Глава 4

Мы были чужими.

Когда-то мы любили друг друга, делились всеми тайнами и мечтами. Я рисковал ради нее жизнью, и она делала ради меня то же самое, хотя и по-иному. И все же я не знал ее. Она показалась мне куклой, за которую говорит кукловод. Мастер из этого кукловода был никакой, а диалоги, с которыми выступали на сцене его деревянные марионетки, — и того хуже.

Все, что она говорила, было глупо, лишено смысла да еще и скучно. Я не мог понять, как такая женщина сумела привлечь меня хотя бы на миг. Не верилось: неужели мне настолько остро требовалось прикосновение к плоти, что я смог заключать в объятия подобное существо! Теперь чувство, которое прежде считал любовью, казалось мне не более чем животным инстинктом.

В моих руках она была марионеткой. И ничем больше.

Но мне хотелось, чтобы она снова стала так же важна для меня, как прежде, и думал, что для этого нужно только изменить ее личность, сделать ее взрослой. Я ввел ее в то же состояние оцепенения, что и прочих, проник в мозг со всем своим всемогуществом, выправил все, что в этом нуждалось, и полностью раскрыл в ней человеческие способности.

И разбудил ее.

И опечалился.

Всех ее человеческих возможностей оказалось мало для меня.

Она была поразительно красива, исполнена чувственности, разжигавшей пожар желания в моих чреслах. Любой мужчина оказался бы сражен ею. Подлинная квинтэссенция женственности: полные груди, широкие бедра, длинные стройные ноги, медово-золотые волосы и огромные глаза, полные чувственные губы и быстрый розовый язычок. Но для меня всего этого слишком мало. Даже прекраснейшая из женщин, красою затмевавшая всех, теряет свою привлекательность, если разум ее подобен пыльному чердаку, а слова напоминают бессвязное лопотание идиота.

Она казалась мне теперь вещью, живой скульптурой из плоти, но отнюдь не женщиной, которую я любил.

— В чем дело? Что-то случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил я. Мне было больно говорить. Разве не может она понять меня без слов? Без шелухи бесполезных фраз?

— И все же...

— Да нет, ничего...

О Боже, Боже! Я застонал про себя. Но это не помогло. Бесполезно молиться самому себе.

— Похоже на то, что там, внутри, не совсем ты. Ребенок — или частичка его.

— Нет.

— Но если Ребенок завладел тобой, он сказал бы то же самое, чтобы успокоить меня, разве не так? Я не ответил.

— Похоже, так оно и есть.

— Нет.

Я чувствовал себя страшно усталым и старым.

— Или что-то иное.

— Да. Что-то иное.

— Я не спросила тебя, как ты проник сюда? Как , тебе удалось провести полицейских? — Она улыбалась, хотя лицо ее выдавало иные чувства.

Я не ответил ей. Я просто смотрел на нее — с глубоким чувством печали и утраты. Со страхом перед будущим, которое ждет меня.

Теперь я видел, почему Бог утратил всякое соприкосновение с реальностью и преступил грань безумия. Сначала Он был сверхразумным существом, способным приводить Вселенную к гармонии. Но с течением времени стал погружаться в себя, потому что был один. Не было равных Ему, отсутствие желаний и противоречий привело его к кризису.

То же со временем произойдет и со мной. Быть может, для этого понадобятся миллиарды лет, но рано или поздно это случится. Однажды я начну метаться из одного уголка Вселенной в другой, бормоча бессмыслицу, утратив разум, не в силах совладать со своей собственной безграничной психической мощью.

— Мне кажется, я тебя боюсь, — промолвила она.

— Я тоже себя боюсь, — ответил я.

— Что произошло? — спросила она. Но не было смысла объяснять ей. Невозможно было выразить совершенную пустоту вечности, расстилавшуюся передо мной. Всю мою жизнь я желал женщину, я хотел любить, хотел, чтобы это чувство возвращалось ко мне усиленное десятикратно. А теперь, когда я отринул все ложные представления, все преграды, отделявшие меня от любви, оказалось, что ложные представления стали истинными. Я вернулся туда, откуда начал путь.

Казалось, надежды не было. Я потерял ее.

Глава 5

Но — нет, не потерял!

Заглянув в будущее, которое ожидает любого Бога, я понял, что проблему можно решить, и догадался, как это сделать. Я не обращался к божественному всезнанию, а когда сделал это, то увидел ответ. И как это сразу не понял, что для Бога нет неразрешимых проблем.

