Пролог

Тимоти не был человеком. Во всяком случае, на все сто процентов.

Если для человеческого существа вы считаете обязательным наличие рук и ног, то Тимоти данным параметрам не соответствовал. Если полагаете, что у человека должна иметься пара глаз, то Тимоти вам также надлежало бы вычеркнуть из потомков Адама и Евы, потому что глаз у него был только один, да и то торчавший явно не там, где надо, — сдвинутый к левому уху и на целый дюйм ниже нормы, причем череп у него был огромным. Нельзя умолчать и о носе Тимоти ввиду его почти полного отсутствия, если не считать двух дырок, точнее дырочек, служивших ноздрями и расположенных более или менее в центре его костистого невыразимо злосчастного лица. Нельзя не упомянуть и его кожу: восково-желтую, какими бывают фрукты, изготовленные из папье-маше, и обезображенную крупными, разнокалиберными порами, казавшимися следами от булавочных уколов. Что уж там было говорить про уши — плоские, прижатые к черепу и остроконечные, как у волка. При более пристальном рассмотрении вы бы несомненно обратили внимание и на кое-что другое: его волосы, структура которых не вызывала ассоциаций с волосами нормального представителя любой из известных на земном шаре рас; его соски, имевшие форму не бугорков, а, наоборот, углублений на теле, и его половые органы, вроде бы свидетельствовавшие о принадлежности к мужскому полу, но замкнутые в мошонку сразу же под пупком, а вовсе не между теми обрубками, которые сходили у него за ноги.

Лишь в одном отношении Тимоти можно было признать человеком — в том, что было связано с его мозгом, с его интеллектом. Но даже в этом плане он не вписывался в какие бы то ни было нормы, потому что его коэффициент интеллекта зашкаливал за двести пятьдесят, что приводило его в разряд несомненных гениев.

Разумеется, и зачат он был искусственным образом; не столько зачат, сколько выведен в военно-технической лаборатории, разрабатывавшей биологическое оружие, а именно — существ, обладающих психоделическими способностями, благодаря которым, возможно, удастся поставить на колени обнаглевших азиатов. Существует некий тип милитаризованного сознания, для которого человеческое тело представляет собой всего лишь инструмент, подчиняющийся приказу, и именно такие милитаристы и работали в соответствующей лаборатории, производя опыты над человеческой плотью. И когда в результате их экспериментов на свет появлялся кто-нибудь вроде Тимоти, ни на что не годный уродец, они просто качали головами и, игнорируя любые проклятия со стороны общественности, продолжали свое безумное дело.

Тимоти поместили в особый приют для существ такого рода, где, как предполагалось, он в течение пяти лет должен был умереть. Однако на третьем году посвященные в подробности секретного проекта специалисты поняли, что Тимоти (подобные существа производили сериями по буквам алфавита, Тимоти был из серии “Т”, отсюда и его имя) вовсе не лишенное и тени разума существо, каким он казался.., и произошло это во время кормления. Сиделка ложку за ложкой запихивала еду в рот Тимоти, смахивая салфеткой крошки с подбородка и со щек, когда у одного из других тамошних “питомцев” началась агония. Она бросилась на помощь к врачу, оставив Тимоти голодным.

А поскольку во второй половине того же дня для младшего медицинского персонала в приюте проводились учебные занятия, Тимоти так и предстояло остаться голодным. Однако он взбунтовался. После того как ему не удалось никого дозваться жалким скулением, Тимоти принялся ворочаться на матрасе. Не имея ни рук, ни ног, он никак не мог дотянуться до миски с пищей, которая стояла на столике рядом с его “колыбелью”, хотя видел он ее — своим единственным и не на месте расположенным глазом — превосходно, что лишь усугубляло его мучения. Моргая и прищуриваясь то так, то этак, он вынул ложку из миски, не дотрагиваясь ни до той, ни до другой, переправил ее к собственному рту, вылизал и послал в миску за новой порцией.

Как раз когда ложка совершала шестой рейс, вернулась сиделка. Увидев, что происходит, она упала в обморок.

Тем же вечером Тимоти перевели из общей палаты в отдельный бокс.

Не поднимая никакого шума.

