— Нет, не знаю, — резко сказал Гарэт. — Предварительные переговоры в большинстве случаев не были доведены до конца, некоторых вообще никогда не существовало. Миссис Смит выполняла в последние два месяца некоторую детективную миссию. Ты утверждаешь, что возил некоего шейха Мухаба три раза в Клермон и дважды в Тремп. А он утверждает, что никогда о тебе и не слышал.
— Врет, — возмущенно сказал Ксандр. — Все они врут.
— И на обеды Жана-Батиста Жиро из «Рено» ты и Октавия потратили за последние четыре недели около четырехсот фунтов.
— Октавия неоценимый помощник в переговорах с заказчиками, — заявил Ксандр.
— Охотно верю, — сказал Гарэт таким тоном, что я почувствовала, как краснею от унижения.
— Но, к вашему несчастью, Жан-Батист оказался моим старым товарищем по Оксфорду. Достаточно было одного телефонного звонка, чтобы убедиться в том, что он встречался с тобой один-единственный раз во время ланча на Нил-Стрит, где расплатился сам, а Октавию вообще ни разу в глаза не видел.
— Он, наверное, забыл, — сказал Ксандр.
— Не говори глупостей, — ответил Гарэт. — Я не собираюсь оправдывать твою сестру, но она не из тех, кого старый козел Жан-Батист мог бы забыть.
Я закусила губу. Аннабел Смит наслаждалась происходящим.
— И так далее, — сказал Гарэт. — Одному Богу известно, на какую сумму ты надул акционеров: старушек, рискующих своими последними сбережениями, супружеских пар с детьми, еле сводящих концы с концами, и все это время вы брани от компании, сколько могли, относясь к ней, как к дойной корове.
Ксандр начал играть на воображаемой скрипке.
Гарэт вышел из себя.
— Можешь ты, черт возьми, отнестись серьезно хоть к чему-нибудь? Ты никогда не задумывался, в какое незавидное положение ты ставишь Рики? Он не может вышвырнуть тебя, потому что ты его зять, а пользы от тебя, как от использованного пакетика чая.
Подойдя к окну, он покосился вниз, на снующие машины. Его широкие плечи ссутулились. На фоне голубого неба вырисовывался сломанный нос. На воротник ниспадали густые кудрявые, черные с сединой, как у барсука, волосы. Я почувствовала непреодолимую страсть.
Мы все замерли в ожидании.
Когда он повернулся, выражение его лица стало еще строже.
— Не помню, чтобы я встречал когда-нибудь более ненасытную пару, — произнес он быстро со странной резкостью. — Я думаю, что Массингэм потакал вам. Из чего делаю вывод, что он был неравнодушен к Октавии.
— Не смей говорить ни единого слова против Хью, — резко сказала я. — Он стоит миллиона таких, как ты.
Ксандр тяжело опустился в кресло. К своему ужасу, я вдруг увидела, что по его лицу потекли слезы. Я обняла его за плечи.
— Все в порядке, дорогой, — сказала я.
В Гарэте снова произошла перемена, при этом его лицо поразительно изменилось. Очень нежно он произнес:
— Вы любили его. Я знаю. Простите меня.
Откинув назад волосы, Ксандр заморгал.
— Он был моим другом, преданным и верным, — медленно сказал он. — Рики считал его некомпетентным. А Рики — человек уважаемый. Вы все люди уважаемые. О, Боже, мне надо было позавтракать, — задыхаясь, добавил он, ища платок.
— Ты можешь оставить его в покое? — закричала я, повернувшись к Гарэту. — Ты что, не видишь, что он не в том состоянии, чтобы его распекать?
— Очень жаль, — сказал Ксандр, — но обычно, когда меня называют Александром, ничего хорошего ждать не приходится.
Гарэт открыл окно и выбросил горящую сигарету, подвергая серьезной опасности прохожих по улице. Захлопнув окно, он заговорил деловым тоном, обратившись к Ксандру.
