41

Они решили продержать Фен в больнице всю ночь. После того, как ее вымыли, было решено, что единственные повреждения, которые она получила – это сильное кровотечение из носа и сотрясение мозга. Позже, когда Билли пришел навестить Фен, он обнаружил ее лежащей на кровати в чистой белой ночной рубашке, лицом к стене. Лицо у нее было опухшее, глаза красные.

– Фен, это я. Билли.

– С Маколеем все в порядке?

– Цветет. Я проследил, чтобы он получил свои пять лимонных шербетов. А тебе принес вот это.

Он показал ей большой букет желтых роз.

– Спасибо.

Она сгорбилась и натянула покрывало до самых глаз. Билли положил розы в умывальник и присел на кровать.

– Как ты себя чувствуешь?

Она обвела взглядом комнату. Глаза ее опухли от плача, губы распухли и были разбиты в тех местах, где она ударилась об землю. Лицо было покрыто царапинами.

– Ужасно.

Билли улыбнулся.

– Ты выглядишь так, словно выдержала десять раундов с Генри Купером.

– С твоей стороны очень мило прийти навестить меня, но я хочу побыть одна.

– Я просто хотел выяснить, все ли с тобой в порядке.

– Абсолютно! – рявкнула она.

Билли поднялся с места. Когда он дошел до двери, у Фен вырвалось сдавленное всхлипывание. Билли вернулся, сел на прежнее место и обнял ее.

– Мне так стыдно, – запричитала она, уткнувшись лицом ему в плечо. – Я сделала такую ужасную вещь. Но мне уже осточертело, что все меня опекают и обращаются со мной как с маленьким ребенком. Правду говоря, ребенок вел бы себя с большей ответственностью. Два раза быть исключенной из Национального кубка! Я всех вас подвела: Маколея, Джейка, Мелиса, всю команду, Великобританию.

– Фен, – Билли погладил ее по голове. – Можно, я тебе что-то скажу?

– Нет. Я хочу выговориться. Я солгала тебе прошлой ночью. Я просто хвасталась, потому что была пьяна и потому что мне все осточертело. Умберто, министр культуры, действительно очень милый человек, но у него два месяца назад умер любовник, и он очень по нему тоскует. Все, чего он хотел – это поговорить о нем. Он и говорил. А я слушала. Когда слушаешь, то как правило много пьешь. Он и пальцем до меня не дотронулся, если не считать того, что поцеловал мне руку. Но когда я вернулась обратно, Руперт принял такой ужасный менторский вид. Он решил, что я вела себя, как шлюха – и это после всего, что он сделал. И я ревновала тебя к этой отвратительной рыжей, с которой ты болтал. В общем, у меня просто кончилось терпение. Но я клянусь, что не спала с ним.

Целую минуту Билли не мог слова вымолвить от облегчения.

– Так что я не хочу, чтобы Мелис ответил взаимностью Умберто, и вообще.

– Вряд ли он это сделает после того, как Умберто дал ему билет на концерт Плачидо Доминго, – сказал Билли.

– Не шути так, – всхлипнула Фен. – Это не смешно.

– Значит, ты все еще нетронута.

Фен скорбно кивнула.

– Да, особенно хвастать мне нечем. При том, что все вокруг так и норовят трахнуть.

– Не считая Умберто.

– Ох, заткнись, – шмыгнула носом Фен.

Внезапно до нее дошло, что на нем до сих пор надеты брюки и сапоги, забрызганные ее кровью. Он снял белую жокейскую куртку и сменил красный пиджак на темно-синий джерси с дырой на локте, но забыл сменить брюки.

– Ты отправился сюда прямиком с состязаний! Не стоило так волноваться. Извини, я испортила твои брюки.

– Фенелла, – мягко сказал Билли. – Если ты закроешь рот хоть на минутку, я смогу тебе кое-что показать.

Он сунул руку в карман и вытащил красную розочку и маленькую серебрянную статуэтку волчицы с младенцами Ромулом и Ремом.

– Ч-что это?

– Мы победили.

– Но как? Гризл была двенадцатой, а меня исключили.

Билли ухмыльнулся.

– Немцы ни хрена не добились, а я пришел первым.

Фен открыла рот, потом закрыла, и обвила Билли руками за шею.

– Но это же чудсно! И мистер Блок смотрел. О, как я счастлива!

– Мелис сияет, как Чеширский кот, который сожрал канарейку.

Фен взяла розочку.

– Он все еще зол на меня?

– Наоборот. Теперь он думает, что ты очень храбро поступила, что вообще участвовала. Руперт сказал ему, что ты вчера вечером съела несвежую устрицу, и вызвалась участвовать только потому, что больше никого не было.

– Руперт так сказал? – недоверчиво переспросила Фен. – Это потрясающе благородный поступок с его стороны.

