Глава 1

— Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь? — спросил Рой.

Колин насупился:

— Кого?

Мальчики стояли на вершине холма в северной части города. Внизу расстилался океан.

— Кого-нибудь, — повторил Рой. — Вообще ты когда-нибудь убивал кого-нибудь?

— Я не понимаю, — ответил Колин.

Вдали, на играющей солнечными бликами воде виднелся большой корабль, который двигался на север в направлении далекого Сан-Франциско. Около берега стояла буровая платформа. На пустынном берегу стайка птиц в поисках пищи без устали ковыряла влажный песок.

— Ты должен был кого-нибудь убивать, — нетерпеливо повторил Рой. — Скажем, насекомых.

Колин пожал плечами:

— Ну да. Комаров, муравьев, мух. И что?

— И как тебе это?

— Что это?

— Убивать их?

Колин долго на него смотрел, затем покачал головой:

— Рой, ты какой-то странный иногда.

Рой ухмыльнулся.

— Тебе нравится убивать насекомых? — протянул Колин.

— Иногда.

— Почему?

— Это настоящий кайф.

Все, что развлекало Роя, все, что возбуждало его, он называл словом «кайф».

— И что же тебе нравится? — спросил Колин.

— То, как они расплющиваются. И звук, который слышен при этом.

— А-а...

— Или отрывать лапки у богомола и наблюдать, как он пытается ковылять, — продолжал Рой.

— Сдвинутый! Ты все-таки сдвинутый!

Рой стоял, расправив плечи, повернувшись к бьющемуся о берег океану, как бы бросая вызов набегающим волнам. Это была его обычная поза — он был прирожденным борцом.

Колину было четырнадцать лет, столько же, сколько и Рою, но у него никогда не возникало желания бросить кому-либо или чему-либо вызов. Он плыл по жизни, не оказывая ей никакого сопротивления. Давным-давно он выучил, что любое сопротивление причиняет боль.

Колин сел на редкую сухую траву и с восхищением посмотрел на Роя.

Все так же глядя в сторону океана, Рой спросил:

— А кого-нибудь более крупного, чем насекомые, ты убивал?

— Нет.

— А я — да.

— Что?!

— И много раз.

— Кого же ты убивал?

— Мышей.

— А! — воскликнул Колин, внезапно вспомнив. — Мой отец однажды убил летучую мышь.

Рой кинул на него взгляд сверху:

— И когда это было?

— Пару лет назад в Лос-Анджелесе. Родители тогда еще жили вместе. У нас был дом в Вествуде.

— И там он убил летучую мышь?

— Да. Они обитали на чердаке, а одна из них залетела ночью к моим предкам в спальню. Я проснулся и услышал, как мама визжала.

— Она была сильно перепугана, да?

— Ужасно.

— Хотел бы я на это посмотреть.

— Я сбежал вниз узнать, что случилось, и увидел, что летучая мышь кружила у них по комнате.

— Она была голая?

— Кто?

— Твоя мать.

— Конечно, нет.

— Я подумал, может быть, она спит голая и ты видел ее.

— Нет, — буркнул Колин и почувствовал, как его лицо заливает краска.

— Она была в ночной сорочке?

Калин долго на него смотрел, затем покачал головой:

— Рой, ты какой-то странный иногда.

Рой ухмыльнулся.

Тебе нравится убивать насекомых? — протянул Колин.

— Иногда.

— Почему?

— Это настоящий кайф.

Все, что развлекало Роя, все, что возбуждало его, он называл словом «кайф».

— И что же тебе нравится? — спросил Колин.

— То, как они расплющиваются. И звук, который слышен при этом.

— А-а...

— Или отрывать лапки у богомола и наблюдать, как он пытается ковылять, — продолжал Рой.

— Сдвинутый! Ты все-таки сдвинутый!

Рой стоял, расправив плечи, повернувшись к бьющемуся о берег океану, как бы бросая вызов набегающим волнам. Это была его обычная поза — он был прирожденным борцом.

Колину было четырнадцать лет, столько же, сколько и Рою, но у него никогда не возникало желания бросить кому-либо или чему-либо вызов. Он плыл по жизни, не оказывая ей никакого сопротивления. Давным-давно он выучил, что любое сопротивление причиняет боль.

Колин сел на редкую сухую траву и с восхищением посмотрел на Роя.

Все так же глядя в сторону океана. Рой спросил:

— А кого-нибудь более крупного, чем насекомые, ты убивал?

— Нет.

— А я — да.

— Что?!

— И много раз.

— Кого же ты убивал?

— Мышей.

— А! — воскликнул Колин, внезапно вспомнив. — Мой отец однажды убил летучую мышь.

Рой кинул на него взгляд сверху:

— И когда это было?

— Пару лет назад в Лос-Анджелесе. Родители тогда еще жили вместе. У нас был дом в Вествуде.

— И там он убил летучую мышь?

— Да. Они обитали на чердаке, а одна из них залетела ночью к моим предкам в спальню. Я проснулся и услышал, как мама визжала.

— Она была сильно перепугана, да?

— Ужасно.

— Хотел бы я на это посмотреть.

— Я сбежал вниз узнать, что случилось, и увидел, что летучая мышь кружила у них по комнате.

— Она была голая?

— Кто?

— Твоя мать.

— Конечно, нет.

— Я подумал, может быть, она спит голая и ты видел ее.

— Нет, — буркнул Колин и почувствовал, как его лицо заливает краска.

— Она была в ночной сорочке?

— Я не знаю.

— Не знаешь?

— Я не помню, — протянул Колин.

— Если бы я ее увидел, я бы, черт возьми, запомнил.

— Ну, по-моему, она была в ночной сорочке. Да-да, я вспоминаю, — сказал Колин.

На самом деле ему было все равно, была она в пижаме или в шубе, и он не мог понять, почему это так зацепило Роя.

— А сквозь нее было что-нибудь видно? — спросил Рой.

— Сквозь что?

— Бога ради, Колин! Сквозь ее сорочку было что-нибудь видно?

— А зачем мне?

— Ты что, идиот?

— Зачем мне глазеть на мою собственную мать?

— На ее тело, вот зачем.

— Иди ты!

— На красивые груди.

— Рой, не смеши.

— Потрясающие ноги.

— Откуда ты знаешь?

— Видел ее в купальнике, — ответил Рой. — Она сексуальная.

— Она — что?

— Сексуальная.

— Она — моя мать!

— Ну и что?

— Рой, ты иногда меня путаешь.

— Ты безнадежен.

— Я? Черт!

— Безнадежен.

— По-моему, мы говорили о летучей мыши.

— Ну и что случилось с той мышью?

— Отец взял веник и стал бить ее в воздухе. Он бил ее до тех пор, пока она не замолкла. Ты бы слышал, как она пронзительно кричала. — Колин содрогнулся. — Это было ужасно.

— А кровь?

— А?

— Было много крови?

— Нет.

Рой снова взглянул на воду. Казалось, история с летучей мышью не произвела на него впечатления.

Легкий бриз растрепал его волосы. У него была густая золотистая шевелюра и тот тип цветущего веснушчатого лица, который часто встречается в телерекламе. Он был крепкого, атлетического сложения, сильный для своего возраста.

Колин хотел бы быть похожим на Роя.

«Когда-нибудь, когда я буду богатым, — думал Колин, — я приду в кабинет косметической хирургии с миллионом баксов в кармане и портретом Роя... Я полностью изменю свою внешность... Полностью... Хирург превратит мои темные волосы в кукурузно-золотистые и скажет: „Зачем тебе это худое, бледное лицо? Кому такое нужно? Сделаем его привлекательным“. Он позаботится и о моих ушах, и они перестанут быть такими огромными. Он приведет в порядок эти ужасные глаза, и я никогда не буду больше носить очки... Он скажет: „Не хочешь ли добавить себе парочку мускулов на груди, на руках и на ногах? Никаких проблем. Как испечь пирог“. И тогда я буду выглядеть, как Рой... И я буду сильным, как Рой, и смогу бегать так же быстро, как Рой. И я ничего не буду бояться, ничего в мире. Да-а... Лучше, пожалуй, я пойду к нему с двумя миллионами в кармане».

Продолжая наблюдать за кораблем в океане, Рой задумчиво произнес:

— Я убивал и других тоже.

— Более крупных, чем мыши?

— Конечно.

— Кого же?

— Кошку.

— Ты убил кошку?

— Я же сказал! Не так ли?

— Зачем ты это сделал?

— Мне было скучно.

— Это не причина.

— Мне надо было чем-то заняться.

— Черт!

Рой повернулся к Колину.

— Ты — придурок, — сказал Колин.

Рой уселся на корточки с ним рядом и закрыл глаза.

— Это был кайф, настоящий кайф.

— Кайф? Развлечение? Как можно убить кошку для развлечения?

— А почему бы и нет?

Колин отнесся к этому скептически:

— И как же ты это сделал?

— Сначала я посадил ее в клетку.

— Какую клетку?

— Старую клетку для птиц, размером около трех футов.

— Где же ты ее взял?

— Она лежала у нас в подвале. Много лет назад у моей матери был попугай. Когда он умер, она не стала заводить другого, но клетку не выбросила.

— Это была ваша кошка?

— Нет. Она принадлежала кому-то из соседей.

— Как ее звали?

Рой пожал плечами.

— Если это действительно была кошка, ты бы помнил, как ее звали.

— Флаффи. Ее звали Флаффи.

— Похоже.

— Это правда. Я посадил ее в клетку и продолжал «работать» над ней мамиными портняжными ножницами.

— "Работать" над ней?

— Я тыкал их через прутья. Боже, ты мог бы додуматься.

— Нет, спасибо.

— Это была какая-то сумасшедшая кошка. Она шипела, и визжала, и пыталась царапнуть меня.

— И ты убил ее портняжными ножницами.

— Нет. Ножницы только разозлили ее.

— Странно, почему.

— Затем я взял длинную двузубую вилку с кухни и убил ее этой вилкой.

— А где были твои предки?

— На работе. Я похоронил кошку и смыл всю кровь до того, как они вернулись домой.

Колин покачал головой и вздохнул:

— Все это враки!

— Ты мне не веришь?

