1

Не успели они проехать и четырех домов от меблированной квартиры в центре Филадельфии и впереди было еще больше трех тысяч миль пути до Сан-Франциско, где их ждала Куртни, как Колин затеял одну из своих игр. Он преуспел в них. Нет, его игры не требовали широких площадок, специальной экипировки или большой подвижности. Это были игры, которые спокойно умещались в его голове: игры слов, идей, яркие фантазии. Для своих одиннадцати лет он был очень развитым и чересчур словоохотливым подростком. Худощавый, застенчивый в компании незнакомых людей, он страдал близорукостью и почти никогда не снимал свои очки с толстыми линзами. Может, поэтому он и не испытывал большой любви к спорту. Не было такого случая, чтобы он до упаду гонял мяч. Да и ни один из его физически более развитых ровесников не захотел бы играть с человеком, который спотыкается на каждом шагу, упускает мяч, не оказывая ни малейшего сопротивления. К тому же спорт был ему неинтересен. Он был неглупым мальчиком любил читать, и его собственные игры забавляли его куда больше, нежели футбол. Сидя на коленях на переднем сиденье большой машины, он смотрел через заднее стекло на дом, который покидал навсегда.

— За нами "хвост", Алекс.

— Ты думаешь?

— Ага, я видел его на стоянке возле дома, пока мы складывали в багажник вещи. А теперь он следит за нами.

Алекс Дойл лишь улыбнулся, поворачивая огромный "Тандерберд" на Лэндсдаун-авеню.

— Должно быть, черный лимузин?

Колин отрицательно покачал головой:

— Нет, фургон.

Алекс посмотрел в зеркало заднего вида:

— Я его не вижу.

— Он отстал, когда ты свернул, — сказал Колин, прижавшись к спинке сиденья и вытянув шею. — Вот он. Видишь?

В это время новенький фургон "Шевроле" выехал на авеню там же, где выехали и они.

В понедельник в пять минут седьмого утра других машин на дороге видно не было.

— Я думал, это будет лимузин. В кино если кого преследуют, так на большом черном лимузине, — сказал Алекс.

— Это только в кино. — Колин все наблюдал за фургоном, который так и держался от них на расстоянии одного дома. — В настоящей жизни ничего не бывает таким явным.

Деревья с правой стороны улицы отбрасывали длинные тени на дорогу, и на ветровом стекле то и дело вспыхивали яркие блики. Майское солнце всходило где-то далеко на востоке. Самого его еще не было видно, но в лучах его уже купались старые двухэтажные домики, и теперь они выглядели как-то свежее, моложе.

Взбодренный свежим утренним воздухом и запахом уже набухших почек, Алекс Дойл думал, что никогда он еще не был так счастлив, как сейчас. И предстоящее путешествие возбуждало его не меньше, чем Колина. Управляя тяжелой машиной, он наслаждался послушной ему мощью. Впереди их ждал длинный путь: много часов, много миль, — но лучшую компанию, чем впечатлительный и веселый Колин, вряд ли составит иной взрослый.

— Он все еще за нами, — не унимался Колин.

— Интересно зачем.

Колин пожал плечами и, продолжая наблюдать за их преследователем, ответил:

— Для этого может быть много причин.

— Назови хоть одну.

— Ну... возможно, он узнал, что мы переезжаем в Калифорнию. Везем с собой ценности. Семейные драгоценности, и все такое. Он выслеживает нас где-нибудь на безлюдной дороге, сталкивает в кювет своим фургоном и грабит.

Алекс рассмеялся:

— Семейные драгоценности? Да у тебя с собой только одежда. Все остальное мы неделю назад отправили машиной, и часть твоя сестра взяла с собой в самолет. И уж поверь мне, что из всех ценностей мои наручные часы — самая большая.

Смех Алекса нисколько не смутил Колина.

— А может, он твой враг. Хочет свести старые счеты, пока ты еще в городе.

— У меня в Филадельфии нет ни настоящих друзей, ни врагов. Даже если он хотел бы побить меня, то почему бы не сделать это, пока мы грузили чемоданы?

Впереди включился зеленый светофор, как раз тогда, когда Алекс уже собирался затормозить.

Немного погодя Колин заметил:

— Возможно, он шпион.

— Шпион? — переспросил Алекс.

— Ну, русский или еще какой-нибудь.

— Я думал, что мы сейчас с русскими друзья. — Алекс взглянул в зеркало заднего вида. — Но даже если мы с ними и не друзья, то с чего это вдруг шпион заинтересовался нами?

— Нетрудно догадаться. Он просто спутал нас с кем-нибудь из нашего дома.

— Ну, таких глупых шпионов я не боюсь, — сказал Алекс, включая кондиционер. Через секунду в душной машине было уже прохладно и свежо.

— Нет, вряд ли он шпион, — сказал Колин. Все его внимание, казалось, было сосредоточено на этом невзрачном фургоне. — Он, должно быть, кто-то другой.

— Например?

— Надо подумать, — произнес мальчик.

Пока Колин раздумывал, кто же этот человек в фургоне, Алекс Дойл смотрел вперед, на дорогу, но мыслями был уже в Сан-Франциско. Для него этот холмистый город был не просто точкой на карте. Для него он был синонимом будущего и олицетворял все, что человеку надо в этой жизни. Там его ждала новая работа в одном из рекламных агентств, которое поддерживало молодых талантливых художников. Там был и новый дом рядом с Линкольн-парком: три спальни, захватывающий вид на пост Золотые Ворота и пальма у крыльца. И конечно же, там была Куртни. Без нее ни дом, ни работа ровным счетом ничего не значили. С Куртни они познакомились в Филадельфии, полюбили друг друга, там же и поженились. Ее брат Колин был самым почетным гостем на свадьбе, машинистка из департамента юстиции — необходимым по закону совершеннолетним свидетелем.

После этого Колина отправили к тетушке Алекса в Бостон, а молодожены провели свой медовый месяц в Сан-Франциско. Там Алекс встретился со своим работодателем, с которым до этого общался лишь по телефону. Там же они с Куртни подыскали дом, в котором теперь будут жить вместе. В Сан-Франциско будущее казалось гораздо более многообещающим и определенным, чем в Филадельфии. Теперь Сан-Франциско — это их будущее. Мысли о Куртни неизменно переплетались в его сознании с мыслями об этом городе. Куртни ассоциировалась у него с Сан-Франциско, а Сан-Франциско — с будущим. Она была обожаемой, интригующей, даже несколько экзотичной. Прямо как Сан-Франциско. И сейчас, когда он думал о Куртни, перед ним возникали картинки то голубого залива, то улиц, бегущих с пригорка на пригорок.

— Он все еще следует за нами, — Колин прервал его мысли.

— По крайней мере, он пока не пытался столкнуть нас в кювет, — сказал Алекс.

— Он и не будет.

— Да? — удивился Алекс.

— Он лишь следит за нами. Он из разведслужб.

— Из ФБР?

— Думаю, да, — сказал Колин, покусывая губу.

— Что же ему от нас надо?

— Наверное, он нас с кем-нибудь спутал. С какими-нибудь радикалами. Он увидел наши длинные волосы и подумал, что это они.

— Да, видимо, наши шпионы не намного умнее русских. Как ты думаешь? — поинтересовался Алекс.

