– Какой ты красивый, Фридрих! – восхитился я и увидел, что Фридрих очень обрадовался моему впечатлению.

– Тебе действительно нравится? – смущённо спросил он, словно надел смокинг впервые в жизни.

– Очень! – с удовольствием сказал я. – Ну просто – отпад!!!

– Что? – не понял Фридрих. – Как ты сказал?..

На моё счастье, раздался звонок в дверь, и мне не пришлось объяснять Фридриху значение слова «отпад». Для меня всегда это почти непосильная задача – растолковывать ему то или иное наше выраженьице и переводить его на удобоваримый язык. Поэтому последнее время при Фридрихе я опасаюсь пользоваться нашим уличным жаргоном. Это я только сейчас, на нервной почве, ухо завалил…

Вот, кстати, попробуй, объясни Фридриху, что это такое! Себе дороже…

…Потом все друг друга поздравляли с праздником и дарили подарки.

Этому подонку Мозеру Фридрих вручил объёмистый конверт с «Вайнахтсгельд» – рождественскими деньгами.

Фолькмару фон Дейну – настоящий рисунок какого-то Дюрера, о котором я никогда и слыхом не слыхивал…

А Тане Кох Фридрих преподнёс коробочку с такой сверкающей цацкой внутри, что, когда Таня открыла коробочку, она чуть в обморок не упала!

Мне же Таня подарила красно-золотую жилетку с белой манишкой и таким же бантиком, как у Фридриха. Чуть поменьше.

– Ты что, Таня?.. – тихо спросил я её на Нашей Волне. – У тебя совсем крыша поехала?! Я же никаких жилеток не ношу…

– Кыся, миленький… Ну, пожалуйста, надень жилеточку! – вслух запричитала Таня; – Только на сегодняшний вечер! Я так старалась… Пожалуйста, очень прошу тебя… Это сейчас ужасно модно! Все телевизионные модераторы, и мужчины, и женщины, теперь только в жилетках! Причём в самых разных… Я помогу её тебе надеть. Ну, пожалуйста, Кот!..

– Телевизионные модераторы, даже самые популярные и талантливые, – далеко не образец хорошего вкуса, – заметил Фридрих. – Но тебе, мой дорогой друг Кыся, эта жилетка действительно очень к лицу. Ты в ней так импозантен…

Я и сломался. Таня была так красива, так элегантна в своём вечернем платье, а Фридрих посоветовал мне надеть жилет таким тоном, что я дал слабину и позволил напялить на себя жилетку вместе с манишкой и белым бантиком. Это было не бог весть как удобно, но почти не стесняло движений. И я смирился.

– Я, пожалуй, пойду в гараж, приготовлю фейерверк? – спокойно спросил Франц Мозер.

– Конечно, конечно! Я же для этого и просил вас заехать сюда на полчасика, – тут же согласился Фридрих.

А я с замирающим сердцем ждал телефонного звонка от Гельмута Хартманна, и внутри у меня всё дребезжало от нервного напряга. И в тот момент когда Мозер направился было к дверям, раздался звонок телефона.

Откуда-то я точно ЗНАЛ, что это звонит Гельмут.

Мало того, когда Фридрих взял телефонную трубку (заметьте, без «громкой связи»!..), я УСЛЫШАЛ не только то, что говорил Фридрих фон Тифенбах, но и то, что говорил ему Гельмут Хартманн с другого конца Грюнвальда!.. Вот ОНО, НАШЕ – КОТОВОЕ, НЕОБЪЯСНИМОЕ!!!

– Фридрих, добрый вечер. У меня опять не заводится мой проклятый «мерседес», – сказал Гельмут. – Нет ли у вас герра Мозера?

– Есть, – ответил Фридрих и жестом остановил уже уходящего Франца…

– Фридрих, будьте любезны, попросите герра Мозера заехать за нами на одной из ваших машин. А может быть, он мне и поможет завести мой автомобиль. Он уже это несколько раз делал. Тогда вообще не будет никаких хлопот с возвращением домой ночью…

– Хорошо, Гельмут, – коротко ответил Фридрих, отключил телефон и сказал Мозеру: – У герра Хартманна опять проблемы с его «мерседесом». Пожалуйста, Франц, возьмите машину и съездите за ними.

– А как же фейерверк? – осторожно спросил Франц Мозер, и я почувствовал его внутреннее ликование – всё шло так, как они с Хартманном и планировали!

