— Тетя Иззи, можно пригласить к нам в субботу Имоджен Кларк? — воскликнула Кейти, влетев в комнату.
      — Кто это такая? Я никогда не слышала этого имени, — отвечала тетя Иззи.
      — Ах, это очаровательнейшаядевочка! Она только недавно начала ходить в школу миссис Найт, но мы уже большие друзья. Она настоящая красавица, тетя Иззи! Ручки у нее белые как снег и не больше чем… вот такие.У нее самая тонкая талия в школе, и она такая милая, такая самоотверженная, такая бескорыстная! И потом, я думаю, дома у нее не очень весело. Тетя Иззи, разрешите мне пригласить ее!
      — Как это ты успела узнать, что она милая и самоотверженная, если только недавно с ней познакомилась? — спросила тетя Иззи не слишком обнадеживающим тоном.
      — О, она мне все рассказывает! Мы все время ходим вместе во время перемены. Я уже все о ней знаю, и она просто прелесть! Ее папа прежде был очень богат, но теперь они бедные, и Имоджен даже пришлось дважды отдавать ботинки в починку прошлой зимой. Я думаю, она — краса и гордость своей семьи. Вы представить себе не можете, как я ее люблю! — заключила Кейти с глубоким чувством.
      — Нет, я не могу на это согласиться, — сказала тетя Иззи. — Я никогда не могла понять эту твою страсть так неожиданно заводить с кем-нибудь дружбу. Я предпочла бы, Кейти, чтобы ты не приглашала к нам эту Имоджен — или как ее там, — пока мне не представится случай расспросить кого-нибудь о ней.
      Кейти в отчаянии заломила руки.
      — О, тетя Иззи! — воскликнула она. — Имоджен знает, что я зашла в дом, чтобы спросить вас, можно ли ей прийти. И в эту минуту она стоит у ворот и ждет, что вы ответите. Пожалуйста, позвольте мне пригласить ее, только на этот раз! Мне будет так стыдно ей отказать.
      — Ну что ж, — сказала мисс Иззи, тронутая удрученным видом Кейти, — если ты уже пригласила ее, мне нет смысла говорить «нет», как я полагаю. Но запомни, Кейти, чтобы больше такого не было! Я не желаю, чтобы ты сначала приглашала девочек, а затем приходила ко мне за разрешением. И твоего отца это совсем не обрадует. Он теперь обращает большое внимание на то, с кем ты дружишь. Вспомни, какая вышла история с миссис Спенсер!
      Бедная Кейти! Склонность проникаться страстной любовью ко всем новым людям вечно навлекала на нее множество неприятностей. С тех самых пор как она начала ходить, «задушевные друзья Кейти» стали одной из излюбленных тем домашних шуток.
      Однажды папа даже решил вести список, но количество друзей росло так быстро, что он в отчаянии отказался от этой идеи. Первой в списке была маленькая ирландская девочка по имени Марианна О'Рилли. Марианна жила на улице, по которой Кейти проходила каждый день, направляясь в школу. Тогда она ходила не в школу миссис Найт, а в начальную школу, ту, в которую теперь ходили Дорри и Джонни. Марианна обычно строила куличики из песка перед домом, где жила со своей матерью, и Кейти, которая была на пять лет старше, часто останавливалась, чтобы помочь ей. Благодаря этим совместным кулинарным трудам они стали так близки, что Кейти решила удочерить Марианну и воспитать ее в каком-нибудь безопасном, укромном уголке.
      Она посвятила в свой план одну лишь Кловер. И вдвоем, всецело захваченные своей восхитительной тайной, они начали каждый вечер откладывать кусочки хлеба и печенье от своего ужина. Постепенно им удалось собрать изрядную кучу сухих корок и прочей снеди, которую они складывали на чердаке. Они также в течение двух недель приберегали для будущей дочки все яблоки, которые им давали, а в большом пустом ящике устроили кровать, положив туда байковые одеяльца и подушечки из кукольного дома. Когда все было готово, Кейти раскрыла свои планы любимой Марианне и без труда уговорила ее бежать и вступить во владение своим новым домом.
