Глава 16

ВСТРЕЧА

Гошка теперь не только выполнял обязанности связника. С легкой руки Николая Ивановича для него приоткрылись двери кружков, тайных сходок.

— Послушай, полезно. Там много спорят. Но в спорах рождается истина.

Гошка ходил, как правило, не один, а с Николаем Ивановичем, Викентием или с кем-нибудь из близких знакомых. Если отвлечься от частностей, обсуждался по сути один вопрос: что делать? Двумя годами позже под таким названием в журнале «Современник» будет напечатан роман Чернышевского, который наделает много шума и привлечет всеобщее внимание. Роман этот отразит как раз жизнь и проблемы тех людей, к кругу которых получал доступ Гошка. Страстно и самоотверженно искали они свое место в российской действительности шестидесятых годов, в обстановке оживления общественной жизни, преобразований, совершавшихся в деревне, и мощной волны народных выступлений. Все понимали: реформы, вынужденно проводимые правительством Александра II, осуществляются в интересах помещиков и очень часто на практике ухудшают экономическое положение крестьян.

Однажды Николай Иванович в присутствии Викентия сказал:

— Приехал человек из Питера. Может состояться очень любопытный разговор.

Викентий указал глазами на Гошку и вопросительно поглядел на Николая Ивановича:

— Стоит ли?

Николай Иванович кивнул головой:

— Пусть набирается ума-разума. Посидит в уголке — вреда не будет.

Квартира была известна, ее снимали два студента-медика. И народ собирался более или менее знакомый. Петербургский гость задерживался, и старые противники скрестили шпаги. По одну сторону стояли те, кто был сторонником действий постепенных, просветительных, по другую — те, кто ратовал за немедленную борьбу с самодержавием.

— Земля и воля — вот что нужно крестьянину. Земля в полную собственность и без всякого выкупа. Воля подлинная, а не мнимая! — горячился один из хозяев квартиры.

— Отлично, в этом мы все более или менее сходимся. А средства к достижению этих целей?

Дверь отворилась, и в комнату, сопровождаемый Викентием, вошел новый человек.

— Господа, прошу внимания! — перебил спорящих. — Разрешите представить вам, ну, скажем, Ивана Сидоровича Петрова.

Задвигались стулья, собравшиеся, оценив «Ивана Сидоровича Петрова», сами называли почетному гостю из Петербурга свои подлинные имена и фамилии.

А зря! Потому что при виде вошедшего Гошка сначала было не поверил своим глазам, а потом с ужасом вжался в стул, на котором сидел. Какой Петербург?! Какой Иван Сидорович Петров?! Чуть снисходительно с присутствующими здоровался Матька. Да, Сухаревский барышка — да уж какой там барышка: Федор Федорович Коробков! — собственной персоной пожаловал на нелегальное собрание.

Гошкины мысли заметались: «Как быть? Сейчас здоровающийся и стоящий к нему спиной Матька обернется и тогда… Трудно было даже представить, что произойдет тогда!» Стараясь не производить шума и не привлекать к себе внимания, Гошка встал со стула и неслышно юркнул в дверь. Никто из присутствовавших, занятых петербургским гостем, этого не заметил. Выскочив во двор, Гошка перевел дух. Теперь, по крайней мере, можно было обдумать, что делать дальше. Он в свое время рассказывал Николаю Ивановичу о Матьке и своих подозрениях насчет его роли в убийстве Сережи Беспалого и пожаре. Николай Иванович оказался едва ли не единственным человеком, который внимательно и без недоверия выслушал Гошку.

— Все могло быть, конечно, цепью совпадений. И твой Матька не более чем обычный Сухаревский торгаш. Но и твою версию происшедшего отвергнуть нельзя. Могло случиться так? Вполне. Постой, ты говоришь, он занимается перепродажей музыкальных инструментов и особенно интересуется скрипками?

— Да, и, похоже, в них разбирается.

