Как, впрочем, и Янек, который сидел почему-то на ее койке.

— Прости, Клара! Потом все объясню. Янек, полезай к себе. Мне надо покормить малышку.

— Ты смотри, как раскомандовалась! — Клара передала Янеку Лизу и встала перед Марго, воинственно уперев руки в бока. — Ребенок тут от голода оборался, голос небось подсадил. Соседи всю ночь не спят, дите ее обхаживают. А она явилась и сразу командовать!

Марго только плечами пожала. Взяла у Янека Лизу, расстегнула платье и приложила малышку к груди.

— Янек! Немедленно наверх! — скомандовала Клара. Янек, полыхнув лицом, полез на верхнюю койку. Марго свободной рукой потянула Клару за подол.

— Посиди со мной. Не сердись. Лучше тебя никого на всем свете нет.

— Что-то у тебя уж очень хитрое лицо, — подозрительно проговорила Клара, усаживаясь рядом. — И глаза как у кошки, которая… Что, правда?

— Да. — Марго уткнулась лицом ей в плечо. — Это было как ураган. До сих пор опомниться не могу.

— Ну вот, а ты говорила, что, кроме дочки… Ладно, все мы много чего говорим, а толку? Давай спать. Утро вечера мудренее.

Марго смотрела на умильную мордашку дочери и поражалась себе. Ее крошечная новорожденная малышка сосет молоко из груди, которую только что целовал совершенно незнакомый мужчина. А она, Марго, наслаждалась его ласками и просила еще. Кто же она, выходит, после этого? Кокотка, демимонденка? И главное, никаких угрызений совести. Только упоительная слабость. «Это ничего, — решила Марго, — нельзя же все время быть сильной».

Утро началось с сюрприза. Марго с трудом открыла глаза, разбуженная шумом голосов и активным движением вокруг себя. Когда ей удалось сфокусировать взгляд, в поле ее зрения возник матрос с подносом.

— Это для вас, мэм, — торжественно произнес он, опускаясь на одно колено. — И еще капитан просил узнать, не пообедаете ли вы с ним за капитанским столом.

— А где он сейчас?

— На капитанском мостике, мэм. Проходим сложный участок.

— Передайте капитану, что я благодарю его и принимаю его любезное приглашение.

— Вот это да! — потрясенно протянула Клара, шумно втягивая ноздрями воздух. — Запах настоящего кофе! Матка боска! Ананасы и сыр!

— Завтракать! — провозгласила Марго. — Да здравствует капитан!

Все время до обеда Марго потратила на поиски приличного платья. Нельзя же было появиться в столь изысканном обществе в ее лохмотьях. Известно, что места за капитанским столом достаются только особым пассажирам. Это большая честь, поэтому она никак не могла ударить в грязь лицом. По нижней палубе уже разнеслась весть, что их попутчица произвела своим пением фурор на богатых пассажиров и что по этому поводу капитан приглашает ее на обед. Все женщины, и помоложе, и постарше, взялись перетряхивать свой багаж в поисках чего-нибудь подходящего.

Выручила, как ни странно, весьма пожилая дама, да что там, старушка в седых букольках, которая неожиданно для всех извлекла из недр своего кофра очень красивое бледно-зеленое платье, отделанное кружевами и украшенное большими перламутровыми пуговицами.

— Примерь, детка, сама не знаю, зачем я его с собой везу. Сшила на заказ, да заказчица не явилась. А бросить вроде жалко стало.

Кружева опасно натянулись на груди, а в остальном вполне сносно.

— Умереть не встать, — шепнула ей Клара. — Ты в нем, Марго, прям как русалка.

«Ты не человек из плоти и крови, — промелькнуло в голове Марго. — Ты — сирена, погибель моряка. — Берегись, мой капитан!

Оставшиеся до Лондона дни прошли в совершенном бреду. За обедом она сидела рядом с капитаном и совершенно не могла сосредоточиться на общем разговоре. И все потому, что чувствовала под столом прикосновение его ноги к своей, а это будило в ней сумасшедшие воспоминания о прошлой ночи. Она отвечала невпопад, но это было не важно, поскольку сидящий напротив Сэм никому не давал никаких шансов вставить хоть слово. Как она сейчас была благодарна ему за это!

