Фридрих нажал красную кнопку, и она вдруг засветилась изнутри мягким слабым розовым светом.

– Вот теперь мы с тобой под охраной специального отдела нашей грюнвальдской полиции. И пока мы с тобой не нажмём вот эту голубую кнопку, к нам сюда никто не сможет проникнуть. Ну уж если ухитрится всё таки, его здесь уже будут ждать очень решительные ребята из этого специального отдела. Я надеюсь, что именно таким способом сумею сберечь и знакомого тебе Матисса, и Пикассо, и Дюрера, и Сезанна, и ещё многих и многих… И ряд работ Эгона Шиеле – я его очень люблю! Прелестный был немецкий художник начала века. Я тебе его потом обязательно покажу. Поразительно современен! Да мало ли что хотелось бы уберечь от грязных, вороватых рук… Мы с тобой смотаемся как-нибудь в наш фамильный замок на Ригзее. Я там устроил небольшой музейчик для местных жителей и туристов и изредка пополняю его за счёт своей домашней коллекции…

– А что это за жёлтая кнопка? – спросил я.

– А эта кнопка – дань моей старческой трусости, – грустно сказал Фридрих. – Именно тебе я и хотел поручить эту жёлтую кнопку. Мне шестьдесят пять, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По сей день меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже недостаёт сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и старит ещё больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя стариком? Когда три года назад особая лётная комиссия отобрала у меня пилотское свидетельство, посчитав, что я и так на два года превысил свой возрастной лётный ценз. И я был вынужден продать свой самолёт…

– Ага!.. – подхватил я, лишний раз поражаясь своей догадливости. – И этой жёлтой кнопкой ты теперь вызываешь наёмный самолёт, как такси? Да?..

Я тут же понял, что «обгадился – по самое некуда!..», как говорил Водила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это сделал бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, как Шура, не огорчился моей ошибке, как огорчились бы Таня Кох или Хельга. Вот что значит действительно воспитанный и высокообразованный Человек! Я же видел, каких трудов ему стоило сдержать улыбку, но он этого себе не позволил ни на миллионную долю секунды!..

– Нет, Кыся, – спокойно и мягко сказал мне Фридрих. – Наёмный самолёт я вызываю обычно по телефону. А эта жёлтая кнопка – для моментального вызова «Нотартца».

Это по-ихнему – «скорая помощь».

– А вот эти маленькие дырочки – переговорное устройство, – добавил Фридрих. – Как только мы нажмём жёлтую кнопку, нас тут же спросят: «Что с вами, герр фон Тифенбах?» Если я буду в состоянии ответить, они приедут минуты через четыре. Если я уже не смогу ответить, они примчатся сюда через две минуты. Не больше. К сожалению, последнее время я стал почему-то больше нервничать… Ночами, когда я остаюсь совсем один, в голову начинает лезть чёрт знает что – какая-то неясная тревога, мне становится трудно дышать… И в сердце вползает страх смерти!.. Страх, разрушающий разум, логику мышления, трезвость оценок… Я начинаю лихорадочно вспоминать всех, кто умер, не дожив до моего возраста, тупо подсчитываю, на сколько лет я пережил того или иного своего приятеля, и это, я чувствую, действительно приближает меня к смерти… Вот я и боюсь, что не успею нажать эту жёлтую кнопку. Пожалуйста, Кыся, если ты вдруг увидишь, что мне плохо… очень плохо, – нажми эту жёлтую кнопку и отключи полицейскую сигнализацию.

Значит, он тоже в какой-то степени обладает Нашим даром ПРЕДВИДЕНИЯ!.. А то откуда бы эти ночные нервные всплески, ужас надвигающейся смерти?.. Он недостаточно отчётливо понимает то, что ПРЕДВИДИТ, но на то он и Человек, а не Кот. Но зато какой Человек!

– Не беспокойся, Фридрих, – максимально спокойно сказал я. – Всё сделаю вовремя. Тут, как говорят в России, «муха не пролетит»! А если ты почувствуешь себя неважненько (я сознательно употребил такое легкомысленное словечко – для успокоения Фридриха…) в гостиной или в кабинете, или в бильярдной, или в келлере?

