– Сбегай в гостиную за графином, а ты сходи за мамой, – велела она стоявшему у стола Джонни.
      Когда в библиотеку вошла Рия, Бидди держала у губ хозяина стакан с водой.
      – Сколько таблеток ты ему дала?
      – Одну, мама.
      – Дай мне пузырек. – Рия вытряхнула еще одну таблетку и поднесла к посиневшим губам Персиваля и, когда он ее проглотил, распорядилась, не глядя на Бидди: – Разбери постель и принеси грелку.
      Боль, видимо, немного отпустила, ибо Персиваль открыл глаза и улыбнулся краем губ.
      – Хотя это и продолжалось недолго, но приятного все равно мало. Думаю, мне стоит лечь.
      – Да, пойдемте. – Она помогла хозяину встать и, слегка поддерживая, отвела в гостиную, служившую ему спальней последние четыре года, благодаря искусству доктора Притчарда. После проведенной им «блестящей» операции нога у мистера Миллера плохо сгибалась в бедре, кроме того, он не мог до конца выпрямить и раненую руку, а пальцы на ней утратили прежнюю гибкость.
      Как заботливая жена, Рия помогла мужчине раздеться, но когда очередь дошла до белья, она сперва накинула на него ночную рубашку, а уже потом сняла и его. Откинувшись на подушки, хозяин закрыл глаза.
      – Сегодня вечером у меня посетители, а со мной опять эта история, – тихо произнес он.
      В этот день служащий из конторы поверенного мистера Миллера должен был привезти полагающуюся ему ежеквартальную сумму. К счастью, два года назад доход Персиваля Миллера вырос до прежнего размера, что позволило ему вновь иногда баловать себя вином и табаком, да и Рия стала получать больше денег на провизию, что давало ей возможность больше разнообразить стол.
      Служащий оказался весьма словоохотливым. Рия узнала от него, что после смерти хозяина, сумма, которая выплачивалась на его содержание, должна будет перейти какому-то религиозному обществу. Эту оговорку сделала его мать в своем завещании. Но с домом она так поступить не могла, потому что он являлся собственностью отца мистера Миллера и на него не имелось закладной, так как дед мистера Миллера особо указал в своем завещании, что дом не может быть заложен. Служащий также поведал Рии, что мистер Персиваль едва ли бы стал богаче, если бы можно было взять заем под закладную. Напротив, его положение еще больше осложнилось, потому что отец непременно заложил бы дом за наибольшую сумму, и мистеру Персивалю пришлось бы выплачивать проценты.
      Рия знала, что у хозяина было двое родственников. Один жил в Сомерсете (незамужняя дама неопределенного возраста), другой – в Америке, и было ему за семьдесят. Так ей по крайней мере объяснил разговорчивый служащий.

* * *

      Когда Рия пыталась думать о последних четырех годах своей жизни, воспоминания становились расплывчатыми. Она отчетливо помнила многое из того, что происходило намного раньше. Перед глазами ее еще стоял тот вечер, когда Тол после разговора с ней вышел из кухни, одновременно покинув и ее жизнь. В тот же вечер Рия сожгла злополучное платье из черного бархата. Все последние месяцы были для нее словно в тумане.
      Она не могла вспомнить, когда изменилось ее отношение к хозяину. Они стали разговаривать. Сначала Рия ограничивалась лишь односложными ответами, предпочитая слушать его, и постепенно она все глубже понимала сложную душу этого странного человека. Она также не смогла бы сказать, когда в сердце ее поселилась жалость. Это чувство, как говорят, сродни любви, но ее жалость не переросла в любовь и едва ли смогла бы перерасти. Тем не менее она относилась к нему с искренней добротой и участием. Внешне жизнь ее текла плавно и размеренно, но где-то глубоко внизу под этим спокойным потоком бурлило совсем другое течение, которое все эти годы безуспешно пыталось унести из ее памяти воспоминания о Толе.