Вечером она снова пела в танцевальном салоне и снова имела успех. Капитана на этот раз нигде не было видно, и это несколько испортило ей настроение. Ей не хватало его горящего взгляда, бешеного электричества, от которого потрескивал воздух, когда он был рядом.

Сославшись на усталость, она отвергла несколько приглашений потанцевать и пошла к выходу. Все правильно, давно пора опять становиться добропорядочной матерью. Хватит с нее этих авантюр.

Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Не успела Марго додумать мысль о тихой размеренной жизни, как увидела его лицо в окне танцевального салона, как раз в том самом месте, где стояла недавно она, глазея на танцующих красивых людей. В том самом месте, где он увидел ее в первый раз.

Его неподвижное обычно лицо дернулось, осветилось изнутри. «А обшивочку я ему таки пробила», — подумала не без злорадства Марго. И тут же одернула себя. Не надо быть такой стервочкой. Нет, надо, надо! Это добавляет жизни перцу, не дает ей протухнуть. Она не любит капитана, он не способен тронуть ее сердце. То, что происходит между ними, называется иначе. Похоть, безумное влечение, жар. Она даже не знает до сих пор его имени и не хочет знать. Для нее он навсегда останется капитаном. Она вообще ничего не хочет о нем знать. Они пересеклись на короткий миг и так же разойдутся, оставив друг у друга незабываемые воспоминания о безумствах этих дней.

Но кроме наслаждения, он дал ее еще что-то очень важное. Она чувствовала это, но никак не могла нащупать, не могла найти слов, чтобы выразить это.

— Ты ведь исчезнешь так же неожиданно, как появилась, да? Мы войдем в Темзу завтра на рассвете.

— Значит, у нас есть эта ночь. Как чудесно, правда?

— Меня с самого начала не оставляло ощущение, что ты не человек, а птица, сирена, которая присела отдохнуть от бешеного полета на палубу моего корабля.

— Ночная птица. Да вы — поэт, мой капитан.

— Я не поэт, я — моряк. Я вижу жизнь и людей совсем по-другому. Ты просто задела меня крылом, так, походя, не задумываясь. Тебе ничего от меня не нужно, даже имя.

— Это правда. Замечательная правда. Но тебе тоже от меня ничего не нужно.

— Как сказать. Я бы хотел запереть тебя здесь, в этой каюте, как в клетке, чтобы ты пела только для меня, но…

— Но что?

— Сирены не поют в неволе.

Марго потянулась к нему и нашла губами его губы. Было так упоительно сладко ощущать всей кожей его большое мускулистое тело, сильное, требовательное и нежное, все сразу. Она поняла наконец, за что ей следует благодарить его. Он открыл ей простую истину. Если сердце ее умерло для любви, это не значит, что все потеряно. Можно любить любовью тела и наслаждаться этим.

— У нас есть еще несколько часов, мой капитан.

Сэм Голдберг сразу же развил бурную деятельность и взялся контролировать все действия Марго. Нельзя сказать, что ей это было неприятно. Ее охватила полная апатия, когда не хотелось делать никаких резких движений/принимать решения, строить планы.

— Не волнуйся ни о чем, детка. Папа Сэм обо всем позаботится.

Он еле-еле дал ей возможность проститься с Кларой и всем ее семейством. Марго стоило большого труда уговорить добрую женщину взять конверт с деньгами, который накануне вручил ей Фред в качестве платы за выступления.

— Пойми, — убеждала она Клару. — Обо мне позаботится Сэм. Он ведь теперь мой антрепренер. А вам пригодится. Ты не думай, я от чистого сердца.

— Ладно, коли так. Будь счастлива, Марга. Не забывай нас. Капитан не вышел проститься. Впрочем, они так страстно попрощались накануне ночью, что тело ее до сих пор пело, а на губах очаровательной припухлостью выступали его поцелуи. Он прав, так даже лучше. Им больше нечего сказать друг другу.

