НОЧЬ. «ЗАПОРОЖЕЦ» У ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ

Стоит «Запорожец» на загородной грунтовой дороге неподалеку от ярко освещенных бетонных стен высокого забора воспитательной колонии усиленного режима...

Подполковник милиции Николай Иванович Петров сидит за рулем.

Положил руки на баранку, опустил голову на руки...

Его дочь, тринадцатилетняя Лидочка, прощается с Толиком-Натанчиком Самошниковым, целует его и говорит:

– Хотела бы я посмотреть на того пацана, который за тебя там остался, – и показывает на высокий бетонный забор. – Иди, Толян. И ни черта не бойся – мы с тобой. До самого, самого конца.

Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:

– Все. Теперь будем ждать.

Выскользнул из машины и...

...тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с яркими лампами и затейливыми гирляндами колючей проволоки...

Николай Иванович завел двигатель, стал разворачивать машину в обратном направлении...

...и вот уже мчится в ночи «Запорожец» по дороге в Ленинград...

Напряженно вглядывается в дальний свет фар Николай Иванович...

Сидит рядом с ним его дочь – Лидочка.

Уставилась в боковое стекло неподвижным взглядом, и мимо нее пролетают черные деревья, черные кусты, черные строения – то ли спящие, то ли покинутые. Неживые...

Но постепенно вся эта чернота за боковым стеклом «Запорожца», куда не достает свет фар, устремленный только вперед...

...и трескучий шум «запорожского» двигателя...

...начинают преобразовываться...

...в грохот железнодорожного электровоза, с длинным хвостом из вагонов, несущихся по рельсам в белесой предрассветной мгле...

КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

В.В. курил, забравшись с ногами на свой диванчик...

...а Ангел, отгородившись от дыма сигареты В.В. невидимой ангельской прозрачной завесой, сидел на своем месте, поджав под себя ноги.

– Хотел бы и я посмотреть на того пацана, который в ту ночь оставался за Толика в колонии! – сказал В.В.

– Он перед вами, – улыбнулся Ангел.

– Об этом я уже догадался. А как вам это все удалось? Я имею в виду трюк с подменой, когда вы в отсутствие Толика остались изображать его в колонии. Убежден, что там была своя отлаженная система стукачества, и Толик наверняка очень сильно рисковал!..

– Нет. – Ангел отрицательно покачал головой. – Тут все было чисто.

– А представьте себе противоречивые показания людей, которые могли видеть Толика в Ленинграде или по дороге туда, и других свидетелей, которые именно в это время видели его (в смысле – вас.) в колонии? Этого вы не боялись?

– Нет-нет... Я заранее просчитал, что в Ленинграде Толика-Натанчика увидят всего лишь три человека.

– Какие еще «три»?! – удивился В.В. – Ну, Лидочка, ее отец... А кто третий?

– Третий – Заяц.

– Ах да... Но вы же в это время торчали в Германии!..

– Действительно, я ждал легализации... Но надо отдать должное моему Профессору Ангелу-Хранителю. Он, видимо, чувствуя себя в чем-то виноватым передо мной – обескрыленным и лишенным чина, – не прерывал со мной связи... Когда до убийства Зайца оставалось времени с гулькин нос, старик развил на Небе сумасшедшую деятельность! Он ускорил оформление моих документов, с последующим официальным внедрением в Человечество, он потребовал у наших Священных Кадров моего немедленного перемещения в Ленинград за счет средств Школы ангелов-хранителей. Он заявил, что если мне как практиканту полагалось перемещение в оба конца Небо – Земля и Земля – Небо, то теперь, в условиях моего невозвращения на Небо, они обязаны бесплатно переместить меня из одного Земного государства в другое... А в последнюю минуту, перед моим отъездом, он даже явился мне!.

ДЕНЬ. КРЫША ДОМА, В КОТОРОМ ЖИЛ ЛЕША...

И Учитель, и его бывший Ученик были грустны и серьезны.

Маленький Ангел сидел на гребне крыши семиэтажного дома, свесив ноги по одну сторону крыши...

...а Старый Профессор Ангел-Хранитель стоял за печной трубой, словно за кафедрой, облокотившись о большую домовую телевизионную антенну.

Он был при полном ангельском параде – в белом хитоне до пят, золотых сандалиях, и за его широкой прямой спиной подрагивали большие и мощные крылья с пожелтевшими от старости перьями...