Он и не подозревал, куда именно его переводят. Строго говоря, его это и не интересовало: ведь, в отличие от подавляющего большинства трехлетних детей, он был лишен возможности развивать мелкую моторику. А не получая надлежащей стимуляции, он не успел развить достаточных мыслительных навыков. Тимоти не понимал ничего, кроме базовых желаний собственного тела, то есть голода, жажды и потребности в дефекации и мочеиспускании. Поэтому ему было совершенно все равно, куда его переводят.

Но впредь оставаться в подобном неведении ему уже не позволили. Военные экспериментаторы стосковались хоть по какому бы то ни было успеху. Живых питомцев, кроме Тимоти, у них оставалось всего двое, и они решили форсировать его развитие. Каким-то образом им удалось измерить коэффициент интеллекта Тимоти — и он оказался несколько выше среднего уровня. Это привело их в восторг, потому что перед началом эксперимента всеобщее мнение было таково, что придется иметь дело с дебилами, пусть и обладающими особыми психическими способностями. Компьютеры тут же разработали беспрецедентную образовательную программу для обучения необыкновенного существа, и к реализации этой программы приступили немедленно.

От Тимоти ожидали, что он заговорит через семь месяцев; вопреки всем расчетам это произошло через пять недель. Читать ему надлежало научиться за полтора года; но через три месяца он уже приступил к освоению программы средней школы.

Ничего удивительного не было в том, что и тесты на коэффициент интеллекта начали приносить другие результаты. Ведь при этом происходит оценка как врожденных способностей совершать логические операции, так и развившихся в результате накопления жизненного опыта и обучения. Когда Тимоти тестировали в первый раз, он ровным счетом ничего не знал. И результат — коэффициент несколько выше среднего уровня — был подкреплен исключительно врожденными качествами. Всеобщий восторг успехами Тимоти не прекращался до тех пор, пока его коэффициент не зашкалил за судьбоносные 250 пунктов. Прошло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как он заставил летать ложку. Теперь он буквально пожирал книги, переходя от одного предмета к другому: две недели ушло на студенческие учебники по физике, месяц — на английскую литературу девятнадцатого столетия. Военных это не слишком тревожило, они вовсе не собирались превратить его в одностороннего специалиста. Им хотелось только, чтобы он получил образование и научился разговаривать. Через восемнадцать месяцев обе эти цели были достигнуты. И теперь у военных появились другие планы...

Они самым тщательным образом замерили его психотехнические способности. Им уже грезилось, что Тимоти окажется способным уничтожить всю азиатскую армию одним-единственным психотехническим ударом. Однако вскоре выяснилось, что как раз в области психоделики возможности Тимоти были крайне ограниченны. Самым тяжелым предметом, который ему удавалось поднять, так и осталась столовая ложка, наполненная апельсиновым соком, да и радиус его воздействия не превышал ста футов. Так что сверхоружия из него явно не вышло.

Генералы были разочарованы. После того как неудача с Тимоти стала очевидной, они приняли решение усыпить его и “разобрать на запчасти”, чтобы выяснить, не удастся ли хоть как-нибудь воспользоваться его уникальными умственными способностями.

Но тут, к счастью для него, война закончилась.

Сверхоружие в конце концов удалось создать биохимикам. Примерно в то же время, когда специалисты окончательно разочаровались в психотехнических способностях Тимоти, биохимики создали вирус, который распространили по всему азиатскому континенту. И прежде чем генералы успели усыпить Тимоти, вирус уничтожил почти половину мужского населения Азии (вирус был разработан так, что воздействовал лишь на определенные комбинации хромосом, характерные только для представителей монголоидной расы), что и вынудило противника признать поражение.

После того как мир заключили, искусственно рожденных и “утробы”, в которых их вынашивали, передали под контроль все тех же биохимиков, и весь проект был списан в архив.

Но ученые были по-прежнему очарованы способностями Тимоти. На протяжении трех недель он прошел новое многоступенчатое тестирование уже со стороны своих новых начальников. До его слуха доносились фразы типа такой: “Интересно, как должен выглядеть этот мозг?"

Одним словом, три недели прошли в диком напряжении.

В конце концов случилась утечка информации в СМИ и статьи о чудовищно уродливом мутанте, способном поднимать и перемещать столовые ложки, не притрагиваясь к ним, на три дня стали сенсацией. Комитет ветеранов, самый крупный из комитетов нового, ориентированного на жизнь в мирных условиях правительства, отреагировал на общественное внимание к мутанту и решил взять его судьбу в свои руки. Сенатор Килби объявил о том, что правительство намерено “реабилитировать” молодого человека, снабдив его искусственными руками и самоходным устройством для передвижения.