— Мне видятся две альтернативы. Можно отправить тебя в тюрьму за твои деяния или наоборот, ввести тебя в правление, что улучшит твои финансовые возможности и позволит тебе начать выплачивать долги компании. К тому же мы сможем лучше контролировать твою деятельность. Тебе невероятно повезло, что у тебя богатая и верная жена.
— Зять тоже на подъеме, — вздохнул Ксандр. — Я не думаю, что могу принять это предложение.
— Не болтай вздор! — грубо сказал Гарэт. — Завтра в девять утра я жду тебя в офисе, чтобы мы могли пересмотреть экспортные планы. А сейчас я бы посоветовал тебе взять такси, поехать домой и отоспаться. Отправляйся!
— Ехать прямо до Суссекса?
— У тебя полно приятелей, готовых субсидировать тебя до заката твоих дней.
Ксандр нетвердыми шагами направился к двери, стукнувшись по пути о стол, стену и два кресла. В дверях он остановился, с тревогой посмотрел на меня, явно намереваясь что-то сказать в мою защиту, но Гарэт помешал ему, сказав: «Давай, иди!»
После его ухода воцарилась мучительная пауза.
В моем желудке снова раздалось урчание, способное вызвать землетрясение. Я чувствовала, как внутри крутится мой утренний кофе. Я облизнула губы.
— Теперь, — неумолимо произнес Гарэт, — как быть с тобой?
И он посмотрел на меня так, что я сразу почувствовала себя маленькой, жалкой и сконфуженной.
— Мне тоже можно идти? — спросила я, поднимаясь.
— Сядь!
Я села.
— Аннабел, можешь дать мне те, другие данные? — спросил он.
Аннабел Смит протянула ему розовую папку, одновременно вставляя в магнитофон чистую кассету. Господи, как же она упивалась всем происходящим!
— Вам бы сходить на петушиный бой, — сказала я. — Это еще более захватывающее зрелище!
— В данный момент, — заявил Гарэт, заглядывая в цифры, ты живешь в квартире, за которую платит компания. Кроме того, я понял, что, когда ты въехала в нее три года назад, компания выделила по меньшей мере три тысячи долларов на ее благоустройство. С тех пор «Сифорд-Брепнан» не только оплачивает твои телефонные счета и выплачивает твои налоги, но и платит за газ и электричество. А недавно Массингэм выделил тебе за счет компании тот «порше», который теперь стоит в гараже и ремонт которого будет стоить целое состояние. Кроме того, требует объяснений еще нерасшифрованная ссуда в сумме 3500 фунтов.
Повисла еще одна ужасная пауза. Слышно было только шипение магнитофона.
— Это не просто моя квартира, — запротестовала я. — Ею часто пользуются директора и клиенты.
— Ну а ты, как я понимаю, обеспечиваешь обслуживание.
— Ни черта подобного, — в ярости выпалила я, — за кого ты меня принимаешь, за проститутку?
Я дрожала от злости. Я вся взмокла. Аннабел Смит посмотрела в окно и приняла другую позу, демонстрируя свои красивые ноги.
— Она что, обязательно должна находиться здесь? — продолжала я. — Я полагала, что присутствие женщины-полицейского лишь практикуется при общении с арестованной. И нельзя ли выключить этот проклятый магнитофон?
Я представила, как они проигрывают кассету друг другу, лежа в постели, попивая «Чарльз Хейдсик» и хохоча до упаду. Гарэт потянулся и выключил его. А потом сказал: «Аннабел, детка, пойди принеси нам кофе и проверь, удалось ли Ксандру благополучно сесть в такси».
Она улыбнулась и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Я с отвращением констатировала, что на ее черном костюме не было ни единой морщины.
С минуту побарабанив пальцами по столу, Гарэт произнес:
— Последние три года твое роскошное существование целиком обеспечивала компания. Если даже исключить ваши совместные с Ксандром увеселения, за тобой остается около шести тысяч фунтов. Я хочу, чтобы к концу месяца ты освободила эту квартиру, и завтра же отдала ключи от машины, принадлежащей компании. А вот это — твои неоплаченные счета за последний квартал, в том числе 425 фунтов за телефон — они оказались в столе Массингэма. Я хочу, чтобы ты их оплатила. Срок истекает. А долг компании должен быть возмещен в ближайшее время.