      — Мы ничего не скажем папе и маме, пока она не вырастет, — сказала Кейти, обращаясь к Кловер, — а тогда мы приведем ее вниз, и то-то они удивятся! И еще — давай больше не будем называть ее Марианной. Это некрасиво. Лучше назовем ее Саскуэханна — Саскуэханна Карр. Помни, Марианна, ты не должна отзываться, если я назову тебя Марианна, а отзывайся, только когда я скажу Саскуэханна.
      — Хорошо, мэм, — очень кротко отвечала Марианна.
      Все шло замечательно целый день. Саскуэханна сидела в своем деревянном ящике, съела все яблоки и самое свежее печенье и была счастлива. Кловер и Кейти по очереди прокрадывались на чердак и играли с «ребеночком», как они называли Марианну, хотя та была даже больше, чем Кловер. Но когда наступил вечер и нянька увела Кейти и Кловер, чтобы уложить их в постель, чердак вдруг показался мисс О'Рилли ужасным местом. Выглядывая из своего ящика, она видела в углах странные черные силуэты — она не помнила, чтобы видела их там в дневное время. На самом деле это были все те же сундуки, швабры и металлические грелки, но почему-то в темноте они казались совсем другими — большими и страшными! Сначала бедная маленькая Марианна терпела, как могла, но, когда возле ее ящика в стене начали скрестись крысы, мужество совершенно покинуло ее и она завизжала во весь голос.
      — Что это? — спросил доктор Карр, который только что вошел в дом и поднимался вверх по лестнице.
      — Похоже, что звук идет с чердака, — сказала миссис Карр (это было еще до того, как мама умерла). — Неужели кто-то из детей вылез из постели и бродит наверху во сне?
      Но нет, Кейти и Кловер спокойно спали в детской. Тогда доктор Карр взял свечу и поспешил на чердак, откуда доносились все более отчаянные вопли. Когда он добрался до верхней ступеньки лестницы, крики прекратились. В первую минуту ничего не было видно, затем из большого деревянного ящика высунулась маленькая головка и жалобный голосок захныкал:
      — Ах, мисс Кейти, я не могу больше тут сидеть! Тут крысы!
      — Да кто ты, скажи на милость? — спросил изумленный доктор.
      — Я «ребеночек» мисс Кейти и мисс Кловер. Но я больше не хочу быть «ребеночком». Я хочу домой, к маме. — И бедная крошка снова закричала и заплакала.
      Я думаю, что доктор Карр ни разу в жизни не смеялся так, как тогда, когда наконец выяснил, в чем дело, и понял, что Кейти и Кловер «удочерили» девочку. Но он очень хорошо обошелся с бедной Саскуэханной и отнес ее на руках вниз, в детскую. Там, в постели, рядом с другими детьми, она скоро забыла свои горести и заснула.
      Кейти и Кловер были приятно удивлены, когда, проснувшись утром, обнаружили, что их «ребеночек» спит рядом с ними. Но радость сменилась слезами, когда после завтрака доктор Карр отвел Марианну домой к ее матери, которая была в ужасе из-за исчезновения девочки, и объяснил детям, что от выращивания «ребеночка» на чердаке придется отказаться. Разочарование в детской было огромным; но так как Марианне было позволено иногда приходить, чтобы поиграть с ними, они постепенно оправились от горя. Несколько месяцев спустя семейство О'Рилли покинуло Бернет, и это положило конец первой дружбе Кейти.