Лицо Дойла расплылось в улыбке. Он улыбался потому что сейчас ему было чертовски хорошо и потому что он знал, что улыбка идет ему. За все тридцать лет ему никто ни разу не делал комплиментов. Несмотря на то что на четверть он был ирландцем, с его волевым подбородком и романским носом он бы скорее сошел за итальянца. Как-то месяца через три после их встречи, когда они уже спали вместе, Куртни призналась ему: "Дойл, не могу сказать, что ты красив, но ты очень, очень привлекателен. И когда ты говоришь, что я неотразима, мне бы хотелось сказать тебе то же самое. Но я не могу лгать. Однако твоя улыбка... Сейчас она просто великолепна. Когда ты улыбаешься, ты даже чем-то похож на Дастина Хофмана". К тому времени они уже были слишком честны друг с другом, чтобы он обиделся. Такое сравнение даже польстило ему: "Дастин Хофман? Ты уверена?" Она посмотрела на него оценивающе, взяла за подбородок, повернула его голову туда-сюда, как бы пытаясь получше разглядеть при слабом свете ночника. А потом сказала:

— Когда ты улыбаешься, ты просто вылитый Хофман, ну, когда он пытается выглядеть побезобразней.

Он аж рот открыл от изумления:

— Ну и ну, когда он пытается выглядеть побезобразней?

Она попыталась исправить свою ошибку:

— Ну, Хофман не может выглядеть безобразно, даже когда пытается. Ты похож на Хофмана, но... только не такой... красивый, как он.

Он смотрел, как она пытается выбраться из этой ямы, которую сама же себе и вырыла. И он, сам не зная почему, вдруг стал смеяться. Через секунду они уже оба хохотали, как дети. Своим хохотом они еще сильнее заводили друг друга, и скоро им обоим стало нехорошо от смеха. Эта ночь была одна из самых бурных ночей, проведенных вместе. Никогда им еще не было так хорошо. С тех пор Дойл старался как можно больше улыбаться.

Плакат на правой стороне дороги гласил, что они выезжают на скоростное шоссе.

— Оставь ты своего фэбээровца в покое, — сказал Алекс, — дай ему спокойно попреследовать нас. Начинается шоссе, так что пристегни ремень.

— Сейчас, минутку, — попросил Колин.

— Нет, — настаивал Алекс, — сейчас же пристегни ремень. И будь так добр, вторую лямку тоже.

Колин всегда считал унизительным, когда его заставляли пристегиваться обоими ремнями.

— Ну, полминутки, — взмолился мальчик, еще сильнее перегнувшись через переднее сиденье.

— Колин...

Наконец тот развернулся и нормально уселся на сиденье.

— Я только хотел посмотреть, поедет ли он за нами на шоссе. Поехал.

— Естественно, поехал, — сказал Алекс, — агенты ФБР не ограничены пределами города. Он может ехать за нами повсюду.

— По всей стране?

— Конечно. Почему бы и нет.

Колин откинул голову на подголовник и расхохотался.

— Вот смеху-то будет, когда он проедет через всю страну и только тогда обнаружит, что преследовал совсем не радикалов.

Выехав на шоссе, Алекс надавил на газ, и они направились на запад.

— Ты когда-нибудь пристегнешь ремень? — все не унимался Алекс.

— Ах да, конечно, — спохватился Колин, потянувшись к стойке за передней дверью. — Я забыл.

На самом-то деле он, конечно, не забыл. Он никогда ничего не забывал. Ему просто не хотелось пристегивать ремень.

Изредка отвлекаясь от дороги, Алекс искоса поглядывал на мальчика, возившегося с двумя половинками поясного ремня. Колин морщил нос, нервничал, пытаясь всячески продемонстрировать Дойлу свое презрение к ремням безопасности.

— Ничего, ничего, — улыбнулся Алекс, — пока доедем до Калифорнии, ты, глядишь, к нему и привыкнешь.

— Не привыкну, — поспешил уверить его Колин.

Он расправил футболку с Кинг-Конгом, откинул волосы, лезшие в глаза. Затем поправил свои тяжелые очки.

— Три тысячи миль, — сказал он, наблюдая за тем, как машина как бы подминает под себя серую полосу шоссе и затем оставляет ее позади. — За сколько мы проедем такое расстояние?

— У нас нет времени прохлаждаться, — сказал Алекс, — нам надо быть в Сан-Франциско в субботу утром.

— Пять дней, — произнес Колин, — чуть больше шестисот миль в день.

Похоже, он был разочарован такой медлительностью.

— Если бы ты мог иногда сменять меня, мы бы доехали гораздо быстрее. Но мне самому не хочется сидеть за рулем больше шестисот миль в день.

— Почему же Куртни не поехала с нами? — спросил Колин.

— Она приводит в порядок дом. Вещи наши она уже встретила и теперь все там устраивает.

— А ты знаешь, что, когда я летал в Бостон, это был мой первый полет на самолете?

— Я знаю, — ответил Алекс, вспоминая, как Колин, вернувшись из Бостона, все уши им прожужжал о том, как он летел на самолете.

— Мне очень понравилось.

— Я знаю.

Колин нахмурил брови:

— Почему мы не могли продать эту машину и полететь с Куртни на самолете?

— Ты же и сам это знаешь, — сказал Алекс, — машине всего лишь год. И если бы мы ее продали, то довольно много бы потеряли. Если хочешь, чтобы машина себя окупила, ее не стоит продавать года три-четыре.

— Сейчас ты себе можешь это позволить. Я слышал, как вы разговаривали с Куртни. Ты ведь будешь делать хорошие деньги в Сан-Франциско, — все настаивал Колин.

Алекс подставил вспотевшую ладонь к решетке кондиционера, чтобы высушить ее.

— Тридцать пять тысяч в год — не такие уж и большие деньги.

— Мне дают всего три доллара в неделю, — сказал мальчик.

— Ты прав, но я на девятнадцать лет тебя старше. И все это время не валял дурака.

Шины мягко шуршали по асфальту.

По противоположной стороне пронесся длиннющий трейлер. Это была первая машина — кроме фургона, конечно, — которую они встретили в это утро.

— Три тысячи миль, — задумчиво произнес Колин, — это почти одна восьмая земного шара.

Алекс тоже на минуту задумался:

— Да, правильно.

— Если ехать дальше, не останавливаясь в Калифорнии, то за сорок дней мы бы объехали вокруг света, — сказал Колин, держа руки так, как если бы в них был глобус.

— Ну, я думаю, нам бы потребовалось больше сорока дней, — сказал Алекс, — вряд ли по океану я смог бы ехать так же быстро.

Колин улыбнулся:

— Я имел в виду, мы бы сделали это, если ехать по мосту.

Алекс посмотрел на спидометр. Каких-то пятьдесят миль в час. На двадцать меньше, чем он рассчитывал. Колин был хорошим попутчиком, даже слишком хорошим. Так они и за месяц не доедут.

— Сорок дней, — продолжал Колин, — в два раза меньше, чем у Жюля Верна.

Хотя Алекс и знал, что Колин перескочил через один класс в школе и года на два опережал своих ровесников в чтении, он не переставал тем не менее удивляться его знаниям.

— Ты уже читал "Вокруг света за восемьдесят дней"?

— Давно, — сказал Колин и протянул руки к кондиционеру, так же, как это сделал Алекс.

И этот незначительный жест произвел на Дойла впечатление. Он в свое время тоже был худощавым, нервным ребенком, чьи ладони постоянно потели.

Он, как и Колин, стеснялся незнакомых людей, сторонился своих сверстников, не особенно преуспел в спорте. В колледже он начал усердно заниматься тяжелой атлетикой, надеясь стать вторым Чарльзом Этласом. К тому времени, когда грудь его стала более или менее рельефной, появились бицепсы, ему наскучило поднятие тяжестей. И вскоре он это бросил. При росте сто семьдесят семь сантиметров и весе семьдесят три килограмма до Чарльза Этласа ему было еще далековато. Но, по крайней мере, он был уже не тем тщедушным мальчиком, каким поступил в колледж. Хотя он все так же неловко чувствовал себя с новыми знакомыми и ладони его часто становились влажными. Он еще не забыл, что такое чувствовать себя озабоченным и неуверенным в своих силах. И теперь, глядя, как Колин протянул свои худые руки к кондиционеру, он понял, почему так спокойно чувствовал себя в его компании. Почему мальчик понравился ему с того самого первого дня полтора года назад. Их разделяло девятнадцать лет. Больше ничего.

