- Это у нас лжеинтервью, - провозгласила она. - Как вас зовут на самом деле?
      - Леокадия. Мне четыре года и пять месяцев. Я ходила в упряжке, возила седоков на дрожках номер тринадцать. Потом отрастила крылья и научилась летать. Из моей страны меня выгнали. А теперь я безработная.
      Барышня все записала в блокнот.
      - Прочтите, что вы там написали, - попросила Леокадия.
      Барышня прочла:
      "И вовсе я никакая не Леокадия. Если смотреть на меня в профиль, то мне можно дать четыре года и пять месяцев, а если в фас - то добавишь еще столько же. Значит, мне почти девять лет. Крыльев у меня нет, вот я и не летаю. Вполне могла бы оставаться дома, но здесь я нашла работу".
      - Девять лет? - возмутилась Леокадия. - Откуда вы это взяли? Поглядите на мои зубы!
      - Зубы тоже ненастоящие. Вставная челюсть.
      - А где я нашла работу?
      - У меня, - спокойно отвечала Барышня.
      - У вас? Чтобы вы сочиняли обо мне всякие враки? Так-то вы любите лошадей? Спасибо. Увольте. И немедленно. Сию же минуту.
      - Идет, - как ни в чем не бывало ответила Барышня.
      И ушла. Да так быстро, что не успела даже заплатить за мороженое и кофе.
      - Ну и здорова врать! - возмутилась Леокадия. - А главная ложь это будто я могла остаться дома... Словно там не было Президента. Президент...
      И тут вдруг она увидела валявшуюся на земле газету и подняла ее.
      - Что тут написано? А ну прочти, Алоиз! - скомандовала она, показав крылом на фотографию Президента.
      - У нас революция, - ахнул Алоиз. - Нет больше ни Самых Главных, ни просто Главных. Страной правят соседи со Старой площади.
      - Ура-а! - закричала Леокадия.
      Она помчалась к памятнику Генриха Четвертого и долго плясала вокруг коня, напевая песенки, сочиненные ею и другими, а над ее головой расцветали то голубые, то красные, то желтые искусственные огни.
      - Желтый люпин! - восклицала Леокадия. - Оранжевый!.. Лиловый!.. Поехали домой, Алоиз!
      - Ну и зачем же ты отказалась от работы? - спросил Алоиз. - Ведь эта главная ложь оказалась не враньем!
      ЛЕОКАДИЯ И ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ
      И снова они очутились на Шестиконном сквере в кустах сирени, которые уже слегка увяли. И снова каждое утро Алоиз бежал к Пекарю за хлебом или к Продавцу за овсом в долг, то есть за деньги, которых пока нет и неизвестно когда будут. А потом приходили дети и спрашивали:
      - Когда ты наймешься на работу, Леокадия?
      - Завтра, - отвечала Леокадия, потому что ВСЕГДА верила в это. - Я ведь вернулась домой. У меня здесь много добрых друзей. Они помогут.
      - Ясное дело, поможем, - подтвердил Парикмахер. - А с чего это ты вдруг решила вернуться из Парижа?
      - Мне не понравилась Эйфелева башня, - отвечала Леокадия.
      - А зачем было так высоко задирать голову? И вообще, ты слишком высоко летаешь, Леокадия. Нет, ты мне не подходишь. Я модный парикмахер. И без всякого полета.
      И он пошел себе в свою парикмахерскую, где у него были теперь лампы с дневным светом и электросушилки. И никогда больше не появлялся на Шестиконном сквере. Боялся испачкать свои новые ботинки, а ботинки у него теперь всегда были новые.
      Молочник, увидев Леокадию, даже присвистнул:
      - Вот те раз, вернулась из Парижа! Что привезла?
      - Себя, - отвечала она. - И Алоиза.
      - Ну что ж, я беру тебя на работу. Будешь на своей машине развозить молоко.
      - На своей? - удивилась Леокадия. - Но у меня нет никакой машины!
      - Нет?! - еще больше удивился Молочник и подумал: "Ну и жмоты! Теперь без машины никто ничего не развозит".