– Мальчик мой, – говорил Старый Ангел. – Лишен ли ты ангельского чина, отобраны ли у тебя крылья, поверь, это все не имеет никакого значения! Это все лишь внешняя атрибутика – не больше... Ты все равно остался Ангелом. Ангелом-Хранителем! С достаточно серьезным запасом чистых и праведных профессиональных навыков и приемов, арсенал которых будет пополняться всю твою дальнейшую жизнь. Но это будет зависеть уже лишь от твоего собственного самосовершенствования... И запомни: главное – сохранить постоянное состояние внутренней Справедливости! К сожалению, мы с тобой лишены Карательных и Наказующих функций, а они очень пригодились бы тебе сейчас на Земле. Особенно в России. Попробуй, малыш, отыскать для себя некий действенный эквивалент тому, что в нашем ангельском просторечии называется Кара Небесная...

– Простите, Учитель, но я не очень понимаю, что вы имеете в виду... – робко сказал маленький Ангел.

– О’кей! – ответил Старый Ангел. – Пример: известно, что Толик и Лидочка собираются мстить Зайцу. Мы с тобой свято убеждены в Справедливости этого намерения... Так?

– Да.

– Сами принять участие в этом акте отмщения мы не имеем права. Как бы нам этого ни хотелось. Так?

– Так...

– В таком случае мы обязаны создать для Охраняемых нами условия максимальной безопасности при исполнении ими Справедливой акции возмездия. Понял?

– Да. Но как? – растерялся маленький Ангел.

– Проще пареной репы, – сказал Старый Ангел-Профессор. – Скорее всего Толику-Натанчику придется уехать из своего узилища в Ленинград. Никто не должен знать, что в то время, когда этот подонок Заяц будет Справедливо уходить из жизни, Толика не было в колонии! Ибо подозрение в убийстве Зайца может сразу же пасть на него... Наоборот, десятки мальчишек-заключенных, воспитатели и охранники должны будут потом на следствии подтвердить, что именно в это время Толик-Натанчик Самошников – младший брат нашего покойного Леши – находился в колонии у всех на глазах! И для этого на несколько часов Толиком станешь ты... Это не очень сложно. Сейчас я покажу тебе, как это делается!..

КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

– Так я появился в колонии... – сказал Ангел. – Оставаясь невидимым, день я присматривался, а потом ночью явился к Толику во время его сна... А чтобы он мне поверил, я отдал ему две Лешины кассеты и остальное время ждал приезда Лидочки... Когда же они смотались в Ленинград, я принял облик Толика и постарался сделать так, чтобы меня все видели – и пацаны, и взрослые... Единственное, с чем я не справился, Владим Владимыч, это с голосом Толика. Наверное, там, на крыше Лешиного дома, куда ко мне прилетал мой Старый Учитель-Ангел, я прошляпил инструкции старика по идентификации голосов... От этого мне приходилось хрипеть и сипеть. Будто я простудился... Изображал я это так талантливо, что чуть не загремел в медпункт! Еле отговорился. И с матерными словами у меня не очень получалось... А ночью в колонии снова появился Толик. И я, к счастью, был избавлен от необходимости врать, что вообще-то ангелам категорически противопоказано! А труп Зайца обнаружили только на вторые сутки...

ЛЕНИНГРАД. УТРО. КООПЕРАТИВНЫЕ ГАРАЖИ

Около ремонтного бокса под номером шестьдесят четыре стояли черная «Волга», милицейский «уазик», зачем-то «скорая помощь» и «труповозка» – автофургон без окон с единственной задней дверью.

Обе половинки этой двери были распахнуты, и туда как раз в эту минуту вносили на носилках прикрытый черной клеенкой труп Зайца...

Ворота гаражной ремонтной зоны были распахнуты, и там копошилась оперативная группа уголовного розыска...

...в которой участвовали двое уже знакомых нам оперативников – те, которые когда-то арестовывали Толика за угон «хлебовозки», потом принимали Николая Ивановича Петрова у себя в Третьем отделении милиции и много позже присутствовали в крематории на похоронах Любови Абрамовны Лифшиц и Сергея Алексеевича Самошникова.

Это они тогда пообещали Толику найти убийцу его отца и бабушки...

Уныло ходил по гаражу милиционер-кинолог с собакой-ищейкой.

Собака с отвращением отворачивала морду от чего бы то ни было и рвалась с поводка на свежий воздух. А ее оперативный руководитель тоскливо пытался сказать каждому:

– Ну чего вы хотите от собаки-то, когда вокруг все бензином вымыто?! Да еще труп неизвестно сколько провисел тут облеванный и обоссанный... Здесь человеку-то находиться невмоготу, а вы еще от собаки чего-то требуете... Кажный раз только одни попреки и слышишь!..

