– Как там Крым? – Василий Никифорович наконец-то позволил Сергею вставить словечко.

– В полном порядке, Василь Никифорыч! – Крым был лучшим скакуном пятигорского отделения и потенциальным дербистом этого года. – Сегодня галопы на нём делал. Прёт, как паровоз!

Василий Никифорович Цыбуля, потомственный кубанский казак, на лошадях был натурально помешан.

При том что сам был наездником никудышным: вот уж действительно, бодливой корове Бог рог не даёт. Великолепные чистокровные, которых выращивали на им же созданном конном заводе, оставались для него недоступны – так год за годом и ездил на добродушнейшей беспородной Маруське. Она была единственная, кто ни разу не «уронил» его наземь.

– Сергунь, а как шансы у Крыма в Дерби?

– Я в нём, как в себе, – деловито ответил Сергей. – Здоровья – на троих. А по последним контрольным галопам видно, что к Дерби в самом пике формы подойдет. Так что всё в полном порядке. Если, конечно, ничего не…– Сергей, суеверный, как все лошадники, трижды сплюнул через плечо: – Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить…

В трубку было слышно, как Дед Цыбуля громко постучал по деревянной столешнице.

– Коли Бог не выдаст… Слушай, Сергунь, а у меня к тебе дело. Как думаешь, справится с Крымом Женька Соколов? Жокей ваш второй? Только как на духу, без дураков и без обид! Серьёзно спрашиваю!..

Пока говорили о Крыме, Сергей успел ярко представить себя на победном финише пятигорского Дерби, и при этих словах Деда первым его чувством было чувство жгучей несправедливости. Мелькнула перед глазами вороная, поседевшая от пыли Крымова грива: почему Женька, почему не он сам пролетит, пригибаясь к этой гриве, мимо финишного столба?.. «Приехали… стараешься, стараешься… И всё коту под хвост…»

– Ну… – протянул он неопределённо… и понял, что просто так Дед Цыбуля подобного вопроса не задал бы. И Сергей ответил решительно: – Женька парень хороший. И ездит грамотно… Должен справиться… Он тут Крыма несколько раз галопировал – мне понравилось!

– Дело вот в чём, – наконец объяснил ему Василий Никифорович. – В Сайске твой крестник стоит… Заказ. Не ладит он у них что-то… Пять раз в этом году стартовал – и всё неудачно. А по моим расчётам – быть ему нынче дербистом! Должен, и всё! Как пить, дать должен!.. А он не ладит, хоть тресни… Съездил бы ты туда, глянул… Может, пособишь чем?.. Очень уж рассчитывал я на него… Потому и тебе в Пятигорск не отправил – думал, чего ради двум классным лошадям в одном Дерби… Пусть, мол, лучше два сразу нам выиграют. И вот оно как поворачивается… Ну?.. Сергунь?.. Что скажешь? Поедешь?..

Во властном, резком голосе Деда вдруг прозвучали такие жалобные, просящие нотки, что молодой жокей понял сразу и окончательно – поедет! Как тут не поехать. Тем паче что в Сайске его ждёт Заказ. Кузька! Сосунок паршивый…

И вот тут на Серёжу снизошло внезапное вдохновение:

– Василь Никифорыч, а если я на Заказе выиграю, в отпуск за свой счет пустите? – Сказал, сам испугался, не много ли запросил, и начал оправдываться: – Мне… всего недельку-другую. Мне в Ленинград очень надо… в Санкт-Петербург…

В трубке повисло тяжёлое молчание. В отпуск? Жокея? В разгар-то скакового сезона?..

Но через секунду Серёжа услышал:

– Пущу! – И после короткой паузы: – Ты выиграй только…

Видно, победа или окончательное поражение Заказа в самом деле были для Деда вопросом жизненной важности.

В воскресенье, сразу после окончания очередных скачек, Серёжа выехал в Сайск. К Петру Ивановичу, своему старому тренеру. К Заказу, который для него, жокея, видевшего сотни коней, был всё же особенным…

Он потерял счёт времени. Не заметил, как рядом с ним села какая-то тётка. Народ постепенно наполнил троллейбус, потом начал тесниться. Все окна были открыты, но жара неотвратимо превращала медлительную машину в передвижной крематорий. Бойкие южные пенсионерки затевали пронзительные перепалки, оспаривая друг у дружки право приклеиваться к коричневому дерматину передних сидений.

