Глава 6

Дамы изволили удалиться. Отправились они не на пивоварню, как можно было ожидать, а домой к Тинни. (Надо сказать, ее дом подозрительно смахивал на маленькую крепость. В недавние смутные годы эта крепость сослужила Тейтам неплохую службу — за ее стенами они чувствовали себя в полной безопасности и безнаказанно творили свои разбойные делишки. Поэтому перемирие семейство Тейтов восприняло как кровную обиду.) Всякая война, буде она чересчур затягивается, становится источником неприятностей. Мало-помалу она превращается в смысл жизни — и не только для солдат на поле брани, но и для тех, кто прозябает в тылу, среди домашнего уюта. Пускай пора сражений миновала — если не считать мелких стычек с недобитыми партизанами Слави Дуралейника, — нынче в Танфер возвращаются демобилизованные, каждый день сходят десятками и сотнями с кораблей, и еще неизвестно, что хуже — когда молодых мужчин в городе можно пересчитать по пальцам, или когда их что ни день прибавляется в числе.

Ведь рабочие места, опустевшие с уходом этих мужчин на войну, были, как принято нынче выражаться в узких кругах, заняты нелюдью. И солдаты, спешившие домой, открывали для себя малоприятную истину: спешить-то было некуда…

Но я отвлекся. Итак, сногсшибательная троица удалилась. Я вернулся в комнату Покойника и уселся наконец в свое кресло, еще хранившее тепло женского тела. В воздухе витал легкий аромат духов.

— И что опять затеял твой Дуралейник? — спросил я без предисловий.

Много лет назад Дуралейник ввязался в войну как наемник на службе венагетов. Несмотря на многочисленные победы, он не сумел добиться того, чтобы его признали своим: обращались с ним пренебрежительно, путь в высшие слои общества, в правящую клику колдунов, был ему заказан. И тогда он, пылая праведным гневом, переметнулся к противнику и следующий десяток лет отнимал покой и сон у тех, кто посмел уязвить его гордость.

Впрочем, карентийские правители обращались с ним немногим лучше. Нет, платили ему вовремя, зато почестей не оказывали вовсе, каких бы успехов он ни добивался. И потому Дуралейник дезертировал вновь. Он объявил Кантард республикой, не подвластной ни Каренте, ни венагетам, собрал под свои знамена всех, кого прельщала этакая свобода, и принялся воевать на две стороны.

Но судьба в очередной раз оказалась к нему несправедлива. Карента усилила натиск, венагеты не устояли и бежали с позором. И карентийские отряды начали истреблять республиканцев.

Обитатели Кантарда спешно переселялись в Каренту. Более всего их почему-то притягивал Танфер, в котором и без того уже было неспокойно. И ладно бы только простые партизаны! Расследуя прошлое дело, я наткнулся на некие факты, из которых явствовало, что и сам Дуралейник околачивается в нашем милом городке.

Покойник ответил — по обыкновению брюзгливо:

— Вполне вероятно, что он возбуждает недовольство, уповая на свою былую популярность у простого народа.

— А ты, похоже, разочарован.

— Героев лучше держать на расстоянии. Вблизи слишком заметны изъяны.

Попка-Дурак восседал на плече Покойника. Это Нике его туда посадила. К величайшему моему сожалению, мне так и не удалось уговорить ее забрать пернатого стервеца с собой.

В это самый миг проклятая птица решила облегчиться.

А в следующее мгновение она уже выбиралась из кучи безделушек, рухнувших на пол, когда в стеллаж врезался попугай, отброшенный силой логхирской мысли. Стремительный полет настолько ошарашил крылатого негодяя, что он лишь сдавленно пискнул. Затем встряхнулся, сделал осторожный шажок, огляделся — и нагадил на пол.

— Если эта тварь не доживет до завтрашнего утра, передай мои глубочайшие соболезнования мистеру Дотсу.

— Ух ты! Шикарная мысль! И как я сам не догадался! Нет, я, конечно, тугодум, но умищу-то у меня девать некуда! Я сверну этой гадине шею, а свалю все на тебя. Морли придет, увидит перья и дерьмо на полу, покачает головой и тут же обо всем забудет. С тобою связываться он не рискнет.

