- Упаси Бог.
      - Тогда давай подумаем, что для нее можно сделать?
      Корзинкина задумчиво смотрит на меня.
      - Федор Иванович, я все поняла. У меня есть один вариант. Мама познакомила меня со своей подругой, Анной Ефимовной. Она работает начальником отдела кадров шоколадной фабрики. Я поговорю с ней.
      - Поговорите.
      - Все?
      - Да. Спасибо тебе большое, Саша.
      - Это надо говорить спасибо господу богу, за то, что у нас такой начальник цеха. Я пошла. До свидания, Федор Иванович.
      Я иду домой по вечерним улицам города. Сияет разноцветными огнями реклама, витрины магазинов дразнят превосходными товарами и продуктами, дороги оживляют различные машины. Меня окликают.
      - Федор Иванович.
      - Во те раз. Мы же недавно расстались.
      Это Калинкина, в окружении парней и девчат стоит у дверей кафе.
      - Федор Иванович, вы еще только с работы?
      - Да. Вот решил прогуляться по городу...
      - Ребята, это мой начальник, Федор Иванович, - представляет меня окружающим Саша.
      Ребята, вежливо здороваются. Большой, угловатый парень, протянув руку, предлагает.
      - Может с нами зайдете в кафе?
      - Нет не хочу. Устал сидеть по помещениям, свежего воздуха хочется..
      Он кивает головой.
      - И то правда.
      Я прощаюсь с ними и иду дальше. Вдруг меня догоняет стук каблучков.
      - Федор Иванович, можно я с вами прогуляюсь?
      - Это Саша.
      - А чего это ты вдруг убежала от ребят?
      - Они неправильно пошутили по поводу вас, я и обиделась.
      - Тогда пошли.
      Она берет меня под руку и мы поплелись по освещенным тротуарам.
      - Федор Иванович, я сразу после работы связалась по телефону с Анной Ефимовной. По поводу Ани Адамайте. Она согласна взять ее к себе.
      - Спасибо тебе, Саша. А Аню успела предупредить?
      - Встретила ее подруг и попросила передать Ане, чтобы завтра явилась на фабрику.
      - Одной мы помогли, а другим... не удалось.
      - Вы часто идете так с работы?
      - Нет. Обычно на автобусе. Это только сегодня. Решил пройтись.
      - Хотите я вам сейчас покажу что-то необычное?
      - Хочу.
      - Тогда свернем за этот угол.
      Мы сворачиваем за угол и Саша прижимает меня к стенке.
      - Смотрите вон туда.
      Вдоль тротуара рассредоточились, вызывающе одетые женщины.
      - А что тут?
      - Это одна из достопримечательностей нашего города, улица проституток. Но приглядитесь повнимательней, вы не находите знакомых лиц?
      Я всматриваюсь в эти освещенные фонарями фигуры и действительно что-то знакомое начинает проявляться среди них.
      - По моему, здесь есть наши девочки...
      - Наши бывшие девочки. Тех кого мы выкинули с работы. Вон с большим бюстом, чуть прикрытой оранжевой кофтой, Катя Малахова, работала на третьем участке, вон та, тоненькая, с оголенными до бедер ногами, Зоя Климова, уволенная на прошлой неделе, а вот эта, смотрите туда, девушка, в синей юбке, Машенька Муравьева, она с моего участка... Вот так, Федор Иванович, мы их раздразнили деньгами, а теперь, когда выгнали с работы, они нашли способ зарабатывать деньги по другому.
      И тут я почувствовал собственное бессилие и чувство вины. Ведь это наши девочки, наши школьницы, которых привел к этому я тоже.
      - Саша, я в отчаянии, чувствую свою вину и свое бессилие. Хоть бы кто-нибудь меня научил, что делать? Как спасти этих Корякиных, Адаманте, Артемовых и других? Неужели нет выхода?
      - По моему один... Нужно взорвать этот мир.
      - Ты о чем?
      - Да вот об этом.
      Мы замолчали, каждый думая о своем. Честно говоря, я ее не понял, что она хотела этим сказать. Саша потащила меня в другую сторону.