С таким же успехом их голоса могли бы доноситься с другой планеты – Сергей их просто не слышал.

Троллейбус между тем миновал круглую площадь. где водили хоровод увитые плющом стальные столбы. одолел, гудя и вздыхая, благословенно-тенистую Потёмкинскую «першпективу» и наконец натруженно замер перед вокзалом. Пассажиры сразу перестали ругаться и устремились на выход, и только тут Сергей, спохватившись, очнулся и одним из последних выпрыгнул в дверь.

Привокзальная площадь жила своей жизнью, суматошной и вечной. Люди с чемоданами, детский плач, запах беляшей, кукурузы, жареных семечек… цыганки в пёстрых юбках, кучкующиеся у ларька с яркой надписью «Coca-Cola»…

Рынок, автовокзал, почта и телеграф – всё находилось здесь же, поблизости. Первым делом Серёжка отправился к междугородным телефонам: надо же порадовать Деда, а заодно уточнить насчёт отпуска. Дозвониться удалось достаточно быстро, только вот Цыбули в конторе не оказалось. Ещё бы – лето, самые директорские труды!..

Правду молвить, Серёжа положил трубку, не особенно опечалившись. Он доложил? Доложил. Деду передадут? Передадут. А он будет явочным порядком считать себя в отпуске…

Не то чтобы он боялся, что Цыбуля может нарушить данное слово, – такого за директором не водилось. Но вот придумать ему ещё какое-нибудь очень важное дело на недельку-другую – это пожалуйста!

Подумав немного, Серёжка отправился на телеграф и для страховки отбил Василию Никифоровичу телеграмму:

«ПОЗДРАВЛЯЮ ПОБЕДОЙ САЙСКОМ ДЕРБИ ТЧК ЗАКАЗ МОЛОДЧИНА ТЧК УЕХАЛ ОТПУСК ДВЕ НЕДЕЛИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ ТЧК ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОЗВОНЮ ТЧК ПУТЯТИН»

Потом отправился на вокзал брать билет: до самолёта на Питер ещё надо было доехать по железной дороге. Затем на рынок – как же, в самом деле в северный город хоть ящичек с настоящими южными фруктами не привезти?.. Он помнил, сколько стоили в Питере любимые Анькины абрикосы, которые сайские бабки насыпали ему в кулёк с полуторным «верхом» – только бери, родненький, не то пропадут!.. А груши? Вовсе не было в Питере таких медовых, румяно-бронзовых груш, только зелёные импортные замухрышки, каждая с фирменной наклейкой, чтобы ненароком не приняли за огурец… А сливы – круглые, черно-сизые сливы, тающие во рту!..

– Бабуля, что же вы тут с ними сидите? Ехали бы в Ленинград, обратно на «Жигулях»…

– И-и, милый, на что мне, я уж как-нибудь… потихоньку…

Первоначально запланированный ящичек ненавязчиво разросся до двух, плюс большая, здесь же купленная кошёлка. То есть к Петру Ивановичу Серёжа поехал навьюченным, как ишак. Причём не подлежало сомнению – там ему подсыплют ещё. Анечке из своего садика – как не взять?..

Шёл девятый час, когда Серёжа открыл наконец знакомую калитку и уже в полной темноте вошёл в палисадник. Из летней кухни, в которой хлопотала супруга тренера, разносились такие запахи, что поздний гость невольно сглотнул, а в животе немедленно заурчало. Хозяин дома сидел там же, под виноградником, за ярко освещённым обеденным столом, и задумчиво пощипывал большую горбушку: похоже, проголодался вконец, ожидая Сергея. Вокруг лампы бесшумным роем носились мохнатые южные мотыльки.

– Ну, наконец-то. – При виде Сергея Пётр Иванович поднялся из-за стола, и жокей сразу отметил, что радость, которой лучился тренер на ипподроме, отгорела бесследно. – Хозяйка дичь третий раз подогревает, – ворчливо продолжал Пётр Иванович. – Решили уже, что ты не попрощавшись удрал да и вещички забыл…

– Куру с пылу с жару кушать надо, – подхватила супруга. – А иначе какой вкус?.. Мойся, Серёженька, скорее да и присаживайся…

У жокея разом свело челюсти: он с утра маковой росинки во рту не имел, а уж жареной курочки не пробовал месяца два.