— Видишь ли, — Николай Иванович говорил медленно, взвешивая слова. — Года два назад мы узнали, что в Москве некий агент Третьего отделения подписывает свои донесения кличкой Смычок. Нашему человеку не удалось выследить, кто скрывается под этим именем. А надо сказать, агент этот порядочно напакостил нам в свое время и погубил не одного нашего товарища. Вот я и думаю сейчас: не есть ли Смычок и твой Матька одно и то же лицо? Уж очень подозрительны и внезапный визит квартального, и пожар, и, особенно, ваше выдворение из Москвы. Какие там Гуськовы? Тут чувствуется рука покрепче. Скрипка — Смычок… Могли дать и по такому признаку.

Все это сейчас вспомнилось Гошке. Он понимал: необходимо предупредить Николая Ивановича, что петербургский гость не кто иной, как Матька. Кинулся к студенту, который прогуливался с папироской возле дома. С большим трудом уговорил его пойти и вызвать Николая Ивановича.

— Только, пожалуйста, незаметно для всех и гостя тоже. Это очень важно!

Минут через десять, не раньше, должно быть студенту не сразу удалось выполнить Гошкину просьбу, вышел Николай Иванович. Без раздражения — зачем, мол, побеспокоил — тихо спросил:

— Что случилось?

— Матька… — свистящим шепотом отозвался Гошка.

— Что?!

— Матька там… Гость этот и есть Матька…

— А ты не ошибся?

— Точно, он…

— Однако… Ну что же, проверим…

Николай Иванович помолчал, вероятно обдумывая план действия.

— Вот что. Я постараюсь как можно дольше затянуть встречу, чтобы потише было кругом. Затем попрошу гостя и двоих-троих из наших остаться. Тогда и выясним отношения. А ты постой-ка возле двери и послушай — он ли.

Николай Иванович дал подробные инструкции на тот случай, если гость и впрямь окажется не тем человеком, за которого себя выдает.

— Сергей! — обратился затем к студенту. — Никого больше в дом не пускать. Предупредите: возможен провал, близких направляйте патрулировать окрест на предмет выяснения, нет ли слежки. А сейчас вызовите, пожалуйста, Викентия. Только очень осторожно!

Викентий, выслушав Николая Ивановича, присвистнул:

— Не может быть! — и покосился на Гошку. — Детские, извиняюсь, фантазии во взрослом деле.

— Вот это и следует проверить…

Николай Иванович с Викентием прошли в дом и затем в комнату. Гошка притаился за дверью.

— Что-нибудь случилось? — услышал Гошка знакомый — ох, какой знакомый! — чуть картавящий голос Матьки.

— Все в порядке, Иван Сидорович. Извините, наши текущие дела. Кстати, господа! Невозможно дышать в комнате. Прошу с папиросами выходить в переднюю или во двор, хотя бы по очереди. Исключение, полагаю, мы сделаем только для нашего многоуважаемого гостя. Итак, продолжим.

Долго, томительно долго тянулась встреча и Гошкина вахта возле двери. У него быстро исчезли остатки сомнений насчет гостя. В комнате витийствовал и одновременно вопросами, задаваемыми будто бы между прочим, выяснял подробности о здешних людях и делах Сухаревский Матька. Выйдя вместе с Викентием, Николай Иванович вопросительно взглянул на Гошку.

— Он…

— Иди на кухню. Отдохни. А когда услышишь, что все разошлись, действуй, как договорились.

Гошка кивнул головой и с облегчением покинул свой пост. Чего только он не передумал, пребывая в темноте и одиночестве! Все вспомнилось. Все горести и злосчастья, выпавшие на долю Яковлевых. И виноват во всем был только один человек — Матька. «Мало того, оказывается, он и друзьям Николая Ивановича напакостил! Сейчас сочтемся!» — мстительно думал Гошка. Наступил час, когда Матьке, а может, и Смычку, придется ответить за всю гнусную службу и все преступления.

Наконец большая часть участвовавших в сходке поодиночке, по двое разошлись. Из комнаты выглянул Викентий и кивнул головой.

Как было договорено, Гошка подошел к двери и раздвинул дешевенькие портьеры.

Матька сидел в кресле боком к двери, лицо строгое. Говорил с пафосом, но внушительно, солидно.