Билли расмеялся.

– Руперт любит побеждать. Так что теперь Мелис считает тебя очень отважной.

– Я не такая, – пробормотала Фен. – Я просто идиотка. – Она снова посмотрела на розочку. Та была такого же точно цвета, как пролитая кровь. – Я не участвовала в победе. Я не заслуиваю этого.

– Ты заслужила ту, которую в начае недели получил Людвиг. Считай, что эта вместо той.

Но Фен снова расплакалась.

– Ангел, не плачь. Пожалуйста.

Билли снова привлек ее в объятия, позволив ее слезам промочить ему рубашку. Билли был таким теплым, таким надежным и успокаивающим. Фен не могла отпустить его.

Вошла нянечкасо словами, что время визита истекло, и Фен нужно отдохнуть.

Билли поднял голову.

– Duo momento, grazie.

Он повернуля обратно к Фен.

– Я приду завтра утром и заберу тебя.

– Ты не мог бы принести мне какую-нибудь одежду? Лучше всего паранджу.

– А завтра вечером мы пойдем с тобой поужинать, и я буду обращаться с тобой, как со взрослой.

Фен, которая вышла наутро из больницы, была очень бледной и покорной Фен. Били принес ей одежду, но то, что ему второпях показалось платьем, оказалось хлопчатобумажной ночной рубашкой с розовой пантрой спереди. Губы и нос Фен все еще были распухшими и в синяках.

– Не смотри на меня, я такая уродина.

Нянечка свернула ее окровавленную одежду в узел.

– Надеюсь, нас не арестуют, – сказала Фен.

– Боюсь, что таксисты бастуют, – сказал Билли, беря ее под руку. – Так что нам придется ехать автобусом до Вилла Боргезе.

– Ой! – вскрикнула Фен, когда прохожий-итальянец задел ее.

Прибыл переполненный автобус, с трудом проложив себе дорогу среди автомобильной толчеи.

– В Риме запрещено пользоваться гудками, – сказала Фен.

– К несчастью для сов, – сказал Билли, когда они пробивали себе дорогу к автобусу. По крайней мере на десять секунд их разделила толпа, потом Билли пробился к Фен.

– Ты в порядке?

– Мне очень не хватает перочинного ножика для заточки локтй. И еще меня общупали примерно шесть мужчин.

– Может, ты хочешь сказать «нащупали»?

Автобусные двери закрылись, втолкнув еще десяток человек внутрь, и плотно прижав Фен к Билли. Она в смущении попыталась отстраниться от него, но ничего хорошего из этого не вышло: толпа снова толкнула ее к нему, а вдобавок Фен выпустила поручень и влетела в объятия Билли, как реактивный снаряд. Билли сомкнул объятия.

– Я пожалуюсь в Сардинс Либ, – смущенно пробормотала Фен.

– А я – нет, – сказал Билли. – Расслабься.

Подняв голову, Фен увидела в его глазах нежность и бытро отвернулась. Но снова она почувствовала в нем что-то такое надежное и успокаивающее, что позволила себе расслабиться до кона поездки, мысленно молясь о том, чтобы Билли не услышал, как сильно бьется ее сердце.

«Он любит Джейни», – яростно убеждала она себя. – «Он всего лишь вежлив по отношению ко мне».

Весь день прошел как во сне. Все кроме Гризельды были невероятно милы. Мелис позволил Фен проехаться на Дездемоне, чтобы вернуть уверенность в себе, и был очень обрадован е успехами. С чувством нереальности происходящего Фен сидела в служебной ложе на трибунах рядом с мистером Блоком и смотрела гонки на Главный приз, которые закончились состязанием между Пьеро, Рупертом, Людвиго, Вишбоуном, Билли и Гризельдой. К Билли, вдохновленному вчерашними двумя победами, казалось, вернулись прежний запал и прежняя уверенность в себе. Он гнал так, как будто при нем была запасная шея, и пришел первым. Руперт, отставший от него на три! секунды, был вторым.

– На кой черт я притащил тебя обратно, если все, что ты делаешь – это обгоняешь меня? – проворчал Руперт, когда они скакали в круг.

В конюшне все уже начали собирать вещи. Гризельда наблюдала, как работает Джорджи. Она проворчала:

– Скверное возвращение домой. И все из-за этой глупой девчонки Максвелл. Надеюсь, что Мелис понял свою ошибку, и выгонит ее из команды.

Билли, который ухаживал за ногами Багля, сердито глянул на нее.

– Фен уже взяли в команду для Парижа и Люцерны.

– О господи, не говорите мне, что я должна терпеть ее до конца месяца! Нужно поговрить с Мелисом, чтобы он размещал ее в дороге не со мной.