– Айн момент!.. – Фруктовые ящики примяли траву, Сергей кинулся по тропинке, и там, куда он убежал, скоро загремел умывальник.

Пётр Иванович привстал и повернулся к хозяйке:

– Не возражаешь? Заветную…

– Да чего уж, неси.

– Вот… – Пётр Иванович сходил в дом и продемонстрировал Сергею, с полотенцем в руках появившемуся из темноты, бутылку марочного коньяка. – В Нальчике подарили, на гастролях, директор ипподрома тамошнего поднёс… «За самую красивую езду»… Когда последний раз жокеем скакал… Лет уже пятнадцать стоит, всё повода ждал… Думал сегодня праздник отметить… Вот, дескать, и я наконец часа своего дождался… Теперь на международные… Как же… Ладно… Давай за твою победу, сынок. Заслужил ты…

– Пётр Иваныч, а что не в порядке? – тихо спросил Сергей. И похолодел от внезапной догадки: – С Заказом?!.

Перед глазами успело мелькнуть жуткое видение красавца коня, безжизненно вытянувшегося на опилках… Неужели всё-таки слишком много сил отдал Заказ перед финишем, и он, Сергей, был тому виной?.. Кузька, малыш… К чёрту и эту победу, и купленный на вокзале билет… и ящики с фруктами…

– А то с кем ещё? – фыркнул тренер. – Не со мной же!.. Э, ты что, напугался?… Да ладно тебе, живёхонек конь! – Сергей снова начал дышать, а Пётр Иванович продолжал: – Увезли его, всего-то делов. Цыбуля на завод забрал. Производителем!.. Всё, отскакался наш Кузя…– Пётр Иванович отвернулся и с ожесточением стал терзать пробку: – Ну-ка, вылазь!.. Приросла?

– Ясно, приросла! Её ж поди лет двадцать тому в бутылку засунули. Смотри, джинн вылетит! – подала голос жена. И забеспокоилась: – Пить-то можно его? Не отравитесь?

– Если бы коньяк нельзя было пить, его бы ели. – Рассерженный хозяин наконец справился с пробкой. – В Армении говорят, коньяк как мужчина: в тридцать лет могуч, в пятьдесят – мудр, а в семьдесят… Не стой, Серёжка, садись! В отпуск, слышно, собрался?.. Ну и лопай от пуза… Потом веса в норму вернешь. Гуляй, пока можно…

Гулянка, однако, получалась что-то не очень весёлая. Сергей взял рюмку, неуверенно понюхал коньяк. Таким – огорченным и злым – он Петра Ивановича, кажется, никогда ещё не видал.

– С Дерби тебя, Серёженька! – поднял тост тренер. И, заметив, что хозяйка, словно чувствуя повисшее напряжение, за стол не торопится, повернулся к ней с рюмкой в руке: – А ты что? У нас с Серёжкой нынче праздник – Дерби выиграли…

Слово «праздник» прозвучало трагически, и Сергей спросил:

– Кто же за Кузькой?.. Наши кто из совхоза приехали?

– Да нет. Парень какой-то… Вроде недавно из Калининградского завода в совхоз приехал работать. Ближе не нашёл… Говорит, у себя там на жеребцовой конюшне помощником бригадира был… Кажись, парень толковый. Умеющий… Сразу видно… Только последняя скачка закончилась, пятит к конюшне коневоз ипподромовский. Из него этот выходит и доверенность протягивает. Дескать, от Василия Никифоровича, за Заказом прислали. Я, конечно, в контору… Там мне – всё чин чинарём, вот она, телеграмма, просим, значит, отправить для племенной работы. Срочно притом… Вот и всё, стало быть… Погрузили, он и поехал…– Тренер вздохнул, помолчал и добавил: – Кузька-то в машину идти не хотел… Ох не хотел… Еле уговорил я его…

– Пётр Иванович, а почему ипподромовский? Заводской наш коневоз где?

– Да я этого тоже спрашиваю, чего, мол, коневоз-то чужой? А он в ответ: нам, мол, только до станции довезти, до вагона…

Серёжа молча почесал затылок и положил руки на стол. Ничего необычного вроде не произошло, но странное, тревожащее ощущение не отпускало. Почему?.. Потом до него дошло, что Цыбуля распорядился забрать Заказа в хозяйство, ещё не зная о его победе на Дерби. Пороть такую горячку было совсем не в характере Деда. «Очень уж рассчитывал я на него», – припомнил жокей. Неужели Василий Никифорович настолько отчаялся увидеть Кузьку дербистом, что решил в любом случае отозвать его с ипподрома?..