– Ничего страшного. Я думаю, пока фрау Кох накрывает на стол, мы с профессором сумеем сами подготовить все ракеты к запуску. А так как сегодня навалило много снега, возьмите «чероки», чтобы у вас самих не возникло никаких проблем по дороге.

– Слушаюсь, герр фон Тифенбах! – И Мозер вышел из гостиной.

Я тут же юркнул за ним. Лишь бы он не открывал ящик с ракетами! Лишь бы не лапал мешок «Русский сувенир»!.. Если же он это попробует сделать, я постараюсь ему как-нибудь помешать. Как – я понятия не имел, но надеялся, что в экстремальный момент мне это придёт в голову…

Как я и ожидал, спустившись в гараж, Мозер тут же открыл ящик с ракетами, заглянул туда, увидел знакомый пластиковый пакет (недаром я после отъезда полиции ещё полчаса корячился – снова запихивал туда пакет с лыжным ботинком!..), и чтобы не дать Мозеру прикоснуться к нему и подумать – на месте ли бомба матрёшка, я неожиданно, перед самым носом Мозера, даже хлестнув его хвостом по лицу, вспрыгнул на крышу «гранд-чероки».

Мозер в испуге отпрянул от ящика, прикрыл его и дрогнувшим голосом спросил меня:

– Тоже поедешь со мной, русская сволочь?

Но я сделал вид, что ничего не понял, и даже потёрся брылями о плечо Мозера. Можете представить, чего мне это стоило!..

И когда Мозер открыл дверцу «чероки», я первым прыгнул в кабину. Там, у Хартманнов, я хоть смогу повлиять через Дженни на Монику – если она заартачится и не захочет ехать сама на «чероки»…

Но мне этого делать не пришлось.

Нужно было видеть, как Моника и Дженни обрадовались, увидев меня в красно-золотой жилетке и белой манишке с беленькой «бабочкой»!

Дженни от меня просто глаз не отрывала, а Моника тут же согласилась сесть за руль «чероки» и вместе со мной и Дженни ехать прямо к отцу. И там подождать Гельмута с его капризным «мерседесом» – герр Мозер утверждает, что починка займёт всего минут двадцать, – а потом уже сесть всем вместе за праздничный стол!..

А пока Моника поможет Тане Кох накрыть на стол, а отцу – разобраться с фейерверком. Начиная с её далёкого теперь детства, они с папой всегда готовили фейерверк вместе.

Один я видел, как переглянулись Хартманн и Мозер! И если до какого-то мгновения у меня нет-нет, да и возникали сомнения, имею ли я право брать на себя Суд над этими двумя Негодяйцами, то после того как я ещё перехватил их взгляды, которыми они проводили нас, у меня отпали все сомнения…

В четыре руки Моника и Таня накрыли в столовой, благо фрау Розенмайер перед своим уходом заранее всё так красиво разложила на невиданно роскошной старинной посуде (даже крахмальные салфетки скрутила башенками!), что Таня и Моника затратили на сервировку стола не больше десяти минут.

А я ждал второго, «проверочного» звонка Хартманна…

Дождался я его тогда, когда Дженни, дыша, как Баська Ковальска, пыталась утащить меня в одну из пустых комнат или ванную, или туалет… Ей сейчас было всё равно где! Вот ведь приспичило!..

Но мне было настолько не до неё, что даже Моника это почувствовала и прикрикнула на неё:

– Дженни! Оставь Кысю в покое!..

Именно в эту секунду позвонил Гельмут. Трубку взяла Моника.

– Всё в порядке! – УСЛЫШАЛ я бодрый голос Гельмута. – Мы завели «мерседес» и выезжаем к вам. Я только доброшу герра Мозера до стоянки, где он оставил свою машину. А что делаете вы?

– Мы с Таней приготовили стол и идём с папой и Фолькмаром в гараж заниматься ракетами.

– Превосходно! – сказал Гельмут. – Еду.

Неожиданно для самого себя я вдруг почувствовал, что мне срочно необходимо остаться одному! Тогда я смогу сосредоточиться как следует и УВИДЕТЬ ВСЁ, ЧТО БУДЕТ ПРОИСХОДИТЬ В ДОМЕ ХАРТМАННОВ И В «МЕРСЕДЕСЕ»…

Я рванул вниз, в большую неотапливаемую комнату при подвале, где на стеллажах хранились сотни бутылок самых различных вин, водок, виски, джинов и стояли десятки пластмассовых ящиков с минеральной водой и соками всех сортов…

Слава Богу, Дженни даже не успела понять, куда это я смылился!