— Ты никогда не убивал никакой кошки.

— Зачем же мне выдумывать эту историю?

— Ты хочешь, чтобы мне стало противно, чтобы меня вырвало.

Рой ухмыльнулся:

— А тебе хочется блевать?

— Конечно, нет.

— Но вид у тебя бледненький.

— Ты не можешь заставить меня блевать, потому что я знаю: этого ничего не было. Не было никакой кошки.

Взгляд Роя стал требовательным и острым. Колину показалось, что его глаза протыкают его насквозь, как кончики вилки.

— Как давно ты меня знаешь? — спросил Рой.

— С того дня, как мы с мамой переехали сюда.

— Итак, сколько?

— Ты сам знаешь. С первого июня. Месяц.

— За это время я хоть раз тебе соврал? Нет. Потому что ты мой друг. Я никогда не вру своему другу.

— Ты не врешь. Ты как бы играешь в игру.

— Я не люблю игры.

— Но ты любишь разные розыгрыши.

— Это не розыгрыш.

— Конечно. Ты просто накалываешь меня. Как только я скажу, что поверил в историю с кошкой, ты первый начнешь надо мной смеяться. Я не хочу попасться на это.

— Ну ладно, — сказал Рой, — я пытался.

— Вот. Ты действительно меня накалывал.

Рой встал и пошел. В двадцати футах от Колина он остановился и вновь посмотрел на океан. Он уставился на горизонт, как будто был в трансе. Колину, любителю научной фантастики, казалось, что Рой проводит телепатический сеанс с кем-то, спрятанным глубоко в темной бурлящей воде.

— Рой, ты разыграл меня насчет кошки, правда?

Рой повернулся, бросил на него холодный взгляд, а затем широко ухмыльнулся.

Колин ухмыльнулся тоже:

— Я знал это. Ты хотел одурачить меня.

Глава 2

Колин растянулся на спине, закрыл глаза и разомлел на солнце.

Он продолжал думать о кошке. Он пытался сосредоточиться на приятных мыслях, но каждый раз видел перед собой истекавшую кровью кошку в птичьей клетке. Ее глаза были открыты — мертвые, но зрячие глаза. Он был уверен, что кошка ждет, когда он отвлечется, чтобы приблизиться к нему и запустить в него свои острые, как бритва, когти.

Что-то ударилось о его ногу.

Он испуганно вскочил.

Рой уставился на него:

— Который час?

Колин сощурился и посмотрел на часы:

— Почти час.

— Вставай. Пошли.

— Куда?

— Моя старушка после обеда работает в магазине подарков. Дом полностью в нашем распоряжении.

— А что мы там будем делать?

— Там есть кое-что, что я хочу тебе показать.

Колин встал и стряхнул с джинсов налипший песок.

— Ты хочешь показать мне место, где похоронил кошку?

— А я решил, что ты не поверил в кошку.

— Конечно, нет.

— Тогда забудь про кошку. Я хочу показать тебе поезда.

— Поезда?

— Увидишь, это пшик.

— Итак, едем в город? — спросил Колин.

— Давай.

— Поехали! — закричал Колин.

Как всегда, Рой первым вскочил на велосипед и был уже на пятьдесят ярдов впереди, когда Колин только поставил ногу на педаль.

Машины, фургоны, трейлеры теснили друг : друга на двухполосном шоссе. Большую часть года Сивью-роуд была совершенно пустынна. Все, за исключением местных жителей, предпочитали автостраду, которая вела прямо в Санта-Леону. Во время же туристического сезона город был переполнен. Отдыхающие вели свои машины слишком быстро и беззаботно. Казалось, их преследуют демоны. И они торопились, торопились расслабиться, расслабиться и расслабиться.

Колин начал спускаться свободным колесом с последней горы прямо в направлении предместий Санта-Леоны. Ветер обдувал его лицо, трепал волосы и отгонял от него выхлопные газы автомобилей.

Он не мог подавить улыбку. Его настроение было превосходным. Он был счастлив. У него впереди было два жарких месяца калифорнийского лета, два месяца свободы до начала школьных занятий. С уходом отца он больше не боялся возвращаться каждый день домой.

Развод родителей все еще огорчал его. Однако это все же было лучше, чем громкие и ожесточенные ссоры, превратившиеся в ночной ритуал.

Иногда, во сне, Колин вновь и вновь слышал громкие обвинения, непристойные выражения, которые его мать употребляла в пылу ссоры, глухие звуки ударов, когда отец начинал бить ее, и ее плач. И какое бы ни было хорошее отопление в его комнате, он всегда дрожал, когда просыпался от этих ночных кошмаров, — холодный, трясущийся, весь мокрый от пота.

Он никогда не был близок с матерью, однако жизнь с ней была гораздо более приятной, чем могла бы быть с отцом. Мать не разделяла и не понимала его интересов — научная фантастика, фильмы ужасов, истории про вампиров и оборотней, — но она никогда не запрещала ему увлекаться этим, что отец пытался сделать не раз.

Однако наиболее важное изменение в его жизни, сделавшее его самым счастливым человеком, не имело никакого отношения к его родителям. Это был Рой Борден. Впервые в жизни у Колина был друг.

Сам он был слишком застенчив, чтобы легко заводить друзей. Он ждал, когда другие дети сделают первый шаг, даже если понимал, что их вряд ли заинтересует тощий, неловкий, близорукий «книжный червь», который не умел сходиться с людьми, не увлекался спортом и не проводил часы у телевизора.

Рой Борден же был уверенный в себе, открытый и необычный. Колин восхищался им и завидовал ему. Любой парень в городе гордился бы дружбой с Роем. Однако, по непонятным для Колина причинам, Рой выбрал его.

Ходить всюду вместе с таким парнем, как Рой, доверять свои тайны такому парню, как Рой, выслушивать секреты такого парня, как Рой, — все это было совершенно ново для Колина. Он чувствовал себя жалким паупером, случайно попавшим в милость к великому принцу.

Колин боялся, что эта дружба прервется так же внезапно, как и началась.

Эти мысли заставляли его сердце учащенно биться, а в горле пересыхало.

До знакомства с Роем одиночество было привычным для него состоянием, оно было терпимо. Теперь же, когда он познал дружбу, возврат к одиночеству был бы для него болезненным и опустошительным.

Колин достиг середины длинного холма.

Рой, впереди на квартал, поворачивал за угол.

Внезапно Колина пронзила мысль, что тот, другой, может оторваться от него, исчезнуть в аллее и потерять его навсегда. Это была сумасшедшая мысль, но он не мог ее вынести.

Он нажал на педали. «Подожди меня, Рой. Пожалуйста, подожди». Он неистово крутил колеса, пытаясь догнать его.

Повернув за угол, он успокоился, увидев, что его друг не исчез. Рой медленно катил вниз, изредка бросая взгляд назад. Колин махнул ему рукой. Их разделяло только тридцать ярдов. На самом деле они и не соревновались, поскольку оба хорошо знали, кто будет победителем.

Рой повернул налево, в неширокую жилую улочку, обсаженную по обеим сторонам финиковыми пальмами. Колин ехал в тени деревьев, а у него из головы не выходил разговор с Роем на вершине холма:

— Ты убил кошку?

— Я, по-моему, так и сказал?

— Зачем ты это сделал?

— Мне было скучно.

Раз двенадцать за последнюю неделю у Колина возникало чувство, что Рой испытывает его. Ему казалось почти очевидным, что отвратительная история про кошку была еще одним испытанием, но он не мог понять, каких слов или поступков Рой ждал от него. Прошел он проверку или провалился?

И хотя он не знал, какого ответа Рой ждал от него, инстинктивно он чувствовал, почему тот его испытывал. Рой знал потрясающий — или ужасный — секрет и готов был поделиться с ним, но должен был удостовериться, что Колин достоин этого.

Рой никогда не говорил ему об этом секрете — ни слова, но о нем можно было догадаться по его глазам. Колин видел это, но не имел никакого понятия о том, что это может быть.

Глава 3

Не доезжая двух кварталов до своего дома, Рой Борден повернул налево, в обратную сторону. И вновь Колин поймал себя на мысли, что Рой хочет исчезнуть. Но Рой затормозил в центре квартала и припарковал велосипед прямо на проезжей части. Колин остановился вслед за ним.

Дом был чистый и белый, с темно-синими ставнями. Двухлетняя «хонда аккорд» стояла на стоянке, над ее открытым капотом склонился мужчина. Он находился на расстоянии тридцати футов от Колина и Роя и не фазу обнаружил их присутствие.

— Зачем мы сюда пришли? — спросил Колин.

— Я хочу познакомить тебя с тренером Молиноффом.

— С кем?

— Он тренер младшей команды университетской сборной по футболу, — объяснил Рой. — Я хочу тебя с ним познакомить.

— Зачем?

— Увидишь.

Рой пошел навстречу мужчине, который ковырялся в капоте «хонды».

Колин с неохотой пошел вслед за ним. Он не очень любил знакомиться с новыми людьми. Он не знал, что надо говорить или как себя вести. Он был уверен, что всегда производит неблагоприятное впечатление, и старался избегать сцен, подобных этой.

Тренер Молинофф, услышав шаги мальчиков, вылез из-под капота. Это был высокий, широкоплечий, светловолосый мужчина с серо-голубыми глазами. Он улыбнулся, увидев Роя.

— Привет, как жизнь, Рой?

— Тренер, это Колин Джекобс. Он новенький в городе, переехал сюда из Лос-Анджелеса. Осенью он пойдет в школу в центральном районе, в тот же класс, что и я.

Молинофф протянул большую мозолистую руку:

— Очень рад познакомиться.

Колин неловко ответил на приветствие, а его рука утонула в мощном рукопожатии Молиноффа. Пальцы тренера были запачканы смазочным маслом.

— Ну, как тебе лето, мой мальчик? — обращаясь к Рою, спросил Молинофф.

— Пока все в порядке, — ответил Рой, — но я просто-напросто убиваю время в ожидании предсезонных тренировок, которые начнутся в конце августа.

— Да, год будет тяжелый, — заметил тренер.

— Я знаю, — откликнулся Рой.

