– Внимание, Мартын! Осталось ровно три минуты! – услышал я команду моего кореша Бродяги.

Я быстро вонзил когти правой передней лапы в деревянную опускающуюся заслонку на передней стенке клетки, что было сил потянул её вверх, и когда между полом клетки и заслонкой образовалась щель, я тут же поддел заслонку второй, левой лапой.

– Помогай, браток! – крикнул я Бродяге.

Тот мгновенно просунул в щель и свою лапу. Вдвоём – в три лапы (одной Бродяга держал Котёнка) – мы приподняли тяжеленную заслонку настолько, что могли просунуть туда свои головы.

Теперь заслонка лежала на наших плечах и шеях, всей своей тяжестью придавливая нас к полу клетки.

– Вылезаем одновременно, – приказал я Бродяге. – А то заслонка тяжёлая – одному не удержать.

– А с этим недоноском что делать? – спросил Бродяга.

– Выталкивай его первым! Внимание… Раз, два, взяли!..

И мы втроём выскользнули из клетки. Заслонка со стуком опустилась за нашими хвостами. Точнее, за моим хвостом и хвостом Котёнка. Бродяга лишился хвоста ещё года три тому, назад при весьма смутных обстоятельствах – то ли был пойман в мясном отделе нашего гастронома, когда хотел спереть кусок мяса, то ли ещё что-то…

Во-всяком случае, сам он об этом не рассказывал, я не расспрашивал, а на то, что болтали об этом всякие Коты и Кошки нашего квартала, мне было совершенно наплевать.

Теперь мы – Котёнок, Бродяга и я – были вне клетки. Но это составляло лишь пятую часть нашей операции. И ликовать по этому поводу было бы более чем преждевременно.

Между Кошачьей и Собачьей клетками и внутренними стенками фургона было достаточно места даже для взрослого Кота, а уж Котёнок мог чувствовать себя там совершенно свободно. Но где гарантия, что этот малолетка стремглав выскочит из фургона, когда Васька или Пилипенко распахнут снаружи дверцы? Где гарантия того, что Котёнок от страха не забьётся в угол фургона и будет там трястись, пока кто-нибудь из этих сволочей не сгребёт его за шкирку и не сунет в мешок?..

– Как только Васька откроет «воронок» – выталкивай этого дурачка и сам рви когти, – тихо сказал я Бродяге.

– А ты? – встревожился Бродяга.

– За меня не дрейфь. Сейчас я устрою маленький концертик – как отвлекающий манёвр, а ты с пацаном будь на старте! Я этих пилипенков в гробу и в белых тапочках видал!..

Это не моё. Это – Шурино. Это он так иногда выражается, когда хочет высказать своё презрение к кому нибудь или чему-нибудь.

Я обошёл сзади Собачью клетку, просунул туда лапу, на всю длину выпустил когти и с размаху хорошенько тяпнул по заднице идиота Фоксика. Тот завизжал, забился в истерике и немедленно укусил моего приятеля – огромного беспородного доброго Пса.

Как выяснилось, доброта тоже имеет границы, которые переступать нельзя: Пёс-громадина, не разобрав в чём дело, тут же опрокинул Шпица и схватил его за глотку…

На своё несчастье, Пёс вывалил свою хвостяру между прутьями клетки, и (да простит меня мой друг Пёс – это нужно было для дела) я мгновенно прокусил его хвост своими клыками!..

Что тут началось!!!

Пёс спрыгнул со Шпица и тут же прихватил какого-то Дворнягу!..

Шпиц бросился на Фоксика!..

Дворняга вырвал клок из бока Шпица!..

Вой, лай, рычание, визг, мяуканье, шипение!.. В нашей Кошачьей клетке Коты и Кошки на нервной почве сплелись в клубок, из которого летели клочья шерсти!.. Трещал штакетник, ходуном ходили клетки!..

– Что там ещё такое?! – раздался голос Пилипенко.

– Видать, чуют – куда едут, – рассмеялся Васька. – Ладно, счас разберёмся…

И в это время Бродяга сказал:

– Приехали!

