Глава 24

Гэрриет сидела в кресле перед камином, глядя на догорающие поленья. Вот уже неделю она жила у родителей, все было хорошо, и все прощено, но глухая тоска не отпускала ее ни на миг. Если бы не Уильям, у нее бы вовсе не было сил жить дальше. Что со мной будет? — в страхе думала она. Нельзя же всю жизнь жить с разбитым сердцем.

В памяти у нее беспрестанно вертелись недавние события, и тут концы не сходились с концами. Зачем Кори в тот последний вечер приходил к ней в комнату и уговаривал ее не ехать с Саймоном? Почему потом, когда они с Саймоном вернулись, его не было дома? Было бы гораздо естественнее, если бы он от счастья, что Ноэль опять с ним, не отходил от нее ни на шаг.

С каждым днем ей становилось все яснее, что она просто не сможет жить, не уверившись, что с ним и с детьми все в порядке. К тому же ее беспокоила судьба Севенокса. Она приписала к письму постскриптум, в котором просила Кори подержать его, пока она не найдет подходящую работу и не заберет его к себе. Но вдруг Ноэль уже убедила Кори, что невозможно терпеть дома такого невоспитанного пса? Как узнать, что творится сейчас в «Доме на отшибе»? Попробовать позвонить миссис Боттомли — но к телефону может подойти Ноэль, И тут Гэрриет вспомнила про Кита. Конечно же, Кит наверняка все знает. Она попыталась дозвониться ему в Лондон, но номер был постоянно занят — вероятно, трубку просто сняли с рычага.

— Я еду в Лондон, — сказала она матери на кухне. — Уильяма возьму с собой.

Поднявшись к себе, она подошла к зеркалу, оглядела свое изможденное отражение и печально вздохнула: безнадежно. Однако она все же тщательно причесалась, надела серое платье из ангорки — подарок Кори — и попыталась, хотя и без особого успеха, замаскировать круги под глазами.

Студия Кита находилась в Айлингтоне. Гэрриет позвонила в дверь, но никто не отозвался. Нет дома? — в отчаянии подумала она. Была уже почти половина пятого, но молоко все еще стояло под дверью. Она позвонила еще раз — никакого ответа. С тяжелым сердцем она начала спускаться по лестнице, когда дверь отворилась, и Кит — высокий и широкоплечий Кит, моргая спросонья, уставился на нее сверху вниз. Его роскошная золотая шевелюра была взъерошена со сна. Узнав ее, он вдруг взревел, как армейский полковник на плацу, отчего она невольно сделала еще несколько шагов вниз.

— Черт побери, Гэрриет! — гаркнул он. — Куда это ты пятишься?

Он догнал ее в три прыжка и за шиворот втащил в дом, потом захлопнул за собой дверь и для верности придавил ее широкой спиной.

— Ах ты, подлючка! — начал он. — Изображала из себя такую преданность, куда там, а сама? Да мне теперь на тебя смотреть противно!

— Что слу… случилось? — От неожиданности Гэрриет начала заикаться.

Уильям немедленно взвыл, у Гэрриет глаза тоже наполнились слезами, но тут отворилась дверь спальни, и в прихожую вышла сногсшибательная мулатка в одном оранжевом полотенце.

— Ки-ит, что туг за шу-ум? — зевая, спросила она.

— Все в порядке, моя прелесть, — сказал Кит и, отобрав у Гэрриет орущего Уильяма, передал его мулатке. — Забери, пожалуйста, этого младенчика и постарайся его как-нибудь утихомирить — нам с Гэрриет надо минутку поговорить.

Глаза мулатки угрожающе сверкнули.

— Нет-нет, — торопливо проговорил Кит. — Это не мой ребенок, честное слово. Он ко мне не имеет никакого отношения, и его мать, слава Богу, тоже. Это Кори, мой несчастный брат, спутался с ней на свою голову.

Уильям озадаченно уставился на лоснящееся темно-коричневое лицо и умолк.

— Отдайте его мне! — потребовала Гэрриет.

— А ты молчи! — рявкнул на нее Кит и, втолкнув в ближайшую комнату, захлопнул за собой дверь.

— Ну? — сказал он, глядя на нее сверху вниз глазами карающего ангела. — Что скажешь? По-твоему, это по-людски — сбежать со старым дружком, не сказав никому ни слова?