      Следующая дружба была, пожалуй, даже еще смешнее. Неподалеку от школы, где училась Кейти, в маленьком домике в одиночестве жила странная чернокожая старуха. Характер у нее был ужасный. Соседи рассказывали о ней всякие страшные истории, так что дети боялись проходить мимо ее дома. Обычно, чтобы обойти его, они переходили на другую сторону заросшей травой улочки, и делали это так регулярно, что протоптали заметную дорожку. Но по какой-то непонятной причине маленький домик словно манил к себе Кейти. Ей нравилось слоняться возле его двери, хотя она всегда была начеку, чтобы в любой момент увернуться и убежать, если бы старухе вдруг вздумалось выскочить и броситься на нее с помелом. Однажды Кейти выпросила у Александра большой кочан капусты, который и прикатила затем к двери домика. Старухе он, кажется, понравился, и после этого Кейти всегда останавливалась побеседовать с ней, когда проходила мимо домика. Иногда она даже решалась присесть на порог и понаблюдать за тем, что делает старуха. В этом была своеобразная прелесть риска. Это было почти то же, что сесть у входа в клетку льва, не зная, в какой момент его величеству может прийти в голову прыгнуть и съесть вас.
      А потом Кейти прониклась любовью к сестрам-близнецам, дочерям немца-ювелира. Они были уже взрослыми девушками, но одевались всегда совершенно одинаково, и едва ли кто-нибудь мог отличить одну из них от другой. Они очень плохо говорили по-английски, а Кейти не знала ни слова по-немецки, поэтому их общение ограничивалось улыбками и вручением букетиков, которые Кейти перевязывала ленточкой и дарила им всякий раз, когда они проходили по улице мимо ворот. Она была слишком застенчива и просто давала им в руки цветы и убегала; но, очевидно, девушкам все равно было очень приятно, так как однажды Кловер случайно увидела в окно, как они вошли в ворота, привязали к кусту маленький сверток и быстро ушли. Разумеется, она сразу позвала Кейти, и вдвоем они помчались посмотреть, что это за посылка. В пакете лежала шляпка — красивая кукольная шляпка из голубого шелка, украшенная искусственными цветочками; к ней была приколота записка, написанная странным незнакомым почерком: «Милой маленькой девочке, которая так любезно дарит нам цветы». Судите сами, были ли обрадованы этим Кейти и Кловер.
      Тогда Кейти было шесть лет. Я не берусь точно сказать, сколько разных друзей завела она с тех пор. Это были мусорщик и капитан парохода. Это была кухарка, служившая у миссис Сойер, ласковая пожилая женщина, которая научила Кейти делать заварной крем и печь бисквит. Это была модистка из шляпного магазина, хорошенькая и нарядная, которую, к большому неудовольствию тети Иззи, Кейти упорно называла «кузина Эстелла». Это был и сидевший в местной тюрьме вор, под окном камеры которого Кейти часто стояла, восклицая: «Как мне жаль вас, бедный!» и «А у вас есть дочки, такие, как я?» — самым жалобным тоном. Вор спускал из окна веревочку, и Кейти привязывала к ней розочки или вишни, а вор втягивал их наверх. Все это было так интересно, что Кейти очень тяжело пережила перевод этого человека в главную тюрьму штата. За этим последовал недолгий период дружбы с Корнелией Перэм, милой, добродушной девочкой, отец которой торговал фруктами. Боюсь, впрочем, что главную роль в завязывании дружеских отношений здесь сыграла любовь Кейти к черносливу и белому винограду. Какое это было удовольствие — ходить вместе с Корнелией в большой магазин ее отца, где для их развлечения открывали ящики с изюмом или коробки с инжиром и где им позволяли ездить вверх и вниз на грузоподъемнике сколько душе угодно. Но самым странным из всех странных знакомств Кейти было все же знакомство с миссис Спенсер, о котором упомянула тетя Иззи.
      Миссис Спенсер была таинственной женщиной, которую никто никогда не видел. Ее муж, красивый, неприветливого вида человек, прибыл в Бернет из неведомых краев и снял маленький домик. По всей видимости, у него не было никакого конкретного занятия, и он часто отсутствовал дома. Было известно, что его жена тяжело больна, и, говоря о нем, люди качали головами и удивлялись, как бедная женщина остается одна в доме, когда ее муж в отъезде.
