- И говорю. Ради вшивой политики, им угробить несколько тысяч человек, что скопилось здесь, раз плюнуть. Вся эта война, я признаюсь вам честно, пахнет говном, и за этот запах, мы должны погибать.
      Мы все разинув рот смотрим на разбушевавшегося старлея.
      - Хватит, - останавливаю я его, - вон там несколько машин, видишь охрана при них... Подтащи туда танк и машину, пусть получат снаряды, там же нас всех заправят горючим, тушенкой, водой и выдадут патроны. Тыловики уже получили приказ. Иди, действуй.
      Замполит, как пьяный уходит в темноту.
      - А вам, ребята, - говорю остальным, - собрать всех людей. Через два часа выезжаем.
      На броне сидят темные фигуры. Я фонариком освещаю лица.
      - Джафаров, все на месте?
      - Так точно.
      - А это кто? Ковалева? Вы что здесь делаете? Вам приказано принимать пострадавших здесь...
      - Плевала я на эти приказы. Там врачей и санитаров уже полным полно. Без меня справятся.
      - Слезайте. Оставайтесь здесь.
      - Товарищ старший лейтенант, я приписана к этой части и для того чтобы меня отсюда сняли, нужен... танк...
      - Правильно, - раздается голос Коцюбинского, - будьте танком, товарищ старший лейтенант.
      Все засмеялись.
      - Разговорчики. Черт с вами, поехали.
      Колонна в темноте идет по шоссе в обратную сторону.
      На перекрестке, звенят лопаты, слышно кряхтение и мат- пере мат. Солдаты роют укрытия, таскают камни в этой не родной противной земле. Наступает рассвет и вдруг задрожала земля. Все прервали работу. Сзади нас по шоссе с развернутыми знаменами проезжают боевые полки. Впереди, на БТР из люка торчит сам командующий, он небрежно взглянул на нас и проехал дальше.
      - Это они должны стоять здесь, а не мы, - слышен голос сержанта.
      - Прекратить треп, всем за работу, - это уже голос "свихнувшийся" Кострова.
      Ко мне подходит капитан, командир поста, он явно не доволен тем, что попал в мое подчинение, да еще к младшему по званию.
      - Товарищ старший лейтенант, на моем участке духи все прибывают и прибывают... Не боятся, сволочи.
      - Как это?
      - Подошли еще около двадцати бронетранспортеров, несколько пушек и много-много пехоты. Открыто ходят, галдят.
      - Пойдем посмотрим.
      Действительно, вид невероятный. Техники много, она стоит открыто и кучами, кругом жгут костры, вокруг них сидят духи, отдыхают или жуют. По лагерю бродят отдельные воины, дети и даже собаки.
      - Может вдарить по ним, - предлагает капитан.
      - Они в ответ с такой силой так вдарят, что сметут нас как щепку. Нам надо дождаться следующего утра, пропустить последние колонны, потом смываемся и мы.
      - Смотрите, от них отделяется человек и машет белой тряпкой.
      - Не стреляйте, пропустите и позовите мне переводчика
      Через двадцать минут ко мне подводят парня с редкой бороденкой в нелепой тюремной шапочке. Он заговорил и переводчик поспешно затараторил.
      - Мне нужен Бекет.
      - Это я.
      - Мой хозяин, уважаемый Максур, прислал меня сказать вам, что если к утром не уберетесь, он нарушит перемирие. Завтра утром, на нашей территории не должно быть ни одного неверного.
      - Передай ему, что я согласен. Утром я уйду.
      Парень кланяется, стреляет глазами по сторонам, солдаты выталкивают его за бруствер.
      Вечером у меня в щели собрались все офицеры. Замполит приволок две бутылки водки и торжественно выставил их на камень.
      - Откуда достал?
      - Да еще там у туннеля, достал у интендантов. Эти, гады, везли машину водки и тут же торговали...
      - Разливай.
      Мы наливаем водку по кружкам, я передаю одну Гале.
      - Будешь?
      - Буду.
      - За конец войне.
      Все выпивают, Ковалева морщится, но тянет кружку до дна. Мы спешно заедаем водку хлебом с селедкой.
      - Я все же духам не верю, - вдруг говорит Костров, - навалятся на нас ночью и все.
      - Что будет, то будет. Последняя ночь в Афгане. Слышите, за нами гул. Это идут колонны, последний шум войны.
      - Так мы и уходим, никого не победив? - вдруг спрашивает Галя. - Зачем же тогда все эти жертвы?
      - Мы выполняли интернациональный долг, - это говорит капитан, которого прикрепили ко мне.
      - Был бы ты на 37 посту, никогда бы не ляпнул таких вещей, - парирует ему Костров. - Считай, что это вторая, после войны 1905 года с Японией, самая позорная война в истории России.
      - Ну уж ты и скажешь...
