- На службе не пью.
      - А бы не возражаете, если я...
      - Нет. Валяйте.
      Чейз заметил, что Таппингер с интересом наблюдает, как он достает кубики льда и наливает себе большую порцию виски. Однако не такую большую, как обычно. Он решил при полицейском несколько умерить свою жажду.
      Когда Чейз уселся на кровать, Таппингер сказал:
      - Я читал о ваших подвигах там.
      - Да?
      - Это настоящий героизм.
      - Ничего подобного.
      - Я говорю правду, - настаивал Таппингер. Он сидел в кресле, которое пододвинул поближе к своим приборам. - Думаю, мало кто может понять, как тяжело вам пришлось там.
      Чейз кивнул.
      - Я полагаю, что медали не так уж важны для вас. То есть на фоне того, что вы пережили, чтобы получить их, они как бы теряют вес.
      Чейз поднял взгляд от стакана, удивляясь его проницательности.
      - Вы правы, - согласился он. - Они вообще ничего для меня не значат. Таппингер продолжал:
      - Как, должно быть, трудно возвратиться из этого ада к нормальной жизни. Воспоминания не изглаживаются так быстро.
      Чейз открыл было рот, чтобы ответить, но тут увидел, что Таппингер многозначительно смотрит на стакан виски у него в руке, - и промолчал. Ненавидя сейчас Таппингера не меньше, чем Судью, он поднял стакан к губам, сделал очень большой глоток и с вызовом сказал:
      - Выпью-ка я еще. Вы уверены, что не хотите?
      - Абсолютно, - ответил Таппингер. Как только Чейз уселся на кровать с новым стаканом виски, Таппингер предупредил его, чтобы не подходил к телефону, не дождавшись, пока начнет крутиться пленка, и удалился в ванную минут на десять.
      Когда он вернулся, Чейз спросил:
      - Сколько времени нужно не ложиться и ждать?
      - Он когда-нибудь звонил так поздно - кроме того первого вечера?
      - Нет, - ответил Чейз.
      - Тогда я засыпаю, - сказал Таппингер, плюхаясь в кресло. - Спокойной ночи.
      ***
      Утром Чейза разбудил шепот мертвецов, но это оказался всего лишь шум воды в ванной. Таппингер проснулся первым и теперь брился. Через несколько минут он открыл дверь и вышел со свежим лицом, кивнув Чейзу:
      - Искренне ваш! - Казалось, ночь, проведенная в кресле, придала ему энергии.
      Чейз умывался и брился медленно - чем больше времени он проведет в ванной, тем меньше придется разговаривать с полицейским. Когда он наконец закончил утренний туалет, часы показывали девять сорок пять. Судья пока не звонил.
      - Что у вас на завтрак? - спросил Таппингер.
      - Ничего нет, - ответил Чейз.
      - Ну, должна же у вас быть хоть какая-то еда. Не обязательно что-нибудь горячее, мне все равно, что есть утром.
      Чейз открыл холодильник, вытащил пакет яблок и сказал:
      - Только это.
      Таппингер недоуменно посмотрел на яблоки, на пустой холодильник. Затем его взгляд метнулся к бутылке виски на буфете. Он ничего не сказал - слова были излишни. Но если бы он высказал то, что думал, Чейз вряд ли сдержал бы желание врезать ему как следует.
      - Прекрасно, - с подъемом сказал Таппингер. Он взял из рук Чейза светлый пластиковый пакет и выбрал себе яблоко. - А вы?
      - Я не хочу.
      - Завтракать нужно обязательно, - назидательно заявил Таппингер. - Хоть что-нибудь. Это способствует работе желудка, заряжает вас на весь день.
      - Нет, спасибо, - сказал Чейз.
      Таппингер очистил два яблока, разрезал и съел, тщательно пережевывая.
      В десять тридцать Чейз забеспокоился. А что, если Судья сегодня не позвонит? Перспектива лицезреть здесь Таппингера весь день и вечер, а наутро проснуться оттого, что он моется в ванной, казалась невыносимой.
      - У вас есть сменщик? - поинтересовался Чейз.
