– Тебя накрыть чем-нибудь?

– Не нужно, Стас... Жарко.

– Сигареты оставить?

– Оставь. Иди к себе, ложись, отдохни. Ты тоже перепсиховал, измучился...

– Может быть, нам действительно выбросить этот трюк, а?

– Не говори чепухи.

– Ты слышал, что директор сказал?

– Директор – глупый, трусливый администратор. Иди отдохни... Я позову тебя, партнерчик. Иди.

Часа через два Волкову стало совсем худо. Боль начиналась в руке и разливалась по всему телу. Волков задыхался. Его бросало то в жар, то в озноб. Мерещилась какая-то чертовщина, откуда ни возьмись возникла музыка – старые, пятнадцать – двадцать лет тому назад слышанные мелодии... Повязка врезалась в руку, и Волкову казалось, что если он снимет повязку, то сможет глубоко вздохнуть и ощущение удушья пройдет немедленно. Но снять бинты не было сил, и Волков лежал неподвижно. Изредка он открывал глаза, и тогда музыка исчезала. Какое-то время Волков пытался сосредоточить свой взгляд на большом цветастом термосе. Этот термос Волков уже несколько лет возил с собой, и в каждом городе, в каждом новом гостиничном номере или в каждой чужой комнате термос с фантастическими розовыми цветами и ярко-синими колибри был олицетворением дома. Это был самый реальный предмет волковского существования. Только он, нелепо раскрашенный, старый китайский термос, мог вернуть сейчас Волкова из забытья в реальную боль.

За окном, на маленьком заводике цементных плит, равномерно и глухо стучал насос. Может быть, насос, его точный ритм и не давали уснуть Волкову. Очень ровно стучал насос...

Волков оторвал взгляд от термоса и закрыл глаза. И тогда, слушая стук насоса, он услышал стук собственного сердца.

Сердце стучало в унисон насосу цементного завода. Сначала Волков лежал спокойно и с удивлением, отстранившим боль, слушал слитные звуки насоса и сердца. Их точное совпадение поражало. А потом в мозг стал вползать ужас: а вдруг насос остановится?! Насос цементного завода и сердце Волкова слились воедино, и теперь Волков лежал и молил Бога, чтобы кто-нибудь не выключил насос. Если там, за окном, сейчас выключат насос – здесь, в комнате, остановится сердце!..

Волков, беспомощный и неподвижный, лежал и ждал смерти.

А потом сердце стало стучать быстрее и выпало из четкого ритма заводского насоса. От учащенного сердцебиения Волков стал задыхаться и успокаиваться. Теперь пусть выключат насос!.. Волков сам по себе, насос сам по себе...

Так, задыхаясь, он задремал, и ему привиделся уличный бой, и его автомат мог стрелять одиночными, да и то заклинивал после каждого выстрела, сволочь...

– Стаси-и-ик! – закричал Волков.

– Я здесь, Дима... Я здесь... Вот я... – Стасик одной рукой приподнял голову Волкова, а другой вытер слезы и пот с его лица.

– Стасик... Ты здесь?..

Воспаленными глазами Волков посмотрел на Стасика и слабо проговорил:

– Ты прости меня... Мне все какая-то дрянь чудится...

– Дима, – осторожно сказал Стасик, – Дима, ты очень горячий.

– Я тебя разбудил? – Волков уже пришел в себя.

– Нет. Я читал. Дима, ты такой горячий!..

– Давай бинты снимем.

– Что ты! Что ты!

– Давай снимем, Стасик... Посмотри, как врезались.

Из-под белых бинтов выползла багровой опухолью кисть руки Волкова.

– Видишь? – сказал Волков. – Давай снимем. Может, легче будет.

– У тебя и плечо опухло...

– Я повернусь, а ты тихонечко сматывай бинт.

– Ладно.

Стасик стал осторожно разматывать повязку.

Рука совсем потеряла форму. Она опухла от плеча до пальцев, опухла неровно, бугристо, а в районе локтя была расцвечена белыми и красными полосами.

– Что это? – испуганно спросил Стасик.

– Черт его знает... – ответил Волков. – Я такого еще не видел. Прикури мне сигаретку...

Стасик прикурил сигарету, передал ее Волкову и быстро проговорил:

– Дима, я побегу на улицу, попробую поймать какую-нибудь машину... Я в один момент... Мы в больницу поедем.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.