Влетев в эту комнату, я непроизвольно, не отдавая себе отчёта в собственных действиях, почему-то нырнул под нижнюю полку винного стеллажа, быстренько улёгся на живот, спрятал голову между передними лапами и закрыл глаза…

…И УВИДЕЛ ГЕЛЬМУТА ХАРТМАННА ВМЕСТЕ С ФРАНЦЕМ МОЗЕРОМ, СИДЯЩИХ В СЕРЕБРИСТОМ «МЕРСЕДЕСЕ» НА ПУСТЫННОЙ И РАСЧИЩЕННОЙ АВТОМОБИЛЬНОЙ СТОЯНКЕ ОКОЛО УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА…

Я ничего не слышал… Ощущение было таким, будто я смотрю большой телевизор, а звук выключен. Только видел…

…КАК ГЕЛЬМУТ ВЫНУЛ НЕБОЛЬШОЙ ПУЛЬТ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КАРМАНА ПАЛЬТО.

ПОЛА ПАЛЬТО ОТКИНУЛАСЬ, И Я ЗАМЕТИЛ, ЧТО ГЕЛЬМУТ БЫЛ ТОЖЕ В СМОКИНГЕ И ТАКОЙ ЖЕ «БАБОЧКЕ», КАК У МЕНЯ, ФРИДРИХА И ФОЛЬК-МАРА…

Ах, как жаль, что я ничего не слышу!.. Как мне было бы важно сейчас узнать, что говорил Франц Мозер Гельмуту Хартманну! Я заметил, что чем сильнее я зажмуриваю глаза, чем плотнее прикрываю голову лапами, тем отчётливее ВИЖУ НА РАССТОЯНИИ!

Вот, например, сейчас мне очень хорошо ВИДНО, как…

…ГЕЛЬМУТ, С ИСКАЖЁННЫМ ОТ СТРАХА ЛИЦОМ, НИКАК НЕ РЕШАЕТСЯ НАЖАТЬ КНОПКУ НА ПУЛЬТЕ… И ТОГДА ФРАНЦ НАЧИНАЕТ ЕГО СПОКОЙНО УГОВАРИВАТЬ, ЯВНО ВСЁ ПОВЫШАЯ И ПОВЫШАЯ ГОЛОС…

Я не слышу, я ВИЖУ, как он повышает голос! Я вижу ужас на лице у Хартманна и понимаю, что он не пожалел нас в последний момент – он просто перетрусил и сейчас отказывается нажать кнопку. И тогда…

…ФРАНЦ МОЗЕР ВЫТАЩИЛ ИЗ-ЗА ПАЗУХИ ПИСТОЛЕТ И СУНУЛ ЕГО ПОД ПОДБОРОДОК ГЕЛЬМУТУ ХАРТМАННУ.

ПО ЛИЦУ ХАРТМАННА ПОТЕКЛИ СЛЁЗЫ, И ОН В ПАНИЧЕСКОМ УЖАСЕ СУДОРОЖНО ЗАКИВАЛ ГОЛОВОЙ…

Потом… Ну точно в кино, я УВИДЕЛ…

…ТОЛЬКО ТРЯСУЩИЕСЯ РУКИ ГЕЛЬМУТА. ОДНА ДЕРЖАЛА НА ЛАДОНИ НЕБОЛЬШОЙ РУССКИЙ ПУЛЬТИК, А ВТОРАЯ РУКА ГЕЛЬМУТА ДРОЖАЩИМ УКАЗАТЕЛЬНЫМ ПАЛЬЦЕМ НАЖАЛА МАЛЕНЬКУЮ КРАСНУЮ КНОПКУ…

Но взрыв… Взрыв чудовищной силы – я УСЛЫШАЛ!!! Я услышал, как задребезжали все стёкла в окнах нашего дома, и УВИДЕЛ…

…АВТОМОБИЛЬНУЮ СТОЯНКУ УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА. ОНА ВСЯ БЫЛА ОСВЕЩЕНА ГИГАНТСКИМ ФАКЕЛОМ ВЗРЫВАЮЩЕГОСЯ И ГОРЯЩЕГО «МЕРСЕДЕСА»!..

