Потом меня спросили, какой выкуп, по моему мнению, заплатит за меня муж. Я была в большом затруднении: все наше имущество разорено индейцами, но, если я назову малую сумму, индейцы не проявят интереса, и это лишь вызовет задержку, если же назову большую сумму… Я не знала, где мы сможем достать деньги. Я сказала наугад: «Двадцать фунтов», но тут же высказала пожелание, чтобы взяли меньше. Они не стали меня слушать и послали сообщение в Бостон, что я буду освобождена за выкуп в двадцать фунтов. Письмо написал для них молящийся индеец.

Был там и другой молящийся. Он рассказал мне, что у него есть брат, который не ест конину — такой он жалостливый и мягкосердечный (хотя сущий дьявол, когда дело касается уничтожения бедных христиан). Этот индеец прочитал своему брату строки из Священного Писания, где говорится: «И был большой голод в Самарии, когда они осадили ее, так что ослиная голова продавалась по восьмидесяти сиклей серебра и четвертая часть каба голубиного помета — по пяти сиклей серебра»204. Молящийся индеец растолковал своему брату, что во время голода дозволено есть все то, что не едят в обычное время, и теперь его брат ест конину, как и все индейцы.

Был и еще один молящийся индеец, который натворил много безобразного, а потом, чтобы спастись самому, выдал в руки англичан своего отца.

Какой-то молящийся индеец участвовал в нападении на Садбери205, и в конце концов, как он того и заслуживал, его повесили. Был и такой молящийся индеец, жестокий и свирепый, который носил на шее шнурок с нанизанными на нем отрубленными пальцами христиан.

Когда индейцы напали на Садбери, один из молящихся индейцев отправился вместе с ними и взял с собой жену с ребенком, которого она привязала за своей спиной. Перед этим по-ходом индейцы собрались на nay-bay206. Все происходило следующим образом: один индеец стоял на коленях на оленьей шкуре; все остальные собрались кольцом вокруг него, ударяли по земле ладонями или палками и что-то бормотали. Рядом с тем, кто был на коленях, стоял индеец с ружьем в руках. Тот, кто стоял на коленях, произносил речь, и все выражали одобрение. Так повторялось много раз. Потом они приказали человеку с ружьем выйти из круга. Он так и сделал. Но как только он вышел, его позвали опять, а он как будто отказывался. Его начали убеждать, пока он опять не вернулся. Все сразу стали петь и дали ему еще ружье: по ружью в каждую руку. Тот, кто был на оленьей шкуре, опять произнес речь, и в конце каждой фразы все громко выражали одобрение. При этом они что-то бормотали и били руками по земле. Затем человеку с двумя ружьями опять приказали выйти из круга. Он вышел и остановился. Его позвали опять, на этот раз очень настойчиво, но он стоял, покачиваясь, будто не знал, что ему делать и куда идти. Его звали все настойчивее и требовательнее. Постояв какое-то время, он повернулся и, шатаясь, пошел, вытянув руки и держа в каждой руке по ружью. Как только он вошел в круг, все очень обрадовались и опять стали петь, а потом тот, кто был на оленьей шкуре, произнес речь, и снова все криками выразили одобрение. Так закончилась эта церемония, после которой они отправились на битву в Садбери.

Я полагаю, индейцы нисколько не сомневались в том, что вернутся с великой победой. Они хвастали, что убили двух капитанов и около ста солдат. Одного англичанина привели с собой, и он подтвердил, что индейцы натворили достаточно бед в Садбери, так что все оказалось правдой. Но индейцы вернулись без своего обычного шумного торжества, которое всегда проявляли, а скорее (по их собственному выражению) как «собаки, потерявшие уши». Я не думаю, что причиной тому были их собственные потери. По их словам, они потеряли пять-шесть человек. Я не заметила, чтобы кого-нибудь среди них не хватало. Когда они отправлялись в поход, казалось, сам дьявол заверил их в победе, а теперь они вели себя так, будто он предсказывал им поражение. Так оно было на самом деле или нет, этого я не могу сказать, но вскоре дела их пошли хуже. Так продолжалось в течение всего лета и закончилось полным поражением.