      - Он прав, - это уже Хворостов, он кивает на замполита. - В войне, в которой неизвестно за что воюешь, от которой уже все устали, нет выигрыша. Докторша спрашивала зачем такие жертвы, так я скажу, непонятно зачем. Американцы ради своих амбиций, сунулись во Вьетнам и получили по морде, мы повторили тот же путь.
      Все замолчали. Вдали гудела колонна машин.
      - А вот что будет со мной? - это вдруг спросил лейтенант Петров. Попал в плен, теперь не карьеры, не армии мне не видать.
      - Я в наградные на тебя представлю, может все и образуется, - говорю ему я.
      - Ты не знаешь нашу тыловую сволоту. Это в других странах, бывший пленный - человек, а у нас нет...
      - Не скули раньше времени, - вдруг сказал замполит. - Еще до дома доехать надо.
      Опять наступила тишина.
      - Ладно ребята, - это уже говорю я, - давайте не расслабляться. Если еще выдержите по одной, давайте допьем и по своим местам. Хоть она и последняя ночь, но самая тревожная.
      Никто выпить не отказывается. Молча допивают водку и уходят по своим местам. Рядом со мной осталась докторша, она сидит на одеяле, закутавшись в теплую куртку, и прижалась к стенке окопа.
      - Галя, куда поедешь после войны?
      - К дочке, в Тамбов, она там у родителей.
      - А муж где?
      - Муж объелся груш. Нет мужа.
      Она замолчала и я понял, что она не хочет больше распространяться на эту тему.
      - Как же ты оказалась в армии?
      - Призвали. Как врача призвали, два года тому назад.
      - Но ты могла бы и не согласиться.
      - Могла бы, да муторно чего то на душе было, вот и согласилась.
      На шоссе по-прежнему шумели колонны машин.
      - Давай я тебе голову перебинтую, - вдруг сказала Галя. - Если приедешь на родину, может это будет последняя повязка войны, сделанная на Афганской земле.
      Мы выдержали до утра. Гул машин на дороге исчез и я приказал готовиться в поход. Вместе с нами просыпаются духи. Мы выезжаем на шоссе, там пусто. Теперь колонна движется к туннелю. За нами на расстоянии, примерно на метров 400, двигаются БТРы душманов.
      На нашем бронетранспортере все та же команда: Джафаров с перевязанной рукой; Коцюбинский, как то повзрослевший, со щекой, заляпанной корками высохшей крови; Королева с ободранными коленями, ее брюки явно нуждались в ремонте; лейтенант Петров, много претерпевший в плену, и теперь, с тревогой смотрящий вперед. Я тоже выгляжу не лучше и представляю какой я грязный и усталый.
      У туннеля уже установили шлагбаум, два бронетранспортера охраняют вход в черный провал в скале. К нам выходит майор и пристально смотря на нас, кричит.
      - Кто старший?
      - Я. Старший лейтенант Бекетов, командир 37 поста. Со мной полу батальон, по приказу полковника Мокрецова прикрывал от духов южное шоссе.
      - Какой там 37 пост? Почему мне ничего о вас не известно...?
      - Не знаю, товарищ майор.
      - Постойте здесь, я сейчас позвоню в штаб.
      Он уходит и Джафаров взрывается.
      - Может нас еще и домой не пустят? По моему, с этим бегством, у наших высших командиров с головкой стало совсем плохо, ходики совсем медленно стучат.
      - Разговорчики, - пытаюсь остановить его я.
      Возвращается майор.
      - Вы ничего запретного не везете, наркотики, контрабанду, валюту?
      - Нет. Этого у нас нет.
      - Под вашу личную ответственность, старший лейтенант. Проезжайте.
      Но тут сзади разгорелась пальба. Все сразу же насторожились и не спрашивая разрешения, вылетели с машин. Я схватился за ларингофоны.
      - Шестой, что у вас?
      - Первый, духи стреляют в воздух и визжат от радости, - раздался голос Хворостова. - Это они так выражают свое хорошее настроение по поводу ухода последней советской машины с их территории.
      - Отбой, - кричу я. - Всем по машинам.
      - Что там, старший лейтенант? - испугано спрашивает майор.
      - Душманы палят в воздух, приветствуя освобождение своей родины. Вперед!
      БТР качнуло и потянуло в сторону туннеля.
      На нашей стороне обычная жизнь. Стоит пустая трибуна на небольшой площадке. Нас встречают не хлебом с солью, а прислали молодого лейтенанта, для того, чтобы провел колонну к сортировочному лагерю. После нудного оформления привезенного имущества, сверки личных документов, наш отряд стал распадаться. Здесь, от нас уходил Петров, для выяснения обстоятельств плена, его посылали в Ставрополь. На прощание он долго жал мне руку.
      - До свидания, старлей. Я тебе очень признателен, что ты мне поверил. С тобой я бы с радостью прослужил до конца службы... Ты... настоящий мужик.
      Уходил Джафаров, пришел срок его демобилизации.
      - Старлей, я буду помнить все. Если обидят или нужна помощь, напиши мне. Вот адрес.
