– Руджеро!.. Руджеро!!! Я умоляю тебя, иди скорее сюда!.. Посмотри, посмотри, КАК ЭТО НУЖНО ДЕЛАТЬ!

Обычно Руджеро Манфреди вылетал из дому с криком:

– Шайзе-Карамбо!.. Он нам всех кошек перепортит!.. – и рвался ко мне.

Но Хельга перехватывала его за шиворот и ласково предупреждала:

– Если ты хоть немножечко помешаешь ему, я тебе тут же оторву яйца! Смотри, смотри, как это делает настоящий мужик!!!

Под защитой Хельга я спокойненько дотрахивал последнюю Кошку, отваливался от неё и, уже приводя себя в порядок, видел, как Руджеро и Хельга чуть ли бегом скрывались в доме на половине, принадлежащей Хельге.

Ровно через пятнадцать секунд оттуда начинали доноситься нежные немецкие подвывания Хельги и страстно-итальянское рычание Манфреди…

Тогда из своей половины дома в сад выходил Эрих с откупоренной пивной бутылкой, садился напротив меня прямо на траву, и пока я умывался и прилизывался, Эрих прихлёбывал пиво из горлышка бутылки и укоризненно говорил мне:

– Ну что ты делаешь?.. Ты знаешь, сколько стоят такие кошки? От трех до пяти тысяч марок. А попадёшь на лоха – ещё больше можно взять. Ты же, мерзавец начиняешь их своими, чёрт знает какими, генами, не имеющими никакого отношения к их редчайшим породам… А кроме всего, ты этой демонстративной порнографией срываешь с работы и Хельгу, и Руджеро. Слышишь, что они там вытворяют, насмотревшись на тебя? И это в двенадцать часов дня! А каждый час их работы стоит достаточно дорого… Тем более что нам нужно менять в доме всю систему отопления. За полвека всё сгнило к чёртовой матери!.. Крышу нужно перекрывать… А сколько стоят ваши кошачьи медикаменты, ты думал! За вас страховку не платит. Всё из нашего собственного кармана. Можешь ты это понять или нет?!

Разговор со мной он почти всегда заканчивал этой фразой. И я, естественно, каждый раз молчал и даже не думал ему отвечать.

Но однажды, когда мне его действительно стало очень жалко и он в очередной раз спросил меня: «Можешь ты это понять или нет?!»

Я ответил: «Могу».

Причём ответил так, чтобы он понял, что Я ЕМУ ОТВЕТИЛ. Уж слишком хорошо в эту секунду Эрих был настроен на мою Волну. Ненароком, слишком вплотную приблизился к КОНТАКТУ! Вот я и не удержался…

Что с ним стало! Он захлебнулся, поперхнулся, закашлялся и, выпучив на меня потрясённые глаза, хрипло спросил:

– Что ты сказал?!

Но тут же вскочил на ноги, попятился от меня, выронил бутылку и закричал благим матом на весь Оттобрунн:

– Хельга-а-а-а!!! Руджеро!.. Хельга-а-а!!!

Два визита к психиатру ничего не дали…

Напичканный успокоительными лекарствами в количестве, способном повергнуть трех бегемотов в летаргический сон (ничего себе словечко я откопал?!), Эрих Шрёдер сутками шаркал заплетающимися ногами по дому и саду с остановившейся физиономией и замедленной речью.

Когда он сталкивался со мной, он на несколько секунд столбенел, а потом искательно пытался заглянуть мне в глаза, в поисках хотя бы одного ответа на сотни мучающих его вопросов.

Я всеми своими печёнками ощущал, что психически Эрих был раскрыт для Контакта на все сто процентов. Мне стоило только шевельнуть кончиком хвоста, и он сразу же заговорил бы со мной на МОЁМ языке! Мне даже чудилось, что я зрительно вижу его обнажённый мозг, отчаянно рвущийся к общению со мной. Я понимал, что помимо сильного волевого излучения, исходящего от меня (это не похвальба, а элементарная констатация собственных ощущений…), Эрих был достаточно неплохо подготовлен к возможному Телепатическому Контакту всеми Животными, с которыми он общался за время недолгой учёбы в ветеринарном институте – его выперли с третьего курса, – и всей последующей жуликоватой деятельности в компании с Руджеро Манфреди.