– Никто от твоей шавки ничего не требует, – сказал ему один наш знакомый оперативник. – Вали с ней отсюда по холодку, не путайтесь под ногами!..

У распахнутых ворот ремзоны толпился всякий милицейский служебный люд.

Здесь же снимали показания с председателя кооператива и нескольких гаражевладельцев...

– А еще у кого могли быть ключи от этого ремонтного бокса? – спрашивал председателя второй знакомый нам оперативник.

– Ключи от этого гаража могли быть только у меня – у председателя. Я получаю заявку на самостоятельный ремонт машины от членов нашего кооператива, выдаю ключики под расписку, а потом так же их принимаю. Все! И вторые ключи были у подполковника милиции Петрова Николая Ивановича... Он тоже член нашего кооператива. И член правления.

– А он когда последний раз здесь ремонтировался? – словно невзначай спросил следователь районной прокуратуры.

Оперативник все записывал и записывал в свой потрепанный блокнот...

В гараже следственная бригада снимала отпечатки пальцев с тельферной колодки, с бутылки из-под ликера «Южный», с табуретки...

Еще кто-то внимательно осматривал внешний край воротных створок, замок, ручку двери...

– Николай Иванович, считай, здесь уже с полгода не был, – сказал председатель кооператива. – Как «Москвича» своего продал, так и перестал сюда ходить... Он сейчас на «Жигуля» копит. Ждет, когда дадут ему машину у вас в эМВэДэ, и снова начнет появляться в гараже.

– У нас дадут – как же... – сказал оперативник. – Догонят и еще дадут!

А следователь прокуратуры тут же переспросил:

– Так вторые ключи, вы говорите, у этого Петрова были?

И стал записывать в свой блокнот.

Подошел водитель «труповозки»:

– Увозить можно? А то у нас еще три вызова...

– Чего ты у меня спрашиваешь?! У тебя хозяин – судмедэксперт! Вот его и спрашивай...

– А он велел к вам идти...

– А я тебе велю идти к бениной маме с этим дохлым говнюком!

– Все ясно, – мирно сказал водитель «труповозки». – Уже пошел.

Он сел за руль своей мрачной машины и уехал вместе со своими помощниками и трупом Зайца.

Начальник уголовного розыска райотдела, садясь в свою потрепанную черную «Волгу», говорил старшему опергруппы Третьего отделения:

– Короче... Знаете, что делать. Ученого учить – только портить. Если что – докладывайте. То, что это не самоубийство, и ежу понятно. Привет!

И тоже уехал...

КАБИНЕТ В ТРЕТЬЕМ ОТДЕЛЕНИИ МИЛИЦИИ

Это был тот же самый кабинет, куда когда-то приезжал подполковник Петров выручать Толика Самошникова...

За двумя письменными столами сидели те же самые оперативники.

Один из них заканчивал допрашивать пацана из окружения Зайца:

– Так ты говоришь, что до поездки Зайцева к тетке этого золотого кольца у него не было?

– Не было...

– А появилось только после того, как он вернулся в Ленинград?

– Да.

– Ну хорошо... Распишись вот здесь... Молодец! И вот здесь тоже... Хорош. Нужно будет – вызовем. Вали отсюда...

Второй оперативник оторвался от бумаг, сказал выходящему пацану:

– И позови из коридора следующего!

Первый опер – второму:

– Костя, махани в колонию – к Тольке Самохе. Может, чего нароешь...

– А как я туда доберусь?

– Сходи к Петруччио. Может, даст машину...

КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА

Этого начальника мы уже видели в кооперативном гараже, когда увозили труп Зайца.

– Петр Петрович, – сказал оперативник, – мне бы в колонию смотаться, к Самошникову... Вы мне машинку какую-нибудь не дадите?

– Ага! – сказал Петруччио. – Сейчас – с разбегу. Перетопчешься. Мы все – в говне, а ты – в белой манишке с «бабочкой»! Да?

– Просто, Петр Петрович, я подумал...

– Не о том подумал, Костенька... Ты думай про то, что у нас одна «Волга», которая под моей задницей разваливается, патрульный «УАЗ» и один оперативный «Москвич», который колеса на ходу теряет от старости. А горючее мы, как последние курвы, у знакомых шоферюг сшибаем. Что вполне можно квалифицировать и как вымогательство, и как «получение взятки»! А насчет колонии, Костя, мысль хорошая. Двигай!

У ДОМА САМОШНИКОВЫХ

У подъезда скамеечки, старушки с внуками и без...