– Эта кнопка продублирована во всех комнатах, ванных и туалетах, – смущённо улыбнулся Фридрих. – Я тебе потом всё покажу. Да, кстати, ты не голоден? После «Тантриса» это совершенно нормальное явление.

– Нет, спасибо, – ответил я вежливо. – Как раз «Тантрисом» я абсолютно сыт.

И улёгся на свою клетчатую постель, зазывно пахнущую польской сексапилочкой Баськой Ковальской. Фридрих присел передо мной на корточки, осторожно погладил меня за рваным ухом и тихо сказал:

– Ты даже не представляешь себе, Кыся, как я тебе благодарен за сегодняшний вечер… А теперь я пойду приму душ. Не возражаешь?

– Нет, – муркнул я ему в ответ и с жалостью проследил, с каким трудом он разогнулся и выпрямил ноги.

Фридрих ушёл в ванную, а я лежал и думал, что сыт не только «Тантрисом», но и всей рухнувшей на меня сегодня информацией – и той, которую я сам ПРОЧУВСТВОВАЛ, и той, которую слышал от Дженни, да, пожалуй, и той, которую только что мне грустно поведал Фридрих…

Как же мне связаться с Рэксом?! Неужели он не догадается внушить своему Человеку, что меня следовало бы навестить? Догадался же он позвонить Шрёдерам!.. После той чудовищной ночи на автобане, ей-богу, я вправе рассчитывать хотя бы на небольшое внимание немецкой полиции…

Теперь самое главное – не упустить момент вероятного взрыва! Точнее, момент попытки убийства Фридриха. Естественно, что Фридриху я даже слова про это не вымолвил! Хватит того, что он сам что-то ощущает и пребывает в достаточно нервном состоянии. Не хватает ещё мне подливать масла в огонь…

Как его оставишь в таком состоянии, рядом с этими суками? Мало мне было своей российской преступности, – я теперь, кажется, и в немецкую вляпываюсь…

Ладно, разберёмся. Значит, эти гады хотят взорвать Фридриха в то время, когда он в Рождественскую ночь станет запускать в небо эти огненные штуки…

Стоп! Стоп!.. Стоп!!! В какую ночь – в Рождественскую или Новогоднюю?! Вот где нельзя завалить ухо! Ведь ещё Таня Кох говорила, что между Рождественской ночью и Новогодней – вроде бы целая неделя… Вот, ёлки-палки, где можно пролететь, «как фанера над Парижем»!..

Как бы не вышло, что я буду готовиться к взрыву в Новогоднюю ночь, а он раздастся в нашем доме на неделю раньше – в Рождественскую.

Завтра же выяснить, сколько суток осталось до Новогодней ночи, а сколько до Рождественской! Господи, да у нас в Петербурге ни одному Коту в голову не придёт даже думать, которая из этих ночей раньше и чем они вообще отличаются друг от друга!.. А здесь вот – приходится. И не просто так, из пресловутого Кошачьего любопытства, а ради спасения Человеческой жизни и самого себя – я же буду рядом с Фридрихом в момент взрыва. Да хотя бы ради того, чтобы Моника фон Тифенбах-Хартманн не умерла от «разрыва сердца» на могиле своего отца…

Честно говоря, после всего того, что я сегодня услышал под столом «Тантриса» от Дженни, – я совершенно не против взрыва. Только взрыв этот должен произойти чуточку раньше, чем Фридрих запустит свою первую ракету в ночное праздничное небо. И совсем, в другом месте. Ну совершенно не там, где рассчитывают это сделать Гельмут Хартманн и Франц Мозер…

Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое утвердило меня в правильности моего решения…

Но сначала – об обстановке в доме.

Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и гаражных ворот уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне вздумается. Сверху этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плотных листов резины, против никчемушных сквозняков. Мне же было достаточно слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки, и она любезно отгибалась, пропуская меня туда, куда мне нужно

Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой автомобиль. Не очень новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят на них по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает им и бензин, и какую-то «амортизацию». Что это такое – понятия не имею.