Сэм поселил ее в просторной квартире на Оксфорд-стрит, недалеко от площади Пиккадилли-Серкус, где, собственно, и располагалось варьете «Атенеум».

— Будешь, красавица моя, добираться до работы пешком, в качестве моциона. Тебе полезно.

Он сразу же нанял Лизе няню, засушенную, как вобла, англичанку с незамысловатым именем мисс Призм, которая, впрочем, оказалась весьма компетентной и не лишенной своеобразного чувства юмора. Он порывался найти и кормилицу, но тут кроткая до сей поры Марго взбунтовалась:

— Своего ребенка я буду кормить сама!

— Детка, я понимаю твои чувства, но все эти кормления портят грудь. Ты — будущая звезда варьете. Тебе нельзя иметь грудь кормилицы. Это непрофессионально, в конце концов!

— Сэм, этот вопрос даже не подлежит обсуждению.

— Я — твой антрепренер, и по контракту…

— Контракт еще не подписан, не забывай об этом, Сэм.

— Шантаж! — возопил он в шутливом ужасе, воздевая к небу свои короткие ручки — Как я попал! Как попал! А ведь не прошло и недели, как мы знакомы!

— Не волнуйся, Сэм, я свои обязательства выполню, и даже больше. Но о дочке больше даже не заикайся. И вели купить ей батистовых пеленок. И еще флакон духов «Коти».

— Интересная комбинация, ничего не скажешь.

— Просто выполняю то, что обещала дочке.

Варьете «Атенеум» на Пиккадилли-Серкус было отделано в лучших традициях «большого стиля». Ярчайшая переливающаяся вывеска снаружи, много позолоты и красного бархата внутри. Уютный довольно вместительный зал с полукруглой сценой и танцевальной площадкой. Несколько рядов круглых столиков и два яруса лож — обитых алым бархатом коробочек, где за изящными портьерами можно было легко скрыться от посторонних глаз.

— Сэм, я поражена, — заметила Марго. — Куда я попала? Это же какая-то обитель греха. Чем это твои гости занимаются за этими гривуазными портьерами? В голову лезут совсем уж непристойные мысли.

— Это твои мысли, птичка моя. Я за них не в ответе, — ответствовал он. — Гости платят за развлечение, я его обеспечиваю.

— Как в борделе?

— О нет! — Сэм выглядел донельзя шокированным. — Мои девочки — танцовщицы и певицы. Впрочем, то, чем они занимаются в свободное от работы время, меня не касается, если у них не возникает проблем с законом.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно, надменная моя. — Сэм печально покачал головой, что в его исполнении выглядело несколько комично. — Людям нужна радость. Они хотят возродить ту легкость бытия, которая так украшала жизнь до войны. Ведь еще недавно не было всех этих атрибутов нормальной мирной жизни. Люди перебивались самым необходимым, а ведь так иногда хочется веселых излишеств. Они-то и придают жизни неповторимое очарование и аромат. И тут появляюсь я, Сэм Голдберг, и претворяю их мечты в реальность.

— И зарабатываешь на этом горы золота, — заметила Марго, намекая на его фамилию.

— Естественно, и нимало не раскаиваюсь в этом. У нас взаимовыгодное сотрудничество, у меня и моих гостей. Никто не остается внакладе.

— Наверное, так и должно быть. Ты — гений, Сэм.

— Посмотрела бы ты на меня лет этак десять назад, — вздохнул Сэм. — Неубедительное было зрелище, скажу я тебе.

— Мой отец, между прочим, был сапожником в Варшаве. Золотые руки, и на скрипочке, надо сказать, играл недурно. Ни одна свадьба или похороны не обходились без Мойши Голдберга. Уважаемый был человек, царствие ему небесное. Мы ведь с Рэчел ездили в этот раз на его могилу и на могилу мамочки. Да что там, на еврейском кладбище в Варшаве покоится немало Голдбергов. Большая была семья. — Он кашлянул смущенно и потер ладонью лысину.

— Я был что-то вроде бунтаря в семье. Не хотел перенимать профессию отца. Много горя ему принес этим, да что теперь.

— У каждого свой путь, — заметила Марго. — Ты не можешь жить жизнью других. И не должен.