— Матька, — сказал негромко с порога Гошка. — А Сережа Беспалый остался жив…

Эффект от сказанной тихо, но внятно фразы превзошел все ожидания. Матька так и замер, застыв с открытым ртом на полуслове, потом резко повернувшись к двери, побледнел, словно увидел не живого человека — Гошку, а привидение. Впрочем, длилось это мгновение, Матька взял себя в руки и изобразил на лице недоумение:

— Что сказал этот мальчик?

— Он пошутил, — ответил за Гошку Викентий. — Сережа Беспалый, к сожалению, мертв, не пугайтесь…

— Ничего не понимаю! — театрально пожал плечами гость. — Матя? Сережа Беспалый? Тут какая-то ошибка…

— Нет, Смычок, никакой ошибки нет, напротив, все встает на свои места… — спокойно, вполголоса сказал Николай Иванович.

Этого удара Матька вынести не смог, рванулся из-за стола к двери. Однако на его пути встал Викентий.

— Сядьте! — приказал Николай Иванович.

Матька, покосившись на глядевший на него в упор револьвер, опустился в кресло.

— Проиграл, господа, сдаюсь. Но… — лицо и голос его сделались искательными, — надеюсь, мы найдем общий язык…

— Маловероятно… — заметил Николай Иванович.

— Однако прежде всего убедительно прошу вас, господин штаб-ротмистр, уберите эту штуку… — Матька страдальчески посмотрел на револьвер, который все еще держал Николай Иванович.

Похоже, даже на невозмутимого Гошкиного друга такое обращение произвело впечатление. Про Гошку, Викентия и двух других студентов и говорить не приходится. А Матька между тем продолжал:

— Действительно, вам ли, гордости полка, отличному гимнасту, да еще с друзьями не управиться со мной, коли понадобилось бы. А я всякое оружие ненавижу с детства… Право, вас, кажется, зовут теперь Николаем Ивановичем? Спрячьте эту гадость…

Когда Николай Иванович выполнил Матькину просьбу, тот облегченно вздохнул:

— Благодарю вас. Так гораздо лучше. А то, знаете ли, эти револьверы-пистолеты имеют обыкновение внезапно стрелять.

— Итак… — оборвал Матькину болтовню Николай Иванович, — мы слушаем.

— Простите старика. Это, знаете ли, с перепугу. По правде, не ожидал. А ведь признайтесь, кабы не этот молодой человек, с которым наши пути некогда перекрестились… Кстати, — это уже Гошке, — скрипка Гварнери дель Джезу в полной сохранности. Позволю себе вернуть ее другу, извиняюсь, покойного владельца.

— Мы вас слушаем! — уже с угрозой произнес Николай Иванович. — Если, разумеется, у вас есть, что сказать.

— Господа! — выспренно произнес Матька и даже слегка стукнул себя кулаком в грудь. — Мудрая русская пословица гласит: надейся на лучшее, а готовься к худшему. При нашей, извините, собачьей службе умному человеку приходится предвидеть возможность и таких скверных ситуаций, в какую ваш покорный слуга нынче угодил.

— Нельзя ли покороче! — перебил Викентий.

— Можно, милостивый государь! Так вот, как вы изволили заметить, я обладаю сведениями, — он отвесил поклон в сторону Николая Ивановича, — коими не все располагают. Предусмотрительный человек потому таковым именуется, что предусматривает самые различные, извините, ужимки и прыжки фортуны. На скверный случай я запасся… — Матька сделал многозначительную паузу, — обширнейшими сведениями, касающимися деятельности небезызвестного вам Третьего отделения собственной его величества канцелярии… — опять пауза, еще более многозначительная, — и в особенности его агентуры!

— Шкуру спасаешь! — брезгливо поморщился один из студентов.

— Жизнь, молодой человек, жизнь! — поспешно отозвался Матька. — А она, так уж устроена натура, заключена, как вы несколько вульгарно выразились, в шкуре. Если содрать с вас шкуру, то есть, извините, кожу, что получится?

— Послушайте! — не вытерпел опять Викентий.