      И с тех пор перестал с ними здороваться, хотя ежедневно ставил свою машину на Шестиконном сквере.
      Аптекарша пригласила Леокадию с Алоизом на чай, а на чаепитии кроме Аптекарши были Аптекарь, Фелек, Франек, и маленькая Агатка и множество булочек с салатом.
      - Расскажите нам про Париж, Леокадия! - попросила Аптекарша. - Про Париж и только про Париж!
      - Париж! Париж! Париж!
      - ЧТО, Париж?
      - Да НИЧЕГО - Париж. Когда меня просят рассказать про Париж и только про Париж, я вообще ничего не могу придумать. Даже, если в это время ем булочку.
      Фелек с Франеком громко расхохотались и Аптекарша выставила их за дверь, а потом Аптекарь сказал:
      - Ну, я пошел, и ты ступай, Леокадия, хорошо?
      - Идет! А когда мне можно выйти на работу?
      - На какую работу?
      - Ну, я могу играть с Фелеком, Франеком и Агатой, кувыркаться для них в воздухе. Или сметать крыльями пыль с полок.
      - Спасибо! Но мы теперь квартиру пылесосим! Электропылесосом, гордо сказал Аптекарь.
      - А Фелек, Франек и Агата смотрят телевизор, - вставила Аптекарша. - Спасибо!
      - Да? - удивилась Леокадия. - А не проще ли было бы включить детей ПРЯМО в сеть? Спасибо!
      И ушла, прихватив со стола все булочки до единой. На Шестиконном сквере эти булочки им очень пригодились. Ведь денег на хлеб и овес оставалось все меньше. Пенсия Алоиза была рассчитана на человека без коня. А тут поди ж ты, у него конь, да еще крылатый.
      - Вместо того, чтобы платить за хлеб, лучше я у тебя поработаю, предложила Леокадия Пекарю. - Я могу крыльями выметать из печи пепел и раздувать огонь.
      - Ну нет, Леокадия! - воскликнул Пекарь. - Тому, кто побывал в Париже не пристало растапливать печь. И вообще - у нас газ.
      - Жаль, что не ПЕГАС, - вздохнула Леокадия.
      И теперь один только Продавец, как бывало, заглядывал на Шестиконный сквер - спрашивал, когда же наконец ему вернут деньги за овес, который он отпускал в кредит. Но у Продавца Леокадия работы не просила.
      - Жаль лишиться последнего доброго друга, - говорила она.
      Тем временем на кустах сирени один за другим опали листья, а холодный ветер все чаще пробивался сквозь голые кусты и прочесывал Алоизу бороду, а Леокадии перья.
      - И все равно нам здесь лучше, - стуча зубами от холода, твердила Леокадия. - ДОМА и солома едома.
      Дети со Старой площади навещали их все реже и реже. А потом и вовсе перестали. Родители запретили им играть с Леокадией. Родителями со Старой площади и были соседи со Старой площади, а соседи со Старой площади теперь управляли страной и детям приходилось их слушаться.
      - Чокнутая какая-то, - переговаривались соседи со Старой площади. - Надо же! Уехать в Париж и вернуться!
      ЛЕОКАДИЯ И ВЛАСТЬ
      - Но ведь я тоже живу возле Старой площади, - рассуждала Леокадия.
      Они сидели с Алоизом на Шестиконном сквере и старались согреться впрок.
      - Я тоже живу возле Старой площади, - повторила она, - значит, я тоже могу управлять страной. И как это я раньше не додумалась. С чего начнем, Алоиз?
      - С дрожек, - отвечал Алоиз.
      Леокадия сразу смекнула, о чем речь, и помчалась в сарай за дрожками номер тринадцать. Алоиз помчался вслед за ней, за своим кнутом и упряжью, и запряг Леокадию.
      - Хомут! - воскликнула Леокадия. - Наконец-то снова хомут! Удила! Наконец-то снова удила!
      И запела:
      Да здравствует верный кнут
      И старенький мой хомут!
      Лечу, закусив удила,
      И жизнь мне, как прежде, мила.
