Глава 12

В то февральское утро, в понедельник, капитан Гарри Дескоте из полицейского департамента Лос-Анджелеса не был бы изумлен, обнаружив, что он умер в предыдущую пятницу и с тех пор находится в аду. Безобразия, обрушившиеся на него, могли бы стоить немалого времени и энергии множеству ловких, злобных, прилежных демонов.

В пятницу вечером, в половине двенадцатого, когда Гарри занимался любовью со своей женой, Джессикой, а их дочери – Вилла и Ондина – спали или смотрели телевизор в своих спальнях, специальная вооруженная команда ФБР, проведя совместную операцию ФБР и Агентства по борьбе с наркотиками, совершила нападение на дом Дескоте на тихой улочке в Бербанке. Налет был совершен крепкими ребятами с безжалостной силой, которую проявляет любой взвод морской пехоты Соединенных Штатов в любой битве, в любой войне, в любой момент истории.

С синхронностью, которой мог бы позавидовать самый требовательный дирижер симфонического оркестра, во все окна дома были брошены оглушающие гранаты. Взрывы мгновенно дезориентировали Гарри, Джессику и их дочерей, а также временно нарушили их нервно-двигательные функции.

Фарфоровые фигурки повалились, все картины закачались на стенах в ответ на сотрясающий грохот, и тут же все передние и задние двери были сорваны. Тяжело вооруженные люди в черных шлемах и пуленепробиваемых жилетах ворвались в обиталище Дескоте и растеклись, как поток в день второго пришествия, по его комнатам.

Только что Гарри под романтичным мягким янтарным светом настольной лампы пребывал в объятиях своей жены, скользя взад и вперед в предвкушении все разрешающего блаженства. А в следующий момент страсть затмил ужас. Гарри был опрокинут яростно в смутном свете лампы, голый и растерянный. Его руки и ноги дергались, колени подгибались, а комната казалась перевернутой, словно гигантская бочка в карнавальном доме развлечений.

В ушах у него звенело, он слышал, как по всему дому люди кричали: «ФБР! ФБР! ФБР!» Резкие голоса не избавляли от смятения. Оглушенный гранатами, Гарри не мог сообразить, что означают эти буквы.

Он подумал, что в ночном столике его пистолет. Заряженный.

Он не мог вспомнить, как открывается ящичек. Неожиданно оказалось, что для этого требуется сверхчеловеческая сообразительность, проворность жонглера с факелами.

Затем спальню заполонили люди, огромные, как профессиональные игроки в футбол, все они одновременно кричали. Они заставили Гарри лечь лицом вниз на пол и положить руки за голову.

Сознание его прояснилось. Он вспомнил, что означает ФБР. Ужас и паника не испарились, но уменьшились до страха и растерянности.

Над домом, ревя моторами, завис вертолет. Его прожектора осветили двор. Но даже сквозь оглушительный рев его моторов Гарри услышал звуки, от которых у него застыла кровь в жилах: это кричали его дочери, когда с треском были распахнуты двери в их комнаты.

Приказание лечь голым на пол в то время, как Джессика, тоже голая, была вынуждена встать с постели, было глубоко унизительно. Они заставили ее встать в углу и только позволили прикрыться руками, пока они шарили по кровати в поисках оружия. После того как, казалось, прошла вечность, ей бросили одеяло, и она завернулась в него.

Гарри в конечном счете разрешили, все еще голому, сгорающему от унижения, присесть на край кровати. Ему предъявили ордер на обыск, и он был поражен, увидев на бумаге свою фамилию и адрес. До сих пор он был уверен, что они ошиблись адресом. Он объяснил, что является капитаном лос-анджелесского департамента полиции, но они уже знали это.

Наконец Гарри разрешили одеться в серый спортивный костюм, потом его и Джессику провели в гостиную.

Ондина и Вилла приткнулись на диване, обняв друг друга для моральной поддержки. Девочки кинулись было к родителям, но их остановили офицеры и велели им оставаться на месте.

Ондине было тринадцать, а Вилле четырнадцать лет. Обе девочки унаследовали красоту своей матери. Ондина была одета для сна в панталончики и майку с рукавчиками и физиономией какого-то певца на груди. Вилла была тоже в майке с рукавчиками, коротких пижамных штанах и желтых гольфах.

Некоторые офицеры поглядывали на девочек так, как смотреть права не имели. Гарри спросил, могут ли его дочери надеть халаты, но ответа не получил. В то время как Джессику провели к большому креслу, Гарри подхватили с боков два офицера и попытались вывести из комнаты.

Когда он снова потребовал, чтобы девочкам дали халаты, и его слова опять проигнорировали, он возмущенно вырвался из их рук. Его возмущение было интерпретировано как сопротивление, Гарри ударили прикладом карабина в живот, бросили на колени и надели ему наручники.