Боевой отряд вернулся из Садбери в воскресенье, и тот индеец, который стоял на оленьей шкуре, был чернее самого дьявола (я нисколько не преувеличиваю). Мой хозяин, вернувшись, попросил меня сшить рубашку для его малыша из наволочки с голландскими кружевами. Приблизительно в это же время один индеец пригласил меня в свой вигвам и угостил свининой с земляными орехами. Когда я ела, другой индеец сказал, что, похоже, этот индеец мой добрый друг, но в Садбери он убил двух англичан, и за моей спиной лежит их одежда. Я оглянулась и увидела окровавленную одежду, пробитую пулями. Господь, однако, не допустил, чтобы этот негодяй причинил мне боль. Напротив, и он, и его скво много раз (пять или шесть) кормили меня, поддерживая мое бренное тело. Стоило мне в любое время зайти в их вигвам, и они всегда давали мне что-нибудь поесть, хотя это были совершенно чужие мне люди.

Однажды какая-то скво дала мне кусок свежей свинины, немного соли и свою сковородку, чтобы поджарить мясо. До сих пор не могу забыть, каким восхитительным показалось мне это блюдо! Как мало мы ценим повседневные радости, когда они окружают нас постоянно.

Натворив бед и не желая, чтобы их обнаружили, индейцы, по своему обыкновению, переходили сразу на другое место. Так они поступили и на этот раз. Когда мы прошли около трех-четырех миль, индейцы остановились и стали сооружать огромный вигвам, который мог бы вместить не менее ста человек. Они готовились ко дню великой пляски. Между собой они говорили, что губернатор так разозлится из-за потерь в Садбери, что не пришлет больше вестей о пленных. Это меня взволновало и очень опечалило.

Недалеко от того места, где я теперь находилась, была и моя сестра. Узнав, что я здесь, она попросила, чтобы ее хозяин разрешил ей повидать меня. Он согласился и хотел пойти вместе с ней, но она быстро собралась и ушла раньше. Она уже прошла больше мили, когда хозяин нагнал ее, стал бранить как ненормальный и заставил вернуться под дождем назад, так что я не видела сестру до нашей встречи уже в Чарлзтауне. Однако Господь воздал им за многие из совершенных ими зол, и этого индейца (хозяина моей сестры) потом повесили в Бостоне.

Вскоре индейцы стали собираться со всех сторон в ожидании дня обрядовых плясок. Вместе с ними появилась и миссис Кеттл. Я пожаловалась, что у меня очень тяжело на сердце. «И у меня тоже, — сказала миссис Кеттл и тут же добавила: — Надеюсь, скоро мы услышим добрые вести».

Я знала, как хотела меня видеть моя сестра, и мне самой очень хотелось повидаться с ней, но не представилось возможности. Моя дочь тоже находилась недалеко от меня, не дальше мили, и я не виделась с ней уже девять или десять недель, а свою сестру не видела с того дня, как нас взяли в плен. Я просила, чтобы мне разрешили повидать их обеих; да, я уговаривала, умоляла, но индейцы были так жестоки, что не дали мне этого сделать. Они использовали всю свою деспотическую силу, пока это было в их власти, но благодаря милости Божьей их время подходило к концу.

В воскресенье после полудня прибыл мистер Джон Хоур, который предпринял эту поездку по своей доброй воле и с разрешения Совета. С ним приехали Том и Питер, о которых я уже говорила раньше. Они доставили третье письмо от имени Совета208. Меня в это время не было, и я их не видела, но как только я пришла, индейцы позвали меня в вигвам, велели сесть и не двигаться. Потом они схватили свои ружья и выбежали так поспешно, словно поблизости были враги. Послышались выстрелы. Я решила, что случилась большая беда. Увидев мое беспокойство, индейцы поинтересовались, в чем дело. Я ответила, что, по-моему, они убили англичанина (мне уже сообщили о его приезде), но они сказали, что с англичанином ничего не случилось: стреляли поверх его лошади, под ней и перед ее мордой, заставляя кидаться из стороны в сторону, просто чтобы показать свою силу и ловкость. Потом они дали англичанину приблизиться к вигвамам. Я попросила, чтобы разрешили мне встретиться с ним, но они отказали, и я вынуждена была повиноваться. Когда индейцы поговорили с англичанином сколько им хотелось, они разрешили мне пойти к нему. Мы стали расспрашивать друг друга обо всем, что нас интересовало, я спросила о своем муже и друзьях. Мистер Хоур сказал, что все здоровы и будут рады меня видеть. Среди вещей, присланных моим мужем, был фунт табаку, который я продала за 9 шиллингов, потому что многие индейцы, не имея табака, курили тсугу или будру плющевидную. Жестоко ошибаются те, кто может подумать, что я сама просила прислать табак. С Божьей помощью этот соблазн я преодолела.