— Все было совсем не так, — возразила Гэрриет.

— А как же? — холодно осведомился он. — Давай, удиви меня.

— Во-первых, я не сбегала с Саймоном, во-вторых, я оставила Кори письмо — передала через Ноэль.

— Через Ноэль? — презрительно переспросил Кит. — Ты еще глупее, чем я думал.

Поднявшись, он налил себе виски.

— Может быть, ты все же окажешь мне любезность, объяснишь, как все было?

Когда она закончила, он сказал:

— Да, на сей раз Ноэль превзошла самое себя. Я же тебе говорил, чтобы ты не верила ни одному ее слову. Она наверняка разорвала твое письмо в клочья, а Кори сказала, что ты сбежала с Саймоном. Однако он все-таки с ней разводится. На следующей неделе суд.

— Как? — прошептала Гэрриет. — А то письмо, которое показывала мне Ноэль? Он же умолял ее вернуться?

— Оно наверняка Написано сто лет назад — Ноэль ведь устраивает ему скандалы из-за каждой новой няни. А все свои любовные письма она свято хранит. Ты хоть взглянула на дату?

Гэрриет потрясенно помотала головой.

— Ну вот что. Вчера вечером мы с Кори ужинали вместе. Он был в жутком виде.

— Он в Лондоне? — Гэрриет то краснела, то бледнела. — Он ничего не говорил обо мне?

Кит расплылся в улыбке.

— Столько говорил, что у меня, по правде сказать, чуть уши не завяли. Он считает, что сам все испортил, когда отпустил тебя с Саймоном.

— Боже мой! — Гэрриет всхлипнула. — Что же мне теперь делать?

Кит встал.

— По-моему, лучше всего прямо сейчас поехать к нему и попроситься обратно.

— Но как же… Что я ему скажу?

— Я бы на твоем месте сказал правду. Что ты любишь его. Пойду вызову такси. А об Уильяме не беспокойся — мы тут как-нибудь присмотрим за ним час-другой.

Глава 25

Всю дорогу она лихорадочно приводила себя в порядок. Руки дрожали, в результате она залила всю сумку духами и засыпала пудрой. Когда машина уже свернула на Чилтерн-стрит и впереди показался знакомый синий дом, Гэрриет чуть не сказала таксисту, чтобы он подождал: она еще не накрасила ресницы. Впрочем, какие ресницы! — тут же одернула она себя. Какие ресницы в такую минуту!

Она позвонила в дверь и стала ждать. В горле у нее пересохло, сердце колотилось, руки были ледяные. Кори открывал дверь с таким видом, будто собирался послать кого угодно ко всем чертям, но, узнав Гэрриет, застыл в немом изумлении. Она тоже смотрела на него молча, потому что не могла выдавить из себя ни слова. В какое-то мгновение ей показалось, что сейчас он обнимет ее и прижмет к себе, но он лишь отступил в сторону, пропуская ее в дом. Они поднялись по лестнице в ту самую комнату, в которой когда-то прошло их первое собеседование. За то время, что она его не видела, он похудел и стал как будто выше ростом. Надменное и непроницаемое, как всегда, лицо показалось ей страшно усталым.

Кори наконец прервал неловкое молчание.

— Садись. Как дела?

Гэрриет с облегчением опустилась на краешек лимонно-желтого кресла; ноги едва держали ее.

— Хорошо.

— А Уильям?

— Прекрасно.

От сигареты она отказалась — слишком сильно дрожали руки.

— Надеюсь, у вас с Саймоном полная идиллия, — сказал он как бы между прочим, прикуривая от зажигалки.

— С Саймоном у нас ничего — мы пробыли с ним всего несколько часов в ту субботу. Я тогда же поняла, что все уже перегорело. Разве Ноэль не передавала тебе мое письмо?

Он медленно покачал головой. Видимо, объяснения его не интересовали.

— А сейчас ты где?

— Дома.

— Помирились с родителями? Молодец.

— Я приехала в Лондон искать работу, — соврала она.

— Почему бы тебе не вернуться к нам? — Он помолчал. — Дети очень скучают по тебе.

«А ты?» — чуть не крикнула она.

