- Кто ты? - спросил голос
      Он спал или бодрствовал - то и другое одновременно.
      - Дайон, - заставил он сказать себя. - Я Дайон. - И остановился опустошенный.
      - Дайон какой?
      Дайон какой? Дайон какой? Дайон какой?
      Он не знал. Он знал, что должен знать. Но не знал. Он испытал потрясение, думая об этом. И заснул. Или проснулся.
      - Кто ты? - спросил голос.
      - Да, - сказал он резонно, - ты совершенно прав.
      - Кто ты?
      - Дайон... я думаю.
      - Дайон какой?
      - Дайон... Дайон... Дайон умирающий... Умирающий Дайон.
      Он начинал смеяться.
      Время шло. История растворялась. Тьма опустилась на лицо бездны.
      - Кто ты? - спросил голос.
      Он начинал любить этот голос, который был так дружелюбен и тёпл.
      И сокровенен. Это, почти наверняка, мог быть только его собственный голос.
      Он закричал.
      Это был его голос.
      Он закричал и испытал потрясение, думая об этом. Он заснул. Или проснулся. Или то и другое одновременно.
      Ветер свистел и шелестел в кронах деревьев, которых здесь не было. Кот перепрыгнул через пустоту, оставшуюся на месте луны. Одна рука захлопала.
      - Кто ты? - спросил другой голос.
      - Почему ты другой голос? - спросил он с отстраненным интересом.
      - Другой голос - другой человек, - ответил голос.
      - Кто ты?
      - Не кто, а что, - сказал Дайон.
      - Тогда что ты?
      - Я один.
      - Как долго ты был один?
      - С начала мира.
      - Кого ты любишь?
      - Я не люблю никого, поскольку в мире никого нет.
      - Кого ты ненавидишь?
      - Я не ненавижу никого, поскольку в мире никого нет.
      - Чего ты хочешь?
      - Мне нечего хотеть.
      - Почему ты существуешь?
      Он не знал этого. Он хотел иметь немного времени, чтобы подумать над этим. Он испытал потрясение, думая об этом. И, думая об этом, заснул. Он проснулся, тоже думая об этом.
      Он нашел ответ. Он был никто.
      - Я существую потому, что я никто, - сказал он убежденно. - Мое существование несовершенно, поскольку я не стал еще отрицанием ничего. Если бы я мог перестать мыслить, я стал бы самым совершенным ничто, и не возникало бы вопроса о моем существовании.
      - Тогда, - сказал голос, - ты должен стараться прекратить мыслить. Твое имя Дайон Кэрн. Но не думай об этом. Ты мужчина. Не думай об этом. Ты жив. Не думай об этом также.
      Дайон удовлетворенно вздохнул. Он пришел к последней истине.
      Однажды холодным дождливым весенним утром в тщательно охраняемых воротах Главного Ее Величества Центра Анализа для Дезориентированных и Антисоциальных Личностей появился мужчина. Его имя было вытатуировано на внутренней стороне левого запястья, на случай если он его забудет.
      Мужчина втянул в себя сырой холодный воздух и поежился. Этот мир за гранью мира был очень странен. Мужчина не знал, что делать.
      Какая-то женщина поджидала его. Он не знал ее.
      - Привет, Дайон, - сказала Джуно.
      Он посмотрел на запястье и увидел, что его имя и в самом деле Дайон. Он улыбнулся. Похоже, это было безопасно.
      - Я собираюсь взять тебя домой, - сказала Джуно. Она знала, чего ей следует ожидать, и обещала себе, что слез не будет.
      - Дом?
      - Место, где ты жил раньше.
      Он ненадолго задумался, потом осторожно сказал:
      - Я думаю, мне это понравится... Как называется этот дом?
      - Витс-Энд, - ответила Джуно. - Этот дом называется Витс-Энд. Он усмехнулся.
      - Твое лицо мокро, - сказал он. - Разве был дождь?
      Мужчина был безмерно доволен: он знал, что такое дождь. Это вода, которая падает с неба.