      Прошло полгода, как они расстались. Рия узнала, что он собирается жениться на девушке из деревни на двенадцать лет моложе его. Это была одна из тех двух девушек, которыми Тол предлагал заменить Рию в доме мистера Миллера. Однако по неизвестным причинам свадьба расстроилась. Однако Энни была ни при чем. Она так и не вернулась из города. Удивив всех, даже сестру Мэри, Энни удачно вышла замуж за торговца свининой и заняла более высокое положение в обществе. На свадьбу ездил и Тол. Обо всех этих событиях Рия узнала от Фанни, которая время от времени продолжала ее навещать. А вот Тола Рия не видела уже два года с того времени, как он перестал привозить молоко, сказав Джонни, чтобы тот сам ходил за ним на ферму. До фермы было почти две мили, и Рия решила, что Джонни будет забирать молоко через день. В особенно плохую погоду на ферму отправлялась она сама, радуясь возможности прогуляться и перекинуться парой слов с женой фермера, миссис Пратт.
      В последнее время ее все чаще тянуло поговорить. И хотя рядом были дети и… хозяин, все это было не то. Огромная пропасть разделяла ее беседы с детьми и с Персивалем Миллером. Рии же требовалось нечто среднее. Ей недоставало простого человеческого общения, неважно, с мужчиной или женщиной.
      Порой Рию раздражало, что обычного разговора с Бидди не получалось. Дочь быстро росла, превращаясь в молодую женщину. Ей шел пятнадцатый год, но она очень заметно повзрослела и была куда выше своих ровесников. Хрупкая на вид, Бидди, тем не менее была сильной и ловкой в работе. Но вот говорила она чаще всего о том, что прочитала в книгах или повторяла слова хозяина. И Рия стала все чаще задумываться о том, не вредит ли дочери такое образование; ее беспокойство постепенно росло. Бидди теперь приходилось много времени проводить в саду и огороде. Она копала, сажала, полола, то есть выполняла работу Дэйви. Джонни не справлялся один, и Бидди решила помочь брату и занялась садом. Но прежнего порядка уже не было. Да и как она могла его поддерживать, если три часа каждый день у нее уходило на занятия. Младшие дети тоже то и дело отрывались от дела. Работа спорилась лучше всего по утрам. А когда день идет на убыль, то становится меньше и сил, и задора. Рия знала это по себе.
      Когда хозяин продлил время занятий на час, Рия тут же сказала ему, что это может сказаться на работе, но он в ответ лишь рассмеялся.
      – Вы правы, – согласился он, – что полезно для тела, то хорошо и для ума. – И в тот же день хозяин признался ей: – Я часто спрашиваю себя, для чего появился на свет, и вот недавно, мне кажется, я получил ответ. Мне было предназначено осветить светом знания жизнь дочери некой Рии Милликан. И в то же время я задаю себе вопрос: почему ей суждено было родиться девочкой? Что станет делать она с таким пытливым умом, какое применение ему найдет? Но кто знает, возможно, из нее вырастет необыкновенная личность…
      – Не говорите чепуху, – ответила Рия. Между ними установились такие доверительные отношения, что подобная вольность не задела его, что непременно произошло бы раньше.
      Рия не удивлялась, что хозяин никогда не упоминал имя Дэйви. Его уход из дома можно было приравнять к смерти, о которой ни ему, ни ей не хотелось говорить. И все же она не могла не вспоминать об этом. И если в первые месяцы после того трагического события она и плакала, то только о том, что потеряла сына.
      Раз в две недели у Дэйви полдня было свободных. Летом он отдыхал с двух до семи, а зимой с двенадцати до пяти. В один из первых выходных Рия ходила к Толу повидаться с Дэйви, но в силу изменившихся обстоятельств она больше не могла навещать его там. И когда переносить разлуку у нее больше не хватило сил, она попросила Бидди передать Дэйви, чтобы он прошел через черный ход, и они могли бы встретиться на западной половине дома.
      В первую встречу она обняла сына и крепко прижала к себе, он прильнул к ней, склонив голову ей на грудь. Но так было всего лишь раз, в дальнейшем они едва пожимали друг другу руки. В хорошую погоду мать с сыном гуляли по полям, в плохую – сидели в маленьком сарайчике на задворках, Бидди приносила им туда чай с лепешками.