      Конечно, Кейти была слишком мала, чтобы понять ходившие по городу слухи или причины, по которым люди были склонны плохо думать о мистере Спенсере. Ее очень занимала романтичность ситуации — закрытая дверь домика и женщина, которую никто не видел. Кейти часто останавливалась напротив домика и вглядывалась в окна, пытаясь угадать, что же происходит внутри, пока наконец у нее не возникло чувство, что она должна это узнать. И однажды, взяв букетик цветов и Викторию, свою любимую куклу, она смело направилась к дому Спенсеров.
      Она постучала в парадную дверь, но никто не отозвался. Постучала еще раз. По-прежнему никто не отвечал. Попробовала, заперта ли дверь. Дверь была закрыта на замок. Тогда, закинув Викторию на плечо, она побрела к задней двери дома. Проходя мимо бокового крыльца, она заметила, что дверь приоткрыта. И так как опять никто не отозвался на стук, Кейти вошла и принялась стучать во все двери, выходившие в маленькую переднюю. Казалось, что в доме нет ни души. Кейти заглянула в кухню. Там было пусто и неуютно. Все было загромождено самой разной посудой. Огня в печи не было. Гостиная оказалась ненамного лучше. На полу посредине ее валялись ботинки мистера Спенсера. На столе лежали грязные линзы. На каминной полке стояло блюдо с костями от мяса. На всем лежал толстый слой пыли, и дом производил такое впечатление, словно в нем не жили по меньшей мере год.
      Кейти попыталась открыть еще несколько дверей, но все они были закрыты на ключ, и тогда она направилась наверх. На верхней ступеньке лестницы она остановилась, крепко сжимая в руке свой букет и не зная, что же делать дальше. Вдруг из спальни послышался слабый голос:
      — Кто там?
      Это был голос миссис Спенсер. Она лежала в постели, несвежей и смятой, как будто ее не перестилали в то утро. Спальня была такой же пыльной и в таком же беспорядке, как и остальной дом, а капот и ночной чепчик миссис Спенсер не отличались чистотой, но лицо у нее было прелестное, а по подушке рассыпались красивые вьющиеся волосы. Она, очевидно, была тяжело больна, и, учитывая все обстоятельства, Кейти прониклась к ней глубокой жалостью, большей, чем к кому бы то ни было в своей жизни.
      — Кто ты, девочка? — спросила миссис Спенсер.
      — Я дочка доктора Kappa, — ответила Кейти, направляясь прямо к кровати. — Я принесла вам цветы. — И она положила букет на смятые простыни.
      Кажется, цветы понравились миссис Спенсер. Она подняла их и долго нюхала, ничего не говоря.
      — Но как ты сюда попала? — произнесла она наконец.
      — Дверь была открыта, — запинаясь пробормотала Кейти, вдруг ужаснувшись своей дерзости. — Говорят, что вы больны, и я подумала, что, может быть, вы обрадуетесь, если я зайду навестить вас.
      — Ты милая девочка, — сказала миссис Спенсер и поцеловала ее.
      После этого Кейти являлась в маленький домик каждый день. Иногда миссис Спенсер вставала и с трудом передвигалась по комнате, но чаще она лежала в постели, а Кейти сидела рядом с ней. Дом никогда не выглядел намного лучше, чем в тот, самый первый, день, но через некоторое время Кейти стала расчесывать волосы миссис Спенсер и обмывать ее лицо смоченным в воде концом полотенца.
      Я думаю, что ее посещения стали утешением для бедной женщины, которая была очень больна и одинока. Иногда, когда она чувствовала себя лучше, она рассказывала Кейти о своем детстве и о доме, где жила прежде со своими родителями. Но она никогда не говорила о мистере Спенсере, и его самого Кейти видела лишь один раз и была тогда так напугана, что несколько дней не смела даже подойти к домику. Но наконец Сиси сообщила, что видела, как он уезжал куда-то в почтовом дилижансе со своим саквояжем, так что Кейти снова решилась зайти. Увидев ее, миссис Спенсер вскрикнула.
      — Я думала, ты никогда больше не придешь, — сказала она.
