Глава 1

Я коснулся сияния Его ментальной оболочки и вздрогнул от холодной мелодии абсолютной власти.

Во мраке опустошенного сознания я проник через янтарную броню и заскользил по ее бесконечному изгибу к горизонту, до которого было, казалось, подать рукой. Через некоторое время я нашел слабое место в гладком янтаре, увидел движущиеся тени в глубине — тени образов в Онои Я.Взрезав это пятно, я открыл его и соскользнул в разум Бога...

Представьте себе самое большое во Вселенной зеркало, протянувшееся на миллион световых лет (какая разница, кто сотворил это чудо, нас интересует только зеркало само по себе). В этом огромном стекле могут отражаться бессчетные мириады образов, осколков и кусочков многоцветных ландшафтов и людей, событий прошлого и будущего и даже то, что происходило до начала всего. Еще представьте молот размером со звезду (и опять же нам дела нет до того, кто выковал этот инструмент), который ударяет в самый центр этого зеркала. И представьте себе разлетающиеся осколки посеребренного стекла, которые падают, падают, падают на дно Сущего, до конца Времени, чтобы лежать там в лужах черноты, сохраняя застывшие отражения.

Таков был ментальный ландшафт Ребенка на этот раз; он сильно отличался от того, что я видел прежде. Это был разум сверхчеловеческих масштабов, сломанный и почти бесполезный, разум Бога, сотворившего Землю, Галактику, Вселенную и всех нас, Бога, который сотворил первые ДНК и РНК и положил начало безумнейшему сну. И это было самое беспорядочное место, какое я только видел, — беспорядочное и блистательное одновременно, дикое, странное, пугающее больше, чем любой разум, виденный мною за все годы работы.

Я погружался в слой янтаря...

...через ледяные облака цвета свежепролитой крови...

...через чистый голубой туман — в расколотые видения, отражения этой безумной Вселенной...

Некоторое время я висел там, едва не касаясь ногами сверкающих осколков звезд. Потом дотянулся босой пяткой до галактик и пошел по рухнувшим небесам к другому куску, в котором отражались джунгли и странные птицы. Казалось, я попал в джунгли, стал их частью, но отбросил это чувство и стал подниматься, пока не вознесся над ними, глядя вниз, — и увидел миллионы других сцен, ожидающих меня на плоской поверхности несуществующего.

Я искал средоточие божественного — осколок стекла, который заключал в себя Его.

Он не мог быть очень далеко.

Но разве Бог не везде?

Я шел через заросли цветов, где стебли тростника достигали толщины в два обхвата. Листья шуршали высоко над головой, не пропуская ни единого луча света.

Я шел по земле, покрытой ковром ярких цветов, где поднимались облака пыльцы, когда приходило для этого время, где семена молочая липли к моему телу, а само растение было ростом с человека.

Я видел красное небо с синим солнцем, и земля под ним была выжжена и пустынна.

Дважды мне казалось, что я почувствовал Его присутствие, гигантскую силу Его искалеченного разума. Я шел туда, слепо шаря в поисках Его, но ничего не находил. Он исчезал в мгновение ока, а я оставался стоять, в отчаянии протягивая к Нему руки.

Несколько раз само небо опускалось, спрессовывая воздух, и чудилось, будто двойник моего бренного тела готов взорваться, лопнуть под чудовищным давлением. Небо раскалывалось вокруг меня, воскресало стаями бело-синих птиц и снова поднималось высоко над миром.

Земля вздыбливалась и опадала, и сердце начинало мучительно ныть, а биение его отдавалось в каждой клеточке моего тела.

Я встречал многоглазых тварей, и других — с бесчисленным множеством ног.

Мертвые птицы падали с неба десятками тысяч, а достигнув земли, превращались в ящериц, взбирались на валуны и скалы вокруг меня, отращивали крылья и снова взмывали в небо.

Попадались места, где деревья стенали, раскалывались и кровоточили, словно были из живой плоти. И там, где деревья, падая, касались земли, кровь их превращалась в алые камушки.

Я пробирался сквозь весь этот хаос в бесконечных поисках.