Похолодев, я готова была расплакаться, но сдержалась, впившись ногтями в ладони.
Гарэт обошел вокруг стола и навис надо мной. Я невольно подняла глаза. Его взгляд был таким твердым, а глаза такими черными, как уголь, который его предки добывали из шахт. Я прочла в них лишь ненависть и абсолютное презрение, как будто он, наконец, отомстил за все содеянное мной: за разбитую жизнь Кэти и Тода, за попытку разбить жизнь Гасси и Джереми.
— Сейчас ты обыкновенная тунеядка, — беззлобно сказал он, — а я собираюсь заставить тебя работать, красавица. Никакой больше жизни за счет чужих денег и мужчин тоже. Кончен бал. Ты будешь работать и честно зарабатывать, как все остапьные.
Я не могла даже отвести взгляд. Я сидела, загипнотизированная, как кролик светом фар.
— Как твой кредитор, — продолжал он, — я бы хотел знать, когда ты собираешься погасить долги.
— На следующей неделе, — прошептала я.
— А каким образом?
— Я продам акции.
Он сочувственно посмотрел на меня.
— Неужели твоя глупая голова не понимает, что за «Сифорд-Бреннан» сейчас не дадут ни гроша? Мы навели справки и в «Инлэнд Ревенб». Ты прилично задолжала и этой компании.
Замаячила долговая тюрьма. Я схватилась кончиками пальцев за край стола. И тут меня прорвало.
— Проклятый выскочка, — тихо начала я, — ты, чопорный толстый уэльский блюститель нравов, заявился сюда и изображаешь из себя Бога. Но тебе до Бога далеко. Ты просто задира и головорез. Все здесь просто уйдут в отставку, если ты станешь их унижать. Посмотришь! И тогда ты будешь выглядеть чертовски глупо со своими торжественными заявлениями о том, что по мановению волшебной палочки превратишь нас в чудо века. Я ненавижу тебя, ненавижу! — Я уже почти перешла на крик. — Войти сюда строем, оскорбить Ксандра и Томми Ллойда с одобрения этого жирного растрепы Рики!
Я замолчана. К горлу подступил комок.
Тут неожиданно что-то на мне щелкнуло. Это была бретелька от лифчика. Какой ужас! Я почувствована, как часть меня вырвалась на свободу.
Гарэт посмотрел с недоумением, потом разразился смехом.
— По тебе плачет сцена, Октавия. Почему бы тебе не заглянуть на Биллингсгейт[7]? Я уверен, что они бы с радостью взяли тебя на роль торговки рыбой.
— Не издевайся надо мной! — закричала я, нащупала позади себя пепельницу из граненого стекла и уже готова была запустить ему в голову, как он схватил меня за руку.
— Не делай глупостей, — резко сказал он. — Не хочешь же ты отвечать еще и за оскорбление действием? Ну-ка брось это, брось!
Я разжала пальцы. Пепельница с глухим стуком упала на ковер.
Дико дрожа, я тяжело опустилась на стул.
Гарэт протянул мне сигарету и дал прикурить.
— Я расплачусь, — бормотала я, скрежеща зубами. — Если я поработаю фотомоделью, я смогу рассчитаться за шесть месяцев.
— Времена изменились, красавица. Не так просто заработать и десять тысяч долларов в год. Работа не валяется. И тебе уже двадцать шесть, а не семнадцать, и это заметно. Кроме того, ты не настолько дисциплинированна, чтобы выдержать целый день, работая фотомоделью. Да и вряд ли тебе будет полезно смотреть час за часом в камеру. Станешь еще более самовлюбленной. Ради Бога, займись таким делом, где сможешь использовать свои мозги.
Мои мысли закрутились, как паук в наполненной водой ванне, в поисках достаточно сокрушительного ответа. Меня спасло появление царицы бала — вошла приторно-сладкая миссис Смит с тремя чашками кофе. Она поставила одну мне.