      ЭПИТАФИЯ
      Старик жил в уединении долгие годы. Когда-то вместе с ним жила женщина, но это было много лет назад. Как много, он не помнил. Иногда он вспоминал ее имя. Иногда забывал, что она вообще существовала. Иногда он слышал ее голос и вспоминал, что она умерла. Он жил наедине с холмами и небом, наедине со старым домом, который для посторонних выглядел как мавзолей.
      Он считал себя фермером. У него было несколько кур и овец, и ржавый луг, и старинный трактор, который не работал. Он собирался "на днях" починить трактор и вспахать половину своего пятиакрового поля. Тогда он мог бы выращивать на нем зерно для кур. "На днях".
      У него не было денег, но каждую неделю продовольствие и пиво доставлялись ему на дом. И зерно для кур. Товары появлялись по ночам, и он всегда находил их утром возле ступенек лестницы. Он не знал ни откуда они появлялись, ни кто их посылает. Они доставлялись так регулярно, в течение стольких лет, что он перестал думать об этом. Они были так же естественны, как закат и зима, как голод и сон.
      Иногда он видел людей, но большую часть времени не видел никого. Он не придавал этому значения. В дневное время у него было слишком много дел. Вечерами у него были книги, чтобы читать их, и музыка, чтобы ее слушать.
      Было легко снова и снова читать одну и ту же книгу, поскольку к тому времени, как он добирался до конца, ее начало обычно забывалось.
      Время от времени его волновали слова этой книги. Потому что время от времени они звучали необычно, как музыка. Он мог с трудом разбирать их и произносить их вслух, восхищаясь тем, чего не понимал, но что чувствовал как просто ритм и рифму.
      Хотя они были виновны в глазах людей,
      Осталась еще их надежда, полная бессмертия.
      И, даже казненные,
      Они будут щедро вознаграждены,
      Поскольку Бог испытал их,
      И нашел достойными себя.
      Он не понимал полностью значения этих слов, но ощущал, что в них есть какая-то красота.
      Однажды откуда-то с юга в долину прилетела женщина. Он не знал ее.
      Он знал только, что она выглядела молодой и полной энергии и что ее волосы в солнечном свете сверкали золотом.
      Она протянула ему руку. Он не знал, надо ли пожать ее, или поцеловать, или сделать и то и другое. Поэтому он не сделал ничего.
      - Прошло много времени, Дайон, - сказала она.
      Он посмотрел на имя, вытатуированное у него на запястье, и понял, что женщина знает его.
      - Да, - сказал он осторожно, - прошло много времени.
      - Однажды ты дал мне что-то.
      - Я?
      - Да, ты. И немного погодя я верну тебе кое-что... Ты совсем не помнишь меня, так ведь?
      - Нет. Не помню... Простите... Я должен что-то помнить?
      - Это не имеет значения. Я собираюсь что-то сказать тебе, Дайон. Может быть, ты многого не поймешь, но это неважно. Вот что я хочу тебе сказать... Давным-давно, когда ты был молодым, ты был полон душевного огня и чудесных слов. Обреченный жить в мире, где главенствуют женщины, ты ненавидел его. Ты ненавидел женщин, но также и любил их. И в конце концов ты совершил нечто ужасное. За это женщины отобрали у тебя весь твой душевный огонь и все твои чудесные слова. Понимаешь?
      - Добрая доминанта, - сказал он озабоченно, вспоминая хорошие манеры, - у меня в душе никогда не было огня. А единственные слова, которые я могу назвать прекрасными, - это те слова, которые я прочитал в книгах. Надеюсь, я не сделал ничего дурного?
      - Дайон, - сказала Джуно, - у тебя было нечто, чего они не смогли уничтожить. Что-то ужасное и славное одновременно. Они не смогли уничтожить твое семя.
      - Мое семя?