Так вот, фрау Ингрид Розенмайер, кухарка, уже с раннего утра успела смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне разных ихних немецких и английских Кошачьих жратв…

Можно так сказать – «жратв»? Или нужно говорить «жратвы»?.. Ладно, наплевать… Купила она «Катценменю алле зортен» – то есть «Кошачье меню всех сортов» и «Кэтс динер» – «Кошачий обед». И ещё «Мультивитаминпасте» фирмы «Гимперт». И бутылку той же фирмы под названием «Тринкмильх». Что значит – «Питьевое молоко». Кретины, а какое ещё может быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный продукт из купленных, который мне хоть как-то подходил. На всё остальное я, к огорчению фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.

Слава Богу, к завтраку в это время в столовую спустился Фридрих и предложил мне на выбор пару венских сосисок или половину свежей форели. Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то и другое и выхлестал целую бутылку этого «гимпертовского» молока для Котов.

Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, запаниковала и заперлась в кухне с карандашом, бумагой и электронным калькулятором. У Шуры Плоткина – точно такой же… А через час сложнейших расчётов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.

Герр Лемке поинтересовался у меня – хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.

Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковёр в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, всё больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да ещё при этом, нахалюга, пришёптывала:

– Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика… Зобачь, маш бабо пляцек!..

Я от неё еле вырвался. Лапы дрожат, хвост – трубой, ТАМ – всё звенит! Поставь пять Кошек в ряд – ни одной мало не будет!

А что такое «маш бабо пляцек», я только потом сообразил. Это вроде нашего «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!».

Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.

Мозер в испуге отдёрнул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!

Я отчётливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока – пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.

Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шрёдеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с жёлтой костяной ручкой и сказал мне:

– Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован – водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но всё же это – лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились со мной…

И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина…

Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я буду не Я, если этим тварям – Хартманну и Мозеру – не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.

Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:

– Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и…

– Не боись, Фридрих! – прервал я его в нашей с Шурой российской манере. – Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.

– Как?! – не понял Фридрих. – В каких тапочках?! Повтори, пожалуйста, ещё раз.

– Ну, это только так говорится, – поспешил я его заверить. – Дескать, пусть только сунутся!..

– Прелестно, – сказал Фридрих. – Я ценю твою храбрость, но всё же попрошу тебя держаться рядом со мной.

Причём это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.

И я пошёл рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.

Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.

Откуда ни возьмись, перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завёрнута в красное клетчатое одеяло – точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке – туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.

Поначалу я подумал: там, в траве, пасётся или писает Собачка этой дамы. А ещё лучше бы – Кошка… Повёл носом, принюхался – ни хрена подобного. Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причём запах был с явным оттенком опасности…

Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО! – что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелющееся по самой земле и с такими злобными зубками на маленькой мордочке, что у меня мороз пошёл по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!

Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина всё оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мной перекусить…

– Что это?.. Кто это?.. – в растерянности спросил я у Фридриха.

– Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, – ответил Фридрих. – Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетарианка и один из самых активных членов партии «зелёных». Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку… Ты испугался?

– Очень уж неожиданно, – промямлил я. – Такого я ещё никогда не видел…

Я хотел было ещё что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалёку от нас остановился «фольксваген-пассат» и из-за руля вылез немолодой человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо обошёл свою машину, открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким лаем выскочила огромная овчарка и помчалась мне навстречу!..

Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о следующем дне после посещения «Тантриса».

Вот когда я наконец понял подлинный смысл слова «аристократ»!

Не «аристократ» – владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и Швейцарии…

Не «аристократ» – родовой наследник разных там озёрных замков и многомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем аукционам мира – по каким-то там «Сотби» или «Кристи», как говорил профессор фон Дейн, и, не считая бабок, покупать всё, что ему там приглянется…

Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА – боец и заступник, не ведающий ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин… Как Водила!