— Я не хочу, — холодно сказала я.
— Не будь ребенком! — произнес Гарэт. — Если ты позвонишь Аннабел, она поможет тебе найти работу и подыскать жилье.
Я вскочила на ноги.
— Вот уж к кому я обращусь в последнюю очередь! — надменно сказала я, собираясь удалиться.
Но не так-то просто достойно уйти всего лишь с одной бретелькой, да еще, когда надо перешагнуть через портфель, специально поставленный миссис Смит на дороге.
— Я думаю, что у Аннабел найдется в сумочке английская булавка, если ты ее хорошенько попросишь, — заметил Гарэт.
Я всхлипнула и выскочила из комнаты.
Глава шестнадцатая
Начиная с этого момента мною овладела слепая ярость. Для меня существовало только одно — отдать долги «Сифорд-Бреннан» и доказать этой пронырливой лисе — миссис Смит и Гарэту, что я вполне способна найти работу и сама позаботиться о себе.
На следующий день я продала все свои украшения. Почти все они, кроме жемчуга, доставшегося мне от бабушки, были подарены мне моими приятелями, которые оказались очень щедрыми. Я получила за все девять тысяч фунтов. По словам ювелира, времена пошли не те, но я, по крайней мере, могла хоть чуть-чуть успокоить налоговую инспекцию, а также заплатить за телефон и услуги по дому. Приглашенная мной оценщица из дорогого комиссионного магазина купила почти весь мой гардероб за шестьсот фунтов, хотя мне это обошлось раз в десять дороже. Когда она копалась в моих вещах, я почувствовала себя так, как будто с меня сдирали кожу и при этом еще посыпали солью. Я оставила себе несколько самых любимых платьев. Кроме кое-какой мебели, картины Котмана, подаренной мне Ксандром в день, когда мне исполнилось двадцать один год, и картины с изображением райского сада над моей кроватью, все принадлежало компании.
Вечером позвонил Ксандр.
— Дорогая, как ты там? Я собирался позвонить тебе еще вчера, но умирал от простуды, а сегодня не было ни минуты свободного времени. Как прошла твоя беседа с Гарэтом?
— Я бы не сказала, что спокойно, — ответила я. — Радоваться нечему. А как прошло твое сегодняшнее утро?
— Да тоже не сказал бы, что спокойно. Он, безусловно, знает, как бить лежачего. Я уж подумывал об уходе, а потом решил, что, пожалуй, стоит остаться и посмотреть, сможет ли он вернуть нам былую репутацию. Он производит впечатление, правда?
— Гнетущее, безусловно.
— Смотри, не скажи это в Гате или Клермоне, или где-нибудь еще, — сказал Ксандр. — Но должен тебе признаться, он мне даже нравится. Он такой откровенно безжалостный.
— Et tu Brute[8], — сказала я. — Послушай, как скоро я могла бы выставить на аукционе «Сотбис» две свои приличные картины?
— Через пару месяцев, но ты не можешь продавать картины — это богохульство.
Потребовалось долго убеждать его в том, что это необходимо.
Следующую неделю я провела в переговорах с управляющими банками, главными бухгалтерами, чиновниками налоговых служб, пока не убедилась в том, что сделала все возможное. Я даже, смирив гордыню, написала своей матери, но в ответ получила закапанное джином письмо, в котором говорилось, что она ничем не может помочь, потому что у нее самой проблемы с деньгами. «Ты не можешь запустить свои вороватые ручонки и в семейные деньги, — заключила она злорадно, — ими смогут распоряжаться только дети Ксандра или твои, если они когда-нибудь у тебя будут».
Единственным выходом было забеременеть.
Заплатив все, что можно, я осталась должна пару тысяч долларов налоговой инспекции и 3 400 фунтов «Сифорд-Бреннан». Те и другие снисходительно согласились на отсрочку.