Наш «воронок» остановился. На всякий случай, чтобы скандал не затухал и чтобы поддержать панику в необходимом градусе, я просунул лапу в Собачью клетку и рванул когтями по чьей-то собачьей спине. Этот «кто-то» укусил моего приятеля Пса за заднюю ногу. Пёс шарахнулся и выломал переднюю стенку клетки как раз в тот момент, когда Васька и Пилипенко распахнули фургон…

Одновременно с этим произошла уйма событий: выломав стенку, огромный Пёс выпал на Пилипенко и щёлкнул своей мощной челюстью прямо перед его носом!..

…Бродяга вышвырнул Котёнка на улицу, а сам, словно привидение, растворился в воздухе!..

…в образовавшийся пролом Собачьей клетки ринулись обезумевшие от страха и злости все Собаки!..

…идиот Фоксик оказался не таким уж идиотом и мёртвой хваткой повис на Ваське!..

…белый ухоженный Шпиц очень симпатично тяпнул Пилипенко за ногу…

– Закрывай фургон!!! Фургон закрывай, мать твою в душу, в гроб, всех вас ети!.. – закричал Пилипенко.

Пытаясь стряхнуть с себя Фоксика, Васька захлопнул одну половину дверей фургона и выхватил откуда-то лопату… Тут и Пилипенко очухался, ногой сшиб Фоксика с Васьки и бросился закрывать вторую половинку дверей…

Когда между створками дверей фургона оставалось не больше десяти сантиметров, я с жутким шипением и воплем вылетел оттуда и всеми четырьмя лапами с максимально выпущенными когтями вцепился в голову Пилипенко.

Пилипенко упал навзничь и, пытаясь содрать меня со своей головы, закричал так, что к нам стал сбегаться народ.

– Сейчас, сейчас, Афанасьич… – метался вокруг нас Васька. – Сейчас я его лопатой!..

Я увидел занесённую над собой лопату и подумал, что я и так уже слишком задержался в компании этих мерзавцев. Пора и честь знать.

Васька замахнулся, я прокусил Пилипенко ноздрю и бросился в сторону. За моей спиной раздался глухой удар и такой дикий визг Пилипенко, что наше Кошачье преимущество в две октавы показалось мне просто ничтожным. Пилипенко сумел завизжать на ТРИ октавы выше, чем любая наша Кошка-истеричка!..

Всё остальное произошло помимо моего сознания – в сотые доли секунды, выпрыгивая из-под опускавшейся на меня лопаты, я взлетел на гору каких-то ящиков, оттуда молниеносно сиганул ещё выше – на крышу мрачной двухэтажной пристройки, а уже на крыще, в условиях относительной безопасности, я вновь обрёл способность чётко осознавать происходящее и видеть всё вокруг.

Без ложной скромности должен признаться, что мне – автору всего этого «хипеша» и «халоймеса», как сказал бы Шура Плоткин, – вид сверху очень и очень понравился! «Картина маслом!» – добавил бы Шура, увидев…

…визжащего и катающегося по земле Пилипенко с разбитой головой и прокушенной ноздрёй…

…разбегающуюся во все стороны разномастную Собачню…

…стремглав улепётывающего Котёнка…

…и толпящихся вокруг Пилипенко растерянных Людей.

Вот только Бродяги не было видно нигде. Но за него я не очень волновался. Бродяга – Кот самостоятельный, стопроцентно уличный, а это очень неплохая закваска! Ему рассчитывать действительно не на кого, он сам о себе позаботится…

Пока я тщеславно любовался на творение лап и мозгов своих, я и не заметил, как из слухового чердачного окна – с одной стороны и по горе ящиков – с другой стороны на крышу влезли двое в замызганных серых халатах и стали меня окружать. Причём у одного в руках был точно такой же сачок, как и у Пилипенко!..

Запах от них шёл – слов не подобрать! Меня буквально затрясло от ужаса!.. Я не знаю, как я это понял – но это был запах СМЕРТИ. Так пахли Убийцы. Мои Убийцы…

Я быстро огляделся по сторонам – положение практически безвыходное. Внизу – Люди, Васька с лопатой, уже запертые ворота, высокий каменный забор…

Забор… Забор!!! Ах, как он далеко стоит от крыши!.. Ох, не допрыгнуть мне!.. Ох, не допрыгнуть… А может, попробовать?.. Господи! Дай мне силы… И если останусь жив, клянусь тебе…

– Он, кажись, на забор целится, – сказал один Убийца другому. – Перекрой ему там кислород.