— Контролируй себя так же, как ты это делал в прошлом году, и тренер Пеннеман должен дать тебе время в четвертой четверти в университетских играх этого сезона.

— Вы так думаете?

— Не смотри на меня такими широко открытыми глазами, — бросил Молинофф. — Ты лучший игрок в младшей команде университетской сборной, и ты прекрасно знаешь это. В ложной скромности, мой мальчик, нет никакой добродетели.

Рой начал обсуждать с тренером футбольную стратегию, а Колин молча слушал, не зная, как поддержать беседу. Он, в сущности, никогда не интересовался спортом. Если заходил разговор о любом виде соревнований, он отвечал, что спорт утомляет его и что он получает большее удовольствие от хорошей книги или фильма. Но, по правде говоря, хотя книги и фильмы доставляли ему бесконечное наслаждение, иногда ему хотелось испытать то чувство особого товарищества, с которым, ему казалось, спортсмены относятся друг к другу. Такому мальчику, как Колин, мир спорта представлялся чарующим и интригующим. Но он не терял время в мечтах об этом мире, полагая, что природа обделила его необходимыми качествами для успешной карьеры в спорте. Со своей близорукостью, худыми руками и ногами он никогда не был бы ближе к спорту, чем как слушатель и наблюдатель, — но никогда как участник.

Молинофф и Рой поговорили еще немного о футболе, когда Рой задал вопрос:

— Тренер, а как у нас дела с менеджером команды?

— С менеджером? — переспросил Молинофф.

— Ну да. В прошлом году у вас были Боб Фримонт и Джим Сафинелли. Но предки Джима переехали в Сиэтл, а Боб собирается в следующем сезоне стать одним из менеджеров университетской сборной. Вам нужна парочка новых ребят.

— У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Да, — ответил Рой, — может быть, дать попробовать Колину.

Колин заморгал от неожиданности.

А тренер оценивающе посмотрел на него:

— Ты представляешь, во что ты влезешь, Колин?

— Ты получишь собственный клубный пиджак, — начал объяснять ему Рой. — Каждую игру ты будешь сидеть с игроками на одной скамейке и будешь ездить в командном автобусе с нами на все игры, которые будут проводиться вне города.

— Рой нарисовал все в розовых красках, — вступил в разговор тренер. — Это только права менеджера. Но у него есть и обязанности. Например, собирать и связывать в узлы униформу, чтобы отнести ее в прачечную. Заботиться, чтобы всегда были в наличии полотенца.

Уметь делать игрокам массаж шеи и спины. Бегать по моим поручениям. И много, много других вещей. На тебе будет большая доля ответственности. Сможешь ли ты справиться с этим?

Внезапно, впервые в жизни, Колин почувствовал себя внутри, а не вне общества. Глубоко в душе он понимал, что менеджер команды — это почетный мальчик на побегушках, но старался отбросить все негативные мысли. Важно — несоизмеримо важно — было то, что он станет частью того мира, который был ранее абсолютно недосягаем для него. Игроки признают его равным, и до какой-то степени он сам станет одним из этих парней. Одним из них! Он не мог представить, что все это происходит именно с ним.

— Ну как? — спросил тренер Молинофф. — Думаешь, ты будешь хорошим менеджером команды?

— Он будет отличным, — ответил за Колина Рой.

— Я бы хотел попробовать, — сказал Колин, хотя во рту у него пересохло.

Молинофф пристально посмотрел на Колина: его серо-голубые глаза изучали, взвешивали, оценивали. Затем он повернулся к Рою и сказал:

— Я не думаю, что ты порекомендуешь мне кого-нибудь неподходящего.

— Колин подойдет для этой работы, — ответил Рой.

Молинофф снова взглянул на Колина и кивнул:

— О'кей. Итак, ты менеджер команды. Приходи с Роем на первую тренировку двадцатого августа. И приготовься много работать.

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

На обратном пути Колин чувствовал, что стал выше и сильнее, чем был всего несколько минут назад. Он улыбался.

Тебе понравится ездить на командном автобусе, — бросил Рой. — Мы вовсю повеселимся.

Сев на велосипед, Колин вымолвил:

— Рой, я... ну... я думаю, ты лучший друг, о котором можно мечтать.

— Эй, я сделал это как для тебя, так и для себя. Эти поездки за город бывают достаточно занудны. Но вместе нам не будет скучно. А сейчас поехали. Поехали ко мне домой. Я хочу показать тебе те поезда, — сказал Рой и нажал на педали.

Следуя за Роем по улице, Колин думал, была ли работа менеджера команды тем делом, ради которого Рой испытывал его? Был ли это тот самый секрет, на который намекал Рой еще па прошлой неделе? Колин поразмышлял еще немного, но когда мальчики подъехали к дому Борденов, он решил, что был еще какой-то секрет, который Рой держал в тайне, что-то очень важное, чего Колин пока еще не был достоин.

Глава 4

Они вошли в дом Борденов через кухню.

— Мам? — крикнул Рой. — Пап?

— Ты же сказал, что их нет дома.

— Я проверяю. Лучше знать наверняка. Если они застукают нас...

— Застукают нас? Почему?

— Мне не разрешают трогать поезда.

— Рой, я не хочу проблем с твоими предками.

— Не дрейфь. Подожди. — Рой прошел в гостиную. — Есть кто-нибудь?

Колин бывал в этом доме дважды и каждый раз поражался его идеальной чистоте. Кухня сверкала. Пол был свежевычищен и натерт. Все поверхности блестели, как зеркальные. Ни одной грязной тарелки, ни одной случайной крошки на столе, ни малейшего пятнышка в раковине. Ни одного предмета кухонной утвари не было на виду — все стаканы, кастрюли, ложки спрятаны в шкафу или в ящиках буфета. Похоже, миссис Борден не увлекалась и милыми пустячками, поскольку стены не украшали ни декоративные блюда, ни вышивки, ни календарики, отсутствовала даже полочка для специй. Ни в чем не было намека на беспорядок, но также и ощущения, что это реальное место, где реальные люди готовили себе пищу. Дом выглядел так, как будто миссис Борден все свое свободное время занималась только тем, что его «вылизывала»: выскребала и вычищала, выскабливала, вымывала, прополаскивала, полировала, наводила глянец — и уделяла этому гораздо больше внимания, чем столяр-краснодеревщик, обрабатывающий кусок дерева, начав с грубой наждачной бумаги и завершая работу самой тонкой.

Мать Колина никогда не оставляла кухню грязной. Более того, она пользовалась услугами домработницы, которая приходила два раза в неделю и помогала ей в наведении чистоты. Но их дом никогда не выглядел так, как этот.

Как говорил Рой, его мать и слышать не хотела о домработнице. Ни у кого в мире стандарт чистоты не был таким же высоким, как у нее. Ее не устраивал чистый дом — дом должен был быть стерильным.

Рой вернулся на кухню:

— Никого. Пойдем немного поиграем с поездами.

— А где они?

— В гараже.

— Чьи это поезда?

— Моего старика.

— И тебе не разрешают прикасаться к ним?

— Пошел он. Он не узнает.

— Рой, я не хочу проблем с твоими предками.

— Бога ради, Колин, как они узнают?

— Это и есть твой секрет?

Рой уже двинулся в сторону гаража, но обернулся:

— Какой секрет?

— У тебя есть секрет. Тебя от него распирает.

— Как это ты догадался?

— Я вижу... то, как ты ведешь себя. Ты испытывал меня, чтобы убедиться, можно ли мне доверить свой секрет.

Рой покачал головой:

— Какой ты проницательный.

Колин, смутившись, пожал плечами.

— Да, да. Ты прямо читаешь мои мысли.

— Так ты действительно испытывал меня?

— Ага.

— И вся эта бессмысленная чепуха про кошку...

— ...Была правдой.

— О да!

— Лучше поверь.

— Ты опять испытываешь меня.

— Может быть.

— Так секрет существует?

— И какой!

— Поезда?

— Не-е. Это только крохотная его часть.

— А остальная?

Рой ухмыльнулся.

Что-то неуловимо странное в его усмешке, в блеске голубых глаз вызвало у Колина желание попятиться. Но он не сделал ни шагу.

— Я расскажу тебе о нем, — сказал Рой, — но только когда буду готов.

— А когда это будет?

— Скоро.

— Ты можешь доверять мне.

— Только когда я буду готов. А сейчас пошли. Тебе понравятся поезда.

Колин пошел за ним через кухню и белую дверь. Вниз спускались две небольшие ступеньки, затем гараж — а в нем модель железной дороги.

— Ух ты!

— Ну как? Кайф!

— А где твой отец ставит машину?

— Обычно на проезжей части, здесь для нее нет места.

— Да-а. А когда он собрал всю эту чепуховину?

— Он начал собирать, когда был еще ребенком. И каждый год добавлял новые модели. Сейчас его коллекция стоит более пятнадцати тысяч долларов.

— Пятнадцать тысяч! Интересно, кто заплатит такие деньги за кучку крошечных паровозиков?

— Люди, которые будут жить в лучшие времена.

Колин моргнул:

— Что?

— Так говорит мой старик. Он говорит, что люди, которым нравятся модели железных дорог, должны жить в лучшем, более правильном мире, чем наш.

— И что он хочет этим сказать?

— Черт возьми, если бы я знал. Но он так говорит. Он часами может рассуждать о том, насколько мир был совершеннее, когда в нем были поезда, а не самолеты. Он может надоесть до смерти.

Модель железной дороги была установлена на высокой платформе, которая занимала площадь практически всего гаража, рассчитанного на три машины. С трех сторон было достаточно пространства для прохода, а с четвертой, где находилась панель управления, стояли два табурета, небольшая скамеечка и шкафчик для инструментов.

Блестяще задуманный и тончайше выполненный миниатюрный мир располагался на платформе. Здесь были горы и долины, ручейки и реки, озера и луга, усеянные крошечными полевыми цветами, леса, где дикий олень выглядывал из тени деревьев, деревни, фермы, сторожевые посты, словно сошедшие с почтовых открыток. Здесь были и настоящие люди, занятые своей обычной работой, миниатюрные модели машин, грузовиков, автобусов, мотоциклов, велосипедов, чистенькие домики с частоколом, четыре изысканно выполненные железнодорожные станции — одна в викторианском стиле, одна — в швейцарском, одна — в итальянском и последняя — в испанском, — а также магазины, церкви, школы. Узкоколейные железнодорожные пути разбегались по всему этому пейзажу: вдоль рек, через города, сквозь долины, вокруг гор, по эстакадам и постам, к станциям и от станций, вниз и вверх, вперед и назад, образуя петли и прямые, резкие повороты, дуги и спуски.