Я спросила индейцев, можно ли мне вернуться домой вместе с мистером Хоуром. Они ответили: «Нет!» Мы легли спать, так и не дождавшись иного ответа. Наутро мистер Хоур пригласил сагаморов на обед, но, когда мы собрались приготовить угощение, оказалось, что индейцы украли из мешков мистера Хоура большую часть продуктов. Даже в этом одном случае видно проявление божественной силы Господа: нас окружало множество индейцев, жадных до хорошей еды, в то время как англичан было только двое — мистер Хоур и я. Индейцы легко могли проломить нам головы и взять все, что было в мешках: не только продукты, но и ткань, которая являлась частью двадцати фунтов, назначенных для выкупа. Вместо этого они сами, казалось, были смущены случившимся и сказали, что все это сделал какой-то плохой индеец. О, можно ли даже предположить, будто есть что-то невозможное для Господа! Он явил свое могущество, подобно тому, как явил его Даниилу, брошенному в ров с голодными львами209.

Мистер Хоур немедля позвал индейцев на обед, но они ели очень мало, потому что были заняты подготовкой и переодеванием к обрядовым пляскам. Их должны были исполнять восемь человек: четверо мужчин и четыре женщины. Мой хозяин с хозяйкой тоже участвовали в плясках. Хозяин надел льняную рубашку с великолепными кружевами, нашитыми внизу; на нем были белые чулки, серебряные пуговицы; его подвязки были унизаны шиллингами; на голове и плечах — низки вампума210. Наряд хозяйки был сшит из кёрзи211 и украшен низками вампума до самой поясницы; руки от локтей до запястий унизаны браслетами, на шее несколько рядов бус, а в ушах разнообразные украшения. Тонкие красные чулки и белые туфли завершали наряд. Волосы ее были напудрены, а лицо покрыто красной краской. Так были одеты все, кто участвовал в плясках. Двое индейцев пели и стучали по котелку — это была их музыка. Танцоры все время подпрыгивали один за другим; посередине на угольях подогревался котелок с водой, чтобы они могли время от времени утолять жажду. Так продолжалось почти до самой ночи. Танцуя, они бросали вампум в стоявших вокруг зрителей. Когда совсем стемнело, я опять спросила, можно ли мне отправиться домой, и мне опять ответили: «Нет! » Я смогу уйти только в том случае, если за мной приедет муж.

Мы уже легли спать, когда мой хозяин вышел из вигвама и через некоторое время прислал индейца по имени Джеймс-Печатник212, который сказал, что мой хозяин обещает разрешить мне завтра уйти домой, если мистер Хоур даст бутылку спиртного. Тогда мистер Хоур позвал своих индейцев, Тома и Питера, и попросил их вместе с Джеймсом-Печатником пойти к моему хозяину. Он хотел, чтобы тот повторил свое обещание перед этими тремя людьми. Если он это сделает, то получит виски. Мой хозяин обещал, и мистер Хоур передал для него бутылку спиртного. Тогда Филип213, почуяв, что тут можно поживиться, подозвал меня и спросил, чем я заплачу ему за добрую весть и как отблагодарю, если он замолвит за меня словечко. Я спросила, что он хочет. Филип быстро ответил: «Две куртки, двадцать шиллингов, полбушеля кукурузы и табак». Поблагодарив его за такую заботу обо мне, я сказала, что добрая весть известна не только хитрому лису, но и мне самой.

Мой хозяин неожиданно с шумом ворвался в вигвам и потребовал мистера Хоура, заявив, что хочет выпить за его здоровье. Он был уже изрядно пьян и вел себя очень странно: то пил за здоровье мистера Хоура, говоря, что тот хороший человек, то твердил, что его надо повесить. Потом он позвал меня. Я боялась услышать, что он скажет, но вынуждена была повиноваться. Он выпил и за мое здоровье, не проявив никакой грубости. Вообще это был первый индеец, которого я видела пьяным за все время моего пребывания среди них. Наконец его скво выскочила из вигвама, и он бросился за ней; они обежали вокруг жилища — монеты на одежде звенели и били его по коленям. Жена все-таки ускользнула от него; тогда он отправился к своей старой скво, так что, слава Богу, нас в ту ночь больше никто не беспокоил.