      Кейти была тронута и польщена тем, что о ней скучали, и после этого приходила, не пропуская ни одного дня. Она всегда приносила с собой самые красивые цветы, какие только могла найти, а если кто-нибудь угощал ее особенно спелым персиком или веточкой винограда, она оставляла их для миссис Спенсер
      Тетя Иззи была всем этим очень обеспокоена. Но доктор Карр не желал вмешиваться. Он сказал, что это тот случай, когда взрослые ничего не могут сделать, и что если визиты Кейти приносят утешение бедной женщине, то он очень рад. Кейти тоже была рада, и это знакомство приносило ей не меньше пользы, чем самой миссис Спенсер, так как глубокое сочувствие, которое она испытывала по отношению к больной, делало ее мягкой, кроткой, терпеливой, какой она никогда не была прежде.
      Однажды она, как обычно, остановилась у дверей домика по пути из школы домой. Боковая дверь была заперта, задняя — тоже. Все ставни плотно закрыты. Это было очень странно. Она все еще стояла во дворе, когда из окна соседнего дома высунулась женщина.
      — Стучать бесполезно, — сказала она, — все уехали.
      — Куда уехали? — спросила Кейти.
      — Никто не знает, — ответила женщина. — Он вернулся среди ночи, а сегодня утром, еще затемно, у дверей была телега. Он погрузил на нее чемоданы и больную и уехал. Здесь уже много людей побывало с тех пор. Все стучат, но ключ у мистера Паджета, и, чтобы зайти в дом, нужно сначала сходить к нему.
      Все это была сущая правда. Миссис Спенсер уехала, и Кейти никогда больше ее не видела. Через несколько дней стало известно, что мистер Спенсер был очень плохой человек и подделывал деньги — фальшивомонетчик, как говорили взрослые. Полиция разыскивала его, чтобы посадить в тюрьму, и именно поэтому он вернулся в такой спешке и увез свою бедную больную жену. Тетя Иззи плакала от стыда, когда услышала об этом. Она сказала, что, по ее мнению, это позор, что Кейти бывала в семье фальшивомонетчика. Но доктор Карр лишь засмеялся в ответ. Он сказал тете Иззи, что этот вид преступления незаразителен, а что до миссис Спенсер, так ее можно только жалеть. Но тетя Иззи так никогда и не избавилась от чувства досады и часто вспоминала о случившемся в минуты раздражения, хотя все это произошло так давно, что большинство людей совсем забыли об этом, а Фил и Джонни перестали играть в «Сажаем в тюрьму мистера Спенсера» — игру, которая долгое время была у них одной из самых любимых.
      Кейти всегда остро переживала то, что тетя Иззи так недоброжелательно отзывалась о ее бедной больной подруге. И сейчас, когда она шла к воротам, в глазах у нее стояли слезы, а лицо было таким печальным, что Имоджен Кларк, которая стояла там в ожидании, заломила руки и простонала:
      — Ах, я вижу, что твоя аристократическая тетя отказала!
      Настоящее имя Имоджен было Элизабет. Это была довольно красивая девочка с сентиментально сложенными губками, блестящими темными волосами и маленьким аккуратным завитком на каждой щеке. Можно было подумать, что эти завитки приклеены к щекам, так как они никогда даже не смещались, сколько бы она ни смеялась и ни качала головой. От природы Имоджен была живой и сообразительной девочкой, но она прочитала так много романов, что у нее совершенно помутилось в голове. Она очень любила рассказывать о себе самые невероятные истории. Отчасти именно это и привлекало к ней Кейти, которая считала Имоджен настоящей героиней романа.
      — Нет, нет, — ответила Кейти, едва удерживаясь от смеха при мысли, что тетя Иззи — «аристократическая родственница», — тетя сказала, что будет очень pa… — Но в этот миг Кейти ощутила что-то вроде угрызений совести, и фраза завершилась невнятным «гм, гм». — Так что приходи в субботу, хорошо, дорогая? Я так рада.
      — Ах, я тоже! — сказала Имоджен, театрально закатывая глаза.
