Как только я изложил свой план, раздались бурные возгласы одобрения, и матросы с капера кубарем посыпались в лодку, не соблюдая порядка и даже не дожидаясь приказа. Этот поток унес и месье Легро, а когда рыбаки отчалили, на судне осталось только три француза — всех прочих, влекомых горячим желанием принести пользу напополам со страхом английской плавучей тюрьмы, как ветром сдуло.

Даже Диоген веселился, наблюдая за тем, как судно столь нежданно переходит в наши руки. То, что французы не собирались возвращаться, было так же очевидно, как и то, что они хотели покинуть судно. Одним словом, наши захватчики были в полном смятении — они поддались порыву, ни о чем не задумываясь.

— Будьте так любезны, месье Уоллингфорд, — кричал Легро, когда лодка стала отходить от борта судна, — когда мы замашем шапками, распустите марсель и ведите судно к проливу.

— Да, конечно, — отвечал я, — предоставьте это мне — уж я распущу марсели и ускользну от Джона Булля.

Эти слова были произнесены на французском, и, услышав их, все, сидевшие в лодке, закричали: «Bon!»note 102 и «Vive la France!»note 103. Я не берусь сказать, о чем они помышляли, но, если они думали, что им суждено вновь оказаться на борту «Рассвета», они плохо знали людей, которых оставили на нем. Что до трех французов, мы с Марблом на пару легко бы управились с ними, но я был рад, что они здесь, ведь их можно было заставить тянуть шкоты и брасопить реи.

Когда месье Легро столь необычным образом передал судно под мою команду, оно несло три марселя, бизань и стаксель, грота-рей стоял прямо. Прежде всего мне нужно было забрать ветер в марсель и набрать ход. Все это вскоре было проделано; и я взял курс на скалы, которые стали быстро приближаться к нашей наветренной скуле; я решился подойти к ним сколь можно ближе, думая тем отпугнуть англичан, так чтобы они держались на значительном расстоянии. Правда, я мог потерпеть кораблекрушение, но даже это казалось мне более предпочтительным, чем вновь оказаться в руках англичан, когда мы только из них вырвались. Когда-нибудь, через год-два, происшествие с «Быстрым», наверное, забылось бы, но, пока то или иное событие свежо в памяти, не хочется, чтобы оно повторилось. По крайней мере, тогда я рассуждал так и поступил соответственно со своими мыслями.

«Рассвет» снова был под моей командой, и теперь мне нужно было только не подпускать фрегат на пушечный выстрел, а о месье Легро я больше не думал. Сначала матросы с капера, похоже, решили, что, набрав ход, я просто выполнял их указания, но, как только они заметили, что судно идет к подветренному берегу пролива, страшная догадка блеснула в их затуманенных страхом головах. Это произошло не раньше, чем они удостоверились в том, что вода достаточно глубока для прохода судна; давно мне не приходилось видеть такой ажитации, которая последовала за этим открытием: они изо всех сил замахали куртками и засаленными шапками. Однако, оставив без внимания все эти сигналы и возгласы, «Рассвет» уходил прочь, реи его были слегка отведены, ветер на траверзе, и шел он вдоль побережья в такой близости от островов, что подходить ближе было уже опасно. Что до фрегата, он все еще шел в бейдевинд, рассчитывая подальше зайти против ветра, чтобы добыча наверняка не ускользнула от него. В тот момент нас разделяла всего одна лига.

Едва месье Легро постиг, какую шутку я сыграл с ним, он бросился в погоню на своей рыбацкой лодке, поставив парус и пытаясь разогнать свою неповоротливую посудину с помощью полдюжины весел. Тогда я распустил фок, выбрал и растянул грот-брамсель; не то чтобы я боялся лодки, просто я хотел, если возможно, избежать кровопролития. Помимо прочих оплошностей, которые допустили французы, спеша удрать от фрегата, они бросили на борту шесть или восемь мушкетов и несколько патронных ящиков. С этим оружием нам ничего не стоило напустить страху на капера, он и близко не посмел бы подойти к нам. Кроме того, у меня были револьверы, двуствольные и заряженные хорошими патронами. Единственную угрозу, таким образом, представляли англичане.