— Я тоже так считаю. Поэтому и сбежал из дома, как только поднакопил немного деньжат. Хватило на дорогу до Лондона. Ты не поверишь, но как только я ступил на эту землю с борта корабля, как тут же понял — это мое! Я нашел свое место на Земле. Пафосно звучит, да?

— Ничуть, если это правда.

— Ни секунды не чувствовал себя чужим, даже когда еще не знал языка. Мистика, нет? И дела сразу пошли. То есть я сразу понял, чем мне нужно заниматься. Индустрия развлечений — вот моя стихия! Делать людям весело и красиво, оказалось, что я это умею. Каждый заработанный фунт приносит еще десять или даже больше. Здесь я встретил Рэчел, моего доброго ангела. Она здорово уравновешивает меня, правда?

— Правда, Рэчел? — поддразнила его Марго.

— Издевайся, издевайся сколько влезет, — беззлобно парировал Сэм. — Я знаю, что говорю. Если бы не ее трезвый характер, я бы черт-те куда залетел со своими идеями. И наконец, ты, моя птичка! Эта встреча на корабле — ну разве не перст судьбы и для тебя, и для меня? Полоса везения Сэма Голдберга продолжается!

— Кстати, есть несколько задумок, чтобы уж совсем оправдать твою теорию о тотальном везении. — Давай-давай, я весь внимание.

Остаток дня они провели, обсуждая предложения Марго, которые привели Сэма в полный восторг.

День премьеры подкатил незаметно. Марго была так занята репетициями и примерками, что упросила мисс Призм приносить ей Лизу на кормление то в варьете, то к портнихе. Та ворчала, что, мол, ребенка не кормят на лету, что священное это действо не терпит суеты, но все равно соглашалась. Марго не без помощи Лизы уже удалось завоевать сердце суровой англичанки.

По ее настоянию к сцене был пристроен длинный подиум, заканчивающийся ступеньками в зал.

— Мне нужна свобода движений, Сэм. Это по-новому окрасит все действо. Кроме того, я смогу спускаться в зал и петь для каждого гостя в отдельности. Это придаст интимности. По-моему, неплохо, да?

— Неплохо — это не то слово, детка. Гениально! Марго уговорила Сэма начать рекламировать ее дебют задолго до заветного дня, чтобы подогреть интерес публики, и обставить ее первое выступление так же таинственно, как в «Т-клубе» в Праге.

— Первые вечера я буду петь за стеной света, чтобы никто не видел меня. Это заинтригует их еще больше. Можешь даже назвать меня Ночной птицей, пусть гадают, кто я.

Реальность превзошла все ожидания. После первого же выступления по Лондону поползли слухи, что в «Атенеуме» поет необыкновенный Голос, поговаривали даже о вмешательстве потусторонних сил. А поскольку все необычное и связанное с оккультизмом или загробным миром было в большой моде, народ валом валил в варьете.

— Даже не знаю, как и быть, моя птичка, — вздыхал Сэм. — Весь этот ажиотаж требует по-прежнему прятать тебя от людских глаз. А с другой стороны, жалко.

— Но что, если они будут разочарованы? — Марго чувствовала, что люди заряжены ожиданием таинственного, и боялась ошибиться. — Надо придумать что-то необыкновенное. Обставить мой выход так, чтобы не было ни малейшего диссонанса.

Решение пришло внезапно, как все гениальное. В конце своей программы Марго пела песню «Мефисто». Ее тяжелый, завораживающий ритм погружал публику в подобие гипноза. И вот в середине песни на подиум из стены света вдруг выступила тонкая фигура в шляпе, надвинутой на лицо, и черном мужском костюме. Нет, не мужском, слишком в нем много было изящества и элегантности. Под пиджаком виднелись ослепительно белое жабо и ярко-желтая жилетка с черным геометрическим рисунком. В руке тонкая тросточка.

Фигура в черном быстрым пружинящим шагом прошла по подиуму, поигрывая тростью, так что полы пиджака взметнулись за спиной, как черные крылья. Зал ахнул. Перед ним была Ночная птица, воплощение Мефистофеля. Она на секунду замедлила шаг на самом краю подиума. Показалось, что она сейчас взлетит, но нет. Разворот — и с последними нотами песни она исчезла за спасительной стеной света.