И вновь статьи о нем стали сенсацией на три дня. О нем — и о ловком сенаторе, который взял на себя личную ответственность за предстоящую реабилитацию...

Глава 1

Тимоти стоял в патио прямо над скалой и смотрел на стаю птиц, облюбовавшую ветви высоких пиний, которыми густо порос весь горный склон. Природа очаровывала его, потому что ей присущи два качества, в которых было отказано самому Тимоти, — многофункциональность и безупречное совершенство. Как большинство нормальных людей с любопытством посматривают на калек, так и Тимоти интересовала сама природа нормальности. Левой механической рукой он решил убрать ветви, мешающие ему как следует полюбоваться птицами. Шестипалое приспособление выдвинулось из устройства на уровне несуществующей кисти, на котором оно было смонтировано, выстрелило на сорок футов, достало до закрывавшей панораму ветви и осторожно, чтобы не спугнуть птиц, отодвинуло ее. Но птицы оказались слишком чуткими: они тут же снялись с места и улетели.

Воспользовавшись своими ограниченными психоделическими возможностями, Тимоти нажал на один из двух сотен миниатюрных переключателей на модуле управления, вмонтированном в куполообразное гравитационное устройство, облегавшее его ноги-культи. Эти переключатели, приводимые в действие психоделикой, по его желанию могли маневрировать его механическими руками или давали ему возможность передвигаться самому. Теперь, когда птицы улетели, Тимоти отозвал назад свою “левую”. Та послушно прилетела обратно и опустилась на положенное место.

Он поглядел на часы, надетые на механическую руку, и с удивлением обнаружил, что опаздывает на ежеутреннюю беседу с Тагастером. Он распорядился переключателями и, проплыв по двору, опустился на нечто плюшевое в гостиной собственного дома.

Дом служил для Тимоти утешением и убежищем, даруя ему комфорт в часы уныния и тоски, скрашивая одиночество, подсказывая то или иное занятие, когда жизнь казалась слишком пустой и бесцельной. Тимоти построил этот дом по собственному проекту на деньги, полученные за двухтомную автобиографию, и он, подобно фрегату на морском просторе, возвышался над руинами, оставшимися еще с времен Войны за независимость, — а именно над тайным арсеналом сторонников британской короны. Гонорары, получаемые в “Стране развлечений”, по праву считавшейся общенациональным лидером желтой прессы, практически закрыли для него денежный вопрос.

Проскользнув по мягкому ковру, Тимоти опустился в особое кресло в форме чаши из мебельного гарнитура, спроектированного в расчете на ограниченные психоделические возможности. Подняв “руку”, он сдвинул с места алюминиевый шлем и водрузил его на костлявое чело. Второй механической рукой он нашарил тумблер и настроил связь с приемником в гостиной у Тагастера.

На какое-то время очертания предметов в комнате расплылись, а над головой закружились ослепительно белые и кромешно-черные хлопья. Изобретатели Системы Ментальной Связи утверждали, будто именно в эти мгновения смерть пытается прорваться в тело корреспондента, но одновременно включаются защитные экраны, которые не позволяют смерти заполучить новую жертву. И вот уже сознание Тимоти влилось лучом в Систему Ментальной Связи, наряду с тысячами других лучей, направленных на тысячи других приемников. Менее чем через секунду белые и черные хлопья начали мелькать медленнее, затем исчезли вовсе, и им на смену пришло многоцветье зримого мира. И первое, что увидел Тимоти после вступления в контакт, было мертвое тело Тагастера, привалившееся к стене...

Тимоти нестерпимо захотелось отпрянуть от компьютерного мозга и всевидящих глаз-камер и поскорее вернуться обратно в коммуникационный хаос с тем, чтобы вновь выйти из него в нужной точке. Тагастер просто-напросто не мог умереть! А он действительно умер, для Тимоти это ни с чем не сравнимая потеря. В конце концов, в мире, в его мире, больше не было никого, с кем он, Тимоти, мог бы разговаривать с такой непринужденностью и на равных; никого, кто, в свою очередь, умел бы столь же глубоко понимать его. Кроме Тагастера, у него имелся лишь собственный дом, а с домом как-никак не побеседуешь. Но тут воля Тимоти, закалившаяся в многочисленных испытаниях в прошлом, поборола минутную слабость, не позволила поддаться панике и убежать от реальности. Он плотнее вжался в кресло и снова вгляделся в поразившую его картину.