Он стоял около стола, поигрывая зеленым стеклянным пресс-папье.

— Если ты решишь вернуться, — медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал он, — никаких глупостей больше не будет. Я почти весь год буду за границей.

— Нет! — Она вскочила на ноги и стояла теперь в двух шагах от него. — Так я не хочу возвращаться.

— Понятно, — ровным голосом произнес он.

Гэрриет отошла к окну и уставилась на молодую листву платанов, которые серебрились в косых лучах заходящего солнца. В горле першило, как будто она наглоталась песка. Она собиралась с духом, чтобы сделать самый трудный в своей жизни шаг.

— Ты, конечно, умный, мудрый и все такое, — дрожащим голосом начала она. — Но там, где дело касается женщин, ты просто бездарный тупица. Неужели не понятно, что если я буду жить в твоем доме, а ты и пальцем ко мне не прикоснешься и вообще все время будешь за границей, — я умру от тоски?

Кори поднял глаза, в глубине которых вспыхнули тревожные искры.

— Неужели не понятно, почему я тогда сбежала, даже не повидавшись с тобой? Ноэль сказала, что она возвращается к тебе, — и я просто не выдержала.

— Говори, — сказал он, бледнея еще больше.

— Неужели не понятно, что я люблю тебя? — Она всхлипнула. — Что ты для меня дороже всех на свете?.. Что я не могу жить без тебя?

Больше ей не пришлось ничего говорить. Он тут же оказался с ней рядом. Руки, о которых она так долго мечтала, с силой стиснули ее, и от поцелуя она чуть не лишилась чувств.

Но, когда он заговорил, в его голосе звучала почти безнадежная тоска.

— Я люблю тебя, Гэрриет. Но у нас ничего не выйдет. Во мне накопилось слишком много усталости. Я слишком стар для тебя.

— Господи! — пробормотала она. — Ты — стар? Да у меня при одной мысли о тебе слабеют коленки. Я еще никогда ни по кому так не сходила с ума!..

Кори удивленно разглядывал ее полураскрытые губы, горящие щеки и глаза, спутанные волосы.

— Эй, — сказал он. — Ты правда меня любишь? И что теперь прикажешь мне с этим делать?

— Уж пожалуйста, сделай что-нибудь.

Она теснее прижалась к нему, и ее бешено колотившееся сердце забарабанило к нему в грудь, как в дверь.

— Осторожнее, Гэрриет, — сказал он и попытался улыбнуться.

— Почему осторожнее?

— Потому что мне начинает мерещиться впереди какое-то утешение. — Он стал целовать ее в лоб, щеки, соленые от слез, губы. — Милая, — говорил он, — только не давай мне опомниться, чтобы я не устыдился самого себя. Я знаю, мне должно быть стыдно, потому что я никуда тебя не отпущу. А что еще мне остается, когда ты такая восхитительная? Но ты сама не понимаешь, на что идешь! Ей-Богу, я кошмарный муж.

Гэрриет в страхе отскочила от него.

— Ты меня не понял! Я совсем не хотела, чтобы ты на мне женился.

Кори улыбнулся.

— Ну, не все тебе диктовать условия. И потом, ты же сама сказала, что не вернешься в Йоркшир, если только я не пообещаю целыми днями к тебе прикасаться.

Гэрриет вспыхнула.

— Я не говорила ничего подобного.

— Словом, если ты станешь моей, то только навсегда. Понимаешь — навсегда, навеки.

От волнения у нее опять задрожали руки.

— Но получается, что я вынудила тебя?..

— Милая моя девочка, — тихо сказал он. — Я ведь знаю, какая ты скромная и застенчивая — кроме тех случаев, когда тебя развозит на охотничьих балах, и знаю, какое это для тебя испытание — прийти и сказать, что ты меня любишь. Но если бы ты знала, какое это чудо для меня! Бог знает, сколько лет я не слышал слова «люблю» от той, кого люблю сам… И оно было сказано искренне.