Но мне Фридрих фон Тифенбах показался ещё более героическим – потому что в отличие от Шуры и Водилы он был маленьким, щуплым, нездоровым, и за его худенькими плечами было шестьдесят пять лет навыхлест прожитой жизни!..

Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни на секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом, поднял над головой трость и бросился вперёд – на овчарку, превосходящую его и в росте, и в весе по меньшей мере в два раза.

– Прочь!!! – грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную овчарку.

Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обратила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту. В гигантском прыжке она просто взвилась в воздух и с ходу перепрыгнула через моего Фридриха с его задранной вверх тростью!

Это было такое кино!.. Такое кино!.. Обалдеть!!!

По воздуху летит громадная овчарка…

…маленький Фридрих, как курица, спасающая своего цыплёнка, заслоняет меня телом и пытается поразить тростью летящую по небу Собаку…

…а от «фольксвагена-пассата» к нам троим прытью несётся немолодой полный человек со знакомым лицом и вопит на весь Грюнвальд:

– Кыся! Кыся!.. Ты что, не узнал?! Это же Рэкс! Это же Рэкс!..

Потом мы все четверо гуляли по Грюнвальдскому лесу.

Мы с Рэксом впереди, Фридрих с Клаусом (так звали полицейского хозяина Рэкса) – чуть сзади.

Рэкс рассказал мне, что после первого звонка к Шрёдерам на следующий день Клаус позвонил им вторично. Но не с утра, лишь вечером, после работы. Наверное, тогда, когда мы с Дженни ужинали в «Тантрисе».

Как я понял из описаний Рэкса, к телефону подошёл Руджеро и с презрительной гордостью лакея сообщил, что «интересующий вас Кот уже приобретён ни больше ни меньше, как самим герром Фридрихом фон Тифенбахом»! И добавил, павлин несчастный, что адресов и телефонов своих постоянных клиентов фирма «Шрёдер и Манфреди» никогда никому не даёт. И с чисто итальянским хамством повесил трубку.

Но Клаус только посмеялся и через свою полицейскую службу в три секунды узнал наши грюнвальдские координаты. Однако решил не звонить, а просто подъехать в Грюнвальд на следующий день. Им с Рэксом дали отгул за два лишних ночных выезда на задержание трех албанцев, пытавшихся ограбить «Шпаркассу» – это вроде нашего «Сбербанка», и на усмирение не в меру разбушевавшихся нескольких бритоголовых сопливых неонацистов в районе Рамерсдорфа у общежития югославских и турецких беженцев.

Вот они с Клаусом й решили повидать меня в свой редкий выходной день. Ну а если не удастся, – потому что про фон Тифенбаха всегда говорят чёрт знает что, – просто погулять вот по этому Грюнвальдскому лесу. Подышать свежим воздухом…

Но, на счастье, Рэкс первым увидел меня из машины и, как он заявил, чуть ли не сам остановил «фольксваген»!

Тут он, по-моему, на радостях малость приврал, но я был так рад его видеть, что не обратил на это никакого внимания.

– Знаешь, Кыся… Мне всё время чудилось, что ты зовёшь меня! Особенно сегодня ночью. Поэтому я и настоял на этой поездке… – удивлённо проговорил Рэкс.

– Рэксик! Корешок ты мой немецкий!.. Если бы ты только знал, как ты был прав! Я мечтал о встрече с тобой…

И я рассказал Рэксу всё.

Я рассказал Рэксу всё – вплоть до мельчайших подробностей своего разговора с Дженни вчера под столом, вплоть до моих собственных ОЩУЩЕНИЙ и недобрых ПРЕДВИДЕНИЙ.

Я только одного не сказал Рэксу – то, что я трахал Дженни. И тогда, на пароходе, и вчера вечером, под столом в «Тантрисе». Я совершенно не знал, как он к этому отнесётся и нет ли в Германии какого-нибудь специального закона, запрещающего Котам трахать небольших Собачек даже тогда, когда Собачки этого хотят сами. А Рэкс хоть теперь вроде и друг-приятель, а всё-таки – Полицейский. Так что насчёт разных там отношений с Дженни пока надо помалкивать в тряпочку. «Знакомая Собачка» – и всё!