— Он все еще едет за нами? — спросил Колин, прерывая ход мыслей Алекса.

— Кто?

— Фургон.

Алекс посмотрел в зеркало:

— Да. Агенты ФБР легко не сдаются.

— Можно я посмотрю?

— Только не расстегивай ремень.

— Ничего хорошего из этой поездки не выйдет, — мрачно заметил Колин.

— Конечно, если не успели мы отъехать, а ты уже не слушаешься, — согласился Алекс.

На противоположной полосе оживилось движение. Мимо них просвистел еще один грузовик. Но через минуту на шоссе, кроме них и преследовавшего их фургона, опять не было ни одной машины.

Они ехали на запад, так что всходившее солнце не било в глаза. На небе не было ни облачка. Холмы вдоль шоссе были уже совсем зеленые, поросшие молодой травкой.

Через некоторое время они свернули на дорогу к Харрисбургу, и тогда Колин опять спросил:

— Как поживает наш "хвост"?

— Все еще за нами. Несчастный фэбээровец идет по ложному следу.

— Наверное, его выгонят с работы. Это откроет дорогу мне, — сказал Колин.

— Ты хочешь пойти в ФБР?

— Были у меня такие мысли.

Алекс перестроился в левую полосу, обогнал машину с прицепом для перевозки лошадей. На заднем сиденье этой машины сидели две девочки примерно того же возраста, что и Колин. Они помахали ему, но Колин, залившись краской, сурово посмотрел вперед.

— Я не думаю, что в ФБР будет скучно, — наконец сказал он.

— Ну, я не знаю. Наверное, надоедает по нескольку недель выслеживать какого-нибудь жулика до тех пор, пока он не натворит чего-нибудь интересненького.

— Ничто так не надоедает, как сидеть пристегнутым ремнем всю дорогу до Калифорнии, — заметил Колин.

"Господи, снова он за свое", — подумал Алекс.

Перестроившись опять в правый ряд, он включил автоматический акселератор. Так что теперь, даже если Колин будет слишком любопытным, все равно скорость будет держаться на семидесяти милях в час.

— Когда этот парень, что преследует нас, попытается столкнуть нас в кювет, ты еще скажешь мне спасибо.

Колин посмотрел на него. От очков его и так большие глаза казались еще больше.

— Я думаю, ты просто так не сдашься.

— Ты правильно думаешь.

Колин облегченно вздохнул:

— Ты ведь сейчас мне как отец, да?

— Я муж твоей сестры. Но... Так как ты находишься под ее опекой, то я думаю, что вправе устанавливать некоторые правила для тебя. И ты должен их придерживаться.

Колин покачал головой, откинул волосы, лезшие в глаза.

— Не знаю, может быть, лучше было бы так и оставаться сиротой.

— Что-о? — с деланым гневом спросил Дойл.

— Конечно, если бы не ты, то я бы не полетел на самолете в Бостон, — начал Колин, — и не поехал бы в Калифорнию... Не знаю.

— Ну это уже слишком, — сказал Алекс и по-отечески легонько потрепал его по затылку.

Вздохнув так, как будто ему требовалось нечеловеческое терпение, чтобы общаться с Дойлом, мальчик причесал взъерошенные волосы. Убрав расческу обратно в карман, он расправил свою футболку с Кинг-Конгом, а затем произнес:

— Надо подумать. Я еще не уверен.

Двигатель работал едва слышно. Колеса бесшумно шуршали по гладкой дороге.

Пять минут прошли без пререканий. Оба наслаждались тишиной. Но Колин не мог долго сидеть спокойно. Он стал выстукивать какую-то мелодию на своих костлявых коленях.

— Если хочешь, поищи что-нибудь по радио — сказал Алекс.

— Тогда мне надо расстегнуть ремень.

— Ну ладно, только недолго.

Не успел Алекс договорить, как мальчик уже забрался на сиденье с ногами и впился глазами в заднее стекло:

— Он все еще едет за нами.

— Эй, ты собирался настроить приемник.

Колин развернулся:

— Ты, наверное, подумал, что я хотел лишь выбраться из-под этого ремня...

Он был просто неотразим.

— Найди лучше какую-нибудь музыку.

Колин колдовал над приемником, пока не нашел передачу о рок-н-ролле. Сделав погромче, он еще раз посмотрел назад.

— Приклеился как банный лист, — сказал он с важным видом и пристегнул ремень.

— Ты когда-нибудь успокоишься? — спросил Алекс.

В восемь пятнадцать они остановились у небольшого ресторанчика в пригороде Харрисбурга. Пока Алекс выискивал свободное место для парковки, Колин наблюдал за фургоном.

— Он тоже здесь. Как я и ожидал.

Алекс посмотрел в зеркало и увидел, как злополучный фургон проехал мимо ресторана по направлению к станции техобслуживания. На борту его красовалась зелено-голубая надпись:

ГРУЗОВЫЕ ПЕРЕВОЗКИ

Доставив свой груз, вы можете сдать автомобиль в ближайший филиал нашей фирмы. Удобно и дешево!

Затем он исчез из виду.

— Ну что, — сказал Алекс, — позавтракаем?

— Ага. Интересно, хватит ли у него нервов и дальше преследовать нас.

— Он заехал сюда, чтобы заправиться. Когда мы поедим, он уже будет миль за пятьдесят отсюда. Вот увидишь.

Когда они вышли спустя почти час, все места для парковки перед рестораном были уже заняты. Новый "Кадиллак", два нестареющих "Фольксвагена", весь сверкающий на солнце красный спортивный "Триумф", старый "Бьюик", грязный и помятый в нескольких местах, и еще десяток других машин стояли, уткнувшись в бордюр, как животные у кормушки.

— Я думаю, он позвонил своему начальству, пока мы ели, и ему сказали, что он преследует не тех, — предположил Алекс.

Колин нахмурился. Он засунул руки глубоко в карманы и оглядывал машины, уверенный, что этот "Шевроле", искусно замаскированный, стоит где-нибудь поблизости. Преследователя нигде не было. Теперь ему придется выдумывать новую игру.

Дойл же вдвойне обрадовался исчезновению фургона. Вряд ли теперь Колин придумает игру, в которой найдется достойный предлог, чтобы не пристегивать ремень.

Они медленно шли к машине. Дойл — наслаждаясь свежим утренним воздухом, Колин — украдкой поглядывая на стоянку все еще в надежде отыскать фургон. Когда они уже подошли к машине, мальчик сказал:

— Спорим, что он припарковался где-нибудь за рестораном.

И не успел Дойл раскрыть рот, как Колин что есть сил рванул обратно к ресторану.

Алекс сел в машину, завел мотор, включил кондиционер. Когда он пристегивал ремень, из-за угла ресторана показался Колин. Он подошел к машине открыл дверь и уселся рядом с Дойлом. Он был явно разочарован.

— Там его тоже нет.

Он закрыл дверь. Скрестив руки на груди, он низко опустил голову и задумался.

— Ремень. — Алекс включил задний ход и выехал со стоянки.

Недовольно бурча что-то себе под нос, Колин пристегнул ремень.

Алекс подъехал к заправке и остановился у колонки. Нужно было долить бензина в бак.

Человеку, который уже спешил к их машине, было за сорок. Его крупное телосложение, красное обветренное лицо и заскорузлые руки выдавали бывшего фермера. Он жевал табак, что нечасто встретишь в Филадельфии или Сан-Франциско. Настроение в этот день ему еще, видимо, не успели испортить.

— Помочь, ребята?

— Будьте добры, залейте обычного, — сказал Алекс, протягивая ему кредитную карточку. — Там где-то с полбака.