Колин медленно обошел все панораму, изучая ее с благоговением. Иллюзия не исчезла и при детальном рассмотрении. Даже с расстояния в один дюйм сосновые леса казались настоящими, каждое дерево было выделано с необыкновенной тщательностью. Дома были завершены до последней детали: настоящие окна, телеантенны, укрепленные тонкими тросами, не забыты даже сточные трубы. Пешеходные дорожки уложены крохотными камешками. И машины были не просто игрушками. Это были безукоризненно сделанные точные копии реально существующих автомобилей. В тех, которые не были припаркованы на улицах и вдоль проезжей части, находились водители, а в некоторых и пассажиры, и даже кошки или собаки на заднем сиденье.

— Что из всего этого отец сделал своими руками? — спросил Колин.

— Все, кроме поездов и нескольких моделей машин.

— Фантастика!

— Чтобы сделать один такой домик, нужно не меньше недели, а то и больше, если в нем есть что-то особенное. Он тратил месяцы, чтобы соорудить станции.

— А когда он закончил это?

— Он еще не закончил. Он не закончит это до своей смерти.

— Но нельзя уже сделать больше. Больше нет места.

— Больше — нет, а лучше — да, — сказал Рой, и в его голосе прозвучал металл, а зубы были плотно сжаты, хотя он и продолжал улыбаться. — Старик продолжает совершенствовать свой проект. Все, чем он занимается, когда возвращается домой, — это починкой этой чертовой штуковины. Я не уверен, что у него остается время, чтобы трахнуть хоть изредка старушку.

Подобные слова смутили Колина, и он ничего не ответил. Он чувствовал себя менее искушенным, чем Рой, и старался изменить себя, но никак не мог научиться чувствовать себя комфортно при употреблении крепких выражений и разговорах на сексуальные темы. Кровь бросалась в лицо, внезапно немел язык и пересыхало горло — и он ничего не мог с собой поделать. Колин чувствовал себя ребенком и глупцом.

— Он запирается здесь каждую чертову ночь, — продолжал Рой с тем же металлом в голосе. — Он даже ужин свой иногда поедает здесь. Он — сдвинутый, впрочем, как и она.

Колин много читал о разных вещах, но с психологией был плохо знаком. Однако продолжая любоваться этой очаровательной миниатюрой, он вдруг поймал себя на мысли, что это беспощадное внимание к деталям сродни фанатичной настойчивости в достижении чистоты и порядка, которая была столь очевидна в бесконечной борьбе миссис Борден за поддержание в доме такой стерильности, как в операционной.

Он подумал: действительно ли родители Роя «сдвинутые»? Конечно, они не были парой бредящих лунатиков, они не были невменяемы. Они не зашли так далеко, чтобы сидеть в углу, разговаривая сами с собой и глотая мух. Может быть, они были совсем чуть-чуть сумасшедшие. Такие мягко свихнувшиеся. Может быть, по прошествии времени они станут хуже, свихиваясь все больше и больше, пока через десять или пятнадцать лет не начнут глотать мух. Здесь было о чем поразмыслить.

И Колин решил, что если они с Роем стали друзьями навеки, то он будет посещать его дом только в ближайшие десять лет, а потом, поддерживая дружбу с Роем, постарается избегать миссис и мистера Борденов, чтобы, когда они окончательно свихнутся, они не заставили бы его глотать мух или, что еще хуже, не зарубили бы его топором.

Он знал все о маньяках-убийцах. Он видел их в фильмах «Психи», «Смирительная рубашка», «Что случилось с малышкой Джейн». И в дюжине других тоже. А может, в сотне. И он точно запомнил в этих картинах, что сумасшедшие предпочитают грязные убийства. Ножом, или ножницами, или сечкой, или топором. Их никогда не застать за каким-нибудь бескровным убийством, скажем, газом, или ядом, или таблеткой.

Рой сел на табуретку напротив панели управления.

— Подойди сюда, Колин. С этого места ты увидишь гораздо больше, чем с любого другого.

— По-моему, мы не должны разгуливать здесь, если твой отец запрещает это.

— Колин, расслабься, ради всего святого.

Со смешанным чувством нежелания и любопытного ожидания Колин сел на другой табурет.

Рой аккуратно повернул диск на панели. Он был подсоединен к реостату, и верхние гаражные огни слабо замерцали.

— Как в театре! — воскликнул Колин.

— Нет, — ответил Рой. — Это больше похоже... на... Я — Бог.

Колин засмеялся:

— Конечно, ты ведь можешь делать день и ночь в любое время, когда захочешь.

— И гораздо больше.

— Покажи.

— Сейчас. Я не хочу делать глубокую ночь, будет слишком трудно разглядеть что-либо. Сделаем вечер. Сумерки.

Рой щелкнул выключателем, и вокруг миниатюрного мира загорелись огоньки. В каждой деревушке уличные фонари отбрасывали мягкий свет на мостовую. Желтые теплые притягивающие отблески оживляли окна домиков. В некоторых из них, как будто здесь ждали гостей, были зажжены лампочки у крыльца и у калитки. Рисунок оконных витражей церквей отражался на земле. На главных участках магистрали светофоры переключались с красного на зеленый, затем на желтый и вновь на зеленый. В одном из селений разноцветными огоньками пульсировала кинореклама.

— Фантастика! — воскликнул Колин.

У Роя же, когда он глядел на макет, выражение лица и поза были какими-то особенными: глаза сужены, губы плотно сжаты, плечи подняты вверх — весь он был определенно напряжен.

— Мой старик мечтает сделать, чтобы у машин зажигались фары, и обдумывает насос и дренажную систему, чтобы по рекам текла вода. Здесь будет даже водопад. — Твой старик — интересный парень.

Рой не ответил. Он продолжал пристально смотреть на маленький мир, который раскинулся перед ними. В дальнем левом углу на запасных путях железнодорожной станции стояли готовые к отправке четыре поезда: два товарных и два пассажирских.

Рой щелкнул еще одним выключателем, и один из поездов ожил: он тихонько загудел, на окнах вагонов отразились отсветы огоньков.

Колин в предвкушении подался вперед.

Рой переключил выключатели, и поезд выехал с запасного пути. По пути к ближайшему городу в тех местах, где железная дорога пересекалась с шоссейной, загорались предупредительные огни семафоров, в некоторых местах черно-белые полосатые шлагбаумы опускались на железнодорожные пути. Поезд набрал скорость, пронзительно засвистел, проезжая через деревню, поднялся на возвышенность, въехал в тоннель, вновь появился уже с другой стороны горы, набрал еще большую скорость, пересек эстакаду, выехал на прямой участок, двигаясь здесь по-настоящему быстро, с жутким грохотом и лязгом колес прошел крутой поворот, затем еще один и несся теперь все с большей и большей скоростью.

— Ради Бога, не сломай, — нервно бросил Колин.

— Я как раз это и собираюсь сделать.

— Тогда твой отец узнает, что мы были здесь.

— Не узнает. Не бери в голову.

Поезд проскочил швейцарскую станцию, не снижая скорости, с треском преодолел спуск, въехал в тоннель и вновь выскочил на ровный участок дороги.

— Но если поезд сломается, твой отец...

— Не сломается. Расслабься.

Прямо на пути несущегося поезда появился разводной мост.

Колин сжал зубы.

Поезд достиг реки и, промчавшись ниже поднятого моста, сошел с рельсов. Миниатюрный локомотив и два первых вагона оказались в канале, а остальные вагоны, искрясь, перевернулись.

— Черт! — воскликнул Колин.

Рой сполз со своей табуретки и подошел к месту аварии. Он наклонился и стал внимательно разглядывать сцену крушения.

Колин подошел к нему:

— Сломался?

Рой не ответил. Он заглядывал в крохотные окошки вагонов.

— Что ты там ищешь? — спросил Колин.

— Тела.

— Что?

— Погибших.

Колин заглянул в один из перевернутых вагонов. Там не было людей — то есть там не было фигурок людей. Он взглянул на Роя:

— Не понял.

Рой не отводил взгляд от поезда:

— Что не понял?

— Я не вижу никаких «погибших».

Переходя от вагона к вагону и заглядывая в окна каждого из них, Рой как будто находился в трансе.

— Если бы это был настоящий, полный людей поезд, который сошел с рельсов, пассажиров бы выбросило с их сидений. Были бы разбитые об окна и поручни головы, сломанные руки и ноги, выбитые зубы, исполосованные лица, выколотые глаза, и кровь... повсюду кровь... Их крики были бы слышны на мили вокруг. А многие бы погибли на месте.

— И что?

— Я хочу представить, как бы это было, если бы это было настоящее крушение.

— Зачем?

— Мне интересно.

— Что тебе интересно?

— Идея.

— Идея настоящего крушения поезда?

— Ага.

— Ты не свихнулся?

Наконец, Рой оторвал глаза от поезда. Они были вялые и холодные.

— Что ты сказал? Свихнулся?

— Ну, — протянул Колин, — я хотел сказать... ты находишь развлечение в страданиях других людей.

— А это разве не развлечение?

Колин пожал плечами. Ему не хотелось спорить.

— В других странах люди ходят на корриду и в глубине души надеются увидеть матадора, проткнутого рогами быка. А увидеть мучения быка им удается всегда. Им нравится это. А другие посещают автомобильные гонки, тоже только чтобы увидеть крутые аварии.

— Это другое.

Рой усмехнулся:

— Да ну! Как же это?

Колин задумался, стараясь подобрать слова, чтобы выразить то, что он интуитивно чувствовал.

— Ну... с одной стороны, матадор, выходя на арену, знает, что он может быть убит. Но люди, возвращающиеся на поезде домой... они не ожидают ничего... они не ждут беды... и вдруг это случается... Это трагедия.