      О, вожжи, вожжи, вожжи!
      Вы мне всего дороже!
      Хоть мы и расстались давно,
      Но-о, Леокадия, но-о!
      - НО-О, ЛЕОКАДИЯ! - крикнул Алоиз.
      Они выехали из сарая и Леокадия помчалась по Миндальной аллее, но хомут и подпруги все время ей мешали, и Алоиз натягивал вожжи: он чувствовал, что дело плохо, что Леокадия не сможет больше быть настоящей легковой лошадью. И никак не мог взять в толк, почему?
      - Хомут, не трет? - спрашивал он.
      - Нет, ничуть, - отвечала Леокадия.
      - Дышло не мешает?
      - Нет, не мешает.
      - А может подпруга давит?
      - И не думает!
      - Ну тогда я понял! - вскричал Алоиз. - Просто ты слишком много болтаешь и все время оборачиваешься. А где это видано, чтобы лошадь разговаривала с извозчиком?
      - Я привыкла, - растерялась Леокадия. - И, знаешь, я почти забыла, как ходят в упряжке. Помню только: "Но-о!" и "Тпру-у!", "Тпрусеньки!"
      - Ну так, НО-О, ЛЕОКАДИЯ! - воскликнул Алоиз.
      И свалился с козел. Потому что Леокадия вовсе не двинулась с места, а забила крыльями и взмыла вверх. Опираясь на два задних колеса, дрожки встали на дыбы.
      - ТПРУ-У! - крикнул Алоиз.
      Тогда Леокадия снова опустилась на мостовую, а дрожки стукнулись о булыжник с такой силой, что тут же разлетелись на куски.
      - Вот видишь, я не забыла "Но-о!" и "Тпру-у!" - заявила Леокадия. - Но, видно, и крылья не забыла. А, может, у дрожек, пока они стояли в сарае, испортился характер и они так и норовят встать на дыбы.
      - Управляй страной, но не мною, - ворчал Алоиз, выбираясь из-под обломков дрожек номер тринадцать. - Я сыт твоей властью по горло!
      - Ты еще пожалеешь о своих словах, - воскликнула Леокадия. - Я буду управлять в нашу ПОЛЬЗУ. Вот увидишь!
      И тотчас же галопом помчалась к Продавцу.
      - Теперь я у власти. Выдайте мне два мешка овса.
      - Хорошо, в кредит, - ответил Продавец.
      - Мне все едино, лишь бы БЕСПЛАТНО, - обрадовалась Леокадия.
      И, вернувшись на Шестиконный сквер, сказала Алоизу:
      - Сейчас увидишь, что бывает, когда страной правит лошадь.
      Она вскочила на скамейку на Шестиконном сквере и воскликнула:
      - Дамы и господа! Теперь страной правлю я, Леокадия Тринадцатая! Прошу собрать пожертвования на мой памятник. Он должен стоять именно здесь, где я жила и правила.
      Вокруг Леокадии собралась небольшая толпа, а кто-то из толпы спросил:
      - Памятник? А с чего вдруг?
      - Вспомните Францию. Там есть памятник коню Генриха Четвертого, ответила Леокадия.
      - Верно говорит, - воскликнул кто-то из толпы. - Будем брать пример с Запада. Они своих коней окружают заботой.
      - И покрывают позолотой! - подхватила Леокадия. - Перед тем, как отправить на бойню.
      И тут же принесла мешок из-под овса для золота. Но ни у кого золота при себе не оказалось.
      - Так ты ничего не добьешься, - рассердился Алоиз. - Ты не начальница, а просто глупая гусыня.
      - Это оттого, что во мне есть что-то от домашней птицы, - с грустью сказала Леокадия.
      ЛЕОКАДИЯ И СЛУЖБА
      - По-настоящему править страной можно только в Ратуше, рассуждала Леокадия.
      Фонтан перед Ратушей оставался прежним, но Леокадия не могла больше плескаться в радужных брызгах - ведь она теперь была не Леокадией Крылатым Конем, а Леокадией Государственной Персоной, со своим собственным кабинетом, который выглядел точно так же, как кабинеты всех прочих важных начальников, с креслами, в которых очень хотелось покачаться, и с коврами, на которых можно было поваляться.
