Медик многозначительно поднял три пальца, кивнув головой в знак подтверждения.

— Это некоторым образом ставит Фейс в положение должницы, — заявил тот, кого называли лейтенантом и кто был не кем иным, как старым знакомым читателей Ибеном Дадли, возведенным в этот чин в ополчении долины. — Сердце моего брата Рейбена возрадуется при этом известии, когда он вернется из разведки.

— Будет повод для благодарения, ибо он обнаружит семерых под кровом, где оставил только четверых!

— Я сегодня же заключу сделку с молодым капитаном насчет участка на горе! — пробормотал Дадли, как человек, неожиданно убедившийся в выгодности давно обсуждавшегося дела. — Семь фунтов колониальных монет — это не ростовщическая цена, в конце концов, за сотню акров крепко обустроенной земли. И притом как на ладони поселение, где мальчуганы появляются на свет по трое зараз!

Всадник стреножил лошадь и, глядя на своего спутника пытливо и с многозначительным видом, ответил:

— Ты сейчас напал на ключ к важной тайне, лейтенант Дадли. Сей континент был сотворен по определенному замыслу. Это очевидно из его богатств, его климата, его размеров, его возможностей навигации и главным образом из того, что он оставался неоткрытым, пока благодаря развитию общественных условий не представился случай и дерзание заслуживавшим того людям отважиться на это. Прими во внимание, сосед, удивительный прогресс, которого он уже добился в ремеслах и в науках, в доброй славе и в ресурсах, и ты согласишься со мной, что все это было сделано по замыслу.

— Было бы самонадеянно сомневаться в этом, ибо в самом деле у того короткая память, кому надо будет напоминать о времени, когда эта самая долина была всего-навсего логовом для хищных зверей, а эта проезжая дорога — оленьей тропой. Ты думаешь, Рейбен будет рад поставить на ноги весь этот новоиспеченный дар?

— Со здравым смыслом и с благословения Провидения. Ум деятелен, лейтенант Дадли, когда тело бродит среди лесов, а я много упражнял свои мысли в этих вопросах, пока ты и прочие пребывали в своих сновидениях. Здешние колонии — в своем первом столетии, и тем не менее тебе известно, какой шаг к усовершенствованию они сделали. Мне говорят, что Хартфордское поселение91 собираются приравнять к городам старой родины Англии, так что есть основание полагать, что может наступить день, когда провинции будут иметь силу, условия культуры и средства сообщения, равноценные тем, какими располагают некоторые части древнего острова!

— Нет, нет, доктор Эргот, — возразил второй с недоверчивой улыбкой. — Это выходит за границы разумных ожиданий.

— Не забудь, я сказал «равноценные некоторым частям». Я думаю, мы вправе вообразить, что спустя не слишком многие века эти места будут насчитывать миллионы там, где сегодня человек видит только туземцев и зверей.

— Я соглашусь с любым человеком в этом вопросе, насколько допускает разум. Но ты, несомненно, читал в книгах, написанных по ту сторону океана, об условиях жизни в тех странах, относительно которых ясно, что мы не можем надеяться когда-нибудь добиться высочайшего превосходства, достигнутого ими.

— Сосед Дадли, ты, кажется, готов довести непродуманное выражение до абсурда. Я сказал «равноценные некоторым частям», подразумевая в то же время, что и в некоторых отношениях. Ведь известно из философии, что телосложение человека изменилось к худшему и должно вырождаться в этих местах, подчиняясь законам, установленным природой. Поэтому допустимо сделать скидку на некоторый дефицит менее материальных качеств.

— Выходит тогда, что лучший сорт людей за океаном — это те, кто не расположен покинуть свою страну, — возразил лейтенант, бросив с некоторым недоверием взгляд на мускулистые пропорции своей собственной крепкой фигуры. — У нас в поселении не меньше троих из старых стран, и, однако, я не нахоясу их людьми, похожими на тех, кого стоило бы искать для строительства Вавилонской башни.