Рой усмехнулся еще раз:

— Ты знаешь, что такое лицемерие?

— Конечно.

— Слушай, Колин, я не хотел бы тебе этого говорить, потому что ты мой друг, мой настоящий друг. И я тебя люблю. Но раз зашла об этом речь, ты — лицемер. Ты говоришь, что я свихнулся, потому что меня интересует идея настоящего крушения поезда, при этом сам ты тратишь время, смотря фильмы ужасов или читая разные книжки про зомби, вампиров и прочих монстров.

— Какое это имеет отношение?

— Эти истории набиты убийствами. Смерти. Мучения. Да они все только об этом. Людей бьют, пожирают, разрывают на части, разрубают топором. И тебе нравится это!

Колин вздрогнул при упоминании топора. Рой придвинулся к нему ближе. Его дыхание имело вкус фруктовой жевательной резинки.

— За это я и люблю тебя, Колин. Мы оба похожи. Мы — одинаковые. Потому я и хотел, чтобы ты получил работу менеджера команды. Мы сможем быть вместе весь футбольный сезон. Мы сильнее, чем другие. Мы оба сдали экзамены на самый высший балл в школе, даже не прикладывая к этому больших усилий. Мы оба сдали тесты, и каждому из нас не раз говорили, что он гений, или что-то вроде этого. Мы понимаем вещи глубже, чем наши ровесники, а иногда и глубже, чем взрослые. Мы — особенные, Колин. Мы очень особенные.

Рой положил руку Колину на плечо и посмотрел ему в глаза. Казалось, что он смотрит не на него, а сквозь него, проникая в самую глубину. Колин не смог отвести взгляд.

— Нас обоих интересуют эти вещи — боль и смерть. Они интригуют и тебя, и меня. Большинство людей считает, что смерть — это конец жизни, но мы знаем, что это не так. Ведь это не так, Колин? Смерть — не конец, это — центр, центр всей жизни. Все крутится вокруг нее. Смерть — это самый важный момент в жизни, самый захватывающий, таинственный, самый возбуждающий.

Колин нервно откашлялся:

— Что-то я не очень понимаю, о чем ты.

— Если ты не боишься смерти, — продолжал Рой, — то не боишься ничего. Когда научишься побеждать большой страх, ты победишь и все свои маленькие страхи. Разве я не прав?

— Да... да, наверное.

Рой говорил громким шепотом, говорил напористо, горячо:

— Если я не боюсь смерти, то никто не может заставить меня страдать. Никто. Ни мой старик, ни моя старушка. Никто. И никогда в моей жизни.

Колин не знал, что ответить.

— А ты боишься смерти? — спросил Рой.

— Да.

— Ты должен научиться не бояться ее.

Колин кивнул. Во рту у него пересохло, а сердце начало учащенно биться. Он чувствовал, как к горлу подкатывает легкая тошнота.

— А знаешь ли ты, что надо сделать первое, чтобы преодолеть чувство страха перед смертью?

— Нет.

— Узнать ее поближе.

— Поближе? Как?

— Убив кого-нибудь.

— Я не смогу этого сделать.

— Сможешь. Конечно, сможешь.

— Я, знаешь, мирный человек.

— В глубине души — все убийцы.

— Но только не я.

— Дерьмо.

— Сам такой.

— Я знаю себя. И я знаю тебя.

— Ты знаешь меня лучше, чем я знаю себя?

— Конечно, — Рой ухмыльнулся.

Они уставились друг на друга.

В гараже было тихо, как в гробнице фараона. Наконец Колин сказал:

— Ты имеешь в виду... например, мы убили бы кошку?

— Для начала.

— Для начала? А потом?

Рой сжал плечо Колина:

— А потом кого-нибудь побольше.

Внезапно Колин очнулся и расслабился:

— Ты опять меня накалываешь.

— Опять?

— Я знаю, чего ты добиваешься.

— Чего?

— Ты испытываешь меня.

— Я?!

— Да. Ты хочешь посмотреть, поведу ли я себя как дурак.

— Ты не прав.

— Если бы я согласился убить кошку, чтобы доказать что-нибудь, ты бы первый посмеялся надо мной.

— Ну давай. Попробуй.

— Не буду. Я догадался о твоей игре.

Рой снял руку с его плеча:

— Это не игра.

— Ты не должен больше испытывать меня. Ты можешь доверять мне.

— В некоторой степени, — произнес Рой.

— Ты можешь доверять мне полностью, — с серьезным видом сказал Колин. — Черт, ты же мой лучший друг. Я не разочарую тебя. Я буду работать менеджером команды. И ты не пожалеешь, что порекомендовал меня тренеру. Ты можешь положиться на меня в этом. Ты можешь положиться на меня во всем. Рой, а в чем заключается твой большой секрет?

— Еще не время, — ответил Рой.

— А когда?

— Когда ты созреешь.

— А когда это будет?

— Я скажу тебе, когда это будет.

— Черт!

Глава 5

Мать Колина пришла с работы в половине шестого.

Он ждал ее в прохладной гостиной. Мебель в ней была всех оттенков коричневого, а обои на стенах джутового цвета. Деревянные створки закрывали окна. Свет был рассеянный, мягкий и приятный для глаз. Это была комната для отдыха. Он лежал на диване с последним выпуском его любимой книжки комиксов «Удивительное чудовище».

Она улыбнулась, потрепала Колина по голове и спросила:

— Ну как прошел день?

— Все о'кей, — ответил Колин, уверенный, что она вряд ли заинтересуется подробностями и просто мягко прервет его в самом интересном моменте его рассказа. — А как ты?

— Я выдохлась. Будь хорошим мальчиком и сделай мне коктейль из водки с мартини. Ты знаешь, как я люблю.

— Хорошо.

— И два лимона.

— Я не забуду.

— Не забудь.

Колин поднялся и прошел в столовую, чтобы достать все необходимое из заставленного бутылками бара. Он не выносил крепких напитков, но быстро и профессионально приготовил коктейль, как делал это сотни раз ранее.

Когда он вернулся в гостиную, она сидела в большом темно-коричневом кресле, поджав под себя ноги и запрокинув назад голову. Глаза ее были закрыты. Она не слышала, как Колин вошел, и он остановился в дверях и изучающе посмотрел на нее.

Ее звали Луиза, но все по-прежнему обращались к ней, как в детстве — Уизи. Это имя очень подходило к ней, так как выглядела она как школьница. На ней были джинсы и голубая рубашка с короткими рукавами. Длинные темные блестящие волосы обрамляли лицо, которое вдруг показалось Колину очень привлекательным, даже красивым, хотя некоторые могли и сказать, что рот немного великоват. Он смотрел на нее и думал, что тридцать три — это не так уж и много, как ему казалось ранее.

Впервые в жизни Колин оценивающе рассмотрел ее тело: полная грудь, тонкая талия, круглые бедра, длинные ноги. Рой был прав — у нее потрясающая фигура.

«Почему я не замечал этого раньше?»

И он ответил себе: "Потому что она моя мать, черт возьми!"

Краска бросилась ему в лицо. Ему казалось, что он делает что-то постыдное, но он не мог оторвать взгляда от ее плотно облегающей рубашки.

Он прокашлялся и подошел к ней.

Она открыла глаза, подняла голову, взяла стакан и отхлебнула мартини.

— М-м-м-м. Отлично. Ты — добрая душа.

Он сел на диван.

Помолчав немного, она произнесла:

— Когда я начала это дело вместе с Паулой, я и предположить не могла, что владелец должен работать намного больше, чем служащие.

— Много народу было в галерее сегодня? — спросил Колин.

— Народу и внутри, и снаружи было больше, чем на автобусной остановке. В это время года обычно приходит много молодых людей, туристов, которые на самом деле не собираются ничего покупать. Они считают, что раз они отдыхают в Санта-Леоне, то обязаны украсть несколько свободных часов у каждого владельца магазина.

— А картин много продала сегодня?

— На удивление, несколько штук мы продали. И сегодня больше, чем в другие дни.

— Здорово!

— Конечно, это только один день. А если учесть, сколько мы с Паулой выложили за эту галерею, нужно много еще таких дней, чтобы мы смогли держаться на плаву.

Колин не знал, что еще сказать.

Она снова отхлебнула мартини. Когда она глотала, в горле у нее что-то булькало. Она выглядела так изящно и грациозно.

— Шкипер, ты сможешь приготовить себе ужин сегодня вечером? — сказала она.

— А ты не будешь ужинать дома?

— В магазине еще много работы. Я не могу оставить Паулу одну. Я пришла домой, только чтобы освежиться. Хоть мне этого и не хотелось бы, через двадцать минут я должна вернуться на работу.

— Ты ужинала дома только один раз на прошлой неделе, — заметил Колин.

— Это так, шкипер. Мне жаль. Но я очень стараюсь заработать нам на будущее, и для меня, и для тебя. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю.

— Это жестокий мир, малыш.

— В общем, я не голоден, — сказал Колин. — Я подожду, когда ты вернешься домой после закрытия галереи.

— М-м, малыш, я не сразу вернусь домой. Марк Торнберг пригласил меня поужинать вместе с нем.

— А кто это, Марк Торнберг?

— Художник. Вчера мы открыли выставку его работ. Понимаешь, примерно треть картин, которые мы продали, это его работы. И я хочу уговорить его объявить нас своими единственными представителями.

— А куда вы поедете ужинать?

— Мы поедем, наверное, в «Литтл Итали».

— Да, там здорово! — воскликнул Колин, потянувшись на диване. — А я могу поехать с вами? Я не буду мешать. Вам не надо будет даже заезжать за мной. Я сяду на велосипед и подожду вас там.

Она зевнула и отвела глаза:

— Прости, шкипер. Но это только для взрослых. Мы будем говорить о серьезных вещах.

— Я не против.

— Ты — нет, а мы — да... Послушай, а почему бы тебе не сходить в кафе Чарли и не съесть там один из тех больших чизбургеров, которые ты так любишь? И один из этих густых молочных коктейлей, которые надо есть ложкой.

Он откинулся на диване, как шарик, который внезапно спустили.

— Не дуйся. Дуются только маленькие дети.