С этого вечера Марго все больше открывалась публике, являясь к ней в разных обличьях, но последнее всегда было в костюме от Варвары Пановой с песней «Мефисто».

Публика приняла ее безоговорочно. Сэм сиял, справедливо относя на свой счет по крайней мере часть успеха. На афишах появилось новое имя: Марго, Ночная птица Лондона. Последним писком моды у женщин, любящих рисковать, стал женский брючный костюм «Ночная птица».

Весь этот день Марго почему-то хотелось быть одной. Она даже собралась было попросить Сэма отменить ее выступление в варьете, но в последний момент передумала. Она сейчас основная приманка для публики. Нельзя лишать людей радости, а Сэма прибыли ради минутного настроения.

Но настроение никак не проходило. Еле допев свою программу, Марго даже не стала выходить на поклоны и тем более петь на бис. Быстро переодевшись и кое-как сняв грим, она оделась понеприметнее и выскользнула через черный ход. Не хотелось проходить сквозь толпу поклонников, которые каждый вечер ее выступления терпеливо дожидались ее появления. Не то чтобы ей вдруг надоела слава, нет. Слишком мало времени прошло, все еще было внове. Цветы, подарки, автографы, цветистые комплименты и более или менее неуклюжие признания в любви. Приглашения на ужины и завуалированные или же недвусмысленные предложения более близкого знакомства. Восторженные взгляды, восторженные крики, восторженные слова. Разве такое может надоесть женщине?

Просто сегодня был какой-то особенный день. Не хотелось никого видеть. Просто пойти по улицам этого города, старого и молодого, консервативного и эксцентричного, города, над которым почти всегда тучи и сыплет мелкий дождичек, а уезжать из него все равно не хочется.

Было уже совсем темно. Давно зажглись фонари. Марго перешагивала через растекающиеся по лужам желтки света. Тротуар под ногами сверкал, как антрацит. Дождь стучал по куполу зонта. Воспоминания нахлынули горной лавиной. Она идет по осенней хмурой Москве, торопится, стуча каблучками. Она спешит домой, где ее ждет Володя. Ничего не было, ей все приснилось. Его отпустили, а она просто не там ждала, вот и все.

Марго завернула за угол и вдруг резко остановилась, словно натолкнулась на невидимую стену. Фигура обогнавшего ее мужчины показалась невероятно, до боли знакомой. Походка, посадка головы, манера как-то особенно, сдержанно двигать руками при ходьбе. Такое сходство не может быть случайным. Либо воображение, разгулявшись, играет с ней злую шутку, либо… Безумная, безумная мысль!

— Володя!!! — закричала Марго, закричала отчаянно, так, что от нее шарахнулась проходившая мимо пара. — Володя!!!

Голос ее легко и звонко воспарил над ночной улицей. Может быть, ей показалось, но человек, идущий впереди, то ли вздрогнул, то ли замешкался на долю секунды, но головы не повернул и вскоре скрылся за углом. Марго бросилась вдогонку. Каблучки стучали все чаще.

Она почти бежала. Вот и заветный угол. Марго завернула и бессильно прислонилась к шершавой сырой стене. Эта улица была пуста, до конца, насколько хватало глаз. Человек этот, так больно напомнивший Володю, исчез, если и существовал вообще.

— Я схожу с ума. Я положительно схожу с ума. Господи, спаси и сохрани. Не лишай рассудка, Господи. Сжалься надо мной. Его ведь нет на этой земле.

И тут же вспомнились и зазвучали на губах стихи Анны Ахматовой: «Дочку свою я сейчас разбужу, в серые глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: „Нет на земле твоего короля…“».

— Нет на земле твоего короля, девочка, — шептала Марго, прижимая к груди теплое сонное тельце дочери, и слезы свободно, ничем не сдерживаемые, катились и катились по ее лицу.