– Да, крепко Дед-луковица в Заказа вцепился, – словно подслушал Пётр Иванович Серёжины мысли. – А знаешь, в чём дело? Подожди, сейчас я тебе кое-что покажу…

Тренер поднялся и тяжёлой походкой направился к дому.

– Ты, Серёженька, кушай, – немедленно вмешалась хозяйка. – Ты на моего не смотри. Он-то дома, а тебе ещё ехать Бог знает куда…

В тарелку улёгся шкворчащий кусок жареной курицы. Да не просто кусок – кусище! Хозяйка щедрой рукою добавила разваристой молодой картошки, дымящейся, обильно посыпанной укропом. Оставшееся пространство мигом заполнили помидоры и огурцы, буквально плавающие в сметане. В рыночной, деревенской сметане, имеющей такое же отношение к магазинной, как ключевая вода – к хлорированной водопроводной…

– Ой, тётя Лида! Да куда вы столько… Я же тресну! Отвык…

– А ты не спеши. Оно и уляжется себе потихоньку… А я ещё подложу… Изголодал совсем!

Жена бывшего жокея отлично помнила, как под конец скакового сезона становился похожим на тень её собственный муж. Когда уж очень «веса гонял», случались и голодные обмороки. И этот такой же – чёрный, жилистый, все косточки наружу… Ну как не подкормить паренька?

– Отдохни уж, Серёженька, раз отпуск… Пётр Иванович вернулся за стол, неся в руках большую самодельную папку.

– Пётр, дай поесть человеку! – решительно воспротивилась жена. – И сам закуси! Выпил ведь…

– И закусим, и ещё выпьем… Дерби не каждый день выигрывают. – Коньяк определённо добавил Петру Ивановичу жизни. – Наливай, Серёжа. Теперь за Заказа… Он заслужил!

Все дружно выпили. Даже хозяйка, обычно не уважавшая крепких напитков, свою рюмочку осушила до дна.

– А хорош коньячок! – улыбнулась она, заедая «Двин» домашним салатом. – До семидесяти ещё не дошёл!

За едой Пётр Иванович постепенно повеселел. Когда супруга понесла со стола посуду, он даже крикнул ей вслед:

– Лидунь, ты нам, может, ещё кофейку к коньячку сделаешь? Пировать так пировать!

– Тоже мне, графья выискались, – долетело в ответ. – Может, вам ещё сигары подать? Сейчас, только в Париж сбегаю…

Пётр Иванович рассмеялся, придвинулся поближе к Сергею и взял наконец в руки папку.

– Смотри…

На стол легли какие-то графики, диаграммы и поверх всего – большущий лист ватмана, весь исчерченный не вполне понятными линиями.

– Это генеалогическое древо Заказа, – стал рассказывать тренер. – Когда он в моё отделение от вас поступил, чувствую – не понимаю чего-то. То Уж Цыбуля над ним трясётся, как над хрустальным яйцом, а то вдруг ко мне – на второстепенный ипподром. Не-е, думаю, шалишь, неспроста это! Мало ли что посредственно скачет!.. Стал я тогда на досуге родословную Заказа разрисовывать, и глянь, чего обнаружилось…

Серёжа уставился на огромный лист бумаги, испещрённый прямоугольниками, в каждом из которых стояла кличка какого-нибудь из предков его Кузи. И самым первым, что бросилось ему в глаза, было изобилие англоязычных имен. Некоторые из них гремели несколько лет назад на весь мир. То есть Сергей вообще-то знал – происхождение у Заказа было неслабое. Но чтобы настолько…

– Ты помнишь? – услышал он голос Петра Ивановича. – Был в Америке такой знаменитый скакун Секретариат. Как мы говорим, трижды венчанный. Все самые престижные скачки Америки выиграл. Только на призах более миллиона долларов своим хозяевам привёз… Самого его продали почти за семь миллионов. А рождён он был вот от этих родителей…

Пётр Иванович указал на несколько прямоугольничков, нарисованных в разных местах ватмана.