      - Если ожидание не слишком затянется, - ответил Таппингер, - я справлюсь сам.
      - А как долго все это может продолжаться?
      - Ну, - сказал Таппингер, - если за сорок восемь часов звонка не будет, я вызову сменщика.
      Провести еще сорок восемь часов с Таппингером ему не улыбалось, но с ним, во всяком случае, не хуже, а может быть, и лучше, чем с другим полицейским. Таппингер, конечно, слишком уж наблюдателен, но зато немногословен. Ладно, пусть смотрит. И пусть думает о Чейзе все, что ему заблагорассудится. Пока он держит язык за зубами, никаких проблем не возникнет.
      В полдень Таппингер съел еще два яблока и буквально заставил съесть одно Чейза. Было решено, что Чейз сходит и купит жареного цыпленка на ужин.
      В двенадцать тридцать Чейз выпил первый стакан виски.
      Таппингер наблюдал за ним, но по-прежнему молчал.
      В три часа дня зазвонил телефон. Несмотря на то что именно этого они ждали со вчерашнего вечера, Чейз не хотел подходить. Однако рядом был Таппингер, который, надев наушники, требовал, чтобы Чейз взял трубку, и ему пришлось сделать это.
      - Алло? - сказал он напряженным, надтреснутым голосом.
      - Мистер Чейз?
      - Да, - подтвердил он, тут же узнав голос. Это был не Судья.
      - Это мисс Прингл, я звоню по поручению доктора Ковена, чтобы напомнить: вам назначен прием завтра в три часа. У вас, как обычно, пятидесятиминутный сеанс.
      - Спасибо, - поблагодарил Чейз. Мисс Прингл всегда звонила в таких случаях, хотя он и забыл об этом.
      - Завтра в три, - повторила она и повесила трубку.
      ***
      В четыре часа Таппингер пожаловался, что голоден, и категорически отказался поглощать пятое яблоко. Чейз согласился пообедать пораньше, взял у Таппингера деньги - полицейский сказал, что их ему возместят как мелкие служебные расходы, - и отправился покупать жареного цыпленка, французские булки и салат из капусты. Для Таппингера он прихватил большую бутылку кока-колы, а для себя ничего. Он будет пить то, что всегда.
      Они поели без двадцати пять, не утруждая себя застольными беседами и поглядывая на молчащий телефон.
      Через два часа приехал Уоллес. Выглядел он исключительно усталым, несмотря на то, что заступил на дежурство только в шесть - меньше часа назад.
      - Мистер Чейз, могу я немного поговорить с Джейнсом наедине? - спросил детектив.
      - Конечно, - сказал Чейз, направился в ванную и закрыл за собой дверь. Немного подумав, он включил воду, хотя шум действовал ему на нервы, и стал слушать шепот мертвецов. Он опустил крышку унитаза и сел, разглядывая пустую ванну; ее надо бы почистить, подумал он. Интересно, заметил ли это Таппингер.
      Меньше чем через пять минут Уоллес постучал в дверь:
      - Извините, что мы выпихнули вас из собственной квартиры. - Он загадочно улыбнулся, как будто речь шла Бог весть о каких тайнах, и добавил:
      - Полицейские дела.
      - Нам не повезло. Наверное, Таппингер уже сообщил вам.
      Уоллес кивнул. У него был какой-то грустный вид, он старательно избегал смотреть Чейзу в глаза.
      - Я слышал, - сказал он.
      - Это первый случай, что он не звонит так долго.
      Уоллес кивнул:
      - Знаете, вполне возможно, он вообще больше не позвонит.
      - Вы это в том смысле, что он уже вынес мне приговор?
      Уоллес промолчал и вернулся в комнату к Таппингеру. Когда Чейз вошел вслед за детективом, то увидел, что полицейский отсоединяет провода и складывает свои устройства в чемодан.
      - Боюсь, вы правы, мистер Чейз, - заговорил Уоллес, - убийца вынес приговор и не собирается больше общаться с вами. Мы не можем держать здесь человека.
      - Вы уходите? - не поверил Чейз. Уоллес даже не посмотрел на него.