Вполне вероятно, что, попадись Эриху в руки книга доктора Ричарда Шелдрейса, он нашёл бы в ней ответы на все вопросы, раздирающие сегодня его бедный, как выяснилось, не очень подготовленный мозг. Мало того, прочти он Конрада Лоренца, он и сам бы мог войти в Контакт с любым неглупым Котом или хотя бы мало мальски мыслящей Кошкой…

Но Эрих, как и Руджеро, никогда ничего нового по своей «специальности» не читал. Только объявления в газетах, отчёт о Кошачьих выставках и разные великосветские сплетни о Котах и Кошках Великих мира сего.

Хотя в то же время Эрих иногда выуживает откуда-то сведения, под которыми я и сам подписался бы всеми четырьмя лапами.

Недавно, кажется, в «Шпигеле», он вычитал, что у знаменитого модельера и самого дорогого законодателя мод Джорджио Армани живёт шесть Котов и Кошек. Любимого Кота Армани зовут Аннибал. Так вот, этот Джорджио говорит: «Я люблю Кошек больше, чем Cобак, так как они имеют качества, которые я очень ценю в женщинах – элегантность, независимость и характер…».

По-моему, прекрасно сказано! Вот тут я полностьк согласен с Армани.

Ну а по поводу уже давно известного мне знаменитого изречения великого Леонардо да Винчи – «Даже самая маленькая Кошка – чудесное произведение», остаётся только развести лапами! Вот когда действительно хочется верить печатному слову!!!

И несмотря на то что у этого Леонардо чего-то не получилось с крыльями для Человека, – это мне Шура рассказывал, – про Кошек старик сказал гениально!..

Конечно, я мог бы пойти навстречу Эриху Шрёдеру и установить с ним Телепатический Контакт, взяв с него слово не трепаться об этом вслух. Чтобы ещё Хельга и Руджеро не стали привязываться ко мне с разной никчемушной болтовнёй.

Но тут против Контакта с Эрихом во мне неожиданно восстало обычно несвойственное мне чувство скаредности. Этакой осторожной и расчётливой бережливости, о существовании которой в себе я и не подозревал. Неужели на меня так быстро и мощно подействовал Запад? Ну надо же!..

Я вдруг подумал: а на кой чёрт мне растрачивать свою нервную энергию на этого Эриха?! Пройдёт неделя-другая, и он сам прекрасно оклемается. И перестанет заглядывать мне в глаза, ища в них подтверждения, что он не сошёл с ума, а Кот действительно говорящий. Ну, дескать, извините, но вот такой странный Кот…

Ведь любой Телепатический Контакт – с Человеком ли, с Животным ли другого вида – поначалу, когда Связи начинает только устанавливаться, требует невероятных нервных затрат, дикого напряжения всех сил. До полного опустошения! Это уже потом, когда мы оба на одной Волне, становится легче. Вспомним Водилу… Сколько сил и нервов стоило сберечь эту Связь… Но там на карту были поставлены Жизнь и Честь! Ради этого стойло, как говорит Шура, «ломать копья».

Хотя Честь сберечь не удалось – немецкая пресса и полиция всё равно объявили Водилу «единственным оставшимся в живых гангстером…», ну а Жизнь…

Если его не прооперируют как следует в Петербурге, так на кой ляд нужна такая Жизнь? С вечными трубками и проводами… А если его всё-таки вернут из растительного существования к нормальному, так его и российское законодательство упечёт.

Кто там теперь докажет его невиновность? Бармен со своим ожиревшим Рудольфом?.. Так Бармен постарается утопить Водилу ещё глубже, только бы самому выскрестись из дела. А Рудику замажут рот куском вестфальской ветчины или страсбургским паштетом – он и не мявкнет.

Помочь Водиле мог бы только я. Не знаю КАК, но я единственный свидетель его невиновности с этим проклятущим кокаином.

Однако я здесь! А мне нужно быть там – в Ленинграде. В нынешнем, чёрт подери, Санкт-Петербурге. Уж там-то я что-нибудь придумаю, чтобы вызволить Водилу. Там, в конце концов, есть Шура Плоткин! А у Шуры голова – дай Бог всем такую.