Наконец я нашел Его там, где Он безнадежно пытался воплотиться в такую форму, в которой смог бы установить со мной контакт. Он был дымным столбом психической энергии, который крутился, рассыпал разноцветные искры и наконец принял облик человека — это был Будда.

— Человек, который знает, как прийти к компромиссу — мудр, — сказал Будда, почесывая обширный голый живот и улыбаясь мне с высоты двадцати футов.

— Компромиссов не будет.

— Семь жизней...

— Компромиссов не будет.

Я простер щупальца своей психической энергии и ощутил средоточие Бога, исследуя, изучая, пытаясь понять его структуру.

Фигура изменилась, став Иисусом Христом.

— Истинно, истинно говорю вам, что человек, осознавший, что он смертей, — счастлив. Человек, который смиренно живет со своими слабостями, войдет в Мое Царствие.

Я ухватил Иисуса за шею мысленным образом рук и задушил.

Он взорвался, закрутился колонной энергии, яростной, бушующей энергии, которая стремилась поразить меня, но не могла. Мощь бесполезна без механизма, который использует и контролирует ее, а Его механизм давным-давно сломался. Бог был озером психической энергии без управляющей системы — машина без колес.

Я потянулся и ухватил его ментальными щупальцами, не обращая внимания ни на то оружие, которым Он пытался сразить меня, но которое бессильно било мимо цели, ни на его жалобные мольбы: я неумолимо теснил Его. Он стремился сохранить Свою мощь, Свою власть. Он был безумен, и я не мог заставить Его понять, что настало время нового Бога.

Он бился и рвался в тщетных попытках освободиться от меня.

Когда я искал Бога, знал, что Он стал безумным задолго до того, как Ребенок дотянулся до Него. Все религии человечества отчаялись понять причину хаоса, слепой жестокости и ненависти. Мы относили все это на счет “божественного испытания” человеческой воли и отваги, но это всего лишь теологические фальшивки, потому что сила, источавшая энергию во Вселенную, была безумием, а не разумом, сумасшествием, а не милосердием. Безумие добралось до самых потаенных уголков Его существа и, перебродив, как виноградный сок, обратилось в чистейший ужас.

Здесь умер Иисус.

И Магомет.

Здесь умерли Будда и Яхве.

Но это не было полной потерей.

Ибо здесь я был рожден в новом облике, чтобы заменить тысячу ложных богов.

Повергните старые алтари во прах и возведите новые. Заколите лучших агнцев, чтобы я мог вкусить их крови на утренней росе.

Я высосал Его энергию. Она слилась с моей, и Бог перестал быть целостной сущностью, превратившись лишь в часть моего разума, в энергетические элементы, в которых я мог черпать силу, дабы творить чудеса. Не осталось ни одной частицы Его личности или самосознания. Он умер — или рассеялся, что, в сущности, одно и то же. Его память испарилась, и осталось только великолепие белого сияния Его мощи — сконцентрированной, очищенной, готовой к употреблению. К тому, чтобы я использовал ее. Теперь, наконец, это была моя мощь. Моя сила.

Так я убил Бога, как несколько дней назад убил Ребенка.

И не чувствовал раскаяния.

Да и в чем раскаиваться тому, кто застрелил маньяка с ружьем в переполненном магазине?

Человек как Бог. Я сохранил свою смертную оболочку и внешность смертного, все чувства, все предрассудки человека. Я не думал, что это будет моей слабостью; скорее человеческие чувства сделают меня более доброжелательным, чем те, что владели божественной силой до меня. Человек как Бог...

Я испарил сверкающие металлические аналоги в осколках зеркала справа от меня — они исчезли без звука, без вспышки. Затем воздел руки, словно бы обращаясь к бесчисленным толпам, и уничтожил остальные фрагменты этого космического зеркала.

Вокруг меня маслянистым занавесом сомкнулась непроглядная тьма.

Я создал свет.

Потом я сделал лестницу, ведущую вверх, в иные владения тьмы.

Я вышел оттуда, стирая ступеньки позади себя.

Снаружи меня ждал мир, который еще не знал, но который скоро узнает...