– Да куды он денется? – ухмыльнулся второй Убийца. – До забора ему в жисть не допрыгнуть…

А тут ещё все Люди, стоявшие внизу вокруг Пилипенко, этот болван Васька, да и сам сволочь Пилипенко стали орать на весь двор: «Хватайте его!.. Заходите сбоку! Не упустите! Прекрасный экземпляр!!!»

И тут я вдруг решил – или я погибну сейчас, или докажу им всем, что я действительно ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР! Я-то знаю себе истинную цену! Кто Вы – и кто Я?! Разве нас можно сравнивать? Вы же себе только кажетесь, а Я настоящий… Вы, в массе своей, очень мелковаты и неприглядны. За крайне редким исключением. В то время как Я…

Ну кто из Вас смог бы в одну ночь трахнуть четырех Кошек, да ещё и не по одному разу?! Кто из Вас смог бы начистить рыло немецкой овчарке, превосходящей Вас в росте и весе раз в десять?! Кто из Вас может прыгнуть вверх вшестеро выше самого себя?.. Да я сквозь стены вижу! Я сотни тысяч запахов чувствую! Я в темноте – как рыба в воде!!! Я сто раз на день умываюсь и привожу себя в порядок, а Вас, грязнуль паршивых, не заставить ноги вымыть на ночь!..

Я Шуру Плоткина, когда он запил после развода с женой и чуть совсем не деградировал, к жизни вернул! Я его Человеком сделал! Сочинять заставил!.. Вы его статьи и рассказы читаете – ахаете, руками всплескиваете, засранцы, а потом, только потому, что он вроде меня – непородистый, то есть «нерусский», – «Жидом» или «Евреем» называете. А он в тысячу раз умнее Вас всех, которые сейчас стоят там внизу, валяются на земле и лазают за мной по крышам! Бляди Вы все! Вы ещё не знаете, что такое ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР! Смотрите, болваны!..

И я ПРЫГНУЛ!

Я никогда в жизни не прыгай так далеко! На какое-то мгновение мне почудилось, будто я парю в воздухе, будто бы какая-то таинственная и неведомая сила несёт меня в пространстве и мягко опускает сверху на высокий институтский забор…

Но я реалист. Я не очень-то верю во всякие там мистические сверхъестественные явления. Поэтому я лишний раз утвердился в уважении к самому себе и к собственной теории – все силы мы черпаем в ЛЮБВИ и НЕНАВИСТИ.

Я ненавижу Предателей и Провокаторов, Пилипенко и Ваську, этих Убийц в серых гнусных халатах, пахнущих смертью…

Я люблю Своего Шуру Плоткина, Свой Дом, разных Кошек, приятелей Котов и хорошую жратву!.. Вот почему я смог прыгнуть так далеко, как не прыгал, наверное, ещё ни один Кот в мире!

Даже мои враги там, внизу, ахнули!..

Верх институтского забора был широким и плоским. Через равные промежутки в него были забетонированы метровые железные штыри, торчащие в серое петербургское небо, а между штырями в три ряда была натянута ржавая колючая проволока. Судя по этим признакам, я подозреваю, что институт занимался не только мирной физиологией.

Я подлез под нижний ряд колючей проволоки и даже нахально присел на задние лапы – вроде бы я отсюда никуда уходить не собираюсь. Меня только кончик хвоста выдавал. Он нервно и непроизвольно метался из стороны в сторону, и я ничего не мог с ним поделать.

На моё счастье, из какого-то переулка на нашу улицу вывернул громадный грузовик с длиннющим синим очень высоким фургоном и, набирая скорость, помчался мимо ворот института.

Прыжок с забора на проносившийся мимо меня брезентовый фургон был уже просто детским лепетом и ни в какое сравнение с предыдущим рекордным прыжком идти не мог.

Как говорится, за этот прыжок я и не ждал аплодисментов. Это был крайне средненький, рядовой прыжочек, доступный любому мало-мальски уважающему себя Коту.