— Это означает решать запутанный и научный вопрос на примере немногих поверхностных исключений. Смею сказать вам, лейтенант Дадли, что наука, мудрость и философия Европы исключительно активно занимались этими вещами. И они доказали, к своему собственному совершенному удовлетворению, каковое равнозначно безапелляционному решению вопроса, что человеку и зверю, растению и дереву, холму и долине, озеру и пруду, солнцу, воздуху, огню и воде — всем им недостает некоторого совершенства старых регионов. Я уважаю патриотическое чувство и готов аплодировать дарам, полученным из рук милосердного Творца так же, как любой человек. Но то, что продемонстрировано наукой или собрано путем изучения, далеко превосходит возражения легкомысленных придир, чтобы в этом сомневались люди, обладающие более серьезными знаниями.

— Я не буду оспаривать доказанных вещей, — возразил Дадли, который в споре был так же податлив, как силен и энергичен в физических схватках, — ибо так и должно быть, чтобы ученость людей в старых странах имела подавляющее превосходство в силу их большего возраста. Нам было бы что вспомнить, если бы некоторые из их редкостных преимуществ были занесены в наши собственные молодые провинции!

— А можно ли сказать, что наши умственные потребности были забыты?.. Что нагота ума была вынуждена пребывать без подобающего ей одеяния, сосед Дадли? Мне кажется, что в этом отношении мы имеем редкое основание радоваться и что равновесие природы выражается в том, как действует оздоровляющее влияние искусства. Неуместно в непросвещенной провинции настаивать на качествах, которые убедительно изобличены как ложные, но ученость — это передаваемый и перенимаемый дар, и потому уместно утверждать, что она должна быть здесь в количествах, отвечающих нуждам колонии.

— Я не стану отрицать этого, ибо, будучи больше человеком, который бродит по лесу, нежели путешествует в поисках зрелищ среди поселений вдоль берега океана, допускаю, что там можно увидеть многое, о чем мои бедные способности не сформировали никакого мнения.

— Да разве мы совсем уж непросвещенные люди даже в этой отдаленной долине, лейтенант? — возразила медицинская пиявка, свесившись через шею лошади и обращаясь к спутнику с мягкой и убеждающей интонацией, вероятно, усвоенной им благодаря обширной практике среди женщин поселения. — Разве нас можно причислить по знаниям к язычникам или посчитать людьми невежественными, о коих известно, что когда-то они пробирались через эти леса в поисках удачи! Я не претендую на безошибочность суждения или на какую-то особую осведомленность, но моему несовершенному пониманию не кажется, мастер Дадли, что прогрессу поселения всегда мешало отсутствие необходимого предвидения и что прирост благоразумия среди нас задерживался недостатком умственной пищи. Наши совещательные органы не лишены мудрости, лейтенант, и не часто случалось, чтобы в ходе обсуждения возникали такие затруднительные для понимания вопросы, с которыми чей-нибудь ум, не скажу больше в похвалу самим себе, не мог успешно справиться.

— Что в долине есть люди, или мне, вероятно, следовало сказать, есть такой человек, который на равных со многими чудесами в отношении даров просвещения…

— Я знал, что мы придем к миролюбивым выводам, лейтенант Дадли, — прервал второй, выпрямляясь в седле с видом умиротворенного достоинства, — ибо я всегда считал вас осмотрительным, последовательным и рассудительным человеком, человеком, известным тем, что всегда позволяет себя убедить, если истина смыкается с пониманием. Что люди за океаном часто не так богато одарены, как некоторые, — скажем в качестве подходящего примера, как ты, лейтенант, — не подлежит обсуждению, ибо зрение учит нас, что бесчисленные исключения можно найти во всех самых общих и частных законах природы. Я полагаю, мы не склонны продолжать далее наш спор?

— Невозможно противостоять человеку, так свободно владеющему своими знаниями, — возразил тот, вполне довольный тем, что представляет в своем лице замечательное исключение среди не столь полноценных сотоварищей, — хотя мне кажется, что моего брата Ринга можно выбрать как еще один пример человека рассудительного, в чем ты, доктор, можешь убедиться, глядя, как он идет сюда через вон тот луг. Он, как и я, был в разведке в горах.