      - Да, - подтвердил он.
      - Но в ближайшее время, возможно...
      - Ничего не произойдет, - сказал Уоллес. - Мы только попросим вас, мистер Чейз, передать вам все, что скажет Судья, если он все-таки позвонит, хотя это маловероятно. - Он улыбнулся Чейзу.
      Эта улыбка объяснила Чейзу все.
      - Когда Таппингер посылал меня за продуктами, он позвонил вам, да? - Не дожидаясь ответа, он продолжал:
      - И рассказал о звонке секретарши доктора Ковела - от слова "сеанс" его, вероятно, осенило. Вы, похоже, поговорили с добрым доктором.
      Таппингер кончил упаковывать оборудование и встал. Он поднял свой чемодан и быстро оглядел комнату - не забыл ли чего.
      - Судья существует, - настойчиво сказал Уоллесу Чейз.
      - Я не сомневаюсь, - ответил Уоллес. - Поэтому и прошу сообщить о его возможных звонках. - Он говорил таким притворно серьезным тоном, каким взрослые говорят с подростком, делая вид, будто они на равных.
      - Он существует, дурак вы набитый! Уоллес покраснел от самой шеи. Когда он заговорил, в голосе его чувствовалось напряжение и фальшь:
      - Мистер Чейз, вы спасли девушку и заслуживаете за это всяческих похвал. Но факт остается фактом: за последние сутки никто вам не позвонил. Еще один факт: если бы этот человек, Судья, существовал на самом деле, вы непременно сообщили бы нам об этом после первого же звонка. Это естественная реакция особенно для молодого человека с таким обостренным чувством долга, как у вас. И если взглянуть на эти факты в свете вашей истории болезни и объяснений доктора Ковела, то становится ясно, что дежурство у вас одного из наших лучших сотрудников в данный момент совершенно неуместно. У Таппингера хватает других обязанностей.
      Чейз понимал, сколь безоговорочно стечение обстоятельств подтверждает правоту доктора Ковела. Кроме того, он видел, что и его собственное поведение с Таппингером - нескрываемое пристрастие к виски, неумение поддерживать разговор, чрезмерное желание избежать рекламы, которое со стороны могло показаться протестом человека, жаждущего как раз обратного, - обернулось против него. Сжав кулаки, он тихо сказал:
      - Убирайтесь.
      - Спокойно, сынок, - произнес Уоллес.
      - Убирайтесь немедленно! Уоллес оглядел комнату и остановил взгляд на бутылке виски:
      - Таппингер сказал, что у вас дома нет никакой еды, зато в буфете стоят пять бутылок виски. - Он не смотрел на Чейза, похоже, смущенный и оттого, что Таппингер явно шнырял по комнате, и от собственного неумения сочувствовать другому человеку. - Вы выглядите фунтов на тридцать худее нормы, сынок.
      - Убирайтесь, - упрямо повторил Чейз. Ему не хотелось кричать, привлекая внимание миссис Филдинг, но он не представлял, как еще заставить Уоллеса слушать его.
      Уоллес тем временем переминался у дверей в поисках способа более достойно обставить свой уход; казалось, он вот-вот начнет жаловаться Чейзу, что, мол, в полицейском управлении позарез не хватает толковых людей. Однако он избежал этого штампа и сказал:
      - Что бы ни случилось с вами там, во Вьетнаме, вы не должны заглушать память об этом с помощью виски. Не пейте столько. - И прежде чем Чейз, разъяренный этим доморощенным психоанализом, снова велел ему убираться, Уоллес вышел; Таппингер последовал за ним.
      Чейз захлопнул за ними дверь, подошел к буфету и налил себе виски. Он снова был один. Но он к этому привык.
      Глава 5
      Во вторник, в семь тридцать вечера, счастливо избежав встречи с миссис Филдинг, Чейз вышел из дому, сел в "мустанг" и поехал по направлению к Канакауэй-Ридж-роуд, вроде бы куда глаза глядят, но в глубине души точно знал, куда он направляется. По Эшсайду и примыкающим к нему районам он ехал на дозволенной скорости, но на горной дороге выжал акселератор до предела, закладывая на поворотах крутые виражи; белые столбики ограждения мелькали мимо так быстро и так близко к машине с правой стороны, что сливались в сплошную белую стену, а провода, натянутые между ними, казались черными линиями, нанесенными на призрачных досках.