Нет, Тагастер не был мертв. Хотя голова известного концертирующего гитариста была залита кровью, его тело подергивалось. Тимоти включил переговорное устройство, и механический голос разорвал тишину эфира:

— Ленни!

Тагастер едва заметно поднял голову, но для Тимоти этого оказалось достаточно, чтобы понять: в горло гитаристу вонзился дротик. Тагастер попытался что-то сказать, но из горла у него вырвалось лишь булькающее шипение, словно в ведерке со льдом разбилась бутылка шампанского.

Тимоти почувствовал, как в душе у него зарождается беззвучный вопль. Миг спустя он понял, что этот вопль отнюдь не был беззвучным, напротив, он гремел в репродукторе. Это испугало Тимоти, и он отвернулся от тяжело раненного друга, пытаясь собраться с мыслями. Дротик? Но кому могло прийти в голову убивать Леонарда Тагастера? И почему этот человек не довел задуманное до конца?

Музыкант издавал нечленораздельные звуки, словно отчаянно пытался сообщить нечто очень важное. Его голова моталась из стороны в сторону, потом начались конвульсии — предвестники близкой смерти. Тимоти уже пожалел, что не спрятался в хаосе лучей. Широко раскрытые глаза Тагастера были полны слез. Он понимал, что умирает.

Тимоти не выдержал и нырнул в спасительное коммуникационное пространство-хаос, и перед ним вновь замелькали белые и черные хлопья, но тут же они опять стали многокрасочным миром, когда желание проститься с другом пересилило страх стать свидетелем его смерти. Тимоти самым позорным образом запаниковал и сам прекрасно понимал это. Ведь Тагастер пытался ему что-то сказать, пытался сказать ему что-то чрезвычайно важное. Но как же ему удастся, если в его горле торчит металлический стержень?

Вялой рукой Тагастер провел по стене, словно пытаясь написать на ней какие-то слова, и Тимоти разгадал его замысел. Он развернул приемник таким образом, чтобы камера охватывала большую часть помещения. Там имелся письменный стол, на котором лежало множество ручек и карандашей, — всего в каких-то двадцати футах от дальней стены. Но приемник не обладал способностью перемещать предметы, а сам Тагастер был не в состоянии передвигаться. Тимоти уже подумал о том, чтобы выйти из Системы Ментальной Связи, вернуться в собственное тело и вызвать полицию. Но Тагастер хотел что-то сообщить ему, это нельзя было оставлять без внимания.

Тимоти прищурил несуществующие глаза (глаза камеры нельзя было назвать глазами в строгом смысле слова, а его собственный глаз, разумеется, оставался дома, пристроившись где-то сбоку на его асимметричном лице) и заставил свою психическую энергию сосредоточиться в районе письменного стола. Сконцентрировавшись таким образом, он принялся играть с одним из карандашей. Тот покатился по столу и едва не свалился на пол. Тимоти, удвоив старания, оторвал его от поверхности стола и послал по комнате в ту сторону, где у стены умирал Тагастер. Тимоти показалось, будто он вспотел, чего в действительности произойти не могло.

Тагастер поймал карандаш и неуверенно подержал его в руке, словно не понимая, что это такое. Он закашлялся, выхаркнул кровь, какое-то время смотрел на бурый плевок на полу. Когда Тимоти призвал его написать что-нибудь, Тагастер вяло уставился на экран камеры; казалось, он пребывал во власти неясных сомнений.., или боли. Затем он написал на стене одно-единственное слово: “Маргель”... Буквы получились неровными, однако вполне разборчивыми. Затем Тагастер, вздохнув, выронил карандаш. Тот с глухим стуком ударился о паркет.

— Ленни!

Тимоти казалось, будто имя Маргель уже попадалось ему где-то, хотя где именно вспомнить он не мог. Так или иначе, теперь он чувствовал себя вправе покинуть Систему, вернуться в собственное тело и вызвать полицию. Но уже когда он выходил из Системы Ментальной Связи, до его слуха донесся вопль.