Руперт, который кормил Снейкпита кукурузой, глянул на Билли и вопросительно поднял бровь. Билли кивнул.

– Мелис уже это сделал, – сказал Руперт. – Я продал пару лошадей на прошлой неделе, так что мы забираем Фен обратно к себе.

– А что с Сарой? – спросила Гризельда тоном глубокого отвращения.

– Она симпатяшка, – ответил Руперт. – Может рассичтывать на мою постель в грузовике в любой момент – если я тоже буду находиться в этой постели.

Гризельда выглядела совершенно разъяренной.

– Ах, маленькая дрянь! Так она действительно договорилась о другом размещении в дороге, не сказав мне! А кто будет платить часть денег за бензин и дорожные пошлины на автостраде? Вот и верь людям, а они договариваются у тебя за спиной.

– Она еще не знает, что поедет с нами, – любезно сказал Билли. – Но я уверен, что зная, как бы в с Джорджи хотели иметь грузовик в полном своем распоряжении, она не будет возражать.

– Ну, будете сами виноваты, если она! так будет вам показывать дорогу, что вы заедете в Румынию, – резко сказала Гризл.

Билли попрощался с мистесом Блоком, который отправлялся самолетом обратно в Лондон.

– Отличная работа, парень, – сказал он, пожимая Билли руку. – Я в высшей степени доволен таким положением вещей. Мы на правильном пути.

Потом Билли нашел Мелиса.

– Слушай, я знаю, что должен сегодня вечером быть на обеде вместе со всеми вами, и я бы очень хотел, но я подумал, что должен повести Фен куда-нибудь в тихое место. – Он покраснел. – По-моему, ее нужно ободрить.

Билли знал, что Фен стыдится своего поцарапанного лица, поэтому он повел ее в крошечный темный ресторанчик, где они выбрали место в нише, отдельно от других посетителей. Фен все еще неважно себя чувствовала, так что он заказал ей классический ризотто с маслом и пармезаном, и кормил ее ложечка за ложечкой, как маленькую девочку.

– Я так горжусь тобой, – в сотый раз сказала она. – Но это совсем неподходящее празднование твоего успеха: я даже есть толком не могу, и мы оба пьем кока-колу.

Билли накрыл ее руку своей рукой, и это было так правильно, что он не стал убирать руку.

Потом они бродили по вымощенным булыжником улицам Рима, мимо темных руин и освещенных фонтанов, пока не нашли уединенную каменную скамейку, на которую сели, и Билли очень нежно поцеловал Фен в бедные разбитые губы.

– Я так рад, что ты не была в постели этого шатуна прошлой ночью.

Он провел ладонью по ее щеке. Было огромным облегчением, что больше не надо отворачиваться, чтобы он не почувствовал прыщики на ее коже.

– Ох, Билли, я сходила по тебе с ума с тринадцати лет.

– По мне? – изумленно спросил он.

– Да. По тебе сходили с ума миллионы дечонок, но ты либо слишком скромен, либо слишком хороший человек, чтобы это осознавать. Общественное мнение единодушно в том, что Рупертом можно увлечься, но если за кого-то и выходить замуж, так за тебя. Не пойми меня так, словно я что-то предлагаю, – добавила она, залившись краской.

Билли снова поцеловал ее. Она толком не знала, что надо делать с языком при поцелуе, поэтому подражала тому, что делал Билли.

– Ты такая милая, – пробормотал он, – а я слишком старый и потрепанный для тебя. Тебе ни к чему поношенные тряпки из третьих рук.

– Чушь, – запротестовала Фен. – Подумай об антиквариате: это вещи из третьих, четвертых и пятых рук, но они несравненно ценнее любых новых.

Они вернулись в гостиницу. Теплая ночь была полна запахов. Гравий скрипел под каблучками-шпильками туфель Фен.

Открывая перед Фен дверь ее комнаты, Билли сказал:

– Я постучу к тебе минут через двадцать, когда все затихнет.

Фен в бешеной спешке приняла душ, почистила зубы и побрызгалась дезодорантом. Хотя ночь была теплой, Фен не могла побороть дрожь. Если бы только у нее была грудь побольше. У Джейни такие великолепные груди. Фен посмотрела на медвежонка Лестера и повернула его лицом к стене.

– Я не хочу тебя развращать.

Фен вдруг стала ужасно робкой. И еще! она отчетливо сознавала, какое у нее распухшее лицо. Она потушила свет, прежде чем впустить Билли в комнату.

– Ты думаешь, мы найдем кровать в потемках? – сказал он, привлекая Фен к себе. Ее всю колотило. – Эй, эй, нечего бояться.

– Так всегда говорят про ужей. Послушай, я знаю, что я и вполовину не такая умная, образованная, красивая, находчивая и сексуальная, как Джейни. По сравнению с ней кто угодно покажется разочарованием.