Вот когда я Контактирую с Шурой, я не то что напрягаюсь, я отдыхаю, словно на курорте! Час трепотни с Шурой Плоткиным заряжает меня такой потрясающей энергией, что я могу сто Котов разметать и десять Кошек оттрахать!..

Так на кой леший мне тратить свои душевные и психофизические силы на Эриха Шрёдера? Как говорит наша ленинградская старуха дворничиха Варвара, «на всех не напасешьси»…

Лучше я сберегу свою энергию на того Человека, который меня купит у Эриха и Руджеро. Потому что ещё неизвестно, какой идиот захочет иметь в доме «ДИКОГО РУССКОГО КОТА – ГРОЗУ СИБИРИ»! Тем более что Руджеро и Эрих собираются заломить за меня, как за Леопарда.

А уж если всё-таки меня купят – вот тогда мне понадобится с моим новым Хозяином такой могучий Контактище, который потребует от меня всех сил без остатка!

Ибо я пойду на любые унижения, лишь бы заставить его совершить вместе со мной путешествие в Санкт Петербург. А там посмотрим…

…Размышляя таким образом, я вылез из своей просторной клетки и пошёл прошвырнуться по нашему подвалу. Клетку мою уже несколько дней не запирали. Поняли, что гадить я буду только по-нашему, по российскому – исключительно на воле, на свежем воздухе. Как обычно говорит Шура: «Иди, Мартын, пройдись до ветру»… Эти фольклоризмы у нас с Шурой от нашей дворничихи Варвары.

Была глубокая ночь. Я шёл мимо клеток со спящими Кошками и Кроликами, и голова моя буквально распухала от всех этих мыслей о Шуре, о Водиле, о Петербурге…

И вдруг я понял, что в ночной тишине, в слабеньком Кроличьем похрустывании и редких, но тяжёлых, вздохах сонных Кошек мне недостаёт ещё одного привычного звука – негромкого плачущего тявканья Лисички. Ночью она наиболее усердно поплакивала, а днём отсыпалась, стерва. Нет чтобы наоборот.

Я подошёл к её клетке и увидел большую дыру в полу, наспех замаскированную сеном и наполовину прикрытую миской с водой. Лисицы и след простыл!

Умудриться прогрызть в полу клетки такую дырищу – это достойно уважения. Вот это зубы! Не дай Бог они тебе в глотку вцепятся. А с виду такая стройненькая, рыжая, хорошенькая, изящная. И мордочка всю дорогу грустная…

Я ещё дня три тому назад смотрел на неё и думал, а не попробовать ли мне её трахнуть? Была же Дженни – карликовый пинчер. Так пусть будет ещё и Лисичка. В этом отношении я абсолютный интернационалист!

Но теперь, когда я увидел дырку в полу клетки, прогрызенную зубами этой рыжей плаксы, я не на шутку перетрусил. С такой свяжись… Хорошо ещё, если только без хвоста останешься.

Я обежал весь подвал – Лисички не было. Принюхался – и точно! Лисица воспользовалась моим выходом – через гараж. А там в воротах Руджеро специально для меня внизу такое окошечко вырезал. Хочешь – входи, хочешь – выходи. С территории сада всё равно никуда не смылишься. Там такая плотная и толстая ограда из хвойного кустарника – ни за что не продерёшься наружу. И ворота сверху специально загнуты внутрь – в сторону сада. При одном взгляде на эти ворота мечты о побеге можно отложить до лучших времён.

Вылез я из гаража в сад и тихонько пошёл вдоль стеночки дома. Слышу, в углу сада какая-то ритмическая возня – раз-два-три, пауза… Раз-два-три, пауза…

Я туда. Подползаю на полусогнутых, каждую веточку, каждую травинку сначала передней лапой пошевелю, чтобы не треснула, не наделала шума, и дальше чапаю таким манером. На звук ползу. На «раз-два-три» ползу, а на «паузу» – замираю.