— Очень остроумно. Только попробуй, и я подвешу тебя к потолку на твоих собственных шнурках. Птица эта — неоценимый дар судьбы, и подобных вещей о ней говорить не следует даже в шутку.

— Дар судьбы?! Да его и жрать не станешь, разве что когда всех ворон и ящериц со змеями в округе переведут!

— Это незаменимое средство общения.

— Ну, для кого как…

— Тихо!

— Чего? Я что-то…

— У нас скоро будут гости. Чужаки. Прими их в своем кабинете. Им вовсе не обязательно меня видеть.

Старина Дин опередил меня и первым откликнулся на стук в дверь, но Покойник, судя по всему, одернул нашего домомучителя. Посмотрев в «глазок», Дин попятился.

— Что стряслось? — осведомился я.

— Они мне не нравятся. — С этими словами Дин прошествовал в комнату Покойника, а ко мне на плечо плюхнулся Попка-Дурак, выпорхнувший из приоткрытой двери. Я шуганул его, но он и не подумал улететь. Тем временем Дин вновь вышел в коридор, волоча за собой кресло.

— Не трогай птицу, Гаррет. Дин, когда закончишь, притвори мою дверь и не открывай ее, пока гости не уйдут.

— И поставь котелок на огонь, — прибавил я. — Мы же радушные хозяева, верно?

Дин одарил меня взглядом, в котором ясно читалось его мнение о моих умственных способностях: дескать, не лез бы ты не в свое дело, все равно ни шиша не понимаешь.

Тем временем в дверь снова постучали, настойчивее, чем в прошлый раз. Я прильнул к «глазку».

— Мне непременно надо с ними толковать? — Два охламона на пороге моего дома воплощали сокровенную мечту Дина: этаким красавчиком он всегда жаждал видеть меня.

— Беседа с ними может оказаться полезной.

— Для ково?

— Для кого, Гаррет.

— Сам сообразил, — проворчал я, принимаясь откидывать щеколды и отодвигать засовы. Дин, закончивший двигать мебель, неодобрительно наблюдал за моими действиями.

Полезная беседа, говорите? Ладно, уж найду о чем потрепаться, пока мой гниющий дружок будет ковыряться в чужих мозгах.

Эти двое наверняка что-нибудь продавали. Такие аккуратненькие, такие чистенькие и приглаженные; неровен час, проповедники. Если мне начнут втюхивать религиозную бредятину, я могу и не сдержаться. В последнее время ваш покорный слуга переобщался с божествами.

Стоило мне открыть дверь, как первое впечатление улетучилось без следа. Достаточно было увидеть армейскую выправку и губы без намека на улыбку, чтобы понять: эта парочка торгует истинной верой, никак не связанной с благочестивыми бреднями.

Оба ростом под шесть футов, ладные, смазливые — в общем, смерть девкам. Один светловолосый и голубоглазый; второму полагалось бы иметь светлые глаза и голубые волосы, но увы, наши чаяния сбываются далеко не всегда: волосы у него были темные, а глаза — тоже голубые. Ни у того, ни у другого ни шрамов, ни татуировок — во всяком случае, на открытых местах.

Должно быть, клерки, подсказал мне мой прославленный интеллект.

— Мистер Гаррет? — справился блондин. Какие у него ровные зубы! Признайтесь, вам часто встречаются люди с абсолютно ровными зубами? Правильно, я тоже никогда таких не встречал. Даже у Тинни один передний зубик налезает на другой.

— Допустим. Все может быть. Зависит от того, что вам нужно.

Ни тени улыбки в ответ.

— Друг назвал нам ваше имя, — сообщил брюнет. — Сказал, что следует обратиться именно к вам. Что вы — герой войны, на которого всегда можно положиться.

— Ребята, нынче героев на улицах пруд пруди: плюнь с закрытыми глазами — точно не промахнешься. Всякий, кто вернулся домой, уже герой. Вы из какого сообщества? — Одеты они были так, словно собирались на парад. Армейская выправка, армейская манера одеваться, — тут и последний остолоп догадается.