      - Может мне обратится за помощью в исполком, поговорить там. Должны же быть где-то умные, хорошие люди.
      - Сходите, Федор Иванович, сходите. Только не принимайте близко к сердцу многочисленные поражения, которые вы получите в этой бессмысленной борьбе.
      - Почему бессмысленной?
      - Потому что до наших детей, в нашей стране, никому дела нет.
      - А мы с вами?
      - Может быть только мы, дураки, и остались. Вон видите клуб.
      Яркие вспышки рекламы, бравая музыка, толпа парней и девчат показались перед нами.
      - Вижу.
      - Здесь тоже встречаются наши.
      Мы прорезаем толпы курящей и гогочущей молодежи. Я сталкиваюсь с какой-то девушкой, у которой макияж обезобразил лицо, оно расписано под очертания демона.
      - Федор Иванович, - в изумлении говорит лицо.
      - Кто вы?
      - Да я, Вера Артемова...
      - А... Верочка..., я тебя действительно не узнал. Сегодня только что спасал от...
      - Тише, Федор Иванович, не надо сейчас об этом... Александра Васильевна, вы тоже здесь?
      - Вера, ты опять за свое, - сухо отвечает ей Саша.
      - Я... ничего...
      - Я же по глазам вижу. Опять ты нанюхалась наркоты.
      - Да здесь же все нюхают, как же я не могу не понюхать. Потом, к завтрашнему дню все пройдет, тем более у еще пол дня в запасе, меня перевели во вторую смену.
      - А в школу, кто утром пойдет?
      - Поболит на уроках голова, ну и что... Все пройдет.
      - Верка, ты где? - слышится грубый голос.
      Перед нами возник молодой, здоровый парень, он схватил девчонку за руку и поволок в толпу.
      - Шалава чертова, кто платить будет, - шипел молодчик. - Гошка башку обещал тебе разбить, если не заплатишь...
      - Федор Иванович, извините..., - пропал голос Веры в толпе.
      Мы прошли эту толпу и свернули в спокойный переулок
      - Ей сейчас 15 лет, что будет дальше. - говорю я.
      - Не знаю, Федор Иванович. Простите за такой бестактный бабий вопрос. Скажите, вот вас к нам два года тому назад прислали, почему вы здесь без семьи.
      - Ее у меня нет. Верней была, жена была, сын. Жили мы в Туркмении, а там однажды произошло землетрясение. Меня придавило и спасли, а их совсем...
      - Простите, Федор Иванович.
      - Ничего. На второй день кажется меня откопали, два месяца провалялся в больницах, а когда вернулся на работу... в общем отпросился, меня перевели сюда.
      - А сын большой был?
      - Пять лет было парню.
      Она совсем замолчала. Мы так долго шли, пока я не остановился.
      - Ну вот, мой дом. Спасибо, что проводила.
      - А вы меня не хотите пригласить к себе?
      А она девушка без комплексов.
      - Могу конечно, но вы наверно не представляете, что значит квартира холостяка? Там жуть...
      - Не представляю, но было бы интересно взглянуть на эту... жуть.
      - Хорошо, пошли.
      Она с любопытством осматривает мои две комнаты.
      - Боже мой, какая красотища, - слышу ее возглас.
      - Ты о чем? А... У меня здесь мастерская, одна грязь и никакой красоты.
      - Я об этом.
      Она тычет пальцем в различные поделки, фигурки, картинки, вырезанные из камня и разбросанные по буфетам, столам и полкам.
      - Это я балуюсь в свободное время.
      - Ничего себе баловство...
      Она осторожно поднимает отполированную пластинку из орлеца, на поверхности которого лежат вырезанные из малахита тонкие кленовые листочки.
      - Это же чудо, каждый лист с прожилками и удивительной подсветкой и, кажется, они вот-вот упадут от дуновения ветерка. А это..., это же необычная красота...
      Саша бережно кладет пластинку орлеца на место и берет с верстака фигурку неодетой девушки, вырезанной из желто-белого нефрита. Она рассматривает ее и вдруг ошеломленно говорит.