В ЖЁЛТО-БАГРОВОЕ ВЕЧЕРНЕЕ НЕБО ЛЕТЕЛИ, ОХВАЧЕННЫЕ ПЛАМЕНЕМ, КУСКИ «МЕРСЕДЕСА» И ТОГО, ЧТО ЕЩЁ ВСЕГО ЛИШЬ ОДНУ СЕКУНДУ ТОМУ НАЗАД БЫЛО ДВУМЯ ЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ…

ОЧЕНЬ ПЛОХИМИ ЛЮДЬМИ, НО ЖИВЫМИ. А ТЕПЕРЬ…

А теперь звук будто бы стал сам по себе восстанавливаться, – я услышал вой полицейских сирен и отдалённый грохот рушащихся и пылающих обломков бывшего серебристого «мерседеса» с кусками бывших очень плохих Людей на расчищенную от снега автомобильную стоянку учебного поля для игры в гольф…

В Петербург я лечу один.

Да, да….. Я лечу один в Петербург.

Фридрих не может оставить Монику, свою единственную дочь, в таком состоянии, в котором она пребывает все последние дни.

Хотя и не очень счастливо складывалась их жизнь с Гельмутом, но десять лет совместной жизни бок о бок – это десять лет, и за такой короткий срок, как десять дней, зачеркнуть эти десять лет нет никакой возможности!..

Тем более что от Моники и по сей день тщательно скрывается истинная причина взрыва.

Сейчас Моника переехала к отцу, и, на маленьком семейно-дружеском совете, куда были приглашены только самые близкие – Фолькмар фон Дейн, Таня и я, было решено вернуть «Хипо-банку» дом Хартманнов и тем самым погасить долги покойного Гельмута.

А Моника с Дженни пока поживут у Фридриха, а там будет видно.

Теперь подробности, от которых так оберегали Монику.

Криминальная полиция Баварии вместе с какими-то русскими сыщиками докопалась и в Петербурге, и в Германии до настоящего положения дел с тем самым кокаином, на котором я въехал в Германию.

Комиссар полиции Гюнтер Шмеллинг летал даже на пару дней в Петербург, а сюда, тоже на два дня, прилетал из Петербурга один русский милиционер – специалист по транспортировке наркотиков. Это я узнал от Рэкса.

Узнал, что Гельмут Хартманн и Франц Мозер – оба были завязаны на это «кокаиновое дело», но со взрывом «мерседеса» и последующей гибелью главных «фигурантов» (полицейская лексика Рэкса) полиция культивировала две версии: первая – Гельмут и Франц допустили ошибку и несогласованность в обоюдных действиях и совершенно случайно взорвали сами себя. Вторая – их двоих взорвала неустановленная Личность, имеющая непосредственное отношение к делу о «Русском кокаине». Полиции неизвестна эта Личность, и версия находится в специальной разработке.

Однако один из служащих криминальной полиции Баварии свято убеждён в том, что обе первые версии не стоят и выеденного яйца, а существует совершенно определённый и всем известный Субъект, который организовал взрыв и убил Гельмута Хартманна и Франца Мозера – во-первых, в пределах «необходимой самообороны», а во-вторых, исполнил акт справедливого отмщения в обход законодательства Федеративной Республики Германии.

Но так как доказать Личность Субъекта, совершившего двойное убийство на территории Баварии, практически невозможно, ибо ни один здравомыслящий юрист никогда не поверит в возможность совершения преступления именно этим Субъектом, то спорить с двумя первыми официальными версиями полиции – смысла не имеет.

Естественно, что этим Служащим криминальной полиции был Рэкс, а подозреваемым им Субъектом – Я!

Но как ни умолял он меня сознаться в этом только ему, – Рэксу, как ни клялся, что из него и под пыткой не вытянут ни слова, я помалкивал, делал вид, что удивлён, обижен, оскорблён, наконец, но даже и не собирался ни в чём признаваться.

Только один Человек знал всё до мельчайших подробностей – по дням, по часам, по минутам. Это был Фридрих фон Тифенбах. От него я не стал ничего скрывать. Я рассказал ему, что даже ВИДЕЛ, КАК ЭТО произошло. И признался, что у меня ни на секунду не дрогнула лапа!

