неподвижно повисли вокруг большого зала. Никто не шевелился.
      — Хокинг, — сказал Мерримен, и в его голосе не было приказания, только тепло и мольба. — Хокинг, мой вассал, отвернись от Тьмы. Постарайся вспомнить: между нами когда-то существовали любовь и доверие.
      Странник обреченно смотрел на него, и сейчас на узком морщинистом лице Уилл мог разглядеть черты маленького ясноглазого человечка — Хокинга, который был перемещен из своего времени для извлечения Книги магии, и, испытав шок при встрече лицом к лицу со смертью, предал Носителей Света и переметнулся к Тьме. Он вспомнил ту боль, которая стояла в глазах Мерримена, когда они раскрыли предательство, и ту жуткую определенность, с которой он предсказал судьбу Хокинга.
      Странник все еще смотрел на Мерримена, но его, казалось, глаза не видели. Они вглядывались в прошлое. Старик вновь переживал все то, что он забыл или вытеснил из своей памяти. Он сказал медленно, с укоризной:
      — Ты заставил меня рисковать жизнью ради книги. Ради книги. Потом из-за того, что я искал более доброго хозяина, ты отправил меня назад в мое время, но я не стал тем, кем был раньше. Ты наделил меня судьбой носителя Знака.
      Чем дальше он углублялся в воспоминания, тем больше его голос наполнялся болью и негодованием:
      — Бронзовый Знак, век за веком. Ты из человека превратил меня в существо вечно убегающее, которое всегда преследуют, на которого ведут охоту. Ты не дал мне состариться в моем времени, как старятся все люди, не дал мне найти успокоение в смерти. Ты отнял у меня право на смерть. Ты дал мне этот Знак в моем времени много-много лет назад и заставил меня носить его шесть сотен лет!
      Его глаза сверкнули в сторону Уилла, в них вспыхнула ненависть.
      — До тех пор, пока последний из Носителей Света не родится, я должен был носить Знак с собой. Это все из-за тебя, мальчишка. Сбой во времени, который отнял у меня мою хорошую человеческую жизнь, — все по твоей милости. До твоего рождения и после. Из-за твоего проклятого дара магии я потерял все, что когда-то любил.
      — Я повторяю, — выкрикнул Мерримен, — ты можешь вернуться домой, Хокинг! Сейчас! Это твой последний шанс. Ты можешь повернуться к Свету и быть таким, каким был раньше.
      Его статная, высокая фигура склонилась вперед, умоляя, и Уилл почувствовал боль за него. Мерримен, как никто, понимал, что именно его ошибочное решение сделало вассала предателем и превратило в жалкого Странника, хнычущую пустую раковину, преданную Тьме.
      Мерримен сказал хрипло:
      — Я умоляю тебя, мой сын.
      — Нет, — ответил Странник, — я нашел лучших хозяев, чем ты.
      Девять огней Тьмы вокруг зала поднимались высоко и трепетали, излучая холодный голубой свет. Старик плотнее завернулся в темное покрывало и, дико озираясь, осмотрел зал. Дерзко и пронзительно он закричал:
      — Хозяева Тьмы, путь открыт для вас!
      И девять огней поплыли от стен зала к самому центру, приближаясь к Уиллу и другим четырем Носителям Света. Мальчик был ослеплен их бело-голубым свечением; он больше не мог видеть Странника. Где-то за гигантскими огнями старик продолжал вопить, обезумев от горечи:
      — Ты рисковал моей жизнью из-за книги! Ты заставил меня носить Знак! Ты позволил Тьме охотиться на меня веками и не разрешил мне умереть! Сейчас твоя очередь!
      — Твоя очередь! Твоя очередь! — Крик эхом разнесся по всему залу. Девять высоких огней медленно придвинулись ближе, а Носители Света стояли в центре зала и наблюдали за ними. От камина Мерримен медленно вернулся в центр зала. Его лицо вновь стало бесстрастным, глубоко посаженные глаза — темными и пустыми, морщины на лице обозначились глубже, и Уилл понимал, что Мерримен теперь долго не станет выказывать сильных эмоций. Странник упустил свой шанс вновь обрести сознание и сердце Хокинга и потерял эту возможность навсегда.
      Мерримен поднял обе руки, и плащ теперь стал похожим на крылья птицы. Его низкий голос разорвал звенящую тишину:
      — Стоп!
      Девять огней остановились, как будто зависли.
      — Во имя Круга Знаков, — произнес Мерримен четко и ясно, — я приказываю вам покинуть этот дом.
      Из глубины холодного света Тьмы, который излучали голубые гигантские огни, донесся звук, похожий на смех. А из темноты раздался голос Черного Всадника.
      — Ваш Круг не полный, и у него нет силы, — сказал он с издевкой. — И твой вассал призвал нас в этот дом, как он делал и раньше и может сделать снова. Наш вассал, мой господин. Ястреб во Тьме… Ты больше не сможешь выдворить нас отсюда. Ни огнем, ни силой, ни энергией Круга. Мы разрушим ваш Огненный Знак прежде, чем он будет создан, и ваш Круг никогда не будет полным. Он будет разрушен холодом, мой господин, Тьмой и холодом.
      Уилл задрожал. В зале и в самом деле становилось все холоднее. Воздух был похож на текущую прохладную воду, хлынувшую на них со всех сторон. Огонь в большом камине больше не давал тепла, вернее, все тепло всасывало в себя холодное голубое пламя Тьмы. Девять огней снова затрепетали, и, когда Уилл смотрел на них, он был готов поклясться, что это не огни, а гигантские сосульки, бело-голубые ледяные колонны, готовые обвалиться и похоронить всех под своими холодными осколками.
      — …Холод… — спокойно проговорил Черный Всадник из тени, — …холод…
      Уилл в тревоге смотрел на Мерримена. Он знал, что каждый из них, каждый Носитель Света в комнате, направил против Тьмы всю свою силу в тот самый момент, когда раздался голос Всадника, но это было абсолютно бесполезно.
      Мерримен невозмутимо сказал:
      — Хокинг позволил им войти, как и тогда, когда он впервые предал нас, и мы не можем изменить этого. Однажды я доверился ему, и это до сих пор дает ему силу, хотя доверие уже потеряно. Наша единственная надежда в том, что Хокинг — всего лишь человек… А против заклинаний глубокого холода, мы, увы, бессильны.
      Он стоял, нахмурившись, пока бело-голубое пламя мерцало и танцевало; даже он выглядел холодным, на его худощавом лице появились следы усталости.
      — Они принесли с собой глубокий холод, — Мерримен словно говорил сам с собой, — холод пустоты, холод черной пропасти…
      И холод становился все сильнее и сильнее; он замораживал не только тело, но и сознание. Свет пламени становился все более тусклым, и Уилл вдруг понял, что двадцатый век опять оживает вокруг него, и они вновь оказались в поместье мисс Грейторн.
      Здесь тоже было очень холодно.
      Все изменилось. Радостный гомон голосов превратился в тревожный гул, и огромный холл был слабо освещен свечами, стоявшими в подсвечниках, чашках и на тарелках, везде, где нашлось свободное место. Яркие электрические лампы потухли, а длинные металлические батареи, которые обогревали большую часть комнаты, больше не давали тепла. Мерримен вместо плаща был одет в длиннополое пальто, как и раньше в этот день этого века. Он обратился к мисс Грейторн:
      — Мы мало что можем сделать, мэм. Топка не работает. Все линии электропередачи вышли из строя. Так же как и телефон. Я велел собрать все одеяла и покрывала, которые есть в доме, а мисс Хэмптон готовит запасы мыла и горячих напитков.
      Мисс Грейторн одобрительно кивнула.
      — Хорошо, что мы сохранили старые газовые печи. Меня уговаривали избавиться от них, ты знаешь, Лайон, когда установили центральное отопление. Но я не послушалась. Электричество! Я всегда знала, что старый дом этого не одобрит.
      — Я собрал дрова, чтобы поддерживать огонь… — начал Мерримен, но в ту же секунду, словно в насмешку, раздалось громкое шипение и из камина повалил дым. Те, кто находился рядом, отскочили назад. Через внезапно возникшее облако дыма Уилл увидел, как Фрэнк Доусон и Старый Джордж пытаются вытащить что-то из огня.
      Но огонь уже потух.
      — Снег прошел через дымоход, — сказал фермер Доусон, кашляя. — Нам нужны ведра, быстро. Тут целая куча снега.
      — Я принесу, — закричал Уилл и кинулся на кухню, обрадовавшись, что может двигаться. Но прежде, чем он смог прорваться к двери через толпу замерзших напуганных людей, на его пути выросла фигура, и две костлявые руки схватили его запястья так крепко, что он онемел от неожиданной боли. Ясные глаза впились в него, сверкая диким светом, и высокий тонкий голос Странника заскрипел над его ухом:
      — Носитель Света, последний из Носителей Света, а ты знаешь, что случится с тобой? Холод проникнет внутрь, и Тьма заморозит тебя. Холодные и окаменевшие, вы все будете беспомощны. И никто не сможет защитить маленькие Знаки на твоем ремне.
      — Пусти меня! — закричал Уилл, но старик не отпускал его, вцепившись, как безумец.
      — А ты знаешь, кто заберет маленькие Знаки, Старожил? Я заберу. Я, бедный Странник, буду носить их. Они обещаны мне в награду за мою службу — ни один из Носителей Света ни разу не предлагал мне такой награды. Они вообще не предлагали мне никакой награды. Но я буду Искателем Знаков, и все, что когда-либо принадлежало тебе, будет моим.
      Он потянулся к ремню Уилла, его лицо исказилось гримасой самодовольства и злобы. Уилл громко закричал, зовя на помощь. Тут же рядом появились Джон Смит и доктор Армстронг. Здоровый кузнец схватил Странника за руки и скрутил их у него за спиной. Старик извивался и визжал, его глаза горели ненавистью к Уиллу, и обоим мужчинам пришлось применить физическую силу, чтобы удержать его. Через некоторое время они сломили его сопротивление, и доктор Армстронг откинулся назад со вздохом раздражения.
      — Это парень — единственный горяченький объект во всей стране, — сказал он. — Чтобы он окончательно не тронулся, я дам ему снотворное независимо от того, какой у него пульс. Пусть поспит немного. Он представляет опасность для общества и для себя.
      Уилл потер свое ноющее запястье. «Если бы вы только знали, какого рода опасность исходит от него», — подумал он. И вдруг он понял, что имел в виду Мерримен. «Наша единственная надежда в том, что Хокинг всего лишь человек…»
      — Подержи его, Джон, пока я схожу за своей сумкой. — С этими словами доктор исчез.
      Джон Смит одной своей огромной кистью держал Странника за плечо, а другой обхватил оба его запястья. Кузнец посмотрел ободряюще на Уилла и кивком головы указал на кухню; Уилл тут же вспомнил свое первоначальное намерение и побежал. Когда он вернулся, держа в каждой руке по ведру, около камина уже началась суета; снова слышалось шипение, опять вырывался наружу дым, и Фрэнк Доусон, пошатываясь, отошел назад.
      — Безнадежно! — сказал он раздраженно. — Безнадежно! Стоит только очистить камин, как новая порция снега падает сверху. И этот холод… — Он в отчаянии огляделся вокруг. — Посмотри, Уилл.
      В комнате царили тревога и хаос: маленькие дети плакали, родители прижимали их к себе, чтобы сохранить тепло. Уилл потер друг о друга холодные ладони и понял, что не чувствует свои окоченевшие ступни и лицо. В комнате становилось все холоднее и холоднее, а из обледеневшего мира снаружи не доносилось ни звука, не было слышно даже завываний ветра. Уилл понял, что пребывает параллельно в двух временах. Находясь в современном холле, он явственно ощутил, как в старом поместье у стен величественного зала зловеще и неумолимо сияли девять огромных ледяных свечей. В тот момент, когда он обнаружил, что возвращен в свое время, ледяные огни казались привидениями, полупрозрачными, едва видимыми, но, по мере того как холод крепчал, огни становились все четче и их холодный свет разливался вокруг. Уилл смотрел на них. Он понимал, что каким-то образом они материализуют силу Тьмы на пике зимнего солнцестояния. Он знал также, что они были частью магии, использованной Тьмой. И Свет мог разрушить эту магию в результате долгой битвы, если только правильные поступки будут совершены в правильное время. Но как это сделать? Как?
      Доктор Армстронг появился у лазарета со своей черной сумкой. Итак, существовал всего лишь один способ остановить Тьму, до того как холод начнет приносить реальные разрушения. Один человек, ничего не подозревая, оказывает помощь другому: это маленькое событие может повернуть вспять всю сверхъестественную силу Тьмы… Уилл нервничал, но ему оставалось только ждать. Доктор приблизился к Страннику, который все еще дергался и пытался вырваться из сильных рук Джона Смита, проворно ввел иглу в его вену и быстро вынул ее, прежде чем старик успел понять, что происходит.
      — Вот так, — успокаивающе сказал доктор. — Это вам поможет. Поспите немного.
      Уилл инстинктивно подался вперед на тот случай, если понадобится его помощь, и увидел, что Мерримен, фермер Доусон и Старый Джордж тоже придвинулись ближе. Доктор и пациент были скрыты кольцом Носителей Света, которые стояли вокруг, защищая их от любого вмешательства.
      Странник поймал взгляд Уилла и зарычал, как собака, обнажив сломанные желтые зубы.
      — Замерзнете, вы замерзнете, — сыпал он угрозами, — и Знаки все равно будут моими… только посмейте… все равно…
      Но лекарство уже начало действовать. Старик осел, заморгал глазами, его голос стих, и как только он понял, что случилось, его веки опустились. Носители Света подошли еще ближе, сомкнув круг. Старик снова заморгал, обнажая белые глазные яблоки, а затем погрузился в тяжелый сон.
      И когда путь в сознание Странника закрылся, закрылась и дверь в этот дом для Тьмы.
      В тот же миг в зале произошли изменения, напряжение начало спадать. Холод не был уже таким лютым, тревога и страдание, которые окутали всех, как туман, начали рассеиваться. Доктор Армстронг выпрямился и посмотрел вокруг в полном недоумении; его глаза еще больше расширились, когда он увидел сосредоточенные, полные решительные лица Носителей Света. Он начал с негодованием:
      — Что вы…
      Но остальные его слова Уилл не расслышал, потому что в это же время Мерримен передал ему мысленное сообщение, беззвучно, на языке, не доступном обычным людям.
      — Свечи! Ледяные свечи! Возьмите их, пока они не исчезли!
      Четверо Носителей Света поспешно бросились в старый зал поместья, где странные бело-голубые огненные свечи все еще висели, как привидения, около трех стен, мерцая своим мертвенно-холодным светом. Не теряя ни секунды, они схватили их по одной каждой рукой; Уилл, самый маленький, поспешно запрыгнул на стул, чтобы подхватить последнюю. Огни Тьмы были холодными, гладкими и тяжелыми, как лед, который не таял. Когда Уилл прикоснулся к свече, у него закружилась голова…
 
      …и он вместе с четырьмя другими Носителями Света оказался в прошлом, в огромном зале, где рядом с камином в кресле с высокой спинкой сидела леди, а голубоглазая жена кузнеца сидела подле ее ног.