Подползаю и вижу, как эта рыжая курва подкоп под ограду делает! Да так ловко, что уже успела до половины своего туловища углубиться в землю. И торчат из этой норы лишь её задние лапы, попка и хвост. А сама она с головой и передними лапами в норе. И роет там, и роет! Только земля из-под брюха летит – раз-два-три, пауза… И снова.

Я как увидел эту позу – задние лапы расставлены, попка вверх торчит, всё, что нужно для ЭТОГО дела открыто, и запах от неё такой странный, непривычный, но жутко завлекушный. Чистая порнуха!

Тут мне эту Лисицу так захотелось! Морда у неё в норе, передние лапы – там же, что она мне может сделать? Ни хрена! Я и потяжелее буду, и поздоровее. А морда её с этими жуткими зубками в норе, как в наморднике. Как говорил Водила, «кто не рискует, тот не пьёт шампанского»….

Приподнялся я, встал на задние лапы, навалился на неё, передними лапами обхватил всю наружную заднюю часть её фигуры, отодвинул в сторону её хвост и…

Это, я вам скажу, было нечто!!!

Картинка маслом – пол-Лисицы в норе, пол-Лисицы снаружи. В аду. Я вовсю трахаю ту половину, которая торчит снаружи, а из норы уже никакая земля не летит, а только слышен негромкий скулёж, но уже не с плачущими, а явно с восторженными интонациями. С таким сексуальным захлебом и подвыванием, что я благодаря Шрёдеровско-Манфредиевским стимуляторам и ежедневным инъекциям поливитаминов действительно начинаю себя чувствовать ДИКИМ КОТОМ – ГРОЗОЙ СИБИРИ, ОТТОБРУННА И ВСЕЙ БАВАРИИ, чёрт меня побери!

Трахаю её, а сам думаю: как только кончу, надо будет рвать когти и уносить ноги раньше, чем она свою морду из норы высунет. Она же дикая, дура! Загрызёт же к чертям Собачьим!..

Но не вышло моё дело… Всё ЭТО завершилось так бурно, что я свалился, у самой норы и лапой пошевелить не могу. Честно признаюсь: жду самого худшего. Ни сопротивляться, ни бороться за жизнь сил нету…

А Лисица этак задом, задом выбирается из своего футляра – морда в земле, передние лапы грязнущие, рот раскрыт, язык наружу. И разглядывает меня, лежащего и обессиленного, и мне бы впору зажмуриться, попрощаться с жизнью и ждать скорого конца, а я вдруг чувствую – она облизывает меня! И тявкает так весело, так забавно… И катается по земле абсолютно как Кошка… Я прибалдел! Вот это да…

Ну я тоже лизнул её раза два-три. Это мне ещё Шура, помню, баечку рассказывал про вежливость. Вроде бы английские короли утверждали, что ничего, дескать, нам не стоит так дёшево и ничего не ценится нами так дорого, как вежливость.

И точно! Она меня в ответ как давай лизать, чуть ли не взасос! Ну я так поднапрягся, собрал остатки сил и говорю ей по-нашему, по-Животному:

– Ты что, давно на просушке?

Вижу, она на меня так смотрит и не понимает, о чём это я. Ну, я ей снова, в более доступной форме:

– Я говорю: с тобой ЭТОГО давно не делали?

А она мне и отвечает:

– Со мной ЭТОГО вообще никто никогда не делал. Я даже и не знала, что ЭТО так прекрасно!.. Давай ещё разок, а?

– Погоди, – говорю. – Дай хоть отдохнуть немного.

– Зачем? – спрашивает она так наивно, что я даже рот раскрываю от удивления.

– Ну как тебе сказать… – мямлю я. – Мне, понимаешь, нужно немного передохнуть, чтобы ЭТО сделать тебе ещё лучше.

– ЭТО ты и так прекрасно делаешь! – убеждённо говорит Лисица. – И «лучше» ЭТО делать не надо, а то я совсем с ума сойду…

И улыбается во все свои страшненькие зубки. И спрашивает:

– Мне что, опять с головой в дырку лезть? Ты мне советуй, подсказывай, а то ведь я с ЭТИМ впервые сталкиваюсь.

Я вспомнил дыру в полу клетки, поглядел на её клыкастую мордашку и на всякий случай говорю:

– Да, знаешь, пока лучше, как и в прошлый раз – передними лапами и мордой туда, а всё остальное пусть будет снаружи.