– Знаешь, Кыся, – сказал тине фон Тифенбах, – я просто в отчаянии от скудности и несовершенства Человеческого языка, и у меня не хватает слов, чтобы выразить тебе, что я думаю по этому поводу. Мы все обязаны тебе жизнью, и я благодарю Господа Бога за то, что Он так счастливо и щедро наградил меня знакомством и дружбой с тобой.

Мы сидели в кабинете. Фридрих у стола в большом вертящемся кожаном кресле, я – у его ног, на ковре. Как мне было ответить Фридриху на ТАКИЕ слова?

Я вспрыгнул к нему на стол, что-то муркнул и лизнул его в щёку. А что я мог ещё сделать?

– Но вот о чём я подумал, Кыся, – продолжил Фридрих. – А не слетать ли тебе в Петербург одному? Так ли тебе нужны разные вопросы немецкой полиции? Следствие-то продолжается… Даже если они будут брать у тебя показания, как у обычного свидетеля.

– Каким образом?! – удивился я.

– Таким же, как я сейчас разговариваю с тобой. Уж если твой приятель Рэкс, по твоему же наущению, сумел установить со своим «Полицайхундефюрером» Клаусом Телепатический Контакт, то почему тебе кажется, что в нашей полиции не найдётся ещё один тонкий и умный Человек, который прочтёт книгу доктора Шелдрейса и не воспользуется его методологическими советами? Я считаю, что сейчас – самое время для твоего отлёта в Петербург. Давай позвоним твоему другу в Россию, чтобы он встретил тебя. Он владеет каким-нибудь языком, кроме русского?

– Английским. Но очень неважненько…

– Ничего, договоримся, – спокойно сказал Фридрих. – Ты помнишь ваш петербургский номер телефона?

– Нет, конечно, – смутился я. – У меня с цифрами вообще заморочки…

– Что?!

– Ну, цифр я не знаю! Вот что…

– А-а-а… Не нервничай. Ничего страшного. Давай я запишу его фамилию и полное имя. «Шура», как я понимаю, что-то домашнее?

– Да. Его зовут Александр Плоткин.

– Адрес не помнишь?

– Прекрасно помню! Проспект Науки, около шашлычной девятиэтажный дом с одним входом и лифтом. Квартира на восьмом этаже. Перед домом – пустырь.

– Понятно, – улыбнулся Фридрих. – Ничего, ничего! Сейчас всё будет в порядке.

Он позвонил в специальную международную справочную и попросил разыскать в России, в городе Санкт Петербурге на проспекте Науки номер частного телефона журналиста Александра Плоткина.

Спустя пятнадцать секунд Фридрих уже записывал наш петербургский номер телефона. Несколько раз попытался набрать этот номер и соединиться с Шурой, но разочарованно и горестно вздохнул:

– Никто не отвечает. Его нет дома…

В оставшиеся до моего отлёта три дня мы звонили Шуре Плоткину в самое разное время суток раз сто и ни разу не застали его дома. Я высказал предположение, что он на недельку уехал в Москву. Раньше он это делал достаточно часто…

Несмотря на то что Шура не откликался, было решено отправить меня в Санкт-Петербург как можно скорее. От лишних полицейских расспросов, от последствий возможной экзальтированной болтовни Дженни с посторонними Собаками. Дженни не захочет, а заложит – только из одного желания, чтобы все знали, какую важную роль она играла во всём этом шумном деле. Ну и, конечно, не удержится и назовёт моё имя!..

Мой отлёт был обставлен самым деловым и шикарным образом.

Все ранее заготовленные документы для нашего совместного полёта в Россию с Фридрихом были аннулированы. Все необходимые документы только на одного меня – получены в течение двух дней.

Надо сказать, что здесь очень сильно сработало имя самого Фридриха фон Тифенбаха. Для обычного немца эти документы оформляли бы недели три-четыре.

Компания «Люфтганза» получила заказ на авиационный билет Мюнхен – Санкт-Петербург – Мюнхен и на самое высокое обслуживание Кота фон Тифенбаха в салоне высшего класса.

Немаловажная деталь – во всех документах я числился под фамилией Фридриха, как «Мартын-Кыся фон Тифенбах»! И это играло существенную роль здесь, в Германии.