Клерки!

— Не дразни их ради собственного удовольствия, Гаррет.

Мне положительно необходим новый напарник. Старый слишком хорошо меня изучил.

— Откуда вы?..

— Я же сыщик, ребята. — Да, глаз у меня наметанный. Как говорится, метал-метал и дометался.

— Неужели так заметно? — протянул, почти проскулил брюнет. Все они одинаковы: по виду того и гляди зарычат, а на деле только скулить и могут. Сами же искренне верят в свою крутизну: и грудь у нас волосатая, и морда кирпичом…

Клерки.

— Когда мы с вами расстанемся, не поленитесь, сравните себя с другими. По крайней мере, с другими людьми, в особенности с молодыми мужчинами. — Конечно, тут возможен нежелательный побочный эффект: сравнение лишь укрепит в них чувство превосходства; однако они могут и сообразить, куда я клоню. — Тайные агенты блях на груди не носят.

Ребятки озадаченно переглянулись. Растерялись, милые. А вы туповаты, как я погляжу.

— Можно нам войти? — спросил блондин.

— Прошу. — Я посторонился. — Пожалуйте в мой кабинет. Вторая дверь слева.

— Побольше радушия, Гаррет.

— Ребята, вам не нужен попугай?

— Гаррет!

Судя по тому, как они поморщились, попугай их не заинтересовал. Или они не одобрили мой наряд? В наши дни всякий мнит себя знатоком моды. Между прочим, я одет вполне прилично: рубашка свежая, брюки чистые. А эти хмыри оглядывались вокруг с таким видом, будто попали на свалку. И похоже, чистота внутри моего дома их приятно разочаровала. Что ж, иногда и от Дина бывает толк…

Мы ввалились в закуток, который я именовал своим кабинетом.

— Мой слуга сейчас принесет чай, — уведомил я.

Гости недоверчиво воззрились на меня: мол, откуда ты знаешь?

В кабинете, разумеется, не так чисто, как в коридоре, и беспорядка куда больше. Просто я не разрешаю Дину тут что-либо трогать. А над моим столом висит картина, которую Дин ненавидит всей душой.

При первом взгляде на картину замечаешь только молодую женщину, которая убегает от подступающей тьмы. Но чем дольше приглядываешься, тем гуще и обширнее становится тьма. Автор картины был наделен талантом столь свирепым, что он граничил с колдовством. Этот талант свел его с ума. И в картину художник вложил все, что мог, включая собственное безумие. Поэтому картина получилась глубоко личной. Она одновременно рассказывала о событии и указывала на злодея. Ныне в ней не сохранилось и десятой доли первоначального заряда, но впечатление она до сих пор производила убийственное. Можно сказать, дышала злобой и страхом.

— Это Элинор, — пояснил я. — Она умерла еще до моего рождения, но помогла мне распутать одно дельце. — И не только; но незваным гостям о том знать не обязательно.

Портрет когда-то принадлежал тому, кто убил Элинор. Сейчас он тоже мертв, так что, сами понимаете, картина ему без надобности. А в моем доме Элинор прижилась. С нею куда легче, чем с Дином, Покойником или Попкой-Дураком. Она редко критикует мои действия и никогда не грубит.

— Нам известно, что вы часто беретесь за… э..; необычные случаи, — вякнул блондин.

— Берусь? Я их притягиваю, как громоотвод — молнии! Спасибо, Дин. — На столе появился громадный поднос с чашками, печеньем, пирожными и чайником, над которым клубился пар. Ребятки вновь переглянулись: им явно было неуютно под пристальным взглядом Элинор, а тут еще суровый Дин, этакая ходячая аллегория порицания.

Но вот Дин удалился. Я налил гостям чая и спросил:

— Так зачем вы пришли, ребята? Только честно.

Они опять переглянулись.

— Слушайте, у меня полно работы. — Попка-Дурак издал негодующий вопль. — Если вам негде укрыться от дождя, загляните к миссис Кардонлос. Она…

— Аргх! Старая стерва! Старая стерва!

— Дождя вроде нет, — заметил блондин. Клерки что дети: все воспринимают буквально.