Это был женский вопль, истерический и душераздирающий, в течение нескольких секунд он сотрясал тишину дома Тагастера, а затем превратился в приглушенный клекот. Вопль донесся из спальни, и Тимоти, применив новое усилие, перенастроил приемник так, чтобы видеть и примыкающую к гостиной спальню.

Кричала и на самом деле женщина. Она пыталась выбраться из окна, но прозрачная ночная рубашка зацепилась за щеколду, заставив ее на какую-то долю секунды замешкаться, и это мгновение оказалось фатальным. В спину ей вонзились три дротика.

Кровь заструилась сквозь прозрачную материю и закапала на пол.

До сих пор действия Тимоти строились на предположении, что убийца уже покинул дом его друга. Теперь же он перевел камеру влево и увидел преступника.

Так называемая Гончая метнулась к дверям, держа на весу перед собой две механические руки с растопыренными пальцами, словно она намеревалась кого-то задушить. Колчан с дротиками был приторочен к “брюху” этой шарообразной машины. Вот, значит, каков он, убийца, — тридцать с небольшим фунтов компьютерной начинки в сферической оболочке, снабженных семью сенсорными системами.

Такие машины имеются только у полиции.

Но с какой стати полиции понадобилось избавляться от Тагастера?.. А если даже это действительно полиция, чего ради избирать столь необычное орудие убийства, которое без малейшего труда может изобличить и исполнителя, и заказчика?

Гончая исчезла за дверью спальни, и Тимоти внезапно вспомнил о том, что там, в гостиной, по-прежнему находится умирающий Тагастер. По-видимому, Гончая решила проверить результаты своих трудов. И Тимоти следом за нею переключился на главный приемник.

Тагастер лежал у стены в прежней позе, издавая булькающие звуки. И когда робот-убийца вернулся в гостиную, умирающий увидел его.

Тимоти нашел на столе бронзовую статуэтку — крестьянин с мулом (этот сувенир Тагастер привез из Мексики), — поднял ее в воздух и со всею силой, которую ему удалось собрать, обрушил на Гончую. Статуэтка ударилась о металлический панцирь механической гадины и, не причинив ей никакого вреда, упала на пол.

Гончая повернулась к Тагастеру, устройство для метания дротиков было заряжено.

Тимоти нашел на столе тяжелую пепельницу и попытался поднять ее в воздух, но сделать это ему не удалось. Он и сам знал, что его психоделическая сила имеет свои пределы. Но тут он вспомнил о том, что на столе среди рассыпанных карандашей лежит пистолет. Он направил на него поток энергии, однако не смог сдвинуть его с места. Он удвоил старания и в конце концов перевернул пистолет так, что его ствол смотрел прямо на Гончую. А уж нажать на “собачку” оказалось и вовсе простым делом. Пистолет выстрелил, но он был заряжен не боевыми патронами, а наркотическими капсулами, так что они не причинили роботу никакого вреда, разве что на миг отвлекли ее зрительные рецепторы.

Затем Гончая выстрелила в Тагастера. Четыре раза подряд. Прямо в грудь.

Тимоти почувствовал слабость и пустоту внутри себя, будто какой-то электронный вампир высосал из него всю энергию. Ему хотелось только одного: прекратить дальнейшие бесплодные попытки спасти друга, замкнуться в себе, вернуться домой, в свое пристанище, где у него оставались его книги, его кинофильмы, да и сам дом, в конце концов. Но он должен был испробовать все возможности, чтобы не позволить Гончей убежать. Он принялся лихорадочно рыскать оком камеры по гостиной Тагастера в поисках предмета, достаточно мелкого для того, чтобы его ограниченный дар оказался способен пустить его в ход. Он нашел несколько статуэток и других безделушек и бессмысленным градом обрушил их на бесчувственную машину.

Гончая озадаченно огляделась по сторонам, в свою очередь, выпустила залп дротиков в остававшиеся еще на местах сувениры, но так и не смогла обнаружить источник опасности. Затем пальнула пару раз в экран приемника, бросилась вон из комнаты, потом из дому и исчезла...