      Вначале Дэйви оживлялся, только говоря о своей работе. В конюшне его хозяев стояло восемь гунтеров, охотничьих лошадей, и четыре рабочие лошади, там же обитало пять собак. Дэйви с почтением и трепетом рассказывал о кучере, мистере Моттреме, конюхе, мистере Лоутере и их помощниках.
      Со временем скованность прошла, и Дэйви разговорился, стал больше рассказывать о проживающих в доме: хозяевах и слугах. Он даже сбился со счета, перечисляя их. Рия попросила его описать хозяйку, однако выяснилось, что сын ни разу не видел ее, хотя к тому времени проработал у них десять месяцев. Ему случалось видеть самого хозяина, молодых господ и хозяйских дочерей, когда они ездили верхом, но за их лошадьми ухаживали двое старших помощников конюха, а младшим, казалось, доставалось лишь выгребать навоз. И тем не менее Рия видела, что сын не мечтает ни о какой другой работе.
      За время, прошедшее после трагического случая с хозяином, ее дети выросли и изменились, но особенно заметна была перемена в Дэйви. Ему скоро должно было исполниться шестнадцать: он окреп, раздался в плечах. Цвет волос остался по-прежнему светлым, но вот черты лица сильно изменились. Кожа также утратила былую нежность и мягкость, огрубела, обветрилась и приобрела красноватый оттенок. Но на взгляд Рии, самые большие изменения коснулись черт лица. От прежней красоты не осталось и следа. Иногда она пыталась представить, что сказал бы о сыне хозяин. Рия не находила подходящего слова, чтобы описать, как теперь выглядел Дэйви. Она могла бы сказать единственное: сын как-то весь погрубел. Это относилось и к фигуре, и к лицу, которое стало теперь широким, с массивным подбородком. Быть может, таким был его прадед. Возможно, шведы оставались красивыми только в молодости. Но ведь Дэйви не успел еще даже по-настоящему повзрослеть, он еще мальчик. Но однако его голос стал как у взрослого мужчины. И речь его вполне соответствовала работе в конюшне. Ах, если бы… Рия снова пожалела, что Бидди превосходила Дэйви умом. Как бы ему пригодились ее мозги! Дочери же, по мнению Рии, ее ум мог только навредить.

* * *

      – Присаживайтесь, Рия.
      Это было необычное приглашение. Она подвинула стул к его постели и села. Хозяин молча смотрел на нее некоторое время.
      – Через несколько дней меня не станет, – неожиданно сказал он. – Вы это знаете, верно? Вот так. – Он щелкнул пальцами. – Был и нет.
      – Не говорите глупости.
      – Это вы не говорите, – произнес он резко. – Вы знаете, что все к этому идет. Что вы станете делать, когда меня не будет?
      – То, что я делала когда-то: соберу вещи и пойду искать работу.
      – Сколько денег вы скопили?
      – О!
      – Тратили вы немного, – слабо улыбнулся хозяин. – Одежду вы не покупали, деньги уходили только на обувь, да и то, когда это было. Вы получали свои четыре шиллинга в неделю, за исключением того времени, когда ваше жалование сокращалось до двух шиллингов. Так что, я полагаю, вам удалось скопить кругленькую сумму.
      Да, небольшое состояние у нее имелось. Она накопила сорок фунтов, откладывая свое жалованье. К этой сумме первые два года прибавлялось по шиллингу в неделю от Дэйви. Каждые полгода он приносил ей все деньги, так как платили им раз в полгода полностью, а она выдавала ему каждое воскресенье по два пенса, когда сын приходил их навещать. На третий год Дэйви прибавили шиллинг в неделю и сумма его карманных денег выросла до четырех пенсов. На четвертый год прибавку он не получил, однако вскоре ему обещали повысить жалованье на шесть пенсов. В общей сложности Рия получила от сына тринадцать фунтов. Всего у нее теперь было семьдесят фунтов, включая деньги из тайника Сэта. Так что она чувствовала себя достаточно уверенно. Однако хозяину не было известно о сбережениях Сэта, и она не собиралась раскрывать свои секреты, а потому сказала:
      – У меня есть около пятидесяти фунтов.