— Нет проблем.

На кармане рубашки было вышито его имя: Чет. Чет нагнулся и взглянул на мальчика:

— Как дела, шеф?

Колин недоверчиво посмотрел на него и процедил сквозь зубы:

— Н-н-ничего.

Чет осклабился, показывая желтые от табака зубы:

— Рад слышать это.

И направился к колонке залить бензин.

— Почему он назвал меня шефом? — спросил Колин.

Его недоверчивость прошла, и теперь он был явно смущен.

— Наверное, он подумал, что ты шофер или таксист.

Колин заерзал на сиденье и гневно взглянул на Алекса.

— Нет, мне все-таки надо было лететь с Куртни на самолете. Я не могу выносить твои шуточки все пять дней.

Алекс засмеялся:

— Ну, Колин, ты даешь!

Он уже привык к тому, что порой сарказм Колина был просто неотразим. Однако чувствовалось, что это стоит ему определенных усилий. Колин пытается выглядеть взрослым.

Все это было хорошо знакомо Дойлу, так как он был таким же девятнадцать лет назад.

В этот момент вернулся Чет, отдал Алексу кредитную карточку и протянул журнал продаж. Пока Алекс доставал ручку и выводил фамилию, заправщик опять уставился на Колина:

— Шеф, далеко едешь?

На этот раз Колин был удивлен не меньше, чем когда Чет в первый раз обратился к нему.

— В Калифорнию, — пробубнил он, усиленно изучая свои коленки.

— Да? За этот час ты уже второй, кто едет в Калифорнию. Я всегда спрашиваю людей, куда они сдут. Час назад один парень сказал, что тоже едет в Калифорнию. Теперь все едут в Калифорнию, кроме меня.

Чет вздохнул. Алекс отдал ему журнал, засунул кредитку в бумажник. Он взглянул на Колина. Тот напряженно вычищал грязь из-под ногтей, чтобы занять глаза, если Чету вздумается продолжать свою одностороннюю беседу.

— Вот, — сказал Чет, протягивая Алексу квитанцию, — там прямо на пляж?

— Да.

— Братья? — спросил Чет.

— Извините?

— Вы братья?

— А, нет, — сказал Алекс.

Времени или смысла объяснять, кем доводится ему Колин, не было.

— Он мой сын.

— Сын? — переспросил Чет удивленно.

— Ну да, сын. — Хотя он и не был его отцом, по возрасту вполне мог сойти за него.

Чет посмотрел на Дойла, на его длинные вьющиеся волосы. Он посмотрел на его цветастую рубашку с большими деревянными пуговицами. Алекс уже приготовился поблагодарить его, если тот скажет, что Дойл слишком молодо выглядит, чтобы иметь такого взрослого сына. Но тут он заметил, что настроение заправщика резко изменилось. Он, видимо, подумал, что отец должен быть более респектабельным. Дойл мог бы так выглядеть и одеваться, если бы он был братом Колина, но это совершенно невозможно, если он его отец, думал, видимо, Чет.

— Я-то подумал, что вам лет двадцать — двадцать один, — сказал он, все жуя свой табак.

— Тридцать, — произнес Алекс и тут уж сам удивился, зачем он это сказал.

Заправщик посмотрел на блестящую черную машину. Глаза его тут же стали холодными. Несомненно, он думал, что это в порядке вещей, если Алекс ездит на "Форде" своего отца, но совсем другое дело, если это его собственная машина. Если человек типа Дойла может позволить себе такую шикарную машину и поездки в Калифорнию, тогда как он, рабочий человек, вполовину старше его, — нет, то где же справедливость?

— Ладно, — сказал Алекс, — всего хорошего. Чет отступил назад к колонке, даже не пожелав им счастливого пути. Он просто впился глазами в машину. И, когда боковое стекло, приводимое в движение электроприводом, медленно закрылось, он уставился на нее еще сосредоточеннее, его нахмуренный лоб в эту минуту походил на лист гофрированной бумаги.

— Неплохой он человек, да? — Алекс включил скорость, и машина тронулась.

Когда они уже выехали на шоссе, Колин вдруг расхохотался.

— Что тут смешного? — спросил Алекс, которого буквально трясло после разговора с Четом. Хотя на самом деле он ничего такого и не сделал, кроме как разрушил один небольшой предрассудок.

— Когда он сказал, что ты выглядишь лет на двадцать, я подумал, что он и тебя сейчас назовет шефом, — сказал Колин. — Вот был бы номер.

— Да уж.

Колин обиженно засопел:

— Думаешь, было приятно, когда он назвал меня шефом?

Когда Дойл немного успокоился, он понял, что реакция Колина на наглость заправщика была гораздо острее, чем его собственная. Разгадал ли мальчик истинный смысл его застенчивой натуры? Все это, впрочем, не имело значения. Как бы то ни было, но факт налицо: с ними обоими поступили несправедливо.

— Прости меня, Колин, я не должен был позволять ему разговаривать с тобой таким снисходительным тоном.

— Он обращался со мной как с ребенком.

— Это присуще почти всем взрослым. Но это конечно, неправильно. Так ты принимаешь мои извинения?

В этот момент Колин был особенно серьезен и сидел выпрямившись, ведь это был первый раз когда взрослый просил у него прощения.

— Да, принимаю, — спокойно сказал он. А затем его лицо расплылось в улыбке, и он добавил: — Хотя мне все еще хочется, чтобы он и тебя назвал тогда шефом.

Громадные сосны и вязы с черными стволами покачивались на весеннем ветру по обеим сторонам шоссе. Где-то с милю дорога шла в гору. Но за перекрестком она не стала сразу снижаться, а черной лентой тянулась еще целую милю до очередного спуска. Машина все еще неслась между двух шеренг высоких часовых-сосен, а вязы были похожи на неуклюжих толстых генералов, обходящих строй своих подчиненных.

На полпути до спуска началась зона отдыха. Из-под деревьев был вычищен кустарник. Через небольшие интервалы под соснами были установлены баки для мусора. Небольшая вывеска гласила, что это публичная зона отдыха.

В этот ранний час отдыхающие еще не появились. И все же тут кто-то был. На дальней аллее этого миниатюрного парка прямо рядом с выходом, готовый в любую минуту выехать на шоссе, стоял фургон.

ГРУЗОВЫЕ ПЕРЕВОЗКИ

Доставив свой груз, вы можете сдать автомобиль в ближайший филиал нашей фирмы. Удобно и дешево!

Сомнений быть не могло — это был тот же самый фургон.

— Вон, вон он опять! — воскликнул Колин и приник к стеклу, когда их "Форд" на скорости семьдесят миль в час пронесся мимо фургона. — Точно, это он.

Дойл взглянул в зеркало заднего вида — фургон уже выезжал на шоссе. Он мгновенно набрал скорость. И через несколько минут, как и прежде, пристроился в полумиле от них.

Дойл-то знал, что это лишь совпадение. Игра Колина лишь плод его воображения. Колин был таким же фантазером, как и он много лет назад. У них нет ни врагов, ни завистников. Кому придет в голову преследовать их? Совпадение... Определенно совпадение...

И тем не менее по спине у него вдруг пробежал неприятный холодок.

2

Джордж Леланд вел шестиметровый "Шевроле", взятый в аренду, с нежностью папаши, толкающего перед собой детскую коляску. Из грузового отделения, что начиналось сразу за водительским сиденьем и где были сложены вещи и мебель, ни разу не донеслось ни грохота, ни стука. За стеклом свистел ветер, шины шуршали по асфальту, и все это было в его власти.