      Посреди кабинета стоял стол, а за столом с одиннадцати до трех сидела Леокадия и умирала от скуки. Правое переднее копыто она то и дело опускала в мисочку с тушью и штамповала бумаги, бумажки и бумажонки, а правое крыло ее не просыхало от чернил - одним из перьев правого крыла Леокадия подписывала документы, а вернее ставила возле печати на бумагах, бумажках и бумажонках закорючку.
      Это занятие и было ее НАСТОЯЩЕЙ СЛУЖБОЙ. Леокадия тосковала - ей так хотелось искупаться в фонтане, полетать, поговорить с Алоизом, ведь его Швейцар не пускал в Ратушу. И лишь вечером, дома, на Шестиконном сквере, Алоиз рассказывал ей о жизни, которая шла за стенами Ратуши.
      - Почему ты сегодня приказала выбросить на свалку все карусели? спрашивал Алоиз.
      - Впервые об этом слышу.
      - Но там стояла твоя подпись с печатью.
      - Ты ведь знаешь, Алоиз, у меня нет очков, и вообще, если бы я читала все эти бумаги, бумажки и бумажонки, мне некогда было бы их подписывать и ставить печать. Какого цвета была эта бумажка о каруселях?
      - Розовая.
      - А, помню! Поэтому я ее и подписала. Обожаю розовый клевер!
      И все же ей жаль было каруселей.
      - Ничего не поделаешь, - развел руками Алоиз. - Если уж кто дорвался до власти, то непременно натворит глупостей.
      На другой день Леокадия подписала зеленую бумажку, напоминавшую ей салат, а на зеленой бумажке было напечатано распоряжение - сжечь все старые дрожки. И когда Леокадия узнала об этом, она так огорчилась, что не захотела больше возвращаться в Ратушу.
      - Я не могу управлять столицей с помощью пера и копыта, - заявила она. - Я слишком люблю клевер и салат, и поэтому не могу править мудро и беспристрастно.
      За Леокадией на Шестиконный сквер явился Швейцар.
      - Кто же будет управлять столицей? Нам так не хватает вашего пера!
      - Я больна, - выкручивалась Леокадия. - Натерла перья во время полета.
      - Во время полета? - удивился Швейцар. - Так вы еще и летаете? И важные бумаги подписываете теми же перьями? Ну, это слишком легкомысленно! Управлять надо БЕЗ ПОЛЕТА!
      И он решил больше не пускать Леокадию в Ратушу, хотя она жила неподалеку от Старой площади и имела полное право занимать важный пост.
      ЛЕОКАДИЯ И ВОЙСКО
      - Ну что ж, выходит, управлять Столицей я не умею, - размышляла Леокадия. - Ох, мне кажется, я - военная косточка.
      Это было в солнечное декабрьское утро. Леокадия с Алоизом прогуливалась по Шмелиной площади, как раз напротив солдатских казарм.
      - Вместо того, чтобы править с помощью пера и копыта, я могла бы, например, командовать войском. Для этого мне вовсе не нужны очки читать не обязательно.
      - Но ведь часовой тебя в казарму не пустит, - сказал Алоиз.
      - А крылья на что? - воскликнула Леокадия.
      Взмахнув крыльями, она без труда перелетела через высокую стену казармы, и не успел Алоиз сообразить, сумеет ли он вызволить Леокадию из кутузки, если ее задержат, как услышал звуки военного марша.
      Из казарменных ворот во главе военного отряда вышла Леокадия. Солнце светило, пуговицы на мундирах блестели, копыта Леокадии выбивали дробь военного марша. Алоиз помчался вдогонку за Леокадией. Но когда войско вышло на Миндальную аллею, к Леокадии приблизился Постовой.
      - Привет полководцу! - улыбнулся он Леокадии. - Давненько я не составлял протокольчиков.
      - Отставить! - рявкнула Леокадия. - Кругом, марш!