– Его суперскаковые гены проявились вследствие кросса двух знаменитых американских линий – Неарко, через Назрулу, а потом через Боулд Рулера… и Карусо – через бабку Секретариата, Императрис…

– Мужчины, кофе готов! – подала голос Лидия Николаевна. – Складывайте-ка свои бумажки, не то залью!

Пётр Иванович с Серёжей подняли головы, отсутствующе кивнули и снова уставились в ватман.

– Помнишь, Серёга, купили мы кобылу в Лабинском заводе? От Энтерпрайза?

– Это вы про бабку Заказа? Кумушку?

– Про неё самую. Так вот, Энтерпрайз – тоже внук Назрулы. А Кумушку искусственно осеменили привозной из Англии спермой. Помнишь? Первые опыты после поездки Цыбули в Ливерпуль? Мать того жеребца, чью сперму использовали, – вот она, Виннинг Кэролс, и – видишь? – она тоже несла в себе кровь Назрулы. Даже дважды. В очень дальнем инбридинге. И получилось, что в крови матери Заказа очень много генов Назрулы. Но это ещё не все…

– Ребята, я наливаю. Остывает ведь!

Пётр Иванович не глядя отодвинул ватман чуть в сторону, освобождая место для чашек.

– Теперь смотри сюда… вот отец Заказа. Мало того, что в его крови по материнской линии сплошной Норсерн Дансер… Тоже, кстати сказать, трижды венчанный! Так ещё и его дед по отцу, знаменитый Сир Тейлор, от той же самой Императрис – бабки Секретариата. Понял теперь, что Цыбуля задумал? Второго Секретариата, только нашего, российского, вырастить решил! Вот чего ради за спермой мороженой в Англию мотался… А гнедым Кузька вышел потому, что в рыжем Секретариате мать на экстерьер и масть сильнее влияла, а в Кузьме – Назрула. Его генный акцент сильнее сказался…

Мужики отвалились от ватмана. Глаза раскрасневшегося Петра Ивановича возбуждённо блестели. Сергей скрёб вихрастый затылок:

– То-то Дед над Каринкой так убивался… И жеребёнка спасти просил…

Пётр Иванович отхлебнул кофе, восторг исследователя в его глазах медленно угасал.

– Вот я и ждал… когда же Секретариат в Кузьке проснётся. Ну и… дождался… Если бы ты знал, как я на него надеялся…

– А что ж вы нам никогда?.. Пётр Иваныч, а?

– А не засмеяли бы меня, старого дурака? Щас, мол, прям тебе и Секретариат… в Сайске нашем занюханном… Теперь, как Цыбуля забрал его, всё сразу на место и встало. Прав я был! Цены этому коню нет, Серёженька. Конечно, на заводе ему самое место. Жеребяток новых давать… Только как уж мне поскакать с ним хотелось… Кой-кому доказать, а то и нос утереть… Ведь всю жизнь второй… Не понять тебе…

– Мужички, вы давайте-ка по третьей и последней, – подала голос Лидия Николаевна. Пасмурный вид супруга явно беспокоил её. – За коня вашего! Пусть ему кобылки одна другой краше… Пусть в жизни ему только гладкая дорожка под ноги стелется! Без камушков и без кочек! Чтоб не спотыкался никогда. Секретариат…. Надо же, кличку придумают…

В один самый обычный февральский день на конюшню влетел хромой Андрей с маточного отделения:

– Мужики! Аида! Поможете… У нас Каринка не разродится никак. Третий час мучается… Врач говорит – худо дело!

Повторять не понадобилось. Трое конюхов молча подхватили полушубки и ватники и заторопились к выходу из конюшни. Серёга побежал вместе с ними.

Каринка лежала, вытянувшись, на полу просторного денника и тихо постанывала. Лошадиное тело казалось совсем плоским и маленьким, и только раздутый беременный живот вздымался горой. У окровавленного хвоста на коленях стоял совхозный ветврач. При виде вошедших он поднял глаза, лицо у него было мрачное и безнадёжное.

– Воды поди уж часа два назад как отошли. И потуг нету почти… Уходит кобыла! – констатировал он.

Повисла тяжёлая пауза. Мужчины молча стояли кругом, а Серёжа почувствовал пробежавший по спине холодок. Каринка была ласковой и умной кобылой, да и здоровьем всегда отличалась отменным…

Вновь послышался тихий голос врача:

– Кесарить надо, пожалуй… Иначе и кобылу и жеребёнка… Спиной плод идёт. Пытался развернуть, да где тут… Жеребёнок крупный, по сухому не получается… Что делать будем, мужики?..