Месье Легро, наверное, рассудил иначе, ибо он с воодушевлением и видимым упорством преследовал нас. Но, несмотря на все его рвение, «Рассвет» ушел от него, делая почти шесть узлов. Зато фрегат приближался со скоростью восемь узлов, и через час — самое большее через два — он неизбежно подошел бы к нам на пушечный выстрел; нам надо было добиться преимущества посредством искусной навигации на мелководье.

Будучи за год до описываемых событий в Бордо, я приобрел там морскую карту французского побережья вместе с книгой, содержавшей указания, подобные тем, какие можно найти в отечественном «Прибрежном лоцмане». Я, разумеется, взял их с собой, и они теперь сослужили мне хорошую службу. В книге рассказывалось о том, что острова, у которых мы находились, разделены узкими глубоководными проливами, где главную опасность представляют подводные рифы. Именно из-за них рыбаки объявили проливы почти непроходимыми, а мое руководство содержало предупреждения, что там всем мореплавателям следует быть настороже. «Рассвет», однако, находился в таком положении, что эти рифы становились для него последним прибежищем; рассудив, что лучше потерпеть кораблекрушение, чем снова оказаться в руках французов или англичан, я решил довериться самой опасности как своему хранителю.

Я мог бы и не налететь на рифы, но было очевидно: если я не войду в пролив, мне не удастся уйти от фрегата. Нам помог случай, и я не замедлил воспользоваться преимуществом, которое он предоставил мне. Увидев, что, идя в кильватере, ему не догнать судно, месье Легро пошел нам наперерез между островками, которые мы принуждены были обогнуть, и, как ни удивительно, появился впереди по курсу. Однако вместо того, чтобы попытаться сблизиться с судном, он направил лодку в чрезвычайно узкий пролив, неистово жестикулируя и призывая нас следовать за ним. В этот момент фрегат в первый раз дал выстрел из пушки, и ядро упало в воду совсем недалеко от нас. Если бы мы проскочили пролив, в который месье Легро повел лодку, мы оказались бы у подветренного берега целой группы островов — вернее островков, — и тогда все зависело бы от нашей скорости. Времени на раздумья у нас не было, в следующее мгновение корабль миновал бы вход в пролив и, чтобы вернуться, пришлось бы менять галс; да и вернуться бы уже не удалось. Я приказал привести судно к ветру.

Три наших француза, вообразив, что теперь-то они точно направляются к la belle Francenote 104, резво принялись за работу. Наб и Диоген тоже изо всех сил радостно навалились на брасы, так что вскоре реи были обрасоплены, и «Рассвет», став против ветра, направился к проливу. Месье Легро ликовал. Он конечно же подумал, что все опять в порядке, и показывал дорогу, размахивал руками, в то время как все, бывшие в лодке, включая рыбаков, орали, ревели и жестикулировали так, что наверняка сбили бы нас с толку, если бы мне было до них дело. Я считал, что идти за лодкой нужно, но их вопли мы оставили без внимания. Если бы месье Легро счел необходимым подождать судно в самом узком месте пролива, он бы поставил нас в трудное положение; но азарт заставил его позабыть все на свете, он рвался вперед, как мальчишка, который изо всех сил старается первым добежать до заветной цели.

Наступил напряженный момент — нос «Рассвета» входил в узкий пролив. Ширина его от одной скалы до другой, судя по тому, что мы видели, составляла, быть может, тридцать фатомов, и он не расширялся, а сужался на сотню с лишним футов, до трети своей начальной ширины. Течение несло нас словно поток у мельничной плотины, и, наверное на наше счастье, у нас не было времени на раздумья или колебания; положение было столь серьезным, что на моем месте самого отчаянного головореза охватили бы сомнения. Течение затянуло судно подобно водовороту, и мы понеслись со скоростью, которая расколола бы корабль от киля до тимберсов, налети мы на подводный риф. Шансы выбраться из пролива невредимыми были ничтожны: в лоцманском деле, на мой взгляд, многое зависит от случайностей. Затаив дыхание, мы смотрели вперед, со страхом ожидая, что судно вот-вот разлетится в щепки.