Но мог ли я представить себе, что этот, прямо скажем, немудрящий прыжок на очень долгое-долгое время будет моим последним прыжком на этой Земле?..

Мог ли я, прыгая с забора на огромный дальнорейсовый грузовик, вообразить, что, быть может, навсегда расстаюсь со Своим Шурой Плоткиным, с Нашим Домом, с этим мрачноватым, обезображенным хлипкими разноцветными ларьками, но таким прекрасным городом, в котором я родился и вырос, в котором почувствовал себя Бойцом и Личностью и без которого никогда не мыслил своего и Шуриного существования…

Помню, в последнюю секунду, когда все осознали, что ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР уезжает в неизвестном направлении на громадном фургоне дальнорейсового грузовика, этот кретин-Васька не нашёл ничего лучшего, как поднять обломок кирпича и метнуть его в мою сторону.

Кирпич перелетел через фургон. На противоположной стороне улицы раздался звон разбитого стекла, и я ещё успел увидеть, как осыпается витрина какого-то магазина, как срабатывает магазинная охранная сигнализация – тревожные короткие и очень мощные звонки с одновременным миганием жёлтых ламп на фасаде. Уже издалека я услышал резкие милицейские свистки, живо представил себе, что должно произойти дальше, и подумал: «Так тебе и надо, дубина!..»

В отличие от маленького металлического фургончика на пилипенковском «Москвиче» эта громадина была сотворена из крепкого синего брезента, укреплённого на каркасе. К борту площадки брезент был пришит здоровенными стёжками из тонкого стального троса. Эти стёжки шли не только по низу фургона, но и по его торцовым стенкам.

Свесив голову вниз, я увидел, что по вертикальному шву тросик затянут не очень сильно и там нет такого плотного прилегания одной стороны брезента к другой.

И я стал спускаться вниз по отвесной стенке фургона, отчаянно цепляясь когтями всех четырех лап. После того, что я только что пережил и совершил, – сорваться под колёса мчащегося грузовика было бы просто глупо!

Без какого бы то ни было бесшабашного героизма и безоглядной решительности, достаточно осторожно и расчётливо, с той необходимой долей естественной боязни, которая зачастую сохраняет нам жизнь, я всё-таки добрался до «моего стёжка», просунул туда голову и передние лапы и через секунду был уже внутри фургона.

Здесь было тепло и сухо. От передней стенки фургона до задней было по меньшей мере метров пятнадцать, а в ширину – метра три. Хотя тут я могу и ошибиться. В измерении расстояний я, честно говоря, не силён. Все мои познания в этой области ограничены нашей с Шурой квартирой. У нас я точно знаю, сколько метров в одной комнате, сколько метров в другой. Шура об этом говорил при мне много раз – я и запомнил.

Ну а высота фургона совершенно точно соответствовала высоте потолков нашей квартиры – два метра пятьдесят сантиметров. Это я уже знал досконально. Три года тому назад, когда Шура был в состоянии ещё что-то купить, он приобрёл книжные стеллажи у одной семьи, уезжавшей в Израиль. И когда Шура перевёз эти стеллажи к нам, выяснилось, что они в высоту два метра семьдесят пять сантиметров. А у нас потолок всего – два пятьдесят!

Целую неделю Шура сам укорачивал эти стеллажи под наш размер и под нескончаемые матюги и перманентные восклицания:

– Свободы им, видишь ли, мало!.. На «землю предков» потянуло! Да у вас все предки из Жмеринки! Ну как же можно было так ничего не понять в собственной стране, где прожита вся жизнь? Поразительно! Да у нас «свободы» сейчас – хоть жопой ешь! Что хочешь – то и говоришь, что хочешь – то и пишешь!.. В кого хочешь – в того и стреляешь!!! Нет в мире сейчас более свободного государства, чем наше… Ни законов, ни обязательств, ни уголовного кодекса, ни хрена! Живи и радуйся!.. Какого чёрта уезжать? Здесь ты можешь стать «новым русским», «новым евреем», «новым узбеком» или «новым чеченцем», что, в сущности, одно и то же, и поехать отдыхать на Канарские острова… А уезжать совсем – полнейший идиотизм!..