      Было ясно, что нужно делать. Они поднесли свечи Тьмы к большому железному ободу на массивном столе, и одну за другой поместили их в девять свободных углублений на осях перекрестья. Каждая свеча видоизменилась, когда ее поставили на место: пламя поднялось выше и стало тоньше, превратившись из холодного, угрожающего голубого в золотисто-белое. После этого подошел Уилл со своей свечой. Он потянулся, чтобы поместить ее в последнее свободное углубление в самом центре, на пересечении осей креста. И когда он это сделал, пламя всех свечей метнулось вверх и взвилось победным кольцом огня.
      Старая леди сказала слабым голосом:
      — Это сила, которая отнята у Тьмы, Уилл Стэнтон. С помощью холодной магии они призвали пламя зимы и разрушения. Но сейчас мы захватили его для лучших целей. Свечи разгорелись сильнее, и они способны дать тебе Знак Огня. Смотри.
      Они отошли назад, наблюдая, как центральная свеча, которую поставил Уилл, начала расти над остальными. Когда ее пламя стало значительно выше пламени других свечей, оно вдруг заиграло новыми цветами: желтым, оранжевым, багряным, и в конце концов на этом извивающемся огненном стебле распустился диковинный сияющий цветок. Его лепестки были разных оттенков пламени, он медленно и грациозно раскрывался, затем опадал и, уплывая, растворялся в воздухе. На самой верхушке изогнутого стебля этого огненно-красного растения появился светящийся круглый плод, который слегка задрожал, а потом быстро с бесшумным взрывом раскрылся: его внешняя оболочка распалась на пять частей, похожих на пять жестких лепестков. Внутри оказался золотисто-красный круг, форма которого всем была хорошо знакома.
      Леди сказала:
      — Возьми его, Уилл.
      Изумленный Уилл сделал несколько шагов вперед, и тонкий огненный стебель склонился перед ним; а когда мальчик протянул руку, золотистый круг упал прямо в ладонь. В тот же миг его обдало волной невидимой силы. Нечто похожее он испытал, когда была разрушена Книга магии. Уилл пошатнулся, а когда восстановил равновесие, то увидел, что стол пуст. За какую-то долю секунды все, что стояло на нем, исчезло: и странный цветок, и девять высоких ослепительных свечей, и железный обод в форме Знака… Исчезло все, кроме Огненного Знака.
      Он лежал на его ладони, теплый на ощупь, и ничего красивее Уилл не видел в своей жизни. Золото нескольких разных цветов было вычеканено с большим мастерством в форме круга с перекрестьем внутри; и с каждой стороны оно было украшено крошечными камнями — рубинами и изумрудами, сапфирами и бриллиантами, — образующими странный рунический узор, который показался Уиллу знакомым. Знак сверкал и переливался на его ладони всеми цветами пламени, которые только существовали. Приглядевшись, он заметил какие-то слова, написанные мелкими буквами на внешнем крае:
 

      «LIHT MEC HEHT GEWYRCAN»

 
      Мерримен перевел тихо: «— По приказу Света я был сотворен». Теперь у них были все Знаки, кроме одного. С ликованием Уилл поднял Огненный Знак высоко над головой, чтобы все могли увидеть его, и когда свет заиграл на поверхности обработанного золота, она засверкала, как настоящий огонь. Где-то за пределами зала раздался звериный рев, переходящий в длинный злобный вой. Звуки Тьмы нарастали и обрушивались с новой силой…
 
      …и с очередным оглушительным ревом Тьмы Уилл внезапно снова оказался в холле мисс Грейторн, а вокруг него стояли жители деревни, подняв головы вверх и смотря на потолок, поскольку пугающие звуки раздавались с крыши.
      — Гром? — спросил кто-то в недоумении.
      Голубые молнии сверкали за окнами холла, и гром прогремел так близко, что все вздрогнули. И снова сверкали молнии, и грохотал гром, и где-то начал плакать ребенок высоким тонким голоском. Но в следующий момент, когда люди ожидали новых раскатов грома, все стихло. Не было ни вспышек молнии, ни грохота, слышался только отдаленный гул. После короткой паузы, нарушаемой только потрескиванием углей в камине, снаружи донесся тихий шуршащий звук. Постепенно он становился все громче и громче и вскоре перешел в безупречное стаккато, отрывисто стучавшее по крыше, окнам и дверям.
      Кто-то радостно закричал:
      — Дождь!
      По холлу пронесся оживленный гул, на унылых лицах появились улыбки, люди подбегали к темным окнам, чтобы выглянуть наружу, восторженно кивая друг другу. Старик, которого Уилл никогда раньше не видел, повернулся к нему, улыбаясь своим беззубым ртом.
      — Дождь растопит снег, — шепеляво проговорил он, — растает тут же!
      Из толпы вышел Робин:
      — Ах, вот ты где. Мне кажется или в этой адски холодной комнате становится теплее?
      — Да, теплее, — ответил Уилл, поправляя свой свитер. Под ним на ремне, в такой же безопасности, что и остальные, висел теперь Огненный Знак.
      — Забавно. Одно время в холле было невероятно холодно. Я думаю, сейчас снова включили центральное отопление…
      — Давай посмотрим на дождь! — Пара мальчишек пронеслась мимо них к входной двери. Но только они взялись за дверную ручку, как послышались сильные удары в дверь снаружи. Когда дверь отворили, на пороге под проливным дождем стоял до нитки промокший Макс.
      Он еле дышал, и все видели, что он судорожно глотает воздух, чтобы произнести несколько слов:
      — Мисс Грейторн здесь? Мой отец?
      Уилл почувствовал руку на своем плече и увидел, что за ним стоит Мерримен. По выражению его глаз он понял, что Тьма снова нанесла удар. Макс поймал взгляд Уилла и двинулся вперед. Дождевая вода лилась по его лицу, он встряхнул головой, как собака.
      — Позови папу, Уилл, — сказал он, — и доктора, если он свободен. С мамой несчастный случай, она упала с лестницы. Она все еще без сознания, и, кажется, у нее сломана нога.
      Мистер Стэнтон уже услышал это и сразу бросился в комнату доктора. Уилл испуганно смотрел на Макса. Затем он мысленно обратился к Мерримену:
      — Это они сделали? Они? Леди сказала…
      — Возможно, — безмолвно ответил ему Мерримен. — Они не могут причинить вреда тебе и не могут убить человека. Но они способны использовать человеческие инстинкты таким образом, что люди начинают причинять вред себе самим. Или могут подстроить неожиданный раскат грома, когда кто-то стоит на верхней ступеньке лестницы.
      Уилл больше ничего не слышал. Он выбежал за дверь вместе с отцом, близнецами и доктором Армстронгом, спеша домой.

      Джеймс выглядел бледным и несчастным, даже после того как доктор благополучно прибыл и начал обследовать миссис Стэнтон в гостиной. Он толкнул Пола и Уилла, которые стояли ближе всего к нему, и потащил их в сторону, чтобы остальные не могли услышать их разговора, где расстроенно сообщил:
      — Мэри исчезла.
      — Исчезла?
      — Это правда. Я говорил, чтобы она не ходила. Я не думал, что она отважится, был уверен, что она испугается.
      Стойкий по натуре Джеймс чуть не рыдал от волнения.
      — Чтобы не ходила куда?
      — В поместье. Это случилось после того, как Макс ушел за вами. Гвенни и Барб были в гостиной с мамой. А мы с Мэри на кухне заваривали чай. Она была расстроена, говорила, что Макс ушел уже очень давно и мы должны пойти и проверить, не случилось ли чего с ним. Я просил ее не глупить, конечно, нам не надо было идти! Но потом меня позвала Гвенни и попросила развести огонь, а когда я вернулся на кухню, Мэри там уже не было. Ее пальто и ботинки я тоже не увидел. — Он всхлипнул.— Потом начался дождь, и на улице я не увидел даже ее следов — их размыло. Я собирался было пойти за ней, никому ничего не сказав, потому что у девочек и здесь достаточно проблем, но тут пришли вы, и я подумал, что Мэри вернулась с вами. Но нет! О господи, — печально вздохнул Джеймс, — вот дуреха.
      — Ничего страшного, — сказал Пол, — она не могла далеко уйти. Сейчас иди и дождись нужного момента, чтобы объяснить все папе. Скажи ему, что я пошел за ней. Я возьму Уилла с собой, мы еще не сняли верхнюю одежду.
      — Хорошо, — согласился Уилл, который уже старался найти доводы, чтобы ему разрешили пойти.
      Когда они снова оказались на улице под дождем, снег под ногами уже превратился в сероватую жижу и хлюпал.
      Пол сказал:
      — Тебе не кажется, что настало время рассказать мне, что происходит?
      — В смысле?.. — озадаченно переспросил Уилл.
      — Во что ты ввязался, — уточнил Пол, и его светло-голубые глаза требовательно смотрели на Уилла через толстые линзы очков.
      — Ни во что.
      — Слушай, если исчезновение Мэри как-то связано с этим, ты должен все объяснить.
      — О господи, — пробормотал Уилл.
      Он смотрел на решительное лицо Пола и думал, как объяснить старшему брату, что одиннадцатилетний мальчик уже не просто мальчик, а существо, которое слегка отличается от представителей человеческой расы и борется за ее выживание…
      Разумеется, это невозможно.
      Он только произнес:
      — Все из-за этого.
      Внимательно глядя на брата, он приподнял свой тулуп и свитер и показал Полу ремень, на котором висели Знаки.
      — Они антикварные. Это просто пряжки, которые мистер Доусон подарил мне на день рождения, но они, должно быть, очень ценные, потому что два или три странных человека теперь пытаются завладеть ими. Один из них преследовал меня в проезде Охотничьей лощины… и тот старый бродяга тоже имеет к этому отношение. Вот почему я не хотел нести его домой, когда мы нашли его в снегу.
      Он понимал, что его рассказ звучит крайне неправдоподобно.
      — Гм, — протянул Пол, — а этот человек из поместья, новый дворецкий? Лайон, что ли? Он тоже связан с этими шутами?
      — О нет, — быстро возразил Уилл, — он мой друг.
      Пол секунду смотрел на брата с непроницаемым лицом. Уилл подумал о его деликатном внимании в ту ночь в мансарде, в самом начале всей этой истории, о том, как он играл на старой флейте, и понял, что Пол единственный, кому он мог бы довериться. Но все же это было невозможно.
      Пол проговорил:
      — Вероятно, ты не рассказал мне даже половины всей истории, но этого достаточно. Ты думаешь, эти охотники за антиквариатом могли украсть Мэри в качестве заложницы?
      Они дошли уже до конца подъездной дорожки к дому. Дождь сильно хлестал. Вода стекала по сугробам, лила с деревьев, и дорога постепенно превращалась в стремительно текущий ручей. Они огляделись вокруг. Уилл ответил:
      — Они могли похитить Мэри. Если она пошла прямо в поместье, почему мы не встретили ее по дороге домой?
      — Мы все равно пойдем по этому пути, чтобы проверить. — Пол неожиданно откинул голову назад и посмотрел на небо. — Этот дождь! Просто удивительно! После такого снегопада вдруг полил дождь. И ведь стало гораздо теплее! В этом нет никакой логики.
      Он пошлепал по бегущему ручью, который на самом деле был проездом Охотничьей лощины.
      — Хотя многое сейчас кажется мне абсолютно нелогичным, — сказал Пол, пристально глядя на Уилла.
      — Ага, — согласился Уилл, — гм.
      Он шумно шлепал по слякоти, пытался заглушить угрызения совести, и всматривался вдаль сквозь завесу дождя, выискивая хоть какой-то след своей сестры. Когда порывы ветра и потоки дождя шумели в ветвях деревьев, мгла наполнялась удивительными звуками: это был шум океанских волн, которые обрушивались на берег и омывали гальку. Слушая этот древний шум, Уилл представлял, что стоит на берегу великого океана еще до того, как человек и его предшественники были рождены на свет. Они шли вверх по дороге и громко звали Мэри, но ответа не было, и их тревога только росла. Пейзаж вокруг выглядел очень непривычно, ливень придал снежному покрову новые формы, появились новые холмики и тропки. Но, дойдя до угла улицы, Уилл быстро понял, где они находятся.
      Он увидел, как голова Пола резко нырнула вниз, а рука поднялась вверх, словно защищаясь от кого-то. Вслед за этим раздалось хриплое карканье, неожиданно громкое, но оно быстро стихло. Сквозь серую пелену дождя Уилл разглядел облако черных перьев, и стая грачей внезапно налетела на них, едва не задев их головы.
      Пол медленно выпрямился, удивленно озираясь вокруг.
      — Что такое?..
      — Перейди на другую сторону дороги, — сказал Уилл, решительно подтолкнув его. — Грачи иногда сходят с ума. Я уже видел это раньше.
      Другая стая с гвалтом накинулась на Пола сзади, толкая его вперед, а первая тем временем кружилась над Уиллом, оттесняя его в сугроб на краю занесенной снегом рощи. Птицы нападали снова и снова. Увертываясь от грачей, Уилл думал, понимает ли его брат, что их сейчас гонят, словно овец, и они пойдут туда, куда захотят грачи. Но было уже слишком поздно. Серая стена дождя отделила братьев друг от друга, и Уилл понятия не имел, в каком направлении исчез Пол.
      Он закричал в панике:
      — Пол! Пол!
      Но затем внутри него взял верх Носитель Света, и, усмирив страх, Уилл перестал кричать. Все происходившее касалось не только его собственной семьи; он должен быть доволен, что остался один. Уилл понимал, что Мэри была поймана таким же образом, как и Пол, и унесена куда-то Тьмой. И только он мог вернуть ее. Потоки проливного дождя обрушивались на него. Очень быстро стемнело. Мальчик расстегнул ремень и перетянул им правое запястье; потом произнес слово на Старом наречии, поднял руку вверх. От Знаков теперь исходил прямой луч света, как из фонарика. Он освещал коричневатую рябь воды как раз в том месте, где дорога превращалась в реку, все более глубокую и стремительную.
      Уилл вспомнил слова Мерримена о том, что пик силы Тьмы придется на Двенадцатую ночь. Наступило ли сейчас это время? Он потерял счет дням, они слились воедино в его сознании. Вода нахлынула на его ботинки, пока он стоял и размышлял, и он быстро отскочил в снег на краю дороги. Коричневая волна на дороге-реке поднялась уже довольно высоко и едва не перехлестывала через снежные сугробы, образующие своего рода берега. В свете, исходящем от Знаков, мальчик видел, как по воде, покачиваясь на волнах, проплывали глыбы грязного снега и льда. Они то и дело натыкались на снежные берега дороги, плотно утрамбованные снегоочистителями, откалывали от них новые куски и уносили их с собой, как маленькие айсберги.
      Кроме того, по воде плыли самые разные вещи. Он увидел ковш и еще какой-то предмет, напоминавший пучок сена. Вода, должно быть, поднялась очень высоко и начала выносить вещи из садов жителей — возможно, среди них были и вещи из сада Стэнтонов. Как вода могла подняться так быстро? Словно отвечая на вопрос, дождь с новой силой забарабанил по спине Уилла, и обледеневший снег под его ногами стал раскалываться на куски. Мальчик понял, что земля под снегом все еще оставалась насквозь промерзшей из-за лютого мороза, который парализовал все, прежде чем внезапно потеплело. Поэтому дождь не мог проникнуть в почву. Оттаивание земли займет гораздо больше времени, чем таяние снега. А до той поры снегу, превратившемуся в воду, некуда будет деваться, и он побежит по поверхности, ища реку, чтобы слиться с ней. Мощные и стремительные потоки воды, возможно, станут представлять даже большую опасность, чем снег.