      - Но у нее... Федор Иванович, но у нее... по моему мое лицо?
      - Что тут такого, ты мне больше запомнилась.
      У этой фигурки для реальности, я вставил вместо глаз два маленьких уральских лазурита и головка приобрела почти живые черты. Такие же голубые глаза, как у Саши. Она неуверенно ставит фигурку на место и уже без комментариев осматривает коллекцию дальше.
      - Где вы камни достаете, Федор Иванович?
      - По всякому. Познакомился со старателями, с теми, кто ходит в тайгу, с заводскими ребятами и поставщиками на нашу фабрику самоцветов. Они мне в основном большие обломки и привозят, многие за плату конечно.
      - И вы эти обломки здесь колите и полируете?
      - Да.
      - Без тяги?
      - Одену марлевую повязку и работаю, вот на этих кругах. Почему здесь все и грязно...
      Саша пальцем проводит по верстаку, где стоят круги. Серая полоса прорезала темный фон стола за ее рукой.
      - Конечно, это не порядок. Все вокруг в пыли, но... красотища, конечно, необычная. Там в большой комнате я заметила изумительные графинчики, стаканчики, вырезанные из разных камней, картинки и целые макеты домиков, деревьев и людей и как все характерно, необычно. Вы где-нибудь выставлялись, Федор Иванович? Я подразумеваю выставки.
      - Нет.
      - Но почему?
      - Некогда было. Пойдем, Саша, лучше в кухню, вымоешь руки, а я тем временем приготовлю тебе самый лучший чай, под названием "заварка холостяка"...
      Она послушно идет обратно в коридор, но теперь задумчива и молчалива. Я завариваю чай и пытаюсь ее отвлечь.
      - После завтра похороны, ты знаешь?
      - Да. Мне так не хочется туда идти. Ненавижу кладбища. Кажется похожу по той земле, а часть ее обязательно пристанет к каблукам, потом с ними приносишь домой остатки мертвой жизни... Конечно, придется пересилить себя и не показывать этот страх перед всеми.
      - Я тоже не люблю кладбища. За свою жизнь столько похоронил... Вроде и привыкнуть можно, а вот не могу.
      Разливаю чай по кружкам, достаю сахар, печенье масло и все ставлю на стол.
      - Начнем пировать, пусть этот странный вечер не сотрется в нашей памяти.
      Она кивает головой. Мы выпили чай, беседа приобрела ничего не значащий характер и тут Саша заспешила.
      - Федор Иванович, время уже почти двенадцать, мне пора домой.
      - Пойдем, я тебя провожу.
      - Только не это, лучше вызовите такси.
      - Хорошо.
      Я вызвал такси и пока ждали его приезда, сходил в мастерскую и принес статуэтку девушки с лицом Саши.
      - Тебе она очень понравилась?
      - Да.
      - Я хочу подарить ее тебе.
      - Но ведь это...
      - Бери, бери, это неповторимо, такой теплый камень, как раз к твоей душе.
      - Спасибо, Федор Иванович.
      На улице загудела машина.
      - Тебе пора.
      Она пригнулась ко мне и поцеловала в щеку.
      - До завтра, Федор Иванович.
      Сегодня пятница, день получки. Настроение у девочек приподнятое, несмотря на то, что у входа висят траурные плакаты, извещающие о завтрашних похоронах Корякиной. Проходит час работы и в мой кабинет влетает Лидия Петровна.
      - Федор Иванович, ЧП.
      - Что произошло?
      - Там Гале Смирновой, с первого участка, плохо стало...
      - Не тяни.
      - В общем, она хоть и сумела отвернуться от своего стола, но рано сдернула марлевую повязку с лица... несколько капель попало на платы, которые были присланы ей для работы. Они лежали в ящике рядом со стулом.
      - Ее вырвало что ли?
      - Да.
      - Сколько плат?
      - Две.
      - Спасти их можно?
      - Думаю, что нет. Я их отправила на пятый участок, там их протрут, промоют..., но надежд никаких.
      - А что с Галей?
      - К врачу отвели.