Поэтому я очень хорошо усвоил, что такое высота в два метра пятьдесят сантиметров, как пахнет столярный клей, чем воняют лаки и какой запах имеет фанера.

Так вот, утверждаю безошибочно – весь фургон был забит фанерой. На первый взгляд это были просто огромные квадратные кипы, упакованные в толстый непрозрачный полиэтилен, а сверху ещё и перетянутые крест-накрест стальными лентами. И всё-таки это была фанера. Со времени переделки тех стеллажей я её запах запомнил навсегда.

Когда же я осмотрелся и слегка освоился в этом фургоне, то сквозь довольно мерзкий запах полиэтилена, металла, брезента и подавляющего запаха фанеры я почувствовал присутствие ещё одного запаха, почти неуловимого, странного, кажется, когда-то встречавшегося, таинственно манящего, навевающего неясные мысли и желания.

В этом запахе было что-то сладострастно запретное… А что – я никак не мог взять в толк. Не скрою, у меня даже немножко «крыша поехала», как говорит Шура Плоткин. В некотором ошалении я забегал по фанерным кипам в поисках источника этого дивного запаха. Чёрт побери, откуда я его знаю?! Что это?! Когда это было? Где?..

Через десять минут мои поиски увенчались успехом! Одна из кип, стоявших у левого борта фургона почти у самой передней стенки, источала такую концентрацию этого запаха, что я чуть не потерял сознание!

Однако здоровое начало во мне возобладало, в обморок я не хлопнулся, а, наоборот (до сих пор не могу понять почему?!), вдруг с неожиданной яростью стал рвать когтями полиэтилен этой кипы… Что со мной происходило – понятия не имею! Помню только – слепая злоба, безотчётное желание в клочья разодрать эту кипу фанеры и добраться до ЭТОГО, которое пахнет ЭТИМ, а потом…

…а потом в меня стало тихо вливаться какое-то успокоение…

ЭТОТ запах стал улетучиваться, исчезать, в тело моё просочилась блаженная усталость, в голову вползло какое-то сладостное безразличие.

Слабенькие, еле ощутимые остатки ТОГО запаха заставили меня прилечь, и в моей тяжёлой отуманенной голове стали громоздиться неясные обрывки видений, голоса…

Будто бы вернулся я на пять лет назад и увидел своего Шуру Плоткина…

…его молоденькую приятельницу тех лет – актрису детского театра…

Они о чём-то спорили, и Шура беззвучно кричал на свою подругу, а она рыдала и тоже кричала на него…

Всё это я только видел. Слов было не разобрать, все звуки дробились на маленькие отдельные кусочки, а потом…

…я увидел, как Шура вырвал у неё из рук какой-то небольшой пакетик, бросил его на пол и стал топтать ногами…

Из-под его башмаков взлетело облако белого порошка…

ТАК ВОТ ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ЗАПАХ!!!

Это был запах того порошка, который Шура Плоткин отобрал тогда у своей подружки и растоптал на моих глазах!..

Я отчётливо вспомнил, как мне тогда стало худо, когда я самую малость, ну буквально чуть-чуть, понюхал этот порошок! Молодой был ещё, глупый, совал нос чёрт-те куда… Помню, как меня рвало, как я убежал из дому и не возвращался к Шуре двое суток.

С тех пор я больше никогда не видел в нашем доме эту маленькую актрису из детского театра…

Исчезли куда-то кипы фанеры… Фургон перестало бросать на рытвинах и выбоинах…

Тихо и плавно я поплыл над своим родным пустырём, над нашим домом и, совершенно не удивляясь ничему, сверху увидел СЕБЯ и ШУРУ. Мы с Шурой чинно гуляли. Шура мне что-то рассказывал, видимо, интересное, потому что я всё время поднимал голову, чтобы заглянуть ему в лицо…

Увидел я и своего приятеля, бесхвостого Кота-Бродягу, который вёл на двух поводках Пилипенко и Ваську. И Васька, и Пилипенко, оба на четвереньках, грызлись между собой и тянули в разные стороны так, что Бродяга еле справлялся с ними обоими…

Я увидел, как за мной и Шурой на брюхе ползла та самая рыжая Кошка, которую я всё-таки дотрахал тогда в клетке. Она жалобно стонала и умоляла о прощении, и я понимал, что в конце концов она не так уж виновата… Что, независимо от её желания, эти два мерзопакостных существа – Пилипенко и Васька – использовали её в своих гнусных целях. Это сейчас, в моих странных видениях, они не опасны и тупо рвутся со своих поводков, а раньше, в той жизни, встреча с ними не обещала ничего хорошего…

Видел я сверху, как Фоксик, Шпиц и Большой Пёс мирно выгуливают своих «Хозяев» по нашему пустырю.