      И тут сквозь плеск воды и шум дождя до него донесся чей-то крик. Уилл шел по подтаявшим обледеневшим сугробам и пытался разглядеть хоть что-нибудь в темноте. Крик раздался снова:
      — Сюда! Помогите!
      — Пол?! — с надеждой воскликнул мальчик, хотя понимал, что голос не принадлежит его брату.
      Крик доносился со стороны дороги-реки, из темноты. Уилл поднял вверх Знаки и в их свете увидел гигантское облако пара над текущей водой. Приглядевшись, он понял, что клубы пара были на самом деле глубоким дыханием огромной лошади, стоявшей прямо в воде, посреди крутых пенистых волн. Уилл увидел широкий лоб, длинную каштановую гриву, намокшую и прилипшую к шее, и понял, что это был либо Кастор, либо Поллакс, один из двух тяжеловозов с фермы Доусонов.
      Свет от Знаков поднялся выше; он увидел Старого Джорджа, закутанного в непромокаемый плащ, сидящего на спине крупной лошади.
      — Сюда, Уилл. Иди по воде, пока она не начала быстро подниматься. У нас есть работа. Поехали!
      Он никогда раньше не слышал таких требовательных интонаций в голосе Старого Джорджа. Это был Носитель Света, а не старый дружелюбный работник фермы. Пригнувшись к шее лошади, он стал понуждать ее идти по холодной воде:
      — Давай, Полли, проходи, сэр Поллакс.
      Большой Поллакс, выпустил облака пара из своих широких ноздрей и сделал несколько твердых шагов вперед. Уилл мог теперь сойти со снежного берега прямо на дорогу-реку и схватиться за ногу лошади, похожую на могучее дерево. Вода была выше колен мальчика, но он уже промок до нитки, и это было неважно. На могучей лошади не было седла, только промокшее покрывало; но с удивительной силой Старый Джордж наклонился вниз, ухватил мальчика за руку и усадил его на лошадь. Луч света, исходивший от Знаков, по-прежнему оставался направленным точно вперед, туда, куда они должны были идти. Уилл чуть было не соскользнул с широкой спины лошади, и Джордж перетащил его вперед, так что он оказался верхом на огромной изогнутой шее.
      — Шея Полли выдерживала и больший вес, — сказал он на ухо Уиллу.
      И они поехали, покачиваясь, на спине неторопливой лошади, которая, слегка пошатываясь, шлепала по быстро растущему потоку, удаляясь от рощи грачей, от дома Стэнтонов.
      — Куда мы направляемся? — закричал Уилл, испуганно вглядываясь в темноту. Он не видел вокруг ничего, кроме бешеного водного потока, освещенного лучом Знаков.
      — Мы едем, чтобы начать Охоту, — проскрипел скрипучий старый голос над его ухом.
      — Охоту? Какую Охоту? Джордж, я должен найти Мэри, они ее похитили. И я потерял Пола.
      — Мы едем, чтобы начать Охоту, — настойчиво повторил голос за его спиной. — Я видел Пола, он в безопасности и сейчас возвращается домой. Мэри ты найдешь в свое время. Пришло время Охотника, Уилл, белая лошадь должна прийти к Охотнику, и ты должен привести ее к нему. Таков порядок вещей, о котором ты забыл. Река идет в долину, и белая лошадь должна прийти к Охотнику. А потом мы увидим, что произойдет дальше. У нас есть работа, Уилл.
      Дождь хлестал их все сильнее, и где-то вдалеке загрохотал гром. А огромный тяжеловоз Поллакс терпеливо шлепал вперед по коричневой бурной реке, которая когда-то была проездом Охотничьей лощины.
      Было невозможно определить, где они находились. Ветер поднимался, и Уилл слышал, как шумят деревья под всплески мерных шагов Поллакса. Только изредка в деревенских окнах мелькал свет; электричества, скорее всего, все еще не было из-за аварии или из-за происков Тьмы. В любом случае большинство жителей деревни все еще оставались в поместье.
      — Где Мерримен? — спросил Уилл сквозь шум дождя.
      — В поместье, — прокричал ему в ответ Джордж. — С фермером. В осаде.
      — Вы хотите сказать, что они в ловушке? — Голос Уилла чуть не сорвался на крик от волнения.
      Старый Джордж ответил почти шепотом, его едва можно было расслышать:
      — Они отвлекают внимание, чтобы мы могли работать. И вода тоже доставляет немало хлопот. Посмотри вниз, мальчик.
      Знаки освещали предметы, проплывающие мимо них в бурлящей воде: плетеную корзину, несколько разорванных картонных коробок, ярко-красную свечку, спутанную связку ленточек. Неожиданно Уилл узнал одну ленточку, она была ярко-фиолетовой в желтую клетку, в Рождество Мэри сняла ее с обертки одного из подарков и аккуратно свернула. Сестра была настоящей скопидомкой, как белочка, и лента отправилась в ее запасы.
      — Это вещи из нашего дома, Джордж.
      — Вода разлилась повсюду, — сказал пожилой человек, — а ваш дом находится в низине. Но опасности нет, не волнуйся. Это просто вода. Просто слякоть.
      Уилл знал, что он был прав, но хотел бы убедиться в этом сам. Спохватившись, люди начали бы передвигать мебель и сворачивать ковры, собирать книги и все, что можно спасти. Эти первые плавающие в воде предметы, должно быть, были унесены водой раньше, чем кто-то заметил стихию…
      Поллакс впервые оступился, и Уилл схватился за мокрую каштановую гриву; мальчик чуть было не соскользнул вниз, в бурлящий поток воды. Джордж ласково успокоил лошадь, а та втянула воздух и зашмыгала носом. Уилл мог сейчас видеть несколько тусклых огней, которые горели в больших домах на возвышенности в конце деревни. Это говорило о том, что они приближаются к Общинным землям, если они еще оставались землями, а не превратились в озеро.
      Что-то менялось. Мальчик прищурился. Уходящий вдаль водный поток трудно было разглядеть. Потом Уилл заметил, что свет, исходивший от Знаков на его руке, становится все более тусклым, а вскоре совсем рассеялся, и они оказались в полной темноте. Когда свет погас, Старый Джордж сказал тихим голосом:
      — Тпру, Полли. — Тяжеловоз остановился в воде, которая бурлила у его ног. — Здесь я должен оставить тебя, Уилл, — произнес Джордж.
      — Да? — пробормотал Уилл, почувствовав себя брошенным.
      — Таков порядок, — пояснил Старый Джордж, — именно ты должен привести белую лошадь к Охотнику. Это произойдет, если ты не попадешь в беду. И вот тебе два совета, как не попасть в беду. Первый — света будет достаточно, чтобы видеть, если после того, как я уйду, ты досчитаешь до ста. А второй — помни о том, что ты уже знаешь: текущая вода свободна от магии. — Он успокаивающе похлопал Уилла по плечу. — Оберни ремень со Знаками снова вокруг пояса, — посоветовал он, — и спускайся.
      При одной мысли о холодной воде мурашки побежали по коже Уилла. Спина Поллакса была так высоко над землей, что, спрыгнув вниз, Уилл шлепнулся в водный поток, как кирпич. Но мальчик не почувствовал холода; только дождь продолжал хлестать по нему, но и он был теперь мягче и нежнее и, казалось, помогал ему не замерзнуть.
      Старый Джордж сказал:
      — Я иду собирать Охоту.
      И, не сказав больше ни слова, он направил Поллакса по воде в сторону Общинных земель и вскоре исчез в темноте.
      Уилл взобрался на снежный берег дороги-реки, отыскав место, где мог бы стоять, не рискуя упасть, и начал считать до ста. Но, едва досчитав до семидесяти, он понял, что имел в виду Старый Джордж. Постепенно темнота начала светиться, словно сама по себе. Текущая вода, изрытый снег, высокие деревья — все это он мог теперь видеть в тусклом, сероватом, словно сумеречном, свете. И вдруг в стремительном потоке перед ним проплыл предмет, увидев который Уилл чуть было не свалился в воду от изумления.
      Первым делом появились оленьи рога, лениво покачиваясь из стороны в сторону, как будто огромная голова кивала всем вокруг. Затем он разглядел цвета: ярко-синий, желтый и красный, такие же яркие, как и в рождественское утро. Пока еще глаз не мог различить детали странного лица: птичьи глаза, заостренные волчьи уши. Но, без сомнения, это была карнавальная маска — странный подарок старого жителя Ямайки, который прислал ему Стефан.
      Уилл издал звук, похожий на всхлипывание, и отчаянно прыгнул вперед, чтобы схватить маску, прежде чем вода унесет ее. Но он поскользнулся, и, пока пытался восстановить равновесие, чтобы не упасть, огромная гротескная голова уплыла и скрылась из виду. Уилл быстро побежал вдоль дороги по снегу. Эта была вещь Носителей Света, и прислал ее Стефан, а он потерял ее и теперь должен любой ценой вернуть. Но внезапно он вспомнил слова Джорджа и остановился. Текущая вода свободна от магии, говорил ему Старый Джордж. Маска плыла в стремительном потоке воды, и, пока она там оставалась, никто не мог причинить ей вред или использовать ее в дурных целях.
      Уилл заставил себя не думать о маске. Открытое пространство Общинных земель протянулось перед ним, подсвеченное странным мерцанием, исходившим, казалось, из воздуха. Все было неподвижным. Даже скот, который обычно в туманные дни неясно вырисовывался где-то вдали, сейчас находился под крышей на фермах, загнанный туда снегом. Уилл двигался очень медленно. Затем шум воды, к которому его уши уже привыкли, начал меняться. Он становился все громче и громче, и прямо перед Уиллом стремительный поток, наводнявший проезд Охотничьей лощины, повернул в сторону и, слившись с другим маленьким потоком, одной бурлящей пенящейся рекой обрушился на Общинные земли. А дорога, по которой еще недавно стремительно неслась вода, была теперь свободной, твердой и светилась; именно по этой дороге, как чувствовал Уилл, ушел Старый Джордж. Мальчику тоже хотелось пойти этой дорогой, но он знал, что ему было по пути с рекой, интуиция Носителя Света подсказывала ему, что вода укажет, как привести белую лошадь к Охотнику.
      Но кто был Охотником и где искать белую лошадь?
      Уилл осторожно продвигался вперед, вдоль бугристого снежного наноса, ограждавшего новый водный поток. Плакучие ивы тянулись вдоль него, клонясь к земле. Неожиданно из-за темного ряда деревьев выпрыгнула белая фигура. В полумраке появилось серебристое свечение, и в брызгах мокрого снега перед Уиллом предстала огромная белая кобылица. Она была высокой, как дерево, ее грива свободно развевалась на ветру.
      Уилл ласково дотронулся до нее.
      — Ты отвезешь меня? — спросил он на Старом наречии. — Как ты делала это раньше?
      И только он произнес эти слова, налетел порыв ветра, и яркая молния сверкнула прямо над ними. Белая лошадь вздрогнула и резко дернула головой вверх. Но сразу после этот вдруг успокоилась, и Уилл тоже инстинктивно почувствовал, что это скопление грозовых туч, предвещавших бурю, не было делом рук Тьмы. Это просто естественное природное явление. Свет наступал прежде, чем могла атаковать Тьма.
      Мальчик убедился в том, что Знаки в безопасности на его ремне, а затем, как он уже делал однажды, потянулся к длинной жесткой гриве белой кобылицы и ухватился за нее. В тот же момент его голова закружилась, и где-то очень далеко, но ясно зазвучала та самая волшебная музыка, похожая на перезвон колокольчиков, манящая за собой и заставляющая сердце таять. Уиллу показалось, что мир перевернулся, музыка стихла, и вот он уже сидит на спине белой кобылицы, высоко, среди крон ивовых деревьев.
      Молнии засверкали в рокочущем небе. Мышцы ходуном ходили на огромной спине под Уиллом, который изо всех сил держался за кобылицу. Она скакала через Общинные земли, по снежным холмам и ложбинам, и ледяные брызги разлетались во все стороны из-под ее копыт. Мальчик пригнулся к шее лошади, и сквозь шум ветра ему послышался странный пронзительный гогот, похожий на крик гусей, летящих очень высоко в небе. Эти звуки, казалось, обогнули их и исчезли где-то вдалеке.
      Высоко взлетая, белая кобылица неслась по холмам, дорогам, насыпям, по которым продолжала струиться талая вода. Затем какой-то новый шум, гораздо громче порывов ветра и раскатов грома, донесся до его ушей, и он увидел перед собой рябую зеркальную поверхность воды и понял, что они прискакали к Темзе.
      Река в этом месте оказалась гораздо шире, чем обычно. Больше недели она была прочно скована льдом и нависавшим с берегов снегом; сейчас она стала свободной, пенящейся, ревущей, огромные глыбы снега и льда неслись по волнам, как айсберги. Это была не река, а неистовый водный поток. Он шипел, завывал и казался абсолютно неуправляемым. Темза напугала Уилла как никогда раньше; она была такой дикой, какой могла быть Тьма, неподвластная его знаниям и контролю. Но все же он понимал, что река не принадлежит Тьме, с древнейших времен она остается за пределами Света и Тьмы. Так же, как и другие древние вещи: огонь, вода, камень, дерево и затем, после появления человека, бронза и железо. Река свободна и течет по своей собственной воле. «Река пустится в долину…» — сказал Мерримен.
      Белая кобылица остановилась в нерешительности на берегу бешеного студеного потока и вдруг взвилась вверх. Когда они поднялись над бурлящей водой, Уилл заметил остров, которого прежде не было в этом вздутом потоке. Остров был разделен странными светящимися каналами. Белая лошадь опустилась на сушу среди голых темных деревьев, и Уилл подумал, что в действительности это высокий холм, окруженный водой. В тот же миг он ясно осознал, что встретится здесь с большой опасностью. Этот остров, который на самом деле таковым не являлся, был местом его испытания. Еще раз мальчик взглянул на небо и безмолвно, отчаянно позвал Мерримена; но Мерримен не пришел, и никакого послания от него не появилось в сознании Уилла.
      Буря еще не поднялась, и ветер немного стих; шум реки перекрывал все остальные звуки. Белая кобылица склонила свою длинную шею, и Уилл неуклюже спустился вниз.
      По утоптанному снегу, иногда твердому, как лед, а иногда достаточно мягкому, чтобы провалиться в него по колено, мальчик отправился исследовать остров. Он думал, что остров представляет собой круг, но оказалось, что это участок суши в форме яйца. Белая кобылица стояла в самом узком месте острова. А в самой широкой части росли деревья, перед ними был открытый заснеженный склон, а еще немного выше рос низкий густой кустарник, среди которого возвышалось искривленное старое буковое дерево. От корня этого огромного дерева сбегали вниз четыре ручья, разделяя холм на четыре части. Белая лошадь стояла неподвижно. В мерцающем небе гремел гром. Уилл взошел на вершину холма, к старому буку, и стоял, глядя на ближайший пенящийся ручей, текущий из-под огромного, покрытого снегом корня. И тут зазвучала песня.