      – Пятьдесят фунтов! Подумать только! Но боюсь, Рия, что они вам понадобятся, и очень скоро. Когда я умру, жизнь ваша изменится.
      – Я знаю, и вам не стоит беспокоиться, я ко всему готова.
      – Правда?
      – Да, так что лежите себе спокойно и не тревожьтесь ни о чем.
      – А я вот волнуюсь, я беспокоюсь о вас, верите мне?
      Она не ответила, и мужчина продолжал:
      – Рия, долгое время мы намеренно не касались одной темы. Я чувствую, что дни мои сочтены, и хочу об этом поговорить.
      – Нет, пожалуйста, не будем об этом. Вы можете прожить еще долго, если будете следовать предписаниям врача. А нам, думаю, не стоит ворошить прошлое, оно давно забыто и похоронено.
      – Для вас, возможно, это и так, но не для меня. Все эти годы я не расставался с воспоминаниями.
      – Я все сказала. – Она резко отодвинула стул и встала.
      – Рия, сядьте, пожалуйста.
      В его голосе слышалась мольба, и Рия после недолгого колебания вернулась на прежнее место.
      – Я хочу попросить вас выполнить мою последнюю просьбу. – Хозяин лежал не открывая глаз. – И это на самом деле последняя просьба. Больше я вас ни о чем не попрошу. Я хочу увидеть Дэвида. В последний раз.
      – Нет, нет!
      – Не отказывайтесь столь категорично, Рия. – Персиваль по-прежнему не открывал глаз, но пальцы его нервно теребили истершийся шелк стеганого одеяла. – Я не прошу вас приводить его в дом. Я… всего лишь хочу взглянуть на него в окно.
      Она оперлась рукой о край постели и опустила голову.
      – Хочу вам сказать… он сейчас выглядит совсем не так, как раньше.
      – Нет? – Хозяин открыл глаза и повернул к ней голову.
      – Нет, сын очень изменился.
      – Какой же он?
      – Я… мне трудно объяснить. Но могу только сказать, что Дэйви уже не такой красивый, как раньше. Вы будете разочарованы.
      – Никогда.
      – Будете, потому что…
      – Почему же? – поторопил он ее.
      – Потому что я и сама разочаровалась.
      – Что же вас в нем разочаровало?
      – Многое. Он изменился. Это не тот Дэйви, которого я хорошо знала, он весь как-то погрубел.
      – Ну, конечно, а что вы удивляетесь? Мальчик работает в конюшне с четырьмя парнями, в чьих головах не больше мозгов, чем в задах лошадей, за которыми они ухаживают. О каких манерах можно здесь говорить, неприятное, наверное, зрелище.
      – Нет, нельзя сказать, что он неприятный, он… другой.
      – Пусть так. И тем не менее я хочу, чтобы вы исполнили мою просьбу.
      – Я… я не могу. – Рия снова встала.
      – Но почему? Он же приходит к вам в свои выходные. И вы встречаетесь с ним в сарае.
      – Как вы узнали? – изумленно ахнула Рия. – Это все Бидди… она не смела. Я ей…
      – Вы ничего ей не сделаете, если не хотите разволновать меня. У Бидди, к вашему сведению, есть не только мозги, но и сердце. Жаль, что мне не суждено увидеть, какой она станет. Эта девочка способна понять то, что вам недоступно, Рия. По годам она еще совсем ребенок, но ее ум поднимает ее над вами и вашим классом.
      Рия слушала хозяина, и губы ее дрожали. Этот человек еще мог больно ужалить. Он смотрел на нее и ее класс свысока, и она не могла не возмутиться:
      – Вы говорите о нас, как о сброде.
