Когда они вышли на улицу, Колин спросил:

— А ты когда-нибудь пробовал наркотики?

— Один раз.

— Как это было?

— Из кальяна.

— Понравилось?

— Одного раза достаточно. А ты?

— Нет, — сказал Колин. — Я боюсь наркотиков.

— Почему?

— Можно умереть.

— Смерть не должна страшить тебя.

— Не должна?

— Нет, — настаивал Рой. — Ты — как я, точно как я. Наркотики пугают тебя, потому что, когда употребляешь их, теряешь контроль. А ты не хочешь смириться с мыслью, что не сможешь себя контролировать.

— Ну да. И это тоже.

Рой понизил голос, как будто боялся, что кто-нибудь услышит его, и заговорил быстро, как бы желая поскорее избавиться от того, что его мучило:

— Ты всегда должен твердо стоять на ногах, быть бдительным. Всегда смотреть на свое плечо. Всегда уметь защитить себя. Никогда не позволять никому хоть мгновение командовать тобой. Таких людей много, которые воспользуются моментом, когда увидят, что ты не совсем в порядке. Мир забит такими людьми. Кого бы ты ни встретил — он наверняка будет таким. Мы — звери в джунглях, и мы должны быть готовы драться, если хотим выжить.

Голова Роя была устремлена вперед, плечи ссутулены, мускулы шеи напряжены. Казалось, он ждет, что кто-то может сильно ударить его сзади по голове. В быстро убывающем пурпурно-золотистом свете, как маленькие бриллианты, поблескивали на его лбу и верхней губе капельки пота.

— Верить нельзя никому, почти никому. Даже друзьям. Люди, которые говорят, что любят тебя, самые худшие, самые опасные, самые ненадежные из всех. — Чем быстрее он говорил, тем тяжелее становилось его дыхание. — Люди, которые говорят, что любят тебя, воспользуются тобой, как только представится возможность. Ты должен всегда помнить, что они только ждут момента, чтобы поймать тебя. Любовь — это трюк. Маска. Способ заставить тебя ослабить контроль. Никогда не ослабляй контроль. Никогда. — Он взглянул на Колина, и в его глазах было что-то дикое.

— Ты считаешь, что я отвернусь от тебя, что я буду обманывать тебя, «капать» на тебя твоим родителям? Так?

— А ты будешь?

— Конечно, нет.

— Даже если твоя собственная шея увязнет и единственным способом выпутаться будет донести на меня?

— Даже тогда.

— А если я нарушу какой-нибудь закон, какой-нибудь важный закон, и копы, преследуя меня, придут к тебе с допросом?

— Я не «капну».

— Надеюсь.

— Ты можешь доверять мне.

— Надеюсь. Правда, надеюсь.

— Ты должен не надеяться — ты должен знать!

— Я должен быть осторожным.

— А я должен по отношению к тебе быть осторожным?

Рой ничего не ответил.

— Должен я быть осторожным? — повторил Колин.

— Может быть. Да, может быть, и должен. Когда я говорил, что мы все звери, просто стая диких зверей, я говорил и про себя тоже.

Во взгляде Роя была такая тревога и боль, что Колин отвел глаза.

Он уже не помнил, что вызывало этот резкий монолог Роя, но больше не хотел продолжать разговор. Он боялся, что это приведет к спору и Рой больше не захочет видеть его, а Колин отчаянно хотел остаться с Роем друзьями до конца своих дней. Если он разорвет эти отношения, у него никогда больше не будет шанса стать близким другом такого отличного парня, как Рой. В этом он был абсолютно уверен. Если он испортит все, то вновь вернется к своему одиночеству, а теперь, когда он почувствовал, что такое признание, товарищество и вовлеченность, он боялся и подумать о том, чтобы вернуться к прошлому.

Некоторое время они шли молча. Они пересекли широкую улицу, затененную кронами могучих дубов, и вошли в переулок.