Я никак не могла уснуть, хотя, можно сказать, не спала три ночи подряд. Накануне того дня, когда пришло письмо от Совета, меня переполняли страх и беспокойство. Господь часто оставляет нас в неведении, когда освобождение уже близко. Да, в то время я не находила покоя ни днем, ни ночью. На следующую ночь меня охватила безмерная радость: мистер Хоур прибыл с такими добрыми вестями! На третью ночь я была совершенно поглощена мыслями о возможном возвращении домой и о том, что, уезжая, оставляю в этих диких краях своих детей. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз.

Во вторник утром индейцы собрали свой, как они называют, Высший Совет, чтобы решить, могу ли я вернуться домой. Все, как один, дали согласие, кроме Филипа, который не соизволил явиться.

Прежде чем продолжить свой рассказ, я хотела бы отметить несколько знаменательных случаев проявления Божественного Провидения, на которые я обратила особое внимание за время моих бедствий в плену.

1. Мне хотелось бы сказать о благоприятной возможности, упущенной англичанами во время длительного перехода вскоре после сражения за форт, когда наша армия была так многочисленна и, преследуя неприятеля, могла бы захватить и уничтожить многих врагов. Индейцы так нуждались в провизии, что наши люди легко могли бы обнаружить их по следам, оставленным в земле, когда они вынуждены были задерживаться, чтобы выкапывать земляные орехи. Я считаю, что наша армия, тоже нуждаясь в провианте, должна была прекратить преследование и вернуться, ибо уже на следующей неделе враги напали на наш город, подобно медведям, лишившимся своих детенышей, или стае голодных волков, раздиравших нас и наших детей, словно ягнят. Но что тут скажешь?! Как видно, Господь, явив Свою святую волю, предоставил Своему народу самому справляться с бедой. «Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы?»214 Они «… не болезнуют о бедствии Иосифа. За то ныне пойдут они в плен во главе пленных… »215. На то воля Господа, и для нас она священна.

2. Не могу не вспомнить, как индейцы высмеивали медлительность и нерасторопность английской армии. После разрушения Ланкастера и Медфилда я, уже пленницей, отправилась в путь вместе с индейцами, и они спрашивали меня, как я думаю, когда английская армия начнет их преследовать? Я ответила, что не знаю. «Может, в мае! » — сказали они. Так индейцы издевались над нами, намекая на то, что англичанам потребуется несколько месяцев, чтобы подготовить наступление.

3. Я уже упоминала раньше о том, что английская армия, пополнив провиант, была послана преследовать врага. Индейцы, зная это, отступали, пока не подошли к Бакуог-Ривер. Они благополучно переправились через реку, тогда как для англичан это оказалось невозможным. Я не могу не восхищаться чудесным Провидением Господним, сохранившим язычников и обрекшим нашу бедную страну на дальнейшие бедствия. Множество индейцев смогло переправиться на другой берег, но англичане вынуждены были остановиться. И в этом была воля Господа.

4. Считалось, что лишить индейцев их урожая кукурузы — значит обречь на голодную смерть. Поэтому вся кукуруза, которую удавалось найти, уничтожалась, а сами индейцы изгонялись из тех мест, где у них были небольшие запасы. Индейцев вытесняли в глушь, в леса, но даже посреди зимы Господь чудом сохранил их для своих божественных предначертаний и ради уничтожения еще многих англичан! Господь удивительным образом оберегал их! За все время моей жизни среди индейцев я не видела ни одного мужчины, ни одной женщины или ребенка, которые умерли бы от голода. Хотя им не однажды приходилось есть то, к чему не притронулись бы ни свинья, ни пес, тем не менее этим Господь укрепил их, и они стали бичом для Его же народа.

Основную пищу индейцев составляют земляные орехи. Едят они и лесные орехи, желуди, клубни и коренья различных сорняков и других растений, названий которых я не знаю.