      С этого часа и до конца недели дети говорили лишь о предстоящем визите Имоджен и о том, как чудесно они проведут время. В субботу перед завтраком Кейти и Кловер усердно трудились, сооружая под деревьями новую красивую беседку из сучьев. Все игрушки были приведены в порядок. Дебби испекла для детей пирожные с корицей. Котенку повязали на шейку розовую ленточку, а все куклы, включая Пикери, были наряжены в лучшие платья.
      В половине одиннадцатого появилась Имоджен. На ней было светло-голубое барежевое платье с низким вырезом и короткими рукавами, белые атласные туфельки, желтые перчатки, а в волосах коралловые бусинки. Перчатки и туфельки были довольно грязные, а платье старое и заштопанное; но дети, одетые для игры в полотняные платьица и белые фартучки, были совершенно ослеплены столь великолепным видом своей гостьи.
      — Ах, Имоджен, ты совсем как красавица из книжки! — воскликнула простодушная Кейти, после чего Имоджен вскинула головку и еще усерднее зашелестела своими юбками.
      Казалось, что вместе с этим изысканным нарядом Имоджен достала и надела изысканные манеры, совсем непохожие на те, что она имела на каждый день. Вы могли бы заподозрить, что это была другая Имоджен, которую большую часть времени держали в коробке и вынимали лишь по воскресеньям и в особо торжественных случаях. Она грациозно семенила, жеманно улыбалась, шепелявила, смотрелась в зеркало и напускала на себя неестественно взрослый вид. Когда с ней заговорила тетя Иззи, Имоджен занервничала и повела себя настолько странно, что Кловер чуть не расхохоталась, и даже Кейти, которая не замечала недостатков в тех, кого любила, была рада поскорей увести ее из дома.
      — Пойдем в беседку, — сказала она, обнимая затянутую в голубой бареж талию.
      — В беседку! — воскликнула Имоджен. — Какая прелесть! — Но когда они подошли к развешанным на скакалках сучьям, лицо у нее вытянулось. — Но тут нет ни крыши, ни колонн, ни фонтана! — сказала она.
      — Конечно нет, — ответила Кловер, удивленно уставившись на нее, — мы сделали ее сами.
      — О! — сказала Имоджен. Она была явно разочарована. Кейти и Кловер почувствовали себя обиженными, но, так как гостье не понравилась беседка, они попытались придумать что-нибудь другое.
      — Пойдем на сеновал! — сказали они.
      И все побежали через двор. Имоджен осторожно выбирала путь в своих белых атласных туфельках, но, увидев столб с вбитыми в него гвоздями, вскрикнула:
      — О, только не туда, дорогая, только не туда! Нет, нет!
      — Да ты попробуй! Легче легкого! — уговаривала Кейти, влезая и спускаясь несколько раз подряд, чтобы показать, как это просто. Но убедить Имоджен оказалось невозможным.
      — И не проси, — сказала она жеманно, — мои нервы не вынесут такого испытания! И потом — мое платье!
      — А зачем ты его надела? — спросил Фил, который был очень откровенным и очень любил задавать вопросы.
      А Джонни шепнула Дорри:
      — Какая глупая девчонка! Пойдем куда-нибудь и поиграем сами.
      И один за другим младшие ускользнули, предоставив Кейти и Кловер вдвоем развлекать свою гостью. Они хотели было поиграть в куклы, но оказалось, что Имоджен не любит кукол. Тогда они предложили посидеть в тени и поиграть «в стихи» — их любимая игра, где нужно было поочередно читать стихи, начинающиеся с того слова, на котором остановился предыдущий играющий. Но Имоджен сказала, что хотя и обожает поэзию, но никогда не помнит стихов наизусть. Кончилось тем, что они пошли в сад, где Имоджен съела превеликое множество слив и ранних яблок и, как кажется, была довольна. Но когда она уже не могла есть больше, вся компания почувствовала смертельную скуку. Наконец Имоджен сказала:
      — Вы никогда не сидите в салоне?
      — Где? — удивленно спросила Кловер.
      — В салоне, — повторила Имоджен.