      Это было высокое пение без слов, оно приходило с ветром — холодное и жалостливое, без определенной мелодии или ритма. Оно звучало откуда-то издалека и было неприятным для слуха. Но оно гипнотизировало, словно старалось отвлечь мысли Уилла от чего-то важного. И через некоторое время Уилл был полностью погружен в созерцание того, что находилось у него перед глазами. Мальчик чувствовал, что постепенно пускает в землю корни, как дерево над его головой. Слушая это пение, он уставился на прутик на нижней ветке дерева и не мог оторвать от него глаз. Это прутик будто бы заключал в себе весь мир. Уилл смотрел на него очень долго, и ему казалось, что прошло уже несколько месяцев, а высокое странное пение все лилось и лилось откуда-то издалека. Внезапно оно прекратилось, и мальчик остался стоять на месте, практически касаясь носом крошечного букового прутика.
      Он знал, что Тьма для осуществления своей магии может на короткий период оставить за пределами времени даже Носителей Света. Когда Уилл очнулся, перед ним у ствола огромного дерева стоял Хокинг.
      Сейчас его можно было узнать, но все же это был Хокинг в зрелом возрасте. Уилл чувствовал, что смотрит на двух людей одновременно. Хокинг все еще был одет в свой довольно новый зеленый бархатный жакет с белым кружевом на воротнике. Но фигура, на которую был надет жакет, уже выглядела подтянутой и гибкой, а съежившейся и сгорбившейся от старости. За длинными прядями седых волос скрывалось морщинистое, помятое лицо; время, не пощадившее Хокинга, не коснулось только его ясных глаз, которые смотрели сейчас на Уилла с холодной враждебностью.
      — Твоя сестра здесь, — сказал Хокинг.
      Уилл не мог ничего с собой поделать и быстро окинул остров взглядом. Но вокруг было по-прежнему пусто. Он холодно ответил:
      — Ее здесь нет. Ты не поймаешь меня на такую глупую уловку.
      Глаза Хокинга сузились.
      — Ты очень самонадеян, — прошипел он. — Ты не можешь видеть всего, что происходит в этом мире, одаренный Носитель Света, да и твои хозяева не могут. Твоя сестра Мэри здесь, в этом самом месте, хотя ты и не можешь ее видеть. Мой господин, Всадник, прелагает тебе сделку: твою сестру в обмен на Знаки. Вряд ли у тебя есть выбор. Вы, конечно, большие мастера рисковать жизнями других людей, — старый рот скривился в усмешке, — но я не думаю, Уилл Стэнтон, что тебе понравится смотреть на то, как твоя сестра умирает.
      Уилл сказал:
      — Я не вижу ее. Я не верю, что она здесь.
      Глядя на него, Хокинг произнес, словно в воздух:
      — Хозяин?
      И тотчас высокое бессловесное пение возобновилось, снова поймав Уилла в ловушку бессмысленного созерцания, которое согревало и расслабляло, как летнее солнце. Но в то же время становилось жутко от того, как незаметно и мягко оно опутывает сознание. И Уилл зачарованно слушал, забыв о напряженной борьбе за Свет. На этот раз мальчик погрузился в наблюдение за тенями, которые рисовали причудливые узоры на снегу у его ног. Он стоял, отстраненный и расслабленный, а пение продолжало завывать в его ушах, как ветер в щелях полуразрушенного дома.
      Внезапно песня прекратились, и Уилл, похолодев от ужаса, осознал, что смотрит вовсе не на игру света и тени, а на черты лица своей сестры Мэри. Она лежала на снегу, и на ней была та одежда, в которой он видел ее в последний раз. Несомненно, она была жива, и на ее теле не было повреждений, но взгляд ее глаз казался абсолютно безучастным, она не узнавала брата и явно не имела понятия, где находится. Уилл с грустью подумал, что и сам не знает, где она находится. Хотя ему и показали сестру, вряд ли ее присутствие здесь было реальным. Он двинулся с места, чтобы дотронуться до нее, и Мэри тут же исчезла, как он и ожидал. Лишь тени продолжали причудливо играть на снегу.
      — Ты видишь, — сказал Хокинг, неподвижно стоя около бука, — Тьма способна на многое, очень многое. Ты и твои хозяева не имеете над ней власти.
      — Это очевидно, — подтвердил Уилл. — Иначе не было бы такого явления, как Тьма, не так ли? Мы просто могли бы сказать ей: исчезни! И все.
      Хокинг невозмутимо улыбнулся и спокойно продолжал:
      — Но она не уйдет никогда. Она разрушит ваше сопротивление, превратит его в пыль. Тьма всегда будет приходить, мой юный друг, и всегда будет побеждать. Как ты видишь, твоя сестра у нас. И сейчас ты отдашь мне Знаки.
      — Отдать их тебе? — презрительно ответил Уилл. — Червяку, который переполз на другую сторону? Никогда!
      Он увидел, как кулаки крепко сжались у манжет зеленого бархатного жакета. Но это был старый Хокинг, которого нелегко было сбить с толку; сейчас он полностью контролировал себя, являясь теперь не странствующим бродягой, а частью Тьмы. В его голосе лишь проскользнула ярость.
      — Советую тебе иметь дело со мной, посланником Тьмы, мальчик. Иначе ты увидишь гораздо больше, чем хотел бы.
      Небо сверкало и грохотало, яркие вспышки молнии коротко освещали темную рокочущую воду вокруг, массивное дерево на крошечном островке и сгорбленную, одетую в зеленый жакет фигуру около его ствола. Уилл сказал:
      — Ты создание Тьмы. Ты выбрал предательство. Ты ничто. Я не хочу иметь с тобой дел.
      Лицо Хокинга перекосилось, и он какое-то время злобно глядел на Уилла; затем он посмотрел в темноту в направлении Общинных земель и позвал:
      — Хозяин! — Затем злобно завопил: — Хозяин!
      Уилл стоял спокойно и ждал. Он заметил, как на другом конце острова белая кобылица Света, почти невидимая на фоне снега, подняла голову и втягивала в себя воздух, слегка похрапывая. Она взглянула на Уилла, словно говоря ему что-то; затем повернулась в ту сторону, откуда они приехали, и галопом ускакала прочь.
      Нечто обрушилось в считанные секунды, не издав ни единого звука. Были слышны лишь текущая вода и завывания нараставшей бури. То, что спустилось вниз, было абсолютно безмолвным: огромный столб черного тумана, смерч, несущийся с огромной скоростью, занимающий все пространство между небом и землей. На концах этот столб был широким и плотным, а в центре колыхался, становясь то тоньше, то снова шире; он раскачивался из стороны в сторону в каком-то жутком танце. Это была черная дыра, призрак вечной пустоты, который вдруг стал зримым. Когда он приблизился к острову, изгибаясь и скручиваясь, Уилл невольно отступил назад, каждая клетка его тела безмолвно кричала от ужаса.
      Черный столб накрыл весь остров. Его вихревое движение не остановилось, но мгла словно расщепилась, и внутри нее теперь возвышался Черный Всадник. Он стоял, и кольца черного тумана окружали его голову и руки. Он улыбался Уиллу холодно и мрачно, густые брови нависали над веками, а лоб прочерчивали глубокие зловещие морщины. Он по-прежнему был одет в черное, но его одежда оказалась неожиданно современной: тяжелая черная дубленка и грубые черные джинсы.
      Все с той же холодной улыбкой он отошел немного в сторону, и из черного ползучего тумана появился его жеребец — огромное черное животное с горящими глазами, на спине которого сидела Мэри.
      — Привет, Уилл, — радостно произнесла она.
      Уилл посмотрел на нее.
      — Привет.
      — Ты, наверное, искал меня, — сказала Мэри. — Надеюсь, дома еще не начали волноваться. Я только поехала немного прокатиться, всего на пару минут. Когда я пошла искать Макса, то встретила мистера Митотина, и оказалось, что папа отправил его искать меня. Так что все в порядке. Я так здорово прокатилась! Это отличный конь… и такой прекрасный сегодня день…
      Из огромного серо-черного облака прогремел гром. Уилл расстроенно опустил голову. Всадник, глядя на него, громко проговорил:
      — Это сахар для коня, Мэри. Думаю, он заслужил его. — И протянул к ней пустую руку.
      — О, спасибо, — вежливо поблагодарила Мэри. Она перегнулась через шею лошади и взяла воображаемый сахар с руки Всадника. Затем потянулась вниз к пасти жеребца, и животное быстро облизало ее ладонь. Мэри широко улыбнулась.
      — Ну вот, — воскликнула она, — все в порядке!
      Черный Всадник смотрел на Уилла, его улыбка стала еще шире. Он раскрыл свою ладонь, и Уилл увидел на ней маленькую белую коробочку, сделанную из полупрозрачного стекла, на крышке которой были выгравированы линии рунических символов.
      — Вот здесь она у меня, Носитель Света, — сказал Всадник с акцентом, в его гнусавом голосе зазвучали победные нотки. — И все благодаря Старому заклинанию Лира, которое было написано давным-давно на одном кольце, а потом потеряно. Тебе надо было получше приглядеться к кольцу твоей матери — и тебе, и твоему отцу, этому глупому ремесленнику, и Лайону, твоему беспечному хозяину. Какой же он беспечный… Этим заклинанием я связал твою сестру тотемной магией. И ты тоже связан и поэтому не сможешь спасти ее. Смотри!
      Он открыл маленькую коробочку, и Уилл увидел искусно вырезанный деревянный круг, обвязанный тоненькой золотистой нитью. С испугом он вспомнил о символе, который исчез из рождественской коллекции букв, вырезанной фермером Доусоном для семьи Стэнтонов, и о золотистом волосе, который мистер Митотин, посетитель отца, необычайно учтиво снял с рукава Мэри.
      — Знак при рождении и волос с головы — идеальные тотемы, — сообщил Всадник. — В старые времена, когда мы все были проще, магия работала даже через землю, на которую ступила нога человека.
      — Или на которую падала его тень, — добавил Уилл.
      — Но Тьма не отбрасывает тени, — спокойно сказал Всадник.
      — А у Старожилов нет знаков рождения, — возразил Уилл.
      Он увидел замешательство на полном решимости бледном лице противника. Всадник захлопнул белую коробочку и сунул ее в карман.
      — Чепуха, — бросил он отрывисто.
      Уилл пристально посмотрел на него:
      — Носители Света ничего не делают без причины, Всадник. Даже если эта причина годами остается неизвестной. Одиннадцать лет назад фермер Доусон, Носитель Света, вырезал определенный символ для меня на мое рождение. И если бы он, по традиции, вырезал начальную букву моего имени, то ты, возможно, мог бы использовать ее для заклинания. Но он вырезал символ в форме Знака Света — круга с перекрестьем внутри. И тебе хорошо известно, что Тьма не может использовать в своих целях ничего, что имеет такую форму. Это запрещено. — Он взглянул вверх на Всадника и добавил: — Я думаю, вы снова берете меня на пушку, мистер Митотин, Черный Всадник на черном жеребце.
      Всадник нахмурился.
      — И все равно ты беспомощен, — воскликнул он, — потому что у меня твоя сестра. И ты не сможешь спасти ее, если только не отдашь мне Знаки. — В его глазах сверкнула ярость. — Твоя мудрая и благородная Книга, возможно, рассказала тебе, что я не могу причинить вреда тем, кто одной крови с Носителем Света. Но посмотри на нее. Она сделает все, что я ей скажу. Она даже прыгнет в разлившуюся Темзу. Некоторые вещи вы, Носители Света, упорно игнорируете. Ведь так просто подстроить ситуации, когда люди сами себе причиняют вред. Как вышло, например, с твоей матерью. Какая же она неловкая!
      Он снова улыбнулся Уиллу. Мальчик посмотрел на него с ненавистью, потом взглянул на Мэри, на ее счастливое полусонное-полубодрствующее лицо, и испытал боль от того, что она находится в этом месте. Он подумал: «Все из-за того, что она моя сестра. Все из-за меня».
      Но безмолвный голос в его голове сказал: «Не из-за тебя. Из-за Света. Из-за того, что должно происходить, чтобы сдерживать Тьму». И волна радости нахлынула на него: он понял, что уже не один. Поскольку появился Всадник, Мерримен тоже был рядом, чтобы помочь Уиллу в случае необходимости.
      Всадник вытянул руку.
      — Настало время нашей сделки, Уилл Стэнтон. Дай мне Знаки.
      Уилл сделал самый глубокий вдох в своей жизни и медленно выдохнул:
      — Нет.
      На лице Черного Всадника появилось удивление — эмоция, которую он уже давно забыл. Его пронизывающие голубые глаза смотрели на Уилла с недоверием.
      — Но ведь ты знаешь, что я сделаю в этом случае.
      — Да, — подтвердил Уилл. — Я знаю. Но не отдам тебе Знаки.
      Всадник долго смотрел на него, возвышаясь посреди вихрей черного смерча; на его лице недоверие и ярость смешивались с каким-то дьявольским уважением. Затем он обернулся к черному жеребцу и Мэри и громко выкрикнул несколько слов на языке, который, как понял Уилл, был языком заклинаний Тьмы и очень редко звучал вслух. Холодок пробежал по спине мальчика. Огромный жеребец тряхнул головой, его белые зубы блеснули, он наклонился вперед, а одурманенная Мэри схватилась за его гриву и залилась смехом. Лошадь подошла к снежным сугробам на краю острова, нависавшим над рекой, и остановилась.
      Уилл схватился за Знаки на своем ремне, испытывая неимоверные страдания из-за того риска, на который он шел, и, собрав все свои силы, призвал Свет прийти ему на помощь.
      Черный жеребец громко и пронзительно заржал и взлетел высоко над Темзой. В полете он странно изогнулся, взбрыкнул в воздухе, и Мэри, завизжав от ужаса, схватилась за его шею, но тут же потеряла равновесие и упала. Уилл подумал, что вот-вот потеряет сознание, когда она перевернулась в воздухе: он рискнул, и произошло несчастье. Но, вместо того чтобы упасть в реку, Мэри приземлилась на мягкий снег. Черный Всадник грубо выругался и резко подался вперед. Но не дотянулся до нее. Едва он двинулся с места, раздался оглушительный раскат грома и ослепительная вспышка белого света сверкнула прямо над Мэри и стремительно унесла ее вверх. Мэри была в безопасности. Уилл едва успел заметить, как мелькнула худощавая фигура Мерримена в плаще и с капюшоном на голове, верхом на белой кобылице, а рядом с ним — светлые волосы Мэри. И белая кобылица унеслась прочь. В тот же миг началась буря, и весь мир закружился в огненном танце вокруг Уилла.
      Земля качнулась под ногами. Молнии слепили глаза, гром гремел над головой. На секунду в белом от вспышек молний небе он увидел темные очертания Виндзорского замка. Затем Уилл с изумлением услышал новый странный звук: что-то громко заскрипело и захрустело. Он обернулся и увидел, что большое буковое дерево расщеплено прямо посередине и горит ярким огнем, а в это время стремительное течение четырех ручьев у его основания становилось все слабее и слабее и наконец прекратилось совсем. Испуганно озираясь вокруг, Уилл искал теперь черный смерч Тьмы, но его не было среди бушевавшей бури. Вскоре, однако, мальчик и думать забыл о нем, потому что все его внимание оказалось захвачено невероятным зрелищем.