      - Черт возьми, опять сорвем график. Я сейчас позвоню в НИИ, с просьбой прислать две новых платы. Представляю, что от них выслушаю...
      - Это еще не беда, теперь на всех совещаниях нас промывать будут, как отстающих.
      - Будут, но от таких ЧП мы не застрахованы.
      Через пол часа звонок от нашей врачихи.
      - Федор Иванович, здесь ко мне Галю Смирнову привели, я ее отправила домой.
      - Что с ней?
      - Она беременна.
      - Час от часу не легче. Но она же сама... ребенок.
      - Как врач скажу, ей рожать можно.
      В моей голове возник недавний разговор с Лидией Петровной. Вот пример "неорганизованного" секса.
      - А руки, как руки, разве на них пятен нет?
      - По моему опыту, у таких женщин жировые пятна появляются на пятом месяце. Галя пока на четвертом... Она сама напугана.
      - Мать, отец есть, вы не знаете?
      - Есть. Галя сама виновата, скрыла от всех, а теперь даже аборта сделать нельзя.
      - Что же у нас творится? Мы ей как-нибудь помочь можем?
      - Ну если она будет рожать, то будет в более лучшем положении, чем другие. Государство ей будет платить до родов и после, ведь она уйдет в декретный отпуск с предприятия.
      - Отпуск-то дается не через четыре месяца, а позже. Как бы не получилось так, что мы ее уволим из-за жировых пятен раньше...
      - Так потяните. Я постараюсь ей помочь со своей стороны. Если первые анализы на руки покажут неудовлетворительные результаты, то выпишу ей больничный, а там дальше вы уж сами..., отправьте раньше в очередной отпуск, может и дотяните до срока.
      - Ладно, я постараюсь.
      Первая смена окончила работу. Бешеные девочки вместо раздевалки несутся в кассу, где уже завязались первые склоки за место в очереди и беззаботный смех, от радости, что будут на руках деньги. Неугомонная Лидия Петровна, как надзиратель, стоит рядом с окошком и наблюдает за всеми, лишь изредким вскриком наводя порядок. Первые уже получили деньги и, размахивая ими, они неторопливо идут к раздевалке. Это самая неудачная пересменка, сейчас появится вторая смена и начнется столпотворение. В приемной шум. Дверь распахивается и появляется Саша, подталкивая под локти двух девочек.
      - Федор Иванович, посмотрите, что с их руками. Приступили к работе с нормальными пальцами, а сейчас...
      Девочки протягивают руки и я вижу потресканную, как после цыпок, кожу тыльной стороны руки.
      - Что это такое? У врача были?
      - Нет еще, но это мыло. У меня раньше были такие случаи. Понимаете, уборщица получила мыло от Лидии Петровны и разложила его в туалетной комнате, а этим мылом оказывается пользоваться нельзя.
      - Так надо его быстрее собрать и выкинуть. Чего это Лидия Петровна выкинула?
      - Это вы разбирайтесь с ней сами. Мыло я сама сейчас соберу, а вот что делать с девочками, их в следующий раз могут до работы не допустить. Смягчить кожу маслами или кремами нельзя, впитается жир и девочкам конец.
      - У них много времени, завтра и после завтра выходные. Пусть сейчас идут к врачу, а в понедельник посмотрим. Передай от меня врачу, есть тест будет нормальным, пусть разрешит им работать даже с потрескавшейся кожей.
      - Хорошо. Пошли девочки.
      Саша тянет их к двери.
      - Александра Васильевна, постойте.
      Она останавливается.
      - А у вас как руки?
      - Все так же, Федор Иванович, как и у всех мастеров.
      - Ладно идите. Не забудьте все мыло собрать.
      Цех опять загудел двигателями и шумом конвейеров. Вторая смена приступила к работе.
      - Федор Иванович, к вам хочет зайти Вера Артемова, - глухо говорит селектор.
      - Артемова? Пусть входит.
      Входит Вера, но... какая-то испуганная.
      - Федор Иванович, меня не пустили на рабочее место.
      - У тебя что-то с руками?
      - Да, только что нашли выделения на пальцах.
