- Значит, ваши ангелы и архангелы - тоже... мутанты?! ?даже вздрогнул от своей догадки Илия.
      - Значит, выходит так... - соглашаясь, пробасил Иван. Потом Иван-да-Марья ловко спрыгнул (или, все же - спрыгнули?!) на землю.
      - Слушайте, а зачем Патер-Питеру эти ваши орешки? - с любопытством спросил Илия, Сын Судьи.
      - Да не орешки это, не орешки! - махнул рукой Иван и полез за пазуху. - Вот это что... На жесткой вырезной пластинке дубового листа, плотной и жилистой, уже тронутой осенней буроватостью, виднелся бугорок, круглый нарост, - словно бы под кожицу листа засунули горошину.
      - Вот это и есть чернильный орешек. Только их надо много... - пояснила да Марья. Отец Петр что-то с ними делает: сушит и растворяет в какой-то особенной жидкости. И у него получаются... чернила!
      - И ими он пишет свою Книгу! - сообщил Иван.
      - Книгу?! - от удивления Мальчик раскрыл рот. - Настоящую... Книгу?!
      - Ну да, настоящую. Макает перо в чернильницу и пишет. Букву за буквой. Так быстро! Ты ведь умеешь читать? - спросил Иван. - И нас он тоже научит!
      - Потому что мы ему помогаем! - гордо, но все равно - очень тоненько пропищала да Марья...
      - А что же он пишет... в свою Книгу?
      - Разные события из нашей жизни! Вот он написал в свою Книгу о казни Кривонога! спокойно сказал Иван, дергая за обрывок веревки, свисающей с ветви.
      - Зачем?!
      - Наверно, чтобы после знали...
      - Неужели же для того, чтобы попасть в Кииту, надо умереть? - грустно спросил Сын Судьи.
      - Что ты! - оживленно прощебетала да Марья. - Совсем нет! Патер?Питер сказал нам, что он написал и про нас.
      - Ага! Точно! - подтвердил Иван. - Прямо так и написал, что у нашей Мазер родился двухголовый ребенок.
      - И еще он сказал: чудо господне... - добавила да Марья и поправила на своей голове вязаный хайратник: у нее почему-то мерзли уши, а вот у Ивана - нет...
      - И вообще: одна голова хорошо, а две - лучше... - своим тоненьким голоском заключила она. - Ты согласен?
      СЫН И ОТЕЦ
      - Отец, а из чего делались Книги? - неожиданно спросил Сын, вываливая в корыто пойло для поросят.
      - Точно не помню... - признался Отец. - Продукт переработки природного сырья. И еще... Страшно сказать - на книги изводили древесину! Книги стали никому не нужны, когда появились памятные кристаллы. Это было удобно, практично, и не занимало много места в жилищах. А последние известия и общепланетные новости доставлялись людям прямо на дом через специальные говорящие аппараты. Люди быстро разучились читать! И книги... Книги умерли, когда в сибирских лесах срубили последнее дерево...
      - А у нас разве нет таких кристаллов? - озабоченно наморщил лоб Сын.
      - Где-то завалялась горстка... - равнодушно ответил Отец. - Но их невозможно использовать...
      - Почему? - удивился Сын. - Разве из них улетучилась... как ты это называешь? Память?
      - Нет энергии для подключения читающих автоматов, и не из чего делать сами автоматы... - сухо объяснил Отец.
      - Совсем... не из чего?
      - Наша планета, породив человека, его же зубами изгрызла собственное нутро... У человечества, которое выжило в голодные послеатомные времена, больше нет айрона, нет плюмбума, нет угля, нет нефти... Ты помнишь, мы плавали с тобой в долбленке вниз по Реке далеко на Юг? Тебя поразили тогда гигантские развалины бетонной плотины поперек ее русла? Тогда ты подумал, что это - древний мост... А это были остатки гидростанции, грустно пояснил Отец. - Огромные машины в ее зале с бешеной скоростью крутила вода, стремясь вниз по трубам. Эти машины вырабатывали энергию, вернее - превращали один вид энергии в другой. Стремительное вращение стальных валов давало новый вид энергии электричество.
      - А на что оно похоже... - это электричество?
      - Ни на что, тебе известное... Электрический ток уходил по металлическим проводам на далекие расстояния, давал в человеческие жилища свет и тепло, двигал по рельсам железных дорог составы самоходных повозок, выплавлял из земной глины ал... - он запнулся... - да... алюминий для самолетов...