      На вершине горного шоссе он припарковался на том самом месте, где стоял в понедельник вечером, выключил двигатель и откинулся на спинку сиденья, прислушиваясь к слабому шуму ветра. Он сразу понял: напрасно остановился, не нужно было этого делать. Быстрая езда прогоняла мучительные раздумья о том, как быть дальше, дарила забвение. Теперь же он чувствовал растерянность и отчаяние.
      Чейз открыл дверцу и вышел из машины, понятия не имея, что собирается здесь выяснять. До наступления темноты оставался час - вполне достаточно времени, чтобы как следует обыскать место, где стоял "шевроле". И пусть полицейские уже не раз прочесали все вокруг, и притом, куда тщательнее, чем в состоянии сделать Чейз. По крайней мере, выйдя из машины, он мог ходить, двигаться, а значит, избавиться от тягостных мыслей.
      Пройдясь вдоль аллеи, Чейз двинулся к кустам, возле которых в тот вечер разыгралась кровавая трагедия. Земля была утоптана, усыпана окурками, обертками от конфет и скомканными листками из репортерского блокнота. Он ногами разбрасывал мусор, осматривая смятую траву, - и чувствовал себя последним дураком, пытаясь найти улики среди этой свалки. С таким же успехом можно было попытаться подсчитать зевак, которые стекались на место убийства, да нет, результаты, пожалуй, были бы даже более весомыми.
      Потом он подошел к ограде у обрыва и перевесился через нее, глядя на камни, заросли терновника и деревья внизу. Приподняв голову, он увидел весь город, лежащий в долине, над которым возвышался позеленевший от времени медный купол муниципалитета.
      Чейз все еще смотрел на этот изъеденный коррозией металлический купол, когда услышал характерный воющий звук и почувствовал, что перила под его рукой содрогнулись. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, он уже готов был забыть об этом, но тут звук и вибрация перил повторились. На этот раз, наклонившись над пропастью, он обнаружил причину: пулю, которая ударилась о железную трубу и отскочила рикошетом.
      С молниеносной быстротой, приобретенной в боях, он развернулся и отскочил прочь от ограды, от обрыва. Падая на землю, успел оглядеть окрестности и счел самым безопасным убежищем ближайшую декоративную живую изгородь. Чейз перекатился к ней и напоролся на шипы, расцарапав щеку и лоб. Затаившись, он лежал не двигаясь и ждал.
      Прошла минута, другая - ни звука, кроме шороха ветра.
      Чейз пополз на животе, направляясь теперь к дальнему концу живой изгороди, которая тянулась параллельно шоссе. Благополучно добравшись туда, он осторожно выбрался на открытое место, пристально всматриваясь в участок около шоссе в поисках хотя бы признаков человека, который стрелял в него. Парк казался безлюдным.
      Он начал было подниматься, но вдруг стремительно бросился на землю, движимый скорее инстинктом, чем хитростью. Там, где он только что был, траву скосила пуля, взметнув комья земли. Охотившийся на него человек стрелял из пистолета с глушителем.
      Чейз некоторое время раздумывал, насколько реально штатскому человеку обзавестись глушителем. Даже во Вьетнаме, где офицеры собирали трофейное оружие для продажи на черном рынке и посылали его домой на собственной адрес, чтобы продать после войны, глушители встречались достаточно редко. Большинство же солдат, носивших ручное оружие, предпочитало револьверы - у них выше точность боя и гораздо реже случаются осечки. Револьверные выстрелы невозможно было заглушить, да во Вьетнаме шум стрельбы никого и не беспокоил. Пистолет с глушителем у штатского ассоциировался у Чейза с какой-то противозаконной деятельностью, его не купишь в оружейном магазине.
      Он ни на минуту не задумывался, кто стрелял в него: он это знал с самого начала. Судья, кто же еще.