— Заткнись, скотина! — прошипел я попугаю. Гости переглянулись в очередной раз. Уф! Похоже, это на целый день.

Глава 7

— Прошу прощения, мистер Гаррет, — сказал блондин. — Нас предупреждали, что мы можем натолкнуться на… э… непонимание, поэтому мы ничуть не…

— А член у тебя маленький! — изрек попугай.

— Заткнись, не то в мешок посажу, ты, чучело пернатое! — прорычал я.

Брюнет неуверенно улыбнулся.

— Это чревовещание? Помню, в детстве мой дядя…

— Ну почему все спрашивают? Нет, никакое не чревовещание! Этот ублюдок, потомок дикой курицы в седьмом колене, и вправду умеет разговаривать! Запас слов у него такой, что мы с тобой обзавидуемся, и каждое новое словцо сквернее предыдущего. Может, на него заклятие наложили, не знаю. Мне его подарили. И я никак не могу от него избавиться.

— Маленький, маленький, член-недочлен! Улыбка растаяла. Мне вновь захотелось задушить Покойника. Впрочем, что толку душить того, кто и так уже давно мертв?

— Меня зовут Картер Стоквелл, — сообщил блондин.

Значит, все же переходим к делу?

— Я так и думал. А тебя?

— Трейс Уэндовер.

— Ну конечно. Привет, Картер! Приветик, Трейс! Вам не нужен говорящий попугай? Отдаю задешево. Отличный подарок на день рождения.

— Гаррет, уймись и перестань их попусту дразнить!

— Не нужен, нет? Ладно, кому-нибудь другому впарю. Пожалеете — поздно будет. Выкладывайте, зачем пришли. Или уходите.

— Нам говорили, что ваши манеры оставляют желать лучшего, — холодно произнес брюнет, то бишь Трейс.

— Мы хотим привлечь вас к нашему общему делу, — заявил Картер.

— Прямо сейчас у меня одно дело, одна-единственная забота — где бы раздобыть деньжат на пополнение своего обеденного фонда.

— Нам не нужны деньги. Нам нужна помощь. Пожалуйста, выслушайте нас.

— Вам денег никто не предлагает. А что до послушать, вы здесь уже десять минут и до сих пор ничего не сказали.

— Вы правы, мы из Вольных Сообществ. Черные Драконы Вальсунга. — Картер пристально поглядел на меня.

— Это кто такие? — поинтересовался я.

— Вы не слыхали о Драконах? — встрял Трейс.

— Извини. — Следуя совету Покойника, я воздержался от фразы, которая могла бы выдать мои истинные чувства по отношению к этим скроенным на военный манер бандам, именующим себя Вольными Сообществами. Их развелось столько, что всех было ни за что не упомнить.

— Наш предводитель — полковник Вальсунг. Нортон Вальсунг. — Теперь уже оба вперили в меня свои взгляды.

Я пожал плечами.

— Мы с ним не знакомы. Полковник, говорите?

Картер, похоже, начал закипать. Трейс пока еще сохранял хладнокровие.

— Вот именно, мистер Гаррет, — процедил блондин. — Полковник Вальсунг командовал бригадой Черных Драконов. — Приятель метнул на него предостерегающий взгляд, но Картер продолжал:

— Его послужной список исполнен великих побед.

Не сомневаюсь. На войне быстро становится понятно, кто чего стоит.

— Он вам не родственник?

— Мой дядя, — гордо сообщил Трейс.

— Который чревовещатель? Знавал я таких полковников. Знатные были умельцы свои слова в чужие рты вкладывать.

— Нет, мистер Гаррет, другой дядя.

— Ага! Наконец-то мы имеем хоть что-то. Полковник, который не чревовещатель. И что же вашему другому дяде нужно от меня?

— Мы наслышаны о ваших талантах и вашем опыте, как боевом, так и… э… мирном. Все-таки я не сдержался.

— Вам понадобился бывший морской пехотинец, привычный к отлову вампиров, спасению колдунов и розыску сбежавших жен, чтобы одолеть одряхлевших гномов и увечных крысюков? Неужто сами не справляетесь?

— Гаррет!