Глава 2

Когда я вернулся в свое тело, унеся с собой удесятеренную энергию, первое, что я увидел, была уродливая, сотрясаемая конвульсиями оболочка Ребенка, походящая на мерцающее, изменяющееся отражение в зеркалах комнаты смеха. Он сидел прямо, дрожа как натянутая тетива. Глаза уродливого существа впервые широко раскрылись, так что были видны пульсирующие кровяные сосуды на глазном яблоке. Узкий, почти безгубый рот открывался и закрывался, но из него не вырывалось ни звука. Он царапал грудь костлявыми ручками, так яростно впиваясь ногтями в свое кошмарное лицо, что из длинных царапин сочилась алая кровь.

Доктор попытался уложить мутанта и пристегнуть ремнями к кровати. Но тщедушное существо отбросило одетую в белое фигуру прочь, как бумажного человека, выказав такую силу, которой никто не ожидал в этом щуплом костлявом тельце.

Из его горла рвались хриплые звуки, но ни слова нельзя было разобрать. Все это совсем не походило на сознательное упражнение голосовых связок, скорее могло показаться, что трещат внутренние ткани от какого-то чудовищного давления, рвавшего маленького монстра на части изнутри.

— Что происходит? — требовательно спросил Морсфаген, вставая со своего кресла.

Солдат по имени Ларри пересек комнату. Испуганный, но решительный, он бросил карабин и потянулся к мутанту. Уродец вцепился зубами ему в руку, хлынула кровь. Солдат закричал, ударил мутанта по лицу и разбил лицевую кость. Челюсти разжались, но мутант не успокоился, все еще продолжая бороться за контроль над ситуацией, в которой оказался, и над собственным телом.

— Это ты наделал! — зарычал Морсфаген, поворачиваясь ко мне и указывая на мутанта трясущейся рукой.

— Нет, — спокойно ответил я.

— Ты заплатишь за это! Черт возьми, ты увидишь, как твою женщину изнасилуют!

Я не мог вызвать в себе ни крупицы отвращения к нему. Смотрел на него глазами человека, которым был, но со справедливостью Бога, и мог только пожалеть его. В некотором роде я сохранил свою мягкость. Я стремился к власти, чтобы поразить этого человека громами и молниями. Но, обретя ее, обнаружил, что он заслуживает презрения и жалости, а не яростного отмщения.

— Что с ним? — грозно спросил он, нависая надо мной.

Я точно знал, что произошло с телом Ребенка, хотя все они и представить себе не могли истинного положения дел. Покинув его оболочку, я тут же забыл нечто, о чем должен был помнить. В оставшейся от его разума части было теперь только одно — Оно.Все эти аналоги скорпионов, которых я разметал в подземной пещере с ледяным полом, теперь воспряли и овладели телом мутанта. Обычно Оно является самой слабой частью личности, теперь же именно эта слабая часть получила полную, бесконтрольную, ничем не сдерживаемую свободу. Но одно подсознательное не является функционирующим сознанием и не способно удержать контроль над телом: синдром доктора Джекила и мистера Хайда невозможен. Теперь тело мутанта должно было умереть вместе с его скорпионоподобным Оно,которое пыталось подчинить себе сексуальные желания и жажду крови, — умереть Через несколько дней после того, как было уничтожено его сознание.

— Хватайте его все! Навалитесь разом! — приказал Морсфаген.

Мутант дико бился, катаясь в крови. Наконец он ухватился за перильца и перекинулся через них. Тело ударилось об пол с отвратительным хрустом ломающихся костей, содрогая воздух, заливая кровью плитки пола, хватая и кусая всех, кто пытался подойти к нему. Для Ононе существует друзей, поэтому другого от него нельзя было ожидать.

Вдруг стало очень тихо.

Неподвижно простертое на полу, залитое кровью тельце казалось похожим скорее на раздавленное насекомое, чем на бывшее вместилище человеческого существа.

Они долго смотрели на тело. Потом Морсфаген повернулся ко мне со злобой, которую я когда-то презирал.

— Ты убил его, — констатировал он, на этот раз без ненависти, и обернулся к солдату по имени Ларри:

— Арестуйте его. Уберите ублюдка с глаз моих!