      Повернувшись, он пополз обратно вдоль извивающейся изгороди, к ее середине. Там быстро расстегнул рубашку, снял ее, разорвал на две половины и обмотал тканью руки.. Лежа на животе, он осторожно раздвинул колючие ветки и взглянул в образовавшийся просвет.
      Судью он увидел почти сразу. Человек скрючился около переднего бампера машины Чейза, опустившись на одно колено; пистолет он держал в вытянутой руке, ожидая, пока появится его жертва. До него было около двухсот футов, и в сумерках Чейз не мог как следует разглядеть его - просто темный силуэт со светлым пятном вместо лица.
      Чейз отпустил ветки и сорвал ткань с рук. Кое-где он уколол-таки кончики пальцев, но в общем и целом не пострадал от шипов.
      Справа, футах в четырех от него, в кустарник ударилась пуля, поломала ветки и, зашипев, скользнула по бетонному тротуару возле ограды. Вторая пуля пролетела на уровне головы Чейза, не более чем в двух футах от него, а потом еще одна - но уже совсем далеко. Судье явно не хватало выдержки профессионального убийцы, и, устав от ожидания, взбешенный, он принялся палить куда попало в надежде случайно угодить в цель.
      Чейз улыбнулся и стал медленно отползать назад к правому краю изгороди.
      Добравшись до него, он осторожно выглянул. Судья, облокотившись на машину и склонив голову, пытался перезарядить пистолет. И хотя ничего сложного в его задаче не было, он, нервничая, никак не мог справиться с магазином.
      Чейз вскочил на ноги и побежал.
      Он одолел лишь треть разделявшего их расстояния, когда Судья, заподозрив неладное, поднял голову, тотчас метнулся за машину и побежал со всех ног по шоссе.
      Все еще улыбаясь, Чейз пригнулся, стиснул зубы и прибавил ходу. Пусть он порядком истощен и год не тренировался, однако мышцы реагировали как дрессированные животные. Он нагонял Судью.
      Они миновали пик подъема, и дорога пошла под уклон, потом резко свернула, и Чейзу пришлось сбавить скорость, чтобы не потерять равновесия на вираже. Далеко впереди стоял красный "фольксваген", возле которого не было ни души. Ясное дело: это машина Судьи, потому что он кинулся к ней с возросшей скоростью.
      - Нет! - крикнул Чейз.
      Но голос его прозвучал слабо, как тихий свист сухого воздуха, выходящего из продырявленного бумажного пакета; даже сам Чейз на бегу едва услышал его.
      Судья подбежал к машине, распахнул дверцу, сел за руль и захлопнул ее за собой быстрым, плавным движением. Наверное, он оставил ключи в замке зажигания, а может быть, вообще не выключал двигателя, пока ходил, чтобы привести в исполнение свой "приговор". "Фольксваген", взвизгнув колесами, мгновенно выехал с обочины на асфальт, пыхнув густыми клубами белого дыма. По крайней мере, эту часть плана Судья отработал гораздо лучше, чем можно было ожидать от дилетанта.
      Чейзу не удалось рассмотреть номера машины, потому что он совершенно ошалел, услышав звук автомобильной сирены позади, совсем близко. Метнувшись к обочине, Чейз споткнулся, земля ушла из-под ног, и он покатился по усыпанному гравием косогору, обхватив себя руками, чтобы меньше ударяться о камни, пока резко не остановился, больно стукнувшись об ограду.
      Лишь один раз послышался визг тормозов, похожий на вскрик раненого человека. Огромный грузовик с черными буквами на оранжевых бортах промчался мимо со скоростью, недопустимой на крутом спуске Канакауэй-Ридж-роуд; кузов раскачивался, в нем из стороны в сторону болтался груз. Чейз успел пожелать, чтобы он догнал "фольксваген" и переехал его, не замедляя хода. Через мгновение грузовик скрылся из виду.