Мы с Шурой смотрели на них и ужасно веселились – мы-то знали, что «Хозяева» считают, будто это ОНИ выгуливают Шпица, Пса и Фоксика!..

И потом вдруг, откуда ни возьмись, раздалось какое-то страшное рычание, словно в ярость пришли сто тысяч Больших Псов, что-то ужасное в своей невидимости гремело и лязгало, завыл и налетел холодный порывистый ветер, и я сверху увидел…

…как нас с Шурой разбросало в разные стороны…

…и Шура рвётся ко мне, пытается преодолеть злобный, уже ледяной, ветер, протягивает ко мне руки и…

Я вижу, вижу, вижу!.. Я не слышу, я только вижу, как Шура кричит:

– Мартын!!! Мартышка!.. Мартынчик, не улетай!.. Не бросай меня, Мартын…

Я тоже рвусь к нему, но ноги мои вдруг становятся мягкими, я теряю силы, теряю сознание, а порывы ветра с воем и рёвом закручивают меня, и последнее, что я вижу – маленький-маленький Шура Плоткин кубарем катится по нашему огромному загаженному пустырю, не в силах совладать с ураганом, разносящим нас в разные стороны…

И вдруг – неожиданно явственно и отчётливо:

– Здрасссьте, Жопа-Новый-Год, приходи на ёлку! Ты-то откуда здесь взялась, Кыся?!

Я открываю глаза. Задняя стенка фургона расстёгнута и распахнута настежь, внутри гуляет холодный ветер, что-то ровно гудит внизу, весь большой грузовик слегка трясётся мелкой, но спокойной дрожью, и я чувствую, что где-то совсем рядом очень много воды…

В фургоне надо мной навис здоровенный мужик в джинсе. Раза в два больше Шуры. От него вкусно пахнет разной хорошей едой с небольшой примесью запаха алкоголя.

Алкоголь я ему тут же прощаю. Ссориться с первых же секунд знакомства мне не очень хочется, ибо меня сейчас после сна и моих кошмаров раздирает целый букет совершенно иных желаний: жрать хочу «как семеро волков»! Шурино выражение… Хочу писать и гадить так, что просто удержу нет! И очень хочется понять – где я, на каком я свете, скоро ли я могу вернуться домой к Шуре и почему, кроме фанеры, в этом фургоне пахнет ещё и этим самым… Ну, как его?.. Ну, Щура ещё сколько раз потом называл этот белый порошок!.. Господи, да что же это со мной?! Хотя чего тут удивляться? Денёк у меня выдался, прямо скажем, не из лёгких… И я, наверное, ещё и этой дряни нанюхался. Иначе чего бы это меня так в сон сморило? Тут даже собственное имя не мудрено забыть… А, вспомнил! Этот белый порошок назывался кокаин!.. Однако при чём тут фанера?

К чёрту! Сначала – немедленно пописать и покакать!

Продемонстрировать свой хороший характер никогда не вредно, и поэтому я быстренько, на всякий случай, потёрся головой о здоровенную лапу этого мужика и выпрыгнул из фургона…

– Эй, ты куда, Кыся-а?! – заорал мне мужик в джинсе.

Но я, не обращая на него внимания, помчался прочь от его гостеприимного, но странного грузовика. То, что это был ЕГО грузовик, у меня не возникло и тени сомнения. Уж слишком по-хозяйски он чувствовал себя в этом фургоне.

Тем более я должен был сделать свои дела как можно дальше от этого мужика и его громадного автомобиля. Ведь за последние несколько часов этот автомобиль в какой-то степени чуть-чуть стал и моим. А как говорил Шура Плоткин: «Там, где живут, там не гадят…»

Боже мой!.. Где же мне облегчиться?! Это же просто чёрт знает что!!!