– Нет вопросов, любимый, – с готовностью отвечает Лисица и тут же на полтуловища сигает в свою нору.

Я как увидел снова её задранную вверх попку, расставленные, дрожащие от нетерпения рыжие задние лапы, её роскошный хвост – уже отведённый в сторону, так в меня, откуда ни возьмись, стало вливаться такое неукротимое желание, что я в одно мгновение взлетел на эти оставшиеся снаружи пол-Лисицы и…

И, как частенько кого-то цитировал Шура Плоткин, – «процесс пошёл»!..

Ну, потом, сами понимаете, разные там облизывания, взвизгивания, мурлыканья. Всякие там шутливые покусывания, от которых у меня, честно говоря, кровь стыла в жилах. Заверения в вечной любви, клятвы…

А под утро, после её бессчётного ныряния мордой в нору, – совершенно конкретное предложение, поразившее меня своей прямотой: она, Лисица, прорывает эту нору под оградой насквозь к дороге, и мы уходим с ней вдвоём в лес и начинаем жить там вместе в счастье и дикости.

И где бы мы потом ни поселились, она, Лисица, помимо подземного дома со множеством помещений и несколькими выходами на свет Божий, обязательно выроет рядом ещё и вот такую короткую, всего на пол – Лисьей длины, «слепую» нору – раз уж я только ТАК хочу ЭТО с ней ДЕЛАТЬ. И это у нас будет называться «Тупик любви»…

Но вот тут я был вынужден мягко и решительно отказаться от столь заманчивого предложения.

– Почему? – искренне удивилась Лисица. – А мне мама когда-то говорила, что из всех домашних животных Коты – самые независимые и вольнолюбивые ребята!

– Так-то оно так, – согласился я. – Но на мне лежит ответственность за жизнь двух очень хороших Людей, которым я просто обязан помочь! А для этого мне нужно как можно быстрее постараться попасть в Россию. В Петербург…

– А что это такое? – простодушно спросила Лисица. И я, зацикленный совковостью мудак, позабыв о всякой ироничности, которую мы обычно напяливаем на себя, когда речь заходит о чём-то серьёзном и возвышенном, сам стесняясь своего ответа, но не находящий никаких других слов, сказал Лисице:

– Родина…

А потом, устыдившись облезлой помпезности этого затёртого и исшарканного слова, добавил:

– Место, где я родился и вырос. Моя бедная и несчастная родина, которую я очень люблю.

Отоспаться после этой фантастической ночи мне так и не удалось. Уже часам к девяти я был разбужен криками, шумом автомобильного мотора, проклятиями и двумя незнакомыми мне голосами.

Выяснилось, что пока я дрых без задних лап, моя жутковатая рыжая хахальница всё-таки прорыла ход под оградой и навсегда покинула дом Шрёдеров, унося в своём сердце пламенную любовь ко мне, а в зубах – самого большого и толстого Кролика, у которого с вечера забыли запереть клетку.

Я понимал, что после ТАКОЙ ночи Лисица обязана была бы подкрепить свои силы, но Кролика было всё равно очень жалко…

Два чужих голоса принадлежали знаменитому русскому старику мошеннику – специалисту по изготовлению любых документов, и его новой жене – симпатичной толстухе, бывшей в своё время секретарём партийной организации отдела народного образования города Кимры. Что за город, понятия не имею!..

В разговоре она всё время старалась напомнить обо всём этом, чтобы её не приняли на ранг ниже, чем, как ей казалось, она того заслуживает.

Бойко переводя эту чушь на немецкий язык для Хельги, Руджеро и Эриха, старик тоже не мог сдержать тщеславно-горделивых ноток в голосе. Ему льстило столь высокое бывшее положение его новой супруги, и он этого даже не пытался скрывать.

Несмотря на холодный день, старик был разодет в национальный баварский костюм, который ему очень шёл: короткие кожаный штанишки, высокие шерстяные чулки грубой вязки, толстые тяжёлые башмаки, расшитая рубаха с тесёмочкой бантиком вместо галстука, какая-то жилетка-расписуха и легкомысленная зелёная шляпчонка с короткими полями и весёлым султанчиком.