В гараже мужчина, который назвал себя «агентом Гарландом», стоял за рабочим столом и исследовал сто килограмм упакованного в пластиковые мешочки кокаина, стоившего миллионы. Гарри уставился на мешочки, не веря своим глазам, с нарастающей дрожью, когда ему сказали, что кокаин обнаружен в его гараже.

– Я не виновен. Я полицейский. Меня подставили. Это безумие.

Гарланд небрежно процитировал ему его конституционные права.

Гарри был взбешен, с каким равнодушием они отнеслись ко всему, что он сказал. Его гнев и раздражение привели лишь к тому, что с ним обращались еще более грубо, выводя из дома и подталкивая к стоявшему у тротуара автомобилю. Вдоль улицы уже высыпали на свои лужайки и крылечки соседи, чтобы посмотреть, что происходит.

Гарри отвезли в федеральный центр предварительного заключения и разрешили позвонить своему адвокату – им был его брат Дариус.

Считая честью быть полисменом и зная, как опасно находиться вместе с ненавидящими копов уголовниками, Гарри ожидал, что его поместят в отдельную камеру. Но его посадили в камеру вместе с шестью мужчинами, ожидающими обвинения в преступлениях, начиная от нелегальной транспортировки наркотиков и кончая зверским убийством федерального судебного исполнителя.

Все заключенные заявили, что были посажены по ложному обвинению. И хотя некоторые из них были явными уголовниками, капитан обнаружил, что почти готов верить в их невиновность.

В два тридцать ночи в субботу, сидя напротив Гарри за столом с изрезанной столешницей в комнате для встреч адвокатов с клиентами, Дариус говорил:

– Это настоящая ложь, абсолютная, от нее несет за версту. Ты самый честный человек, которого я знаю, прямой, и такой ты с детства. Ты всегда был примером для брата. Ты, черт побери, раздражающий многих святой, вот кто ты такой! Всякий, кто утверждает, что ты наркоделец, – идиот или лжец. Слушай, не расстраивайся из-за этого ни на минуту, ни на секунду, ни на тысячную секунды. У тебя примерное прошлое, без единого пятнышка, у тебя послужной список настоящего святого. Мы добьемся освобождения под залог и, в конечном итоге, докажем, что это или ошибка, или заговор. Послушай, клянусь тебе, это дело никогда не дойдет до суда, клянусь тебе могилой матери.

Дариус был на пять лет моложе Гарри, но настолько похож на него, что иногда их принимали за близнецов. К тому же Дариус был блестящим, сверхэнергичным, великолепным адвокатом по уголовным делам. Если Дариус говорит, что нет оснований для беспокойства, Гарри постарается не беспокоиться.

– Слушай, если это заговор, – сказал Дариус, – кто стоит за ним? Почему? Каких врагов ты себе нажил?

– Я не могу подозревать никого. Не думаю, что кто-то был бы способен сделать такое.

– Это совершеннейшая чепуха. Мы заставим их ползать на брюхе с извинениями, этих негодяев, идиотов, невежественных подонков. Это жжет меня. Но даже святые наживают врагов, Гарри.

– Я не могу на кого-нибудь показать пальцем, – настаивал Гарри.

– Может, святые ненароком наживают врагов.

Меньше чем через восемь часов, сразу после десяти утра в субботу, Гарри рядом со своим братом стоял перед судьей. Решено было задержать Дескоте до суда. Федеральный прокурор потребовал залог в два миллиона долларов, Дариус требовал освобождения Гарри под его собственное поручительство. Залог был определен в пятьсот тысяч, что Дариус посчитал приемлемым. Таким образом, Гарри должен был внести десять, а поручитель – девяносто процентов суммы.

Гарри и Джессика владели семьюдесятью тремя тысячами долларов в акциях и на счете в банке. Поскольку Гарри не намеревался сбегать от обвинения, они получат свои деньги назад, явившись в суд.

Ситуация не была идеальной. Но до того, как они начнут юридическое контрнаступление и все обвинения рассыплются, Гарри сохранит свою свободу и избежит чрезвычайной опасности, которая ожидает полицейского офицера в тюрьме. Последние события наконец развивались в нужном направлении.

Через семь часов, в пять вечера в субботу, Гарри был препровожден из камеры в комнату для встреч адвокатов с клиентами, где его уже ждал Дариус – с плохими вестями.

ФБР убедило судью, что есть основания считать дом Дескоте тайным пунктом, использовавшимся в противозаконных целях, и это позволяло немедленно применить федеральный закон о конфискации имущества. ФБР и Агентство по борьбе с наркотиками тем самым приобретали право наложить арест на дом и находящееся в нем имущество.

Чтобы защитить государственные интересы, федеральные судебные исполнители выселили Джессику, Виллу и Ондину, разрешив им взять с собой только несколько предметов одежды. Замки на дверях сменены. По крайней мере на время, у собственности поставлена охрана.