      — О, она хочет сказать — в гостиной! — воскликнула Кейти. — Нет, мы не сидим там обычно; только когда тетя Иззи приглашает кого-нибудь к чаю. Там все так мрачно и чопорно. На улице и во дворе гораздо приятнее. Разве не так?
      — Да, пожалуй, иногда, — ответила Имоджен с сомнением в голосе. — Но мне кажется, что сейчас было бы приятно пойти и посидеть там. У меня страшно болит голова на этом кошмарном солнцепеке.
      Кейти не знала, что делать. Дети почти никогда не ходили в гостиную, которую тетя Иззи считала чем-то вроде священного места. Она держала все стулья в чехлах из страха перед пылью и никогда не открывала ставни из страха перед мухами. И чтобы дети в пыльных ботинках ходили туда «посидеть»! Что за фантазия! Но, с другой стороны, услужливая по характеру Кейти ни в чем не могла отказать своей гостье, о чем бы та ни попросила. К тому же было неприятно думать, что Имоджен может потом сказать другим: «Кейти Карр не разрешают сидеть в парадных комнатах, даже когда у нее гости!» С трепещущим сердцем она направилась в гостиную. Открыть ставни Кейти не осмелилась, и поэтому в комнате было очень темно. Она едва видела усевшуюся на диван Имоджен и Кловер, смущенно вертевшуюся на табурете перед пианино. Кейти все время прислушивалась, не идет ли тетя Иззи, да и вообще гостиная казалась ей ужасным местом — куда приятнее была беседка, где они чувствовали себя на свободе и в полной безопасности.
      Но тут Имоджен, которая, кажется, впервые за время своего визита почувствовала себя удобно, начала говорить. Все ее речи были о ней самой. Какие истории рассказывала она о том, что случалось с ней в жизни! Даже все юные девы в Библии, вместе взятые, не могли бы похвастаться большим количеством невероятных приключений. И вскоре Кейти и Кловер подошли поближе; присев на корточках возле дивана, они слушали Имоджен с открытыми ртами. Кейти забыла прислушиваться, не идет ли тетя Иззи. Дверь гостиной приоткрылась, но она даже не заметила этого. Она даже не слышала, как хлопнула парадная дверь, когда папа пришел домой обедать.
      Доктор Карр остановился в холле, чтобы просмотреть заголовки в принесенной почтальоном газете, когда вдруг до него донесся из гостиной высокий звонкий голос. Сначала он не вслушивался, но затем его внимание привлекли следующие слова:
      — Ах, это было прелестно, девочки, совершенно восхитительно! Я полагаю, что выглядела неплохо, так как вся была в белом, с распущенными волосами и одной розой, приколотой вот здесь. Он склонился ко мне и сказал глубоким, низким голосом: «Миледи, я разбойник, но ваша красота покорила меня. Вы свободны!»
      Доктор Карр приоткрыл дверь в гостиную чуть пошире. Ничего не было видно, кроме нескольких неясных фигур. Затем он услышал голос Кейти, в котором звучало нетерпение:
      — Ах, ну продолжай. Что же было дальше?
      — Кого это дети принимают в гостиной? — удивленно спросил он у тети Иззи, которую нашел в столовой.
      — В гостиной! — гневно вскричала мисс Иззи. — Зачем они туда забрались? — Затем, подойдя к двери, она окликнула: — Дети, что вы делаете в гостиной? Сейчас же выходите оттуда. Я думала, что вы играете на улице.
      — У Имоджен болит голова, — пробормотала Кейти в виде объяснения. Девочки вышли в холл; у Кейти и Кловер был испуганный вид, и даже обворожительница разбойников выглядела удрученной.
      — О, вот как, — сказала тетя Иззи мрачно, — грустно это слышать. Разлитие желчи, вероятно. Не хочешь ли камфары или еще чего-нибудь?
      — Нет, спасибо, — отозвалась Имоджен кротко. Но чуть позже она шепнула Кейти: — Я думаю, что твоя тетя не очень-то приятная женщина. Она вылитая Джекима — помнишь, я рассказывала? — та отвратительная старуха, что жила в пещере разбойника и готовила еду.