Почему прежний Бог сошел с ума? Почему Он не сделал того же, что и я? Да просто не понял, что одиночество — это недостаток, что Его существование становится мелким и бессмысленным, так как рядом нет кого-то, с кем можно обмениваться мыслями и видениями. А потом стало поздно: Он сошел с ума.

И тогда я взял Мелинду за плечи и привлек к себе, дотянулся до ее разума со всей своей мощью.

Она пыталась сопротивляться.

Но не вышло.

Я перелил в нее половину божественной энергии, которая была во мне, пока мы оба не стали богами, равными в божественности.

Ее разум расцвел психоделическими образами.

Я помог ей впитать энергию и сделать ее своей. Мы стояли так очень долго, слитые физически и мысленно, пока происходили изменения в нас обоих.

А потом мы разомкнули объятия.

Мы не говорили, нам это было не нужно. Вместе вышли из комнаты и из этого здания и пошли вперед — править миром. Засветите свечи, пойте молитвы и ведите агнцев на заклание.

Многие годы мы провели в совершенном мире, а потом отправились странствовать по Вселенной. Мы видели все то, что отражалось в разбитом зеркале прежнего Бога в давно прошедшие времена, когда я сразился с Ним в теле Ребенка-мутанта.

И были миры, где деревья сочились кровью.

И были миры, где небо рассыпалось вокруг нас и воскресало птицами сотни раз за час.

Мы видели бродячие растения, создавшие цивилизацию во мраке джунглей иных миров.

Мы видели камни, которые умели говорить, и звезды, способные чувствовать боль.

Десять тысяч лет мы странствовали по самым отдаленным уголкам бытия, познавая Царство, которое унаследовали.

И однажды Мелинда сказала:

— Мне скучно. Я все это видела.

— Согласен, — ответил я.

— Давай возродим религию, — предложила она. — Пусть люди хотя бы узнают о нашем существовании. Мы явимся им как купина неопалимая и как говорящие голуби — по крайней мере это развлечет нас.

— Превосходно, — одобрил я.

И хотя мы прекратили религиозные распри, сошли на Землю и воскресили религии. Вернули церкви и синагоги, соборы и алтари и расшитые ризы священников. Мы создавали иерархии недостойных прелатов и говорили с толпами устами недостойных.

Но со временем нам захотелось чего-то иного.

— Мне скучно, — сказала она.

— Мне тоже.

— Но что нам осталось? — спросила она.

— Мы можем все взбаламутить, — предложил я.

— Да?! Как?

— Война-другая. Несколько убийств. Мы можем поиграть. Ты будешь командовать Южным полушарием, а я — Северным. А победитель получит энергию на сотворение новой расы где-нибудь в отдаленном мире.

— Чудесно! — воскликнула она, прижав совершенные руки к прекрасной округлой груди.

Мы давно знали, что для создания новой расы или нового мира требуется слишком много энергии. После такого дела пять столетий уходило на то, чтобы восстановиться — пятьсот лет скуки. Мы не могли позволить себе такого.

Но это был достойный приз.

И войны начались. Они все еще идут, потому что Мелинда достойный противник, хотя я полагаю, что в конце концов разрушу ее полушарие с помощью войска солдат, вооруженных лазерным оружием. Они находятся в состоянии транса; я прятал их подо льдами Северного полушария. Это солдаты канадской армии, хорошо обученные и смертельно опасные противники. Она не знает о них.

Мы прекрасно проводим время.

Мы играем в наши игры, сражаясь за большой приз, и оба уже воображаем, какую интересную и гротескную расу сотворим, когда сможем воспользоваться силой.

Мы прекрасно проводим время.

На Земле люди умирают, сталкиваясь друг с другом в спланированных нами сражениях. Иногда я вспоминаю о своем происхождении. Думаю о своей жизни, о Харри Келли и Морсфагене. И тогда мою душу вновь заполняет прежняя тьма. Но, конечно, ненадолго. Я не дурак. Морсфаген мертв. Общество, которое мы знали, распалось на множество новых. Харри давным-давно нет. Я едва помню его облик. А мы играем в наши игры и забываем о наших сомнениях. Богам позволено не иметь сомнений, как я уже говорил однажды.

Мы играем в наши игры.

Мы прекрасно проводим время.