Ребятки побагровели. Картер вскипел раньше, поэтому его физиономия сделалась даже не багровой, а бурой.

— Мистер Гаррет, — процедил Трейс, — мы не нападаем на людей на улицах. Мы состоим в братстве ветеранов, а не в уличной шайке, и наша цель — помогать вернувшимся с войны.

— Ну да, ну да. На днях прямо у нас перед домом чуть не забили до смерти ветерана, который отслужил пять сроков по пять лет, последние три срока в Кантарде. У него восемь наград, среди них Имперская звезда с мечами и дубовыми листьями. В сражении он потерял левую руку, а лицо ему обезобразил колдовской залп. Сейчас он в Бледсо. Возможно, не выживет. Эти мясники отделали его по полной, просто так. Ступайте-ка помогите ему. Его зовут Берт Верняк.

— Но ведь Бледсо — благотворительная…

— Ты что, родился не в Танфере? В нашем городе за благотворительность надо платить.

— Какая низость! — Трейс, похоже, не на шутку расчувствовался. А вот Картеру было явно плевать на всех ветеранов вместе взятых. — Потому-то мы и пытаемся…

— Прости, Трейс, я не закончил. Видишь ли, Брет — настоящий герой, отличный солдат. К сожалению, он совершил огромную, чудовищную ошибку…

Гости выжидающе уставились на меня.

— Гаррет, прекрати! Замолчи немедленно! — чуть ли не взмолился Покойник.

— Он изрядно сглупил, выбрав себе в деды огра. До них дошло не сразу. Я наблюдал, как сужаются глазки, как начинают подергиваться губы. Из двоих Картер был, пожалуй, потупее, но тут он лотумкал первым.

— Вы ошибаетесь, — сказал он мне. — Пошли, Трейс, мы зря теряем время.

— Ничего подобного, — возразил я. — Постарайтесь понять, кроме черного и белого есть множество других цветов. — Я посмотрел на Трейса; тот поспешно отвел взгляд. — Чем вы занимаетесь, парни? Бумажки сочиняете, по поручениям бегаете? Дядя подыскал тебе местечко потеплее, а, Трейс? Картер, и у тебя, верно, есть покровитель? Так кто из нас, по-вашему, защищает карентийскую корону? Вы или мой уродливый приятель?

— Вы понятия не имеете, что происходит на самом деле, — изрек Картер. Почему-то мое невежество его обрадовало.

Я встал и направился к двери.

— Валите отсюда, ребята. Я тоже ухожу. Пойду проведаю Берта и других бедняг.

Трейс раскрыл было рот, но Картер не дал ему ничего сказать.

В следующее мгновение эти серьезные молодые люди покинули мой дом. Картер наверняка назавтра и не вспомнит историю про несчастного Берта. (Признаться, я сочинил ее не сходя с места. Нет, Берт Верняк существует, на него и впрямь напали, вот только избить не получилось — огра, даже огра-полукровку, поколотить не так-то просто). Однако мои гости ничуть не возражали бы против того, чтоб Берт очутился в Бледсо. Или на кладбище.

Короче, за Картера можно не волноваться, а вот с Трейсом надо бы повозиться. Он показался мне человеком, у которого иногда наступает просветление.

Я запер дверь, насвистывая в блаженном неведении.

Глава 8

— Гаррет, ты утратил форму. Это представление было далеко не лучшим. Мне ли не знать, что ты способен на гораздо большее.

— Чего? Неужто пожалел эту шушеру? Да они полные придурки, блондин в особенности.

— Эти придурки, как ты изволил выразиться, вовсе не закоснели в предрассудках, которые ты им приписываешь. Кроме того, они мало чем отличаются от большинства современных людей. Вы все чувствуете себя уязвленными, вам необходимо выплеснуть обиду и раздражение. Эти двое в основе своей вполне приличные человеки. Однако…

— Ну? Чего замолчал?

— В них не ощущается глубины. А глубина есть у всех, даже у столь поверхностного сознания, как то, каким наделен твой друг мистер Тарп.