Глава 2

Тимоти все еще оставался в гостиной Тагастера и смотрел на теперь уже бездыханный труп друга. Тимоти испытывал такую душевную слабость, что не мог и подумать о том, чтобы отправиться куда-нибудь еще. Воспоминания замелькали у него в мозгу подобно ящерицам: одна цеплялась хвостом за другую, каждая запускала холодные коготки в его разум. Но больнее всего жгла мысль о том, что отныне раз навсегда прервалось его общение с Тагастером и не будет больше долгих задушевных бесед с другом и последующих размышлений, этими беседами навеянных. Когда умирает друг, это похоже на угасание свечи — свет и тепло исчезают, оставляя лишь смутные воспоминания.

Наконец он оторвался от приемника в осиротевшем доме Тагастера и позволил сознанию погрузиться в хаос лучей в Системе Ментальной Связи и, промчавшись сквозь этот хаос, вернуться в собственное тело. Какое-то время он сидел неподвижно, восстанавливая растраченную энергию, и вдруг с опозданием осознал, что из его единственного глаза по уродливой пористой щеке катятся слезы. Правда, он оплакивал не столько Тагастера, сколько самого себя, ибо сильнее всего на свете Тимоти боялся одиночества. Его память резануло жуткое воспоминание о днях и ночах, проведенных в правительственном госпитале, где он лежал, неподвижный и никому не нужный. Жить, не имея возможности общаться, вступать в ментальный контакт с кем бы то ни было, — страшнее всего, страшнее даже самой смерти. На свете было совсем немного людей, сознание которых было столь же обострено и столь же сложно организовано, как его собственное; совсем немного тех, с кем он мог бы завести тесную дружбу. Да, так сложилось, что Тагастер оказался единственным, кого он мог по праву назвать другом.., а теперь у него не оставалось и Тагастера.

Слезы текли нескончаемым потоком, и удержать их не было никакой возможности, так что в конце концов Тимоти снял шлем, отключился от Системы и задумался над сложившейся ситуацией. Если его главной слабостью был страх перед одиночеством, то самая сильная черта его характера состояла в способности справляться со всеми бедами опять-таки в одиночестве и во всем полагаться только на себя. И сила, и слабость Тимоти были двумя сторонами одной и той же медали. Он ждал, когда просохнут слезы у него на щеке, и анализировал события, случившиеся в последние полчаса.

При других обстоятельствах он, не задумываясь ни на мгновение, оповестил бы полицию. Но Тагастера убила Гончая — а это меняет дело. Если какая-то официальная инстанция (или любой из ее представителей) предприняла определенные действия с тем, чтобы лишить музыканта жизни, то было бы сущим безумием оповещать ее о том, что имеется свидетель совершенного убийства. Прежде всего надо разобраться с подоплекой расправы над другом, хотя на данный момент у него не было ни одной ниточки, кроме имени: Маргель.

Тимоти поднялся из чашеобразного кресла, пересек комнату, миновал коридор, стены которого были выкрашены в яркую краску, и очутился в своей излюбленной библиотеке. Пошарил механической рукой по стене, отодвинул ширму; перед ним появилась клавиатура компьютера, связанного напрямую с компьютером “Страны развлечений”. Набрал имя Маргель и нажал на клавишу с пометкой “Полная информация”.

Через тридцать секунд из печатного устройства на пластиковый поднос выскользнул еще влажный лист с запрошенными данными. Тимоти обождал немного, давая буквам просохнуть, затем взял лист механической рукой, поднес его к глазу и начал читать.

Клаус Маргель. Связан с Братством — то есть с подпольной организацией, пустившей корни на территории, некогда заповедной для мафии предыдущих поколений, и в конце концов сумевшей подавить или уничтожить все старшие “Семейства”, потому что именно Братство полностью контролировало поставки и распространение ПБТ. А ПБТ вытеснил практически все остальные наркотики и псевдонаркотические средства, к которым прибегает человек, желая отвлечься от тягот повседневной жизни. Поскольку нынешние либеральные законы легализовали азартные игры и проституцию, наркотики остались чуть ли не единственной сферой деятельности преступного мира. По слухам, Маргель был “крестным отцом” разветвленной преступной организации, хотя никаких прямых улик, а равно и доказательств вины не существовало.