      - Я могу тебе только посочувствовать. Это значит, что работать у нас больше не будешь.
      - Но мне же нужна работа. Вы не представляете, как она мне нужна.
      - Вера, я бессилен тебе чем-нибудь помочь.
      - Федор Иванович, миленький, я готова на все. Хотите я буду ваша, только не выгоняйте.
      - Ты о чем? Не сходи с ума и выкинь это из головы.
      - Но ведь Аньке-то Адамайте вы сделали работу.
      - Ане помогли другие люди. Я к ней никакого отношения не имею. С другой стороны, если бы у меня и была другая работа, то я бы тебя больше не взял. Ты стала совсем больной от наркотиков. Посмотри на себя, кожа пожелтела, глаза блестят... Могу еще сказать одно, ты очень запуталась со своими друзьями, не пора ли тебе завязывать с ними и наркотой. Ведь это они у тебя деньги высосали...
      - Вам легко сказать, порвать, кончить... Мне без них уже жить нельзя.
      - Как же ты здесь работала?
      - А так... утром приму дозу и четыре часа держусь, до школы еще надышусь...
      - Вера, хочешь я тебя устрою лечиться?
      - Нет. Даже если я вылечусь, что потом? Опять этот город, те же друзья, та же поганая жизнь, дом, с всегда пьяными родичами. Нет, нет. Я знаю, все опять повториться сначала. У меня нет надежды.
      - Но тебе еще нет и шестнадцати, можно попробовать все с начала...
      - Уже поздно. Ладно, Федор Иванович, , раз вы не смогли мне помочь, я пойду.
      Теперь Вера вся завяла и сгорбилась, как старуха поплелась из кабинета. Что теперь с ней будет?
      И все же я пересилил себя. Позвонил в обл здрав отдел и попросил, чтобы Веру Артемову взяли на учет и при первой возможности силком отправили лечиться.
      Вторая смена получает деньги. По цеху ходят мастера, проверяя и закрывая свои участки. Я иду на сборочный просмотреть упаковку изделий. На встречу мне попадается наша уборщица Агния Кирилловна, пожилая женщина со шваброй и ведром с водой.
      - Федя, - обращается она ко мне, - ты бы приструнил молодежь...
      - Что произошло, Агния Кирилловна?
      - Опять курят. Весь туалет в окурках, а войти в раздевалку совсем невозможно. Дым столбом, друг дружку не видно.
      - Хорошо, Агния Кирилловна, я сейчас.
      - Федя, я к тебе еще с одним... Ты не прав, я все слышала, что говорила старший мастер с Корякиной...
      - Но вы же были в моем кабинете...
      - Это так, но все равно слышала.
      Упрямая женщина пола дальше. Мне же пришлось сбиться с маршрута и пойти к кассе. Лидия Петровна все так же наводит там порядки.
      - Лидия Петровна, у меня к вам просьба, сходите в раздевалку, боюсь наши девочки там так надымили, что скоро все попадают в обморок.
      - Я все поняла, Федор Иванович. Сейчас пойду. Она для порядка цыкнула на рвавшуюся без очереди девчонку и пошла к раздевалке.
      Я все же дошел до сборки. Мастер участка, вместе с женщиной из ОТК цеха, аккуратно складывали сборочные узлы в коробки.
      - Зинаида Андреевна, что с двумя платами, которые вам прислали для обработки? Их спасли?
      Мастер выпрямилась.
      - Нет, Федор Иванович, лаборатория выдала отрицательный результат. У одной платы чип сразу вышел из строя, другая фонит, там бесконечные помехи...
      - А где они сейчас?
      - Я распорядилась отдать их на учебный участок, пусть там новички потренируются.
      - Правильно сделали, только надо все оформить, чтобы первый отдел потом не приставал.
      - Я уже оформила.
      По цеху проносится визг. Две полуголые девчонки, зажав в охапку одежду, пробегают мимо нас.
      - Что это? - изумленно спрашивает женщина из ОТК.
      - Похоже Лидия Петровна наводит порядки в раздевалке, - отвечаю я. Очень мне не хотелось идти туда, но придется. Пойду посмотрю, в чем там дело.