– Фирочку-то скоро выпишут?

– Лидка Петрова говорила, что вот-вот...

– Ох, бедненькая-а-а!.. Господи, как же это Боженька-то допустил такое?!

– Зайцев старший-то в запой ушел в страшенный... – сказала третья старуха и стала тревожно оглядываться. – Алик! Алик, ты куда запропастился?! Ну-ка вылазь из кустов счас же!

И на зов бабушки из кустов, обрамлявших унылую хрущевскую пятиэтажку, вылез пятилетний Алик...

В одной руке он держал малюсенького котенка, а в другой – очень большой грязный слесарный молоток...

Это был молоток Зайца, которым он убил Сергея Алексеевича Самошникова.

– Брось эту гадость немедля! – крикнула бабушка внуку.

Тот испуганно выронил молоток.

– Стой... – сказала одна из старух и с трудом поднялась со скамейки.

Она подошла к упавшему молотку, нагнулась над ним и, не прикасаясь к нему, внимательно разглядела молоток...

– Так он же весь в кровище засохлой!!! – сказала старуха.

– Ой, страсти-то какие!.. – воскликнула вторая. – А может, ржавый просто?.

– Да на нем волосы прилипшие!.. Какая там ржа?! Что ж я, зря двадцать лет заседателем в нарсуде отмантулила?! Никитишна! У тебя у одной телефон есть – звони-ка в Третье отделение... Уж не этим ли молотком Сереженьку нашего Самошникова убивали?..

КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА

В колонии шла обычная послеобеденная жизнь – строем маршировали через плац из учебных классов...

...грузили старые железные койки на грузовик...

...выносили чаны с объедками из столовой...

...кто-то из подростков учил уму-разуму младших – щелкал их по бритым головам, а те покорно подставляли свои головы и тихо плакали...

И все в одинаковой серо-мышиной мешковатой форме заключенных с дурацкими шапочками на стриженых головах...

В Ленинской комнате с жалким детским бюстиком Володи Ульянова с длинными волосиками, с обязательной наглядной «агитацией»...

...сидели оперативник Костя и Толик-Натанчик Самошников...

– Зайца убили в ваших гаражах... – глядя в сторону, сказал Костя.

Толик помолчал, сплюнул, сказал:

– Туда ему и дорога.

– Курить будешь? – Костя вынул сигареты и спички.

– Так я же не курю, Константин Александрович.

– Я и забыл... Ну, чего-нибудь мне вроде пепельнички спроворь.

Толик встал, подошел к длинному столу с красной скатертью, взял подшивку «Комсомольской правды», вырвал полстраницы, свернул из нее кулек, подал оперативнику Косте:

– Сюда трясите, Константин Александрович. Я потом вынесу.

Костя закурил. Спросил будто невзначай:

– Не знаешь, Толик, кто бы мог его замочить?

Толик задумался.

Потом посмотрел прямо в глаза оперативнику, сказал:

– Я бы мог.

Оперативник усмехнулся, не глядя на Толика, стряхнул пепел в кулек из газетного листа.

– Да нет... По времени не совпадает. Когда его убивали – ты здесь безвылазно находился.

– Откуда это вы знаете? – хрипло спросил Толик.

– С начальством с твоим покалякал, с корешками.

Помолчали.

– А он не сам себя порешил? – через паузу спросил Толик.

– Нет. Хотя тот, кто его приговорил, очень хотел, чтобы мы так и подумали.

– В чем же он просчитался? – спросил Толик.

– Кто? Заяц?..

– Нет. Тот, кто его замочил.

– А слишком тщательную картинку нарисовал. Все замыл, все отпечатки сотворил, какие нужно. Толково все сделал. По науке. Ладно, Толик. Бог тебе судья...

Оперативник улыбнулся, чтобы снять с Толика напряжение, спросил:

– Девочка твоя, Николая Ивановича дочка, к тебе ездит?

– Редко.

– Чего так?

– Тренировки у нее по художественной гимнастике... Школа. Далеко... Вы, чтоб меня допросить, небось на машине сюда прикатили, а ей как добираться?

– Я тебя не допрашивал. Я с тобой разговаривал. А добираться к тебе, как лично я выяснил, очень просто: восемь остановок на метро до вокзала, потом шестьдесят верст на электричке с выбитыми окнами, а потом еще минут сорок на автобусе. И все! На хрена нам какие-то машины, Толик?

Опер встал, загасил окурок в кульке из газеты, свернул кулек в комок, положил его на стол и протянул Толику руку:

– Давай «пять»! Будь здоров...