      - Откуда ты все это знаешь? - недоверчиво спросил Сын Судьи.
      - Я - один из немногих Хранителей Знаний... - ответил Отец. - Я читал драгоценные старые книги. Из уцелевших. Ведь сейчас очень мало людей умеют читать... В книгах тяжкий груз. Груз памяти о нашем человеческом уме и нашей человеческой глупости...
      - Почему же сейчас мы не можем построить эту... - как ты ее назвал? - слабо улыбнулся Мальчик. - Гидростанцию? Хотя бы - маленькую?
      - В недрах Земли не осталось необходимых первоэлементов... - объяснил Отец. - Все выгребли жадные предыдущие поколения. Нет железной руды для электромашин, нет купрума для проводов... Только в самых богатых домах земных правителей, охраняемых Стражами порядка, кое-где еще горит электрический свет... Последняя память об электрическом веке. Почти недоступная роскошь, - усмехнулся он. - Мы с тобой слишком увлеклись разговорами о прошлом. А сегодня надо приготовить свежего угля для фильтров...
      - А что мы будем пить, Фазер, если... если кончится уголь для фильтров? - с затаенной тоской в голосе спросил Сын. - Умрем и мы, и наши животные? Ведь ты сам говорил, что вся наружная вода, которая не прошла через перегонку в Источнике Жизни - смертельный яд?!
      - Почему же должен кончиться древесный уголь? - удивился Отец. - Ты постарайся понять разницу между каменным углем или нафтой, которые природа запасала впрок с доисторических времен совершенно случайно и нынешними деревьями. Уголь, купрум, айрон - это древние невозобновляемые запасы, а береза, ольха, сосна - вечно возобновляемые, живые, включенные в круговорот общей жизни. Пока растут они, - у нас с тобой будут колесо к повозке, и ложка к похлебке, и огонь в очаге, и уголь для фильтров! Ведь совершенно не обязательно жить среди грохочущей железом техники! Да, мы расстались с техникой, но мы еще не одичали... Пойдем, поможешь мне напоить овец! Они аккуратно перелили профильтрованную и очищенную воду из бако-накопителя в деревянные ведра и бросили туда по пригоршне соли.
      - Ты представь себе, - по пути к овечьему закуту сказал Отец, - еще совсем недавно... Каких-нибудь пятьсот лет назад... в это, конечно, трудно поверить... Люди могли совершенно свободно купаться в реке!
      - Купаться? - ошарашенно спросил Мальчик.
      - Ну да, купаться - и плавать, сколько хочешь, и нырять, и брызгаться что есть силы... Умываться, фыркать и потом бегать голышом...
      - И вода не разъедала кожу?! - недоверчиво спросил Сын. ?Не делала глаза невидящими?
      Отец нес ведра в руках. Сын - на коромысле. Над овечьим загоном с гортанными криками кружилось воронье, зорко высматривая добычу.
      - Неужели люди летали, как птицы? - подняв голову и замедлив шаг, почти про себя пробормотал Мальчик. - Как... серафимы?
      - Нет... - Отец поставил ведра наземь и отер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. - Люди строили летательные аппараты. Они назывались: самолеты. Внутри них помещались сотни людей! Да, да... Об этом написано в старинных книгах. Я даже видел их изображения... Они делались из легкого металла серебристого цвета...
      - Се-ре-брис-то-го? - задумчиво повторил Сын, словно бы катая каждый слог на языке, как сладкую горошину. - Се-ре-брис-тый... Что это значит?
      - Пожалуй, это похоже на иней... - попытался объяснить Отец. - Или нет... На блеск воды в лунном свете. Да... Лунная дорожка на Реке отливает в полнолуние серебристым цветом... Конечно, если в ней нет зеленых водорослей. И густой бурой тины... Мальчик вздохнул и снова поднял на плечо коромысло.
      - А самолетов было много, сынок... - продолжил Отец, когда они возвращались. - И они умели перевозить не только людей и грузы на любые расстояния. Но они же могли еще сбрасывать на мирные города стальные цилиндры со смертью.
      - С отравленной водой? - удивился Мальчик. - Нo ведь ее можно было не пить!
      - Со взрывчатыми веществами страшной разрушительной силы. Стальная оболочка разлеталась на сотни осколков, эти осколки убивали людей, а силой взрыва разрушались стены зданий, они обваливались и погребали под собой все живое...