В таком напряжении прошло около пяти минут. К концу этого короткого промежутка судно, пройдя сквозь строй скал, преодолело целую милю, гонимое более течением, нежели ветром. Наша скорость в самом узком месте пролива была так велика, что, когда мы летели мимо скал, я поймал себя на том, что крепко держусь за леер, как будто боясь упасть. Французы испустили громкий и дружный крик, когда лодка вышла из узкого пролива в широкую просторную бухту, замкнутую цепью островов, которая как бы образовывала своего рода рейд. На последнем из островов расположились батарея, маяк, группа рыбацких хижин; все указывало на то, что побережье это отнюдь не пустынное.

Месье Легро ждал нас примерно в двух кабельтовых от той горловины, где мы вышли из пролива в бухту, предусмотрительно выбрав нам место для якорной стоянки на участке, контролируемом батареей из четырех крупнокалиберных пушек. Поскольку от лодки нас отделяло некоторое расстояние, у меня было время оглядеться. Внутри очерченного островами пространства было что-то вроде залива шириной в целую лигу, материковый его берег являл собой несколько бухт, в которых стояли на якоре каботажные суда. Почти на каждой возвышенности имелись небольшие батареи; они не представляли опасности для флотилии или даже для отдельного крупного судна, но их было достаточно для устрашения корвета или фрегата. Ввиду того, что все орудия были тяжелыми, судно, проходящее посередине этого залива, подвергало себя риску, особенно если артиллеристы не зазеваются. Стать на якорь там, где нас ждала лодка, означало отдать «Рассвет» в руки капера, так как вышеупомянутая батарея полностью контролировала этот кусок берега. Однако удача снова улыбнулась нам: ветер подул в сторону, противоположную течению, и я не замедлил воспользоваться этим обстоятельством.

При всем старании «Рассвет» не смог бы подойти к тому месту, где бросила верп лодка. Мы прошли мимо, и, когда оказались в пределах слышимости, до нас донеслись громкие призывы убавить парусов и стать на якорь. Сделав вид, что я хочу подойти именно к тому месту, где стояла лодка, я своими ответами запутал месье Легро, сказав ему, что собираюсь пройти прежним курсом некоторое расстояние, а когда смогу сменить галс, тогда и подойду к лодке. Поскольку это было понятно моим захватчикам, они удовлетворились таким ответом, хотя нам вслед не менее сотни раз прокричали «n'importe»note 105; это и в самом деле было «n'importe» — в отношении удобства для стоянки на полмили вокруг нас один участок берега ничуть не отличался от другого.

Команде «Рассвета» пришлось немало потрудиться в тот день, и не напрасно — фрегат не отставал. Ему пришлось пойти кружным путем, при этом он предусмотрительно старался держаться подальше от первой батареи, вследствие чего нам удалось добиться значительного преимущества перед ним. Когда мы проходили мимо лодки, верхние паруса «англичанина» виднелись с внешней стороны острова; они стремительно летели вдоль скал — судно было весьма быстроходное. Оно огибало мыс, когда мы находились посреди залива, но тут батарея сослужила нам добрую службу, ибо, вместо того чтобы идти в бейдевинд, англичане принуждены были, не лавируя, идти по ветру, дабы избежать опасности. Да и само их присутствие, надо полагать, сыграло нам на руку — за месье Легро прислали с батареи небольшую лодку и, весьма вероятно, что к нам отрядили бы связного в виде ядра, увидев, что мы как ни в чем не бывало держим курс в открытое море вместо того, чтобы повернуть к назначенному для нас месту стоянки, но на примете у батарейных офицеров был фрегат — куда более важная птица. Как только Джон Булль появился в пределах досягаемости, артиллеристы принялись обстреливать его, но дистанция была столь велика, что стреляли они, по правде говоря, впустую.

Всякий, кто хоть немного знаком с судоходством, поймет, каким преимуществом мы теперь обладали. «Рассвет» шел в бейдевинд по удобному широкому проливу, начавшийся прилив гнал его к ветру, который позволил нам развить скорость до шести узлов. Пролив между островками и материком насчитывал около четырех лиг в длину, а тот пролив, куда нас сначала привели рыбаки, находился примерно посередине цепи островов. Нас уже отделяла от лодки целая миля, и благодаря течению мы шли гораздо ближе к ветру, чем месье Легро, когда тот счел нужным поднять верп и вновь пуститься в погоню. Будучи опытным моряком, он знал, что вскоре мы будем вынуждены сменить галс, учитывая направление материкового берега, и снова повернуть к острову; поэтому, вместо того чтобы следовать в кильватер за нами, он воспользовался направлением течения и устремился прямо против ветра, намереваясь перерезать нам путь. Все это мы ясно видели, но нас нисколько не занимали ни месье Легро, ни его лодка. При таком ветре судно с легкостью могло уйти от него, и, потом, мы всегда могли развернуться посреди пролива, не пересекая путь лодке и вообще не подходя к ней. Фрегат доставлял мне больше беспокойства.