Дариус сказал:

– Это ерунда. О'кей, возможно, это не противоречит букве последнего решения Верховного суда о конфискации собственности, но определенно противоречит его духу. В одном пункте. Суд установил, что они должны поставить в известность владельца собственности о намерении захвата.

– Намерении захвата? – спросил в растерянности Гарри.

– Конечно, они скажут, что осуществили предупреждение одновременно с предъявлением ордера на выселение, как они и сделали. Но суд ясно дает понять, что должен быть соблюден приличный интервал между предупреждением и выселением.

Гарри не понимал:

– Они выселили Джессику и девочек?

– Не беспокойся о них, – сказал Дариус. – Они будут оставаться с Бонни и со мной. У них все в порядке.

– Как они могут выселить их?

– В соответствии с правилами Верховного суда по другим аспектам закона о конфискации выселение может иметь место до слушания дела, что несправедливо. Несправедливо? Господи, это хуже, чем несправедливо, это тоталитаризм. По крайней мере, слушание будет на этих днях, что до недавнего времени не требовалось. Ты предстанешь перед судьей в течение десяти дней, и он выслушает твои аргументы против конфискации.

– Это мой дом.

– Это не аргумент. Мы найдем получше. Я должен сказать тебе, что слушание не означает многого. Федеральные чиновники используют все существующие в кодексах закорючки, чтобы убедить суд в правильности своего решения всякими красноречивыми историями о поддержке законов о конфискации. Я постараюсь воспрепятствовать этому, постараюсь раздобыть для тебя судью, который еще помнит, что предполагает демократия. Но реальность такова, что федералы в девяноста процентах случаев добиваются от судьи того, чего хотят. Мы получим слушание, но почти наверняка оно закончится против нас в пользу конфискации.

Гарри с трудом воспринимал тот ужас, который нарисовал ему брат. Покачав головой, он сказал:

– Они не могут выгнать мою семью из дома. Я еще не осужден ни за что.

– Ты коп. Ты должен знать, как работают эти законы о конфискации. Они в кодексах уже десять лет и с каждым годом все более расширяются.

– Я коп, да, но не обвинитель. Я ловлю преступников, а офис районного прокурора решает, под какие законы их подвести.

– Это будет неприятный урок. Понимаешь... чтобы потерять свою собственность по статусу о конфискации, ты не обязательно должен быть осужден.

– Они могут забрать мою собственность, даже если меня признают невиновным? – спросил Гарри, подозревая, что ему видится ночной кошмар, навеянный каким-то романом Кафки, который он читал в колледже.

– Гарри, слушай меня очень внимательно. Забудь об осуждении или оправдании. Они могут забрать твою собственность, даже не обвиняя тебя в преступлении. Без того, чтобы привести тебя в суд. Конечно, ты должен быть осужден, это только усилит их позицию.

– Подожди, подожди. Как такое может произойти?

– Если имеется очевидность любого рода, свидетельствующая, что данная собственность была использована в противозаконных целях, даже если тебе об этом не было известно, сам факт может быть достаточным основанием для конфискации. Разве это не остроумно? Ты даже не должен знать о преступлении, чтобы потерять свою собственность.

– Нет, я имею в виду не это. Как такое может происходить в Америке?

– Война против наркотиков. Вот для чего были написаны законы о конфискации. Чтобы посильнее прижать наркодельцов, сломать их.

Дариус был даже больше подавлен, чем утром. Его сверхэнергичная натура проявлялась не в обычном потоке красноречия, а в непрерывной суетливости.

Гарри был также встревожен этим изменением, происшедшим с братом.

– Эта очевидность, этот кокаин, все было подстроено.

– Ты знаешь это, я знаю. Но суд захочет посмотреть, как ты докажешь это, прежде чем отменит конфискацию.

– Ты хочешь сказать, что я считаюсь виновным, пока не докажу невиновность?

– Именно так действуют эти законы о конфискации. Но ты, по крайней мере, обвиняешься в преступлении. Тебе назначен день суда. Доказав, что ты не виновен, в уголовном суде, ты тем самым косвенно получишь шанс доказать, что конфискация была незаконной. Теперь я молю Бога, чтобы они не отказались от обвинения.

Гарри мигнул от изумления:

– Ты надеешься, что они не откажутся?

– Если они снимут обвинения, не будет уголовного суда. Тогда твой лучший шанс получить когда-нибудь обратно свой дом – это то слушание, которое я упомянул.

– Мой – лучший шанс? На этом жульническом слушании?

– Не совсем жульническом. Просто перед их судьей.

– А какая разница?