Рэкс очень внимательно меня слушал, ни разу не перебил, только всё время понемножку писал то на пенёк, то на кустик, то на дерево – отмечал территорию. Чтобы грюнвальдские Собаки не очень-то задирали хвост. А когда я закончил, Рэкс в очередной раз задрал заднюю лапу на какой-то куст и так серьёзно-серьёзно говорит:

– Информация, Кыся, грандиозная! Теперь нужно подумать, как со всем этим справиться. С тех пор как с твоей лёгкой лапы у меня появился ДВУСТОРОННИЙ КОНТАКТ с Клаусом, работать стало неизмеримо легче! Но иногда в нём происходят какие-то психологические срывы, он перестаёт меня понимать так, как нужно, и начинает пороть отсебятину. Из-за этого, несмотря на его очень серьёзный опыт работы в полиции, мы нет-нет, да и попадаем в дурацкое положение… Но тут я надеюсь, что мне удастся всё объяснить ему с максимальной для него доступностью, и мы сегодня же вечером и займёмся этим делом. Тут уж, как говорится, поставлена на карту честь всей германской полиции!..

Не прошли мы и двадцати метров, как Рэкс снова задрал лапу, сикнул пару раз на поваленный и полусгнивший ствол сосны и так задумчиво сказал:

– Единственное, что мне пока пришло в голову, то, что ты напрасно попросил Дженни поискать эту «Бабушкину бомбу» в доме у Хартманнов. Я думаю, что эта «Бабушка»… или, как вы, русские, говорите, «матрёшка» со взрывчаткой уже давно находится в вашем доме. Наверняка Мозер её спрятал там, где герр Тифенбах…

– Фон Тифенбах, – поправил я Рэкса.

– Прости, пожалуйста. Где герр фон Тифенбах хранит свою новогоднюю пиротехнику. – И будучи неуверен, что я понял это слово, пояснил: – Ну, эти свои ракеты… Фейерверк… Поищи, но…

Тут Рэкс снова на что-то поднял заднюю лапу и дословно повторил слова, которые я вчера сказал Дженни:

– Поищи, но упаси тебя Господь – ничего не лапай. У нас этим занимается специальный отдел. А там ребята с очень высокой квалификацией. И то время от времени происходят трагические ошибки.

Спустя часа полтора, нагулявшись по лесу, мы все четверо оказались в чистенькой придорожной пивнушке, где моего фон Тифенбаха знали как облупленного, и хозяева пивной стояли буквально на ушах, только чтобы поймать взгляд Фридриха. Не скрою, мне это безумно понравилось! Шура наверняка обвинил бы меня в снобизме, и я был рад, что он никогда об этом не узнает…

Кстати, выпить пива нас всех пригласил Клаус. На мгновение Фридрих почувствовал себя неловко – у него не оказалось с собой денег, но Клаус даже слышать ничего об этом не хотел и заплатил за пиво сам, из своей полицейской зарплаты.

Мы с Рэксом, нашлявшись по лесу, набегавшись и, не скрою, наигравшись и напрыгавшись, дико устали и теперь без сил валялись у стола Клауса и Фридриха.

Рэкс вообще нахально похрапывал, а я, положив голову на могучую Рэксову лапу, в сладкой полудрёме слушал, как Клаус рассказывал Фридриху про всякую там преступность…

Рассказал, как недавно в Мюнхен прилетал сам Бернд Шмидбауэр – координатор секретных служб при Управлении канцлера Германии, собрал всю Баварскую КРИПО – криминальную полицию и горько сетовал на растущую преступность и увеличивающееся количество террористических актов. Мне эти цифры, которые называл Клаус, ни хрена не говорили, а Фридрих только удручённо и скорбно покачивал головой. Особенно когда Клаус стал рассказывать о поджогах общежитий для беженцев, о погромных выходках новых националистов, об уличных нападениях, на иностранцев, разных там рыданиях по поводу годовщины смерти Рудольфа Гесса или празднования дня рождения Адольфа Гитлера…

– Хотите забавную историческую справочку? – невесело усмехнулся Фридрих.