      Глава 6
      На лбу у Чейза, над самым правым глазом, красовалась двухдюймовая царапина и еще порез поменьше на правой щеке - результат падения в колючую изгородь; обе раны уже подсохли, кровь запеклась. Кончики четырех пальцев тоже оказались исколотыми о колючки, но это его меньше всего беспокоило: на фоне остального сущий пустяк. Ребра ныли от лихих кульбитов по усыпанному гравием косогору, хотя, кажется, ни одно не сломано; грудь, спина и руки - сплошь в синяках от ударов о крупные камни. Обе коленки ободраны до крови. Помимо всего прочего, он лишился рубашки, которую разорвал надвое, чтобы защитить руки от шипов, да и брюки годились лишь на помойку.
      Он сидел в "мустанге" у края аллеи влюбленных, оценивая нанесенный ему ущерб, и вовсе не чувствовал облегчения, которое, возможно, чувствовали бы другие, оттого, что отделался несколькими ссадинами, когда мог бы лишиться жизни. Его трясло от ярости, хотелось расколотить что-нибудь, врезать кому-нибудь как следует или в крайнем случае хотя бы завопить во весь голос от досады. Однако прошло несколько минут, и он задышал ровнее, острая боль во всем теле притупилась. Под влиянием здравого смысла поумерился его боевой запал. Он ничего не выиграет, если ринется очертя голову неизвестно куда, желая побыстрее отомстить. Не двигайся с места - подсказывал разум. Успокойся. Подумай как следует.
      На аллее влюбленных уже появилось несколько машин; они жались к изгородям, возле которых сгустились сумерки. Еще даже не появились звезды, и кромка заката алела на небе, но влюбленные были тут как тут. Чейз поразился их бесшабашной смелости - возвращаться на место убийства, когда сумасшедший, который зарезал Майкла Карнса, еще на свободе. Интересно, запрут ли они сегодня дверцы машин.
      Поскольку здесь, вполне возможно, дежурят полицейские патрули, на тот случай, если убийца вновь попытается на кого-нибудь напасть, им наверняка покажется подозрительным человек, одиноко сидящий в машине. Чейз завел мотор, развернулся и направился в город.
      Дорогой он пытался вновь и вновь вспомнить все, что видел, дабы не упустить ни одной мельчайшей подробности, способной стать ключом к разгадке личности Судьи. Итак, у Судьи есть пистолет с глушителем и красный "фольксваген". Он плохо стреляет, но, судя по тому, как ловко отъехал, хорошо водит машину. Судья нетерпелив, о чем говорит его пальба наугад. Вот и все.
      Что дальше? Идти в полицию?
      Но тут он вспомнил Уоллеса, его покровительственный тон и сразу отказался от этой затеи. Он уже пробовал искать помощи. Сначала у Ковела - и что же? Получил несколько бесполезных советов, вот и все. От полиции было еще меньше толку. Оставалось только одно: взяться за дело самому, открыть глаза, навострить уши и постараться выследить Судью прежде, чем Судья убьет его.
      Приняв решение, он уже и не представлял, что можно поступить по-другому.
      Миссис Филдинг, встретив его у дверей, удивленно отшатнулась, когда увидела, в каком он состоянии. Она приложила руку к губам и так жеманно ахнула, что создалось впечатление, будто она репетировала заранее.
      - Что с вами? - спросила она.
      - Я упал, - ответил Чейз. - Ничего страшного.
      - Но у вас кровь на лице, - сказала миссис Филдинг. Чейз с интересом заметил, что она прижала руку не к груди, а к губам - халат же у нее был, как всегда, расстегнут на три пуговицы. - Только посмотрите на себя, вы весь в синяках и ссадинах!
      - Правда, миссис Филдинг, со мной все в порядке. Небольшой несчастный случай, но, как видите, я держусь на ногах без посторонней помощи.
      Она оглядела его повнимательнее, как будто тщательное изучение его ран могло ей что-то объяснить, и спросила:
      - Вы опять пьяны, мистер Чейз? - Ее тон из озабоченного превратился в неодобрительный. Она впервые заикнулась о его пристрастии к виски с того самого времени, как узнала, что он герой.
      - Совсем не пил, - ответил Чейз.
      - Вы знаете, я не одобряю пьянства.