— Имеется много примеров физических достоинств среди твоих родственников, мастер Дадли, — отвечал обходительный врачеватель, — хотя может показаться, что твой брат не нашел себе товарища меж ними. Он водится с плохо воспитанным и, можно добавить, таким противным приятелем, которого я не знаю.

— Ба! Похоже, Рейбен напал на след дикарей! Он в компании человека с раскрашенным лицом и с одеялом. Будет неплохо задержаться вон на той вырубке и дождаться их прихода.

Поскольку это предложение не влекло за собой особого неудобства, доктор охотно согласился. Оба приблизились к месту, где люди, пересекавшие поля вдалеке, должны были выйти на проезжую дорогу.

Им не пришлось долго ждать. Через несколько минут Рейбен Ринг, снаряженный и вооруженный как житель пограничья, уже выведенный в этой главе, добрался до вырубки, сопровождаемый неизвестным, чей вид вызвал немалое удивление у следивших за их приближением.

— Что такое, сержант?! — воскликнул Дадли, когда тот оказался в пределах слышимости, немного тоном человека, который имеет законное право задавать вопросы. — Ты напал на след дикарей и захватил пленного? Или какой-то сыч позволил одному из своего выводка выпасть из гнезда на тропу?

— Я думаю, это создание можно считать человеком, — возразил удачливый Рейбен, оперев казенник своего ружья оземь и прислонясь к его длинному дулу, одновременно пристально разглядывая наполовину разрисованное безучастное и крайне подозрительное лицо своего пленника.

— Он раскрашен, как наррагансет, вокруг лба и глаз и, однако, сильно отличается от них фигурой и походкой.

— В физическом обличье индейца бывают аномалии, как и у других людей, — вмешался доктор Эргот, многозначительно глядя на Дадли. — Вывод нашего соседа Ринга может оказаться слишком поспешным, ибо раскраска есть плод искусства и может быть наложена на любое из наших лиц по установившемуся обычаю. Зато свидетельствам природы нельзя не доверять. В область моих исследований входили различия в телосложении, которые встречаются в разных семействах человека, и натренированному глазу ничего не стоит признать в таких затруднительных случаях аборигена племени наррагансетов. Поставьте-ка, соседи, этого человека более удобно для обследования, и вскоре мы узнаем, к какой расе он принадлежит. Ты увидишь в этом несложном обследовании, лейтенант, ясное свидетельство большинства вещей, которые мы обсуждали сегодня утром. Говорит ли пациент по-английски?

— В том-то и загвоздка с допросом, — ответил Рейбен, или кем он теперь являлся и как его обычно называли «сержант Ринг». — Я говорил с ним на языке христианина не меньше, чем на языке язычников, и, однако, не получил никакого ответа, хотя он подчиняется приказаниям на обоих языках.

— Это не имеет значения, — заметил Эргот, слезая с лошади, подходя ближе к своему «пациенту» и бросая в сторону Дадли взгляд, который, казалось, домогался восхищения последнего. — К счастью, предмет обследования, что передо мной, мало связан со всякими тонкостями языка. Поставьте этого человека в непринужденную позу, такую, чтобы его ничто не сковывало. Форма головы в целом как у аборигенов, но межплеменное отличие не следует искать в этих общих чертах. Лоб, как видите, соседи, покатый и узкий, скулы, как обычно, выпирают, а орган обоняния, как у всех туземцев, похож на римский.

— Ну, а мне кажется, что у этого человека нос курносый, — осмелился заметить Дадли, пока доктор многословно распространялся насчет общих и хорошо известных отличительных черт физического строения индейца.

— Как исключение! Ты видишь, лейтенант, по этому выступу кости и по выпуклости более мясистых частей, что его особенность — это исключение. Я скорее сказал бы, что нос изначально сходен с римским. Отступление от нормы вызвано какой-нибудь случайностью их войн, такой, как удар томагавком или ножевая рана… Вот! Видишь, здесь шрам, оставленный оружием! Он скрыт под краской, но удалите ее, и вы обнаружите, что он имеет все черты шрама соответствующей формы. Эти отклонения от общих признаков имеют тенденцию сбивать с толку обманщиков — само по себе счастливое обстоятельство для прогресса знания, основанного на твердых принципах. Поставьте этого субъекта прямее, чтобы мы видели природную игру мышц. Размеры ступни свидетельствуют о сильной привычке к воде, что подтверждает первоначальные концепции. Это счастливое доказательство, благодаря которому обоснованные и осторожные заключения подтверждают беглый практический осмотр. Я стою на том, что парень принадлежит к наррагансетам.

