- Нет! Как выяснилось - нельзя! Потому что у нас все делается тяп-ляп! А он - ювелир!.. Послужной список его интриг превосходит всякое воображение: дворцовый переворот в Абиссинии, беспорядки в Ирландии, расстройство военного союза Люксембурга с Китаем против Англии, загадочная гибель короля Саудовской Аравии…
      - Ну, хорошо, хорошо… Достаточно. Когда он будет здесь?
      - Я здесь уже. - В дверном проеме появился маленький, худенький человечек с ангельским лицом, белокурыми волосиками и широко распахнутыми доверчивыми голубыми глазами. За ним волочилась непомерно длинная шпага.
      - Ага… - несколько растерялся князь Меншиков. - Господа! Позвольте представить вам… э-э-э…
      - Иван Иванович, - помог ему вооруженный ангел. - В России я натурализовался как Иван Иванович Иванов.
      - Дорогой Иван Иванович, мне не хотелось бы называть имен…
      - И не надо, - мило улыбнулся Иван Иванович. - Вы - князь Меншиков, вы - князь Воронцов-Дашков, вы - графы Бутурлин, Татищев и Потоцкий. Ваш негласный доход от извозного промысла - более ста миллионов рублей в год. И железные дороги Герстнера могут лишить вас этих денег. Так?
      Ошеломленное молчание было ему ответом.
      - А вот вам и последняя информация: ваш государь благосклонно разрешил создание комиссий по обсуждению проекта Герстнера.
      - Кошмар!.. - Все схватились за головы.
      - Итак - цареубийство? - деловито спросил вооруженный ангел.
      - Нет! Нет!.. Только не это!.. - испуганно закричали все.
      - Жаль… - сразу погрустнел Иван Иванович. - Время политических свобод… Император гуляет без охраны… Ах, как эффектно можно было бы обставить эту акцию!.. И недорого.
      - Ни в коем случае! - категорично прервал его Воронцов-Дашков. - Россия достаточно натерпелась от смены правителей!
      - Очень, очень жаль, - мягко и печально повторил ангел со шпагой. - А ведь скоро даже ничтожные государственные деятели, болтая о равенстве и демократии, начнут окружать себя такой толпой телохранителей, что исполнение самого примитивного политического убийства станет буквально непосильной задачей. Естественно, и цена… - Ангел присвистнул и ввинтил палец куда-то вверх.
      Вошел здоровенный молодой лакей - принес самовар, чашки, блюдца, сахар. Иван Иванович тут же стал прихорашиваться, не отводя от лакея томного взора. Лакей перехватил его взгляд, смутился…
      - Может быть… Герстнера? - осторожно спросил граф Потоцкий.
      Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыграть на балалайке «Светит месяц».
      - Ну, пожалуйста… Хотя это не та фигура, господа, ради которой стоило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонников железных дорог…
      Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:
      - А может быть, вообще террор?
      - Что-о-о?.. - Все впервые услышали это слово.
      - Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое 6удущее, - пояснил Иван Иванович.
      Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:
      - Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак террор!!!
      Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля «Кулон» к выходу на улицу, где их ожидала карета.
      - Скорей, скорей! - торопил всех Герстнер. - Мы уже десять минут назад должны были уехать…
      - Антон Францыч! Не волнуйтесь… В России вы никуда не опоздаете, - успокаивает его Родик. - Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся…
      - Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!
      Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух…
      Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.
      - Ну вот, - удовлетворенно сказала Маша. - А если бы мы вышли на десять минут раньше?..
      По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой: «Специальная междуведомственная комиссия», где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:
      - Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогу оживить наши русские равнины, - тот глубоко и опасно заблуждается!
      Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.
      Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:
      - Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.
      - Нам-то это зачем?! - возмутился князь. - Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.
      Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.
      - Подслушать бы, как там, чего… - тосковал Тихон. - Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..
      Родик сказал:
      - Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом - трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…
      - Нет, - возразил снизу Пиранделло. - Проловочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.
      - Правильно! Уж если мечтать - так ни в чем себе не отказывать! - сказал Родик. - Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…
      - Ох, чует мое сердце, неладно там… - тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.
      И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».
      В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:
      - Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..
      Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:
      - Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…
      - Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», - обозлился граф. - Пусть там и решают!..
      А на набережной томительное ожидание короталось болтовней:
      - Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, - вздохнул Родик.
      - Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? - усмехнулся Тихон. - У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.