– С удовольствием! – ответил Клаус и заказал ещё по кружке пива.

– В начале века Мюнхен, наравне с Парижем, был культурным центром Европы. – Фридрих отхлебнул свежего пива. – Со своими бредовыми теориями искусства и политики сюда съезжались неординарные личности всего света. Кыся, проснись!.. Слушай! Тебя, как русского, это тоже касается. В то время здесь работали Кандинский и братья Бурлюки, жили поэт Рильке и такой писатель, как Томас Манн… И в тринадцатом году на Шляйсхаймерштрассе, 34, поселился молодой созревающий политический экстремист – «Адольф Гитлер, художник архитектуры из Вены», как он представлялся. Но самое замечательное, что несколькими годами раньше на этой же Шляйсхаймерштрассе в доме номер 106 уже жил совершенно созревший экстремист – герр Майер. Потом он стал больше известен как Владимир Ленин. Не помню, кто из англичан сказал, что мировая трагедия заключалась в том, что и Россия, и Германия в лице Ленина и Гитлера нашли двух исключительно одарённых политических гангстеров, обладавших волей к власти, развитой до уникальной степени!..

Почему меня, русского Кота, это должно было касаться, я так ни хрена и не понял… А вот Клаусу это показалось очень интересным.

– Я даже не знал, что они жили на одной улице! – признался Клаус. – Согласитесь, это достаточно символично…

– Возможно, возможно… – рассмеялся Фридрих. – Давайте вернёмся в наши времена. Судя по тому, что вы мне рассказали в лесу про это Кысино дело с кокаином, я понял, что в Германии вовсю орудуют и иностранные банды. Кто же это? Откуда?.. Если это, конечно, не секрет…

– Никакого секрета нет. Это было уже сотни раз опубликовано и нами, и американцами… Каждое пятое преступление – дело рук российской мафии. Каждое седьмое – польских бандитов. Плюс итальянцы, которые в Германии попросту «отмывают» деньги. А албанцы, а чехи, а румыны?! Не выпить ли нам по третьей кружечке, герр фон Тифенбах?

– Вы на меня-то посмотрите! Я вообще не понимаю, как в меня влезли уже две кружки?! А вы ещё по третьей предлагаете…

– Но вы же баварец! – воскликнул Клаус.

– Чёрт с вами!.. Давайте по третьей. Только теперь плачу я!

– У вас нет денег. Вам нечем платить, – рассмеялся Клаус.

– Здесь мне поверят в долг. Здесь меня знают…

– Вас повсюду знают, – сказал Клаус. – Но платить буду я.

Неожиданно я услышал, как прекратилось похрапывание Рэкса, и насторожился. И правильно сделал! Потому что Рэкс, не открывая глаз, мысленно спросил меня:

– Мой – по третьей заказал?

– Да, – ответил я.

– Пора выводить его на свежий воздух. К тому же он ещё и за рулём, засранец!

– Да ладно тебе, – возразил я. – Пусть выпьют. Смотри, как они дружно треплются…

– Тебе-то «ладно». Вы со своим вернётесь и спать ляжете. А мой ещё дома наверняка бутылку «Августинера» примет и потом ничего не поймёт из того, что я буду ему объяснять про ваши дела! – огрызнулся Рэкс. – Лучше бы водки выпил немного! Он от пива всегда тупеет. Это в нём – чисто баварское…

На следующий день, ошиваясь в кухне в ожидании завтрака, я совершенно случайно из разговора Баськи Ковальской с фрау Розенмайер узнал, что до Рождества Христова осталось одиннадцать дней.