— Значит, у этого наррагансета ступня, запутывающая следы, — возразил Ибен Дадли, который изучал походку и позы пленника с такой же живостью и несколько большим пониманием, чем медицинская пиявка. — Братец Ринг, тебе приходилось когда-нибудь видеть, чтобы индеец оставлял такой отчетливый отпечаток ноги на листьях?

— Лейтенант, меня удивляет, что человек с твоей рассудительностью обращает внимание на легкое различие походки, когда представляется случай, позволяющий проследить законы природы до самых истоков. Эти постоянные тревоги из-за индейцев настроили тебя критически насчет расположения ступни. Я сказал, что парень наррагансет, и сказано это не наобум. Своеобразная форма стопы получена в детстве, полнота мышц, груди и плеч от необычных упражнений в среде более плотной, чем воздух, а более нежное строение…

Медик умолк, ибо Дадли хладнокровно подошел к пленнику и, приподняв тонкую накидку из оленьей шкуры, наброшенную на верхнюю часть его тела, выставил на обозрение кожу несомненно белого человека. Это явилось бы ошеломляющим опровержением для человека, привыкшего к столкновению умов, но монополия на некоторые ветви знания предопределила признанное превосходство доктора Эргота, которое по его воздействию можно сравнить с преобладающим влиянием любого другого превосходства на те способности, кои оно парализует, проявляя себя. Его мнение переменилось, чего нельзя сказать о выражении его лица, ибо с находчивостью, столь часто практикуемой в благословенных заведениях, упомянутых нами, когда логика не управляет практикой, а подлаживается под нее, он воскликнул, воздев руки и обратив взгляд кверху, что выражало полноту его восторга:

— Вот еще одно доказательство чудесного действия силы, посредством которой постепенно совершаются перемены в природе! В этом наррагансете мы видим…

— Этот человек — белый! — прервал его Дадли, слегка ударяя по обнаженному плечу, все еще выставленному на обозрение.

— Белый, но ни капельки не меньше и наррагансет. Ваш пленник, вне сомнения, обязан своим существованием христианским родителям, но случай рано забросил его в среду аборигенов, и все части его тела, которые подвержены изменениям, быстро стали приобретать характерные черты племени. Он одно из тех прекрасных и связующих звеньев в цепочке знания, благодаря которым наука доводит свои выводы до наглядности.

— Я вовсе не хотел совершить насилие над подданным короля, — сказал Рейбен Ринг, степенный фермер с открытым лицом, гораздо меньше озабоченный тонкостями происхождения своего спутника, чем выполнением своего общественного долга, как подобает мирному и благополучному гражданину. — В последнее время у нас было так много тревожных известий насчет военных действий со стороны дикарей, что людям, которым это доверено, следует быть бдительными, ибо (обратив взгляд на руины блокгауза в отдалении) ты знаешь, брат Дадли, что у нас есть повод быть настороже в поселении, расположенном так глубоко в лесу, как наше.

— Я буду отвечать за безопасность, сержант Ринг, — заявил Дадли с выражением достоинства. — Я беру на себя охрану этого неизвестного и присмотрю, чтобы он надлежащим образом и в подходящее время предстал перед властями. Между тем долг заставил нас пренебречь текущими делами в твоем доме, о которых стоило бы сообщить. Твоя жена Эбанденс не пренебрегала твоими интересами, пока ты ходил в разведку.

— Как? — воскликнул с вопросительной интонацией муж, пожалуй, серьезнее, чем обычно позволял себе человек столь сдержанных привычек, как он. — Неужели жене пришлось звать соседей в мое отсутствие? — Дадли кивнул в знак подтверждения. — Значит, я найду еще одного мальчика под своей крышей?