«Англичанин», как я узнал после, был сооружен во Франции и назывался «Fortunee»note 106, английские матросы окрестили его «Счастливчиком», а между собой называли «Фортелем». Это было старое судно, но чрезвычайно быстроходное, и его командир прославился своими набегами на французский берег. Невзирая на батареи, он уже третий раз входил в этот залив, и, изучив особенности навигации на этом участке, он имел больше шансов уйти невредимым, чем в двух предыдущих случаях. Посчитав, что находится на безопасном расстоянии от батарейных орудий, он пошел в бейдевинд, короткими галсамиnote 107 у материкового берега, где он наилучшим образом использовал течение и всю силу ветра и где ничто не могло помешать ему, так как рейд находился у самого острова.

И без долгих раздумий было ясно, что от фрегата нам не уйти; правда, продолжая идти вдоль залива к ветру, мы могли бы достигнуть его западного края немного раньше «англичанина», но, когда мы снова выйдем в открытое море и он окажется между нами и берегом, никаких шансов на избавление у нас не останется. В этом, казалось бы, безвыходном положении в голове Марбла, как это часто бывало и раньше, родилась счастливая мысль; я же мог гордиться только тем, что выбрал верный момент и с готовностью воплотил его идею. Пролив, который мы прошли вначале, лежал прямо по курсу, и у нас были все основания полагать, что судно сможет снова преодолеть его. Когда рыбаки зазывали нас в него, вода в нем была на шесть футов ниже теперешнего уровня, и мой помощник предложил воспользоваться им, теперь для выхода.

— «Англичанин» ни за что не посмеет пойти за нами из-за той батареи, что на берегу, — добавил он, — а французы не станут стрелять в нас, они подумают, что мы спасаемся от нашего общего врага.

Вдруг меня осенило: я понял весь смысл его плана. Я поднял триколор поверх британского флага, чтобы люди со второй батареи приняли нас за английский приз, и направился прямо к проливу, у выхода из которого стоял на якоре небольшой бриг. Чтобы совершенно сбить всех с толку, мы привели к ветру нижние прямые паруса и отдали брам-фалы, как будто собираясь остановиться. Увидев это, месье Легро, верно, вообразил, что мы намереваемся бросить якорь у батареи и что мы подняли флаги, дабы поддразнить англичан, — все, бывшие в лодке (в четверти мили от нас), возликовали, замахали шапками и беретами. Мы промчались мимо брига, приветствовавшего нас шумными возгласами одобрения и криками: «Vive la France!» Я все время не спускал глаз с батареи. Когда-то ее соорудили, чтобы контролировать рейд, при этом не подумали о проливе, в который ни один неприятель не посмел бы войти. Правда, на вход в пролив были наведены две тяжелые пушки, но они стояли в отдалении от других орудий и людей к ним не ставили, разве только в чрезвычайных случаях.

Когда судно вышло из пределов досягаемости последней пушки в маленьком полукруге островов, я глубоко вздохнул и почувствовал, что у меня гора свалилась с плеч. Солдаты жестами показывали нам, что мы зашли слишком далеко на запад и лучше причалить поближе, но мы не обращали на них внимания. Вместо того чтобы убавлять парусов, мы натянули фока— и грота-галсы и поставили брамсели. Таким образом мы раскрыли наши карты; на берегу поднялся невообразимый гвалт, который было слышно даже на корабле. На нас стали наводить легкую артиллерию, и около двадцати солдат бросились к отдаленной батарее. Теперь все зависело толь. ко от быстроходности «Рассвета». Мы миновали последнюю батарею за десять минут до того, как туда добрались французы, — им пришлось обежать большую бухту; шестью минутами позже мы вышли в море под американским флагом и множеством флажков, гюйсов и вымпелов на всех стеньгах и везде, где только можно было разместить знамена победы!