Он вырос среди трейлеров и других больших машин и обладал каким-то особенным талантом, заставляя их выглядеть так, будто сделаны они специально для автосалона или выставки. В свои неполные тринадцать лет он уже объезжал на сеновозе поля отцовской фермы и собирал стога. Еще до окончания школы он сумел освоить всю технику, что была у отца на ферме: и сенокосилку, и трактор, и комбайн. Когда он учился в колледже, он подрабатывал на фургоне, похожем на тот, в котором сейчас и пересекал Пенсильванию. Позже он работал в одной нефтяной компании на машине с буровой установкой. И за те два лета, что он работал на ней, ни единой царапины не появилось на его машине. На третье лето ему опять предложили поработать в нефтяной компании, но он отказался.

Спустя год, когда он получил диплом инженера и настоящую работу, он все еще надеялся, что когда-нибудь ему доверят гигантскую машину, чтобы объехать вокруг света. Он мечтал об этом не потому, что его работа не устраивала его, а потому, что ему нравилось водить машины, нравилось знать, что они полностью повинуются ему.

Сегодня с самого утра он вел взятый напрокат фургон. Он все время держался на одном и том же расстоянии от черного "Тандерберда". Когда они снижали скорость, он также ехал медленнее, когда они разгонялись, он догонял их. "Тандерберд" практически ехал со скоростью семьдесят миль в час. Леланд знал, что это последняя модель "Форда" и что у него на руле находится специальный прибор контроля скорости. Это облегчало поездки на дальние расстояния. Скорее всего Дойл и использовал этот прибор. Но это неважно. Не напрягаясь, Джордж Леланд мастерски, час за часом, удерживал фургон на одном и том же расстоянии от "Форда".

Леланд был крупным мужчиной. Ростом где-то под метр девяносто, да и весил тоже не меньше девяноста килограммов. Было дело, он весил и все сто, но потом похудел. Телосложения он был крепкого, широкие плечи, узкий таз. Его квадратное лицо обрамляли светлые, постриженные тоже квадратом волосы. Когда он поворачивал руль своими мощными руками, то сам оставался совершенно неподвижным, будто прикованным к машине.

Он не включал радио.

Он не смотрел по сторонам.

Он не курил, не жевал резинку, не разговаривал сам с собой.

Милю за милей все его внимание поглощали дорога и машина впереди. За все утро он ни разу не подумал о тех, кто ехал в этой машине. Мысли его были в беспорядке. И ненависть его не имела еще определенного объекта. Он это знал. Он преследовал их совершенно автоматически, как робот.

За Харрисбургом "Тандерберд" выехал на семидесятое шоссе, и, когда проехали Уиллинг, машина свернула с магистрали.

В тот момент, когда Леланд увидел мигающий поворотный сигнал, он притормозил и позволил Дойлу оторваться от него почти на милю. Когда Леланд вслед за ним свернул на дорогу, ведущую к заправке и нескольким кафе и ресторанам, черная машина уже пропала из виду. Он медленно ехал вдоль закусочных и кафе, высматривая черный "Форд". Нашел он его припаркованным у ресторанчика, стилизованного под старомодный железнодорожный вагон. "Тандерберд" остывал в тени огромной вывески "У Харриса".

Леланд, не останавливаясь, проехал до самого последнего кафе. Свой "Шевроле" он оставил за углом здания, чтобы его не заметили те двое, сидящие в машине в пятистах ярдах от него. Затем он вышел, запер фургон и отправился перекусить.

Ресторанчик, куда зашел Леланд, был похож на тот, у которого остановился Дойл с мальчиком. Такая же алюминиевая труба футов восьмидесяти в длину, с рядом длинных и узких окон по периметру.

Внутри вдоль стены стояли уже изрядно обшарпанные пластиковые кабинки. В каждой — стол с пепельницей, стеклянной сахарницей, стеклянными же солонкой, перечницей и подставкой для салфеток. В каждой кабинке была еще и панель для выбора песен на музыкальном автомате. В самом дальнем углу ресторана — уборные. Широкий проход отделял кабинки от прилавка-стойки, тянувшегося из одного конца помещения в другой.

Войдя, Леланд повернул направо, прошел через весь ресторан и уселся за стойку напротив окна так, чтобы видеть "Тандерберд".

Так как это был последний ресторан и так как обеденный час пик прошел где-то в половине третьего, в ресторане почти никого не было. За столиком напротив двери средних лет парочка беззвучно терзала горячие сандвичи с ростбифом. За ними, лицом к Леланду, сидел лейтенант полиции штата Огайо. Он был занят чизбургером и картофельными чипсами. В самой дальней от Леланда кабинке, уставившись в потолок, курила непричесанная официантка с обесцвеченными волосами.

Был и еще один человек — официантка, которая подошла к Леланду, чтобы принять заказ. Ей было лет девятнадцать, приятное личико, светлые волосы, голубые, как и у Леланда, глаза. Ее униформу явно носили до нее, но она, как смогла, украсила ее. На свою коротенькую юбочку она пришила каемку, на одном кармане был вышит бурундучок, на другом — маленький зайчик. Обычные пуговицы она заменила красными. На левом кармане блузки была вышита птичка, на правом — имя девушки: Жанет. И чуть ниже: "Приветствую вас".

Она улыбнулась ему совсем по-детски. Всем своим видом, даже тем, как она поворачивала голову, она неуловимо напоминала добродушного Микки Мауса. К тому же она явно была в хорошем расположении духа.

— Вы уже просмотрели меню? — У нее оказался грудной приятный голос.

— Кофе и чизбургер, — произнес Леланд.

— Хотите хрустящего картофеля? Его только что приготовили.

— О'кей.

Она сделала пометку в блокноте и подмигнула ему:

— Одну минутку.

Он посмотрел ей вслед, когда она возвращалась за стойку. Ее аккуратные ножки так дивно семенили. Обтягивающая юбка подчеркивала правильные формы. И вдруг, хотя об этом нечего было и мечтать, она представилась ему обнаженной. Одежда с нее бесследно исчезла за одно мгновение. Он ясно видел эти дивные ноги и выше — разделенная пополам округлость ее попки, законченные линии ее изящной спины...

Он виновато потупил взгляд, абсолютно сконфуженный и сбитый с толку, почувствовав, как его чресла начинают твердеть. Все это произошло настолько быстро, что он не сразу сообразил, где находится.

Вернулась Жанет, поставила перед ним чашку кофе:

— Будете сливки?

— Да, пожалуйста.

Протянув руку куда-то под прилавок, она извлекла оттуда небольшую пластиковую бутылку, похожую на молочную, и поставила перед ним.

Вместо того чтобы оставить его наедине с кофе, она облокотилась на стойку и, подперев голову обеими ладонями, с улыбкой поинтересовалась:

— А вы далеко едете?

Леланд нахмурился:

— С чего вы взяли, что я куда-то еду?

— Видела, как вы подъезжали на фургоне. Вы развозите что-то здесь по округе?

— Нет, — сказал он, наливая сливки, — в Калифорнию.

— Ну да! — воскликнула она. — Класс! Пальмы солнце, серфинг.

— Да-а, — небрежно бросил он, желая как можно скорее отвязаться от нее.

— Как бы я хотела научиться плавать на серфе, — мечтательно произнесла она, — я очень люблю море. Летом я на две недели езжу в Атлантик-Сити, валяюсь на пляже и приезжаю совсем черная. Мне идет загар. У меня очень узкое бикини, так что на мне не бывает ни одного белого пятнышка. — Она засмеялась, с притворной скромностью опустив глаза. — Ну почти ни одного. В Атлантик-Сити не очень-то любят такое узкое бикини.

Отпивая кофе, Леланд взглянул на нее поверх чашки. Их глаза встретились, и они смотрели друг на друга, пока он не отвел взгляд.

— Чизбургер и картошка! — раздался голос из окошечка, соединяющего кухню с залом.

— Ваш заказ, — тихо сказала она и, нехотя поднявшись, принесла еду и поставила перед ним. — Что-нибудь еще?