      В раздевалке полуголые девочки испуганно жмутся по углам. Лидия Петровна, как жандарм, ходит вокруг шкафчиков и вытряхивает с несчастных пачки сигарет и папирос. На центре стола уже высится большая горка табачных изделий. Она кивает мне головой.
      - Федор Иванович, представляете, я здесь нашла... наркотики. Это уже безобразие.
      - Слушайте мой приказ, - суровым голосом говорю я, - отныне, кого поймаем в раздевалке или в туалете курящими или с наркотиками, увольняем сразу с предприятия. Нам не нужны ваши пальцы, пропитанные никотином или трясущиеся после ломки. Выбирайте сейчас. Кто не может стерпеть, может подать заявление по собственному желанию. Лидия Петровна, в соответствии с моим распоряжением, принимайте меры.
      - Хорошо, Федор Иванович.
      Большинство девочек не глядит мне в глаза, некоторые прикрылись одеждами и полотенцами. Я ухожу в гробовом молчании.
      Последним цех закрываю я, гашу везде свет, пломбирую двери и сдаю их охране. На улице меня оказывается ждут, это Саша Калинкина и невзрачная девочка. Саша ласково придерживает ее за плечи.
      - Федор Иванович, это Маслюкова Надя с четвертого участка. Боится вас, вот я ее и придержала, чтобы не сбежала.
      - С чего это вдруг?
      - Ваше сегодняшнее грозное предупреждение о курении сначала не до всех дошло. Надя неправильно повела себя со старшим мастером, когда та вытащила сигареты из ее сумки и, естественно, Лидия Петровна ей сказала, что увольняет ее...
      - Понятно. Надя, тебе эта работа нужна?
      - Да, Федор Иванович.
      - Как же мы договоримся, если я опять пущу тебя на конвейер?
      - Я больше не буду курить...
      - Надя, ты уже взрослая девушка, я не могу приказать тебе не делать этого или не делать того, но есть в обществе суровые правила, которых надо придерживаться. Ты только не давай мне честного слова, что никогда не будешь курить, если не сможешь сдержаться не надо давать никаких слов, только больше не делай этого здесь на предприятии. Согласна?
      Она кивает головой. Саша ласково толкает ее в спину.
      - Ну вот видишь, все и уладилось, теперь иди.
      Надя послушно уходит.
      - Вы наделали шорох новым приказом, Федор Иванович.
      - Может я перегнул палку?
      - Да нет, так и надо.
      Саша уже бесцеремонно берет меня под руку и мы идем по улице.
      - Федор Иванович, пойдемте ко мне. Моя мама хочет с вами познакомимся. Я ей вчера показала статуэтку..., она так разволновалась. Мама в молодости окончила Мухинское училище в Ленинграде, а потом с отцом переехала сюда. Теперь работает в местном музее искусствоведом.
      - Что же ее так взволновало?
      - Не знаю. Пойдемте, Федор Иванович. Мама очень просила меня привести вас.
      - Хорошо. Пошли.
      Пожилая женщина с интересом разглядывала меня в дверях.
      - Роза Григорьевна, - сразу представилась она. - Так вот вы какой, Федор Иванович. Я очень рада вашему приходу. Честно говоря, думала дочь не уговорит вас.
      - Это почему же?
      - Да так... я вам потом скажу. Сашенька, отведи гостя в гостиную, а я сейчас принесу чая и поесть что-нибудь.
      Гостиная не имеет ни одного свободного сантиметра стены, все завешано картинами, иконами, фотографиями. В серванте и на нем десятки фарфоровых статуэток и ваз. Саша сажает меня в кресло перед столом.
      - Мама сегодня какая-то необычная, - говорит она.
      - А это ее картины?
      - Нет. Здесь есть подарки ее знакомых, а кое-что куплено. Мама сама ничего не рисовала и не лепила, но эксперт она необыкновенный. Ее услугами пользуются многие музей и частные коллекционеры России и за рубежом.
      Появилась Роза Григорьевна с большим подносом в руках, на котором виднелись чайные приборы и небольшой расписанный чайник.