      - Это еще откуда?
      - Из донесений моих.
      - А про меня знают? - крикнул снизу Пиранделло.
      - Неужто нет.
      - И чо?
      - А ничо. Смеются с тебя.
      - И про меня, Тихон? - улыбнулась Маша.
      - Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их
      - явление!
      - Так уж и в академию… - усомнился Пиранделло.
      - Ну ничего, окромя гирь и козы! - рассердился Тихон. - Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег - исключительно из соображений ума и патриотизьма!..
      Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему:
      - Ваша светлость… От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера…
      - Спасибо, братец. Иди с Богом. - Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки.
      Эта зала больше всего напоминала судилище.
      - Продолжайте, граф, - махнул рукой светлейший.
      Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:
      - Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетаюших над ним птиц… Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга… Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще, путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..
      Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:
      - А все-таки она вертится…
      И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух словно стая снежинок…
      Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Родику - брегет, Маше - медальон, Тихону - тощий бумажник…
      Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:
      - Прощайте. Мне незачем больше жить.
      И бросился в темные воды Невы.
      - Федя!!! - резко крикнула Маша.
      Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод.
      Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике:
      - Не хочу жить… Не хочу! Варвары!.. Варвары!..
      Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:
      - Ну, будя… Ну, уймись, Антон Францыч… Будя…
      - Антон Францевич! Миленький, родненький!.. - причитала Маша. - Жизни себя решить - грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.
      - Манечка знает, что говорит… - лепетал испуганный Тихон.
      - Успокойтесь, Антон Францевич! - кричал Родик. - Немедленно успокойтесь!..
      - Хорошо, - вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. - Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.
      Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.
      - Пиранделло! Держи Антона!!! - завопил Родик.
      Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося…
      В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы.
      Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.
      У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно так же, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира…
      Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…
      Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:
      - Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…
      - Российской империи, - вставил дрожащий Зайцев.
      - А ты вообще молчи! Не умеешь плавать - нечего в воду прыгать! - разозлился Родик.
      - Все прыгнули - и я прыгнул, - виновато пробормотал Тихон.
      - Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..
      - Очень плохо в России жить инженеру, - простонал Герстнер.
      - Эх, Антон Францыч, - вздохнул Пиранделло. - А кому на Руси жить хорошо?
      - Как ты сказал, Пиранделло? - удивился Родик.
      - А чего я такого сказал?!.. Чуть что - сразу Пиранделло!..
      - Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями… - слабым голосом проговорил Герстнер.
      - Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, - подхватил Родик. - И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в политической свободе. а просто в личной независимости, в возможности свободного передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств…
      Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:
      - Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..
      - Ой, да не верещи ты, инакомыслящий! - поморщился Родик. - Будто на облаке живешь…
      Маша поплевала на утюг:
      - Родион Иваныч! Тихон!.. Золотце вы мое! Чем друг с дружкой собачиться - подумали бы, что дальше делать.
      Тихон неуверенно почесал в затылке:
      - Есть, конечно, один человек. Он и по нашему департаменту проходит, и с Алексан Христофорычем на короткой ноге. Он слово скажет - на всю Россию слышно. Но… Очень любит это самое… Тут не грех и сброситься…
      Тихон подошел к столу, развязал нагрудный кожаный мешочек и вынул оттуда несколько смятых ассигнаций.
      Герстнер пораженно приподнялся на постели. Тихон сказал:
      - Вот. Все, что есть.
      - Откуда это у тебя? - насторженно спросил Пиранделло.
      - Премия, - с милой гордостью ответил Тихон.
      - За что?! - вскричал Родик.
      - За вас, - скромно улыбнулся тайный агент.
      Герстнер потерял сознание и упал на подушки.
      Следующим утром Родион Иванович вел под руку редактора и издателя «Северной пчелы» Фаддея Венедиктовича Булгарина.
      - Ах, Фаддей Венедиктович! Вы же не только светоч российской словесности, но и рупор передовой общественной мысли…
      - Вы мне льстите… Однако чем могу служить?
      - Вы, конечно, наслышаны о проекте Герстнера?
      - В общих чертах, - осторожно сказал Булгарин.
      Родик достал из кармана конверт, протянул его Булгарину:
      - Вот здесь письмо, объясняющее выгоды устроения железных дорог. Мы льстим себя надеждой, что если к этому наброску вы приложите хоть частицу своего тонкого ума и высокого таланта - эта штука станет посильнее, чем «Фауст» Гете!