      И дело было не только в расщепленном, горящем дереве. Островок менялся на глазах, он раскалывался и погружался в реку. Потеряв дар речи, Уилл стоял на заснеженном холмике между исчезнувшими ручьями, а вокруг него комья земли и глыбы снега обваливались и соскальзывали в ревущую Темзу. Мальчик не верил своим глазам: сам остров разрушался, а из его недр на поверхность появлялось нечто невообразимое. Сначала из самой узкой части острова показались грубоватые очертания оленьей головы с огромными рогами. Голова была золотой и сияла даже при тусклом свете. Затем появился необычный резной пьедестал, на котором золотой олень горделиво возвышался и будто хотел с него спрыгнуть. Вскоре Уилл разглядел, что золотая фигура оленя украшает собой край какого-то очень длинного предмета, длиною с сам остров, на другом же конце этого предмета виднелся вымпел. Внезапно Уилл понял, что смотрит на корабль. Пьедестал был носом корабля, а олень — резной фигурой над его водорезом.
      Изумленный, он двинулся к кораблю, и река незаметно двигалась вслед за ним, заливая остров, пока от него не осталось ничего, кроме длинного корабля на небольшом заснеженном участке суши. Уилл стоял и смотрел. Никогда раньше он не видел такого корабля. Длинные тимберсы, брусья в корме, были расположены так, что перекрывали друг друга, как доски изгороди; тяжелые и широкие, они походили на дубовые. Мачты не было видно. Вместо этого здесь были места для нескольких рядов гребцов, расположенные по всей длине судна. В центре было нечто вроде палубной рубки, что делало корабль похожим на Ноев ковчег. Боковые стороны корабля были как будто срезаны, оставались лишь угловые балки и крыша, похожая на тент. А внутри под тентом лежал король.
      При виде его Уилл немного подался назад. Фигура, одетая в кольчугу, лежала неподвижно, а немного в стороне лежали меч и щит. Вокруг сияющими холмами были рассыпаны сокровища. На человеке не было короны. Вместо этого огромный гравированный шлем покрывал его голову и большую часть лица. Шлем был украшен тяжелым серебряным изображением узкорылого животного, скорее всего, дикого кабана, как подумал Уилл. Но даже без короны этот человек, несомненно, был королем. Повинуясь импульсу, Уилл опустился на колено и уважительно склонил голову. Когда он, поднимаясь на ноги, вновь посмотрел вверх, то увидел над планширом корабля то, чего раньше не заметил.
      Король держал что-то в руках, сложенных на груди. Это было украшение, маленькое и блестящее. И когда Уилл приблизился и рассмотрел его, то застыл на месте, схватившись за высокий дубовый борт корабля. Украшение в неподвижных руках короля имело форму круга с перекрестьем внутри. Оно было сделано из переливающегося стекла, с выгравированными на нем змейками и морскими угрями, рыбками, волнами и облаками. Без всякого сомнения, это был Водный Знак, последний из Шести Великих Знаков. Он молчаливо призывал Уилла. Мальчик перелез через борт корабля и подошел к королю. Он внимательно смотрел под ноги, чтобы не наступить на изысканной выделки кожу или тканые одеяния, ювелирные изделия с эмалью, золото филигранной работы. Он немного постоял на месте, глядя на белое лицо, скрытое богато украшенным шлемом, а затем благоговейно потянулся, чтобы взять Знак. Но сначала ему пришлось коснуться руки мертвого короля, и она оказалась холоднее самого холодного камня. Уилл вздрогнул и слегка подался назад.
      Голос Мерримена раздался где-то совсем рядом:
      — Не бойся его.
      Уилл сглотнул:
      — Но он мертвый.
      — Он пролежал здесь, в своей усыпальнице, пятнадцать столетий в ожидании. В любую другую ночь года его бы здесь не было, поскольку он уже давно обратился в прах. Да, Уилл, его форма, которую ты видишь, мертва. Но другая часть его ушла за пределы времени.
      — Но это неправильно — забирать дары у мертвого.
      — Это Знак. Если бы он не предназначался тебе, Искателю Знаков, король не появился бы здесь, чтобы передать его тебе. Возьми его.
      И Уилл наклонился и взял Водный Знак из мертвых холодных рук, и откуда-то издалека звуки волшебной музыки прошептали ему что-то на ухо и исчезли. Он взглянул за борт корабля. Там уже был Мерримен, восседавший на белой кобылице, одетый в темно-синий плащ, с непокрытой седой головой. Под его глазами виднелись темные круги от усталости, но сами глаза блестели радостью.
      — Очень хорошо, Уилл, — похвалил он.
      Уилл смотрел на Знак в своих руках. Он переливался, как перламутр, всеми цветами радуги. Свет танцевал на нем, как на воде.
      — Какой красивый, — сказал мальчик. Ему не хотелось выпускать Знак из рук. С неохотой он расстегнул ремень и надел на него Водный Знак рядом со сверкающим Огненным Знаком.
      — Он один из старейших, — объяснил Мерримен. — И наиболее могущественный. Сейчас, когда Знак у тебя, Служители Тьмы потеряли свою власть над Мэри навсегда и все заклинания разрушены. Пойдем, нам нужно уходить.
      В последних словах Мерримена прозвучало беспокойство; он увидел, как Уилл ухватился за борт, потому что длинный корабль внезапно накренился в сторону, затем выровнялся и, немного покачнувшись, наклонился на другой бок. Уилл изо всех вил пытался вскарабкаться на борт. Вода в Темзе поднялась еще выше, потоки закручивались вокруг длинного корабля, и он уже почти был на плаву. Мертвому королю больше не суждено было покоиться в земле, которая однажды была маленьким островком.
      Кобылица бросилась к мальчику, приветственно фыркая, и, как и раньше, под звуки волшебной, манящей за собой музыки Уилл оказался верхом на белой лошади, сидя впереди Мерримена. Корабль кренился и раскачивался на волнах, он полностью спустился на воду, и белая кобылица освободила ему путь. Речная вода уже пенилась у ее крепких ног.
      Со скрипом и грохотом длинный корабль покорился бурному потоку Темзы. Судно было слишком большим, чтобы вода могла перевернуть его, вес позволял ему держаться ровно, даже попав в водоворот. Таинственный мертвый король неподвижно лежал среди оружия и драгоценных подношений, и Уилл последний раз взглянул на его белое, похожее на маску лицо, когда большой корабль двинулся вниз по течению.
      — Кем он был? — обратился Уилл к Мерримену.
      На лице Мерримена было написано уважение, когда он смотрел вслед удаляющемуся кораблю.
      — Английский король Средневековья. Не будем называть его имени. Средние века недаром считаются темным периодом в истории, ведь тогда Черные Всадники беспрепятственно разъезжали по всей нашей земле. Только Носители Света и несколько доблестных благородных людей, таких, как этот король, поддерживали жизнь Света.
      — И он был похоронен на корабле, как викинги. — Уилл смотрел на свет, идущий от золотой головы оленя на носу корабля.
      — Он и сам был отчасти викингом, — рассказывал Мерримен. — Рядом с современной Темзой было три больших корабельных захоронения в прошлые времена. Одно раскопано в прошлом веке около Тэплоу и при этом разрушено. Второе — вот этот корабль Света, который уже не суждено найти человеку. Есть и еще одно — величайший корабль величайшего короля всех времен. Его тоже не нашли и, пожалуй, не найдут никогда. Он покоится с миром.
      Мерримен развернул белую кобылицу, и она уже было приготовилась взмыть прочь от реки, в сторону юга. Но Уилл все еще не мог оторвать глаз от длинного корабля, и его настроение, казалось, передалось и лошади, и ее хозяину. Они остановились. В этот момент ослепительная голубая молния с грохотом ударила, но не из грозового неба, а откуда-то со стороны Общинных земель, с востока. Она попала прямо в корабль. Огромное бесшумное пламя вспыхнуло над широкой рекой и ее крутыми белыми берегами, и королевский корабль от носа до кормы охватил полыхающий огонь. Уилл издал сдавленный крик, и белая лошадь всполошилась и начала бить копытом по снегу.
      За спиной Уилла сильный низкий голос Мерримена произнес:
      — Они срывают свое зло, потому что понимают, что опоздали. Очень легко теперь предсказать, что будет делать Тьма.
      Уилл сказал:
      — Но король и все эти красивые вещи…
      — Если бы Всадник остановился и подумал, он понял бы, что его приступ ярости способствовал правильному и должному завершению пути этого великого корабля. Когда умер отец короля, его также положили на корабль со всеми его великолепными дарами, но корабль тот не был похоронен. Это было бы неправильно. Люди короля подожгли корабль и отправили его в море. Это был огромный плавающий погребальный костер. И теперь посмотри, что происходит с нашим Королем Водного Знака: он плывет, охваченный огнем, навстречу покою по величайшей реке Англии прямо к морю.
      — И пусть он покоится с миром, — мягко пожелал Уилл, отводя глаза от полыхающего пламени.
      Но еще долго они могли видеть зарево погребального костра, освещавшее темное грозовое небо.

      — Поехали, — сказал Мерримен, — мы не можем больше терять время.
      Белая кобылица поднялась в воздух и, едва касаясь пенящейся воды, пересекла Темзу, направляясь в ту сторону, где заканчивался Бакингемшир и начинался Беркшир. Она неслась прочь от реки с огромной скоростью, но Мерримен продолжал ее подстегивать. И Уилл знал почему. Сквозь развевавшиеся полы синего плаща он увидел черный смерч Тьмы, который был на этот раз еще выше, словно гигантский мост между небом и землей. Черный столб бесшумно вращался в сиянии горящего корабля. Смерч явно преследовал их, двигаясь очень быстро.
      Ветер налетел с востока и обрушился на них; плащ метнулся вперед и закрутился вокруг Уилла, как будто они с Меррименом укрылись в огромной синей палатке.
      — Это пик всего! — прокричал Мерримен ему на ухо, и, хотя он крикнул это изо всех сил, его слова были едва слышны в усиливавшемся завывании ветра.— У тебя есть шесть Знаков, но они не соединены. Если Тьма захватит тебя сейчас, у них будет все, чтобы установить свою силу. Сейчас они начнут стараться как никогда.
      И они продолжали нестись мимо домов, магазинов и ничего не подозревавших людей, боровшихся с наводнением. Мимо крыш и дымовых труб, над изгородями, полями, верхушками деревьев, не поднимаясь, однако, высоко над землей. Черный смерч преследовал их вместе с порывами ветра, а в его мгле летел Черный Всадник на черном огнедышащем жеребце, без конца пришпоривая его. За ним, словно бурлящее черное облако, мчались короли Тьмы.
      Белая кобылица взмыла вверх, и Уилл посмотрел на землю. Сейчас под ними были деревья: огромные развесистые дубы и буки на открытых полях, а затем начался густой лес, прорезанный длинными прямыми аллеями. Они летели сейчас над одной из таких аллей, мимо тяжелых еловых веток, засыпанных снегом. Затем под ними снова возникло открытое пространство. Молния сверкнула слева от них, вырвавшись из глубины огромных облаков, и в свете вспышки он увидел темную громаду Виндзорского замка. Уилл понял, что они находятся в Большом парке.
      Он также почувствовал, что они больше не одни. Уже дважды он вновь слышал странный высокий гогот в небе, который сейчас все усиливался. Кто-то был здесь поблизости, в парке. И тяжелое серое небо тоже больше не казалось безжизненным; оно было населено существами, не принадлежавшими ни Тьме, ни Свету, которые метались взад-вперед, сбивались в кучу и вновь рассеивались. Они обладали огромной силой. Белая кобылица снова спустилась на снег, ее подковы ударились о снежный наст, но на этот раз более осторожно, чем раньше. Уилл неожиданно понял, что она не подчиняется Мерримену, как он предполагал, а следует своему собственному глубинному инстинкту.
      Молнии снова засверкали, и небо зарокотало. Мерримен произнес над ухом мальчика:
      — Ты слышал о Дубе Хорна?
      — Да, конечно, — сразу ответил Уилл. Он знал эту местную легенду все свою жизнь. — Так вот где мы находимся? Большой дуб в Большом парке, где… — Он замолчал. Как он мог не подумать об этом? Почему магия научила его всему, но не этому? Он медленно продолжал: — …Где Охотник Хорн должен проехать в канун Двенадцатой ночи? — он испуганно оглянулся на Мерримена. — Хорн?
      «Я иду собирать Охоту», — говорил Старый Джордж.
      Мерримен сказал:
      — Конечно. Сегодня вечером будет Охота. И, поскольку ты прекрасно исполнил свою роль, сегодня вечером впервые более чем за тысячу лет Охотник станет преследовать добычу.
      Белая кобылица замедлила шаг, втягивая ноздрями воздух. Ветер раскроил небо на части: половинка луны то показывалась высоко-высоко, то снова исчезала в темных облаках. Молния сверкала сразу в шести местах, тучи ревели и грохотали. Черный смерч Тьмы мчался прямо на них, а затем завис в воздухе между небом и землей, вращаясь и совершая волнообразные движения. Мерримен сказал:
      — Вокруг Большого парка проходит Старая дорога, которая тянется через всю Охотничью лощину. Им потребуется время, чтобы найти свой путь мимо нее.
      Уилл вытянулся, чтобы разглядеть, что находится впереди в темноте. В мерцающем свете он мог разглядеть очертания одинокого дуба, раскинувшего свои ветви от приземистого мощного ствола. В отличие от всех остальных деревьев в округе, на нем не было ни снежинки, а в тени около ствола виднелась фигура высотой с человеческий рост.
      Белая кобылица тоже увидела эту фигуру. Она громко выпустила воздух из ноздрей и стукнула копытом.
      Уилл сказал себе тихо:
      — Белая лошадь должна прийти к Охотнику…
      Мерримен дотронулся до плеча мальчика, и очень быстро и удивительно плавно они соскользнули на землю. Кобылица преклонила свою голову перед ними, и Уилл положил руку на крепкую гладкую белую шею.
      — Иди, мой друг, — произнес Мерримен. Лошадь подалась вперед и охотно пошла рысью к огромному одиноко стоявшему дереву и таинственной тени, неподвижно возвышавшейся около него. Существо, которое стояло под деревом, обладало немыслимой силой; Уилл сразу ощутил
      это. Луна опять скрылась за облаками; какое-то время не было молний, и во мраке ночи ничего не было видно. Лишь один звук раздался в темноте — приветственное ржание белой кобылицы.
      Словно в ответ более низкое гнусавое ржание послышалось из-за деревьев позади них. Когда Уилл обернулся назад, луна снова выплыла из-за облаков, и он увидел мощный силуэт Поллакса, тяжеловоза с фермы Доусонов, на спине которого сидел Старый Джордж.
      — Твоя сестра уже дома, мальчик, — сообщил Старый Джордж. — Она заблудилась и заснула в старом сарае, и ей приснился любопытнейший сон, который, однако, она уже забывает…
      Уилл с благодарностью кивнул и улыбнулся. Но тут же его внимание привлек большой предмет округлой формы, завернутый в мешковину, который Старый Джордж протягивал ему.