      - Саша, помоги расставить...
      Они быстро накрыли стол. Появилась запыленная бутылочка коньяка и несколько бутербродов с икрой и шпротами. Мать и дочка сели напротив меня.
      - Давайте выпьем, Федор Иванович, за нашу встречу, - говорит первая Роза Григорьевна.
      Она по-мужски вскрывает бутылку коньяка и разливает по рюмочкам. Мы выпиваем. Роза Григорьевна, подхватив бутерброд с икрой, ловко отправляет его в рот.
      - Я ведь я, знаете почему, просила привести вас, Федор Иванович?
      - Наверно чтобы познакомиться.
      - Я с вами давно знакома, очень давно и пригласила, чтобы убедиться, все тот же вы или нет...
      - Я вас не помню, Роза Григорьевна.
      - Сейчас вспомните, перед этим я расскажу одну историю...
      Она поднимается с кресла, уходит за дверь и вскоре возвращается, держа в руках мою фигурку Саши и сделанную из зеленого нефрита фигурку Наполеона.
      - Это ваша? - кивает она на мой подарок.
      - Моя.
      - А это?
      На столе среди посуды стоит распетушившийся полководец, у него нежный грязновато-зеленый цвет и вместо глаз маленькие вкрапления черного камня, от чего лицо приобрело злое выражение.
      - Тоже похожа на мою работу.
      - Она и есть ваша. Сделана той же рукой с неповторимым подчерком.
      Роза Григорьевна сделала паузу, пытаясь получить хоть что-нибудь в ответ. Я делаю вид, что с интересом рассматриваю фигурку. Действительно, это моя работа, я даже забыл о ней, столько лет прошло.
      - Федор Иванович, это действительно делали вы? - теперь и Саша с любопытством сравнивает две фигурки.
      - Помолчи, Саша. Начнем по порядку, начнем с Ленинграда. Я тогда читала лекции по истории Итальянской живописи средины восемнадцатого века в институте Репина. Сашеньке в это время было... десять лет. Так вот, после одной из лекций, профессор Никольский пригласил меня в мастерскую скульптуры, показать творчество молодых... Среди всяких больших и малых гипсовых и сделанных из камня обнаженных фигурок женщин, мне попалась удивительная маленькая скульптура, вырезанная из белого мрамора. Это была фигурка женщины с усталым, замученным лицом, но больше всего поразило то, что вместо глаз вделаны маленькие агаты, отчего лицо приобрело очертание ведьмы.
      - Что это? - удивилась я.
      - Это у нас есть один нигилист, - пояснил профессор. - Талантливый черт, но совсем неуправляем, делает все по своему. Было задание слепить натурщицу, он и взял ее тело, а голову, говорит, придумал сам.
      - Работа-то великолепная.
      - Сам вижу, но...
      - Неужели поставили удовлетворительно?
      - Понимаешь, Роза, он... талантлив, но не нашего поля ягода. Есть в нем что-то такое, что отталкивает от нашей среды. Я даже не могу выразить это словами... Знаешь, берется за скульптуру и начинает заводиться, вижу делает все не так, все по своему, может быть это и хорошо, но... сделал и швырнул свою работу в мусорницу. Будь-то и не было того яркого периода вдохновения. С ужасом думаю, что он никогда не оценит свой талант. По крайне мере, я в это уже поверил. Остановил я его, говорю, что раз он не представил работу, я вынужден поставить неуд. А он мне в ответ: "На этом не заработаешь." И ушел. Вытащил я фигурку и поставил ее сюда.
      Так я познакомилась с первыми работами Федора Бережного. Этот Наполеон достался мне от того же профессора Никольского, который пришел ко мне в расстроенном состоянии. Вы тогда были на третьем курсе.
      - Розочка, этот парень, видно, к нам не скоро придет, а может быть совсем не придет. Возьми его последнюю работу.
      Он выложил на стол вот этого... француза. Сашина мать тычет на фигурку Наполеона.
      - Неужели бросил учиться?
      - Хуже, он арестован по подозрению в убийстве.