В это время глухо бухнула наружная дверь, и все обернулись. По проходу в расстёгнутом полушубке летел без шапки директор зерносовхоза Василий Никифорович Цыбуля. Мужики молча расступились перед ним, освободив вход в денник, где погибала кобыла.

– Ну? Что тут? – Дед Цыбуля едва переводил дух. – Серьёзно?

– Не то слово, Василий Никифорович… – Ветврач встал на ноги и подошёл к директору. – Решать надо… не то обоих потеряем.

Директор вдруг взорвался:

– Решать? Я, что ли? Ты ветврач, ты и решай!.. – Его лицо передёрнулось, он помолчал и спросил тихо, почти умоляюще: – Неужели Каринку спасти нельзя? Операцию там… Ты говори, лекарства, может, какие.. Чего молчишь?

Ветврач понуро смотрел на свои валенки.

– По моим понятиям, дядя Василь, можем только жеребёнка спасти…

Директор хотел что-то сказать, но задохнулся и молча шагнул внутрь денника. Опустился на корточки, нежно погладил ноздри Каринки, и было видно, как дрожат у него руки. Он долго смотрел в мутнеющие глаза лошади… и наконец прошептал:

– Ты прости нас, маленькая… вон как оно получилось… Постарайся ещё чуть-чуть, потерпи… Ради сынка своего будущего или дочери…

Кобыла глубоко и шумно вздохнула… Серёже показалось, что она даже приоткрыла глаза и взгляд их на миг просветлел, вновь стал живым и всё понимающим…

Директор поднялся и тихо вышел из денника.

– Давай! Что ж теперь делать… – решительно сказал он врачу. – Только жеребёночка мне сберегите…

Дед Цыбуля быстро зашагал прочь, и Сергей нечаянно подсмотрел, как сильный, здоровый, крутой мужик украдкой что-то смахивал со щеки…

Доктор хлопотал с инструментами, делая Каринке укол за уколом, а потом высунулся в проход и сказал:

– Ребята, вы, там нож поострей приготовьте… Чтоб ей долго не мучиться…

Когда скальпель делал первый надрез, кобыла была под наркозом. Не под полным, под частичным. Наверное, она чувствовала боль, но лежала тихо, не билась, только стонала. Общий наркоз давать было нельзя – на лошадей он действует не всегда предсказуемо, не дай Бог, сердце остановится, пока жеребёнок ещё в плаценте. Тогда и ему тоже конец… Опытный врач действовал быстро, и вот на солому из развороченной материнской утробы вывалился белый блестящий мешок, в котором билась, сучила ножками новая и пока ещё очень слабая жизнь. Короткий взмах скальпеля – и люди увидели непропорционально-угловатое, поросшее слипшейся шёрсткой коричневое существо…

– Жеребчик, – подал голос ветврач. – Ух ты, ногастый…

Новорожденный не дышал – ему было незачем. Кровь умирающей матери всё ещё питала его, всё ещё стучала в пульсирующей пуповине…

Доктор прочистил жеребёночку ноздри, резким движением разорвал пуповину и слегка подтолкнул малыша под рёбра. И – чудо!.. Настоящее чудо!.. Крошечные мокрые ноздри вдруг завибрировали, с каждым мгновением двигаясь всё ритмичнее и ритмичнее, всё увереннее совершая самые первые вздохи…

– Ну вот! – невольно улыбнулся доктор. – Хоть с этим порядок… Забирайте, мужики. На попону – и потащили в свободный денник. Сейчас мы с ним займёмся… Вот только с матерью… Да идите живее!..

Притихшие мужчины вместе с Сергеем аккуратно переложили жеребёночка на попону и, взявшись за все четыре угла, аккуратно понесли в самый тёплый и чистый денник.

Каринка лежала неподвижно, беспомощно вытянув шею…

Ветврач скоро появился в деннике, куда унесли новорожденного. Жеребёнка обмыли, насухо вытерли и укутали потеплее.