Постепенно, к радости Колина, сильное напряжение, придававшее Рою вид разозленной змеи, стало спадать. Он поднял голову, расправил плечи и перестал дышать, как скаковая лошадь после долгой скачки.

Колин немного разбирался в лошадях. Когда-то отец брал его с собой на скачки, пытаясь поразить воображение сына огромными суммами ставок и сладкой мужественностью спорта. Но Колина привлекало не это — он был очарован изяществом лошадей и говорил о них не иначе как о танцорах. Отец был разочарован и перестал брать его с собой.

Они с Роем дошли до конца квартала и повернули налево, направив свои велосипеды вдоль увитого плющом тротуара.

Стоявшие по обе стороны улицы одинаковые оштукатуренные домики, спрятанные в тени пальм, драконовых деревьев, олеандров, окруженные розами, папоротниками, кактусами, остролистами, казались не такими уродливыми среди буйной калифорнийской растительности.

Наконец Рой нарушил молчание:

— Колин, ты помнишь, я говорил о том, что человек иногда должен делать то, чего хочет его близкий друг, даже если ему это не нравится?

— Помню.

— Это одно из настоящих испытаний дружбы. Согласен?

— Наверно.

— Черт подери, ты хоть когда-нибудь можешь иметь в чем-то твердое убеждение? Ты никогда не говоришь «да» или «нет». Ты всегда предполагаешь.

Колин, уязвленный, ответил:

— Хорошо. Я считаю, что это действительно настоящее испытание дружбы. Я так считаю.

— Хорошо. А если я скажу тебе, что хочу убить кого-нибудь, просто так, ради развлечения, и попрошу тебя помочь мне в этом?

— Ты имеешь в виду кошку?

— Кошку я уже убил.

— Да-да. Это было во всех газетах.

— Я сделал это. В клетке. Как я говорил.

— Я не могу этому поверить!

— Зачем мне лгать?

— Хорошо, хорошо. Давай не будем спорить опять. Считаем, что я «проглотил» твой рассказ. Ты убил кошку в клетке. Что дальше — собака?

— Если бы это была собака, ты помог бы мне?

— Зачем это тебе надо?

— Это может быть такой пшик!

— Да?

— Итак, помог бы?

— А где ты возьмешь эту собаку? Ты думаешь, что общество специально готовит и выдает их тем, кто хочет их помучить?

— Я украду первую, которую увижу.

— Чью-нибудь домашнюю собаку?

— Ну да!

— И как ты будешь убивать ее?

— Застрелю ее. Размозжу ей голову.

— А соседи? Не услышат?

— Зачем? Мы затащим ее сначала в горы.

— И ты думаешь, она будет позировать и улыбаться, пока мы будем убивать ее?

— Мы привяжем ее и стрельнем в нее несколько раз.

— А где ты думаешь взять оружие?

— У твоей матери нет? — спросил Рой.

— Ты думаешь, моя мать открыла на кухне незаконную торговлю оружием?

— Ну, должно же быть у нее собственное оружие.

— Конечно. Их у нее — миллион. А также танк, и базука, и ядерная ракета.

— Отвечай на вопрос.

— Зачем нам оружие?

— Привлекательная женщина, которая живет одна, для защиты должна иметь ружье.

— Но она живет не одна. Она живет со мной.

— Если какой-нибудь сумасшедший насильник захочет твою мамочку, он просто переступит через тебя.

— Я сильнее, чем выгляжу.

— Давай серьезно. Есть у твоей матери оружие?

Колин не хотел признаваться, что у них в доме было оружие. У него появилось предчувствие, что, если он солжет, он убережет себя от множества неприятностей. Наконец он сказал:

— Да. У нее есть пистолет.

— Точно?

— Да. Но я не думаю, что он заряжен. Она не смогла бы ни в кого выстрелить. Мой отец любил оружие, а мать, наоборот, ненавидит. И я тоже. И я не буду одалживать ее пистолет, чтобы совершить что-нибудь безумное, вроде убийства соседской собаки.