      Я так и ахнула.
      - Жить богато хотел, - продолжает Никольский, - занялся фарцовкой, а потом что-то не поделил с друзьями и порезал одного из них.
      - Федор Иванович, неужели это вы? - удивленно спрашивает меня Саша.
      И опять я не успел открыть рта, мать перебила меня.
      - Это был он. Я же видела вас там, Федор Иванович, и узнала сейчас... Вы и есть тот самый талантливый скульптор, который за уголовщину и убийство попал в тюрьму.
      Саша умоляюще смотрит на меня, ожидая ответа.
      - Все почти так и все не так. Я действительно учился в Ленинграде, но ни какого убийства не совершил или аресту не подвергался. Просто понял, что попал не туда и тогда ушел с института.
      - Как ушел, то есть... ушли?
      - Да так. Этому помогла любовь. Я познакомился с женщиной, влюбился в нее и поехал за ней на край света, то есть в Свердловск, там поступил в машиностроительный институт, после окончания которого, был направлен в Туркменистан, а потом - сюда.
      Саша в замешательстве, ее мать ехидно смотрит на меня.
      - Я не настаиваю, Федор Иванович, если не сидели, так не сидели. По рассказам моей дочери и отзывам ее друзей, я слышала о вас очень много хорошего, а раз так, считаю, все надо оставить так, как есть.
      До чего же недоверчивая женщина.
      - Очень жаль, что я вас не мог разубедить ни в чем. От моего прошлого остались кой-какие навыки, резьба по камню теперь является моим хобби.
      - Пусть будет так. Давайте выпьем за присутствующих, за их удачу и здоровье.
      Роза Григорьевна опять разливает коньяк и храбро опрокидывает рюмку, потом двумя пальцами захватывает бутерброд с икрой и... одним махом проглатывает. Вечер явно не удался. Теперь это вялая компания, Саша в задумчивости. Мне хочется побыстрей удрать от сюда. А вредная мамаша многозначительно подсовывает мне в тарелку бутерброды. Наконец, я набрался смелости, извинился перед ними и пошел в прихожую. Меня догнала Саша, на ее глазах были слезы.
      - Федор Иванович, извините меня за маму. Она почему то уверена, что вы уголовник.
      - Ничего, Саша, все бывает. Мы люди и нам свойственно ошибаться.
      Тут Саша неожиданно обвила руками мою шею и поцеловала. Я ответил. Мне показалось, что Роза Григорьевна стоит в дверях гостиной и ухмыляется. Когда Саша развела руки, никого в прихожей уже не было...
      Дома я немного отошел, забрался в свою комнатку-мастерскую и в столе нашел большой обломок ярко-красной полосатой яшмы. Чего-то хотелось слепить необыкновенное. Закрепил камень на столике резательного станка, включил фрезу и пустил эмульсию. Нарежу тонкие пластинки, а потом по структуре камня придумаю что-нибудь.
      Сегодня похороны Корякиной. Народу перед моргом собралось много, особенно девчат. Руководит всем наша профсоюзная матрона, Маргарита Макаровна. Она мечется от родителей к машинам, венкам и часто подбегает к нам. Мы, то есть весь руководящий состав цеха с примкнувшей секретаршей, собрались у входа мрачного здания.
      - Федор Иванович, все машины прибыли, можно рассаживать людей, подбегает ко мне Маргарита Макаровна.
      - Давайте командуйте... В какую машину нам садиться?
      - Во второй автобус... в первом вместе с гробом едут родственники.
      - Хорошо. Пойдемте товарищи, - киваю своим.
      Мы залезаем в автобус, туда же на свободные места забирается группа девчонок со второго участка. Со мной рядом плюхнулась Лидия Петровна.
      - Чего то Корзинкина сегодня какая то невменяемая.
      - Расстроилась, наверно, по поводу Корякиной.
      - Наверно. А вы заметил, Федор Иванович, что половина девочек пьяны...
      - Нет.
      - А вы принюхайтесь, даже здесь в автобусе плывут ароматы алкоголя.
      Теперь и я почувствовал этот запах.