      - Да, знаю, - сказал он, обойдя ее и поднимаясь по ступенькам. Лестница казалась бесконечной.
      - Вы не разбили машину? - крикнула она вслед.
      - Нет, - успокоил он.
      Чейз поднимался с нетерпением, ожидая площадки, которая казалась неким убежищем. Но, как ни странно, на сей раз миссис Филдинг не испортила ему настроения, как обычно.
      - Это хорошо, - сказала она. - Пока у вас есть машина, вам легче будет искать работу. - Ее синие меховые тапочки зашлепали по коридору в направлении лестницы.
      - Несомненно! - крикнул он.
      Вот наконец и площадка. Чейз постоял, приходя в себя, опершись о полированные перила. Дальше он стал подниматься, перешагивая через две ступеньки, хотя ноги и плохо слушались, быстро миновал коридор второго этажа и взобрался в свою комнату по лестнице, ведущей на чердак. Войдя, он запер за собой дверь и с облегчением вздохнул.
      Выпив стакан виски со льдом, Чейз наполнил ванну такой горячей водой, какую только мог вытерпеть, и забрался в нее, кряхтя, как немощный старик, страдающий от артрита или какого-нибудь недуга похуже. Вода хлынула в открытые раны, и у него дух захватило от удовольствия и боли.
      Через сорок пять минут выбравшись из ванны, Чейз обработал самые глубокие царапины мертиолатом, надел легкие слаксы, спортивную рубашку, носки и кроссовки. Со вторым стаканом виски в руке он уселся в кресло и стал раздумывать, как поступить дальше. Необходимость предпринять активные действия одновременно будоражила его и пугала.
      Прежде всего ему, пожалуй, следует поговорить с Луизой Элленби, подружкой убитого Майкла Карнса. Полиция допрашивала их каждого по отдельности, но кто знает, возможно, вместе они смогут вспомнить что-нибудь упущенное в ту ночь какую-то важную деталь.
      В телефонной книге значилось восемнадцать Элленби. Но Чейзу повезло, потому что он вспомнил, как Луиза рассказывала, что ее отец умер, а мать больше не вышла замуж. В книге оказалась лишь одна женщина по фамилии Элленби. Клета Элленби, жившая на Пайн-стрит, в районе Эшсайд.
      Он набрал номер и стал ждать; после десятого гудка трубку сняли. Голос на другом конце провода, теперь спокойный и уверенный, явно принадлежал Луизе Элленби. В нем звучала томность, проникновенная женственность, которой он прежде не заметил и не мог даже себе вообразить. Она назвала свое имя.
      - Это мистер Чейз, Луиза, - сказал он. - Помнишь меня?
      - О да, конечно. - Похоже, она была искренне рада услышать его голос, впрочем, наверное, любому приятно разговаривать с человеком, который спас ему жизнь. - Как поживаете?
      - Прекрасно, - ответил он, кивая, точно она могла его видеть. Потом спохватился и сказал:
      - Вообще-то, признаться, довольно паршиво.
      - В чем дело? - спросила она; теперь ее голос звучал озабоченно. - Не могу ли я вам помочь?
      - Хотелось бы поговорить с тобой, если можно, - сказал Чейз. - О том, что случилось в понедельник ночью.
      - Ну.., конечно, о чем речь, - согласилась Луиза.
      - Этот разговор тебя не расстроит?
      - Нет, - беззаботно ответила она, не оставляя у собеседника ни малейшего сомнения, что это действительно так, и спросила:
      - Вы можете приехать сейчас?
      - Если тебе удобно, с удовольствием, - ответил он.
      - Прекрасно. Сейчас десять - значит, через полчаса, в половине одиннадцатого. Подходит?
      - Подходит, - подтвердил Чейз.
      - Тогда буду ждать вас. - Она положила трубку.
      Его ссадины начали подсыхать и стягиваться, и у Чейза появилось ощущение, будто он с головы до ног обмотан бельевой резинкой. Он встал, потянулся, нашел ключи от автомобиля и быстро прикончил свой стакан.