— Хорошо. Мы можем убить ее как-нибудь по-другому.

— Как? Мы будем бить ее?

Ночная птичка засвистела в ветвях над их головами.

Ночной бриз стал холоднее, чем десять минут назад.

Колин устал тащить свой велосипед, но он чувствовал, что Рой много еще хочет сказать и хочет сказать спокойно, чего нельзя было бы сделать, если бы они ехали на велосипедах.

— Мы можем привязать собаку и заколоть ее вилами.

— Черт!

— Это будет — кайф!

— Ты меня достал.

— Поможешь?

— Зачем тебе помощь?

— Но этим ты докажешь, что ты надежный друг.

После долгого молчания Колин произнес:

— Я думаю, что если бы это было действительно жизненно важно для тебя, если бы от этого зависела твоя жизнь или смерть, я был бы там, пока бы ты делал это.

— Что значит «был бы там»?

— Значит... смотрел бы.

— А если бы я попросил тебя сделать несколько больше, чем просто смотреть?

— Что, например?

— Если бы я попросил тебя взять вилы и ткнуть ими собаку несколько раз?

— Рой, иногда ты настоящий придурок.

— Сделал бы? — настаивал Рой.

— Нет.

— А я думаю, сделал.

— Я никогда не смог бы никого убить.

— Но смотреть ты смог бы?

— Хорошо, хорошо. Если этим я смогу доказать тебе раз и навсегда, что я твой настоящий друг и что мне можно доверять...

Они вошли в круг света уличного фонаря, Рой остановился. Он усмехнулся:

— С каждым днем ты становишься лучше.

— Да?

— Ты прекрасно развиваешься.

— Правда?

— Вчера ты говорил, что не сможешь даже смотреть, как убивают собаку. Сегодня ты сказал, что сможешь смотреть, но не будешь участвовать. Завтра или послезавтра ты заявишь, что тебе не терпится взять в руки вилы и сделать фарш из этой чертовой собаки.

— Нет. Никогда.

— А еще через неделю ты признаешься, что тебе доставляет наслаждение убивать кого-нибудь.

— Нет. Ты ошибаешься. Это глупо.

— Я прав. Ты похож на меня.

— Но ты — не убийца.

— Я? Да.

— Нет... и через миллион лет.

— Ты меня не знаешь.

— Ты — Рой Борден.

— Ты не знаешь, что у меня внутри. Ты еще не знаешь, но скоро узнаешь.

— У тебя внутри нет убийцы кошек и собак.

— Я убивал и больших, чем кошки.

— Например?

— Например, людей.

— А затем, я могу предположить, ты переключился на еще больших — например, слонов.

— Слонов — нет. Людей.

— Ну да, в случае со слоном встала бы проблема, куда спрятать труп.

— Только людей.

Другая ночная птичка пронзительно закричала в ветвях ближайшего дерева, вдалеке лениво переругивались две собаки.

— Это глупо, — сказал Колин.

— Но это правда.

— Ты хочешь убедить меня, что ты убивал людей?

— Дважды.

— А почему не сотню раз?

— Потому что это было только дважды.

— Скоро ты мне скажешь, что на самом деле ты восьминогий и шестиглазый марсианин, переодетый в жителя Земли.

— Я родился в Санта-Леоне, — сказал Рой спокойно. — Мы всегда жили здесь, всю мою жизнь. Я никогда не был на Марсе.

— Рой, ты начинаешь меня утомлять.

— О, это будет как угодно, но только не скучно. До окончания лета мы с тобой, вдвоем, убьем кого-нибудь.

Колин сделал вид, что он думает.

— Президента Соединенных Штатов?

— Кого-нибудь здесь, в Санта-Леоне. Это будет настоящий пшик!

— Рой, давай оставим это. Я не верю ни одному твоему слову, и не поверю.