Жара держалась уже шестую неделю. В каждом выпуске новостей звучало обращение к населению с призывом экономить воду и предупреждение об угрозе засухи. Крупный рогатый скот перевозили через всю страну в наименее засушливые районы. В этой удушливой жаре я тащилась по Лондону, пытаясь найти работу и жилье. Никогда не думала, что это будет так сложно.
Благодаря одному преданному бывшему любовнику, который, несмотря на мой вспыльчивый характер и отсутствие пунктуальности, снимал меня в рекламных роликах для «Ривсона», я была уверена в том, что легко смогу получить работу такого рода. Но оказапось, что «Эквити»[9] в последние два года постепенно прекратил свое существование, так что я не смогла бы получить работу в телевизионной или кинорекламе, даже, если бы десять миллионов умирающих от голода безработных актрис не искали себе работу.
С работой фотомодели дело обстояло еще катастрофичней. Побывав в нескольких студиях, я везде получила отказ. Видимо, я утратила свой блеск. В ушах так и звучали слова Гарэта о том, что мне уже не семнадцать, и это заметно. Первый фотограф, с которым я договорилась о работе, отказал мне, потому что я явилась с часовым опозданием. Другой, заставив меня в течение четырех часов демонстрировать в духоте меховые шубы и требуя от меня выносливости дрессированной лошади, выгнал меня, когда я начала возражать. Третий уволил за то, что я слишком долго наносила макияж. Найдя еще одно агентство, я предприняла и там две неудачные попытки работать. В результате в рубрике светской хроники одной из газет появилась гнусная статейка о моей неспособности сосредоточиться на чем-то одном. После этого никто больше не собирался брать меня на работу. Так или иначе, но Гарэт был прав: целый день смотря в камеру, больное сердце не исцелить.
Я переключилась на агентства, предоставляющие секретарскую работу. Я интересовалась тем, что они могут мне предложить. Они в ответ интересовались тем, что могу предложить им я. Постепенно я поняла, что абсолютно ничего не умею. Я нашла работу в одной из фирм, расположенных в Сити, где в мою обязанность входила регистрация документов. Но и тут — опять катастрофа: за два дня я совершенно разрушила их систему учета. После этого агентство предложило мне работу секретаря в приемной.
— Все, что от вас требуется, мисс Бреннан, это быть приветливой и направлять посетителей на нужный этаж.
Мне казалось, что я справлялась с этим, но на четвертый день моей работы меня вызвала заведующая кадрами.
— Секретари в приемной должны быть дружелюбными, готовыми помочь. К тому же от них зависит первое впечатление от фирмы, которое получает посетитель. Боюсь, что вы слишком высокомерны, мисс Бреннан. В наше время нельзя смотреть на людей свысока. Все сходятся во мнении, что у вас плохие манеры.
«Плохие манеры!» — сразу возникали ассоциации с пришедшим в упадок величественным домом. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что она выставляет меня. На третьем месте я улыбалась и улыбалась, пока у меня не заболела челюсть. Я продержалась до четверга. Тут мне кто-то сказал, что я должна сесть на коммутатор. Еще никто и никогда не расставался с ним так быстро, как я. После того, как я дважды разъединила управляющего с его возлюбленной и четыре раза прервала закрепляющий сделку разговор коммерческого директора с Нигерией, пришла старшая секретарша с подсиненными волосами и лоснящейся красной физиономией и наорала на меня. Не выдержав, я наорала в ответ. Когда в пятницу утром я получила мой первый конверт с заработанными деньгами, в нем находилось и уведомление о моем увольнении.
Наверное, все это было неплохо для формирования характера, но не ахти как для морального состояния. Кроме того, я усвоила горькую истину, что красота в большой степени производное от времени и денег. В старые добрые времена, когда я могла позволить себе спать до обеда и проводить весь день, загорая, питая свое лицо кремом, приводя в порядок ногти и себя в надлежащий вид перед выходом в город, ничего не стоило хорошо выглядеть. Теперь наступили другие времена. Надо было встать в восемь, чтобы успеть на работу к половине десятого, ехать в метро, стиснутой до полусмерти толпой пассажиров, целый день крутиться, не имея возможности даже взглянуть на себя в зеркало и возвращаться без сил домой не раньше семи. Я похудела еще на семь фунтов. От моей самоуверенности ничего не осталось. Впервые в жизни я шла по улице, и никто не смотрел мне вслед. Каким-то образом это даже приносило облегчение.