Дариус устало кивнул:

– Небольшая. Поскольку конфискация одобрена тем слушанием, если у тебя не будет уголовного суда, который решит твое дело, ты имеешь возможность предпринять законные действия против ФБР и Агентства по борьбе с наркотиками, чтобы отменить конфискацию. Это будет трудная схватка. Адвокаты правительства будут непрерывно подстраивать так, чтобы твое ходатайство отклонялось, пока они не найдут устраивающий их суд. Даже если ты добьешься, что судья или шеренга судей отменят конфискацию, они будут подавать апелляцию за апелляцией, пытаясь довести тебя до полного истощения.

– Но если они откажутся от обвинения против меня, как смогут они удерживать мой дом? – Он понимал то, что сказал ему брат. Он просто не мог понять логику или справедливость этого.

– Как я уже объяснял, – терпеливо проговорил Дариус, – все, что от них требуется, – продемонстрировать очевидность того, что эта собственность была использована в противозаконных целях. А не то, что ты или любой член твоей семьи участвовал в такой деятельности.

– Но кто же – ведь они должны будут объяснить – подсунул туда этот кокаин?

Дариус вздохнул:

– Они не обязаны назвать кого-либо.

Пораженный, вынужденный осознать наконец всю чудовищность происходящего, Гарри сказал:

– Они могут захватить мой дом, объявив, что кто-то продавал из него кокаин, но не назвать подозреваемого?

– Поскольку существует очевидность, то да.

– Очевидность, которая была подстроена!

– Как я уже объяснял, ты должен доказать это суду.

– Но если они не обвинят меня в преступлении, я могу никогда не попасть в суд с моим собственным ходатайством.

– Правильно, – Дариус невесело улыбнулся. – Теперь ты понимаешь, почему я молюсь Богу, чтобы они не отказались от обвинения. Теперь ты знаешь правила игры.

– Правила? – сказал Гарри. – Это не правила. Это безумие.

Он не мог сидеть на месте, ему нужно было выпустить неожиданную темную энергию, переполнявшую его. Гнев и возмущение были столь велики, что ноги не держали его, когда он попытался встать. Приподнявшись, он вынужден был снова опуститься на стул, словно все еще страдал от воздействия оглушающей гранаты.

– С тобой все в порядке? – забеспокоился Дариус.

– Но эти законы, предполагалось, имели своей мишенью крупных наркодельцов, рэкетиров, мафию.

– Конечно. Людей, которые могут ликвидировать собственность и покинуть страну раньше, чем попадут в суд. Таковы были первоначальные намерения, когда эти законы проводились. Но сейчас существует две сотни федеральных актов, и не просто актов о наркотиках, а таких, которые позволяют производить конфискацию собственности без суда, и они в прошлом году применялись пятьдесят тысяч раз.

– Пятьдесят тысяч!

– Это становится главным источником дохода для органов юридического принуждения. После ликвидации захваченного имущества восемьдесят процентов идет полиции, задействованной в деле, двадцать – прокуратуре.

Они сидели молча. На стене мягко тикали старомодные часы. Их звук вызывал в сознании образ бомбы с часовым механизмом, и Гарри подумал, что, должно быть, так же чувствовал бы себя, сиди он на таком взрывном устройстве.

Не менее разгневанный, но теперь способный лучше контролировать свой гнев, чем раньше, он сказал наконец:

– Они собираются продать мой дом, не так ли?

– Что ж, по крайней мере, это федеральный захват. Если бы дело было в юрисдикции Калифорнии, все было бы сделано через десять дней после слушания. Федералы дают нам больше времени.

– Они продадут его...

– Слушай, мы сделаем все, что можем, чтобы опровергнуть... – Голос Дариуса словно растаял. Он больше был не в состоянии смотреть в глаза своему брату. Наконец он сказал: – Но даже после того как имущество ликвидируется, если тебе удастся опровергнуть решение, ты можешь получить компенсацию – хотя не все убытки, что ты понесешь, связаны с конфискацией.

– Но я могу только поцеловать мой дом на прощание. Я могу получить обратно деньги, но не мой дом. И не время, которое уйдет на все это.

– В Конгрессе лежит законопроект о реформировании этих законов.

– Реформировать? А не выбросить их целиком?

– Нет. Правительство слишком любит эти законы. Даже предложенные изменения не идут слишком далеко и еще не получили широкой поддержки.

– Выселить мою семью... – проговорил Гарри, все еще не веря.

– Гарри, я чувствую себя паршиво. Я сделаю все, что смогу, я вцеплюсь, как тиф, в их задницы, но я должен быть в состоянии сделать больше.

Руки Гарри, лежавшие на столе, сжались снова в кулаки.

– Здесь нет твоей вины, мой маленький братишка. Не ты писал эти законы. Мы справимся. Каким-нибудь образом мы справимся. Сейчас самое главное – внести залог, чтобы я смог выйти отсюда.

Дариус поднес свои угольно-черные кулаки к лицу и прижал их осторожно к глазам, стараясь отогнать усталость.