      - Вы, уважаемый Родион Иванович, не очень ясно представляете себе все тонкости издательского дела…
      И тут Родик вложил в руку Феддея Венедиктовича пачечку денег:
      - На нужды отечественной литературы, дорогой Фаддей Венедиктович. - Родик смотрел на Булгарина ясными, безгрешными глазами.
      Они остановились у входа в редакцию «Северной пчелы».
      - Надеюсь, завтра вы сможете уже прочесть статью, любезный Родион Иванович, - поклонился Булгарин и вошел в подъезд редакции.
      Оставшись один, Родик в восторге от самого себя вдруг по-мальчишески подпрыгнул, сотворил в воздухе этакое коленце и умчался.
      Войдя в свой кабинет, Булгарин увидел следующую картину: в кресле для посетителей, не по-русски раскованно, сидел чрезвычайно симпатичный, худенький и элегантный человечек с длинными вьющимися волосиками и ангельским лицом с большими голубыми глазами. Это был Иван Иванович.
      В левой руке Иван Иванович держал дамскую дымящуюся пахитоску, а в правой - длинную сверкающую шпагу. Острие клинка упиралось в горло огромного швейцара Семена, пригвожденного к стене. Руки Семен держал на затылке.
      - Что?.. Что такое?!.. - ошеломленно спросил Булгарин.
      - Ну, что же ты, Семен? - очаровательно улыбнулся Иван Иванович. - Докладывай, шалун. Докладывай…
      - К вам пришли, Фаддей Венедиктович… - сдавленно произнес Семен, боясь шелохнуться.
      - Кто пришел? - игриво спросил Иван Иванович и пощекотал горло Семена клинком шпаги. - Проказник!..
      - Господин Иванов… - в ужасе прохрипел Семен.
      - Умница, - похвалил его Иван Иванович. - А теперь ступай на место, и пока я не выйду отсюда, к Фаддею Венедиктовичу никого не впускай. И убегать не вздумай - зарежу, как кролика.
      Он убрал шпагу от горла Семена и сообщил ему начальную скорость легким уколом в зад. Семен пулей вылетел за дверь.
      Иван Иванович положил на стол толстую пачку ассигнаций и вежливо указал клинком шпаги на редакторское кресло:
      - Присаживайтесь, Фаддей Венедиктович. Садитесь, садитесь. У меня тут возникло к вам одно маленькое, ну буквально крохотное дельце…
      В пригостиничном трактире Герстнер потрясал свежим номером «Северной пчелы» и кричал:
      - Я его на дуэль вызову!..
      - Нет! Это я его вызову на дуэль… - Родик вырвал газету у Герстнера. - «Светоч российской словесности…» Мать его за ногу! Извини, Машенька…
      - Как же это он?.. - Пиранделло смял оловянную кружку в комок.
      - «Как, как»! Взял деньги, чтобы написать статью за железные дороги, а написал против! - Родик бросил газету под стол.
      - Не ожидал я от Фаддея Венедиктовича, - вздохнул Зайцев. - С ним сам Алесандр Христофорович на короткой ноге…
      - Я б им обоим ноги из задницы выдернул… Извини, Манечка, - сказал Пиранделло.
      - Федор! - вскричал Зайцев. - Я этого не слышал! Наш Александр Христофорыч…
      - Ваш Александр Христофорович еще две недели тому назад обещал устроить мне аудиенцию у царя, - желчно проговорил Герстнер. - Где эта аудиенция?! - Герстнер выругался по-немецки и тут же галантно извинился: - Простите меня, Мария.
      - Нужен прямой выход на самого царя! - решительно сказал Родик, но тут же сник и честно признался: - А как это сделать - ума не приложу…
      - Но это-то проще всего! - воскликнула Маша и поднялась из-за стола.
      - Чего же вы раньше-то молчали?! Эх, вы…
      В Летнем саду на берегу пруда Николай в окружении фрейлин кормил лебедей. Каждая держала в руках кулек с кормом, и государь вот уже несколько раз подряд воспользовался услугами одной и той же фрейлины. Это было тут же замечено стоявшими наверху придворными:
      - Поздравляю. Сегодня государь особенно благосклонен к вашей дочери… Я искренне рад за вас.