Ларри поднял карабин и ухмыльнулся. Очень уж ему нравилось пускать его в ход. Пока он крадучись приближался ко мне, словно маньяк-убийца в ночи, я начал думать, что даже бессмысленная оболочка мутанта куда более человечна, чем этот парень. В этих глазах было мало человеческого.

— Стой, где стоишь, — сказал я. Но он, конечно же, не послушался. Я потянулся к нему, коснулся, взял его. Лицо солдата стало пустым, и он остановился.

— Какого черта... — начал было Морсфаген. Я коснулся всех тех, кто находился в комнате, повергнув их в состояние, подобное сну, который не был сном, состояние, близкое к смерти, но все же не бывшее смертью. Они больше не стояли у меня на пути, и я мог сосредоточиться на том, что намеревался совершить. Я вошел в их разумы с особенной осторожностью, которой раньше у меня не было, и силы такой не было. Я просмотрел их жизни, их неврозы и психозы, осторожно распутал клубки, которые скатываются в душе каждого человека годами. Очнувшись, они станут эмоционально и ментально устойчивы — впервые в жизни. Старые страхи и тревоги перестанут им мешать, и их личности (которые всю жизнь выстраивались именно так, чтобы удовлетворять потребности, порождаемые теми же страхами и тревогами) окажутся совершенно изменены. Но к лучшему, уверяю вас, к лучшему. Я был Богом, и не мог ошибаться.

А иначе зачем бы вам поклоняться мне?

Я отвлекся от разумов людей, находящихся в комнате, хотя и не вернул никому сознания. Мне не нужна была их помощь, чтобы повелевать приливами и поднимать бури в небесах. А тем паче для того, чтобы внести в картину мира гораздо более серьезные изменения, как я того хотел.

И начал придавать Земле новый облик, наслаждаясь своей божественностью, — мне было слишком хорошо...

Глава 3

И тут, в палате госпиталя на верхнем этаже комплекса Искусственного Сотворения, где на полу лежало мертвое окровавленное тело мутанта, я познал величайший триумф в своей жизни. Я унесся далеко от этих белых стен, хотя так и не встал с кресла. Летел над морями и континентами без помощи тела — даже без аналога его, — вмещающего мою психическую энергию. Я мог творить чудеса, и хотя и не превращал воду в вино и не оживлял мертвых, но делал кое-что другое, о да, другое.

В первую очередь проник на нижние уровни и нашел то место, где родился, где пластиковая утроба вынашивала меня. Это было отнюдь не сентиментальное путешествие и не желание вернуться в эти холодные родные стены, но горькая и сладостная месть.

Я послал мое сознание вниз, через перекрытия этажей огромного здания, через штукатурку и облицовку, пластик и сталь, через электрические схемы. Я проходил сквозь сознания других людей, но не остановился, чтобы изменить их: я жаждал того противостояния, о котором мечтал годами.

Эдипов комплекс?

Не совсем. Я не стремился убить отца и жениться на матери — всего лишь хотел убить свою мать и обрести свободу. Определенно в этом желании было что-то от любви, но это “что-то” можно было с легкостью выбросить из головы.

Я добрался до двух самых нижних этажей, которые принадлежали инженерам-генетикам. Хитроумные механизмы покрывали стены от пола до потолка: процессорные блоки, банки памяти и прочее, что управляло всем, начиная от температурного режима до ДНК-РНК-баланса в искусственной сперме и яйцеклетке. На приподнятых на разную высоту платформах располагались контрольные панели, за которыми работали люди.

В каждом зале все внимание было сосредоточено на утробе — большом квадратном баке со стенками толщиной в три дюйма. Среди прочей мелочи там плавали тонкие нити. В центре находились непроводящие пластиковые стенки, на которые имели выход провода, доносившие данные до компьютеров. Там были электроды — десятки тысяч, и масса всего прочего. В этих баках плавали крохотные создания, скопления клеток, которые еще не обрели человекообразия.

Мать...

Утроба, тьма, тишина, вибрация, которую скорее чувствуешь, чем слышишь...

Там было около восьмидесяти техников и медиков — и все чем-то заняты. Я простер свою божественную силу и взял под контроль их разумы. Работа замерла, разговоры оборвались. А затем отвел их с рабочих мест туда, где они будут в безопасности.