      — Что это? — Уилл слегка задрожал от волнения, хотя не знал еще, что было в упаковке.
      Старый Джордж не ответил, он обратился к Мерримену.
      — Все хорошо?
      — Все идет отлично, — сказал Мерримен. Он поежился и плотнее завернулся в свой плащ. — Отдай это мальчику.
      Он посмотрел в упор на Уилла своими загадочными глубоко посаженными глазами, и удивленный Уилл пошел к тяжеловозу и остановился у колена Джорджа, глядя вверх. С быстрой невеселой усмешкой, которая, казалось, маскировала сильное напряжение, старый человек наклонился и передал ему груз. Предмет был величиной с половину Уилла, хотя весил не очень тяжело. Взяв его в руки, Уилл немедленно понял, что это. «Не может быть такого, — изумленно подумал он. — Что бы это могло значить?»
      И снова раздались раскаты грома. Голос Мерримена донесся из темноты:
      — Да это она, конечно. Вода доставила ее в целости и сохранности. А затем Носители Света вытащили ее из воды в нужное время.
      — А сейчас, — сказал Старый Джордж, сидя высоко на спине Поллакса, — ты должен отнести ее Охотнику, юный Искатель Знаков.
      Уилл нервно поежился. Носителю Света нечего бояться в этом мире, абсолютно нечего. Но все же было в этой темной фигуре под гигантским дубом что-то странное и приводящее в трепет, что-то заставляющее чувствовать себя незначительным, маленьким, ненужным…
      Он выпрямился. В любом случае, «ненужный» не подходящее слово, ведь у него было задание, которое он должен выполнить. Подняв большой предмет, как знамя, он снял с него мешковину, и яркая, сверхъестественная карнавальная маска наполовину человека, наполовину животного предстала перед его глазами такой гладкой и пестрой, как будто только что прибыла с далекого острова. Уилл подметил, что ветвистые рога маски были точно такой же формы, как рога на голове оленя на корабле мертвого короля. Держа маску перед собой, он твердой поступью шел к таинственной фигуре под раскидистым дубом. Неподалеку от нее мальчик остановился. Он видел теперь белое свечение, исходившее от кобылицы, и, осторожно продвигаясь дальше, понял, что на лошади сидит всадник.
      Человек, сидевший на лошади, склонился к нему. Мальчик не видел его лица, лишь почувствовал, как взяли маску. И руки опустились, будто освобожденные от тяжелого груза, хотя ноша казалась довольно легкой. Он отступил назад. Луна внезапно выплыла из-за облака, и, бросив на нее быстрый взгляд, Уилл был ослеплен ее холодным белым светом. Когда луна снова скрылась, белая лошадь начала выходить из тени, и очертания фигуры, сидевшей на ней, теперь были хорошо видны на фоне тускло освещенного неба. Голова всадника уже не была головой человека, теперь на ней виднелись оленьи рога. И белая кобылица, неся на себе чудовищного человека-оленя, неуклонно приближалась к Уиллу.
      Мальчик замер в ожидании, пока огромная лошадь не подошла ближе. Ее нос нежно коснулся его плеча в последний раз. Фигура Охотника возвышалась над ним. Лунный свет падал прямо на его голову, и Уилл обнаружил, что смотрит в странные темно-желтые глаза, золотистые и бездонные, как глаза огромной птицы. Глядя в глаза Охотника, он снова услышал в небе странный высокий гогот. Уилл с трудом отвел зачарованный взгляд от золотистых глаз и попытался рассмотреть на голове Охотника карнавальную маску, которую сам же передал ему.
      Но голова была настоящей.
      Окаймленные перьями золотистые глаза моргали, сильные совиные веки двигались осознанно; человеческое лицо, на котором они находились, было обращено к Уиллу, а твердо очерченный рот над гладкой бородой раскрылся в полуулыбке. Этот рот тревожил Уилла; он не был ртом Носителя Света. Он мог улыбаться дружелюбно, но вокруг него виднелись и другие черточки. Там, где на лице Мерримена были морщины грусти и гнева, у Охотника тонкие линии выражали жестокость и безжалостное стремление к мести. Он и вправду был наполовину зверем. Темные ветви рогов Хорна извивались над Уиллом, лунный свет играл на их бархатистой поверхности. Хорн тихо засмеялся, и Уилл услышал его тенор:
      — Знаки, Носитель Света. Покажи мне Знаки.
      Не отрывая глаз от таинственной фигуры, Уилл неуклюже расстегнул ремень и высоко поднял шесть круглых Знаков с перекрестьями внутри. Они были хорошо видны в лунном свете. Охотник посмотрел на них и склонил голову. Когда он снова поднял ее, его тихий голос зазвучал медленно, нараспев… Эти слова Уилл уже слышал раньше:
 
Когда подступит Тьма, шестеро остановят ее,
Трое из круга, трое с дороги;
Дерево, бронза, железо; вода, огонь, камень;
Пятеро вернутся, а один уйдет.
 
 
Железо в день рождения, бронза из долгих странствий;
Дерево из огня, камень из песни;
Огонь из кольца свечей, вода из тающих снегов;
Шесть знаков — Круг и утерянный Грааль.
 
       Но он не остановился там, где ожидал Уилл. Он продолжил:
 
Огонь на горе найдет золотую арфу
Ее игра разбудит Спящих, старейших из всех;
Сила молодой колдуньи потеряна в море;
И свет будет найден, и серебро на дереве.
 
       Золотисто-желтые глаза снова посмотрели на Уилла, но, казалось, они его больше не видели. Они стали отстраненными, непроницаемыми, а лицо — холодным и жестоким. Но сейчас Уилл принял эту жестокость как суровую неизбежность законов природы. Это не было злым умыслом, с помощью которого Свет или служители Света станут преследовать Тьму. Таков был порядок вещей.
      Охотник Хорн развернул большую белую кобылицу прочь от Уилла и одинокого дуба, его силуэт возвышался в свете луны на фоне тяжелых грозовых облаков. Он поднял голову и выкрикнул прямо в небо призыв, похожий на звук охотничьего горна, созывающего гончих. Его голос становился все громче и громче, он наполнял собой все небо, как будто вырывался из тысячи глоток одновременно.
      И в ответ на этот крик из каждой точки Парка, из каждой тени под деревом и из каждого облака, скача по земле и летя по воздуху, понеслась бесконечная стая гончих, громко рыча, как это делают охотничьи собаки, когда берут след. Это были огромные белые животные, в полутьме похожие на привидения. Они бежали вприпрыжку, сталкивались друг с другом, не обращая внимания на Носителей Света, видя перед собой только Охотника и его белую лошадь. Их уши и глаза были красными. Уилл невольно подался назад, когда они проносились мимо. Красные глаза на белых мордах, пылали как огни, а красные уши стояли торчком. Уилл с ужасом представил, как должна чувствовать себя жертва, преследуемая ими.
      Гончие лаяли и рычали вокруг Хорна и белой кобылицы, они были похожи на бушующее море белой пены с красноватыми прожилками. Внезапно человек-олень замер, его огромные рога нацелились на добычу. Он коротко и настойчиво выкрикнул: «След!» — и вся свора гончих рванулась по следу добычи. Бешеный лай своры заполнил все вокруг, и в тот же миг с новой силой началась гроза, тучи прорезала яркая, зубчатая молния. Хорн и белая кобылица взмыли к небу, а вслед за ними стремительным белым потоком влились в грозовой воздух красноухие гончие.
      Внезапно жуткая тишина, словно удушье, сдавила все вокруг, вытеснив даже звуки бури. Используя свой последний шанс, за Уиллом пришла Тьма. Она отчаянно пробивалась сквозь невидимый барьер, который до сих пор сдерживал ее. Закрывая собой небо и землю, беспощадный черный смерч яростно вращался в абсолютной тишине. Но Уиллу было некогда поддаваться страху — он стоял совершенно один. А высокий черный столб готов был обрушиться на него и поглотить его своей чудовищной извивавшейся мглой. В самом центре этой мглы огромный черный жеребец с пеной у рта взвился на дыбы, а на его спине возвышался Черный Всадник, и его глаза сверкали, как два голубых огня. Уилл тщетно произносил заклинания защиты, он не в силах был даже пошевелить рукой, чтобы дотянуться до Знаков на своем ремне, и в отчаянии стоял на месте, закрыв глаза.
      Но в полной, поглотившей мир тишине послышались звуки. Это был тот же странный высокий гогот, словно множество гусей пролетали над ним осенней ночью. Звуки становились все громче, и мальчик открыл глаза. Такого зрелища он никогда прежде не видел, и вряд ли это могло повториться вновь. Половина неба была скрыта черным смерчем, чудовищным, бесшумным неистовством Тьмы, но прямо на Тьму с запада со скоростью падающих с огромной высоты камней неслись Хорн и Дикая Охота. Охота с ревом обрушивалась из темного грозового неба, неслась сквозь летящие молнии и серо-фиолетовые облака, Охота оседлала саму бурю. Человек-олень с диким хохотом выкрикивал призывы, погонявшие гончих, его сияющая золотисто-белая кобылица летела вперед, ее хвост и грива развевались по ветру.
      А вокруг него и вслед за ним, как широкая белая река, текли лающие гончие, Сирены, Гончие Фатума, их красные глаза пылали сигнальными огнями. Они уже заполнили собой все небо до западного горизонта, но их становилось все больше. При звуках их ревущего, тысячеязыкого лая черный смерч Тьмы потускнел, покачнулся и, казалось, задрожал. Уилл поймал взгляд Черного Всадника высоко в черной мгле. Его лицо перекосилось от ярости, и свирепая холодная враждебность отразилась на нем. Казалось, он осознал свое поражение и развернул черного жеребца так неистово, что послушное животное пошатнулось и чуть было не упало. Взнуздав жеребца, Всадник что-то раздраженно сбросил вниз, какой-то маленький темный предмет. И, приземлившись, тот лежал на земле, похожий на плащ.
      Затем буря и атакующая Дикая Охота налетели на Всадника. Он поднялся вверх в своем извивающемся черном убежище. Фантастический смерч Тьмы качался и скручивался, извиваясь, как змея, в агонии, и, наконец, пронзительный вопль раздался в небесах, и черная мгла понеслась на бешеной скорости на север. Она пролетела над парком, Общинными землями, Охотничьей лощиной, а вслед за ней с диким ревом несся Хорн и Охота, как длинный белый гребень на волне бури.
      И вот уже где-то вдали стих лай гончих. В небе над Дубом Хорна висел серебристый полумесяц, и маленькие тучки лишь изредка набегали на него.
      Уилл глубоко вздохнул и огляделся вокруг. Мерримен стоял на прежнем месте, высокий и прямой, как темная таинственная статуя. Старый Джордж отогнал Поллакса к деревьям, потому что ни одно нормальное животное не могло быть свидетелем Охоты и выжить.
      Уилл спросил:
      — Все кончено?
      — Более или менее, — ответил Мерримен, его лицо было скрыто капюшоном.
      — Тьма… — мальчик не осмелился произнести больше ни слова.
      — Тьма побеждена в этой схватке. Ничто не может противостоять Дикой Охоте. Хорн и его гончие будут гнать свою добычу так далеко, как только смогут, до самого края земли. И там короли Тьмы должны теперь затаиться, ожидая своего следующего шанса. Но теперь мы подготовлены гораздо лучше благодаря полному Кругу Шести Знаков и Дару магии. Нас сделало сильнее выполненное тобой задание, Уилл Стэнтон, и мы очень близки к тому, чтобы одержать окончательную победу.
      Он откинул капюшон, его жесткие седые волосы блестели в лунном свете. Взгляд Мерримена говорил о том, что он испытывал гордость за Уилла, и, увидев это, мальчик почувствовал покой и радость. Затем Мерримен посмотрел на заснеженный луг Большого парка, на котором уже появились прогалины.
      — Осталось лишь соединить Знаки, — сказал он. — Но прежде нужно сделать еще кое-что.
      По его голосу чувствовалось, что он взволнован. Уилл с интересом последовал за ним, к Дубу Хорна, где увидел на снегу в тени дуба смятый плащ, который Черный Всадник сбросил на землю. Мерримен остановился, затем опустился на колени прямо на снег. Уилл пригляделся и с ужасом понял, что темный предмет на снегу — это не плащ, а человек. Он лежал лицом вверх, его тело было неестественно изогнуто. Это был Странник. Это был Хокинг.
      Мерримен произнес низким голосом, лишенным эмоций:
      — Те, кто поднимаются так высоко вместе с королями Тьмы, должны быть готовы к падению. А для человека падение с такой высоты опасно. Я думаю, у него сломана спина.
      Глядя на узкое неподвижное лицо, Уилл вдруг со всей ясностью понял, что Хокинг и вправду был лишь обычным человеком. Возможно, не совсем обычным, ведь его использовали и Свет, и Тьма, он много раз путешествовал во времени, чтобы стать в конце концов Странником, изрядно потрепанным вековыми скитаниями. Но он был человеком и, конечно, смертным. Бледное лицо исказилось, и он открыл глаза. В них тут же появилась боль.
      — Он выбросил меня, — сказал Хокинг.
      Мерримен молча смотрел на него.
      — Да, — с горечью прошептал Хокинг, — ты знал, что это произойдет. — Он попытался пошевелить головой, и ужас появился в его глазах: — Я чувствую только голову, она болит. Но мои руки, ноги, я их не чувствую… — Его лицо сейчас выражало полную безнадежность. Хокинг посмотрел на Мерримена. — Мне конец, — продолжал он. — Я знаю это. Неужели ты оставишь меня жить с этим страданием, которое я испытываю сейчас? Последнее право человека — умереть. Ты не давал мне сделать этого; ты заставил меня жить веками, даже когда я хотел смерти. И все из-за предательства, которое я совершил, потому что у меня не было разума Носителя Света.
      Страдание и тоска в его голосе были невыносимы, и Уилл отвернулся.
      Но Мерримен сурово произнес:
      — Ты был Хокингом, моим приемным сыном и вассалом, который предал своего господина и Свет. И ты стал Странником, чтобы ходить по земле так долго, как потребует Свет. Однако с некоторых пор мы больше не держим тебя, мой друг. Миссия Странника выполнена, ты стал свободным и мог обрести вечный покой. Но вместо этого ты предпочел поверить обещаниям Тьмы и предать Свет во второй раз… Я дал тебе свободу выбора, Хокинг, и я не отнимал ее у тебя. Я не могу сделать этого — она по-прежнему твоя. Силы Тьмы и силы Света не могут сделать человека больше, чем просто человек, даже если они возлагают на него сверхъестественную миссию. Но силы Тьмы и Света также не могут отнять у человека те права, которые принадлежат ему. Если Черный Всадник сказал тебе обратное, он солгал.
      Странник посмотрел на него с недоверием, его лицо исказилось от боли.
      — Я могу найти покой? Я могу выбрать покой, и всему этому придет конец?
      — Каждый твой выбор делал ты сам, — печально ответил Мерримен.