То ли европейские тюрьмы закалили старика, то ли он с рождения был такой двужильный, но маленький, худенький, голенастый, он был удивительно деятелен, подвижен и безумно хотел казаться моложе своих верных семидесяти пяти лет. Что ему, несомненно, и удавалось!

Так же задорно и щеголевато выглядел его старенький «фольксваген». На таких древних «фольксах» даже у нас в России уже стесняются ездить. А этот сверкал, изнутри был обвешан разными куколками и обезьянками, а снаружи обклеен яркими гербами других стран. Наверное, это были страны, в тюрьмах которых когда-то сидел старик. А так чего бы это ему их клеить, подумал я…

Старик увидел меня, по-детски всплеснул руками и воскликнул:

– Какой прекрасный экземпляр!.. Какой экземпляр!

И, весело разглядывая меня выцветшими от старости голубыми глазками, вдруг неожиданно добавил по русски:

– Ну и Кыся!.. Ай да Кыся!..

Тут я жутко зауважал этого нелепого, суетливого старого живчика в шляпке с султанчиком!

Хельга вчера как раз много о нём рассказывала…

Ведь больше пятидесяти лет человек не был в России. Онемечился вплоть до баварского костюмчика, который сидел на нём в десять раз лучше, чем на многих настоящих баварцах. Я их в «Биргартене» Английского парка навидался!..

За полжизни отсидок старик изучил пять иностранных языков в тюремных камерах чуть ли не всей Европы. По-немецки говорил, как доктор филологии Мюнхенского университета!.. И ходил старик не в немецкую кирху грехи свои замаливать, а в православную русскую церковь. И жёны были все русские! И своей последней женой – толстухой из города Кимры (кто-нибудь помнит, где это?..) – гордился самым трогательным образом. Её молодостью, в сравнении с его возрастом, её прошлой секретарской деятельностью в родной когда-то коммунистической партии, от которой он и улепетнул на Запад ещё полстолетия тому назад…

И за эти полвека не растерял русский язык. Не поднимал глазки к небу, вроде наших Котов-эмигрантов, не спрашивал фальшивым голоском: «Как это называется по-русски?..» А наоборот, назвал меня, как говорил Шура Плоткин, «самым что ни есть исконно-посконным» российским словом – «КЫСЯ». Не «КИСА», а именно «КЫСЯ», сознательно сделав в этом слове фонетическую ошибку!

Очень мне это в старике понравилось!

– Сейчас сделаем три фото, – сказал старик. – Два, как в уголовной карточке – в профиль и анфас, для русских документов, и ещё одно фото – для рекламы. Тут нужно, чтобы ваша Кыся выглядела посвирепее; с прижатыми ушами, раскрытой пастью, клыки – напоказ… Ну и так далее.

Он рысцой смотался к своей машине и приволок оттуда фотоаппарат. Я такой в жизни не видел. У нас с Шурой в Петербурге был совершенно другой.

Старик подошёл ко мне совсем близко, нацелился на меня аппаратом и нажал кнопку. Послышалось лёгкое жужжание, и прямо на меня стал выползать бумажный квадратик.

– Раз! – сказал старик, перехватил квадратик, передал его Хельге и спросил у Эриха: – Кто из вас с ним наиболее близко контактирует?

Эрих растерянно посмотрел на меня, попытался открыть было рот, но его опередил Руджеро Манфреди:

– В основном, конечно, фрау Шрёдер. А что?

– Фрау Шрёдер, не могли бы вы попросить вашего котика сесть? – спросил старик. – А я бы его снял в профиль…

«Надо же всё так усложнить?!» – подумал я и тут же сел, повернувшись к старику в профиль.

Мало меня Шура фотографировал!.. А то я не знаю, как себя вести перед камерой!

Эрих Шрёдер разволновался и стал заглядывать всем в глаза, словно хотел сказать: «А я вам что говорил?!»

Хельга и Руджеро испуганно переглянулись.

– Грандиозный кот! – по-русски пробормотал старик и сделал снимок моего профиля.

Из аппарата снова полез тёмный бумажный квадрат. Я присмотрелся к первому квадрату в руке у Хельги и увидел очень хорошую цветную фотографию собственной морды.