Как странно, — продолжал он, отводя прядь волос у нее со лба. — Я не могу теперь припомнить, когда именно я начал тебя любить. Я все время убеждал себя, что забочусь лишь о твоем благе — и когда уводил тебя от Билли, и когда набросился на тебя за то, что ты ужинала с Китом, потому что он бабник, и когда пытался уговорить тебя не ехать с Саймоном, потому что ты не будешь счастлива с таким мужем, — и все это время меня, наверное, снедала ревность, потому что ты нужна была мне самому. Я так привык мучиться из-за Ноэль — мне даже в голову не приходило, что я смогу когда-нибудь полюбить кого-то другого. А потом ты уехала — и дом для меня превратился в склеп. Конечно, я должен был дать вам с Саймоном шанс, но через пять дней я понял, что больше не могу, и приехал сюда, и… Вот, смотри.

Он вытащил из кармана пачку сигарет, на которой был нацарапан номер телефона.

— Это номер Саймона, — растерянно сказала Гэрриет.

Он кивнул.

— Я собирался позвонить и уговорить тебя вернуться.

Когда он сказал это, Гэрриет вдруг поверила: этот сложный, невыносимый, прекрасный человек любит ее по-настоящему.

— Как мне хорошо, — сказала она и разревелась. — Скажи, — она обвила руками его шею, — у вас с Ноэль правда все кончено?

— Правда. Она как корь — два раза ею не болеют.

Гэрриет прыснула.

— Ты говоришь, как Кит. А где она сейчас?

— Не знаю. Копит где-нибудь силы, чтобы на той неделе появиться на суде во всеоружии. — Улыбка сползла с его лица. — Думаю, это будет удовольствие ниже среднего. Скорее всего она попытается вызвать тебя в суд и облить грязью.

— Плевала я на нее, — сказала Гэрриет и стала целовать Кори.

— Дети правда в порядке? — спросила она через некоторое время. — Господи, как же я по ним соскучилась!

— Они тоже. Они грозились, что если я не поеду за тобой в Лондон, то они сами сядут в поезд, разыщут тебя и силком привезут обратно. Надо поскорее им позвонить и сообщить новость. Представляю, как они обрадуются.

Теперь Гэрриет беспокоило только одно.

— А где Севенокс? — спросила она.

— Вообще-то он здесь, — сказал Кори. — Я подумал, если мы оба его бросим, у него может начаться собачья депрессия — и взял его с собой.

— Как здорово! А можно мне на него взглянуть?

— Конечно. Он в моей спальне, в том конце коридора. Кстати, — говорил он по дороге, — он заметно изменился к лучшему. Я решил воспользоваться твоим отсутствием и научить его кое-каким правилам приличия. Оказалось, что при условии достаточной твердости он вполне обучаем. Он уже выполняет команды «сидеть» и «нельзя» и приходит, когда его зовут. А главное — он больше не валяется на кроватях и не грызет все подряд.

— Надо же, — сказала Гэрриет, толкая дверь спальни и заглядывая внутрь.

Севенокс лежал на кровати и громко храпел. Его серая косматая голова покоилась на подушке, а рядом лежали измочаленные до неузнаваемости замшевые туфли.

— Какой лапочка, правда? — шепнула Гэрриет.

Севенокс открыл глаза и увидел ее.

— Нельзя! — громовым голосом приказал Кори. — Нельзя!

Севенокс одним прыжком сиганул через всю комнату к двери и, подвывая от восторга, бросился на Гэрриет, так что она с трудом удержалась на ногах.

— Нельзя! — ревел Кори.

Севенокс скользнул по нему прежним равнодушным взглядом и больше уже не смотрел.

Встретившись глазами с Кори, Гэрриет расхохоталась.

— Послушай, ты уверен, что все еще хочешь на мне жениться? Тебе не захочется тут же вышвырнуть нас с ним из дому?

— Конечно, захочется, — прорычал Кори, пытаясь оттащить Севенокса, — но я уж потерплю! В некотором смысле мы с тобой уже женаты. У нас есть трое детей и пес с тяжелым характером, мы провели столько вечеров, обсуждая их будущее и обмениваясь взглядами на жизнь, ты готовила для меня, стирала и вообще занималась хозяйством. Правда, мы еще не спали вместе, но мне почему-то кажется, что за этим дело не станет.

— Да, пожалуй, саночки мы уже повозили, — блаженно улыбаясь, сказала Гэрриет. — Теперь можно и покататься.

— Точно. — И он снова стал ее целовать.