В эту ночь ей опять снились горы ее юности. Она снова вдыхает лиловый хрустальный воздух, чистый и звонкий, пропитанный ароматом разогретых солнцем трав. Она скачет, не разбирая дороги, туда, где вздымаются к небу сахарные вершины. Ветер развевает волосы. Маленькая тонконогая лошадка редкой шоколадной масти летит вперед, почти не касаясь земли. Они уже слились в этой скачке, стали единым целым. Они — полет. А впереди зеленый, пестреющий цветами горный луг. И перезвон колокольчиков на шеях лениво жующих овец. Дымок костра, ворчание лохматых собак. И голос старого чабана:

— Твоя лошадка совсем притомилась, джана. Пускай передохнет.

Теплая лепешка с запахом дыма. Неспешный разговор, такой уютный после бешеной скачки.

Вдруг земля разверзлась у нее под ногами. Вокруг вода, над головой вода, многие метры воды Онежского озера. Но она не испугалась, а поплыла вольно, как русалка. Это ее стихия. Внизу среди поросших водорослями камней в свободной нестесненной позе лежит человек, роднее и любимей которого нет никого на свете. Лицо его безмятежно. Он спит, и маленькие рыбки играют в его волосах. Она плывет к нему, всегда только к нему, и опять просыпается в слезах. Ее Родина далеко, как далеко детство. И человека этого давно нет в живых.

Он плыл, постепенно костенея в ледяной воде, еле-еле загребая руками и настойчиво отгоняя от себя мысли о смерти. «Смерти нет, — вертелось в голове. — Смерти нет, пока есть она. Моя Звезда. Ведь именно за ней я прыгнул за борт, улучив момент. Она улыбнулась, мигнула мне с неба, и я шагнул… Вот она, золотая, теплая, смотрит на меня, словно подбадривает, словно манит. Подожди, не исчезай, я спешу к тебе!»

Он ударился головой о что-то твердое и за секунду до того, как потерять сознание, вцепился в это что-то из последних сил.

Очнулся он уже на берегу среди огромных валунов, которые возвышались со всех сторон, как часовые. Было жарко, как в аду. А может, он и был в аду?

Марго стоило большого труда уговорить Сэма навести справки о Нелли и ее муже. Каждый раз он находил новый предлог, чтобы отложить этот вопрос до лучших времен.

— Ты просто эгоист, Сэм Голдберг, — кричала Марго. — Эгоист и собственник! Ты боишься. Признайся, боишься, как школьник.

— Ну чего мне бояться, неистовая моя, — жужжат в ответ Сэм. — Твои родственники все равно меня не заменят.

— Тогда в чем же дело? Найди мне их. Тебе же это труда не стоит.

— Обязательно, детка, но только не сейчас. Сейчас я по уши завяз в показе мод. Твоя идея, между прочим. И почему я все время иду на поводу у твоих сумасбродных идей?

— Лицемер!

Марго прекрасно знала, что говорит. Сэм давно уже перестал сомневаться в ее особенном чутье на новые экстравагантные проекты. На этот раз Марго предложила Сэму устроить в варьете театрализованный показ моделей «дерзких молодых людей». Так критика окрестила группу дизайнеров одежды во главе с Тедом О'Шонесси, которые дерзко разрушали все устоявшиеся каноны. В обществе о них высокомерно говорили: «Фи, вульгарно!» — но интерес под этим «Фи!» скрывался нешуточный.

— Модельеры скоро вообще станут властителями дум, вот увидишь, — уверяла Сэма Марго, которая сразу влюбилась в эпатажный стиль «дерзких» и везде его без устали пропагандировала. — Ты же сам говорил, что людям не хватает декоративности и красоты в повседневной жизни. Одежда, как ничто, украшает именно быт. Каждую минуту она может сделать другой, неповторимой, яркой. Ты только взгляни на эту шляпку!

Сэм только вздыхал и подписывал счета. Впрочем, вздохи эти сотрясали воздух только для порядка. Счета Сэма в банке росли куда быстрее.

Наконец настал день, когда Сэм явился к ней, сияя, как начищенный самовар, и вручил листок с адресом.