Вот это аппаратик! Нам бы с Шурой такой… Чтобы не мудохаться с проявкой плёнки, увеличителем, сушкой – словом, со всем тем, с чем обычно возится Шура, устраивая дикий бардак в ванной и кухне. Можно, конечно, отдавать плёнку в лабораторию, но, как говорит Мой Плоткин, «тут никаких штанов не хватит…».

– Ну а теперь главный снимок – для рекламы! – торжественно сказал старик. – Фрау Шрёдер, вы не могли бы попросить вашего Кысю оскалиться? Причём пострашнее.

– Как вы это себе представляете? – рассмеялась Хельга. – Я должна ему промяукать что-то оскорбительное? Или промурлыкать какую-нибудь гадость, чтобы он вышел из себя?..

– Надо в него просто ткнуть палкой! – тупо предложил Руджеро Манфреди.

«Ещё чего! Только попробуй, болван итальянский!..» – подумал я и показал Манфреди, что может с ним произойти, если он ткнёт в меня палкой.

Причём я не сделал ничего особенного. Я только раскрыл пасть, сказал это своё «Кх-х-хааа!!!», дал возможность этому идиоту взглянуть на мои клыки и припал к земле, словно собирался прыгнуть и вцепиться ему в глотку.

Манфреди в испуге отпрянул. Старик же страшно обрадовался и завопил на весь сад:

– Вот! Вот именно так!.. Ах, если бы можно было это повторить ещё разок… И в мою сторону!..

«Господи!.. Делов-то!» – внутренне усмехнулся я и повернулся к старику.

Для этого старика я был готов сыграть даже Крокодила! Мы как-то с Шурой смотрели по телевизору передачу об этих жутких тварях, и мне показалось, что ничего страшнее и отвратительнее в Животном мире не существует…

Как только я увидел, что старик принял стартовую позицию и направил аппарат прямо на меня, я резко встал на задние лапы, передние поднял врастопырку над головой, что было силы раззявил пасть и скорчил такую страшную рожу, что встреть меня в такой позе и с таким выражением морды тот же самый Крокодил, он бы от страху обгадился!

– Осторожней!.. – тревожно крикнула старику Хельга.

Но старый жулик не испугался. Он всё про меня понял! Он подмигнул мне и стал делать снимок за снимком, восторженно приговаривая:

– Не волнуйтесь! Это гениальный кот!.. Он мне специально позирует!!!

К счастью, старик успел сделать три снимка, потому что уже в следующее мгновение всё внимание переключилось на Эриха Шрёдера.

Выдрючиваясь перед старым мошенником, я краем глаза видел, что Эрих напряжённо следит за мной с отвалившейся нижней челюстью и остекленевшим глазом. Я только упустил момент, когда он начал терять сознание и падать плашмя на землю…

Ночью я сидел у него в комнате, прямо на его одеяле, в полуметре от его растерянной и поцарапанной физиономии, и успокаивал его как мог!

– Эрих, дорогой… Плюнь на всех врачей-психиатров. Не ходи больше к ним, – говорил я ему как можно мягче. – Психически ты совершенно здоров!..

– Тогда каким же образом мы с тобой разговариваем? – шептал Эрих. – Или мне это снится?..

– Мы не разговариваем с тобой, Эрих. Ты просто понимаешь, что бы я хотел тебе сказать. Это и называется – Телепатический Контакт, – терпеливо пытался я ему объяснить.

Я не мог оставаться верным своему решению – ни с кем не вступать в Контакт и накапливать психическую энергию для Человека, который купит меня. Чтобы впоследствии уговорить его на поездку в Россию…

Но когда Эрих упал в обморок, только потому что не мог найти объяснения происходящему, я не имел права молчать и заниматься расчётливой экономией собственных сил.

Контакт с ним я установил за считанные минуты – так он был подготовлен ко всем «чудесам», так был нервно взвинчен, так раскрыт навстречу любому объяснению – сошёл он с ума или нет?!