После того, как мне отказали и в этом агентстве, я обзвонила нескольких старых друзей, владеющих небольшими модными магазинчиками. Реакция у всех была одинаковой. Либо у них проходило сокращение, либо они говорили, что работа такого рода будет слишком скучна для меня, что на самом деле означало, что мне просто не доверяют.
По вечерам я искала квартиру, что приводило меня в полное уныние. Рассчитывая только на себя, я не могла себе позволить ничего даже более-менее сносного, а в своем нынешнем моральном состоянии одна мысль поселиться с другими девушками приводила меня в ужас. Все эти яичницы, висящие над ванной трусики и взрывы смеха при обсуждении вчерашних подвигов! И не потому, что я не могла видеть новые лица, а потому, что я была настолько подавлена, что вряд ли их устроило бы мое общество. К тому же, у меня быстро кончался валиум, осталось всего шесть штук, не хватит даже, если захочешь отравиться. К своему врачу я не обращалась, так как слишком ему задолжала. По ночам я не могла уснуть, металась и ворочалась, изнывая от тоски по Гарэту, мучаясь от того, что вынуждена была оставить свою любимую квартиру — мое единственное убежище. Где-то в глубине сознания, как дрожащий язычок змеи, мелькала мысль об Андреасе Катце. Если бы я приняла его предложение быть фотомоделью, это бы меня выручило, но я знала, стоит мне попасться Андреасу, и я никогда от него не избавлюсь. Меня засосет, как в зыбучие пески. Даже Ксандр предал меня. Не звонил в течение нескольких дней. Должно быть, Гарэт взял его в оборот.
Я должна была переезжать в субботу. В четверг я сидела среди чемоданов, углубившись в «Ивнинг Стендард», сдерживая слезы, размышляя о том, не стоит ли подумать насчет объявления: «В добропорядочную семью из Масвелл Хилла требуется помощница по уходу за ребенком. 15 фунтов в неделю».
Тут зазвонил телефон. Я кинулась на него, как кошка, все еще тайно надеясь, что это может быть Гарэт. Но это была Лорна, которая спросила, нельзя ли приехать и остаться на ночь. Меньше всего на свете мне сейчас это было нужно. Но у меня возникло мазохистское желание выяснить, что замышляет Гарэт.
— Тебе придется только смириться с неудобствами. Я послезавтра переезжаю.
— Если для тебя это не слишком обременительно. Мне бы так хотелось увидеться с тобой!
Она появилась около шести, внеся суматоху со своими чемоданами и многочисленными свертками.
— Я прямо помешалась на модной одежде! — были ее первые слова. — Гарэт меня пригласил провести сегодняшний вечер вместе.
Я не могла этого вынести, сидя в квартире и наблюдая, как она прихорашивается и душится для него.
Я проводила ее в комнату, а сама пошла в спальню и позвонила моему бывшему возлюбленному Чарли с просьбой вытащить меня куда-нибудь.
Он был в восторге.
— Боже, как здорово, что ты возникла, детка! Наконец-то гора пришла к Магомету. Я вчера выиграл в покер 500 фунтов, так что можем пойти, куда только захочешь. Я заеду за тобой около девяти.
— А пораньше не сможешь?
— Постараюсь, дорогая.
Я вошла в спальню Лорны. Она примеряла новое оранжевое платье, которое только что купила.
— Как ты думаешь, я понравлюсь в нем Гарэту? — спросила она, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть в зеркале свою спину.
— Да, — сказала я откровенно. — Ты выглядишь прекрасно. Между прочим, я тоже ухожу. Около девяти.
— О, Гарэт заедет без четверти, так что вы увидитесь.