      - Спасибо, мой друг! Ваше последнее повышение в чине благодаря очарованию вашей жены меня тоже очень радует!..
      Вдруг все лебеди, как по команде, повернулись и поплыли к другому берегу. Царь растерянно посмотрел им вослед и увидел на противоположному берегу Машу. Лебеди подплыли к Маше, вытянули к ней шеи, что-то залопотали. Маша рассмеялась. Лебеди тоже…
      Николай грозно крикнул Маше:
      - Сударыня! Благоволите подойти ко мне!
      - С удовольствием, ваше величество, - ответила Маша и легкой, грациозной походкой направилась к царю.
      Лебеди поплыли за ней. Царь невольно залюбовался Машей, расправил усы, придал лицу томность и спросил:
      - Кто вы, дитя мое?
      - Меня зовут Мария, ваше величество, - улыбнулась Маша.
      Фрейлины презрительно разглядывали Машу. Одна достаточно громко сказала по-французски:
      - Она даже реверанс не может сделать!..
      - А что такое «реверанс»? - тут же спросила по-французски Маша, чем привела царя в неслыханное удивление!
      - И одета как чучело!.. - сказала другая фрейлина по-немецки.
      - Что вы говорите? - огорчилась Маша на немецком языке. - А мне казалось, что вполне прилично… Очень жаль.
      - Она вообще выглядит отвратительно! - по-английски сказала третья фрейлина.
      Маша совсем было расстроилась, но посмотрела на царя и спросила его по-русски:
      - Это действительно так, ваше величество?
      Николай оправился от изумления и поспешил успокоить Машу:
      - Что вы! Что вы, дитя мое!.. Это шутки… - Николай гневно повернулся к фрейлинам: - Это недобрые и недостойные шутки!
      Он любезно взял Машу под руку и повел по аллее Летнего сада.
      - Откуда вы знаете языки, дорогая Мари? - спросил Николай.
      - Я их не знаю, ваше величество… Я просто слышу и стараюсь понять… А уж отвечается как-то само по себе.
      - Но это невозможно!
      - Возможно, ваше величество. Нужно быть только очень внимательной к людям. Вы никогда не пробовали?
      - М-м-м… Прелестница!.. - Николай прильнул губами к руке Маши. - Поедемте ко мне, Мари! Поговорим… Послушаем музыку…
      - С удовольствием, ваше величество, - просто ответила Маша. Притаившийся за кустом Зайцев всхлипнул и в ужасе закусил себе ру- ку…
      Объединенные любовью к Маше Герстнер, Родик, Тихон и Пиранделло в панике мчались по Петербургу.
      - Если бы я не знал, как у вас подозрительно относятся к браку с иностранцем, - я бы тут же сделал ей предложение!.. - на бегу кричал задыхающийся Герстнер.
      - Да я его сейчас своими руками с престола свергну! - орал Пиранделло, громыхая сапогами. - Не посмотрю, что царь.. Я ее, нашу Манечку, раньше всех полюбил и в обиду не дам!..
      Тихон чуть не плакал на бегу:
      - Боженька милостивый!.. Сохрани рабу божью Марию от его величества!.. Нешто нам неведомо, как он с девицами обращается?!.. В кои-то веки промеж государственных дел по безопасности Отечества пришла ко мне моя личная любовь!..
      - Прекрати причитать! - рявкнул на него Родик. - Вспомни точно, что он ей сказал? Какими словами?..
      - Поедем, говорит, ко мне… Музычку послушаем… И она, рыбка наша…
      - Быстрей!!! - скомандовал Родик и вырвался вперед. - «Музычку послушаем»… Мало ему придворных потаскух!.. «Музычку послушаем»! Прием-то еще какой гнусный, затасканный! Пошляк!..
      В тех же покоях, где Николай обычно развлекался с фрейлинами, музыкальная шкатулка играла уже знакомую нам мелодию.
      На широкой кровати под балдахином Маша, как могла, отбивалась от откровенных притязаний монарха в уже расстегнутом мундире.
      - Мари!.. Я влюблен… Запах вашего тела… Хотите быть первой фрейлиной двора? Сольемся в едином экстазе!.. - бормотал царь.
      - Ваше величество, нужно принять господина Герстнера… - уворачиваласъ Маша от царских объятий. - И как можно скорей. Это необходимо всей России…
      - Да, да!.. Конечно!.. Завтра же я приму его!.. Я сделаю для тебя все! А сейчас!.. Божественная!!!