В случае нужды они разыскивают старые кости, разделяют их в суставах и, если там полно червей и личинок, держат их над огнем, пока все паразиты не вылезут, потом варят и пьют этот отвар, а суставы дробят в ступе и едят. Едят они также конские уши и кишки; всяких диких птиц, каких только смогут поймать, а также медведей, оленей, черепах, лягушек, белок, собак, скунсов, гремучих змей и даже древесную кору, а кроме того, разумеется, все, что им удастся украсть у англичан. Я могу только восхищаться могуществом Господа, который обеспечивает существование такого множества наших врагов в этих диких краях, где они обречены на полуголодную жизнь. Не раз мне приходилось видеть, как утром они съедали все, что у них было, и все-таки, когда возникала необходимость, еда находилась. «О, если бы народ мой слушал Меня, и Израиль ходил Моими путями! Я скоро смирил бы врагов их и обратил бы руку Мою на притеснителей их!»216 Однако порочным поведением и упрямством в своей неправоте мы погрешили против Бога и так Его разгневали, что Он, вместо того чтобы обратить Свою руку против врагов, оберегает и питает их, и они становятся бичом страны.

5. Я хотела бы отметить еще и другую необычность в Провидении Господнем: внезапный поворот событий, когда индейцы были на высоте положения, а англичане в самом низу. Я пробыла среди врагов одиннадцать недель и пять дней, и ни одной недели не прошло без того, чтобы ярость врага не выливалась в нападениях и разрушениях огнем и мечом того или другого места. Они оплакивают свои потери (покрыв лица черной краской) и в то же время торжествуют и радуются своей бесчеловечной, а порой прямо-таки дьявольской жестокости по отношению к англичанам. Они хвастают своими победами, заявляя, что за два дня уничтожили такого-то капитана с его отрядом в таком-то месте, другого капитана и его отряд — в другом месте, а третьего капитана с его солдатами — в третьем месте; хвастают тем, что разрушили много городов, и тут же с издевкой замечают, что сделали доброе дело, так быстро отправив англичан на небеса. Они говорят, что летом проломят всем негодяям головы, прогонят их в море или заставят бежать из страны, полагая при этом, конечно, подобно Агату, что для них «горечь смерти миновала»217. Язычники вообразили, что все принадлежит им, а бедные христиане в это время совсем потеряли надежду и стали все чаще обращаться к Богу, глаза их направлены к небесам и слова искренни: «Помоги, Господи, а не то мы погибнем!» Когда по воле Господа люди дошли до такого состояния, что не видят нигде ни помощи, ни спасения, кроме как в Нем самом, тогда Господь берет решение спора в свои руки. И хотя индейцы воображают, что в то лето приготовили для англичан яму, глубокую, как преисподняя, Господь низверг в эту яму их самих. И не было у Господа столько путей, чтобы сохранить их, сколько у Него есть теперь, чтобы их уничтожить.

Но вернусь к рассказу о моем возвращении домой. В этом тоже проявилось чудесное вмешательство Провидения. Вначале все индейцы были против и говорили, что отпустят меня только в том случае, если за мной приедет муж. Но потом, когда все согласились отпустить меня, казалось, даже обрадовались; кто просил прислать ему муки, кто — табаку, кто пожимал мне руку, предлагая капюшон или шарф в дорогу. Никто не возражал и не пытался остановить. Так Господь ответил на мои мольбы и на мольбы тех, кто просил Его за меня.

Однажды во время моих странствий ко мне подошел индеец и предложил бежать вместе с ним и его женой. «Нет! — сказала я. — Бежать я не хочу. Я дождусь часа, назначенного Господом, когда спокойно, без страха смогу вернуться домой». И вот теперь Господь исполнил мое желание. О, чудесное могущество Господа, которое мне довелось увидеть и испытать на себе! Что пришлось мне пережить… Я была среди ревущих львов и свирепых медведей, которые не боятся ни Бога, ни человека, ни дьявола; была среди них и днем и ночью; один на один, и в толпе, и даже когда все спали где придется, но никто из них ни разу не сказал и не сделал ничего такого, что оскорбило бы мое целомудрие. Кто-нибудь может подумать, что я ставлю это себе в заслугу. Но я говорю, как перед Господом и во славу Его. Могущество Господа так же велико теперь, как и в те времена, когда Он сохранил Даниила во рву со львами или спас жизнь трех мужей в печи огненной218. Я сказала бы словами псалма: «Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его!»219 Мне, кого Господь спас из рук врагов, следует вознести хвалу Ему и особенно за то, что ухожу я из этого скопища сотен врагов мирно и спокойно, и ни один пес не подаст голос.

Итак, я покинула их, но сердце мое обливалось кровью больше, чем в то время, когда я жила среди них и меня одолевал страх, смогу ли я когда-нибудь вернуться домой.