      Но Постовой не двинулся с места. Он вытащил блокнот и громко забормотал:
      - Запрещается... в будний день!
      - Это военный парад! - воскликнула Леокадия.
      - Это нарушение закона, - объяснил Постовой. - Сегодня будний день. А устраивать массовые гуляния и парады можно только по праздникам.
      - За мной, шагом марш! - скомандовала Леокадия.
      Но солдаты не желали больше слушаться.
      - Что же это за полководец, который нарушает закон! - возмущались они.
      - Где же военная дисциплина?!
      - Дисциплина и строгость?!
      - Отрастила крылья и придуривается! И повзводно, строевым маршем, проследовали назад, в казарму.
      - Жалко, что я не скомандовала им: "Кругом марш!" - вздохнула Леокадия. - Тогда было бы похоже, что они выполняют МОЙ ПРИКАЗ.
      - Нужно шариками работать, - заявил Постовой. - Если не знаешь, какой приказ люди выполнят, не приказывай вовсе.
      И он с удовольствием составил протокол и заплатил штраф.
      ЛЕОКАДИЯ И МОЗОЛИ
      - А теперь пройдемте в кафе-мороженое, - сказал Постовой. - Надо поговорить.
      И они отправились в золотисто-коричневое кафе, но не сели за столик в саду, а открыли дверь и вошли в раздевалку.
      - Прошу прощения, - остановил их Гардеробщик, указывая на крылья. - Это вам придется сдать на вешалку - здесь у нас не карнавал, не кино и не театр.
      - Сними бороду, Алоиз, - засмеялась Леокадия. - Здесь же не кино и не театр.
      - Бороду можете захватить с собой, - разрешил Гардеробщик. - А что касается крыльев, то есть указание, - и показал на висевшую на стене табличку с надписью:
      КЛИЕНТАМ С ПЕРЬЯМИ ВХОД В ЗАЛ СТРОГО ЗАПРЕЩЕН
      - Это все Официантка. Ее работа, - догадалась Леокадия. - Ну скажи, Алоиз, чем я ей не угодила?
      - Ей весь мир не угодил, а конь частица мира!
      - Маленькая, - вздохнула Леокадия, - но очень важная.
      И высоко подняв голову, покинула золотисто-коричневое кафе, вслед за ней вышел Алоиз, а за ними Постовой.
      - Ну что же, все к лучшему. Кто же в такую погоду ест мороженое? спросила Леокадия. В этот момент с неба стали падать снежинки.
      - Вот как раз об этом я и хотел с вами поговорить, - признался Постовой. - О холодах. На Шестиконном сквере похолодало. Соседи со Старой площади говорят, что вы им глаза мозолите. Не могут смотреть спокойно, как вы мерзнете.
      - Ну так пусть не глазеют в окна, - рассердилась Леокадия.
      - Этого я им запретить не могу. Они такие добрые... Хотят, чтобы вы переехали.
      - Куда? - поинтересовался Алоиз.
      - Никуда! - воскликнула Леокадия. - Ведь там наш ДОМ. Можете составить протокол, пожалуйста. Хоть десять, хоть двадцать протоколов. Пишите, сколько влезет, мы все равно никуда не уедем с Шестиконного сквера.
      Но когда они вернулись на Шестиконный сквер, там их уже поджидали соседи со Старой площади.
      - Не желаем, чтобы кто-то летал у нас перед носом! - кричали они.
      - Не желаем, чтобы нам снились по ночам полеты!
      - Не желаем, видеть крылатых лошадей в нашей Столице!
      - Сделаем Шестиконный сквер настоящим столичным сквером! А сейчас, с летающим конем, это дыра какая-то!
      В заключение Аптекарь произнес маленькую речь:
      - Если наши дети начнут летать, они перестанут учиться, а кто не учится - тот не зарабатывает, у него нет пылесосов, холодильников, стиральных машин и телевизоров... Давайте купим Леокадии нормальную конюшню в сельской местности!