— Я не дуюсь, — ответил он. — Хорошо.

— Итак, кафе Чарли?

— Наверное... Да.

Она допила мартини и взяла сумочку.

— Я дам тебе немного денег.

— У меня есть деньги.

— Тогда я дам тебе еще немного. Я теперь удачливая деловая женщина. Я могу себе это позволить.

Она протянула ему пятидолларовый билет.

— Это слишком много, — заметил он.

— Остальное — на комиксы.

Она поднялась, поцеловала его в лоб и пошла принять душ и переодеться.

Несколько минут он молча сидел на диване, уставившись на пятидолларовый билет. Наконец он встал, достал свой кошелек и положил туда деньги.

Глава 6

Мистер и миссис Борден разрешили Рою провести вечер с Колином. Мальчики поужинали у стойки в кафе Чарли, наслаждаясь ароматом шипящего сала и чеснока. Колин оплатил счет.

После ужина они поехали в «Пинбол Пит», парк развлечений, где собиралась обычно молодежь Санта-Леоны. Была пятница, и «Пинбол Пит» был заполнен подростками, бросавшими монетки во всевозможные игральные автоматы.

Половина завсегдатаев хорошо знала Роя. То тут, то там его окликали: «Эй, Рой!» — «Эй, Пит!» — «Привет, Рой!» — «Как жизнь, Уолт?» — «Рой! Рой!» — «Здесь Рой!» Они хотели поиграть с ним на автоматах, или рассказать анекдот, или просто поболтать. Время от времени он застревал с кем-нибудь на пару минут, но играть не соглашался ни с кем, кроме Колина.

Они выбрали автомат для двух игроков с изображениями полногрудых и длинноногих девиц в узких бикини. Рой предпочел этот автомат другим с пиратами, монстрами, астронавтами. Колин промолчал, пытаясь не покраснеть.

Обычно Колин старался избегать дешевых мест развлечений, подобных «Пинбол Питу». Пару раз ранее он отваживался зайти в одно из них, но назойливый шум и грохот казались ему невыносимыми. Его раздражало все: и звук счетчиков игральных автоматов — «бип-бип-бип, пок-пок-пок, бом-бом-бом, уоп-уоп-уооо-ооп», — и смех, и вскрики девчонок, и приглушенные разговоры. Преследуемый настоящим оглушительным шумом, он чувствовал себя там чужим, пришельцем из другого мира, попавшим в примитивную цивилизацию, в мир жестоких, злобных, тараторящих, отвратительных, диких аборигенов.

Но в тот вечер он чувствовал себя совсем по-другому. Он наслаждался каждой минутой и знал почему. Это из-за Роя. С ним Колин не ощущал себя больше пришельцем с другой планеты — он стал одним из аборигенов.

Голубоглазый, мускулистый, светловолосый Рой привлекал внимание девчонок. Трое — Кэти, Лори и Дженет — подошли к ним понаблюдать за игрой. Все трое были достаточно привлекательны: упругие, бронзовые от загара, жизнерадостные калифорнийские девчонки в открытых топах и шортах, с блестящими волосами, высоко торчащей грудью и длинными ногами.

Рой отдавал предпочтение Лори, тогда как Кэти и Дженет проявляли определенное внимание к Колину. Колин сомневался, что их интересует лично он. Он был даже уверен, что это не так. У него не было никаких иллюзий. Когда такие девчонки, как эти, начнут увлекаться такими парнями, как он, солнце взойдет на западе, у грудных детей вырастут бороды и президентом страны будет избран честный человек. Они флиртовали с ним потому, что он был другом Роя, или потому, что ревновали к Лори, или хотели заставить ревновать Роя. Но каковы бы ни были причины, они сосредоточили свое внимание на Колине, спрашивая его о том о сем, смеясь над его шутками, громко радуясь его победам. Раньше девчонки никогда не обращали на него внимания. И его не волновало сейчас, каковы были их истинные мотивы, — он наслаждался их вниманием и молил, чтобы это никогда не кончилось. Колин чувствовал, что краска вновь покрывает его лицо, но ярко-оранжевый свет, заливавший помещение, служил ему защитой.

Когда через сорок минут Рой и Колин собрались уходить, их сопровождал хор прощаний: «Пока, Рой! Будь здоров, Рой! Увидимся, Рой!» Рой же, похоже, мечтал избавиться от всех них, включая и Кэти, и Лори, и Дженет. Колин неохотно следовал за ним.

Вечер был приятный и мягкий. Легкий бриз струился по неясным очертаниям океана.

Ночь еще не спустилась. Санта-Леона была погружена в дымно-желтые сумерки, похожие на те, что создал Рой днем для миниатюрного мира в гараже Борденов.

Их велосипеды были привязаны к перилам на стоянке за «Пинбол Питом».

Колин отвязал свой.

— Если тебе там не нравится, зачем мы пошли туда?

— Я знал, что там понравится тебе, — ответил Рой.

Колин фыркнул:

— Я не хочу делать то, что наскучило тебе.

— Я не скучал. Я не против был сыграть раз или два. И не против был взглянуть на Лори. У нее потрясающее маленькое тело, а?

— Наверно.

— Наверно!

— Ну... да... у нее красивое тело.

— Я бы хотел поселиться на несколько месяцев между ее прелестных ножек.

— А мне показалось, что ты хочешь сбежать от нее.

— Она меня начинает утомлять уже через пятнадцать минут.

— Как же ты сможешь выносить ее несколько месяцев?

— Я не собираюсь с ней разговаривать.

— Да?

— Да. Кэти, Дженет, Лори... Все они просто дразнилки.

— Что ты хочешь сказать?

— Они никогда не выставят.

— Не выставят — что?

— Задницу, черт тебя возьми! Они ни для кого не выставят свою задницу.

— А-а.

— Лори трясет передо мной своей задницей, но если только я положу руку ей на грудь, она визжит так громко, что может обвалиться потолок.

Колин взмок и залился краской:

— Слушай, но ей же только четырнадцать, да?

— Вполне достаточно.

Колину не очень нравился тот оборот, который принял разговор, и он попытался сменить тему:

— Я только хотел сказать, что с сегодняшнего дня мы не будем делать то, что наскучило тебе.

Рой положил руку Колину на плечу и слегка сжал его.

— Колин, друг я тебе или нет?

— Конечно, друг.

— Настоящий друг должен всегда быть рядом, даже если ты делаешь что-то, что ему неинтересно или не нравится. Я хочу сказать, что я могу рассчитывать, что ты всегда будешь делать то, что мне нравится, или что мы вместе будем делать то, что нравится нам обоим?

— Но нам нравятся одинаковые вещи, — ответил Колин. — У нас одни интересы. — Он вдруг испугался, что Рой осознает, какие они оба разные, и уйдет, и оставит Колина одного.

— Не всегда. Ты любишь фильмы ужасов, я же не смотрю никогда эту чепуху.

— Ну хорошо, только это одно...

— Есть и другие. Но дело не в этом. Если ты мой приятель, ты будешь делать то, что мне нравится, даже если тебя это совсем не устраивает. Так же и я.

— Не совсем так, — ответил Колин. — Просто мне нравится делать все, что ты придумываешь.

— Ну-ну. Но придет время, когда тебе не захочется делать что-то, что важно для меня, но ты будешь делать это, потому что мы друзья.

— Не могу представить, что?

— Подожди. Увидишь. Рано или поздно, дружище, время придет.

Багрянец неоновой вывески «Пинбол Пита» отражался в глазах Роя, придавая им странный и немного устрашающий вид. Колину они напоминали глаза вампиров: тусклые, красные, жестокие — как два окна души, испорченные постоянным удовлетворением неестественных страстей. (Но у Колина подобное ощущение возникало и каждый раз, когда он видел глаза мистера Аркина, а мистер Аркин был хозяином соседней бакалейной лавки, и самой его неестественной страстью была любовь к рюмочке, а красные глаза всего-навсего свидетельствовали о постоянном пьянстве.)

— Но мне не нравится, что тебе скучно то, что делаю я...

— Мне скучно? Расслабься! Я совсем не против сходить в «Пит», если тебе это нравится. Вспомни, что я сказал о тех девчонках. Они все время будут околачиваться около тебя. Иногда они случайно заденут тебя своей мягкой маленькой задницей или так же случайно коснутся грудью твоей руки. Но никогда ты не сможешь с ними по-настоящему развлечься. Их мечты о длинной-длинной ночи ограничиваются тайными Свиданиями на скамейке, спрятанной в теня деревьев, да поцелуями украдкой.

Мечты Колина о длинной-длинной ночи были такие же. Он часто думал о возможности рая на земле, но никогда не рассказывал об этом Рою.

Они вышли с велосипедами на аллею.

Прежде чем Рой успел вскочить на велосипед и тронуться, Колин как-то напряженно спросил:

— Рой, а почему — я?

— Что — ты?

— Почему ты хочешь дружить именно со мной?

— А почему я не могу дружить с тобой?

— С человеком, который ничего из себя не представляет.

— А кто тебе сказал, что ты ничего из себя не представляешь?

— Я.

— Почему это ты так решил?

— Не знаю. Я думал об этом весь последний месяц.

— О чем ты думал? Не понимаю.

— Я думал о том, почему ты стал дружить с таким человеком, как я.

— Не понял. Чем ты не подходишь? Ты что, из лепрозория? Или что?

Колин пожалел, что завел этот разговор, но раз он сделал это, то уже не мог остановиться.

— Ну хорошо... Я — не очень компанейский, не очень... спортивный, не очень... выдающийся... Да ты сам знаешь.

— Не говори только: «Ты знаешь», — бросил Рой. — Мне это не нравится. Одна из причин, по которой я начал с тобой дружить, та, что с тобой можно поговорить. Все вокруг трещат целый день, но знают не больше двадцати слов. Два из которых: «Ты знаешь». Твой словарный запас же очень приличный. Это освежает.

Колин моргнул:

— Ты дружишь со мной из-за моего словарного запаса?

— Я дружу с тобой, потому что ты хороший парень, как и я. Большинство ребят утомляет меня.

— Но ты бы мог подружиться с любым, с любым парнем нашего возраста в городе, даже с теми, кто на два-три года старше. Большинство тех, кто посещает «Пит»...