— Шутишь? Эта парочка белоручек, в жизни палец о палец не ударивших…

— Ты не понял, Гаррет. Их сознание имеет поверхность — и все, дальше ничего нет. Обычно людей переполняют эмоции, темные течения мыслей свиваются в жуткие кольца в нижних слоях сознания, недоступных человеческому разумению. Это происходит у всех, даже у мистера Тарпа и мисс Торнады. Но эти двое лишены какой бы то ни было глубины; на поверхности фанатизм, дальше — пустота. Кстати сказать, их фанатизм вовсе не такой слепой, как у большинства. Они уловили суть твоего велеречивого выступления, постигли смысл притчи об огре. Непонимание — не более, чем притворство; они повели себя так, потому что того требовали их маски.

Признаться, я совсем запутался. Ухватил только то, что Покойник говорил насчет поверхности.

— Это меня не удивляет. Знаю я таких типов, навидался по самое не могу. Они предпочитают, чтобы за них думали другие. Так оно гораздо проще, верно?

— Может быть. Но меня не покидает ощущение, что в наших общих интересах было задержать гостей подольше, чтобы я успел как следует изучить их сознания — или, выражаясь твоим языком, выдоить их до дна.

— Выдоить? Разве хоть один из них мычал?

— Прибереги свои колкости для очередной красавицы, которую тебе вздумается обольстить. Тебе следовало извлечь из них максимум сведений. Следовало занять их беседой, пока я проникаю под поверхность. — Судя по накалу мысленной речи, я таки ухитрился слегка рассердить своего партнера. — Данное Вольное Сообщество может добывать средства, вымогая деньги именем «Кличам. И подобной возможностью отнюдь нельзя пренебрегать. Ты согласен?

Терпеть не могу, когда Покойник оказывается прав в наших спорах. А сейчас он был прав. Я поддался эмоциям. Совсем не подумал о том, что эти двое шутов могут иметь отношение к наездам на Вейдера. А ведь с них вполне станется. Между прочим, кто-нибудь из их под ельников мог заметить троих девиц, заглянувших к приятелю-сыщику…

— Когда ты повзрослеешь, Гаррет?

— Чего?

— Ты не размышляешь. Ты действуешь под влиянием чувств. И твои действия часто идут в ущерб здравому смыслу. Впрочем, наши недавние гости как будто не связаны с делом Вейдера. Из чего, правда, вовсе не следует, что то же самое можно сказать о тех, кто их прислал.

— Ага! Так они знали про тебя?

— Эти двое — нет. И о тебе они тоже ничего не знали, за исключением того, что им сообщили. По-моему, ты снова все испортил, Гаррет.

Не знаю, не знаю. Может, они и вправду хотели нанять меня… Я вздохнул. Да, как это ни противно, Покойник прав. Как же мне надоела его вечная правота!

— Думаю, надо прогуляться на пивоварню и…

— Разумеется. Но не сию секунду. Потом. Когда заступит ночная смена. В ней молодые мужчины, которые еще хорошо помнят Кантард. Если на пивоварне есть борцы за права людей, почти наверняка их следует искать среди молодых.

Что я мог ответить? Когда Покойник прав, он прав. Но что-то слишком часто он оказывается правым в последнее время.

— Ладно. Что ты предлагаешь? — Может, что-нибудь разумное?

— Отправляйся к капитану Блоку. Расспроси его насчет «Кличам. Оброни два-три намека относительно пивоварни.

И впрямь разумный совет. Капитан Вестман Блок — командир Гвардии, как именуют в Танфере олухов из городской полиции. У Гвардии множество недостатков, но достоинств тоже хватает; во всяком случае, последних у нее побольше, чем у Стражи, предшественницы нынешних полицейских.

Стража в основном занималась тем, что собирала взятки; недаром стражников нынче определили в пожарные.

Гвардия не то чтобы пылала рвением, но был в ней коротышка по имени Релвей, наполовину гном, на треть помесь других народов и на одну восьмую человек. Урода страшнее я в жизни не встречал. Так вот, Релвей просто бредил порядком и соблюдением законов. Все разговоры, которые он вел, вращались вокруг Нового Порядка, то бишь вокруг абсолютного, непререкаемого главенства Его Величества Закона. Не так давно мы столкнулись с ним в дождливую ночь; он «на добровольных началах» помогал криминальной службе Блока, тогда еще входившей в состав Стражи, проводить расследование. Я сказал ему что-то не слишком приятное. Он в ответ посоветовал мне придержать язык, поскольку в скором времени ему предстоит стать важной особой.