– Тсс, – сказал он, поглаживая ее сзади по шее. – Кто из нас говорит о сравнениях?

– Я. Потому что все, с кем ты ложишься в постель, должны напоинать тебе о ней. И это долно быть больно.

Билли нашел кровать и усадил Фен рядом с собой.

– Прямо сейчас мне не больно. Вот тебе – может быть.

– Я так много ездила верхом. У меня, наверное, нет никакой девственой плевы. Во всяком случае, я никогда не могла ее найти.

Ее руки неуверенно гладили его торс.

– Все еще боишься? – шепнул Билли. Она не ответила, тогда он поцеловал ее в верхнюю губу. – Я буду делать все очень-очень медленно. У нас впереди вся ночь.

Он был так сильно озабочен тем, чтобы не испугать и не обидеть ее, что почти не обращал внимания на свои собственные чувства. Но он ощутил невероятно сильную радость, когда руки Фен осторожно скользнули к низу его живота, и она сказала:

– О Билли! Он такой сильный и красивый. Как Пизанская башня – правда, похоже? Тебе приятно, когда я вот так касаюсь пальцами?

– Блаженство, – пробормотал Билли.

– А не больно?

– Если ты будешь гладить нежно, как сейчас, это просто как в раю.

Фен была так возбуждена, что они так и не выяснили, была ли у нее девственная плева. Обернувшись вокруг него, как обезьянка, легко покачиваясь в такт его движениям, она упрашивала его продолжать. В конце он позабыл о том, чтобы вести себя тихо и нежно, и вошел в нее со всей силой.

– О, это было волшебно! – прошептала она потом.

– Правда? Ты действительно уверена?

– Мне вообще не было больно, – сказала она, прижимбясь к нему.

– Смотри, – сказал Билли, – Британский флаг поднимается вверх по мачте.

Вдруг он запел, слегка дрожащим голосом: «Боже, храни королеву! Многие лета королеве!», и пел, пока соседи не стали яростно стучать в стенку.

Фен восхищенно вздохнула. «Билли снова поет!» – подумала она.

Следующие недели были для Билли откровением. Хотя Джейни буквально каждой порой своего тела источала сексуальную привлекательность, Билли никогда не покидало ощущение, что при всем наслаждении, которое она испытывала в сексе, самое большое удовольствие она испытывала от того, что это тешило ее самолюбие, ее эго. Билли никогда не был для нее неотразимын. С Фен он чугствовал, что ключ от рая у него в руках. Она дрожала от возбуждения каждый раз, когда он прикасался к ней. Она все время хотела прикасаться к нему, она обожала все, что! имело отношение к нему. Все, что он делал с ней, она считала совершенством. Фен была самой неэгоистичной из женщин, с которыми он был в постели, она всегда думала прежде о его удовольствии, и лишь потом о своем. Она массировала ему спину, когда он уставал, и часами могла с радостью ласкать и гладить его.

Они без конца разоваривали про лошадей, но в отличие от других жокеев она была готова часами обсуждать, как можно улучшить его лошадей, а не норовила при первом же удобном случае переключиться на обсуждение своих.

Разместив Маколея и Дездемону в Фонтенбло, Билли и Фен остались там на лишний день, бродя по лесу. Вечером они насладились великолепным французским обедом в качестве компенсации за то, что в Риме не могли есть ничего, кроме ризотто. Потом они самолетом отправились домой, чтобы забрать Лорел и Харди, и пару новых лошадей Билли, купленных мистером Блоком, в Виндзор. Потом их ждал Париж, Барселона и, наконец, Люцерна, и везде британские жокеи были непобедимы. Багль бежал превосходно, Дездемона и Маколей тоже. А еще всем в команде было совершенно очевидно, что происходит между Фен и Билли.

– Ты послала меня к черту, – грубо сказал Руперт, но он не мог не радоваться, видя Билли таким счастливым.

Мелис, делая вид, что ничего не замечает, на самом деле тоже был рад. Он всегда восхищался Билли, и терпеть не мог видеть его таким подавленным и неуверенным в себе, как это было недавно. Еще он был испуган успехом команды. Билли и Фен были явно безумно влюблены друг в друга. Они вели себя скромно на публике, но стоило только увидеть, как он нес ее чемоданы, как она обращалась к нему за советом, и как они все время словно отражали мысли друг друга и смеялись своим, предназныченным только для двоих, шуткам. Фен поднимала настроение всей команде. Хампти заменил Гризельду на скачках в Люцерне, и он вместе с Айвором и Дриффилдом сходил с ума по Фен. Она была талисманом их команды, и они еще никогда не были так едины как команда. В этом году они не потеряли Национальный кубок.