Она была в ванной, когда зазвонил телефон. Дрожащей рукой я схватила трубку, каким-то образом зная, что это Гарэт.
— Лорна в ванной, — торопливо сказала я. — Что-нибудь ей передать?
— Да. Скажи ей, что я немного запоздаю и буду около половины десятого.
— Хорошо, — сказала я.
— Как поживаешь? — отрывисто спросил он.
— Хорошо, — запинаясь произнесла я. — А ты?
— Устал. Слишком много приходится работать. На следующей неделе мы улетаем с твоим братом на Ближний Восток, чтобы, по крайней мере, прояснить картину. Ты нашла себе квартиру?
— Да, спасибо, — ответила я. — Завтра переезжаю.
— А как с работой?
— Тоже все нормально. Мне пора идти, — добавила я, сдерживая слезы. — У меня много дел. До свидания.
И я положила трубку.
«Я больше не могу, не могу», — страдая, думала я.
Вошла закутанная в полотенце Лорна, розовая после ванны.
— О, мне стало так хорошо. Я воспользовалась твоим бадузаном. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Звонил Гарэт. — сказала я. — Он приедет попозже, около половины десятого.
— Ну и отлично, у меня будет больше времени навести красоту.
Тут она взглянула на меня.
— Октавия, ты ужасно бледная. Ты нормально себя чувствуешь?
Слезы, неожиданно горячие и колючие, навернулись мне на глаза. Я начала, задыхаясь, истерически смеяться, а потом разразилась слезами.
— Октавия, бедняжка, что такое?
— Н-ничего, — я не могла остановиться.
— Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста.
— Ничего особенного.
— Ты влюблена в кого-то?
— Да.
— Ну, ты такая роскошная, он, наверное, без ума от тебя.
— Вовсе нет. Он даже не подозревает о моих чувствах.
— Значит, он тебя не достаточно знает. На, возьми мой платок.
— Лучше я буду собираться, — сказала я. — Мне через минуту уходить.
Я надела черный брючный костюм с широкими свободными брюками и оранжевым высоким воротником. Костюм с меня сваливался. Волосы я завязала сзади черным бантом. Неужели это я, с сухими губами и красными опухшими глазами? Чарли меня не узнает.
Дверь ему открыла Лорна.
Она влетела в мою спальню.
— Он абсолютно великолепен. Убийственно! Никогда не встречала ничего подобного, — возбужденно выпалила она. — Ничего удивительного, что ты от него без ума.
Я с трудом убедила ее, что речь шла не о нем.
— Ты не могла бы предложить ему что-нибудь выпить, — спросила я. — Я приду через минуту.
Оттягивая время, я пыталась обрести былую уверенность в себе. Но ее не было. В конце концов, я поняла, что, если мы сейчас не уйдем, я могу столкнуться с Гарэтом.
Чарли расфрантился и, по-моему, выглядел нелепо. Он уже налил себе виски по второму заходу и устроился на софе, болтая с Лорной.
Когда я вошла, он встал и потрепал меня по щеке.
— Привет, детка. Для разнообразия ты сегодня настроена на минорный лад, — сказал он, имея в виду черный костюм, темные очки и стянутые сзади волосы. — Мне нравится. Здорово!
— Пошли? — предложила я, направляясь к двери.
— Уже? — спросил Чарли. — Я еще не допил.
— Нам пора, — резко сказала я.
— Кажется, леди торопится, поэтому я пожелаю тебе спокойной ночи, — театрально произнес Чарли, низко поклонившись Лорне. — Надеюсь, будучи в Лондоне ты как-нибудь заглянешь в мой магазин.
— Ключи у тебя, кажется, есть? — спросила я у Лорны. — Желаю тебе хорошо провести вечер. Утром увидимся.
— Эй, тебя что-то гложет? — спросил Чарли, когда мы спускались в лифте.
Это был отвратительный вечер. Всего за какие-то три недели я совершенно отдалилась от Чарли и его любящих покрасоваться приятелей, всю ночь отирающихся в «Трампсе» в ожидании чего-нибудь эдакого, чтобы первыми подхватить очередную выходку. Как-то вдруг мне все это стало неинтересно.