— Мистер и миссис Ричард Уорли. Куинс-Гейт, 10. Кенсингтон, — прочитала Марго вдруг задрожавшим голосом. — Господи, да это же… Все это время я жила совсем недалеко от них и ничего об этом не знала. Как странно! Как глупо!

— Ну вот, так всегда, — сокрушенно заметил Сэм. — И никакой благодарности за труды.

— Погоди, Сэм, не мешай. Ты уверен, что это те самые Уорли? Ошибки быть не может?

— Миссис Уорли зовут Нелли, я проверил.

— Если идти через Гайд-парк, то через полчаса…

— На улице ждет машина.

— Нет, нет, Сэм, мне надо идти туда медленно, иначе я… иначе я… — Марго сбилась, не поспевая за сумятицей в мыслях. — Что, если они совсем другие, ну, не такие, как рассказывал ОН?

Сэм только рукой махнул. Он уже давно смирился с ролью конфиданта, отца и любимой подружки в одном лице. Он был в курсе всех ее переживаний, снов, сомнений и вообще всего, что творилось в обворожительной головке Марго Басаргиной. Обладая недюжинным практическим умом и прозорливостью психолога, он еще в начале их знакомства понял, что заводить с ней интрижку будет слишком хлопотно и чревато проблемами в свете его профессиональных планов. Хотя, что греха таить, такая мысль не раз приходила ему в голову. И что самое интересное, он был почти уверен, что добился бы успеха там, где наверняка сошли бы с дистанции более молодые и привлекательные соперники. У Сэма Голдберга были колоссальнейшие козыри — природный магнетизм и мощнейшая энергетика, смертельное оружие, если уметь им пользоваться.

Узнав Марго поближе, Сэм понял, насколько был прав. Она была куда ценнее и интереснее ему в роли партнера и товарища. Любые романтические поползновения могли только испортить их уникальный деловой и творческий альянс. Она фонтанировала смелыми и экстравагантными идеями, он, как никто, умел воплощать их в жизнь. Для редких эротических приключений вполне годились курочки попроще.

Ее одержимость воспоминаниями о любимом муже вызывала у Сэма тщательно скрываемую иронию, смешанную с восхищением и некоей долей зависти к мужчине, который смог столь прочно заворожить такую женщину, как Марго. Или это не более чем защитная броня, за которой Марго инстинктивно укрывается от реальной жизни? Отгораживается, как щитом, от мира мужчин? Он, Сэм Голдберг, уже не мальчик, много повидал в этой жизни, а искренних и верных женщин что-то не припомнит. Мамочка и Рэчел, конечно, не в счет.

В кольцо огня вступила женщина. Коренастая, широкая в кости. По-крестьянски сильные руки. Платок сбился набок. Широкое, несколько плоское лицо раскраснелось от жара. Русые волосы, зачесанные назад, растрепались. Он попытался приподняться, но не смог.

— Лежи уж, горюшко, — произнесла она напевно. — Хоть очухался, и то ладно.

— Кто ты?

— Настасья я, с хутора. Рыбалила по зорьке, да вот на-рыбалила та-а-акую рыбину. Кому ни скажи, не поверють.

— А сказала?

— Ой, сказала! — Она аж руками всплеснула. — Ты чё? Аль я не понимаю? В такой одежке да в таком месте — не иначе как с баржи сиганул. Возят они людишек сотнями в те гиблые места. Некие сигают, вот как ты, да живыми еще никто до берега не добирался. Ты один такой удачный. Не возьму в толк, как ты в леденющей такой воде Богу душу не отдал. Я тебя насилу отогрела.

— Это ты костер разожгла?

— А кто ж? Тяжелый ты больно, мне не унести было. Вот и соорудила тебе баньку прям здесь. Ничего, вишь, оклемался, болезный.

— Видно, есть у меня еще дела на этом свете.

— Видать, так.

Ноги сами несли Марго по изумрудным лужайкам Гайд-парка. Мысли ее были далеко. Вот сейчас, скоро, она увидит сестру Володи. Фарфоровая Нелли, золотоволосая царевна. Господи, сколько Володя рассказывал Марго о ней! Любимейшая из сестер, прекраснейшая из женщин, абсолютный и непоколебимый идеал. Поначалу Марго даже немного ревновала Володю к ней, а потом успокоилась. Нельзя же ревновать к Луне или Солнцу, правда? Ими можно только восхищаться.