      Пришло время ехать, а он вдруг почувствовал апатию. Внезапно ему стало ясно, насколько бесповоротно эта добровольно взятая на себя ответственная миссия изменит его жизнь, нарушит привычный уклад, который он выработал за долгие месяцы после демобилизации и больницы. Больше не будет утреннего праздного времяпрепровождения в городе, не будет дневного просмотра старых фильмов, не будет вечернего чтения и потягивания бренди до тех пор, пока не сморит сон. По крайней мере, всего этого он лишится на долгое время, пока не распутает эту историю и над ним не перестанет висеть дамоклов меч - Судья с его "судом" и тем, что должно последовать дальше. А если рискнуть и попробовать отсидеться здесь, в комнате? Поймают же Судью рано или поздно, пусть через несколько недель, ну, самое долгое - через несколько месяцев. И он, Чейз, останется в живых.
      Но в следующий раз Судья может и не промахнуться...
      Чейз проклинал всех, кто заставил его расстаться с безмятежным существованием - Захарию, местную прессу. Ассоциацию торговцев, Судью, доктора Ковела, Уоллеса, Таппингера, но он знал, что выбора у него нет. Единственное утешало: когда со всем этим будет покончено, он вернется в свою комнату, запрет дверь и снова начнет вести тихую, размеренную жизнь, к какой приучил себя за последний год.
      Когда он выходил из дому, миссис Филдинг не прицепилась к нему, и Чейз счел это за добрый знак.
      ***
      Мать и дочь Элленби жили в двухэтажном кирпичном доме, выстроенном в неоколониальном стиле, с маленьким участком. Располагался он в районе Эшсайда, где селились люди среднего достатка. В начале протянувшейся к дому короткой дорожки росли два голландских вяза, в конце - две карликовые сосны. Пара ступенек вела к белой двери с латунным молотком. Молоток, когда его поднимали и опускали, не только издавал короткое "тук", но и приводил в действие дверной звонок, что не понравилось Чейзу, так же как ему не нравились зеркала в золоченых рамах, сувенирные пепельницы и яркие афганские ковры, которые он считал безвкусными.
      Луиза сама открыла дверь. На ней ладно сидели белые шорты и тоненькая белая майка. Похоже, последние полчаса она провела перед зеркалом, красясь и расчесывая свои длинные волосы.
      - Входите, - пригласила она, отступая, чтобы пропустить его.
      Гостиная оказалась как раз такой, как он себе представлял: дорогая мебель в колониальном стиле, цветной телевизор, установленный на огромной вычурной тумбочке, вязаные коврики на натертом сосновом полу - повсюду признаки небрежности, с которой велось хозяйство: журналы, грудой валяющиеся на полке, засохшие круги от чашек на кофейном столике и следы пыли на нижних перекладинах затейливых стульев.
      - Садитесь, - пригласила Луиза. - Диван удобный, и большое кресло в цветочках тоже. Все остальное - вроде стульев в школьном буфете. Мама обожает антиквариат и колониальный стиль. А я это барахло терпеть не могу.
      Он улыбнулся и сел на диван:
      - Извини, что я беспокою тебя так поздно вечером...
      - Ничего страшного, - перебила она беззаботно и очень уверенно. Он с трудом узнавал всхлипывающую девчонку, которую в понедельник ночью извлек из машины Майкла Карнса. - Я уже окончила школу и могу ложиться спать, когда захочу. Кстати, обычно я ложусь в три - полчетвертого утра. - Она мимолетно улыбнулась, как бы меняя тему выражением своего лица. - Хотите, я сделаю вам коктейль?
      - Нет, спасибо.
      - Не возражаете, если я выпью?
      - Валяй, - милостиво разрешил он. Он смотрел, как ее аккуратные ножки прошагали к стенному бару, скрытому в книжных полках. Доставая ингредиенты для коктейля, она встала спиной к нему, ее бедра искушающе напряглись, круглая попка выпятилась в его направлении. Это могла быть неосознанная поза девушки, в которой уже пробудилась женщина, но которая еще до конца не понимает, в какой соблазн может ввести мужчину ее упругое тело. Однако не исключено, что поза выбрана и умышленно.