      – Я не хотел вас обидеть. Но вы были лишены возможности получить образование, и ваш ум не мог достаточно развиваться, вы не научились рассуждать и делать выводы. Лишь обладающие этим умением способны до конца прочувствовать чужую боль, оценить тяготы жизни, выпавшие на долю других, понять и принять те причуды, что порой позволяет себе природа. Те же, чей ум не в состоянии все это постичь, торопятся осуждать и порицать из-за своего невежества. Если ваша дочь когда-нибудь кого-либо станет осуждать, то сделает это не из предубеждения и не в силу невежества. Кажется, я слышу звонок у входной двери. – Он поднял руку, призывая ее прислушаться. – Ко мне пришли.
      Рия с облегчением встала и заторопилась в прихожую. Она открыла дверь, и в дом вошли трое мужчин: служащего конторы она знала, двух других она видела впервые. Один из прибывших джентльменов отличался от своих спутников одеждой и манерами. По всему было видно, что он выше их рангом.
      – Мое имя Батлер, адвокатская контора «Батлер и Морган», – представился он повелительным тоном, подавая Рии пальто и шляпу. – Уведомите хозяина о моем приезде.
      Два других джентльмена разделись сами. Рия молча пропустила их в гостиную и плотно закрыла дверь.
      Раньше, когда приезжал служащий из конторы, Рия всегда докладывала: «Сэр, к вам мистер Тейт». Но этот надутый мистер Батлер задел ее за живое. Вернувшись в кухню, она стала размышлять, что мог означать его приезд. У хозяина не было ни денег, ни чего-нибудь другого, что он мог бы оставить им: на дом со всей мебелью заявят права родственники. Она вдруг отчетливо представила себе картину: пожилая старая дева врывается в дом и начинает ко всему придираться. Расставляя на подносе легкую закуску, Рия рассуждала про себя, что на следующей неделе обязательно отправится в город присмотреть работу. Идти и расспрашивать священника она не собиралась, потому что после ее разрыва с Толом, детей некому было отвозить по воскресениям в церковь. Зимой они возвращались оттуда промерзшие и промокшие до костей. И Рия решила прекратить их посещения церкви. Как ни странно, хозяин ее поддержал, и это стало причиной их временной размолвки с пастором, когда Персиваль Миллер отказался использовать свое влияние заставить Рию посылать детей в церковь и воскресную школу в любую погоду.
      Адвокат и его помощники пробыли у мистера Миллера не более получаса. Стоя у дверей, мистер Батлер взглянул на нее, прищурившись, и произнес, качая головой: «Боже! Боже!» Рия не знала, как это понимать.
      – Как только это случится, немедленно посылайте до доктором, он сразу даст мне знать, – сказал мужчина уже на пороге. И тут до нее стал доходить смысл его слов.
      Троица села в невзрачного вида экипаж и уехала. Рия проводила их взглядом, пока экипаж не скрылся за поворотом аллеи, и вернулась в дом. «Неужели дела хозяина так плохи?» – думала она глядя на дверь гостиной, твердо решив расспросить доктора во время его очередного визита.
      Доктор Притчард приехал на следующий день. Провожая его до двери, Рия задала ему волновавший ее вопрос:
      – Скажите, он может умереть?
      – Это может случиться в любую минуту, – прямо ответил доктор. – Последние два года этого можно было ожидать каждый день. Однако не исключено, что ваш хозяин протянет еще пару лет, если вы будете так же хорошо заботиться о нем. Старайтесь не волновать его, и кто знает, быть может, он еще и вас переживет. – Доктор показал в улыбке свои малопривлекательные зубы.
      У Рии никогда не вызывал симпатии доктор. Ее раздражали его гнилые зубы, вечно обсыпанные табаком шейный платок и пальто. К тому же временами от него сильно попахивало спиртным. Люди говорили, что он не признавал плату свининой или домашней птицей: у кого не было в запасе шести пенсов, мог на его помощь не рассчитывать.

* * *

      Тот воскресный день, две недели спустя, выдался ясным, но прохладным. Слабо светило скупое октябрьское солнце. Ветра не было, вокруг царила тишина. Бидди отметила про себя, что это было настоящее воскресенье. Думая о воскресных днях, она часто улыбалась. Ей казалось странным и забавным, что в эти дни не надо было работать, читать же полагалось только Библию, но она не следовала этому правилу; в воскресенье надлежало посещать церковь, однако она туда не ходила; грешно было выпивать в этот день, но в то же время не считалось грехом, что парочки ворковали в свое удовольствие, что целоваться и обниматься в воскресенье было гораздо большим грехом, чем напиться, а уж тем более читать что-либо другое помимо Библии.