— Они все кретины.

— Давай серьезно. Они самые известные ребята в городе.

— Кретины, я говорю тебе.

— Не все.

— Поверь мне, Колин, — все. Половина из них не может придумать для развлечения ничего лучше, как покурить травки или напиться какой-нибудь дряни, а потом облевать себя с головы до ног. Другие же корчат из себя Джона Траволту или Донни Осмонда. Да-да.

— Но они любят тебя.

— Меня все любят, — махнул рукой Рой. — Я это знаю.

— Я бы тоже хотел знать, как сделать так, чтобы все любили меня.

— Это просто. Надо только знать, как управлять ими.

— Ну и как?

— Побудешь подольше рядом со мной, узнаешь.

Они продолжали идти вдоль аллеи, ведя за собой велосипеды, и оба знали, что сказано еще не все.

Вскоре они вошли в заросли олеандра. Цветы, казалось, немного фосфоресцировали в наступающей темноте, и Колин сделал глубокий вдох.

Плоды олеандра содержат одно из самых ядовитых веществ, известных людям. Колин смотрел один старый фильм, в котором лунатик умертвил дюжину людей ядом, извлеченным из этих плодов. Он забыл название фильма. Он помнил только, что это был занудный фильм.

Когда они вышли на улицу, Колин спросил:

— А ты когда-нибудь пробовал наркотики?

— Один раз.

— Как это было?

— Из кальяна.

— Понравилось?

— Одного раза достаточно. А ты?

— Нет, — сказал Колин. — Я боюсь наркотиков.

— Почему?

— Можно умереть.

— Смерть не должна страшить тебя.

— Не должна?

— Нет, — настаивал Рой. — Ты — как я, точно как я. Наркотики пугают тебя, потому что, когда употребляешь их, теряешь контроль. А ты не хочешь смириться с мыслью, что не сможешь себя контролировать.

— Ну да. И это тоже.

Рой понизил голос, как будто боялся, что кто-нибудь услышит его, и заговорил быстро, как бы желая поскорее избавиться от того, что его мучило:

— Ты всегда должен твердо стоять на ногах, быть бдительным. Всегда смотреть на свое плечо. Всегда уметь защитить себя. Никогда не позволять никому хоть мгновение командовать тобой. Таких людей много, которые воспользуются моментом, когда увидят, что ты не совсем в порядке. Мир забит такими людьми. Кого бы ты ни встретил — он наверняка будет таким. Мы — звери в джунглях, и мы должны быть готовы драться, если хотим выжить.

Голова Роя была устремлена вперед, плечи ссутулены, мускулы шеи напряжены. Казалось, он ждет, что кто-то может сильно ударить его сзади по голове. В быстро убывающем пурпурно-золотистом свете, как маленькие бриллианты, поблескивали на его лбу и верхней губе капельки пота.

— Верить нельзя никому, почти никому. Даже друзьям. Люди, которые говорят, что любят тебя, самые худшие, самые опасные, самые ненадежные из всех. — Чем быстрее он говорил, тем тяжелее становилось его дыхание. — Люди, которые говорят, что любят тебя, воспользуются тобой, как только представится возможность. Ты должен всегда помнить, что они только ждут момента, чтобы поймать тебя. Любовь — это трюк. Маска. Способ заставить тебя ослабить контроль. Никогда не ослабляй контроль. Никогда. — Он взглянул на Колина, и в его глазах было что-то дикое.

— Ты считаешь, что я отвернусь от тебя, что я буду обманывать тебя, «капать» на тебя твоим родителям? Так?

— А ты будешь?

— Конечно, нет.

— Даже если твоя собственная шея увязнет и единственным способом выпутаться будет донести на меня?

— Даже тогда.

— А если я нарушу какой-нибудь закон, какой-нибудь важный закон, и копы, преследуя меня, придут к тебе с допросом?

— Я не «капну».

— Надеюсь.

— Ты можешь доверять мне.

— Надеюсь. Правда, надеюсь.

— Ты должен не надеяться — ты должен знать!

— Я должен быть осторожным.

— А я должен по отношению к тебе быть осторожным?

Рой ничего не ответил.

— Должен я быть осторожным? — повторил Колин.

— Может быть. Да, может быть, и должен. Когда я говорил, что мы все звери, просто стая диких зверей, я говорил и про себя тоже.

Во взгляде Роя была такая тревога и боль, что Колин отвел глаза.

Он уже не помнил, что вызывало этот резкий монолог Роя, но больше не хотел продолжать разговор. Он боялся, что это приведет к спору и Рой больше не захочет видеть его, а Колин отчаянно хотел остаться с Роем друзьями до конца своих дней. Если он разорвет эти отношения, у него никогда больше не будет шанса стать близким другом такого отличного парня, как Рой. В этом он был абсолютно уверен. Если он испортит все, то вновь вернется к своему одиночеству, а теперь, когда он почувствовал, что такое признание, товарищество и вовлеченность, он боялся и подумать о том, чтобы вернуться к прошлому.

Некоторое время они шли молча. Они пересекли широкую улицу, затененную кронами могучих дубов, и вошли в переулок.

Постепенно, к радости Колина, сильное напряжение, придававшее Рою вид разозленной змеи, стало спадать. Он поднял голову, расправил плечи и перестал дышать, как скаковая лошадь после долгой скачки.

Колин немного разбирался в лошадях. Когда-то отец брал его с собой на скачки, пытаясь поразить воображение сына огромными суммами ставок и сладкой мужественностью спорта. Но Колина привлекало не это — он был очарован изяществом лошадей и говорил о них не иначе как о танцорах. Отец был разочарован и перестал брать его с собой.

Они с Роем дошли до конца квартала и повернули налево, направив свои велосипеды вдоль увитого плющом тротуара.

Стоявшие по обе стороны улицы одинаковые оштукатуренные домики, спрятанные в тени пальм, драконовых деревьев, олеандров, окруженные розами, папоротниками, кактусами, остролистами, казались не такими уродливыми среди буйной калифорнийской растительности.

Наконец Рой нарушил молчание:

— Колин, ты помнишь, я говорил о том, что человек иногда должен делать то, чего хочет его близкий друг, даже если ему это не нравится?

— Помню.

— Это одно из настоящих испытаний дружбы. Согласен?

— Наверно.

— Черт подери, ты хоть когда-нибудь можешь иметь в чем-то твердое убеждение? Ты никогда не говоришь «да» или «нет». Ты всегда предполагаешь.

Колин, уязвленный, ответил:

— Хорошо. Я считаю, что это действительно настоящее испытание дружбы. Я так считаю.

— Хорошо. А если я скажу тебе, что хочу убить кого-нибудь, просто так, ради развлечения, и попрошу тебя помочь мне в этом?

— Ты имеешь в виду кошку?

— Кошку я уже убил.

— Да-да. Это было во всех газетах.

— Я сделал это. В клетке. Как я говорил.

— Я не могу этому поверить!

— Зачем мне лгать?

— Хорошо, хорошо. Давай не будем спорить опять. Считаем, что я «проглотил» твой рассказ. Ты убил кошку в клетке. Что дальше — собака?

— Если бы это была собака, ты помог бы мне?

— Зачем это тебе надо?

— Это может быть такой пшик!

— Да?

— Итак, помог бы?

— А где ты возьмешь эту собаку? Ты думаешь, что общество специально готовит и выдает их тем, кто хочет их помучить?

— Я украду первую, которую увижу.

— Чью-нибудь домашнюю собаку?

— Ну да!

— И как ты будешь убивать ее?

— Застрелю ее. Размозжу ей голову.

— А соседи? Не услышат?

— Зачем? Мы затащим ее сначала в горы.

— И ты думаешь, она будет позировать и улыбаться, пока мы будем убивать ее?

— Мы привяжем ее и стрельнем в нее несколько раз.

— А где ты думаешь взять оружие?

— У твоей матери нет? — спросил Рой.

— Ты думаешь, моя мать открыла на кухне незаконную торговлю оружием?

— Ну, должно же быть у нее собственное оружие.

— Конечно. Их у нее — миллион. А также танк, и базука, и ядерная ракета.

— Отвечай на вопрос.

— Зачем нам оружие?

— Привлекательная женщина, которая живет одна, для защиты должна иметь ружье.

— Но она живет не одна. Она живет со мной.

— Если какой-нибудь сумасшедший насильник захочет твою мамочку, он просто переступит через тебя.

— Я сильнее, чем выгляжу.

— Давай серьезно. Есть у твоей матери оружие?

Колин не хотел признаваться, что у них в доме было оружие. У него появилось предчувствие, что, если он солжет, он убережет себя от множества неприятностей. Наконец он сказал:

— Да. У нее есть пистолет.

— Точно?

— Да. Но я не думаю, что он заряжен. Она не смогла бы ни в кого выстрелить. Мой отец любил оружие, а мать, наоборот, ненавидит. И я тоже. И я не буду одалживать ее пистолет, чтобы совершить что-нибудь безумное, вроде убийства соседской собаки.

— Хорошо. Мы можем убить ее как-нибудь по-другому.

— Как? Мы будем бить ее?

Ночная птичка засвистела в ветвях над их головами.

Ночной бриз стал холоднее, чем десять минут назад.

Колин устал тащить свой велосипед, но он чувствовал, что Рой много еще хочет сказать и хочет сказать спокойно, чего нельзя было бы сделать, если бы они ехали на велосипедах.

— Мы можем привязать собаку и заколоть ее вилами.

— Черт!

— Это будет — кайф!

— Ты меня достал.

— Поможешь?

— Зачем тебе помощь?

— Но этим ты докажешь, что ты надежный друг.

После долгого молчания Колин произнес:

— Я думаю, что если бы это было действительно жизненно важно для тебя, если бы от этого зависела твоя жизнь или смерть, я был бы там, пока бы ты делал это.

— Что значит «был бы там»?

— Значит... смотрел бы.

— А если бы я попросил тебя сделать несколько больше, чем просто смотреть?

— Что, например?

— Если бы я попросил тебя взять вилы и ткнуть ими собаку несколько раз?

— Рой, иногда ты настоящий придурок.