— Миль пардон, господа, заговорился. Итак, агентура Третьего отделения в Москве… Вуаля! — Матька сделал неуловимое движение и извлек из кармана узкий конверт. Викентий протянул руку, но Матька проворно убрал свою.

— Терпение, господа. Минуту терпения. Ведь, кроме Москвы, в Российской империи существуют и другие города, к примеру Казань. И в ней, увы, тоже имеются тайные осведомители.

Матька был, несомненно, выдающимся артистом. Все, включая Николая Ивановича, словно зачарованные наблюдали за его словами и действиями.

— …Имена и фамилии некоторых из них своей неожиданностью способны потрясти достопочтенную аудиторию. Итак, вуаля!

Еще одно неуловимое движение, и в правой руке Матьки сверкнул револьвер, направленный в лицо Николая Ивановича.

Как ни учил его старший мудрый и умелый друг, Гошка ничего не успел сделать в это короткое мгновение, даже выхватить заранее приготовленный «Бульдог».

Грохнул выстрел. Комнату заволокло дымом. Гошка с ужасом смотрел на Николая Ивановича, лицо которого, казалось, даже не дрогнуло. И вдруг с изумлением увидел, как Матька стал опрокидываться из-за стола, судорожно цепляясь за скатерть, и, словно рыба, выброшенная из воды, хватать ртом воздух.

Глава 17

КАК ЗНАТЬ!

Утром полиции, вломившейся к студентам, открылось зрелище живописное и неожиданное. Повсюду: на столе, полу, стульях — следы бурной студенческой пирушки. Холодный, так и не убранный самовар, грязные чашки, тарелки, недоеденные бутерброды, смятые окурки, рассыпанный пепел.

Будучи разбуженным, один из студентов посмотрел мутными страдальческими глазами на полицейского чина и, едва ворочая языком, выговорил:

— Кваску бы сейчас холодного, коллега. А еще лучше огуречного рассолу…

Потом, должно быть разглядев форму, что у него трансформировалось странным образом, ни с того ни с сего попытался захорохориться петушком:

— А что, профессор? День рождения товарища, обыкновенное дело… И вообще я в полном порядке…

После чего уронил лохматую голову на весьма сомнительной чистоты подушку и богатырски — дело молодое — захрапел.

От второго не удалось добиться и этого. Мычал надсадно, норовил свернуться калачиком и бормотал:

— Отстаньте… Дайте поспать…

Полицейский чин помоложе презрительно скривился:

— А еще политики! Идеи проповедуют…

Двое других посмотрели на него с сожалением, как на придурковатого. Старший молвил, имея в виду Смычка-Матьку:

— Вот они, знаменитые сыщики. Нашли крамолу…

В его голосе сквозило откровенное злорадство. Кому приятно, когда посылают чужака, который будто бы может сделать то, чего не сумел ты.

Обыск на квартире Николая Ивановича Квасцова, книготорговца из мещан, также не дал никаких результатов. Перевернули все вверх дном, перепачкались с головы до ног в пыли, но ничего недозволенного не обнаружили. Странноватым, подозрительным казалось внезапное исчезновение хозяина вместе с прислуживавшим ему мальчиком. Однако никаких улик и даже следов поспешного бегства. Все в магазинчике чисто и аккуратно, все, видать, на своих местах. Не поймешь, вышел владелец на час-другой или уехал по своим делам. Известно, по роду своего занятия отлучался частенько и надолго. А что о том никто не ведает, мудреного нет — сам себе хозяин, докладывать некому да и незачем.

Однако неделей позже местному жандармскому начальству пришлось донести по инстанциям, без всякого, впрочем, сожаления и даже с затаенным удовлетворением — не шлите, мол, инспекторов — следующее: «… тело агента Коробкова Ф. Ф. (кличка Смычок) было найдено на левом берегу Волги в пяти верстах от города. Смерть наступила в результате прямого попадания в сердце. Выстрел был произведен с близкого расстояния из револьвера системы „Смит и Вессон“ 38 калибра (установлено по извлеченной пуле). Лица, причастные к убийству, пока не обнаружены…»

Как доподлинно известно науке, ничто в природе не исчезает бесследно.