      Хозяин от души смеялся, когда она поделилась с ним своим мнением. Бидди доставило удовольствие развеселить его. Она хотела бы сделать что-нибудь, чтобы по-настоящему порадовать его. После того страшного случая он никогда не радовался от души – и все из-за Дэйви. Насколько Бидди поняла, хозяин хотел вести себя с Дэйви, как отец, а Дэйви это почему-то не понравилось. Бидди попыталась расспросить мать, но та резко оборвала ее, чем очень удивила девочку. Она бы еще поняла, если бы мать так рассердилась на нее за то, что она сквернословит.
      Бидди никогда особенно не любила старшего брата, а с годами он стал ей нравиться все меньше. Но в это утро хозяин признался ей, что у него есть только одно желание: последний раз увидеть Дэйви. И он попросил ее помочь ему в этом. Бидди колебалась, как ей следовало поступить. В желании хозяина она не видела ничего предосудительного, хотя и не могла понять, с чего это вдруг ему так захотелось взглянуть на Дэйви.
      Бидди также не могла объяснить отношение матери к хозяину, как ей казалось, человеку очень доброму. Он прекрасно относился к ним всем. С таким желанием учил их, особенно ее. Бидди не могла себе представить, какой бы была ее жизнь, не трать хозяин столько времени на занятия с ней… В ее душе царила бы пустота, и она не знала бы, чем занять свой ум. Сейчас она чувствовала себя образованной и считала, что знает много из того, о чем другие даже представления не имеют. Она не собиралась хвастаться, но была уверена, что ни в деревне, ни даже в городе не найдется девочки ее возраста, которая бы без труда могла рассуждать о таких вещах, о которых свободно говорила она. И за это Бидди была благодарна хозяину. Конечно, она сделает то, о чем он просит. Когда мать уйдет из дома, чтобы встретиться с Дэйви, она проведет хозяина через кухню, а потом по коридору к дальнему окну, в которое видны конюшни и маленький сарай.
      Она рассказала ему о своем плане.
      – Спасибо, Бидди, – поблагодарил хозяин. – В какое время он приходит?
      – Около половины третьего.
      – Ты хорошая девочка, Бидди. Жаль, что я не увижу тебя, когда ты вырастешь и расцветешь, – грустно улыбнулся он.
      – О, сэр, вы еще долго не уйдете, если будете себя беречь и не станете волноваться.
      – Разве я не говорил тебе, что следует всегда говорить только правду?
      Она опустила голову, веки ее задрожали.
      – А еще вы говорили, что дипломатия строится на невинной лжи и зачастую подобная ложь – это проявление доброты.
      – Да, и это верно. Знаешь что, Бидди?
      – Да, сэр?
      – Думаю, ты единственная, кто пожалеет о моей смерти.
      – Нет, сэр, что вы, – не задумываясь запротестовала она. – Мы все будем жалеть: и моя мама, и остальные тоже.
      – Твоя мама… – Он с сомнением покачал головой. – Не очень-то я в этом уверен.
      – Ну что вы, сэр, она непременно будет жалеть. Мама все время говорит нам, что вас нельзя беспокоить, она велит нам вас слушаться, и еще не устает повторять, как нам повезло, что вы нас учите.
      – Правда?
      – Да, сэр, истинная правда.
      – Если так, я рад это слышать, в самом деле, рад. – Он умолк и долго смотрел на нее, перед тем как спросить: – Мама рассказывала тебе что-нибудь обо мне и Дэйви?
      – Нет, нет, почти ничего, – ее веки снова затрепетали.
      – Ты когда-нибудь боялась меня, Бидди?