      - Зачем?! - сдавленным голосом, с выступившими на глазах едкими слезами спросил Сын. - Зачем они это делали?!
      - Не знаю... - покачал головой Отец, и это был не уход от ответа, а по-своему честный ответ. - Сколько бы я ни размышлял об этом, я не могу найти достаточно веских причин, чтобы понять необходимость массовых убийств. Войны... Целые страны воевали друг с другом! Сколько уходило на это сил и средств! Ведь так трудно сделать даже одну хорошую меткую стрелу... Цели тогдашних правителей нынче кажутся просто глупыми... Или преступными. Им нет никаких разумных оправданий!
      - А может, одни страны хотели отнять у других хлеб и воду? - спросил Мальчик.
      - Целые народы никогда не могут быть грабителями или убийцами! - сурово отрезал Отец. - К тому же - в любой стране была вода и рос хлеб... Убийцами и грабителями могут быть только те, кто отдают приказания об этом!
      - И обо всем этом ты узнал из своих книг? - спросил Сын Судьи.
      - И еще от своего Отца... Как и ты...
      - А отец Петр пишет новую Книгу! - торжествующе выпалил Сын.
      - Вот как? - прошептал Отец. - Я не знал...
      - И я бы очень хотел попасть в его Книгу... - признался Мальчик.
      - Зачем?!
      - Чтобы люди, придущие после нас, знали... И оба надолго замолчали, смотря, как весело шевеля хвостиками и залезая копытцами в корыто с пойлом, чавкают поросята...
      ЧЁРНЫЙ ПОРОШОК
      Мальчику нравилось смотреть, как горит сера. Он насыпал желтых крупинок на щепку,
      - и крупинки, плавясь, давали голубой, ярко окрашенный огонь... Но однажды, когда в хижине за ткацким станом работала Мать, четко и ритмично постукивая бердом, сильный порыв ветра забил дым очага из трубы обратно в жилище. Он оказался едким и вонючим, у Мальчика набежали на глаза слезы, запершило в горле, и он натужно закашлялся.
      Мать рассердилась.
      - Что за гадость ты подсыпал в очаг? - недовольно спросила она и сноровисто вытряхнула серу из куртки Сына и его торбы в глубокий короб, где скопилась мельчайшая угольная пыль и куда сметали куриный помет: куры бродили по хижине где хотели и исправно гадили на земляном полу. Позже, весной, пометом удобряли гряды с рассадой... Итак - случайно, из-за импульсивного движения рассерженной Матери сошлись в одном месте, - в строго определенной по трем пространственным осям точке Вселенной, - в навозном коробе, три материальных субстанции, три составных части... Чего?!
      В весьма старинном рецепте сказано: "Взять 1 часть "живой" серы, 2 части древесного (липового или ивового, можно березового) угля и 6 частей селитры... Очень мелко истереть на мраморной доске и смешать..."
      О, эта смесь уже давно и слишком хорошо была известна человечеству! Разумеется, все происшедшее было чистейшей случайностью. Почти что чистейшей. В данном случае из необходимых атрибутов стариннейшего рецепта отсутствовала только благородная доска! Мраморная, как вы изволили заметить... Но в бесконечном течении времени любая случайность (а случай - лишь фрагмент, осколок философского понятия "случайность"!) приобретает форму закономерности. Древние говорили: "Ветер обходит весь мир, и всякий раз возвращается на круги своя..."
      И если в бесконечности находится место и для Бога, неудивительно, что при бесконечном переборе вариантов можно не раз наткнуться на одно и то же открытие. Для этого, кстати, совершенно не обязательно даже быть очень уж мыслящим существом... Вспомните малосимпатичное и дурнопахнущее гориллоподобное животное, которое, урча от голода и вожделения, первым схватило волосатой лапой крепкий сук, чтобы сбить с высокого дерева аппетитную, зрелую гроздь бананов... Впрочем, не исключено, что и фиников.
      Когда - через несколько дней - уже тайком, Сын заглянул в короб и поворошил его в поисках серы, он увидел там некую смесь, - мелкий черный порошок... Судьба, или - рок, или - фатум, внимание!
      С черным порошком, таким невинным и мирным на вид, человечество уже было знакомо в своей исторической молодости.