– Серый, там у нас Кукла недавно ожеребилась, ещё молозиво идёт. Сбегай надои сколько сможешь. Наш-то есть скоро запросит…

Доить даже самую смирную кобылу – занятие не подарок. А уж Кукла была до того капризной и своевольной, что ни у кого и мысли не возникло пристроить к ней маленького сиротку. Однако Сергея она знала и доверяла ему, и через полчаса за пазухой у паренька уже грелась бутылочка с кобыльим молозивом. А ещё минут через двадцать гнедой жеребёночек встал и неуверенно, на тонких заплетающихся ножках заковылял по деннику. Тыкался туда и сюда, искал мамку, искал её тёплое брюхо, её щедрое вымя… искал и не находил…

Мамка была теперь далеко – на небесных лугах, где всегда светит летнее солнце, где вдоволь сладких трав и родниковой воды… Подумав об этом, Сергей – взрослый, отслуживший в армии парень – почувствовал, как защипало в носу. Он поспешно достал бутылочку и протянул малышу соску. Тот высунул язык, забавно почмокал и, словно распробовав попавшие в рот капли, сначала неуверенно, а потом все смелей начал сосать, смешно подталкивая бутылочку носом: давай, давай, мол, ещё… вкусно! Вот так Сергей и стал «кормящей мамашей».

Жеребёнка назвали Заказом…

Поначалу с ним пришлось повозиться. Не только стервозная Кукла – другие кобылы его тоже не приняли, кормить и воспитывать не захотели. Уж чего только не делали люди!. И в общий денник жеребят ставили, и одной щёткой чистили, чтобы перешёл запах… всё без толку. Так Заказа и выпоили из соски. Занимался этим Сергей, которого малыш сразу и прочно «назначил» на должность кормильца. Молодой жокей и не думал против этого возражать. Каждый день в предутренней темени он мчался на молочную ферму, самолично сдаивал у лучшей коровы литра полтора молока – и опять же за пазухой, чтоб не остыло, тащил на маточную конюшню. Там разводил до нужной кондиции, подслащивал и потом только давал Кузе. Жеребёнок – это ведь вам не телок, ему другое обхождение требуется…

Кузя радовался Серёжке, узнавал по шагам и встречал заливистым ржанием: мамка пришла!.. Серёжа спаивал ему его завтрак и убегал к себе на отделение – работать. Благо и в его отсутствие Заказ без присмотра не оставался. На маточной конюшне трудились заботливые женщины, баловавшие сиротку.

Жеребёнок, как все дети, подрастал незаметно. Особенно потому, что поначалу отставал от своих сверстников – какая еда способна заменить материнское молоко!.. Его даже гулять вместе со всеми не пускали. Кобылы почему-то дружно лягали его, не подпуская к своим жеребятам, а к вымени – и подавно. С Заказом гулял опять-таки Серёжка. Жеребёнок бегал за ним как привязанный. Прятался за Сергея, когда вдруг появлялась машина или ещё что-нибудь такое же страшное. Они вдвоём часами бродили по ближайшим окрестностям, играли в пугалки и в догонялки, выискивали всё новые и новые забавы…

Однажды Сергей сломал ветку, и любопытный жеребёнок немедля потянулся к ней мордочкой, а потом, решив попробовать на вкус, взял зубами. Тут что-то отвлекло его, и он порскнул сломя голову прочь. Забытый прутик легонько хлестал его по груди. Обратив на это внимание, изумлённый Кузька сперва попытался удрать от назойливого приставохи, потом запрыгал из стороны в сторону, так и не догадавшись просто открыть рот. Наконец он остановился, выгнул дугой шею и стал рассматривать обидчика, соображая, что же с ним делать. Прутик снова упёрся ему в грудь. Жеребёнок, сердясь, решительно топнул ногой и снова пустился вскачь… Сергей к тому времени валялся в траве, надрываясь от смеха. Новая игра понравилась им обоим.

Когда Кузька вырос и попал в тренинг к Серёже на отделение, жокей вместо прутика предложил ему подержать хлыстик, на что конь отреагировал точно как в детстве – потешно стегнул им себя по груди и резко, будто сердясь, топнул копытом…

…Сергей лежал на верхней полке в купейном вагоне и блаженно засыпал под размеренное постукивание колёс, а по ту сторону незашторенного окна уплывали в чернильную августовскую темноту городские огни. Они отодвигались всё дальше и дальше и постепенно сливались с россыпями звёзд. И скакали, скакали над ними к Белой горе дивные крылатые кони…