Солнце уже начало садиться, когда мистер Хоур, я и два индейца приблизились к Ланкастеру. Печальное это было зрелище. Здесь прожила я много благополучных лет среди родных и близких, но теперь не видно было ни одного христианина, ни одного уцелевшего дома. Мы направились к сохранившейся фермерской постройке и, хотя там не было ничего, кроме соломы, провели ночь благополучно. Господь хранил нас. Мы проснулись рано, отправились в путь и еще до полудня с Божьей помощью достигли Конкорда. Меня переполняли и радость и печаль. Радость от того, что я вижу так много христиан и среди них даже своих соседей. Я встретила брата и зятя (мужа моей сестры). Он спросил меня, не знаю ли я, где его жена. Бедняга! Он и не знал, что сам помогал хоронить ее. Мою сестру застрелили у самого дома, но в огне пожара тело сильно обгорело и поэтому те, кто был в Бостоне во время нападения на наш город, а потом вернулся и участвовал в захоронении мертвых, не могли ее узнать.

Печаль же не покидала меня постоянно, особенно когда я думала о том, сколько людей надеялись и мечтали (как и мои дети!) об освобождении, и я не знала, увижу ли я их когда-нибудь.

Мы запаслись продуктами, необходимой одеждой и в тот же день отправились в Бостон, где я встретилась со своим дорогим мужем. Однако мысли о наших детях, одна из которых умерла, а двое других находились неизвестно где, омрачали нашу встречу.

Еще недавно я была окружена безжалостными и жестокими дикарями, а теперь меня окружали добросердечные и сострадательные христиане. Несмотря на мое нищенское положение, меня встретили очень сердечно, и я была принята во многих домах. Симпатию и доброжелательность выказывало мне столько людей (знакомых и тех, кого я совсем не знала), что назвать их невозможно. Но Господь знает их всех и воздаст стократ за их доброту. Двадцать фунтов — цена моего освобождения — были собраны несколькими джентльменами из Бостона и миссис Ашер, чью доброту и милосердие я не могу не упомянуть.

Мистер Томас Шепард из Чарлзтауна пригласил нас в свой дом, где мы прожили одиннадцать недель. Эта семья по-отечески заботилась о нас. Там мы встретили много добросердечных друзей. Нас окружали вниманием и любовью, но тяжесть часто давила сердце: мы не могли не думать о наших детях и родственниках, которые все еще оставались в плену. Спустя неделю после моего возвращения губернатор и Совет опять послали своих людей к индейцам, и не безрезультатно: на этот раз привезли мою сестру и миссис Кеттл. То, что ни одна из них ничего не могла сказать о наших детях, было для нас тяжелым испытанием, но мы все-таки втайне надеялись снова их увидеть. Мысль об умершей дочери тяжестью лежала на моей душе, мне было больнее за нее, чем за тех, кто остался среди дикарей. Я вспоминала, как страдала девочка от ран, а я ничем не могла ей помочь, да и похоронена она среди язычников, в диком краю, далеко от христиан.

Мы не знали, что и думать; до нас доходили разные слухи: то говорили, будто они двигались в одном направлении, то в другом, то как будто прибыли в одно место, то в другое. Мы продолжали наводить справки, прислушиваться, расспрашивать, но ничего определенного не было.

Приблизительно в это время Совет объявил о всеобщем праздновании Дня благодарения. Хотя у меня оставалось немало причин для траура и у нас с мужем не было определенного плана, мы все-таки решили отправиться на восток и попытаться разузнать что-нибудь о наших детях. В пути (Господь мудро ставит все на свои места!) между Ипсуичем и Роули мы встретили мистера Уильяма Хаббарда, который сообщил, что наш сын Джозеф и сын моей сестры находятся сейчас у майора Уодрона. Я спросила у Хаббарда, откуда ему это известно. Он ответил, что ему сказал об этом сам майор.

Мы отправились дальше и достигли Ньюбери. Тамошний священник отсутствовал, и моего мужа попросили отслужить службу по случаю Дня благодарения. Муж не хотел оставаться на ночь в Ньюбери, так как намеревался сразу отправиться в Солсбери, чтобы еще что-нибудь разузнать о наших детях, но обещал вернуться утром и отслужить службу в церкви. Он сделал как обещал, а когда служба кончилась, к нему подошел какой-то человек и сказал, что наша дочь находится в Провиденсе. Поистине, милости посыпались на нас с двух сторон! Теперь с Божьей помощью исполнились драгоценные слова Священного Писания, которые так утешали меня в тяжелые минуты. Когда сердце мое готово было погрузиться в бездну, колени подгибались от слабости и я брела в долине смерти, тогда Господь подсказал мне слова утешения, а теперь их исполнил: «Так говорит Господь: „Удержи голос твой от рыдания и глаза твои от слез, ибо есть награда за труд твой, говорит Господь, и возвратятся они из земли неприятельской“»220.