      - Напишу. Обязательно напишу.
      Уезжала Королева, ее тоже демобилизовали.
      - Игорь. Если вздумаешь приехать ко мне в Тамбов, приезжай. Я тебя приму как родного.
      - До свидания, Галя. Я обязательно к тебе приеду.
      Мы при всех обнялись.
      Но судьбе было угодно, чтобы на этом пересыльном пункте, против офицеров 37 поста было возбуждено уголовное дело... Капитан, который был прикомандирован ко мне под Самгамом, подал на нас рапорт, в котором обвинил в панических разговорах и подстрекательстве против власти и высшего командования. Вместо отправки по своим частям, на нас наехала толпа следователей из военной прокуратуры. И началось...
      Передо мной сидел ухоженный подполковник и распространял жуткий запах одеколона.
      - Так о чем вы говорили в последнюю ночь под Самгамом? - спрашивает он меня.
      - О жизни.
      - Старший лейтенант, прошу вас четко отвечать на поставленный вопрос.
      - Слушайте, что вам от меня надо?
      - Мне нужно знать, о чем вы вели среди офицеров разговоры на 37 посту и перед отходом из Афганистана.
      - Слушайте, ответьте мне на один вопрос, только честно и я вам тогда все скажу. Почему мы вели войну в Афганистане?
      Подполковник самодовольно посмотрел на меня.
      - Мы выполняли интернациональный долг.
      - Вот и я так талдычил своим офицерам, но на 37 посту они все поумнели и слава богу...
      - Что вы этим хотите сказать?
      - Что все войны неизбежно кончаются и будет время, когда умные люди пересмотрят это нелепое выражение об интернациональном долге. Я все сказал и давайте больше не возвращаться к этой теме.
      - Что значит не возвращаться? Вы понимаете, с кем вы говорите? Вас же посадят в тюрьму.
      - Страшнее чем 37 пост, я еще не видал, поэтому меня пугать нечего и на своих офицеров клепать не буду.
      Он еще долго бушевал, потом выгнал меня из комнаты.
      Меня еще долго пытались расколоть всякие следователи, но я везде отказывался отвечать. Однажды, под охраной посадили в газик и отвезли в Краснодар в штаб армии. Где мня принял новый командующий нашей армии. (Старого повысили и отправили в Москву.) Седой, грузный генерал сидел в кресле и листал мое дело.
      - Вон о тебе сколько здесь написано и строптив, и задирист, подрался с замполитом, все судит по своему, однако наград предостаточно. Я ведь о тебе Бекетов слышал в Афганистане, мне разведка и пленные порасказывали всякие небылицы, какой ты там был... Считай, все душманы мечтали таскать в мешке твою отрубленную голову. Что же случилось? Почему же отважный офицер, пытался поднять мятеж против власти.
      - Этого не было. Мы ругали войну и тех, кто на верху делал бесконечные глупости. Все что написали следователи, все высосали из пальца. Я им таких вещей не говорил.
      - Хорошо, а что ты там нес против интернационального долга?
      - Я считаю, что долг перед народом, защитить его от агрессии или наступающего геноцида. Но когда народ не хочет этой защиты и сам начинает воевать с нами, то это уже... интернациональностью не пахнет.
      Генерал внимательно посмотрел на меня.
      - Так, что ты добиваешься?
      - Ничего. Теперь, после этой истории, я бы хотел уйти из армии. Увольте меня, товарищ генерал.
      Он взял ручку и чиркнул по верх бумаг.
      - Можете идти, товарищ старший лейтенант.
      Меня уволили из армии, как я позже узнал уволили Кострова и Хворостова, а так же других, кто служил на 37 посту.
      Это старый бревенчатый дом, я долго стучался в двери. Вышла старушка и спросила.
      - Вам кого?
      - Мне Галю.
      - Галю? Она сейчас придет, за дочкой пошла. А вы заходите в дом...
      - Спасибо, я посижу здесь.
      Я сел на крылечко и задумался. Вдруг калитка скрипнула, красивая женщина, (я даже сначала не узнал ее), вела за руку маленькую девочку, лет семи. Увидев меня, она охнула и остановилась. Девочка недоуменно смотрит на меня, потом на мать.
      - Мама кто это? Это папа?
      Она молчит и смотрит на меня. Девочка вырывается из ее руки и подбегает ко мне.
      - Ты мой папа?
      - Папа.
      Я пытаюсь ее прижать к себе, но она отталкивает меня и стремительно бежит к калитке.
      - Ты куда, Настя? - пытается остановить ее мать.
      - Я к Наташке, надо ей сказать, что мой папа приехал.
      Девочка убежала. Мы стоим напротив друг друга.
      - Приехал, значит? - говорит Галя.
      - Приехал. Я уволился с армии.
      Она подошла ближе и обняла меня.
      - Ничего, мы это переживем, ведь правда?
      - Правда.
      И тут мы первый раз по настоящему поцеловались.
      Так я и застрял в Тамбове.