      Сначала его изобрели узкоглазые, но хитроумные китайцы то ли в пятом, то ли в восьмом веке, вместе с тончайшим фарфором и изысканными пытками своих врагов, которых они целиком варили, постепенно опуская на прочной веревке в чан с кипящим маслом...
      Мудрецы в шелковых халатах и с серебряными колокольчиками на островерхих шапках использовали этот порошок, начиняя им ракеты для праздничных фейерверков... Да, тогда ракеты были всего-навсего пустой забавой! В средневековой Европе, вконец замордованной религиозными распрями, его заново открыл в середине тринадцатого столетия высокоученый монах по имени Бертольд Шварц. Называют даже точную дату: 1250 год. "Шварц" по-немецки означало "черный": какая ухмылка черного юмора цивилизации!
      Вскоре после этого черный бертольдов порошок стал охотно изрыгать пули из дульных раструбов королевских мушкетов и ядра из жерл услужливых во все времена пушек...
      А еще через несколько дней старец по имени Петр, а прозвищем Патер-Питер имел повод для пополнения своей Книги.
      Сказать правду - никому в Общине не пришло бы в голову тратить драгоценную древесину на изготовление такого сомнительного продукта, как бумага... Люди не слишкомто и нуждались в этом хрупком и недолговечном изделии, - результате вторичной переработки природной целлюлозы: без книг вполне можно было обойтись... Каждое дерево должно было сначала дать втулку или обод, бочонок или лодку, тепло и свет, и в конечном счете - уголь для фильтров. Всякое иное использование считалось кощунственным, если не преступным.
      Вот почему ученый старец по имени Петр - что на древнем языке означало "камень", крепкий духом, - писал свою хронику событий на тонковыделанных пластинах из обработанных и выглаженных до белизны телячьих шкурок. Они были грубо обрезаны острым лезвием по краям и скреплены в толстую пачку крепким крученым сыромятным ремешком, продетым через три сквозных отверстия. Пером, выдернутым из гусиного крыла, срезанным наискосок и надвое расщепленным на кончике, старейшина селения при свете жирника неторопливо выписывал на белом пространстве листа черные ровные знаки - буквы, которые почти волшебным способом слагались в связную, исполненную смысла цепочку слов: "...а третьего дня доброго октября-месяца сотворил Сын Судьи именем Илия черный прах. Составил он его из трех слагаемых: древесного угля, птичьего помета и желтой горючей субстанции, свободно горящей синим едким пламенем, именуемой серой. Смешав уголь мелкоистолченный и сухой погадок и присовокупив к ним серу, измельченную видом до песка, в пропорциях, ему ведомых, начинил он этой смесью сосуд некий и вложил в очаг, дабы усилить силу огня. Смесь же не возгорелась, а взорвалась мгновенно, с громким шумом, разметав очаг, учинив большой ущерб жилью и сверх того пожар. Мальчик, Сын Судьи, сильно ранен в голову и руку с обильною потерею крови, однако, без утраты рассудка и помрачения ума..."
      Скрипело перо, помаргивал и коптил жирник, бледный язычок огня на тщедушном фитильке слабо освещал чуть сероватую поверхность листа, по которому гусиное перо высеивало черные значки... как семена будущих всходов: "Из праха родишься, в прах обратишься и снова воскреснешь..."
      Окончив свой урок, старец Петр, по прозвищу Патер-Питер, тщательно обтер кончик пера чистою мягкой тряпицей, уложил его в пенал и несколько минут спокойно ждал, пока высохнут на пергаментной странице чернила. Те самые, приготовленные им самим из чернильных орешков, собранных с ветвей священного Дуба двухголовым уродцем (или всетаки - уродцами?!) Иваном-да-Марьей...
      Потом он аккуратно уложил стопку пергаментных листов в деревянный прямоугольный футляр, защелкнул на нем замочек и поставил летопись на полку... Сотворив вечернюю молитву, чистый духом, он прислушался, задул светильник и вышел из хижины. От полной луны было светло.
      За пологим гребнем холма, поросшего темной гривкой молодого ельника, раздалось звонкое призывное ржание. Гнедой жеребенок, вскидывая вбок копытцами, брыкаясь и подпрыгивая, игриво взмахивая коротким хвостом, весело мчался на зов матери. Отец Петр постоял, вдыхая ночной воздух, повторяя вслух последние строки, которые еще словно бы светились в темноте перед его внутренним взором: "...Сделана данная запись на манускрипте мною собственноручно в лето 2542 Года Лошади...".