Вместе со мной летели копии самых разных финансовых документов на оплату счётов:

1. За резервацию отдельного номера в пансионе для приезжающих Котов, Кошек и Собак при самом дорогом и фешенебельном пятизвездочном отёле Санкт-Петербурга. Пансион с парикмахерской для Котов и Собак, маникюром, педикюром, серными ваннами, круглосуточным врачебным наблюдением и четырехразовым питанием по заказу Кота-клиента. Расчёты только в свободно конвертируемой валюте.

2. Заранее было оплачено двадцатичетырехчасовое дежурство автомобиля «Волга» – чёрного цвета, как нам сообщили в ответном факсе, – для персонального использования этого автомобиля Мартыном-Кысей фон Тифенбахом в любое удобное для него время, на любые расстояния.

3. Для поддержания постоянной и бесперебойной связи с Мартыном-Кысей фон Тифенбахом при вышеупомянутом Клиенте всегда будет находиться радиотелефон спутниковой связи с запрограммированными номерами в Германии самого владельца данного Кота и его переводчика на русский язык – фрау Татьяны Кох. Одно нажатие необходимой кнопки, которое может осуществлять сам Клиент и любой обслуживающий Клиента персонал, включая шофёра чёрной «Волги», в любое время суток обеспечивает немедленную связь с Мюнхеном.

Инструкция по правилам пользования настоящим телефоном на русском языке – прилагается.

4. Шофёр автомобиля «Волга», закреплённого, за Мартыном-Кысей фон Тифенбахом, должен по совместительству (за отдельную плату) выполнять обязанности «бодигарда», то есть телохранителя данного Клиента.

В мюнхенский аэропорт имени Франца-Йозефа Штрауса мы выехали тремя машинами.

Грустный Фридрих, почти отсутствующая Моника, притихшая Дженни и до предела взвинченный, но не подающий и признака нервозности Я – в «роллс-ройсе». За рулём – симпатяга герр Лемке.

Заплаканная Таня Кох и нежно-сосредоточенный на ней профессор Фолькмар фон Дейн – на «ягуаре».

И Клаус с Рэксом на своём «фольксвагене-пассате».

Для быстрого разрешения всех проблем, которые могут возникнуть в случае беспрецедентного самостоятельного перелёта Кота из одного государства в другое, Клаус хотел было ехать в аэропорт в своей полной служебной форме и на бежево-зелёном полицейском «БМВ» с мигалками.

Но Фридрих попросил его этого не делать, сказав, что с «Люфтганзой» у него полная договорённость по всем пунктам перелёта Кота, вплоть до прикрепления к Кысе специальной стюардессы на время полёта.

Оказывается, путь в аэропорт лежал на ближайшем отрезке автобана Мюнхен – Нюрнберг, и волей-неволей я вторично оказался там, где поблизости разыгрался тот самый кровавый и трагический спектакль, в котором несколько месяцев тому назад я принимал такое бурное участие…

Волнение моё усиливалось с каждой секундой!

Когда же мы достигли именно того места, где мы с тяжело раненным Водилой догнали на своём сорокатонном «вольво» микроавтобусик «тойота», на котором удирал от нас этот профессиональный убийца, исполосованный мной Алик, – и впечатали его в заднюю стенку огромного голландского рефрижератора так, что от его «тойоты» остались только разорванный металл вперемешку с тем, что было Аликом, – я вырвался из рук Фридриха, истерически заметался по «роллс-ройсу» и закричал в голос:

– Остановитесь!!! Остановитесь, я умоляю вас!.. Да остановитесь же, чёрт вас всех побери!..

Наверное, мой волевой напор был столь силён, что меня поняли одновременно все – во всех трех машинах.

Герр Лемке даже без приказания Фридриха съехал на обочину. Следом затормозил «ягуар» профессора. И только «фольксваген» Клауса и Рэкса проехал чуть вперёд и встал перед нашим «роллс-ройсом».

Клаус вынул из-под сиденья синюю полицейскую мигалку и поставил её на крышу своего совершенно «неполицейского» автомобиля. На всякий случай, как мне потом объяснил Рэкс.

Я бросился открывать дверцу «роллс-ройса», но это оказалось мне не по силам. Помог мне Фридрих, и я стремглав вылетел из машины.

Вокруг всё выглядело совершенно иначе, чем тогда…

Было раннее утро.

А тогда была ночь…

Сейчас всё было покрыто холодным, слежавшимся снегом, а тогда была тёплая немецкая осень. По существу, конец лета.