Доктор Эргот трижды кивнул с важностью, которая была бы уместна для сообщения гораздо более весомого, чем сделанное им.

— Твоя жена редко делает доброе дело наполовину, Рейбен. Ты увидишь, что она сделала запас и для преемника нашего доброго соседа Эргота, ибо седьмой сын родился в твоем доме.

Широкое честное лицо отца вспыхнуло радостью, а затем им овладело чувство менее эгоистичное. С легкой дрожью в голосе, что было не менее трогательно со стороны человека такого крепкого сложения и твердого поведения, он спросил:

— А жена? Как Эбанденс выдержала это благословение?

— Превосходно! — ответила медицинская пиявка. — Ступай к себе в дом, сержант Ринг, и воздай хвалу Господу, что есть кому присмотреть за ней в твое отсутствие. Тот, кому дарованы семеро сыновей за пять лет, никогда не будет бедным или нуждающимся в чужой помощи в такой стране, как эта. Семь ферм вдобавок к тому чудесному гомстеду на горе, который ты возделываешь сейчас, сделают тебя патриархом в старости и отныне сохранят имя Рингов еще на сотни лет, когда эти колонии станут многолюдными и могучими и — я это говорю смело, не заботясь, что меня могут назвать человеком, который хвастает без причины, — равными некоторым надменным и превозносящим самих себя королевствам Европы, — да, даже, вполне может быть, равными могущественному владычеству самой Португалии! Я обозначил твои будущие фермы числом семь, ибо намек лейтенанта на достоинства людей, родившихся с природной склонностью к искусству врачевания, следует принять как комплимент, поскольку это просто выдумка старух, которая была бы вовсе без надобности здесь, где любое приемлемое место такого рода уже занято. Ступай к своей жене, сер ясант, и вели ей радоваться, ибо она сослужила себе, тебе и стране добрую службу, и притом не влезая в дела, чуждые ее разумению.

Крепкий фермер, на которого пролился этот богатый дар Провидения, снял шляпу и, держа ее с достоинством перед лицом, обратил к небу молчаливую благодарственную молитву за эту милость. Затем, передоверив пленника заботе своего начальника и родственника, он вскоре уже размашисто шагал тяжелой поступью, хотя и с легким сердцем, по полям в сторону своего жилища на горе.

Тем временем Дадли и его спутник обратили более пристальное внимание на молчаливый и почти неподвижный объект своего любопытства. Хотя пленник казался человеком среднего возраста, взгляд у него был бессмысленный, вид робкий и неуверенный, а поза подобострастная и нескладная. По всем этим чертам было видно, насколько он отличается от знакомого обличья туземного воина. Прежде чем распрощаться, Рейбен Ринг объяснил, что этот бродяга встретился ему, когда он прочесывал лес по долгу бдительности, чего потребовали положение колонии и кое-какие недавние признаки, и счел необходимым задержать того ради безопасности поселения. Неизвестный не искал, но и не избегал своего захватчика, однако на вопросы насчет своего племени, мотивов блуждания по этим холмам и дальнейших намерений из него не удалось вытянуть никакого удовлетворительного ответа. Он разговаривал с трудом, и то немногое, что сказал, было произнесено на жаргоне из языка допрашивавшего его и диалекта какой-то варварской нации. Хотя многое в положении колоний в данное время и в обстоятельствах, при которых этот бродяга был застигнут, оправдывало его задержание, по правде говоря, немногое удалось раскрыть, что дало бы ключ к каким-либо фактам его личной жизни или в отношении неких целей его пребывания в непосредственной близости от деревни.

Руководствуясь только этой скудной информацией, Дадли и его спутник, двигаясь в сторону деревни, старались выманить из своего пленника какое-нибудь признание относительно его цели, задавая вопросы с сообразительностью, не чуждой людям в запутанных и затруднительных ситуациях, когда необходимость и опасность способны напрячь всю природную энергию человеческого ума. Ответы были бессвязными и невразумительными, подчас как будто представляя собой самые тонкие уловки дикарской хитрости, а в других случаях, казалось бы, выражая умственную беспомощность на уровне самого жалкого слабоумия.