      Хокинг покачал головой; судорога боли прошла по его лицу. Но глаза его оставались такими же ясными и живыми, как глаза невысокого аккуратного человека в зеленом бархатном жакете. Они посмотрели на Уилла. Хокинг тихо сказал:
      — Используй свой дар правильно, Носитель Света.
      Затем он посмотрел на Мерримена долгим взглядом, в котором соединилось так много чувств, и сказал почти неслышно:
      — Господин…
      Свет в его ясных глазах погас, и в этом теле уже никого не осталось.

      Уилл стоял в кузнице с низкой крышей, спиной к входу, и глядел на огонь. Оранжевые, красные и бело-желтые языки пламени танцевали, пока Джон Смит раздувал кузнечные мехи. Было очень тепло, и мальчик впервые за этот день почувствовал себя уютно. Носителю Света не могло причинить вреда то, что он долго находился под ледяным дождем и продрог до костей, но Уилл был очень рад возможности погреться, почувствовать тепло. Огонь наполнял его счастьем, как наполнял сиянием все помещение.
      Кузница не была ярко освещена, и контуры предметов казались размытыми. Воздух как будто слегка колыхался. Только огонь казался реальным; все остальное выглядело как мираж.
      Мерримен, улыбаясь, смотрел на Уилла.
      — Снова все как во сне, — сказал смущенный Уилл, — как тогда в поместье, когда мы одновременно находились в двух временах.
      — Так и есть. Сейчас мы в такой же ситуации.
      — Но ведь мы прошли через дверь.
      Так оно и было. На мокрых черных Общинных землях, когда Дикая Охота гнала Тьму по небу, Уилл, и Мерримен, и Старый Джордж, и огромный конь Поллакс прошли через створки двери, вернувшись на шесть столетий назад, в то время, откуда пришел Хокинг и куда спокойным снежным утром в свой день рождения попал Уилл. Хокинг в последний раз вернулся в свой век на широкой спине Поллакса. Когда они все прошли через дверь, Старый Джордж повел коня в сторону церкви, чтобы отвезти тело Хокинга на кладбище. И мальчик уже знал, что в его двадцатом веке где-то на церковном кладбище под более поздними захоронениями или под полуразрушенным камнем находится могила человека по имени Хокинг, который умер давным-давно, в тринадцатом веке, и с тех пор покоится здесь с миром.
      Мерримен подвел Уилла к входу в кузницу.
      — Послушай, — предложил он.
      Уилл посмотрел на ухабистую Старую дорогу, на густые насаждения немного в стороне, на холодную серую полоску уже почти утреннего неба.
      — Я слышу шум реки, — с изумлением произнес он.
      — Да!
      — Но река находится на расстоянии нескольких миль отсюда, на другой стороне Общинных земель.
      Мерримен повернул голову в ту сторону, откуда доносился плеск текущей, журчащей воды. Это был звук реки полной, но не разлившейся, звук реки после сильного дождя.
      — То, что мы слышим, это не Темза, — сказал он. — Это звуки двадцатого века. Видишь ли Уилл, Знаки должны быть соединены Джоном Уэйлендом Смитом в этой кузнице, в это самое время, потому что вскоре после этого кузница была разрушена. А Знаки собраны вместе только после выполнения твоего задания, в твоем времени. Так что соединение должно пройти между двумя этими веками, там, где глаза и уши Носителей Света могут воспринимать оба времени. Это не звук настоящей реки, это звук текущей воды, которая сбегает по Охотничьей лощине после того, как начал таять снег.
      Уилл подумал о снеге и о своей семье, которая оказалась словно в осаде, и вдруг снова стал маленьким мальчиком, самым сильным желанием которого было попасть домой. Темные глаза Мерримена посмотрели на него с сочувствием.
      — Осталось недолго, — успокоил он.
      У них за спиной раздались удары молота, и они обернулись. Джон Смит закончил раздувать мехи над бело-красным огнем; теперь он работал на наковальне, а светящиеся языки пламени ожидали его. Он не использовал обычный тяжелый молот. В его мощных руках был очень изящный инструмент, похожий на те, которые отец Уилла использовал для ювелирных работ. Но и объект, над которым работал Джон, был гораздо деликатнее, чем лошадиные подковы; это была золотая цепь, с широкими звеньями, на которую будут подвешены шесть Знаков. Звенья лежали в ряд около руки Джона.
      Кузнец посмотрел вверх, его лицо было красным в свете огня:
      — У меня почти все готово.
      — Это очень хорошо, — сказал Мерримен и вышел на дорогу. Он стоял там один, высокий и таинственный в длинном темно-синем плаще, с опущенным капюшоном, и густые седые волосы сияли, словно снег. Но снега здесь не было, не было и текущей воды, хотя Уилл отчетливо слышал, как обрушиваются водные потоки…
      Затем начались перемены. Мерримен, казалось, не двигался. Он продолжал спокойно стоять спиной к ним, его руки были опущены вдоль туловища. Но весь мир вокруг него вдруг пришел в движение. Воздух словно содрогнулся, очертания деревьев, земля и небо затрепетали, начали расплываться, и все видимые предметы, казалось, стали плавно скользить и смешиваться друг с другом. Уилл стоял, глядя на этот неустойчивый мир, чувствуя легкое головокружение, и постепенно стал слышать сквозь шум невидимого потока дождевой воды гул множества голосов. И вдруг расплывчатый мир стал обретать новые формы, и мальчик увидел, как множество людей заполнили дорогу, и все пространство между деревьями, и весь двор перед кузницей. Они все казались не вполне реальными, нечеткими, были похожи на привидения, как будто могли исчезнуть, если к ним прикоснуться. Они улыбались Мерримену, приветствовали его, а он продолжал стоять спиной к Уиллу. Столпившись вокруг него, они с интересом смотрели в сторону кузницы, как зрители, которые ждут начала спектакля. Однако казалось, что никто из них не видит Уилла и кузницы.
      Уилл понял, что узнает некоторых гостей с вечеринки мисс Грейторн в поместье, с рождественской вечеринки девятнадцатого века, которая привела Хокинга к катастрофе, а ему позволила изучить Книгу магии. Все эти люди, которых Мерримену удалось созвать, были Носителями Света. Из всех земель, всех частей света, они прибыли сюда, чтобы наблюдать соединение Знаков. Уилл был напуган, ему хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть с глаз этого нового волшебного мира.
      Но он подумал: «Это мои люди. Это моя семья, так же как моя родная настоящая семья. Носители Света. Каждый из нас здесь для того, чтобы выполнить величайшую миссию на Земле». Затем в толпе началось движение, словно рябь пробежала по воде, и люди начали расступаться, как будто освобождая проход. Уилл услышал музыку: свирели и барабаны наигрывали простенький мотивчик. Однажды он уже слышал эту музыку в своем сне, который, возможно, и не был сном. Он стоял неподвижно, сомкнув руки, застыв в ожидании. Мерримен развернулся, шагнул к нему и встал рядом, а из толпы вдруг появилась маленькая процессия, уже знакомая мальчику.
      Сквозь толпу двигались мальчики в тех же самых жакетах с поясами и гетрах из грубой ткани, с волосами до плеч и в странных шапочках. И снова те, кто шел впереди, несли ветки и пучки березовых прутьев, а те, кто завершал процессию, играли грустную мелодию на свирелях и барабанах. А между этими двумя группами шесть мальчиков несли на плечах носилки, сплетенные из веток и тростника, и на каждом углу была веточка падуба.
      Мерримен сказал очень спокойно:
      — Сначала в День святого Стефана, следующий за Рождеством. Затем в Двенадцатую ночь — дважды в год, если это особенный год, происходит Охота на Крапивника.
      Но сейчас Уилл отчетливо видел носилки, и в этот раз на них не было крапивника. На носилках лежала изящная фигура старой леди, одетой в голубое, с большим кольцом с красноватым камнем на руке. Мальчики промаршировали до кузницы и очень осторожно положили носилки на землю. Мерримен склонился над носилками, вытянув над ними свою руку, и леди открыла глаза и улыбнулась. Он помог ей подняться на ноги. Приблизившись к Уиллу, она взяла обе его руки в свои.
      — Очень хорошо, Уилл Стэнтон, — проговорила она, и по толпе Носителей Света, заполнивших дорогу, прокатился гул одобрения, словно ветер запел в верхушках деревьев.
      Леди повернулась в сторону кузницы, где в ожидании стоял Джон, и сказала:
      — На дубе и на железе, пусть Знаки будут соединены.
      — Пошли, Уилл, — произнес Джон Смит.
      Вместе они подошли к наковальне. Уилл положил на нее ремень, на котором висели эти Знаки во время всех поисков и испытаний.
      — На дубе и на железе? — прошептал он.
      — Из железа сделана наковальня, — спокойно объяснил кузнец, — а из дуба — ее основание. Это большое деревянное основание наковальни всегда делается из дуба, вернее, из корня дуба, самой прочной части дерева. Кто-то ведь рассказывал тебе о природе дерева не так давно?
      Его голубые глаза подмигнули Уиллу, а затем он вернулся к своей работе. Один за другим он брал Знаки и присоединял их к золотым звеньям. В центре он поместил Огненный Знак и Водный Знак, с одной стороны от них — Железный Знак и Бронзовый Знак, а с другой — Деревянный Знак и Каменный Знак. Затем он соединил концы прочной золотой цепи. Он работал быстро и аккуратно. Снаружи огромная толпа Носителей Света стояла неподвижно. Кроме ударов молотка кузнеца и редкого шипения мехов, больше не было слышно ни одного звука, за исключением плеска невидимой реки, которая бурлила где-то в будущем и в то же время так близко.
      — Готово, — наконец сказал Джон.
      Он торжественно передал Уиллу сверкающую цепь соединенных Знаков, и Уилл не мог оторвать глаз от их красоты. Держа Знаки, он вдруг почувствовал, что от них исходит что-то вроде электрического тока: уверенная сила и мощь. Мальчик удивился: опасность миновала, Тьма отступила, для чего же эта сила? Он пошел к леди, все еще находясь в недоумении, передал ей Знаки и преклонил перед ней колени.
      Она заговорила:
      — Эта сила будет нужна нам в грядущем, Уилл, понимаешь? Это предназначение Знаков. Круг Знаков — второй из четырех Атрибутов Силы, и он отсутствовал долгие века. В Знаках наша основная сила. Атрибуты Силы были сделаны в разные периоды времени разными мастерами Света. И каждый Атрибут ждет своего часа. Это и золотой потир, называемый Граалем, и Круг Знаков, и Хрустальный Меч, и Золотая Арфа. Грааль, как и Знаки, уже найден и находится в безопасности. А два остальных Атрибута нам еще предстоит обрести. Это наше задание на другие времена. И в следующий раз, когда Тьма подступит, чтобы предпринять свою последнюю и самую чудовищную попытку завладеть миром, у нас будет надежда на победу.
      Она подняла голову и оглядела бесчисленное полупрозрачное собрание Старожилов.
      — Когда подступит Тьма, — сказала она без всякого выражения, и множество голосов ответили ей ровным убежденным гулом, — шестеро остановят ее. — Затем она снова посмотрела на Уилла, и ее лицо, по которому невозможно было определить ее возраст, излучало любовь. — Искатель Знаков, — обратилась она к нему, — своим рождением и в свой день рождения ты стал тем, кто ты есть, и Круг Носителей Света стал завершенным, отныне и навсегда. Ты правильно использовал дар магии, выполнил сложное задание и доказал, что ты сильнее, чем испытание. Пока мы не встретимся снова — а мы должны встретиться, — мы будет помнить о тебе с гордостью.
      Огромная толпа снова отозвалась, на этот раз с теплотой и одобрением, а леди наклонилась вперед, и ее маленькие руки, на одной из которых сияло кольцо с красноватым камнем, надели цепь со Знаками на шею Уилла. Затем она поцеловала его в лоб, как будто к нему нежно прикоснулось крыло птицы.
      — Прощай, Уилл Стэнтон, — прошептала она.
      Гул голосов стал громче, и мир закрутился вокруг Уилла круговоротом деревьев и огней, а над миром звучал волшебный звенящий мотив, на этот раз громче и радостнее, чем обычно. Музыка пела и звенела в его голове так радостно, что он закрыл глаза и как будто купался в ее очаровании. Он знал, что это продлится всего доли секунды, — эта музыка, которая была духом и сущностью Света. Затем она постепенно начала стихать, удаляться и манить за собой, стала немного грустной и вскоре исчезла, а ее место занял звук текущей воды. Уилл вскрикнул от сожаления и открыл глаза.
      Вокруг разливался серый тусклый свет раннего утра. Он стоял на коленях на холодном утоптанном снегу. Оглядевшись, мальчик сразу узнал это место — проезд Охотничьей лощины. Голые деревья торчали из рыхлого мокрого снега вдоль дороги. А по самому проезду, который когда-то был чистой мощеной дорогой, теперь яростно неслась вода, и сквозь каждую канавку она проходила, как шумный ручей или даже река… Дорога была пуста; никого не было видно и среди деревьев. Уиллу захотелось заплакать от чувства потери. Только что его окружал теплый круг друзей и свет праздника, рядом была леди; но все ушло, утекло, оставив его в одиночестве.
      Он дотронулся до своей шеи. Цепь со Знаками по-прежнему была здесь.
      За его спиной раздался низкий голос Мерримена:
      — Пора идти домой, Уилл.
      — О-о, — грустно протянул Уилл, не оборачиваясь. — Я рад, что вы все еще здесь.
      — Звучит очень волнующе, — колко сказал Мерримен, — прошу тебя, сдерживай свои чувства.
      Сидя на корточках, Уилл взглянул на него через плечо. Мерримен смотрел на него сверху вниз очень серьезно, его глаза были похожи на глаза совы, и неожиданно эмоции, которые были связаны внутри Уилла невыносимо тугим узлом, освободились, и мальчик залился смехом. Рот Мерримена слегка искривился в улыбке. Он протянул руку, и, взявшись за нее, Уилл поднялся на ноги, все еще смеясь.
      — Это просто… — начал Уилл и остановился, поскольку не был вполне уверен, смеется он или плачет.
      — Это было преображение, — мягко сказал Мерримен. — Ты можешь идти?
      — Конечно, могу, — возмутился Уилл. Он огляделся. Там, где была кузница, сейчас стояло обветшалое кирпичное строение, похожее на гараж, а вокруг него виднелись следы теплиц и овощных грядок. Он посмотрел вверх и увидел очертания знакомого дома. — Это поместье! — воскликнул он.
      — Задний вход, — пояснил Мерримен. — Около деревни. Используется в основном торговцами и… дворецкими.
      Он улыбнулся Уиллу.
      — Так вот где была старая кузница?
      — На старых планах дома это место называлось Воротами Кузнеца, — сообщил Мерримен. — Историки Бакингемшира, которые пишут об Охотничьей лощине, очень любят спекулировать на этом. Но все они ошибаются.
      Уилл посмотрел сквозь ветви деревьев на тюдоровские дымовые трубы и остроконечные крыши и спросил:
      — А мисс Грейторн там?
      — Да, сейчас там. Но разве ты не видел ее среди Носителей Света?
      — Что?! — Уилл открыл рот. Самые разные образы появлялись в его голове и уходили. — Вы имеете в виду, что она Носитель Света?