Огромное, чудовищное, необозримое помещение величиной с наш пустырь, с металлическим полом и уходящим чёрт знает в какую высь железным потолком было заставлено сотнями автомобилей, рядами стоящих вплотную, один за другим. Каждый автомобиль, будь это дальнорейсовыи грузовик с длиннющим фургоном, автобус или обычный легковой автомобиль, был притянут к полу цепями и толстыми брезентовыми ремнями. И всё это тряслось мелкой дрожью, а за стенками чётко прослушивался ритмичный плеск воды…

Я помчался вдоль этого железного пустыря подо всеми машинами в поисках мало-мальски пристойного места для немедленного отправления своих естественных нужд, не обнаружил такого и на последних усилиях воли поскакал поперёк этого мрачного автоприюта…

И… О счастье!!! У самой стенки, где плеск воды слышался наиболее отчётливо и близко, я увидел на стене большой красный щит с различными противопожарными штуками, скатанный в аккуратное кольцо брезентовый шланг с медной штуковиной на конце, а внизу, под щитом, спасительный ящик с песком, из которого торчали вмятые туда окурки сигарет!

Ласточкой я влетел на этот ящик, лихорадочно очистил себе место от окурков, быстренько докопался до слоя абсолютно чистого песка и…

…Клянусь, через пятнадцать секунд жизнь приобрела совершенно иной оттенок!

А ещё через полминуты, уже зарывая всё, мной исторгнутое, я подумал, что зачастую, квалифицируя понятие «Счастье» в нашей жизни, мы невероятно ограничиваем список составляющих. Пять-шесть пунктов типа – Сытость, Благосостояние, Взаимная любовь, Победа (если она не очень кровава…), ощущение Дома, Восторг соития… И всё.

И совершенно не учитываем десятки будничных, но поразительно важных элементов, дополняющих это понятие.

Ну, например: прекращение боли. Я помню, как дико болела у меня задняя левая лапа, когда я подрался со взрослым Ротвейлером!.. Я, правда, успел располосовать ему всю харю, но он прихватил меня так, что я уже слышал пение наших Кошачьих Ангелов на небе!.. Хорошо ещё, что Шура зонтом отбил меня у этой сволочи…

Тоже были заморочки, не приведи Господь! Шура принёс меня домой, сам промыл мне рану и страдал, по-моему, больше меня. Пока ему не пришло в голову дать мне обезболивающую таблетку. Он растёр её в порошок, перемешал с несколькими каплями валерьянки, затем выколупал косточку из консервированной оливки и нафаршировал оливку этой массой. А я, хотите – верьте, хотите – нет, но я обожаю оливки и маслины! Я буквально трясусь, когда их вижу… Короче, я проглотил эту чудодейственную оливку и через полчаса был абсолютно СЧАСТЛИВ!

Боли как не бывало, от валерьянки – кайф и расслабуха, а в довершение всего Шура тут же скормил мне полбанки оливок и сочинил в мою честь весёлые стихи о моей героической победе над Ротвейлером!

А разве не Счастье, что я всё-таки наткнулся на этот ящик с противопожарным песком?! Что не посрамил чести нормального и самостоятельного Кота, выросшего в интеллигентном окружении!

Разве не Счастье, что мне сегодня удалось уберечь Котёнка, помочь спастись Бродяге, дать возможность разбежаться Собакам да и, чего скромничать, самому довольно эффектно избежать соприкосновения с Наукой в том виде, в котором мне это предлагали сделать Пилипенко и Васька!..

Нет, Счастье – это очень многогранная штука! И если вот, например, мне сейчас ещё удастся раздобыть пожрать…

И я отпрарился на поиски «своего» грузовика.

Ещё издалека я услышал голос своего нового знакомого:

– Кыся!.. Кыся!.. Кыся!.. Кыся!..

Честно говоря, я никогда ни на какие «кис-кис» не откликаюсь. Это безликое «кис-кис» мне до лампочки. Тот, кто меня знает, может назвать меня по имени, а я уже решу сам – имеет мне смысл подходить к этому Человеку или нет. Незнакомые мне Люди, которые вдруг начинают мне «кискать», всегда вызывают у меня подозрение. Не то что я кого-то боюсь. Нет. Я знаю, что я всегда сумею за себя постоять или вовремя смыться, но просто неохота ввязываться в лишние неприятности.