Мы ушли в «Аннабелу», но и там мне было не по себе. Потом переместились в «Дамеллс», потом куда-то еще и еще. В итоге Чарли притащил меня к себе домой, и мы слушали музыку.
Должна отдать должное Чарли. Инстинктивно почувствовав, что я нахожусь на грани самоубийства, он не делал никаких поползновений, как обычно раньше. Возможно, это было связано с тем, что у него появилась подружка — фотомодель, которая уехала на несколько дней работать в Стокгольм. Я взглянула на часы. Три часа ночи.
— Что произошло, детка? — спросил он. — Кто-нибудь вскружил тебе, наконец, голову? Никогда еще ты не вела себя так piano[10]. Ты даже не пожаловалась на то, что тебе сегодня вечером было скучно. И. выглядишь ты сегодня, не как обычно.
Он снял с меня темные очки.
— Господи, ты действительно выглядишь ужасно. Хоть исполняй «Ave Maria».
Мне бы стало намного легче, если бы я смогла выплакаться на его плече, но эта стадия уже прошла, теперь я от всех невзгод просто немела.
— Пожалуйста, отвези меня домой, Чарли, — попросила я.
На следующий день жизнь слегка улучшилась. Битый час я терпела пытку, слушая за завтраком болтовню Лорны о том, как она великолепно провела время с Гарэтом.
— После ужина мы поднялись на верхний этаж «Хилтона», в бар, и оттуда любовались панорамой Лондона. Это было так романтично! — говорила она, беря третью гренку с джемом. Под глазами у нее размазалась тушь. Я надеялась, что ее аппетит не является следствием бурно проведенной ночи.
Тут она начала задавать мне щекотливые вопросы относительно моей новой работы, о которой я наврала Гарэту.
— Это на Найтсбридж, — сказала я.
— Ты должна дать мне свой рабочий телефон, раз ты переезжаешь отсюда.
— Я буду много ездить, — сказала я поспешно. — К тому же они очень возражают против личных звонков. Я тебе напишу.
— Отлично, — сказала Лорна, выбрав себе банан. — Но на всякий случай, если что-нибудь сорвется, Гарэт сказан, что на улице Олбимарди появилось отличное новое агентство, которое называется «Скуэйр Пег». Они специализируются на том, что предоставляют работу людям, намеревающимся попробовать себя на совершенно новом поприще.
— Я возьму адрес на всякий случай, — сказала я.
Как только она ушла, взяв с меня клятву приехать на уик-энд в ближайшее же время, я приняла ванну, тщательно подкрасилась, взяла две оставшиеся таблетки валиума и отправилась в «Скуэйр Пег». Люди там оказались очень дружелюбными и деловыми и тут же направили меня в Сити, где находилась рекламно-информационная фирма.
В офисах фирмы было грязно, неопрятно и ужасно жарко. Секретарша, встретившая меня, выглядела измученной, да и голову ей не мешало бы помыть, но она улыбнулась мне такой улыбкой, которой добивались все эти гнусные кадровички, с которыми мне пришлось иметь дело.
— Это была адская неделя, — сказала она. — Кондиционер сломался, и жара стояла невыносимая. Здесь немыслимо тяжело работать, но очень интересно.
Возглавлял фирму маленький черноволосый еврей по имени Джеки Бартоломью, из которого так и брызгала энергия. В его хитрых карих глазах за очками в роговой оправе светился интеллект. Чтобы дать мне возможность сесть на стул, ему пришлось снять с него кучу папок, упаковку свиных отбивных и вырезанного из картона громадного поросенка.
— Мы туг воюем с фирмой «Все из свинины», — усмехаясь произнес он. — Я собирался заставить их производить кошерные продукты. Это продолжается уже девять месяцев, но все это время мы заключаем все новые и новые договоры, потому что предоставляем услуги по минимальным пенам. Вы знакомы с работой по связям с общественностью?