— Не надо, — он отрицательно покачал головой.

Она опять устроилась напротив него и болтала, пока он ел. Совершенно бесхитростная, она болтала, смеялась, немножко заигрывала.

"Пожалуй, она лет на пять старше, чем я подумал сначала", — решил он.

— Можно еще чашечку кофе? — попросил он наконец, чтобы хоть на минуту отделаться от нее.

— Конечно. — Взяв его пустую чашку, она направилась к блестящей хромированной кофеварке.

Опять наблюдая за ней, Леланд ощутил, как все его тело пронзила легкая дрожь, и... он опять увидел ее без одежды. Нет, он даже не пытался представить ее себе обнаженной, он просто совершенно ясно видел ее, так же отчетливо, как и остальные предметы вокруг. Ее длинные ноги и тугие полушария были подтянуты, когда она, поднявшись на носочки, заглядывала в высокий котел, чтобы проверить, на месте ли фильтр. Когда она повернулась, грудь ее качнулась немного разбухшими сосками.

Леланд зажмурил глаза, пытаясь отогнать видение. Когда он вновь открыл их, оно не исчезло. С каждой секундой какое-то странное чувство все сильнее и сильнее овладевало им.

Он нащупал нож, который она принесла ему. Взяв его, он поднес его к лицу и взглянул на блестящее лезвие с зубчиками на конце. Потом оно расплылось, потеряло четкие очертания, он смотрел поверх него на обнаженную девушку. На то, как она медленно приближается к нему, как будто сквозь тягучий прозрачный сироп. С каждым шагом ее груди чувственно вздымаются и опускаются...

Он сильнее сжал нож и подумал: "А что, если вонзить его сейчас ей между ребер, потом вытащить, и еще, еще, пока она не затихнет..."

Когда она подходила к нему, осторожно, двумя руками неся наполненную до краев чашку кофе, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернувшись на стуле, он взглянул по направлению к двери. Там сидела пожилая парочка. У мужчины был полный рот еды, но он не жевал ее. С раздувшимися щеками он уставился на Леланда, наблюдая с каким выражением лица тот сжимал нож в своей большой руке. И из второй кабинки за ним наблюдали. Полицейский. Он тоже перестал есть и хмурился, — видимо, был растерян, не зная, как Леланд собирается поступить с этим ножом.

Леланд положил нож на место, поднялся со стула как раз в тот момент, когда официантка ставила кофе на стол. Он достал бумажник и, вынув два доллара, бросил их на стойку.

— Вы уже уходите? — спросила она. Ее голос показался ему в эту минуту таким далеким и холодным, что он даже вздрогнул.

Он не ответил. Быстро пройдя мимо, он вышел на улицу. "Слишком яркий день", — подумал он, направляясь к фургону.

Сидя за рулем "Шевроле", он слышал, как в груди его бешено колотится сердце. Он снова зажмурил глаза и опять увидел эти длинные ноги, широко расставленные груди... Он видел и себя со стороны, видел, как бросается на нее, перескакивает через стойку, валит ее и там, прямо на полу... Никто не посмеет его остановить, ведь в руках у него по-прежнему нож. Они все испугаются. Даже этот жалкий полицейский. Он сможет прижать ее к грязному полу и делать с ней все что угодно и сколько угодно.

Он продолжал размышлять о ноже, о крови, которая покроет всю ее грудь, чувствовал движения ее тела; он видел, как откроются рты и расширятся глаза стоящих вокруг, если он решится на это. Но постепенно он приходил в себя. Дыхание выровнялось. Сердце перестало бешено стучать.

Подняв голову, он вдруг увидел свое отражение в зеркале заднего вида, прикрепленном к левой двери. Он вгляделся в свои широко открытые глаза, вспомнил наконец, где он, кто он, что он собирался делать, как он намеревался поступить с теми двумя из черного "Тандерберда". И он понял, что все это неправильно. Леланд почувствовал себя совершенно больным, разбитым и сбитым с толку.

Оторвавшись от зеркала, он увидел, что полицейский вышел из ресторана и направляется к фургону. Леланд на мгновение представил, что этому патрульному все про него известно, известно про то, что он собирался сделать с этой девчонкой-официанткой, с той парочкой из "Тандерберда".

Патрульный знал, все знал...

Леланд завел двигатель.

Полицейский окликнул его.

Не в состоянии расслышать, что тот сказал, не желая этого слышать, Леланд включил скорость и вдавил педаль газа до самого пола.

Полицейский что-то крикнул.

Машина дернулась, из-под колес полетел гравий. Леланд чуть сбавил газ и понесся мимо рядов мотелей, заправок и кафе. Он снова тяжело дышал, почти задыхался.

Выезжая на шоссе, он не сбавил скорость, но, к счастью для него, на обеих полосах не было ни одной машины. И хотя Леланд знал, что это шоссе постоянно патрулируется полицейскими и контролируется радаром, он позволял стрелке спидометра забираться все выше и выше. Когда она приблизилась к сотне, фургон стал подрагивать, как чистокровный жеребец, идущий рысью.

В грузовом отсеке все ходило ходуном, мебель стучала о стены, настольная лампа соскочила на пол: послышался звон разбитого стекла.

Леланд посмотрел в зеркало. Хотя полицейский тогда сразу же побежал к своей машине, дорога была пуста.

Все же он не стал сбавлять скорость. Где-то под ним шуршала дорога, за окном свистел ветер. Вокруг все менялось, как декорации на сцене. И постепенно он стал успокаиваться. Исчезло ужасное чувство, что все глазеют на тебя, что все тебя ненавидят и преследуют. Он несся на запад и опять стал частью машины. Он вел ее сильной и уверенной рукой. Проехав так семь или восемь миль, он постепенно сбавил скорость до разрешенного предела, и, хотя всего несколько минут прошло с тех пор, как он покинул ресторанчик, он уже не мог вспомнить, что же повергло его в такую панику.

Так или иначе он все же вспомнил про Дойла и Колина. Их "Тандерберд", должно быть, еще остывает в тени, но даже если они уже на дороге, то еще долго не появятся в поле зрения. Такая перспектива была ему совсем не по душе.

Скорость фургона продолжала снижаться. И когда он стал сознавать, что сейчас они преследуют его, его страх принял знакомые размеры. Черный асфальт дороги уже представлялся ему бесконечным тоннелем с одним лишь входом.

Вскоре вдали; справа от дороги, показалась еще одна зона отдыха, отделенная от шоссе двумя рядами высоких сосен. Он притормозил и свернул на дорожку, ведущую к ней. Машину он припарковал на небольшой площадке так, чтобы хорошо все видеть. Теперь ему оставалось лишь наблюдать за дорогой и ждать. Когда проедет "Тандерберд", он выедет на автостраду и через минуту-другую опять будет у них на хвосте. Он ощущал какой-то небывалый приток сил и энергии.

Патрульный вышел из машины еще до того, как Леланд осознал, что он уже тут не один. Леланд наблюдал за дорогой минут пять, и, должно быть, яркое солнце и снующие туда-сюда машины немного одурманили его. Еще минуту назад никого поблизости не было, а сейчас немного наискосок от фургона стоит патрульная машина полиции штата Огайо. Наполовину в тени высоких деревьев, наполовину заливаемая яркими солнечными лучами, она казалась какой-то ненастоящей. Вышедший из нее офицер был лет тридцати, собранный, с волевым подбородком. Это был тот самый полицейский, который обедал с ним у "Бринза", тот, который окликнул его у ресторана.

Тут Леланд стал припоминать некоторые подробности своей паники. Мир опять собирался захлопнуться перед ним. В глазах у него на мгновение потемнело. Он чувствовал себя пойманным на месте преступления, уязвимым, легкой мишенью для любого, кто желает ему зла. Все эти дни он ощущал, что кто-то гоняется за ним. А он постоянно убегает.