Толик тоже встал, пожал руку оперативнику:

– До свидания, Константин Александрович. Вы мне сигаретки не оставите?

– Так ты ж не куришь! – Опер выложил сигареты и спички из кармана.

– Пацанам... Мучаются без курева – раздолбаи.

– Тренируешься?

– Четыре раза в неделю. И тренирую. А то здесь можно так закиснуть!..

– Молоток! Ну, еще раз – бывай... Жди амнистию. Вроде бы наверху уже все подписано...

КОМНАТА ОПЕРГРУППЫ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

Когда опер Костя, усталый и измученный, ввалился в кабинет, он застал там своего приятеля – второго опера и начальника отдела – Петруччио.

Они пили водку, чем-то закусывали...

...а на краю стола – в прозрачном пластиковом пакете – лежал тяжелый слесарный молоток Зайца, весь в бурых пятнах, с намертво прилипшими к нему волосами покойного Сергея Алексеевича Самошникова...

– Чего нарыл, Костя? – спросил начальник Петруччио и налил водки в третий стакан. – Закусь немудрящая, но вполне...

Костя взял стакан, выпил залпом, что-то понюхал, чем-то закусил и, не сводя глаз с прозрачного пластикового пакета, в котором лежал бурый от крови молоток, сказал:

– Я гляжу, вы тут и без меня нарыли достаточно!..

– Общественность не дремлет! – сказал начальник. – Что в колонии-то?

– Там – порядок... – опер Костя набил полный рот, прожевал и только потом добавил: – У «нашего» – полное алиби, я там всех перетряс. Готовится к амнистии. Вообще-то, честно говоря, отличный пацан!.. Жалко его до смерти...

Показал намолоток в пластиковом пакете, спросил:

– «Пальчики» сняли?

– За кого держишь? И «пальчики» сняли, и идентифицировали...

– И что?

– Сядь, – сказал Петруччио и налил своему подчиненному еще полстакана. – А то упадешь – не встанешь.

– Помнишь, в прошлом году мы этого Зайцева, который в гараже повесился... – начал опер.

– «Которого в гараже повесили»! – поправил его начальник и разлил остатки водки по двум стаканам.

– Теперь – один хрен, Петр Петрович... Короче. Помнишь, мы его по одной квартирной кражонке раскручивали, да так и не раскрутили?..

– А как же!..

– И тогда мы ему и «пальчики» откатали, помнишь?

– Я же и «откатывал»! Как не помнить...

– Так вот – его это «пальчики»... На молотке. И отца Тольки Самошникова, и бабулю его Заяц убил! Его это молоток оказался! Из его сумки с инструментами... Он у сантехников того квартала от своего пэтэу практику проходил, они ему и сумку с инструментами выдавали... Эва как! Выпили?

– Будьте здоровы, Петр Петрович!

– И вы, ребятки, не кашляйте!

– Вперед!

Все трое выпили. Закусили.

– И все его кореша показали, что золотой перстень у Зайцева появился только после того, как он от тетки вернулся...

– А смылился он туда сразу же, как у Самошниковых это произошло!

– А может, это ему тетка подарила?

– Открывай рот пошире... Тетка сама девятый хрен без соли доедает! Ты пока в колонию к Тольке ездил, я к Зайцевым заходил. Мамаша – в истерике, отец запил по-черному. На меня с топором бросался. Пришлось нейтрализовать его. Сейчас в камере отмокает, грозится всех жидов перерезать...

– Ладно! Все! На сегодня кончили, – распорядился Петруччио и встал. – Уберите со стола и проваливайте по домам. Отоспитесь, а завтра займитесь ключами от гаража. Откуда и у кого они могли появиться. И чего это за такой золотой перстень, о котором все говорят, и куда он мог подеваться... Да! Забыл сказать... Мне судмедэксперт звонил – на запястьях трупа следы от наручников! Ни хера себе?!

ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. СПАЛЬНЫЙ РАЙОН ГОРОДА

По плохо освещенным улицам шли усталые опера из Третьего отделения милиции.

– Криминалисты дали заключение, что все отпечатки пальцев Зайцева сделаны после его смерти. Дескать, углы наложения отпечатков не совпадали с естественными направлениями при пользовании бутылкой с ликером и колодкой включения тельфера. Короче, такие отпечатки живому человеку принадлежать вроде бы не могут... – сказал один.

– А теперь еще и наручники... Откуда они могли достать их?..

– Вообще-то, Костя, есть у меня одна мыслишка... Но она сильно идет вразрез со всем тем, чему мы пока еще служим.