Так что, если мы не знакомы, вы можете «кискать» до упоения. Я и головы не поверну.

Но на это неумелое «Кыся! Кыся!..» хозяина того грузовика я побежал без малейшего опасения. Что-то в нём мне было симпатично. Даже то, как он монотонно и беспомощно кричал это своё безграмотное «Кыся! Кыся!..». Уже на бегу я успел даже подумать, что он вполне может не знать о кокаине в его фургоне! Сравните – девятнадцать миллионов нервных окончаний в моём носу и всего пять миллионов в его. Запросто кто-то мог мужика подставить…

А может, я и ошибался. Несмотря на всю мою жёсткость характера и бойцовские качества, счастливо воспитанные во мне улицей, нашим пустырём, чердаками и подвалами, постоянной борьбой за выживание, за обладание, за первенство – мне, как и любому существу, выросшему всё-таки в интеллектуальной среде, была свойственна некоторая идеализация симпатичных нам персонажей и событий.

Шура как-то заметил, что революция семнадцатого и события девяностых в очень большой степени обязаны этому интеллигентскому заблуждению.

Я, правда, ни черта не понял, что Шура хотел этим сказать, но по привычке поверил ему на слово.

Когда я подбежал к «своему» грузовику, то увидел, что дверцы кабины распахнуты, а рядом стоят двухметровый хозяин моего грузовика и низкорослый, квадратненький и совершенно лысый мужичишко. Несмотря на то что оба они были абсолютно разними людьми, сходство между ними было тем не менее поразительным! То ли джинсовыми курточками, то ли разноцветными тренировочными штанами (мечта Шуры Плоткина), то ли возрастом – сорок, сорок пять, то ли обветренностью лиц и, конечно, руками! Вот руки у них были полностью одинаковые. Чисто вымытые, с грубыми потрескавшимися ногтями, с неистребимо въевшимися следами масел, грязи, металла. В застарелых шрамах и ссадинах. Сильные пальцы в безвкусных золотых перстнях, широкие запястья перепоясаны браслетами дорогих красивых часов. Из-под расстёгнутых воротников клетчатых рубах поблёскивают золотые цепи толщиной с хороший поводок для крупной Собаки.

Но самое главное – они пахли совершенно одинаково! Бензином, соляркой, перегоревшими маслами и хорошим коньяком. Нет, конечно, личные запахи, я бы сказал – индивидуальные, у них тоже были достаточно выражены. Но запах их профессии – водителей тяжёлых дальнорейсовых грузовиков – был един…

– Слава те, Господи! Пришла Кыся хренова!.. – сказал «мой» двухметровый. – Я, понимаешь, открываю шаланду, а она лежит себе на пакете и дрыхнет без задних ног! Всё проспала – и таможню, и паспортный контроль, и отплытие…

– Ох и кот! Ну здоровый, стервец!.. – восхитился Лысый.

– Да, кошечка – будьте-нате, – сказал «мой». – А может, она того?.. С «икрой»? Как говорится, «кыся в положении», а?.

– Ты чё?! Повылазило у тебя, что ли! – возмутился Лысый, – «Кошечка», «в положении», «кыся»… У тебя глаза есть? Какая это тебе «кыся»?! Это же форменный кот! Глянь, у твоей «кыси» – яйца как у жеребца! Нашёл себе «кысю»…

– Точно! Ну надо же!!! —поразился «мой» и вытащил из-прд сиденья бутылку. – Надо за его здоровье шлёпнуть. Ну и за тех, кто в море, само собой…

Из кабины грузовика жратвой тянет – просто голова кругом идёт! И тогда я предъявил своим новым знакомым один из своих любимых аттракционов. Есть у меня несколько трюков в запасе, которыми я иногда пользуюсь, чтобы расположить к себе окружающих. Один из них – Неожиданный Прыжок Вверх Из Положения Сидя. Это я делаю так, что даже Большие Собаки от удивления приседают на задние лапы. А про Людей и говорить нечего…