Или этот огромный Кот с рваным ухом, со шрамом через всю морду, с яйцами, как у призового жеребца – выражение Шуры Плоткина, – действительно всё сечёт с полуслова, и в присутствии этого Кота становится совершенно неясно, кого тут нужно считать «меньшим братом» – этого Кота или, к примеру, Руджеро Манфреди?..

– Эрих, – сказал я, – всё происходит из-за твоей, прости меня, элементарной неграмотности. Ну как же можно было, занимаясь подобным ремеслом, не почитать Конрада Лоренца – грандиозного специалиста по Котам и Собакам?! Как можно было не заглянуть в восхитительную книжку английского биолога доктора Ричарда Шелдрейса?! Ты вообще что-нибудь по своей професии читаешь? Ну хотя бы на сон грядущий?..

– Да, читаю… – слабо сопротивлялся Эрих. – В прошлом году Хельга читала нам куски из книги Чарльза Платта – «Как стать счастливым котом». И ещё вторую книжку… Забыл фамилию… Называется «Кот без дураков»! Мы очень смеялись…

– О Господи!.. – Я почувствовал, что начинаю выходить из себя. – Эти книжки ты мог бы и не читать. Я прекрасно помню статью в «Литературке»… Это у нас в России газета такая…

– Ты что, действительно из России?! – поразился Эрих.

– Да. Но сейчас не в этом дело. Так вот, один мой друг иногда читает мне вслух, эту «Литературную газету». Там и была статья: об этих двух книжках. Кстати, второго автора звали… Дай Бог память!.. Терри Претчер! И как мы поняли из этой статьи, книжки очень милые, смешные, но абсолютно ПРИДУМАННЫЕ! А я тебе пытаюсь толковать о серьёзных, научных исследованиях в области Телепатического Контакта между Животным и Человеком…

– Значит, ты считаешь, что я здоров? – с надеждой спросил меня Эрих. – И мне не кажется, что ты всё понимаешь?..

– Ты – здоров, и я – всё понимаю, – ответил я. – Иногда даже больше, чем мне хотелось бы.

– И у тебя есть имя?

– Да. Меня зовут Мартын.

– Наверное, МАРТИН?.. – поправил меня Эрих.

– Нет. Map-тын! Это нормальное русские имя. Но ты можешь называть меня просто Кыся…

– А в документах как записать?

– Пиши «Мартын-Кыся». Или наоборот… Всё равно. У вас же есть двойные имена – Ханна-Лори, Мария-Луиза, Отто-Вильгельм…

– Да, да, конечно!.. – благодарно прошептал Эрих. – Я вот, например, Эрих-Готфрид…

– Ну вот видишь!

– Значит, ты считаешь, что я психически здоров? – переспросил меня Эрих. – Ты в этом уверен?..

– Естественно!

– Боже мой… Как я тебе признателен!.. У меня просто нет слов… – В глазах у Эриха блеснули благодарные слёзы, и он двумя руками осторожно пожал мне правую переднюю лапу.

Надо сказать, что я тоже не вынес благостности этой сцены, не удержался и лизнул его в щёку. Что-то я стал излишне сентиментален!

– Не знаю, как ты отнесёшься к моему предложению, – робко и растроганно произнёс Эрих и приподнялся на подушках. – Но я хотел бы выпить с тобой по рюмочке…

Тэк-с… «Ты меня уважаешь, и я тебя уважаю…» Начинаются эти Человеческие заморочки! Мало я их насмотрелся на нашей кухне в Ленинграде, когда Шура после развода с женой пил вмёртвую с кем ни попадя! Неужто и здесь я влипаю в ту же историю?

Да нет, пожалуй… Что ни говори, а Шура Плоткин был настоящий РУССКИЙ человек! И «русскости» в Шуре было больше, чем в разных там Пилипенках, которые обзывают Шуру жидом и евреем. Помню, что бы Шура ни начинал делать – пить ли, сочинять ли, трахаться ли, – так всё без меры! Как пел его любимый Розенбаум, «…гулять – так гулять, стрелять – так стрелять!».

А Эрих всё-таки – немец. Существо, как я посмотрел, более дисциплинированное во всём. Начиная от трат и кончая половухой. Нету в нём той российской ШуроПлоткинской широты и безудержности, которая кого-то, наверное, пугает, а для меня – чревычайно притягательна!