      Мерримен поднял бровь:
      — Брось, Уилл, твои чувства давно уже подсказали тебе это.
      — Ну… да, это так. Но я никогда не мог понять, какая из мисс Грейторн принадлежит Кругу Носителей Света, та, что из нашего времени, или та, что устраивала рождественскую вечеринку? Хотя, пожалуй, и это я знаю, — Уилл неуверенно посмотрел на Мерримена, — ведь это одна и та же мисс Грейторн?
      — Так-то лучше, — улыбнулся Мерримен. — И мисс Грейторн, пока ты и Смит были заняты своей работой, дала мне два подарка на Двенадцатую ночь. Один для твоего брата Пола, а другой для тебя.
      Он показал Уиллу два небольших свертка, завернутых в ткань, похожую на шелк, а затем снова спрятал их под плащом.
      — Подарок для Пола вполне нормальный, насколько я понимаю. Ну, более или менее. А твой подарок ты сможешь использовать только в будущем, в тот момент, когда сам посчитаешь это нужным.
      — Двенадцатая ночь, — сказал Уилл. — Это сегодня? — Он взглянул в серое утреннее небо. — Мерримен, как тебе удалось сделать так, что семью не беспокоит мое исчезновение? Моя мама хорошо себя чувствует?
      — Конечно, — ответил Мерримен, — а ты провел всю ночь в поместье, где глубоко спал… Это мелочи. Я знаю все твои вопросы. Ты на все получишь ответ, когда окажешься дома, а на самом деле ты уже сам знаешь все ответы. — Он повернул голову к Уиллу, его глаза властно смотрели на мальчика. — Давай, Носитель Света, — мягко сказал он, — вспомни все сам. Ты уже не маленький мальчик.
      — Да, — согласился Уилл, — я знаю.
      Мерримен продолжал:
      — Но иногда ты будешь чувствовать, что жизнь была бы более понятной, если бы ты оставался просто мальчиком.
      — Иногда, — повторил Уилл. Затем усмехнулся: — Но не всегда.
      Он повернули и пошли вдоль проезда Охотничьей лощины к дому Стэнтонов.

***

      Становилось все светлее, и лучи яркого света пронзили край неба прямо над ними, там, где вскоре должно было появиться солнце. Легкий туман висел над снегом по обе стороны дороги, обвиваясь вокруг голых деревьев и маленьких ручейков. Это утро обещало многое, безоблачное небо было подернуто легкой дымкой и слегка окрашено в голубой цвет — такого неба уже много дней не было над Охотничьей лощиной. Они шли как старые друзья, изредка перекидываясь фразами, разделяя друг с другом тишину, которая скорее была похожа на безмолвное общение. Их шаги по голой мокрой земле гулко разносились по деревне, и это был единственный звук во всей округе.
      Вскоре стало слышно, как кто-то вдалеке копает землю. Голые деревья темнели с одной стороны от дороги, и Уилл понял, что они стоят на углу Рощи грачей. Он посмотрел наверх. Со стороны деревьев не доносилось ни звука, тихими были и огромные гнезда высоко в окутанных туманом ветках.
      — Грачи что-то молчат, — заметил мальчик.
      Мерримен сказал:
      — Их там нет.
      — Нет? Но почему? Где они?
      Мерримен слегка улыбнулся, и улыбка его была мрачной.
      — Когда Лающие гончие выходят на охоту в небо, ни одно животное, ни одна птица не могут оставаться вблизи и не взбеситься от ужаса. Во всем королевстве там, где проходит путь Хорна и Охоты, хозяева не найдут ни одного зверя, если тот потерялся прошлой ночью. Это было хорошо известно в старые времена. Сельские жители всегда запирали своих животных накануне Двенадцатой ночи на тот случай, если начнется Охота.
      — Но что случилось? Они все убиты? — Уилл вдруг понял, что, несмотря на все то, что грачи сделали для Тьмы, он вовсе не хотел их гибели.
      — О нет, — сказал Мерримен, — они разогнаны. Разбросаны по небу так далеко, как смогли унести их Гончие. Гончие Фатума не убивают живых существ и не поедают их… Грачи в конце концов вернутся. Один за другим, перепачканные, изнуренные, будут сожалеть обо всем. Более мудрые птицы, которые не имеют никаких дел с Тьмой, спрятались прошлой ночью под карнизами, навесами крыш, подальше от этого зрелища. И они все еще здесь, целые и невредимые. Но для наших грачей понадобится время, чтобы прийти в себя и восстановить силы. Я думаю, у тебя больше не будет проблем с ними, Уилл, хотя я бы на твоем месте им больше не доверял.
      — Взгляните, — произнес Уилл, указывая кивком головы вперед, — вот двое, кому можно доверять. — Гордость прозвучала в его голосе, когда по дороге по направлению к ним стремительно понеслись две собаки Стэнтонов — Раг и Ки. Они лаяли и подвывали, лизали его руки, приветствуя его так горячо, как будто он отсутствовал целый месяц. Уилл нагнулся, чтобы поговорить с ними, но тут же оказался под огромными мокрыми лапами, теплыми запыхавшимися мордами и виляющими хвостами.
      — Осторожнее, — закричал он радостно.
      — Будьте поласковее, — мягко посоветовал Мерримен.
      В одну секунду псы успокоились, продолжая, однако, с энтузиазмом вилять хвостами; оба повернулись к Мерримену и посмотрели ему в лицо, а затем смирно и тихо пошли вместе с ними. Показалась подъездная дорожка к дому Стэнтонов, и звук лопат стал громче. За углом они увидели мистера Стэнтона и Пола, тепло закутанных, вычищавших мокрый снег, листья и ветки из водостока.
      — Так-так, — сказал мистер Стэнтон и выпрямился, опираясь на лопату.
      — Привет, пап! — радостно закричал Уилл, подбежал и обнял его.
      — Доброе утро, — поздоровался Мерримен.
      — Старый Джордж сказал, что вы придете рано, — сообщил мистер Стэнтон, — но я не предполагал, что настолько рано. Как вам удалось разбудить его?
      — Я сам проснулся, — улыбнулся Уилл. — Да. С Нового года я начал жизнь с чистого, нового листа.
      — А мы вот все ворочаем старые листья, — проговорил Пол.
      Все рассмеялись.
      — Да, это так. Оттепель наступила неожиданно, земля не успевала оттаивать, и вода не могла просочиться сквозь нее. А сейчас и водостоки оттаяли, а потоки воды забили все вымытым отовсюду мусором. Как, например, это. — Пол показал пакет, с которого капала вода.
      Уилл сказал:
      — Я возьму лопату и помогу.
      — Может, ты сначала позавтракаешь? — спросил Пол. — Здесь уйма старых листьев, хотя год только начался.
      Уилл неожиданно понял, что прошло очень много времени с тех пор, как он ел в последний раз, и почувствовал страшный голод.
      — Проходите и съешьте что-нибудь на завтрак, выпейте чашку чая или еще чего-нибудь, — предложил мистер Стэнтон Мерримену. — Ваша прогулка в это время суток была, очевидно, утомительной. Я действительно очень благодарен вам за то, что вы его доставили, не говоря уж о том, что проследили за ним вчера вечером и ночью.
      Мерримен кивнул, улыбаясь, и поднял воротник своего пальто современного покроя, которое, как Уилл заметил, тем не менее очень напоминало длинный плащ.
      — Благодарю вас. Но мне необходимо вернуться в поместье.
      — Уилл! — закричал звонкий голос, и из дома вышла Мэри и побежала по дорожке. Уилл пошел ей навстречу, а она набросилась на него и толкнула в живот.
      — Как было в поместье? Ты спал на кровати с балдахином?
      — Не совсем, — ответил Уилл. — С тобой все в порядке?
      — Конечно, в порядке. Я классно прокатилась на лошади Старого Джорджа, на тяжеловозе с фермы Доусонов. Он подобрал меня посреди проезда. Вскоре после того, как я ушла. Кажется, это было сто лет назад, а не прошлой ночью, — она посмотрела на Уилла довольно робко. — Я думаю, мне не следовало вот так уходить вслед за Максом, но все произошло так быстро, и я очень волновалась, что мама не получит помощи.
      — А мама правда хорошо себя чувствует?
      — Доктор сказал, все пройдет. Это было растяжение, а не перелом. Конечно, в этом мало приятного, и ей теперь нужен отдых. Но настроение у нее довольно приподнятое, сам увидишь.
      Уилл посмотрел на дорожку. Пол, Мерримен и отец разговаривали и смеялись все вместе. Он подумал, наверняка отец решил, что дворецкий Лайон неплохой парень, а вовсе не реквизит поместья.
      Мэри сказала:
      — Извини за то, что по моей вине ты потерялся в лесу. Вы с Полом были где-то очень близко ко мне. Хорошо, что Старый Джордж разобрался, кто из нас где потерялся. Бедный Пол, он так волновался за нас обоих, а не только за меня, — она захихикала, но потом постаралась изобразить раскаяние, что ей удалось без особых усилий.
      — Уилл! — Пол оторвался от группы и радостный бежал к ним. — Только посмотри! Мисс Грейторн… Да благословит ее Бог! Посмотри! — Его лицо светилось от счастья. Он вынул сверток, который принес Мерримен, и Уилл увидел, что это старая флейта из поместья.
      Почувствовав, как его лицо медленно расплывается в улыбке, он снова посмотрел на Мерримена. С серьезным видом Мерримен достал второй пакет.
      — Вот это леди прислала тебе.
      Уилл открыл его. Внутри находился маленький охотничий горн, блестящий, немного потускневший от многолетнего хранения. Он быстро взглянул на Мерримена и снова посмотрел на подарок.
      Мэри прыгала вокруг:
      — Ну давай же Уилл, подуй в него. Ты можешь наделать шума во всей округе до Виндзора. Давай!
      — Позже, — отказался Уилл. — Сначала надо научиться. Вы поблагодарите мисс Грейторн от моего имени? — попросил он Мерримена.
      Мерримен кивнул.
      — Я должен идти, — произнес он.
      Роджер Стэнтон сказал:
      — Не могу передать вам, как мы благодарны за вашу помощь. Со всей этой непогодой и с детьми — ваши действия были просто неоценимы… — Он не мог найти больше слов и жал руку Мерримена с такой теплотой, что Уилл думал, он никогда не остановится.
      Суровое лицо Мерримена смягчилось; он выглядел довольным и немного смущенным. Он улыбался и кивал, но ничего не говорил. Пол и Мэри тоже пожали ему руку. Затем он взял руку Уилла и скользнул по его лицу коротким пристальным взглядом глубоких темных глаз.
      — До свидания, Уилл.
      Он помахал всем рукой и двинулся вниз по дороге. Уилл посмотрел ему вслед. Мэри спросила, подпрыгивая рядом с ним:
      — Ты слышал диких гусей прошлой ночью?
      — Гусей? — угрюмо переспросил Уилл. Он почти не слушал ее. — Гусей? Среди такой бури?
      — Какой еще бури? — удивилась Мэри, но продолжила свою болтовню, прежде чем он опомнился. — Дикие гуси, их, должно быть, были тысячи. Они мигрировали, я думаю. Мы не видели их, был только чудовищный шум, сначала жуткий гвалт этих безумных грачей, а затем этот гогот в небе, где-то очень высоко. Было необыкновенно страшно.
      — Да, — сказал Уилл, — так все и было.
      — Ты, кажется, еще не совсем проснулся, — произнесла Мэри с раздражением и, подскакивая, пошла вперед по дорожке. Затем резко остановилась и замерла. — Боже мой! Уилл! Смотри!
      Она уставилась на какой-то предмет, лежащий на снегу за деревом. Уилл подошел ближе и увидел среди мокрого подлеска огромную карнавальную маску с глазами совы, лицом человека и рогами оленя. Он смотрел на нее и не мог произнести ни слова. Маска была сухой, чистой и яркой, такой же, как раньше. Такой она останется навсегда. Она выглядела как набросок головы Охотника Хорна, которую он видел на фоне черного неба, но в то же время была другой.
      Мальчик продолжал молча смотреть.
      — Надо же! — воскликнула Мэри. — Тебе крупно повезло, что она там застряла. Мама очень обрадуется. Она не спала, когда неожиданно со всех сторон потекла вода. Тебя там, конечно, не было; вода дошла до нижнего этажа и смыла много вещей из гостиной, прежде чем мы заметили это. Маску тоже унесло, и мама очень расстроилась, потому что знала, как ты огорчишься. Только посмотри, только представь…
      Она подошла ближе, продолжая весело щебетать, но Уилл больше не слышал ее. Маска лежала у садовой изгороди, которая все еще была завалена снегом, но уже начала просматриваться сквозь таявшие сугробы. А на снегу около водосточной канавы Уилл заметил следы. Это были отпечатки копыт лошади, которая остановилась на этом месте, потом повернулась кругом и ускакала прочь. Но это не были следы подков. Отпечатки были в форме круга, с перекрестьем внутри: отпечатки тех самых подков, которые Джон Уэйленд Смит когда-то поместил на копыта белой кобылицы.
      Уилл посмотрел на следы и карнавальную маску и судорожно сглотнул. Он прошел еще несколько шагов по дорожке и посмотрел вниз на проезд Охотничьей лощины; фигура Мерримена, высокая и прямая, удалялась прочь. Но затем холодок пробежал по спине мальчика, потому что где-то рядом раздался звук настолько сладкий, что он никак не сочетался с холодным серым утром. Это был мягкий, чарующий, немного печальный звук старой флейты из поместья; Пол, не в силах устоять перед искушением, взял инструмент и начал на нем играть. Он играл старинную песню «Зеленые рукава». Неземная, сладкозвучная мелодия плыла в утреннем воздухе. Уилл увидел, как Мерримен, услышав музыку, поднял выше свою дерзкую седую голову и пошел дальше.
      Уилл стоял неподвижно, глядя на дорогу и слушая музыку. Вдруг он увидел, как рядом с фигурой Мерримена туманный воздух, и деревья, и линия дороги слегка задрожали. А потом появилась огромная двустворчатая дверь. Она стояла сама по себе, точно так же, как на заснеженном холме и в поместье. Высокая резная дверь, которая вела в другое время, одиноко возвышалась на Старой дороге, ныне известной как проезд Охотничьей лощины. Очень медленно створки двери начали отворяться. Где-то за спиной Уилла мелодия «Зеленые рукава» прервалась смехом и словами Пола. Но музыка, которая звучала в ушах Уилла, продолжалась, и сейчас она преобразилась в тот самый волшебный, похожий на перезвон колокольчиков мотив, который манил его за собой каждый раз, когда открывалась дверь или наступало время больших перемен в жизни Носителей Света. Уилл испытывал странное томление, слушая эту сладкую завораживающую мелодию, которая плыла где-то между сном и реальностью, между вчера и завтра, между памятью и воображением. Музыка звучала очень нежно, а затем постепенно стала затихать. На Старой дороге фигура Мерримена, снова обернутая темно-синим плащом, прошла сквозь дверь. Высокие резные створки из тяжелого дуба начали медленно смыкаться, пока наконец бесшумно не захлопнулись. И когда стихло последнее эхо чарующей музыки, дверь исчезла.
      В великолепном сиянии золотистого света над Охотничьей лощиной и долиной Темзы поднялось солнце.