Рост — шесть футов, вес — двести восемнадцать фунтов. Волосы темные, глаза — голубые. Правую щеку пересекал трехдюймовый шрам, происхождение которого оставалось невыясненным. На правой руке отсутствовал большой палец, но где и когда Маргель его потерял, было неизвестно. Он имел репутацию бесстрашного человека, который не прочь подергать смерть за усы: ни про одно задание, которое он поручал исполнить своим подчиненным, нельзя было сказать, будто он и сам не делал такого раньше или, не моргнув глазом, не сделал бы и сейчас. В настоящее время у него была интрижка с Полли Лондон, восходящей “звездочкой” мира чувственных удовольствий, фотографии которой появлялись в светской хронике “Страны развлечений” едва ли не чаще любых других. На этом информация о Клаусе Маргеле исчерпывалась.

Эти сведения объяснили появление Гончей. Более того, в сюрреалистическом тумане совершенного преступления появился просвет. Преступный мир в силах заполучить в свое распоряжение все, что угодно. Ходили слухи, что половина чиновников города кормится из рук Братства. С помощью одного или нескольких коррумпированных чиновников Маргель и его люди могли раздобыть и Гончую. Так что, если бы Тимоти решился обратиться в полицию, он, скорее всего, оказался бы на крючке у какого-нибудь омерзительного “оборотня”.

Он набрал номер личного видеофона главного редактора “Страны развлечений”. Средства двухмерной связи использовались теперь почти исключительно для деловых контактов, для более интимных переговоров люди привыкли пользоваться Системой Ментальной Связи, обеспечивающей эффект присутствия. А для таких людей, как Тимоти, подобное средство общения являлось гораздо большим, нежели просто удобным коммуникационным каналом... Пару мгновений спустя бледный экран заиграл всеми цветами радуги и на нем возникло лицо Джорджа Крили, главного редактора “Страны развлечений”. Грустные глаза великана уставились на Тимоти.

— Доброе утро, — сказал он. — А в чем дело?

Говорил он спокойно, с чувством собственного достоинства, хотя в душе преклонялся перед Тимоти, который являлся его начальником как главный акционер. Да и сам Тимоти глубоко уважал Джорджа Крили за ум и профессионализм. Годы мытарств и лишений превратили его в тонко чувствующего, но сильного духом человека. Крили был чернокожим, и ему исполнилось всего одиннадцать лет, когда разразились Черные войны. Он жил в Чикаго, а как раз этот город тогда и провозгласил свою независимость. Мальчику, в отличие от многих тысяч его сверстников, удалось уцелеть в ходе завершающих сражений. Окончательно его характер сформировался в атмосфере недоверия и ненависти послевоенных лет.

— Джордж, мне нужна информация.

— Собрался написать статью?

— Пока просто любопытствую. Тимоти надеялся, что собеседник не заметит его волнения.

— И о чем или о ком речь?

— О Клаусе Маргеле. Парне, который закрутил с Полли Лондон. Ну, этот тип без большого пальца на правой руке, у него еще на щеке шрам. И возможно, он является “крестным отцом” одного из самых влиятельных “семейств” во всем Братстве.

— Я свяжусь с людьми из Аналитической службы. Завтра с утра тебя устроит?

— Информация нужна мне через час.

— Мне понадобится озадачить человек пять из числа лучших аналитиков.

— Но ты успеешь?

— Успею, — ответил Крили. — Перезвоню через час.

Крили отключился первым. Его лицо расплылось на экране, а затем полностью исчезло.

Тимоти приготовил себе виски с содовой и принялся ждать. Тишина, стоявшая в доме, казалась неестественной. Но даже после того, как он вставил кассету с музыкальной записью в стереомагнитофон, в доме все равно было пусто, как в просторном холле, в котором недавно закончился съезд политической партии, — пусто и холодно. Тимоти искренне обрадовался, когда через час услышал гудение видеофона.

— Та еще птичка этот Маргель, — сказал Крили.

— Давай поподробней.

Тимоти не терпелось узнать, что же сумела накопать Аналитическая служба.

Крили поднес стопку документов к факсу и нажал на кнопку. Мгновение спустя листы, один за другим, начали соскальзывать на пластиковый поднос в библиотеке у Тимоти. Лишь усилием воли он удержался, чтобы не накинуться на них немедленно. Крили, это было по нему видно, и без того чрезвычайно заинтересовался происходящим. Тимоти вовсе не хотелось спугнуть кого-нибудь (а кого именно, он и сам еще не знал) до тех пор, пока сам не поймет, что, собственно говоря, происходит. И дело вовсе не в том, будто он не доверял Крили. Просто самому себе он доверял куда больше. Да и сам Крили на его месте повел бы себя точно так же.