По всей видимости, он обладал пророческим даром.

Когда принц Руперт учредил Гвардию и назначил ее командиром Вестмана Блока, старина Блок тут же вспомнил о Релвее. А Релвей в два счета организовал тайную полицию, собрав тех, кто разделял его взгляды. С тех пор частенько случалось, что люди, коих угораздило привлечь к себе внимание Релвея, исчезали без следа…

Не больше тысячи человек знали о существовании тайной полиции. Релвей, разумеется, не распинался о своей деятельности на каждом углу. И спорю — найдется от силы дюжина тех, кто знает самого Релвея в лицо.

Один из таких людей — я. Иногда при мысли об этом меня пробирает дрожь.

Стоит кому-нибудь при мне упомянуть Блока, я сразу же вспоминаю Релвея. Иными словами, со мной Релвей добился своего: он как-то обмолвился, что всяк должен ощущать на себе незримое и недреманное око закона…

Старина Вейдер — один из видных горожан. Он не аристократ, но богат и влиятелен. У него немало друзей наверху, и друзей настоящих, привязанных к нему по-человечески, а не из-за его богатства. Блок, не задумываясь, ринется на его защиту.

А уж Релвей и подавно — тем паче если ему сообщить, что тут замешан «Клич».

— Пожалуй, я с тобой соглашусь. Надо напустить на них Гвардию. В конце концов, у Блока возможностей куда больше нашего.

— К сожалению, не все так просто.

— И почему меня это не удивляет?

— Потому что ты наконец-то научился распознавать людей — хотя до сих пор не отдаешь себе в том отчета. В глубине души и мисс Вейдер, и мисс Николас опасаются, что Тай Вейдер — не мишень, а источник угрозы.

— Я этого парня недолюбливаю, но это еще ничего не означает. Выходит, Нике не зря откладывает свадьбу?

— Бедная девочка буквально разрывается на части. Я ей сочувствую. Она бы с радостью разорвала помолвку, когда бы не помнила того Тая Вейдера, которого знала в детстве и который ничуть не похож на нынешнего, вернувшегося из Кантарда без ноги. Перекуси, а затем отправляйся к капитану Блоку.

— Как скажешь, мамочка.

Естественно, выпад пришелся мимо цели.

Покойник вытащил мысленный кляп из клюва Попки-Дурака. Мерзкая пичуга все это время, должно быть, копила ругательства, подбирая самые гнусные. И не преминула громогласно их выдать.

Глава 9

Контора Блока размещалась в городской тюрьме Аль-Хар. Очень удобно, особенно если учесть, сколько в наши дни развелось преступников. Сама тюрьма просторная, холодная, уродливая и заждавшаяся ремонта. Просто удивительно, что заключенные пока не догадались сбежать, сломав, к примеру, стену или выдернув ржавые прутья на окнах. Столетия назад некая семейка с Холма изрядно обогатилась на строительстве Аль-Хара: воровали и мухлевали, где только могли. Скажем, вместо отличного карентийского известняка, который добывают в дне пути по реке от города, поставили мягкий желто-зеленый камень, впитывавший влагу из воздуха и быстро начавший крошиться. Пройтись по улицам вблизи тюрьмы — все они в этом каменном крошеве.

А раствор оказался даже хуже камней, которые предполагалось им скрепить. По счастью, хоть толщину стен выдержали.

Я свернул за угол — и обомлел, ибо моему взгляду предстала совершенно новая тюрьма.

Вся в строительных лесах, на которых кишмя кишели работяги, усердно драившие камень и возвращавшие ему молодость.

Впрочем, даже отчищенный, этот камень оставался таким же невзрачным.

Интересно, откуда денежки взялись? До недавних пор танферская тюрьма, можно сказать, пустовала, поэтому денег на ее содержание из казны не выделяли.