      – Боялась вас? Что вы, сэр, никогда! – звонко крикнула она, глядя на него широко раскрытыми от удивления глазами. – Я не могу себе представить, что кто-то может вас бояться… ну, когда лучше с вами познакомится. Я никогда вас не боялась, – ласково улыбаясь, продолжала Бидди, – даже когда вы кричали на меня и ругали за то, что я неправильно выговариваю звуки и путаю слова. – Радуясь, что имеет возможность рассмешить хозяина, она напомнила ему один из забавных эпизодов, над которыми они вместе от души расхохотались.
      – Ты делаешь заметные успехи, – отсмеявшись, похвалил он.
      Они помолчали глядя друг другу в глаза. Неожиданно Бидди, подчиняясь внутреннему порыву, наклонилась к хозяину и, обняв за плечи, поцеловала в щеку, а затем стремглав выбежала из комнаты.
      Потрясенный, он несколько мгновений лежал неподвижно, затем медленно повернул голову и прижался щекой к подушке. В первый раз с тех пор, как он стоял над могилой матери, Персиваль Миллер позволил себе заплакать.

* * *

      С огромным трудом удалось Бидди провести хозяина через кухню. Но наконец они вышли в коридор. Ноги отказывались его слушаться: не только больная, но и здоровая. Обхватив его за талию, она прошептала:
      – Обопритесь на меня, осталось пройти совсем немного, а там я поставила вам стул.
      Коридор в одном месте расширялся, образуя небольшой холл, а потом тянулся до конца дома. Он был так узок, что двое идущих рядом с трудом могли протиснуться. В холл выходила маленькая гостиная, и Бидди предложила:
      – Там есть диван. Может быть, вы пока приляжете, а я скажу вам, когда…
      – Нет, нет, я дойду до стула, – хозяин кивнул в конец коридора, где у окна стоял стул, приготовленный заботливой Бидди. Добравшись наконец до цели, он сел, закрыв глаза, пытаясь скрыть, сколько усилий ему стоил этот переход.
      Бидди смотрела на него, а тревога ее росла: лицо хозяина посерело, подчеркивая белизну свисающих на уши волос. Положив руку ему на голову, где волосы спускались на воротник халата, девочка отметила, что его давно пора подстричь. «Непременно займусь этим, когда мы вернемся в его комнату», – решила она. Бидди удивилась про себя, что мать не сделала этого раньше. При мысли о матери по телу ее прошла дрожь, но вызвал ее не страх, а какое-то смутное предчувствие. А если мать узнает? Но она постаралась успокоить себя тем, что успеет привести хозяина обратно в гостиную раньше, чем мать вернется, проводив Дэйви.
      – Они не придут? – тихо спросил он.
      – Придут, дверь открыта, а мама обычно закрывает ее.
      – А почему дверь открыта?
      – Они немного поговорят, и мама приходит за чаем.
      – Сколько времени он обычно остается?
      – Совсем недолго. Когда погода хорошая, они гуляют по полям. Когда брат хочет съездить в город, он забегает лишь на несколько минут. Однако если день прохладный, как сегодня, то остается подольше, и они сидят в сарае. А вот, кстати, и они. – Бидди положила руку ему на плечо.
      – Где? – мужчина слегка подался вперед.
      – Вы их сейчас увидите, они идут по дорожке между кустов. Думаю, вам лучше держаться подальше от окна: вдруг мама оглянется…
      Но хозяин, казалось, не слышал ее слов. Прислонившись к стеклу, он напряженно ждал. Наконец они появились: высокая женщина и юноша рядом с ней. При виде его острая боль пронзила сердце Персиваля Миллера, но не болезнь, от которой он страдал причинила ее, не была ее причиной и любовь, что он испытывал когда-то и которая продолжала жить в его сердце, – любовь к мальчику Дэвиду. Но теперь он видел совсем не того мальчика, которого помнил. Ему верилось с трудом, что этот коренастый крепыш был когда-то худым и стройным. Возможно, в какой-то мере его фигуру утяжелила вельветовая куртка. Но кепка не могла изменить форму головы, и она показалась Персивалю значительно больше, чем раньше.
      Пока Дэвид с матерью не дошли до середины двора, ему был виден лишь профиль мальчика. Теперь же он мог отчетливо увидеть все лицо.