— Ты сделаешь это. Ты непременно сделаешь это.

— Нет. Это красивая сказка, игра, проверка, наконец. И я хочу знать, для чего все эти проверки?

Рой промолчал.

— Хорошо. Как я могу предположить, я прошел проверку, какой бы она ни была. Я доказал тебе, что меня нельзя одурачить. Я не попадусь на эти твои чепуховые истории. Ясно?

Рой улыбнулся и кивнул. Он взглянул на часы:

— Эй, что будем делать? Поехали в Фэрмонт смотреть кино?

Колин растерялся от резкой смены темы разговора и настроения Роя.

— А что это — Фэрмонт?

— Фэрмонт Драйв-ин — это кино на открытом воздухе для автомобилистов. Если мы поедем в направлении Рэнч-роуд, затем свернем и проедем между холмами, мы выедем на склон прямо над Фэрмонтом. Там можно сесть и смотреть фильм бесплатно.

— А оттуда слышно?

— То, что показывают в Фэрмонте, не надо слушать.

— Что они там, черт возьми, показывают — немые фильмы?

Рой уставился на Колина:

— Ты хочешь сказать, что живешь здесь уже месяц и не знаешь, что за картины показывают в Фэрмонте?

— Ты вынуждаешь меня чувствовать себя отсталым.

— Ты действительно не знаешь?

— Ты сказал, это кино для автомобилистов.

— Более чем. Мальчик, это будет для тебя сюрприз!

— Я не люблю сюрпризов.

— Давай! Поехали!

Рой сел на велосипед и нажал на педали. Колин следом за ним съехал с тротуара и покатил по улице, то попадая в круги света уличных фонарей, то оказываясь в полной темноте.

Когда они выехали на шоссе Рэнч-роуд и двинулись на юго-восток, фонари закончились, и они включили фары. Последние лучи солнца скрылись на западе за острыми краями облаков, наступила ночь. По обеим сторонам дороги возвышались цепочки невысоких, голых, черных как смоль холмов, чьи силуэты выделялись на фоне черно-серого неба. Время от времени их обгоняли проходящие машины, но большую часть времени они катили в одиночестве.

Колин не любил темноту. Он не забыл еще своих детских страхов. Его боязнь одному оставаться ночью беспокоила мать и выводила из себя отца. Он всегда спал с зажженным светом. Сейчас он находился рядом с Роем и искренне полагал, что был бы в большой опасности, если бы отстал от своего друга. Нечто отвратительное, нечеловеческое, скрывающееся в тени на обочине дороги, дотянется до него и схватит своими когтями, огромными, как серпы, стащит его с велосипеда и начнет пожирать его живьем, так что будет слышен хруст костей и видны фонтаны крови. Или хуже. Он был настоящий фанат фильмов и романов ужасов, но не потому, что это были красочные сказки, заполненные действием, — он считал, что они взрывали ту спокойную реальность, которую взрослые отказывались принимать всерьез. Оборотни, вампиры, зомби, загнивающие трупы, которые не желают мирно покоиться в своих гробах, и сотни других выходцев из ада — существовали. Головой он понимал, что они — просто плод воображения, фантазии, но в душе он знал настоящую правду. Они прятались, они ждали, они скрывались. Ночь превращалась в огромный сырой подвал, который становился домом для тех, которые ползали, скатывались и крались. Ночь имела глаза и уши. У нее был жуткий скрипучий голос. И если хорошо прислушаться, отбросив сомнения и сохраняя трезвость разума, можно услышать зловещий голос ночи. Он шепчет над могилами, около загнивающих трупов, демонов и привидений, болотных монстров. Он говорит вещи, которые не произносят вслух.

«Я должен покончить с этим, — говорил себе Колин. — Почему я все время твержу одно и то же? Черт побери!»

Он приподнялся над сиденьем велосипеда и сжал ногами педали, стараясь не отставать от Роя.

Руки его покрылись гусиной кожей.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.