      - Минуточку, - прервала его Леокадия. - Я кобыла не СЕЛЬСКАЯ, а самая настоящая ГОРОДСКАЯ, и Алоиз - городской пенсионер. Мы хотим остаться тут, где зимой на землю падают снежинки, где весной поют соловьи, летом цветут маргаритки, а вокруг - Столица. Шестиконный сквер это бывшая стоянка дрожек и нынешняя стоянка Крылатого коня. Тут я всегда - ДОМА.
      А снег падал и падал на Шестиконный сквер всю ночь, а потом еще одну ночь и много много ночей подряд. Леокадии все трудней становилось летать - крылья покрылись инеем, тем самым, что посеребрил усы и бороду Алоиза.
      - Но все равно мы вместе, Алоиз. Мы ДОМА. И никакая Вдова не посмеет отправить нас в приют для Бездомных лошадей. И еще у нас настоящие крылья, на которых можно летать, - говорила Леокадия.
      И наперекор всем и всему летала.
      НО-О, ЛЕОКАДИЯ!
      Вербные сережки самые ранние, может, потому они такие горькие. Солнце еще не успело напоить их сладостью. И все же Леокадия любила вербочки, и как только увидела их, воскликнула:
      - Это ничего, что ты не можешь мне купить их, Алоиз! Здесь у реки вербочки можно раздобыть даром.
      И, набив пушистыми сережками рот, запела:
      Сколько стоит синева?
      И зеленая трава?
      А потом спросила:
      - Отчего я всему так радуюсь, Алоиз? Почему мне всегда весело? Может, оттого, что у меня ничего нет?
      Вот какое бывает чудо,
      Пусть частенько я голодаю,
      Но как только еду раздобуду,
      Я от радости все забываю.
      А, может, я веселюсь оттого, что у меня есть свой ТАЙНИК ДЛЯ РАДОСТЕЙ? Почему ты не отвечаешь, Алоиз?
      - Потому что я не думаю, - буркнул Алоиз. - А не думаю потому, что не ем. А не ем потому, что не люблю вербные сережки. Ведь ничего другого даром не добудешь.
      - Я не люблю разговаривать с тем, кто молчит. Я должна заработать тебе на хлеб, Алоиз. Надо подыскать работу.
      - Это уже было, - махнул рукой Алоиз. - Не думай о том, что было, а лучше придумай ПРОДОЛЖЕНИЕ.
      - Я не знаю, какое еще может быть ПРОДОЛЖЕНИЕ. Я была просто Безработным конем, Крылатым безработным конем, была Нелетающим конем и Летающим Неконем и опять-таки безработным. Была Пегасом Поэта и Поэтессой Пегаса, безработной эмигранткой и безработной репатрианткой. У моей истории больше нет ПРОДОЛЖЕНИЯ, Алоиз.
      А потом, поглядев на свое отражение в реке и на вербы, отразившееся в воде вверх ногами, сказала:
      - Я Леокадия НАОБОРОТ, потому что все у меня получается наоборот. А вот эта Леокадия в воде показывает Леокадию наоборот, значит это ПРОСТО Леокадия и все у нее будет получаться ПРОСТО. Я хочу поменяться с ней местами, войду в воду и займу ее место, а она вместо меня выйдет из воды. Вот и получится ПРОДОЛЖЕНИЕ.
      И не успел Алоиз опомниться, как Леокадия полезла в холодную воду и исчезла бы в ней с головой, быть может навсегда, если бы вдруг не услышала знакомую песенку:
      А вот вербочки, вербочки,
      Пушистые веточки...
      - Цветочница! - воскликнула Леокадия и выскочила из воды.
      - Что ты вытворяешь?! - рассердился Алоиз. - Забрызгала меня грязью!
      - Ничего особенного, - засмеялась Леокадия. - Я не в обиде. Да мне и некогда. Надо поговорить с Цветочницей.
      - О, нет! - ответила Цветочница, - Мне тоже некогда. Я пришла к тебе на минутку, ты ведь не знала, какое последует ПРОДОЛЖЕНИЕ. Назови мне три желания и я исчезну.
      - Три желания? Но какие? - спросила Леокадия.