Когда полицейский подошел к машине, он опустил боковое стекло.

— Вы один? — спросил лейтенант, остановившись на достаточном расстоянии от двери, чтобы, если Леланд вздумает резко открыть ее, быть вне досягаемости. Его правая рука лежала на кобуре.

— Один? — переспросил Леланд. — Конечно, сэр.

— Почему вы не остановились, когда я позвал вас?

— Вы позвали меня?

— Возле ресторана. — Голос полицейского казался жестче и старше, чем следовало ожидать, судя по его лицу.

Леланд изобразил искреннее удивление:

— Я не видел вас. А вы звали меня?

— Дважды.

— Извините. Я не слышал. — Он наморщил лоб. — Я сделал что-то не так? Вообще-то я аккуратный водитель.

Патрульный несколько секунд внимательно изучал его, заглянул в его голубые глаза и затем, казалось, расслабился. Он убрал руку с кобуры и совсем вплотную подошел к машине:

— Я бы хотел взглянуть на ваше водительское удостоверение и документ об аренде машины.

— Да-да, конечно. — Повернувшись будто за документом, он вытащил из коробки на соседнем сиденье пистолет 32-го калибра. За какое-то мгновение он развернулся, прицелился в голову полицейского и нажал на курок. Единственный выстрел эхом отозвался где-то в деревьях позади фургона.

В течение нескольких минут Леланд наблюдал за движением на дороге, пока не осознал, что надо что-то делать с полицейским. В любую минуту в зону отдыха может кто-нибудь приехать и увидеть труп, лежащий между патрульной машиной и фургоном. Тогда ему придет конец. Сейчас все будто сговорились и преследуют его. Он жив только потому, что на один шаг опережает их. Времени на размышления не было.

Открыв дверь, он выскочил из машины.

Патрульный лежал лицом вниз, на гравии темнела кровь. Сейчас он казался гораздо меньше ростом, почти ребенок.

Весь этот год Леланд терзал себя вопросом: сможет ли он убить человека, чтобы защитить себя? Он знал, что рано или поздно ему придется выбирать: убить или быть убитым. До этого момента он не был уверен, какой исход наиболее вероятен. И сейчас он совершенно не понимал, как можно было сомневаться. Когда вопрос стоит так: убить или быть убитым, то даже человек, не склонный к насилию, ответит на него однозначно.

Совершенно спокойно Леланд наклонился, взял полицейского за ноги, поволок к патрульной машине. Рация невозможно шумела. Леланд усадил его на переднее сиденье и наклонил к рулю. Но что-то все же было не в порядке. Даже с большого расстояния было видно, что это мертвец. Уверенный в том, что надо что-то сделать, он пододвинул труп и сам уселся рядом. Он прикоснулся к рулю, даже не думая, что оставляет отпечатки пальцев.

Прикоснулся к спинке винилового сиденья.

Пачкаясь кровью, Леланд пригнул обезображенное лицо полицейского к коленям, а затем столкнул его на пол.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Леланд дотронулся до стекла всеми пятью пальцами. Когда он выходил из машины, он опять прикоснулся к сиденью.

Еще раз дотронулся до руля.

Закрывая дверь, он оставил отпечатки на хромированной ручке.

Ему даже не пришла в голову мысль взять тряпку и стереть отпечатки своих пальцев. Он даже почти забыл о трупе, лежащем в патрульной машине.

Он вернулся к фургону, сел на сиденье, захлопнул дверь. На шоссе, отражая стеклами солнечный свет, проносились машины. Минут десять Леланд наблюдал за дорогой в ожидании "Тандерберда".

В то время как его глаза сосредоточились на небольшом участке дороги, мысли были разрозненны и витали где-то далеко, пока наконец не сконцентрировались на официантке из ресторанчика.

Он вспомнил этих зайчиков и бурундучков на ее униформе и только сейчас понял, почему она произвела на него такое впечатление, почему он так расстроился. Ее платиново-белые волосы делали ее немного похожей на Куртни. Не совсем, но все-таки... Теперь он знал, что на самом деле он не хотел вонзать нож в ее грудь. Равно как и заниматься с ней любовью.

Он был однолюб. И любил только одну-единственную Куртни. И тут же, как только его мысли перешли от официантки к Куртни, он немедленно стал думать о Дойле и мальчишке. Леланд пришел в ужас от того, что вдруг понял: "Тандерберд" мог проехать мимо него, когда он перетаскивал труп полицейского в машину. Возможно, они уже в течение двадцати минут удаляются от него по шоссе. И между ними теперь мили и мили... А что, если Дойл изменил намеченный маршрут? Что, если он поехал по другой дороге, а не по той, что обозначена на карте?

Леланд даже почувствовал тошноту от страха, что упустил их. Ведь в этом случае он потерял и Куртни. А если он потерял Куртни, а точнее, путь к ней, то потерял все...

Несмотря на кондиционированный свежий, прохладный воздух в салоне автомобиля, на широком лбу Леланда выступили капли пота. Он быстро выжал сцепление, завел двигатель и дал задний ход. Колеса прочертили дугу на залитом кровью гравии. Леланд быстро вывел фургон из зоны отдыха. На полицейской машине все еще работал световой маяк, но Леланд не обратил на него внимания. В тот момент из всех реалий на свете для него существовали лишь полотно шоссе впереди и "Тандерберд", который, возможно, уже удрал от него.

3

После ленча они вновь направились по шоссе на запад. Прошло пятнадцать минут, а "Шевроле" так и не появился в поле зрения, и Дойл перестал беспрерывно поглядывать в зеркало заднего вида. Тогда, после завтрака в Харрисбурге, Алекс был испуган и поражен, когда фургон снова появился сзади них, хотя это и было чистой воды совпадением. "Шевроле" ехал за ним след в след через всю Пенсильванию, Западную Вирджинию, теперь по Огайо — но лишь потому, что так случилось, что фургон тоже направляется на запад по тому же шоссе, что и они. И водитель фургона, кем бы он ни был, наверняка точно так же, как и Дойл, выбрал этот маршрут следования по карте. И в этом не было ничего дурного или угрожающего, водитель фургона, конечно же, ничего не замышлял. Алекс с большим опозданием подумал о том, что вполне мог бы "облегчить себе душу", в любой момент свернуть на обочину дороги и пропустить фургон вперед. Дождаться его, постоять еще минут пятнадцать, и тогда все его сумасшедшие идеи о том, что их кто-то преследует, немедленно рассеялись бы. Однако теперь это было уже не важно. Фургон уехал и сейчас находился где-то далеко впереди.

— Он сзади? — спросил Колин.

— Нет.

— Ах, черт возьми!

— В смысле?

— Мне очень хотелось бы разузнать, кто он такой и чего хочет, — объяснил Колин, — но теперь, похоже, мы никогда не узнаем этого.

— Хорошо бы, — улыбнулся Алекс.

По сравнению с Пенсильванией Огайо был прямо-таки равнинным штатом. Пейзаж складывался из огромных ровных зеленых ландшафтов, простирающихся по обе стороны от дороги, иногда попадающихся маленьких обшарпанных городков, чистеньких, опрятных ферм да одиноких и, как водится, грязных фабричных построек. Неизменность пейзажа, тянущегося далеко вперед и под таким же одинаковым светло-голубым небом, повергла Алекса и Колина в уныние. Им казалось, что машина медленно тащится, еле-еле ползет, выжимая лишь четверть своей реальной скорости.

Прошло двадцать минут, и Колин вдруг начал вертеться и ерзать на сиденье.

— Здесь неправильный ремень, — заявил он Дойлу.

— Неужели?

— Сдается мне, они сделали его слишком тугим.

— Не может быть. Он ведь отрегулирован.