И по автобану сейчас спокойненько бежали машины – кому куда было нужно.

А тогда все автомобили стояли вокруг нас, рассекая темноту светом своих фар, и в этом свете лужи крови на асфальте были чёрными, а лица убитых и раненых – сине-белыми…

– Тебе плохо, Кыся? – спросил меня Фридрих.

– Нет, нет!.. Постойте. Не ходите за мной!.. – ответил я.

И я бросился на другую сторону автобана, чудом выскальзывая из-под колёс мчащихся автомобилей. Я нёсся наперерез движению к знакомой полосе густого кустарника и редких деревьев за противоположной обочиной…

Слышал, как Фридрих сказал всем остальным:

– Не волнуйтесь. Он сейчас вернётся.

А Клаус негромко добавил:

– Он узнал это место. Вся та история с кокаином произошла здесь… Помнишь, Рэкс?

А я уже лихорадочно разгребал смёрзшиеся пласты грязного снега, разбрасывал в стороны комья обледенелой земли под тем самым деревом, где в ту жуткую ночь закопал золотую зажигалку «Картье», потерянную Гельмутом Хартманном, найденную мной и Дженни. Которую мы так легкомысленно хотели подарить моему Водиле…

Но вот из-под мёрзлой земли показался кусочек тряпочной ветоши, и я возблагодарил Всевышнего, что ветошь была промаслена! Она не сгнила, не рассыпалась, не разорвалась, когда я, упираясь всеми четырьмя лапами, скользя по подтаявшему подо мной снегу, тащил её из мёрзлой земли.

– Тебе помочь? – мысленно спросил меня Рэкс с той стороны автобана.

– Обойдусь… – ответил я ему и вытащил этот проклятый комок ветоши.

Раскатал его когтями и выволок из него золотую зажигалку «Картье»!

Прихватил зажигалку зубами и, совершенно обессиленный, вернулся на обочину автобана. Дождался, когда поток машин слегка поредел, и неторопливо пересёк проезжую часть.

Подошёл к Монике фон Тифенбах-Хартманн и положил эту зажигалку у её ног. В конце концов, Моника тут совершенно ни при чём…

Аэропорта я практически даже и не видел.

Несмотря на то что все окружающие меня, даже Дженни, накануне прожужжали мне все уши, какой аэропорт в Мюнхене! И по величине, и по комфортабельности, и по инженерной мысли. Последнего я не понял, но сообразил, что это – что-то особенное!..

Однако увидеть аэропорт мне так и не удалось, и только лишь по собственной вине.

Я категорически отказался от поводка с системой ремешочков на фигуру и попросил, чтобы до самолёта меня донесли в сумке, как это делал когда-то мой дорогой Водила. В эту же сумку можно положить все документы, следующие вместе со мной, и спутниковый телефон с инструкцией, и какой-нибудь жратвы на дорогу.

Хотя Дженни уверяла меня, что в самолёте обычно потрясающе вкусно кормят, и причём абсолютно «на халяву». У Дженни был большой опыт полётов…

За своё категорическое решение не надевать поводок я поплатился самым жестоким образом. Во-первых, сидя в сумке, я так и не увидел хвалёный мюнхенский аэропорт, а во-вторых, Таня и Фридрих настояли на том, чтобы до Санкт-Петербурга я летел в рождественской красно-золотой жилетке! Они ещё хотели, чтобы я надел и манишку с «бабочкой», но тут я решительно положил конец их тщеславным притязаниям и от манишки с «бабочкой» отказался наотрез.

С пограничниками была предварительная договорённость, что я не буду проходить общий паспортный контроль, они так проверят мой бумаги и меня самого – на оружие и наркотики. Такая проверка обязательна для всех садящихся в самолёт. И если с этим делом у меня будет всё в порядке – Специальная стюардесса (кстати, очень красивая девушка в Специальной замечательной форме и нелепой шапочке на голове) пронесёт меня в сумке через Специальный служебный проход, по Специальному выдвижному коридору прямо в самолёт – на моё место в Специальном салоне первого класса для очень высокопоставленных Специальных пассажиров.

Я вообще заметил, что словом «специальный» немцы обожают выделять любое, даже самое незначительное явление, хотя бы мало-мальски отличающееся от обычного. И это должно подчёркивать исключительность положения, доступного не каждому.