      - Твое семя. Которое будет передаваться из поколения в поколение. Ты каприз природы, Дайон, генетическое чудо. Твои мечты оказались гораздо ближе к осуществлению, чем мы думали... Не пытайся даже понять, что я имею в виду. Я совсем не уверена, что сама полностью тебя понимаю. Но ты обладаешь двойной Y-хромосомой, и этот ген - доминантный. Тебе достаточно знать, что от тебя могут рождаться только сыновья.
      - Сыновья? - Он непонимающе уставился на нее.
      - Да, сыновья. Ты дал свое семя, и из этого семени могут происходить только сыновья.
      - Сыновья? - спросил он снова.
      Неясное эхо, родившись в глубине души, покатилось по длинным коридорам памяти. В груди его сильно забилось сердце, и его удары учащались, превращаясь в гром.
      - У тебя восемь сыновей, Дайон. Восемь сильных и высоких сыновей. Их могло бы быть и больше, - Джуно извиняющимся жестом развела руки, - но это все, что я могла себе позволить. У всех у них разные матери, но один и тот же отец. Я говорила им о нем, и, - она улыбнулась, - хотя в том мейстерзингере, которого я когда-то любила, было много странностей, они тебя не стыдятся.
      - Восемь сыновей, - повторил он механически. Ему казалось, что под его старыми ребрами вдруг забил барабан и эта дробь начала разрастаться, превращаясь в раскаты грома.
      - Восемь сыновей, - эхом отозвалась Джуно. - И у трех из них есть доминантная двойная Y-хромосома. У них тоже могут родиться только сыновья... Так что, похоже, ты выиграл войну, Дайон. Выиграл таким способом, о котором никто и помыслить не мог. Твои сыновья родят еще сыновей. И в конце концов, если мы не наделаем больше ошибок, может возникнуть мир со сбалансированным числом мужчин и женщин.
      - Восемь сыновей, - сказал Дайон. Он был стариком и ничего не понимал в двойных Y-хромосомах. Но что бы анализ первой степени ни сделал с его душой, он не смог уничтожить древний зов крови.
      - Я дала им имена, которые ты когда-то любил, - продолжала Джуно. - Я назвала их Блейк, Байрон и Шелли, Марло, Теннисон, Элиот и Томас... - Она слабо улыбнулась. - А первый из них - Джубал.
      - Где они? - спросил Дайон. - Где мои сыновья?
      - Подожди, я только позову их. Ты понимаешь, я... Я хотела сначала сказать тебе... Я хотела знать, что... - Ее голос дрогнул.
      На несколько мгновений туман, застилавший разум Дайона, рассеялся. На несколько мгновений он ощутил, что эта незнакомка вовсе не была ни незнакомкой, ни призраком, но кем-то, с кем он делил вместе лучшие дни прежде чем его имя было навеки вытатуировано у него на запястье.
      - Спасибо, - сказал он просто. - Прости меня. Есть что-то такое, что я знаю, но не могу припомнить.... Прости. И позови моих сыновей.
      Джуно заговорила в крохотный микрофон, прикрепленный к ее летному комбинезону. И тогда где-то на юге появились восемь черных точек и устремились вниз, приобретая размеры и форму. Описав на небольшой высоте круг над Витс-Эндом, они все вместе приземлились прямо перед Джуно и Дайоном.
      Старик пристально всматривался в их гордые молодые лица. Он видел блеск в их глазах и ощущал биение энергии в их руках. Да, это были настоящие мужчины.
      И тогда, кратко и отрешенно, Он подумал о тумане забвения и одиночества, в котором прожил так много лет. И слова, которые на протяжении стольких лет доставляли ему смутное наслаждение, снова ожили у него в душе:
      Хотя они были виновны в глазах людей,
      Осталась еще их надежда, полная бессмертия.
      И, даже казненные,
      Они будут щедро вознаграждены...
      Дайон Кэрн, переживший так много и помнивший так мало, осознал наконец, что жить стоило.
      - Добро пожаловать, - сказал он. - Добро пожаловать, все мои сыновья.
      Стояла поздняя осень, и в воздухе витало дыхание морозов.
      Но чувствовался также необычный, осенний аромат свершения.