— Не знаю, не знаю...

И Колин опять начал поправлять его обеими руками.

— Тебе не удастся отделаться от ремня даже таким хитроумным способом.

Колин посмотрел в окно. Они проезжали мимо небольшого холма, у подножия которого стоял красно-белый амбар, а ближе к вершине паслось стадо коров.

— Я и не знал, что на свете такое огромное количество коров. С тех пор как мы уехали из Филадельфии, везде и всюду коровы, куда ни глянь. Еще одна корова — и меня стошнит.

— Не стошнит, — ответил Алекс, — иначе я заставлю тебя все здесь вычистить.

— И что же, мы так и будем любоваться на одну и ту же картину всю дорогу? — спросил Колин, указывая своей худенькой рукой на пейзаж за окном.

— Ты прекрасно знаешь, что нет, — терпеливо начал Дойл, — ты увидишь Миссисипи, пустыни. Скалистые горы... Ты все это знаешь лучше меня, ведь наверняка уже совершил немало воображаемых путешествий вокруг света.

Колин перестал дергать ремень, когда понял, что с Дойлом этот номер не пройдет.

— К тому времени, когда мы наконец обнаружим эти интересные места, у меня мозги стухнут. И если я слишком долго буду наблюдать за этим "пустым" местом, то превращусь в зомби. Знаешь, как выглядят зомби?

И Колин изобразил Дойлу физиономию зомби: с раскрытым ртом, отвислыми щеками, огромными пустыми глазами.

Алексу маска понравилась, и он от души развлекался, глядя на Колина, но в то же время его что-то беспокоило. Он понимал, что постоянная борьба мальчика за освобождение от ремня не только говорила о стремлении избавиться от дискомфорта, но и была проверкой Дойла на дисциплинированность. До женитьбы Алекса Колин слушался жениха своей сестры, словно отца родного. Он прекрасно себя вел даже тогда, когда молодожены вернулись в Филадельфию. Но теперь, наедине с Дойлом, в отсутствие "бдительного ока" сестры, Колин проверял, подвергал испытанию их новые взаимоотношения. И если где-то он мог одержать победу, он это делал. В конечном счете он был таким же, как и все мальчишки его возраста.

— Слушай, — обратился Алекс к мальчику, — когда сегодня вечером ты будешь говорить с сестрой по телефону, мне бы не хотелось, чтобы ты жаловался на ремень и все такое. Я и она — мы оба решили, что эта поездка пойдет тебе на пользу. Могу еще сказать тебе: мы думали, что она поможет тебе и мне привыкнуть друг к другу, сблизиться и сгладить все неровности. Поэтому, когда мы будем звонить ей из Индианаполиса, я не хочу, чтобы ты жаловался или ныл. Куртни сейчас в Сан-Франциско, и у нее вполне хватает дел: расстелить ковры, смотреть за тем, как привозят мебель, как драпируют стены и окна... В общем, забот полон рот, не хватало только еще о тебе беспокоиться...

Колин немного подумал.

— Хорошо, — наконец объявил он, — сдаюсь Ты все-таки старше меня на девятнадцать лет.

Алекс взглянул на мальчика, который смущенно опустил голову и поглядывал на него искоса из-под бровей, и мягко улыбнулся:

— Мы подружимся. Я всегда знал, что мы найдем общий язык.

— Скажи мне вот что... — начал Колин.

— Что именно?

— Ты старше меня на девятнадцать лет и Куртни на шесть лет?

— Верно.

— Значит, ты и для нее устанавливаешь правила поведения и обязанности?

— Для Куртни никто не устанавливает правил, — ответил Дойл.

Колин сложил свои худенькие руки на груди и довольно улыбнулся:

— Да, это так. Я рад, что ты понимаешь ее. Если бы я знал, что ты можешь приказать Куртни пристегнуть ремень, то голову бы дал на отсечение, что ваш брак не продержится и полугода.

По обеим сторонам дороги на ровных, плоских полях паслись коровы. По небу медленно и лениво ползли клочки пушистых облаков.

Немного погодя Колин сказал:

— Держу пари на полдоллара, что я смогу точно сказать, сколько машин проедут мимо нас на восток за следующие пять минут — ну, плюс-минус десять машин.

— Полдоллара? — сказал Алекс. — Принимаю.

Они громко, чуть не крича, считали машины, идущие на восток, в течение пяти минут, которые звонко отмеряли часы, встроенные в приборную доску "Тандерберда". Колин ошибся всего на три машины.

— Ну что, еще раз? — спросил он.

— Что мне терять? — усмехнулся Алекс, чувствуя, как между ним и мальчиком восстанавливается доверие, а также его собственная уверенность в себе и в поездке.

Они вновь сыграли в эту игру. Теперь Колин ошибся на четыре машины и выиграл еще пятьдесят центов.

— Ну как? Еще раз? — снова спросил он, потирая свои руки с длинными пальцами.

— Нет уж, — подозрительно сказал Алекс. — Как это у тебя так получается?

— Просто. Я сначала полчаса считал их про себя, а потом вывел среднее число за пять минут. И уж тогда предложил тебе пари.

— Может, нам стоит немного отклониться от намеченного маршрута и спуститься вниз до Лас-Вегаса? — ответил Алекс. — Я буду там ходить по казино и игорным домам, таскать тебя с собой, а ты будешь делать для меня подсчеты.

Колин остался настолько доволен комплиментом, что даже не мог придумать, что на него ответить. Он обхватил себя руками, сначала опустил голову вниз, потом посмотрел в боковое стекло и широко улыбнулся своему собственному смутному отражению.

Алекс бросил на него быстрый взгляд, чтобы выяснить, почему это он вдруг так неожиданно замолчал, и заметил эту радостную улыбку. Дойл еле заметно, про себя, усмехнулся и откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как напряжение постепенно уходит, покидает его. Алекс понял, что влюбился не в одного человека, а в двух. Он любил этого худенького, костлявого, не по годам умного мальчишку почти так же сильно, как любил Куртни. И эта мысль смогла заставить его забыть беспокойство, неуверенность и страх того утра.

Когда в самом начале Алекс Дойл намечал маршрут и звонил из Филадельфии, чтобы заказать номер в мотеле, и потом, когда четыре дня назад посылал чек к оплате за него, он еще раз подтвердил, что прибудет с Колином в "Лейзи Тайм мотель" в понедельник вечером, между семью и восемью часами.

Мотель был расположен прямо к востоку от Индианаполиса. Точно в семь тридцать Алекс въехал на автостоянку мотеля и припарковался возле офиса.

Дойл заказал комнаты в мотелях заранее по всему маршруту поездки, потому что ему совсем не хотелось блуждать в поисках свободных мест, тратя на это по полночи, и таким образом лишних миль шестьдесят просидеть за рулем.

Дойл погасил фары и выключил двигатель. Тишина вокруг была мрачной и жутковатой. Потом постепенно до его слуха дошли звуки со стороны скоростного шоссе: словно кто-то далеко плакал или стонал горестно и тихо, нарушая тишину наступающего вечера.

— Ну, как насчет следующего плана: горячий душ, плотный ужин, потом мы звоним Куртни и выключаемся часиков на восемь.

— Прекрасно, — ответил Колин, — но, может, сначала поедим?

Такая просьба была весьма необычной для Колина. Он, как и Дойл в его возрасте, не был большим любителем поесть. Сегодня во время ленча он лишь поковырялся в кусочке цыпленка, поклевал салат, съел немного шербета и выпил чуть-чуть колы, а после этого объявил, что объелся.

— Ладно, — сказал Алекс, — мы не настолько грязные, чтобы нас не пустили в ресторан. Но сначала я хочу взять ключи от наших комнат.

Алекс открыл дверь кабины, и тут же ее наполнил холодный и сырой вечерний воздух.