      Николай на секунду замешкался. Маша вырвалась и вскочила на ноги. Прижавшись спиной к стене, она рассмеялась и сказала царю:
      - Хорошо, хорошо… Успокойся, миленький! Но завтра же господин Герстнер должен 6ыть здесь. Ладно?
      - Завтра же! Завтра же!.. - в восторге закричал царь и бросился к Маше, срывая с себя мундир.
      - Ну, а теперь помоги и мне, Господи, - устало вздохнула Маша и просто растворилась в глухой стене.
      С раскрытыми объятиями Николай так и влип в то место, где только что была Маша. Он потрясенно оглянулся, потом схватил колокольчик и яростно затрезвонил.
      Дверь отворилась, показалась физиономия лакея.
      - Фрейлину сюда немедленно! - в нетерпении закричал царь.
      - Какую, ваше величество?
      - Любую! И как можно быстрей!..
      Гонимые жаждой мести за поруганную честь своей любимой, Герстнер, Пиранделло, Тихон и Родик ворвались через арку Главного штаба на Дворцовую площадь так, словно собирались с ходу взять Зимний дворец!
      Добежав почти до Александрийского столпа, они вдруг увидели спокойно идущую через площадь Машу. Мокрые, измученные, задыхающиеся, они остановились как вкопанные.
      - Батюшки! - удивилась Маша. - Да что это с вами? Куда это вы?
      Никто не ответил ей ни слова. Каждый с испугом оглядывал Машу, отыскивая на ней следы царского насилия…
      И тогда Маша внезапно поняла, что так взволновало ее друзей. Она подмигнула им и сделала успокоительный жест рукой - дескать, не волнуйтесь, братцы, все в порядке!
      На следующий день у отеля «Кулон» прифранченного Герстнера сажали на извозчика всей компанией: Пиранделло снимал с Герстнера невидимые пушинки, Зайцев поправлял на нем жабо, Родик наставлял:
      - Больше выпячивайте военные выгоды проекта! И не сутультесь. Государь ценит бравый вид и отменную выправку.
      Маша обняла Герстнера, расцеловала его в обе щеки:
      - С Богом…
      В приемной императора придворные, фрейлины, титулованные хозяева русского извоза, генералы и министры в ожидании государя разбились на маленькие группки. Шептались, любезничали, интриговали - словом, очень старались не обращать внимания на стоны, вздохи и ритмичное поскрипывание, доносившееся сквозь знакомую нам уже мелодию музыкальной шкатулки из-за двери царских покоев.
      Только какой-то старичок-генерал переходил от одной группки к другой и жало6но спрашивал:
      - Прощу прощения, господа… Вы не видели моей жены?
      Когда он с тем же вопросом обратился к Герстнеру, стоявший рядом Бенкендорф прислушался и ответил:
      - Думаю, что она вот-вот появится, генерал.
      Стоны из-за двери перешли в финальный вопль и оборвались. Замолкла и музыкальная шкатулка.
      Мужчины тут же перестали шептаться и одернули свои мундиры, фрейлины прекратили щебетать и привели в порядок платья и прически.
      Отворились двери царских покоев, и государь явил придворным свой победительный лик. Из-за его спины выпорхнула молоденькая жена старичка-генерала и торжествующе оглядела всех женщин в приемной. Генерал бросился к ней:
      - Где вы были, Катрин?!..
      Жена генерала скосила глаза на государя и ответила:
      - В раю!
      Николай польщенно улыбнулся и громко объявил:
      - Сегодня я приму всех, господа!
      В номере у Герстнера в тягостном ожидании полукругом сидели Маша, Родик, Тихон, Федор и коза Фрося. Завороженно уставившись в одну точку, они не могли оторвать глаз…
      …от большого, подсвеченного сзади, аквариума, в котором суетилась уйма нарядных разноцветных рыбок. Таинственность рыбьего мельтешения очень напоминала приемную государя-императора…
      Федор тяжело вздохнул, сказал, не отводя глаз от аквариума:
      - Как-то там наш Антон? Хоть бы глазом глянуть…
      Не в силах оторваться от аквариума, Маша спросила:
      - Ну неужели люди ничего не могут придумать, чтобы видеть через дом, города, губернии?..
      - А нам, агентам, насколько было бы легче! - сказал Тихон.