      – Нет, нет, нет, – завороженно зашептал Персиваль Миллер, провожая глазами Дэвида, некогда очаровательного мальчика, так быстро огрубевшего. Он настолько увлекся, что не заметил, как Рия, словно что-то почувствовав, обернулась и бросила взгляд на окно. Но зорко следящая Бидди, почти силой усадила хозяина на стул. Впрочем, ее не очень тревожило, что мать раскрыла их секрет. Хозяин был совсем плох, и мать едва ли стала бы на него ворчать. И все же Бидди никак не могла понять, что могло привлечь такого человека, как хозяин, в ее братце.
      – Пойдемте, – тихо проговорила она, – пора. Мужчина не тронулся с места. Она заглянула ему в глаза, но они были закрыты.
      – Пойдемте, хозяин. – Девочка легонько потрясла его за плечо. – Вам надо быть в постели до того, как вернется мама. – Бидди подхватила его под руки и помогла подняться. Они медленно тронулись в обратный путь. В кухне им пришлось сделать остановку. Ему нужно было передохнуть, чтобы хватило сил добраться до гостиной.
      – Вам хуже? – участливо спросила она, уложив хозяина в постель, заботливо убрав волосы с его лба.
      – Нет, – признался он, посмотрев на нее, добавил: – Невозможно чувствовать себя хуже.
      Взгляд хозяина пронзил Бидди насквозь. Сначала это походило на укол в сердце, потом боль растеклась по всему телу, казалось, внутри что-то оборвалось. Именно так, годы спустя, Бидди описала себе ту непонятную боль, что ощутила тогда. А в тот момент боль была настолько сильна, что ей нестерпимо захотелось броситься к хозяину, обнять, гладить побледневшее, усталое лицо и повторять, как она любит его, и что бы ни произошло в тот день между ним и Дэйви, она не винит его, ибо наверняка он был не способен сделать ничего дурного.
      – Не плачь, моя милая Бидди. – Хозяин протянул руку, и пальцы его нежно скользнули по щеке девочки. – Я благодарен тебе за эти слезы, помни об этом. И еще, моя дорогая, запомни: у любви столько граней, сколько их у взорвавшейся звезды. Судорожно сглотнув, она повторила:
      – Да, я не забуду: любовь имеет столько граней, сколько взорвавшаяся звезда, – и уже совсем будничным тоном добавила: – А сейчас вы полежите, а я принесу вам чаю.
      Он жестом задержал ее и, с усилием вздохнув, попросил:
      – Подай мне сначала письменные принадлежности. Бидди положила ему на колени доску, поставила на столик чернила и торопливо вышла из комнаты. Уже в холле она подняла передник и стала вытирать его краем глаза. С передником у лица она вошла в кухню и как вкопанная остановилась на пороге: мать готовилась взять поднос и идти в сарай к Дэйви. Она тоже замерла с подносом в руках.
      – А, вот и вы, мадам. – Ее тон не предвещал ничего хорошего. – Ну, с вами я разберусь потом, – произнесла она и с этими словами вышла во двор.
      Они встретились снова часа через полтора. Бидди знала, что мать сильно на нее сердита, но все же надеялась, что за это время она успеет немного остыть. Но яростное лицо Рии не предвещало ничего хорошего.
      – Я готова тебе шею свернуть, – выпалила она. – Думаешь, что чересчур умная и тебе все позволено?
      – Мама, но он только хотел увидеть…
      – Знаю, на кого он хотел посмотреть. И ему не следовало этого видеть. Ты вечно суешь свой нос куда не следует. – Рия схватила дочь за плечи и собиралась как следует встряхнуть. Но Бидди вырвалась из рук матери.
      – Я лишь хотела сделать для него что-нибудь хорошее, отблагодарить его, потому что ты не хочешь это делать, – закричала она с пылающим лицом. – Хозяин умирает, и он так одинок. Все, чего он хотел, это взглянуть на нашего Дэйви в последний раз. Одному Богу известно, почему. А что на него смотреть, на этого бестолкового, неуклюжего балбеса!