— Сделал бы? — настаивал Рой.

— Нет.

— А я думаю, сделал.

— Я никогда не смог бы никого убить.

— Но смотреть ты смог бы?

— Хорошо, хорошо. Если этим я смогу доказать тебе раз и навсегда, что я твой настоящий друг и что мне можно доверять...

Они вошли в круг света уличного фонаря, Рой остановился. Он усмехнулся:

— С каждым днем ты становишься лучше.

— Да?

— Ты прекрасно развиваешься.

— Правда?

— Вчера ты говорил, что не сможешь даже смотреть, как убивают собаку. Сегодня ты сказал, что сможешь смотреть, но не будешь участвовать. Завтра или послезавтра ты заявишь, что тебе не терпится взять в руки вилы и сделать фарш из этой чертовой собаки.

— Нет. Никогда.

— А еще через неделю ты признаешься, что тебе доставляет наслаждение убивать кого-нибудь.

— Нет. Ты ошибаешься. Это глупо.

— Я прав. Ты похож на меня.

— Но ты — не убийца.

— Я? Да.

— Нет... и через миллион лет.

— Ты меня не знаешь.

— Ты — Рой Борден.

— Ты не знаешь, что у меня внутри. Ты еще не знаешь, но скоро узнаешь.

— У тебя внутри нет убийцы кошек и собак.

— Я убивал и больших, чем кошки.

— Например?

— Например, людей.

— А затем, я могу предположить, ты переключился на еще больших — например, слонов.

— Слонов — нет. Людей.

— Ну да, в случае со слоном встала бы проблема, куда спрятать труп.

— Только людей.

Другая ночная птичка пронзительно закричала в ветвях ближайшего дерева, вдалеке лениво переругивались две собаки.

— Это глупо, — сказал Колин.

— Но это правда.

— Ты хочешь убедить меня, что ты убивал людей?

— Дважды.

— А почему не сотню раз?

— Потому что это было только дважды.

— Скоро ты мне скажешь, что на самом деле ты восьминогий и шестиглазый марсианин, переодетый в жителя Земли.

— Я родился в Санта-Леоне, — сказал Рой спокойно. — Мы всегда жили здесь, всю мою жизнь. Я никогда не был на Марсе.

— Рой, ты начинаешь меня утомлять.

— О, это будет как угодно, но только не скучно. До окончания лета мы с тобой, вдвоем, убьем кого-нибудь.

Колин сделал вид, что он думает.

— Президента Соединенных Штатов?

— Кого-нибудь здесь, в Санта-Леоне. Это будет настоящий пшик!

— Рой, давай оставим это. Я не верю ни одному твоему слову, и не поверю.

— Ты сделаешь это. Ты непременно сделаешь это.

— Нет. Это красивая сказка, игра, проверка, наконец. И я хочу знать, для чего все эти проверки?

Рой промолчал.

— Хорошо. Как я могу предположить, я прошел проверку, какой бы она ни была. Я доказал тебе, что меня нельзя одурачить. Я не попадусь на эти твои чепуховые истории. Ясно?

Рой улыбнулся и кивнул. Он взглянул на часы:

— Эй, что будем делать? Поехали в Фэрмонт смотреть кино?

Колин растерялся от резкой смены темы разговора и настроения Роя.

— А что это — Фэрмонт?

— Фэрмонт Драйв-ин — это кино на открытом воздухе для автомобилистов. Если мы поедем в направлении Рэнч-роуд, затем свернем и проедем между холмами, мы выедем на склон прямо над Фэрмонтом. Там можно сесть и смотреть фильм бесплатно.

— А оттуда слышно?

— То, что показывают в Фэрмонте, не надо слушать.

— Что они там, черт возьми, показывают — немые фильмы?

Рой уставился на Колина:

— Ты хочешь сказать, что живешь здесь уже месяц и не знаешь, что за картины показывают в Фэрмонте?

— Ты вынуждаешь меня чувствовать себя отсталым.

— Ты действительно не знаешь?

— Ты сказал, это кино для автомобилистов.

— Более чем. Мальчик, это будет для тебя сюрприз!

— Я не люблю сюрпризов.

— Давай! Поехали!

Рой сел на велосипед и нажал на педали. Колин следом за ним съехал с тротуара и покатил по улице, то попадая в круги света уличных фонарей, то оказываясь в полной темноте.

Когда они выехали на шоссе Рэнч-роуд и двинулись на юго-восток, фонари закончились, и они включили фары. Последние лучи солнца скрылись на западе за острыми краями облаков, наступила ночь. По обеим сторонам дороги возвышались цепочки невысоких, голых, черных как смоль холмов, чьи силуэты выделялись на фоне черно-серого неба. Время от времени их обгоняли проходящие машины, но большую часть времени они катили в одиночестве.

Колин не любил темноту. Он не забыл еще своих детских страхов. Его боязнь одному оставаться ночью беспокоила мать и выводила из себя отца. Он всегда спал с зажженным светом. Сейчас он находился рядом с Роем и искренне полагал, что был бы в большой опасности, если бы отстал от своего друга. Нечто отвратительное, нечеловеческое, скрывающееся в тени на обочине дороги, дотянется до него и схватит своими когтями, огромными, как серпы, стащит его с велосипеда и начнет пожирать его живьем, так что будет слышен хруст костей и видны фонтаны крови. Или хуже. Он был настоящий фанат фильмов и романов ужасов, но не потому, что это были красочные сказки, заполненные действием, — он считал, что они взрывали ту спокойную реальность, которую взрослые отказывались принимать всерьез. Оборотни, вампиры, зомби, загнивающие трупы, которые не желают мирно покоиться в своих гробах, и сотни других выходцев из ада — существовали. Головой он понимал, что они — просто плод воображения, фантазии, но в душе он знал настоящую правду. Они прятались, они ждали, они скрывались. Ночь превращалась в огромный сырой подвал, который становился домом для тех, которые ползали, скатывались и крались. Ночь имела глаза и уши. У нее был жуткий скрипучий голос. И если хорошо прислушаться, отбросив сомнения и сохраняя трезвость разума, можно услышать зловещий голос ночи. Он шепчет над могилами, около загнивающих трупов, демонов и привидений, болотных монстров. Он говорит вещи, которые не произносят вслух.

«Я должен покончить с этим, — говорил себе Колин. — Почему я все время твержу одно и то же? Черт побери!»

Он приподнялся над сиденьем велосипеда и сжал ногами педали, стараясь не отставать от Роя.

Руки его покрылись гусиной кожей.

Глава 7

С Рэнч-роуд они свернули на грязную колею, которая была едва различима при лунном свете. На верху первого холма она превратилась в узкую тропинку. Через четверть мили тропинка повернула на север, а они продолжали свой путь на восток, продираясь сквозь густую траву и песчаные наносы.

Не прошло и минуты, как они свернули с тропинки, когда у Роя погасла фара.

Колин сразу же остановился, его сердце стучало, как у загнанного в клетку кролика.

— Рой? Где ты? Что случилось? Что случилось, Рой?

Из темноты в бледном луче света от велосипеда Колина появился Рой:

— Нам надо проехать еще два холма. Нет смысла продираться вместе с велосипедами. Давай оставим их здесь, а на обратном пути заберем.

— А если кто-нибудь стащит их?

— Кто?

— Откуда я знаю?

— Международная шайка грабителей велосипедов с тайными агентами в каждом городе? — Рой покачал головой, не прилагая усилий, чтобы скрыть раздражение. — Ты трясешься из-за этого чертова барахла больше, чем кто-либо другой.

— Если их стащат, нам придется топать домой пешком, а это около шести миль.

— Черт тебя дери, Колин, ни одна живая душа не знает, что мы здесь бросили велосипеды. Их никто не увидит, если только они сами себя не украдут.

— Ну хорошо. А если мы вернемся и не найдем их в темноте?

Рой скривился. Сейчас он выглядел не раздраженным, а каким-то демоничным. Причиной тому был оптический обман: в свете велосипедной фары хорошо видны были лишь контуры его лица, а само лицо словно растворилось в темноте и казалось каким-то перекошенным.

— Я хорошо знаю эти места, — нетерпеливо бросил Рой. — Я всегда езжу сюда. Поверь, Колин. Итак, ты идешь или нет? Мы пропустим фильм.

Он повернулся и пошел.

Колин колебался, но понял, что, если он не бросит велосипед, Рой уйдет. Он не хотел остаться один. Он положил велосипед набок и выключил фару.

Темнота окутала его. Вдруг ему показалось, что он слышит какие-то жуткие завывания: это было непрерывное кваканье жаб. А жаб ли? Может быть, это был кто-нибудь более страшный? Многочисленные голоса ночи создавали этот зловеще ухающий хор.

Страх проник в него: мускулы шеи напряглись, он с трудом глотал. Если бы Рой спросил его о чем-либо, он бы не смог ответить. Несмотря на прохладный бриз, он весь взмок.

«Ты не маленький, — повторял он про себя. — И не должен вести себя как маленький!».

Он отчаянно желал вернуться назад и зажечь велосипедную фару, но не хотел, чтобы Рой заметил его испуг. Он хотел быть похожим на Роя, а Рой не боялся ничего. Скоро глаза Колина привыкли к темноте, и он стал различать предметы. Молочный свет луны освещал холмистую местность. Он увидел, что Рой впереди быстро поднимается наверх по склону.

Колин хотел догнать его, но не смог шевельнуться. Его ноги, казалось, весили тысячу пудов каждая.

Что-то засвистело.

Колин наклонил голову. Прислушался.

Снова свист. Громче. Ближе.

Что-то зашуршало в траве в нескольких дюймах от него. Колин бросился вперед. Возможно, это была всего лишь безобидная жаба, но она заставила его сдвинуться с места.

Чуть ниже моста, где расположились Рой и Колин, на стоянке гостинцы находилось множество машин. Экран был повернут в сторону ребят, а внизу под холмом проходила главная автострада, ведущая в Санта-Леону.

На гигантском экране в последних лучах заката по пляжу медленно брели мужчина и женщина. И хотя до мальчиков не доносилось ни одного звука, по движениям актеров Колин видел, что они оживленно разговаривали, и пожалел, что не может читать по губам.