      Родик с ходу подхватил идею:
      - Сидеть бы вот так дома, смотреть бы вот в такой, примерно, аквариум и наблюдать, что происходит сейчас во дворце! И слышать, кто что сказал…
      - Так тебе все и покажут - держи карман шире, - пробормотал Федор, а Фрося заблеяла, будто рассмеялась.
      А в это время взволнованный Герстнер говорил царю:
      - …Между Петербургом и Москвой по железной дороге можно будет за двадцать четыре часа перевезти пять тысяч человек пехоты, пятьсот конников со всей артиллерией, обозом и лошадьми…
      - Да, это заслуживает внимания, - сказал Николай. - 0днако, должен признаться, я не люблю войны - она портит солдат, подрывает дисциплину в армии и очень пачкает мундиры!..
      - Ваше величество, - сказал граф Татищев, - паровая тяга не может быть допущена у нас, ибо полное отсутствие каменного угля в России повлечет за собой истребление русских лесов…
      - Эта затея так же нелепа, ваше величество, как если бы вдруг Россия вздумала закупать пшеницу в заморских странах, - подхватил граф Бутурлин.
      Николай улыбнулся оригинальному сравнению - все рассмеялись.
      - Чугунные колеи уничтожат извозный промысел, ваше величество, - поклонился князь Меншиков. - Крестьяне лишатся хлеба насущного и счастливой возможности платить подати и оброки своим господам.
      - Вот это уже деловой разговор, - усмехнулся Бенкендорф.
      Меншиков на секунду смешался, но тут же поспешил добавить:
      - А потом, ваше величество, отчего же господин Герстнер не построил такие же дороги в своей Австрии? Не водятся ли там за ним какие-либо грешки, от коих он и бежал к нам в Россию со своими странными, чуждыми нам идеями?
      Царь вопросительно посмотрел на Бенкендорфа. Тот сказал:
      - Ну, это легко проверить…
      Потоцкий решил поддержать Меншикова и бездумно воскликнул:
      - Ваше величество! Что может сравниться с нашей простой, верной, истинно русской лошадкой?! А выдумки господина Герстнера… Что-то в этом есть… Иудейско-масонское!..
      Николай удивленно глянул на Бенкендорфа. Шеф жандармов ответил ему легкой улыбкой и отрицательно покачал головой.
      - А что министр финансов? - спросил успокоенный Николай.
      - У нас на такие забавы денег нет, ваше величество.
      Но Герстнер не сдался:
      - Ваше величество, все доводы моих противников основаны на предположениях, а не на инженерном расчете. Строительство двадцати пяти верст железной дороги с оплатой паровозов в Англии и вагонов в Бельгии обойдется в три миллиона рублей. Я предлагаю в виде опыта построить такую дорогу увеселительного характера между Петербургом и Царским Селом. Там как раз двадцать пять верст…
      Фрейлины восторженно зааплодировали. Николай строго обернулся. Аплодисменты мгновенно смолкли. Царь спросил Герстнера:
      - На какие деньги?
      - Я завтра же открою акционерное общество и соберу эту сумму в течение суток! - уверенно ответил Герстнер.
      Николай увидел умоляющие глаза жены старичка-генерала.
      - Быть по сему, - сказал он. - Пробную увеселительную дорогу я дозволяю.
      Молоденькая генеральша восторженно запрыгала, захлопала в ладоши. Царь с улыбкой взглянул на нее и сказал:
      - Раз мой народ хочет железную дорогу - он будет ее иметь! Вместе с тем, господин Герстнер, прошу соблюдать условия нашего уговора. Пункт первый - никаких государственных субсидий! Пункт второй - ваше акционерное общество будет контролировать граф Бенкендорф. Пункт третий - все проекты воксалов буду утверждать лично я. Пункт четвертый - специалистов необходимо выписать из-за границы. На наших не надеяться. И наконец, пункт пятый - национальность. Никаких французов! Этих господ мне не надо!..
      Вокруг двухэтажного особняка с вывеской «Акционерное общество Царскосельской железной дороги» толпился народ, подъезжали и отъезжали коляски, экипажи. В центральные двери особняка медленно и неумолимо двигался людской поток всех званий и сословий…
      У входа в дом Пиранделло сдерживал нетерпеливую толпу:
      - Не напирай!.. Осади! Тебе - направо… Тебе - налево… А вам - прямо! Направо! Налево!.. Прямо!..