      - Ну вот и я хотела бы знать, КАКИЕ? - ответила Цветочница. - Ты должна придумать их сама. Лучше всего сделать это во время еды.
      И она протянула Леокадии три пучка вербочек с пушистыми сережками.
      - Раз, - и Леокадия сжевала первый пучок. - Я хочу, чтобы Алоиз всегда был со мной.
      - Хорошо, - согласилась Цветочница. - Но это еще не ПРОДОЛЖЕНИЕ.
      - Два, - и Леокадия съела второй пучок. - Я хочу всегда жить на Шестиконном сквере, потому что там я ДОМА.
      - Хорошо, - кивнула Цветочница, - но ты еще не придумала ПРОДОЛЖЕНИЯ.
      - Три, - и Леокадия проглотила третий пучок. - Я хочу, чтобы никто больше не злился на меня за то, что я конь с крыльями.
      - Хорошо, - отвечала Цветочница. - Это и будет ПРОДОЛЖЕНИЕМ!
      Она подняла вверх обе руки, и вдруг Леокадия увидела, что мир вокруг становится все больше и больше, а Алоиз увидел, что Леокадия становится все меньше и меньше, пока она не сделалась величиной со сверчка и не прыгнула Алоизу на руку.
      - Ах рвань хомутная! Ты ли это, Леокадия? - воскликнул Алоиз.
      - Клянусь оглоблей! Мне кажется, я знаю, кем я стала, застрекотала Леокадия.
      Да, она и правда превратилась в луговую кобылку, иначе говоря, в кузнечика. И с этого дня трава для нее стала высокой, маргаритки огромными, люди добрыми, а все вокруг было совсем просто, ведь никого теперь не злило, что вот у нее почему-то выросли крылья.
      - Да, Алоиз, - рассуждала Леокадия, - тот кто хочет иметь крылья, должен быть очень маленьким.
      Алоиз только улыбался в ответ - как и все старые пенсионеры он любил слушать болтовню кузнечиков на Шестиконном сквере.
      И время от времени потихоньку повторял:
      - Но-о, Леокадия! Но-о, Леокадия!
      08.12.1963 _____________________________________________________________________
      Послесловие не столько для родителей детей,
      сколько для родителей родителей
      Разве лошади летают
      как птицы?
      Нет, нет, это не Пегас на Парнасе, это грустная варшавская история - уходящее прошлое.
      Это нежное прощание со стариной, которая кажется никому не нужной, но без которой, оказывается, не может существовать ничего нового, без которой, оказывается, не могут жить дети, ибо именно им (как это ни удивительно) всего нужнее связь с прошлым, и не только с давно минувшими временами сказочных королей, рыцарей и принцесс, но и с совсем недавним прошлым их собственных бабушек и дедушек, когда по улицам дребезжали, может быть, уже не извозчицкие пролетки, а старенькие трамваи, когда в помине не было ни "Сникерсов", ни компьютерных игр, но дети (их собственные бабушки и дедушки) так же, как они, обожали сладкое и веселые игры.
      Преемственность поколений нужна всем, и бабушкам с дедушками, так же, как и папам с мамами, полезно вспомнить, что и они когда-то были детьми, и что с тех пор прошло совсем не так много времени, как иногда кажется.
      Происшествия с Леокадией - чудесное погружение в детство, которое пробуждает нежность к старшему поколению, уча не отвергать с порога все то, что было до нашего рождения. Да-да, уже и тогда было кое-что хорошее. Да-да, уже и тогда любили и страдали, дружили и ссорились.
      Циркачка, Муза Поэта, музейный экспонат - кем только ни приходилось быть этому милейшему существу, которое превыше всего ценит свободу, дружбу и верность. Да, эта книжка о верности тем, с кем ты долго трудился вместе, немало пережил доброго и злого, верности прежним взаимоотношениям, старым друзьям, которых не стоит легкомысленно менять на новых, книжка о том, что ценности недаром называются вечными, а понятия о добре и зле меняются куда медленней, чем форма транспортных средств.
      Ольга Бухина