Прощание было каким-то расслабленным, грустным, словно ни у кого уже не осталось физических сил для достойного проявления своих чувств и эмоций. Да так, наверное, оно и было…

Герр Лемке уважительно пожал мне лапу.

Глядя куда-то сквозь меня, Моника приложилась к моей морде сначала левой щекой, потом правой и перекрестила меня…

«Полицайхундефюрер» Клаус приподнял меня, поднёс к самому своему лицу и вдруг неожиданно прошептал мне на ухо на чистом шелдрейсовском языке:

– Найдёшь своего приятеля-шофёра, передай ему, что он оправдан и свободен от всяких подозрений. Это мне сказали ваши.

– Спасибо, – ответил я ему и неловко лизнул его в нос.

Рэкс прижался ко мне своей огромной мордой, а я обхватил его лапами за толщенную шею, и мы немного постояли так, не сказав друг другу ни слова.

Профессор Фолькмар фон Дейн потряс мне обе мои передние лапы.

Дженни тихонько поскуливала, пыталась лизнуть меня в морду и чего-то вякала о любви, хотя я чётко видел, как она положила глаз на Рэкса…

Таня Кох открыто плакала, тискала меня и шептала, что если бы не я… И что я принёс ей счастье!

А потом я просто прыгнул на худенькое плечо Фридриха фон Тифенбаха, обхватил его голову лапами и, не помня себя от нежности и печали, стал ему что-то бормотать и бормотать по-нашему, по-Животному!..

Я знал, что он не понимает ни слова, но у меня тоже не осталось сил на Телепатию по-шелдрейсовски, и поэтому я, весь в слезах, как какой-нибудь маленький-маленький Котёнок, продолжал прижимать к себе Фридриха, ставшего мне таким родным и близким, как Шура Плоткин, как Водила, как все, что мне безумно дорого на этом свете…

– Ты не вернёшься, – тихо сказал Фридрих. – Я знаю. Я вижу тебя в последний раз. Мне совсем немного осталось жить. И если когда-нибудь…

– Да! Да, конечно!.. – прошептал я всё-таки по-шелдрейсовски. – Я буду звонить тебе… И пожалуйста, не забывай: полтаблетки от давления и таблетку «Бромазанила» на ночь. Я предупредил Дженни…

– Спасибо, – сказал Фридрих, и мы с ним просто расцеловались самым настоящим образом.

Описывать два с половиной часа полёта от Мюнхена до Санкт-Петербурга – вряд ли имеет смысл.

Первую половину полёта я ещё как-то бодрствовал; то меня кормили (действительно очень вкусно!), то поили, то каждый член экипажа по очереди выходил из своей пилотской кабины – с понтом, будто бы он идёт в туалет, а сам пялился на меня, числящегося по списку пассажиров как «Мартын-Кыся фон Тифенбах» и находящегося на борту самолёта под индексом VIP. Это, как мне ещё вчера объяснил Фридрих, международный английский Термин – VIP. «Very Important Person». Что по-русски означает – «Очень важная персона».

Несколько раз меня напрягала красоточка стюардессочка, которой я был поручен. Она всё время спрашивала, как я себя чувствую, и по моему телефону сообщала это Фридриху или Тане в Мюнхен. Причём делала она это с разрешения командира корабля, ибо в воздухе пользоваться спутниковыми телефонами строжайше запрещено. Чтобы не мешать самолётной связи с землёй.

Пару раз со мной пытались пообщаться мои соседи – сильно нетрезвый русский мужик – глава какой-то профашистской политической партии в России. Он даже предлагал мне выпить с ним. И какой-то министр Баварии. Когда министр узнал от стюардессы, что я из фамилии фон Тифенбахов, он тут же представился мне, но я, к сожалению, сразу же забыл его фамилию…

Я вежливо уклонился от поглаживаний баварского министра, а на предложение главы русского фашизма выпить с ним на брудершафт так показал ему свои клыки и когти, что он тут же протрезвел и попросил стюардессу пересадить его от меня подальше.

И это было даже очень хорошо. Потому что в тот момент мне было не до фашистов, не до министров, голова моя работала только в двух направлениях – что с Шурой, где он, почему не отвечает на телефонные звонки? Это – первое. И второе – как мне найти Водилу? Не зная ни имени, ни фамилии, ни точного адреса… Помню только, что как-то Водила обронил, что живёт в районе Невского…