И вот она идет в дом Нелли. Как-то ее примут? Не разочаруется ли она сама? Может быть, Нелли давно уже не богиня, а располневшая и заматеревшая в житейских делах хозяйка дома, и ничто в ней не напомнит Володю, и надо будет говорить о сливовом пудинге и ценах на говядину. Господи, какая ерунда лезет в голову! Это все от волнения.

Улица Куинс-Гейт была прелестна. По обе стороны тянулись ряды одинаковых трехэтажных домов, ослепительно белых, похожих на кремовые пирожные. За кружевными чугунными решетками оград зеленела трава и цвели розы. Вполне респектабельное место. Подходящая оправа для русской царевны.

Вот и номер 10. Палец уже нетерпеливо жмет на кнопку звонка. Ну, открывайте же скорее! Неторопливые шаги. Дверь распахнулась. — Крик. — Это кричала Марго.

— Нет, нет! Не может быть!

Марго отпрянула от двери, от человека в дверях. Вскинула руки, как бы защищаясь от наваждения. Это не может быть правдой, это подлый мираж. Она больна, она безумна, она галлюцинирует!

— Нет!

Марго упала бы навзничь со ступенек, если бы сильные руки не подхватили ее и буквально силой не затащили в дом. Дверь с треском захлопнулась за ней. Что-то руки у этого привидения слишком крепкие, стиснули так, что не вздохнуть.

— Отпусти меня! Не верю! Не верю!

— Тс-с, уймись, — шепнул он ей в волосы. — Я слишком долго этого ждал. Все вопросы потом, потом…

О, эти губы на ее коже! Все тот же мягкий требовательный натиск, все та же пьянящая власть. Ничего не изменилось. Она все так же теряет рассудок от одного его прикосновения. Они опять одно, и ничего вокруг не имеет более значения.

Очнулись они на ковре в гостиной, среди беспорядочно разбросанной одежды и диванных подушек. Марго дернулась встать, но Володя мягко удержал ее:

— Только не уходи. Не теперь. Я так истосковался по тебе.

— Я в полном смятении, — искренне призналась Марго. — Не знаю, что говорить, как. Ты воскресаешь из мертвых. Вот так ниоткуда возникаешь передо мной в центре Лондона. Наша встреча случайна, ведь так? Мы могли вообще не узнать друг о друге. Разминуться навсегда. Непостижимо.

— Ты недооцениваешь свою популярность. Весь Лондон только и говорит, что о Марго, Ночной птице. Кстати, я — твой поклонник. Не пропустил практически ни одного твоего выступления. Изумительное зрелище.

От неожиданности у Марго перехватило дыхание.

— Так ты знал, что Ночная птица — это я? Ты знал, что я в Лондоне?

— Да, давно уже.

— Не понимаю. — Марго изумленно уставилась на него. — Ты знал, что я здесь, и не пытался встретиться со мной? Не хотел?

— Нет, нет, не то.

— Это ты был тогда поздно вечером на Оксфорд-стрит? Ты слышал, как я звала тебя, и не остановился? Ты, ты…

Марго забилась в его объятиях, изо всех сил пытаясь вырваться, но он крепко держал ее.

— Да прекрати, ты, бешеная! Я уже подзабыл твой сумасшедший темперамент.

— Ты — чудовище!

— Неправда. Неправда. Сама подумай, что мне было делать? Ты давно уже меня схоронила, с тобой этот твой антрепренер, Голдберг. Просто не отходит. У тебя ребенок, наконец! Я не хотел больше портить тебе жизнь. Мне казалось, что ты счастлива, устроена. Карьера расцветает. Зачем тебе воскрешать прошлое?

— И ты готов так легко меня отдать?

— Нет, иначе не таскался бы каждый вечер в «Атенеум», не дежурил бы у выхода, не провожал бы тебя домой. Хочешь начистоту? Я не знал, как поступить. Не хотелось быть эгоистом. Не хотелось…