И хотя Баська мне изрядно мешала – всё время норовила залезть рукой между моих задних ног и с дурацким хохотом пощекотать меня ТАМ (пришлось даже слегка куснуть её!), – я всё же умудрился сообразить, что до ПЕРВОЙ вероятности взрыва осталось совсем немного времени. То есть у нас с Рэксовой полицией в запасе было всего десять ночей!..

Сумел ли Рэкс рассказать всё толково своему Клаусу или нет, я понятия не имел. Отнёсся ли Клаус серьёзно к рассказу Рэкса, – я тоже не знал.

Тем более я категорически не был убеждён, что даже если Клаус и поймёт Рэкса так, как нужно, сумеет ли он это объяснить своим коллегам-полицейским? Что он им скажет?.. Что ему его Собака Рэкс сообщила то-то и то-то, а Рэксу это сказал один его знакомый русский Кот, которого информировала другая маленькая Собачка?.. Это он им скажет?!

Так его через пять минут его же коллеги упекут в психиатрическую лечебницу, и бедный, абсолютно нормальный Клаус выйдет из этой «психушки» на волю не раньше чем месяца через три. А за это время…

Ну уж дудки! Как говорил мой петербургский приятель бесхвостый Кот-Бродяга: «Сам себе не поможешь – никто тебе не поможет!»

Сразу же после завтрака нам позвонила Моника и сказала, что позавчера в «Тантрисе» папа говорил, что они с Кысей собираются в новый роскошный Собачье-Кошачий магазин в Нойе-Перлахе – что-то приобретать Кысе. А так как Гельмут забрал «мерседес» на целый день и вернётся домой не раньше полуночи, то не могли бы папа с Кысей заехать за ней и Дженни, чтобы вместе посетить этот магазин? Говорят, что зима будет очень холодной, и Моника хочет купить для Дженни меховые чулочки-сапожки на все четыре лапы и не обычную стёганую попонку, а пальтецо на настоящем меху с рукавами и капюшоном. И для того чтобы нас не задерживать, они с Дженни будут ждать нас у дома…

Мне это было сильно на лапу – лишний раз повидать Дженни и кое-что уточнить, и поэтому я попросил Фридриха согласиться на совместную поездку.

…Мы ещё только подъезжали к дому Хартманнов, когда я увидел, что Моника безуспешно пытается отогнать какого-то сексуально озабоченного кудлатого Пса, крупнее меня раза в два, который нагло лез к Дженни под хвостик своим тупым, мерзким и похотливым носом!..

Я в машине прямо заметался от злости! Не буду скрывать, ещё и от того, что мне показалось, будто Дженни не так уж активно сопротивляется половым притязаниям этого лохматого говнюка…

Как только Мозер остановил машину у действительно чудовищно безвкусных ворот дома Хартманнов, я тут же выскочил из «роллс-ройса» и с ходу дважды врезал этому кудлатому раздолбаю по харе!

От неожиданности раздолбай перекувырнулся пару раз, а затем, раздираемый неудовлетворённым желанием и жгучей обидой, с истошным лаем бросился на меня.

Но для Собак среднего размера у меня есть специально отработанный приёмчик, после которого у них вместе с их Собачьей фанаберией и злобой мгновенно исчезает желание продолжать драку.

В тот момент, когда распалённый Пёс в бешенстве бросается на вас, вы должны взвиться в воздух и уже под воздействием обычного земного притяжения (все знания по физике – от Шуры!) упасть сверху на загривок этого идиота всеми четырьмя лапами и с максимально выпущенными когтями. Можете тяпнуть его ещё и клыками за холку. А можете этого и не делать. Он уже ваш. В том смысле, что от боли и ужаса ему уже не до сражений, а уж тем более не до ЭТОГО САМОГО… Сами понимаете – чего.

Что я и сделал. Когда этот лохматый болван бросился на меня, я подпрыгнул, он, естественно, пролетел подо мной, и я оказался у него на спине. Для верности я его всё-таки тяпнул клыками!..

С жутким визгом этот сексуал-террорист помчался вдоль забора в конец улицы с такой скоростью, словно хотел выиграть первый приз на каких-нибудь Всемирных Собачьих бегах!