Теперь мы находились между сыном и дочерью: один был на востоке, другая на западе. Расстояние до сына было ближе, и мы направились прежде к нему, в Портсмут, где встретились и с сыном, и с майором. Майор сказал нам, что сделал все возможное, но не смог добиться выкупа меньше семи фунтов, которые охотно собрали жители. Да вознаградит Господь майора и всех незнакомых мне людей за их доброту! Сына моей сестры выкупили за четыре фунта. Совет распорядился выплатить эти деньги.

Теперь, когда сын был с нами, мы поспешили к дочери. Возвращаясь через Ньюбери, мой муж прочитал в церкви воскресную проповедь, за что его щедро отблагодарили.

В Чарлзтаун мы прибыли в понедельник и там узнали, что губернатор Род-Айленда послал за нашей дочерью, чтобы позаботиться о ней, так как теперь это было в его юрисдикции. Мы приняли эту весть с большой благодарностью, но так как наша дочь находилась ближе к Рихоботу, чем к Род-Айленду, то за ней отправился мистер Ньюмен и привез ее к себе домой. В нашем бедственном положении милосердие Божье было поистине замечательно: со всех сторон призвал Он к нам на помощь друзей, хотя мы ничем не могли отблагодарить их за доброту.

Индейцы двигались в нашем направлении, поэтому ехать за дочерью было небезопасно. Однако случилось так, что опасную территорию она проехала с обозом, который доставлял провиант английской армии и хорошо охранялся, так что наша дочь благополучно прибыла в Дорчестер, и там мы ее встретили. Да будет благословен Господь, ибо могущество Его велико и Он творит то, что есть благо!

Возвращение нашей дочери из плена произошло следующим образом. Однажды она с корзиной за спиной совершала вместе с индейцами очередной переход. Индейцы шли впереди и скоро исчезли из виду — все, кроме одной скво. Она шла за этой скво до темноты, а потом обе улеглись под открытым небом прямо на голой земле. Так они шли три дня. Дочь не знала, куда идет, и не было у них ничего, кроме воды и незрелых лесных ягод. Наконец они пришли в Провиденс, где ее тепло приняли во многих домах. Индейцы часто говорили мне, что не отпустят мою дочь меньше чем за двадцать фунтов. Но вот Господь вернул ее без всякого выкупа и вручил мне второй раз. Это было благословением Божьим! Теперь исполнились и другие слова Священного Писания: «Хотя бы ты был рассеян до края неба, и оттуда соберет тебя Господь, Бог твой, и оттуда возьмет тебя… Тогда Господь, Бог твой, все проклятия сии обратит на врагов твоих и ненавидящих тебя, которые гнали тебя»221.

Так Господь вывел меня и моих родных из ужасной преисподней и снова поселил среди добрых и отзывчивых христиан. Я искренне хочу, чтобы мы оказались достойными тех благодеяний, которые нам оказали и продолжают оказывать.

Теперь, когда вся наша семья (те, кто остался в живых) собралась вместе, бостонская Южная церковь сняла для нас дом. Мы покинули семью Шепардов, которые стали нашими сердечными друзьями, и отправились в Бостон, где прожили девять месяцев. Господь не покидал нас своею милостью. Мне казалось странным поселиться в доме, где нет ничего, кроме голых стен, но, как сказал Соломон: «За все отвечает серебро»222. С помощью наших друзей-христиан в Бостоне, других городах и даже в Англии наш дом за короткое время был меблирован. Господь был так милостив к нам в беде нашей, что, не имея ни дома, ни крыши над головой, ни самого необходимого, мы ни в чем не нуждались, ибо Господь склонил к нам сердца многих людей. Как сказано: «И бывает друг, более привязанный, нежели брат»223. Сколько же таких друзей мы обрели и живем теперь среди них! Такого друга нашли мы в лице мистера Джеймса Уайткома, в доме которого жили. Истинного друга и в большом, и в малом.